Эскалация безответственности

Связанное с глобализацией коренное изменение характера наиболее значимого для развитого общества и наиболее эффективного труда, постепенное вытеснение рутинного труда творчеством не должно вселять чрезмерных надежд и вызывать эйфорию. Общественные процессы инерционны, и любое забегание вперед при их анализе оказывается в итоге забеганием в пустоту.
Доля людей преимущественно творческого труда, хотя и качественно возросла в результате распространения информационных технологий, осталась все же относительно небольшой даже в развитых обществах. Еще более существенно то, что общее расширение круга занятых творческим трудом по крайней мере частично компенсировалось сужением сферы собственно творчества для каждого из этих людей, взятого в отдельности.
Вызванное естественным углублением специализации сужение сферы творчества привело к соответственному сокращению пространства относительной интеллектуальной и эмоциональной самостоятельности каждого отдельно взятого индивида. За сжимающимися границами этого поля своей профессиональной компетентности он остается, как правило, исключительно объектом информационного воздействия, в подавляющем большинстве случаев не способным не только как-либо противостоять последнему, но даже просто осознавать его наличие. В этом отношении занятые творческим трудом специалисты за пределами своей компетенции практически ничем не отличаются от обычных людей.
Динамичное, направляемое и хаотичное информационное воздействие на индивидуальное сознание ведет к тому, что оно начинает жить в значительной степени не в реальном мире, а в мире информационных фантомов. Даже повседневную, привычную и неопровержимую реальность, с которой оно сталкивается на каждом шагу, индивидуальное сознание начинает оценивать уже исходя в основном из опыта и системы ценностей, получаемых им не от своего непосредственного окружения и личного опыта, но от комплекса существующих в обществе информационных технологий, в первую очередь средств массовой информации.
При этом получаемые и осваиваемые им опыт и система ценностей являются в целом ряде случаев, если вообще не в основном, не вызревшими в недрах тех или иных коллективов в ходе их естественного развития, но имплантированными в них извне, а перед тем более или менее искусственно сконструированными специалистами в области информационных технологий в соответствии с целями заказчика (это еще в лучшем случае), а то и вовсе в соответствии со случайными и кратковременными целями и прихотями самих этих специалистов. Следует отметить, что в роли такого заказчика могут выступать практически любые структуры соответствующего общества (или иных обществ), включая и те, интересы которых прямо противоположны интересам данного общества.
«Кажимости и мнимости победили в борьбе с данностями», - как ни парадоксально, это сокрушенное резюме принадлежит не специалисту по формированию сознания, но одному из современных российских теологов ([6]).
Нельзя отрицать, что для каждого отдельно взятого индивида такое «имплантирование» (или, по иной терминологии, «экспорт») мировоззрения и даже простого восприятия имеет, как ни парадоксально, и весьма значительные положительные стороны.
Прежде всего, меньшая отягощенность грузом естественно сформированных и исторически накопленных стереотипов способствует большей мобильности индивидуального сознания, повышению степени его гибкости, адаптивности и раскрепощенности, а значит - и творческой мощи.
Подспудное ощущение индивидуальным сознанием по крайней мере неполной реальности сконструированного для него и окружающего его мира ведет к возникновению специфического облегченного типа поведения, независимо друг от друга открытого и подробно исследованного рядом серьезных писателей развитых стран. К их носителю может быть применен удачный термин Й.Хейзинги «человек играющий» (см.п.3 предисловия). Для него характерно по меньшей мере неполное осознание грани между реальным и воображаемым миром и, соответственно, отсутствие четких представлений о причинно-следственных связях, в том числе по отношению к результатам собственной деятельности.
Сегодня, когда общество (в первую очередь, конечно, развитое) берет на себя основную часть забот по обеспечению безопасности своих членов, это повышает не столько риски, сколько возможности носителя «информатизированного сознания».
«Имплантирование мировосприятия» способствует формированию относительной безответственности, безотчетности и раскованности как мышления, так и действий, - своего рода инфантилизма, жизненно необходимого для подлинно свободного и эффективного творчества, особенно в сфере общественной жизни. Полной, доведенной до абсурда противоположностью такому типу сознания является пример «сверхответственности» древних мудрецов, в частности, буддийских. По легендам, они в полной мере предвидели все последствия каждого своего действия и, дабы никому не причинить зла и избавить мир от негативных последствий своей активности, обрекали себя на бездействие, доходящее не только до полной физической неподвижности, но и до отказа даже от мыслей.
В развитых странах такая творческая безответственность остается в основном здоровой, относительно безопасной как для индивида, так и для общества. Причина заключается в традиционном наличии для нее достаточно эффективных и надежных социальных рамок, институциональной формой которых служат не только общественные привычки, но и разнообразные и разноуровневые коллективы, исторически сложившиеся в ходе постепенной и потому относительно гармоничной интеграции творческих людей в нетворческие общественные структуры. При этом коллектив служит как бы «зонтиком» для творческого и потому, с одной стороны, уязвимого, а с другой - безответственного и опасного для окружающих индивида.
Совершенно иная, значительно менее идиллическая картина наблюдается обычно в менее развитых странах, в которых информационные технологии, включая технологии формирования сознания, не вызрели естественным образом изнутри, обзаведясь по ходу постепенной эволюции «шлейфом» необходимых сдерживающих социальных противовесов, а были во многом имплантированы извне, со стороны более развитых обществ. В этих условиях естественные проявления подобной творческой безответственности, необходимой, впрочем, для нормального развития и даже существования высокоэффективных (то есть, по большому счету, информационных) технологий, со стороны управляющих систем могут привести (и сплошь и рядом приводят!) к катастрофическим последствиям.

