V. Гендерный статус и проблема периодизации

Проблема периодизации была унаследована и некритически воспринята гендерной историей от истории женщин "первого поколения", которая выдвинула в качестве одной из своих основных задач пересмотр общепринятых схем периодизации, построенных исключительно на историческом опыте мужчин. Наиболее генерализованная схема Моник Пьетр выделяет три очень продолжительных фазы в соответствии с превалировавшим в это время образом женщины: на заре истории это был образ "Матери-Прародительницы", в некоторых древних обществах (Египет, Рим) и особенно с упрочением христианства и моногамии — образ Жены-Супруги, а начиная с эпохи Возрождения — образ Женщины-Личности.

Что касается характеристики отдельных периодов истории, то самый яркий образец был дан лидером американского феминизма 70-х гг. Джоан Келли. Она разработала собственную модель "женской свободы", которая учитывала регламентацию обществом женской сексуальности, место женщин в хозяйственной и политической сфере (доступ к собственности, власти, образованию, профессиональному обучению и т.д.), роль женщин в культурной жизни общества и, наконец, систему представлений о женщинах в общественном сознании, в искусстве, литературе и философии. Проведенный по этим основаниям анализ привел Келли к выводу об усилении зависимости и снижении гендерного статуса женщин в конце XV-XVI вв. и позволил вынести ставший общепризнанным вердикт: "У женщин не было никакого возрождения, по крайней мере, его не было в эпоху Ренессанса". Следуя во многом в том же русле, американская исследовательница Джоан Ландес опровергла представление о раскрепощающем воздействии Великой французской революции на историю женщин.

В поисках корреляции между статусом женщин и характером общественной организации историки идут вслед за антропологами, которые подчеркивают ее непрямой характер и указывают на то, что усложнение общественных структур влекло за собой снижение авторитета женщины в семье, сокращение ее имущественных прав, установление двойного стандарта норм поведения и морали и, вместе с тем, усиление неформального влияния женщин через более широкую сеть социальных связей за пределами семьи и домохозяйства ⁽⁹⁾. Вот почему, сохраняя в целом периодизацию, фиксирующую структурные трансформации в обществе, гендерная история делает акцент на различных последствиях этих перемен для мужчин и для женщин, на долю которых достались не дивиденды, а издержки "прогресса". Оказывается, что в более отдаленное время асимметрия гендерной системы была гораздо слабее, чем в более поздние, что в эпохи, которые традиционно считаются периодами упадка, статус женщин относительно мужчин отнюдь не снижался, а в так называемые эры прогресса плоды последнего распределялись между ними далеко не равномерно. Однако при такой постановке проблемы, несмотря на несовпадение фаз исторического опыта мужчин и женщин, задача периодизации исторического развития отходит на второй план, речь уже идет главным образом о его оценке и реинтерпретации. И хотя XVI-XVII столетия почти единодушно оцениваются гендерными историками как эпоха крупных сдвигов, которые в основном негативно отразились на статусе женщин в патриархальной семье и общественном производстве, именно к этому времени они относят важнейший позитивный момент в избранной ими картине исторической динамики — рождение "женского вопроса" и традиции феминизма.

Переход от истории женщин к гендерной истории дал мощный импульс научной полемике о возможных путях интеграции новой дисциплины в историю всеобщую, но проблема периодизации не была переосмыслена с учетом новых концепций и задач. Все попытки ее решить по-видимому обречены на неудачу, не в последнюю очередь потому, что с учетом кардинального сдвига в общей направленности от истории женщин к истории взаимоотношений между полами сама постановка задачи дать специальную периодизацию истории с позиции одного, но только другого, пола, выглядит анахронизмом.

VI."ГЕНДЕРНАЯ ИСТОРИЯ МУЖЧИН"

Новорожденная "история мужчин", призванная дополнить свою "женскую половину" во многом проходит тот же путь, но гораздо быстрее. Как ни странно, "историки мужчин" сталкиваются с таким же негативным отношением многих собратьев по профессии, не признающих эвристического потенциала нового направления. А ведь именно с позиции "истории мужчин" можно убедительно показать, как гендерные представления пронизывают все аспекты социальной жизни, вне зависимости от присутствия или отсутствия в ней женщин. В последнее время появились и сторонники комплексных подходов к истории мужчин и патриархальной системы, которые учитывают не только психические и культурные составляющие гендерной идентичности, но и положение субъекта в гендерно-социальной иерархии, а также конфигурацию последней ⁽¹⁰⁾.