Пример 8.

«Творческая безответственность» в новейшей российской политике

В качестве вполне убедительных примеров подобных последствий достаточно, как представляется, назвать неосознанно построенную именно по этому принципу деятельность руководства нашей страны на протяжении последних 17 лет (то есть трех пятых срока активной деятельности целого поколения).
Описанная «творческая безответственность» по-разному и с разной степенью разрушительности, но очевидно проявлялась в деятельности по крайней мере таких разных сменявших друг друга политических групп, как:

• «команда Горбачева» в 1986-91 годах;
• соратники Ельцина в 1989-96 годах;
• «гайдаровцы» и «приватизаторы» в 1992-94 годах;
• «олигархи» в 1995-98 годах;
• группа кремлевских специалистов по предвыборным технологиям после президентских выборов 1996 года;
• наконец, доведшая страну до дефолта и девальвации, проявившая верх безграмотности и безответственности «команда молодых реформаторов» в 1997-98 годах.
  Увы! - этот список можно продолжать и дальше.

Таким образом, систематическое и массовое воздействие информационных технологий, особенно осуществляемое хаотично, освобождает, эмансипирует индивидуальное сознание от груза ответственности, в том числе и за последствия его собственных действий, и тем самым инфантилизирует его, делает похожим на детское.
Как было показано выше (см. параграф …), подвергнувшись концентрированному воздействию информационных технологий, отдельный человек утрачивает объективизированный критерий истины. Ведь доступная ему практика, обычно служащая этим критерием, носит уже не материальный и потому бесспорный, но информационный, «виртуальный» характер, задаваемый представлениями, господствующими в окружающем этого человека коллективе (масштаб которого варьируется в зависимости от рассматриваемой деятельности данного человека: от семьи до всего человечества) и создаваемом СМИ «медиа-пространстве». Значение того или иного события определяется уже не его реальными последствиями, но преимущественно господствующими в таком коллективе и «медиа-пространстве» мнениями и восприятиями.
Индивидуальное сознание, попадая в информационный мир, оказывается как бы в зеркальном зале, стены, пол и потолок которого отражают друг друга и теряющиеся внешние воздействия столь причудливо, бесконечно и разнообразно, что лишает наблюдателя чувства реальности - и ряда неотъемлемо связанных с этим чувством качеств, включая ответственность. Он начинает соотносить себя уже не с реальностью, но преимущественно (и в этом качественное отличие информационного мира от обычной ситуации!) с господствующими мнениями об этой реальности.
В результате, оставаясь материальным объектом, индивидуальный человек начинает сознавать себя и действовать в «виртуальном», информационном мире, мире не реальностей, но оценок и в первую очередь - ожиданий. Конечно, его действия оказывают воздействие не только на информационные, но и на реальные объекты, однако, так как он не воспринимает реальность, он не сознает или по крайней мере не полностью сознает и последствия своих воздействий на реальные объекты, по-прежнему являющиеся для «неинформатизированного» большинства членов его общества единственно воспринимаемой реальностью.
«Спортсмены как дети, убьют - не заметят».
Важно, что при этом качественно более высокая, чем у обычных, эффективность информационных технологий позволяет такому индивидуальному сознанию с лихвой компенсировать для себя потери от ошибок, неминуемо совершаемых им при взаимодействии с грубой и потому попросту не воспринимаемой им (или воспринимаемой недостаточно) действительностью. Последствия этих ошибок перекладываются на менее творческую, менее эффективную и потому более уязвимую часть общества, которая и расхлебывает последствия недостаточно ответственного увлекательного общественного творчества своей политической и экономической элиты.
При этом оторванное от реальности, но значительно более эффективное вследствие своей «информатизированности» индивидуальное сознание (в том числе и действующее в рамках управляющих систем) не просто воспроизводит себя, но, что принципиально важно, постоянно, раз за разом выигрывает конкуренцию у обычных сознаний, воспринимающих адекватную, а не информационную реальность. В результате оно превращается в символ и образец успеха, пример подражания и, постепенно, в господствующую в рамках управляющих систем модель сознания. В обществе в целом данная модель также господствует, но уже по-иному - не в количественном, а лишь в идеологическом плане, как цель для массовых устремлений.