Например, известно, что степень участия мужчин в отправлении политических функций в раннее новое время определялась, в отличие от женщин, не гендерным, а набором социальных и других факторов — классом, возрастом, положением, занятием, местом проживания и т.д. При этом новейшие исследования показывают, что концепции "мужественности" также были важными признаками, определяющими доступ к политической власти. В рассматриваемый период понятие "истинного мужчины" подразумевало статус женатого главы домохозяйства, так что те неженатые мужчины, чей класс и возраст давал им в принципе гражданские права, не могли участвовать в политической жизни в той же мере, что и их женатые братья. На холостяков смотрели с подозрением, потому что они, как и незамужние женщины, вели образ жизни, который не соответствовал подобающему им месту в гендерно-дифференцированной социальной системе. Некоторые из этих мужчин, такие как подмастерья в Германии, Англии, Франции и других странах Западной Европы, осознавая, что им никогда не суждено стать главами домохозяйства, создали альтернативные концепции мужественности и мужской чести, которые резко отличались от господствующей. Они стали рассматривать свое холостяцкое состояние, принудительно навязанное им цеховыми мастерами, как нечто позитивное и предпочитали подчеркивать свою свободу от политических обязанностей, а не отсутствие политических прав. Верность исключительно мужской организации подмастерьев считалась в их среде крайне важной, она была ключевой в их понятии "истинного мужчины".

Еще более заметное место занимает проблема переплетения социальных и гендерных различий в исследованиях по истории мужчин более позднего времени. Например, формирование мужской идентичности в XIX веке было детерминировано балансом между тремя ее компонентами, связанными с домом, работой и кругом общения: достойная работа, единоличное содержание семьи и свободное общение на равных с другими мужчинами. Все эти компоненты, в свою очередь социально обусловлены. Концепция разделенных частной и публичной сфер с исследованиях по истории нового времени оказывается неадекватной еще и потому, что как раз возможность свободного перехода между ними являлась мужской привилегией. Проблема состоит в разработке таких концепций и методов, которые действительно позволили бы совместить гендерный и социальный подходы в конкретно-историческом анализе.

Современные гендерные исследования пронизали собой, хотя и неравномерно, почти все области исторической науки: на сегодняшний день история женщин и гендерная история в ее наиболее широком истолковании представляют собой огромное междисциплинарное поле, охватывающее социально-экономическое, демографическое, социологическое, культурно-антропологическое, психологическое, интеллектуальное измерения, и имеет объективные основания стать весьма важным стратегическим плацдармом для реализации проекта "новой всеобщей истории", способной переосмыслить и интегрировать результаты исследований микро- и макропроцессов, полученные в рамках "персональной", локальной, структурной и социокультурной истории.

⁽¹⁾ Репина Л.П. История женщин сегодня // Человек в кругу семьи. Очерки по истории частной жизни в Европе до начала нового времени / Под ред. Ю.Л.Бессмертного. М., 1996. С.35-73.

⁽²⁾ Liberating Women's History /Ed. B.A.Carroll.Urbana, 1976. Kelly J. Women, History and Theory. Chicago, 1984. Sex and Class in Women's History / Ed. J.L. Newton et.al.L., 1983.

⁽³⁾ Scott J.W. Gender: A Useful Category of Historical Analysis // American Historical Review. 1986. Vol.91. N 5. P.1053-1075.

⁽⁴⁾ Cahn S. Industry of Devotion: The Transformation of Women’s Work in England, 1500-1660. N.Y., 1987; Women and Work in Pre-Industrial England / Ed. by L.Charles, L.Duffin. L., 1985; La Donna nell’economia secc.XIII-XVIII. Prato, 1990.

⁽⁵⁾ Women and Power in the Middle Ages / Ed. by M.Erler and M.Kowaleski. Athens-L., 1988. McNamara J.A., Wemple S. The Power of Women Through the Family in Medieval Europe: 500-1100 // Clio’s Consciousness Raised / Ed. by M.Hartman, L.W.Banner. N.Y., 1974.

⁽⁶⁾ Crawford P. Public Duty, Conscience and Women in Early Modern England // Public Duty and Private Conscience in Seventeenth-century England / Ed. by J.Morrill et al. Oxford, 1993. P.57-76; Silent but for the Word: Tudor Women as Patrons, Translators and Writers of Religious Works / Ed. by M.P.Hannay. Kent (Ohio), 1985; Triumph Over Silence: Women in Protestant History / Ed. by L.R.Greaves. Westport (Conn.), 1985; Women in Reformation and Counter-Reformation Europe: Public and private worlds / Ed. by S.Marshal. Bloomington, 1989; Rapley E. The Devotes: Women and Church in Seventeenth-century France. Montreal, 1990 etc.

⁽⁷⁾ Woodbridge L. Women and the English Renaissance: Literature and the Nature of Womankind, 1540-1620. Urbana-Chicago, 1984.

⁽⁸⁾ Aers D. Community, Gender, and Individual Identity: English Writing, 1360-1430. L.-N.Y., 1988; Сulture and History 1350-1699: Essays on English Communities, identities and writing. L., 1992.

⁽⁹⁾ Anderson B.S., Zinsser J.P. A History of Their Own: Women in Europe From Prehistory to the Present. N.Y. etc., 1988; Becoming Visible: Women in European History / Ed. by R.Bridenthal et al. Boston etc., 1987; Cоnnecting Spheres. Women in the Western World, 1500 to the Present / Ed. by M.J.Boxer, J.H.Quataert. N.Y.-Oxford, 1987.

⁽¹⁰⁾ Becker G.S. A Treatise on the Family. Cambridge: Harvard University Press, 1981.