Характерно, что нечто подобное, хотя и в кардинально меньших масштабах, в обычном, еще не информатизированном обществе стихийно происходит со специальностями, связанными с широкомасштабным преобразованием сознания людей, с зачатками будущего high-hume ’a: с кинозвездами, политиками, шоуменами, телекомментаторами и телепроповедниками.
Следует особо отметить, что живущее в информационном мире индивидуальное сознание превращается в пример для подражания не только из-за успешности своей деятельности, но и из-за несравненно большей комфортности своего повседневного существования. Ведь практически все фрагменты воспринимаемой им информационной реальности конструируются, хотя и разными творцами, с учетом особенностей человеческого восприятия.
Поэтому информационная реальность изначально адаптирована к индивидуальному человеческому сознанию. В результате она является для него несравненно более дружественной и комфортной, чем обычная, не приспособленная к человеческому восприятию реальность, которая по контрасту (а в определенной степени и объективно - из-за последствий «безответственного творчества» элиты) начинает казаться все более грубой, а зачастую и откровенно шокирующей. Это многократно усиливает стремление к «эмиграции из реальности» не только отдельных членов общества, но и целых управляющих систем.
Существенно и то, что потеря объективизированного критерия истины многократно усиливает естественное стремление к комфорту индивидуального сознания. С одной стороны, утратив возможность преследовать истину, оно начинает жаждать хотя бы ее эрзаца в виде комфорта (классический пример успешности такой замены дает протестантизм), с другой, «информатизированное сознание», в отличие от обычного, может почти безнаказанно (по крайней мере, значительно дольше) игнорировать реальность, которая по каким-либо причинам не устраивает его.
И все это - сверх тех преимуществ, которые сам по себе дает творческий труд по сравнению с обычным! Все это - и большая эффективность, и потрясающий социальный статус (символ успеха!), и безнаказанность, и повседневный душевный комфорт - сверх радости творчества и восторга от постоянного познавания нового, которое сами по себе дарят работнику информационные технологии!
Не только здравые размышления, но и повседневная практика показывает: ни отдельной личности, ни тем более общественной группе практически невозможно отказаться от подобного социального наркотика.
Однако принципиальная безнаказанность информатизированного сознания имеет, конечно, и теневые стороны, причем преимущественно не для него, а для включающего его коллектива, вплоть до человечества в целом.
Главная опасность заключается в том, что в силу разобранных выше причин, стремления к комфорту, а не к истине и оторванности от реальности информатизированное сознание склонно к нарастающим ошибкам, которые способны поставить на грань разрушения или по крайней мере дезорганизации коллектив, организующий работу данного сознания и оберегающий его от негативных воздействий внешнего, грубо-материального мира.
А ошибки эти весьма разнообразны. Наиболее характерные свойственны детскому инфантильному сознанию, лишенному критичности из-за ограниченности жизненного опыта. Для детей эта ограниченность вызвана малой продолжительностью жизни и дополнительно ограничивающей личной опыт опекой взрослых. Для работников информационных технологий - отделенностью от реальной жизни, дополнительно ограничивающей их личной опыт опекой - правда, со стороны уже не взрослых, а коллектива - и, наконец, взаимодействием с совершенно иной реальностью и на ином, не непосредственно вербальном уровне.
Так, классическое и по сей день мощнейшее из разрешенных оружие информационных технологий - нейро-лингвистическое программирование (его следует отделять от распространенных спекуляций) - основано на невербальном воздействии, в том числе и формально вербальных средств. Оно ориентировано на влияние, в том числе при помощи слов, не на вторую сигнальную систему и связанную с ней логику, но на подсознание. Ее деятельность значительно меньше поддается осознанному самоконтролю человека, в результате чего она более сильно и непосредственно влияет на его поведение и представления.
Стоит указать и на исключительную роль такого невербального средства, как современная музыка, в распространении западных ценностей, в том числе в культурно чуждых им обществах.
Распространение информационных технологий кардинально меняет процесс принятия решений даже за пределами сферы их непосредственного воздействия, заставляя людей и коллективы действовать в условиях агрессивной информационной среды, к которой они не приспособлены и перед которой беззащитны.
Для этой действительности, как правило, характерны:

• постоянный переизбыток ненужной, заведомо избыточной информации (так называемый «белый шум» - один из наиболее древних инструментов сокрытия информации, и по сей день сохраняющий эффективность);
• систематическое отсутствие адекватного структурирования поступающей к пользователю информации (что означает ее неверность - см. сноску.);
• существование и хаотическое, непредсказуемое развитие и взаимодействие множества разнообразных «информационных фантомов», сконструированных специалистами в области high-hume для различных целей, многие из которых не отличимы от реальных факторов, а многие продолжают самостоятельное существование и хаотическое взаимодействие с другими «информационными фантомами» и после выполнения ими своих задач (классическим примером такого «информационного фантома» служит, по данным некоторых источников, до сих пор бытующая в интеллигентных кругах легенда о «снежном человеке»);
• постоянное существование многих принципиально непознаваемых в данных условиях и данными наблюдателями явлений (например, части тех же самых «информационных фантомов»), порождающих у большинства наблюдателей интеллектуальную пассивность в стиле знаменитого «есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе - науке это… не известно», где в заключающей части реплики внятно слышится отчетливое «все равно».

Таким образом, современное информатизированное сознание по вполне объективным причинам становится все менее ответственным. Этот же процесс и, в общем, в соответствии с теми же принципами и алгоритмами, происходит и с управляющими системами, сложенными из таких информацтизированных сознаний.
Его развитие облегчается неразрывной связью современного управления с технологиями формирования сознания. Так же, как и специалист в области указанных технологий, работая с телевизионной «картинкой», господствующими мнениями и представлениями, специалист в области управления почти неминуемо теряет понимание того, что его решения влияют на реальную жизнь реальных людей. Он просто забывает о них, что в сочетании с качественно большей эффективностью его деятельности превращает его в прямую угрозу для нормального развития общества.
Более того: безответственность управляющих систем начинает транслироваться на все общество и копироваться им, превращаясь в стиль жизни, распространяющийся, как лесной пожар.
Механизм тиражирования безответственности довольно прост.
Максимальная эффективность технологий формирования сознания качественно повышает влиятельность тех, кто владеет ими и тех, кто их применяет, делает их могущественными и, как правило, обеспеченными. При этом нет никакой «платы за могущество»; человек, создавая и внедряя новые представления, формируя сознания других людей, чувствует себя творцом, близким к богу. Эйфория систематического творчества вкупе с безответственностью обеспечивает ему невиданное удовлетворение от жизни.
Понятно, что, как уже было показано выше, абсолютная безответственность, колоссальное могущество и фантастическая радость от каждой минуты работы не может не вызвать в обществе зависти и стремления к подражанию. Но обычный гражданин, работа которого не сопряжена с применением технологий формирования сознания, как правило, не имеет возможности подражать порождаемым ими могуществу и радости. Безответственность оказывается практически единственным доступным для него элементом джентльменского «набора топ-менеджера».
В результате безответственный стиль деятельности становится образцом для подражания, что подрывает дееспособность уже не одной только управляющей системы, но и всего общества. Последнее, в частности, лишается возможности одернуть или заменить «заигравшуюся» элиту.
Снижение ответственности как отдельной личности, так и управляющих систем, и общества в целом при столь же широкомасштабной эрозии адекватности - поистине гремучая смесь! Она представляет угрозу всей современной цивилизации в ее нынешнем, привычном для нас виде.

Вырождение демократии

«Демократия отвратительна, но это лучшее, что создало человечество»
(Уинстон Черчилль)

Одним из наиболее значимых и потенциально наиболее опасных негативных следствий широкомасштабного применения управляющими системами технологий формирования сознания представляется извращение или, по крайней мере, существенное ограничение демократии, наглядное сужение сферы ее действия.
Следует сразу же сделать принципиально важную оговорку. Понятие «демократия» употребляется здесь не для обозначения набора формальных общественных институтов вроде парламента, политических партий, официально независимых судов и средств массовой информации, существующих и при многих откровенно авторитарных политических режимах (достаточно вспомнить многопартийность во многих социалистических странах), но в первичном, исходном значении этого слова.
Для эффективности управления нужна не формальная, а содержательная демократия, понимаемая не как набор тех или иных средств, различных в различных ситуациях (в частности, при разных степенях развития общества), но как достижение результата: обеспечения максимально полного учета управляющей системой интересов и мнений, существующих в управляемой структуре.
Такая содержательная демократия, «демократия как результат, а не процесс» в принципе может осуществляться недемократическими процедурами и даже в условиях грубого попрания всех формально демократических норм: достаточно вспомнить о важнейших социологических функциях, выполнявшихся при помощи сбора слухов как царской охранкой, так и КГБ, причем эти слухи в целом ряде случаев служили основанием для принятия весьма существенных государственных решений.
Причина подрыва демократии в ходе глобализации заключается прежде всего в отмеченном едва ли не всеми рассматривавшими этот вопрос исследователями ослаблении государства, являющегося несущей конструкцией и опорой современных демократий.

4.5.1. Размывание государства: параллельные центры власти

Наряду с возникновением Интернета и глобального рынка капиталов размывание государства является едва ли не единственным фактом, признаваемым подавляющим большинством исследователей процессов глобализации.
«Информационные, финансовые и иные процессы, связанные с глобализацией, сокращают возможности национальных правительств по контролю внутриполитической ситуации и управлению ею. Отдельные государства, находясь под усиливающимся воздействием ситуации на мировом рынке, теряют суверенитет над национальной экономикой… Выходят из-под контроля информационные потоки. Многие функции, ранее выполнявшиеся правительствами, переходят к транснациональным корпорациям, институтам гражданского общества. Национальные и международные неправительственные организации… оказывают растущее влияние на общественное мнение, формирование политики, выработку законов, сами выполняют функции социальной защиты и даже принимают участие в деятельности комитетов и комиссий ООН. Правительства частично утрачивают монополию на реализацию властных полномочий. Власть растекается.»
Традиционные властные полномочия государства буквально вырываются у него как наднациональными, так и внутренними структурами, в сфере как международных отношений, так и внутренней политики. Более подробно этот процесс будет рассмотрен в параграфе 10.2., а пока отметим лишь, что основными видами наднациональных структур, ограничивающих полномочия и реальные возможности государства, в настоящее время являются:

• разнообразные органы международного управления и урегулирования, создаваемые на межгосударственном уровне (классические и наиболее известные примеры - НАТО и переживающая после «холодной войны» кризис идентичности ООН, а также МВФ и Мировой банк);
• транснациональные корпорации;
• международные общественные, религиозные и преступные организации (их объединяет негосударственный и преимущественно внеэкономический характер объединения и целеполагания);
• глобальные СМИ.

Последние - единственные ограничивающие государство структуры, не являющиеся самостоятельными участниками глобальной конкуренции. Они ограничивают влияние всякого государства на жизнь создавшего его общества, так как являются непосредственным инструментом формирования глобального, международного общественного мнения и «моральных стандартов», неизбежно навязываемых государствам - тем эффективнее, чем более слабым то или иное государство является.
Глобализация ограничивает роль государств не только «сверху», но и «снизу», укреплением и прямым выходом на международную арену отдельных элементов общества. Как правило, это те же самые структуры (кроме изначально межгосударственных), которые ограничивают государство «сверху», но на более раннем этапе своего развития, когда они еще не стали полностью международными и не утратили своего национального «лица».
Помимо корпораций, превращающихся в транснациональные, значительную роль начинают играть регионы, причем увеличивают влияние как наиболее, так и наименее развитые экономически территории. Первые приобретают определенную автономию в обмен на политическую лояльность и согласие на перераспределение их средств в пользу вторых, а вторые - получая некоторую самостоятельность в международных контактах в качестве дополнительного инструмента саморазвития, в обмен на относительное уменьшение прямой поддержки со стороны государства.
Главным источником влияния структурных элементов общества, позволяющим им подниматься до уровня государства и вступать с ним в диалог, становится их выход на международную арену и привлечение на свою сторону глобальных сил.
Привлекая для взаимодействия с государством внешние силы, соответствующие элементы общества неминуемо становятся проводниками их интересов. Здесь нет злого умысла, это абсолютно естественный и стихийный процесс - своего рода плата за поддержку, которую элементы того или иного общества оказывают внешним силам, на которые они опираются в диалоге (или противостоянии) с государственными структурами.
Однако этот естественный процесс создает потенциальную и часто реализующуюся угрозу. Так как современный мир лишь в минимальной степени может быть признан идеалистичным, внешние силы оказывают поддержку тем или иным общественным элементам в их диалоге с государством лишь в обмен на продвижение теми их собственных интересов. В большинстве случаев эти интересы не совпадают с интересами соответствующих обществ, так как иначе они реализуются этим обществом самостоятельно, и потребность в их специальном продвижении при нормальном функционировании общественных механизмов просто не может возникнуть.
В результате общественные структуры, опирающиеся на внешние силы, становятся проводником их интересов - «пятой колонной», часто стоящей на службе конкурентов их собственного общества и действующей прямо против него.
Так, развитые страны используют глобальные и национальные сети разнообразных негосударственных организаций (в том числе и образующих так называемое «гражданское общество») для навязывания своих стандартов менее развитым обществам. Эти стандарты, вызревшие в иных условиях, в лучшем случае непосильны для указанных обществ и часто не только не соответствуют их условиям, но и прямо подрывают и культурные, и материальные основы их конкурентоспособности, а то и самой жизни.
Таким образом, снижение роли государства в ходе глобализации, ограничивая влияние общества на реально осуществляемую политику и на свое собственное развитие, способствует навязыванию этому обществу внешних, глубоко чуждых, а часто и прямо враждебных ему интересов, мотиваций и практических действий.

4.5.2. Элита: прорыв в никуда

Принципиально важно, что ограничение демократии осуществляется технологиями формирования сознания не только через размывание и ослабление роли государства, но и непосредственно, при помощи специфического характера и последствий массированного воздействия на сознание.
Дело в том, что для формирования сознания общества по чисто технологическим причинам нет нужды преобразовывать сознание всего населения. Достаточным оказывается значительно более простой и менее затратный вариант: добиваться нужного поведения общества воздействием не на все его слои, но лишь на элиту.
Элита общества - его часть, участвующая в принятии важных для него решений, в формировании его сознания или являющаяся примером для подражания.
Длительные, концентрированные и в каждом отдельном случае целенаправленные усилия по формированию сознания изменяют сознание элиты более быстро, чем сознание общества в целом, и при том - совершенно особым, специфическим образом. В результате оно постепенно начинает коренным образом отличаться от сознания основной части общества.
В ситуации, когда способ мышления и мировоззрение элиты весьма существенно отличаются от наиболее распространенных в обществе, элита отрывается от него и тем самым утрачивает не просто свою эффективность, но и свою общественно полезную функцию, которая, собственно говоря, и делает ее элитой, и оправдывает ее существование. Подвергнувшаяся форсированному воздействию информационных технологий, форсированной перестройке сознания элита по-другому, чем возглавляемое и ведомое ею общество, мыслит, исповедует иные ценности, по-другому воспринимает окружающий мир и совершенно иначе реагирует на него.
Это уничтожает сам смысл демократии (лишая оправдания в том числе и существование формально демократических институтов), так как идеи и представления, рождаемые обществом, уже не диффундируют наверх по капиллярам социальных систем, но просто не воспринимаются элитой и, соответственно, перестают влиять на общественное развитие непосредственно, через изменение поведения этой управляющей системы.
В результате потенциал демократии съеживается до совершенно незначительных размеров самой элиты. С какой скоростью и насколько при этом незаметно для общества протекает данный процесс, наглядно демонстрирует пример нашей страны, в которой «демократы» уже в 1998 году, то есть за семь лет своего господства оторвались от народа значительно сильнее, чем коммунисты - за семьдесят лет своего.
До момента коренного преобразования сознания элиты мы видим на довольно многочисленных исторических примерах (как в России, так и в других странах), что относительная эффективность системы управления способна на ограниченные промежутки времени во многом компенсировать слабость или даже отсутствие традиционных демократических институтов.

Пример 9.

Демократия прямого действия:
Рузвельт, Сталин, Ельцин

Не обращаясь вновь к приведенным выше и во многом экстремальным примерам, касающимся спецслужб, отметим, что в начале 30-х годов ХХ века, когда практически все развитые страны столкнулись с соблазном тоталитаризма, письма американских граждан президенту США совершенно неожиданно стали важным инструментом корректировки экономической политики государства. Ф.Д.Рузвельт добился того, чтобы по многим из них направлялись специальные представители президента, которые «задним числом» изменяли условия коммерческих сделок, недопустимо ухудшавших положение граждан и создававших при широком применении угрозу неприемлемого обострения социальной ситуации.
Классическим примером такого рода стало и получение в начале войны Сталиным письма от безвестного старшего лейтенанта Флерова, в котором тот извещал всесильного и (как молчаливо предполагалось пропагандой) всеведущего диктатора об исчезновении из немецких научных журналов статей по ядерной физики. Это письмо не просто дошло до адресата - оно было в полной мере воспринято им и (разумеется, наряду с другими сигналами подобного рода) стало одной из причин развертывания советской ядерной программы.
Даже в совсем недавние времена - в самом начале 1991 года - одно-единственное письмо (а точнее, способность и желание элиты воспринимать мнения общества) весьма существенно повлияло на судьбы нашей страны. Мало кто помнит, что тогдашний лидер реформаторов Б.Ельцин, будучи хотя и мятежным, но все же первым секретарем обкома, отнюдь не был обуреваем исключительно разрушительными порывами и с большим трепетом относился к мерам, грозящим дальнейшей дестабилизацией тогдашнего советского общества. Это чувство было противоречивым, так как он понимал, что именно дестабилизация несет ему власть; вместе с тем, будучи безусловным патриотом своей страны, действительно мечтавшим о ее светлом будущем, он инстинктивно страшился чрезмерного масштаба разрушений (возможно, и потому, что править разрушенной страной - удовольствие не из приятных).
В частности, Б.Ельцин опасался стихийного забастовочного движения шахтеров, которое, хотя и было нацелено против союзных властей, потенциально было весьма серьезным дестабилизирующим фактором. Кроме того, оно было не управляемым им и чуждым ему процессом.
Несмотря на многочисленные (и весьма разнообразные, как это обычно бывает) советы, Б.Ельцин, насколько можно понять, длительное время не знал, как относиться к шахтерскому движению. Окончательный перелом произошел, когда где-то в середине января 1991 года на его имя пришло письмо от обычного шахтера. На полутора листках из детской ученической тетрадки тот очень внятно и убедительно разъяснял лидеру демократов, что все, что нужно шахтерам - это право продавать по свободным ценам 10% добываемого ими угля, и что они поддержат любого политика, который признает за ними это право.
Б.Ельцин воспринял эту идею и, «оседлав» шахтерское движение, превратил его в свой таран против Горбачева, вырвал у последнего Ново-Огаревские соглашения, ставшие началом трансформации Советского Союза и прелюдией к его распаду, пришел к власти, превратил все 90-е годы в одну непрекращающуюся «эпоху Ельцина» и сохранил колоссальное политическое влияние, даже формально уйдя в отставку.

Сегодня такое развитие событий невозможно в принципе. Даже если письмо простого человека дойдет до окружения лидера, продравшись через сито отдела писем (который докладывает «наверх», как правило, лишь статистику: количество писем и их тематика), руководство с высокой степенью вероятности просто не поймет, что же на самом деле означает соответствующее письмо.
Измененное сознание элиты заставляет ее и руководимое ею общество вкладывать совершенно иной смысл в те же самые слова и делать самые различные, порою прямо противоположные выводы из одних и тех же сочетаний фактов. Современный руководитель информатизированной системы управления просто не воспримет слова ни старшего лейтенанта Флерова из 1941 года, ни безвестного шахтера полвека спустя. Он может повстречаться с «ходоками», как Ленин, может даже пойти «в народ», - но не чтобы что-то понять или прочувствовать самому, а лишь чтобы улучшить свой имидж среди элиты, укрепить популярность в глазах того же народа и поддержать рейтинг - политический аналог рыночной капитализации.
Это достойная, но совершенно недостаточная для всякого разумного и ответственного руководителя цель.
Таким образом, в условиях широкого применения управляющими системами технологий формирования сознания элита и общество, используя одни и те же слова, вкладывают в них разный смысл. Они в прямом смысле слова «говорят на разных языках»: обладают разными системами ценностей и преследуют не воспринимаемые друг другом цели. Они могут дружить, обогащать и поддерживать друг друга, могут вводить друг друга в заблуждение и даже враждовать, но утрачивают способность к главному - к взаимопониманию. Как когда-то писал Дизраэли по несколько иному поводу (о бедных и богатых), в стране возникают «две нации».
Эта утрата взаимного понимания и разрушает демократию, подменяя ее хаотической пропагандой, перманентной информационной войной разной степени интенсивности, которую ведут друг с другом наиболее значимые политико-экономические силы. «Мирное время отличается от войны тем, что враги одеты в твою форму».
И общественное сознание - не только цель, но и поле боя.
Разрыв между сознанием общества и элиты усугубляет то, что в информатизированном обществе, то есть обществе, в котором технологии формирования сознания применяются широко, критически значимым влиянием обладает значительно более узкий круг лиц, чем в традиционном, до-информационном обществе (хотя сама элита вследствие фрагментации общества и свободы коммуникаций может быть и шире). Это вызвано прежде всего технологическими причинами: одновременной небывалой мобильностью и концентрацией ресурсов. Классическим пример - современный глобальный фондовый рынок: изменение сознания буквально сотни его ключевых игроков (или даже их представителей на бирже) способно коренным образом изменить всю финансовую ситуацию в мире.
В результате происходит раздробление сознания самой элиты: каждая ее профессиональная часть, естественным образом воспринимая мир прежде всего через призму «профильных» проблем, подвергается своей собственной, особой перестройке сознания, что отрывает ее не только от общества в целом, но и от других частей элиты. Дробление элиты делает невозможной даже «внутри-элитарную» демократию и поддерживает постоянные противоречия не только между элитой и обществом, но и внутри нее самой.
Конечно, эти противоречия можно рассматривать как фактор адаптивности общества, обеспечивающий его гибкость: при возникновении новых проблем недовольные группы элиты могут натравить общество на управляющую систему и, изменив ее, обеспечить приспособление общества к новым реалиям.
Однако такая гибкость слишком дорога, ибо обеспечивается за счет постоянного поддержания (а то и накопления) внутренней напряженности в обществе и в элите по принципу «все против всех». Сохраняющееся непонимание между обществом и фрагментами элиты (в том числе и теми, которые пытаются им манипулировать) делают вероятным последствием любого резкого движения в политической плоскости выход ситуации из-под контроля.
Таким образом, вырождение демократии лишает общество важнейшего «встроенного стабилизатора», примитивизирует его внутреннее устройство и делает его угрожающе нестабильным.

—