Специфика социального познания и его методов

 

В решении этого вопроса немецкий мыслитель исходил из следующего методологически важного положения: «В основе деления наук лежат не «фактические» связи «ве щей»,а «мысленные» связи проблем: там, где с помощью нового метода исследуется новая проблема и тем самым обнаруживаются истины, открывающие новые точки зрения, возникает новая наука»(Там же, с. 364). Под углом зрения данного критерия он выделяет – вслед за Виндельбандом и Риккертом – два основных класса наук – естественные и социальные, считая, что своеобразие последних и границы между этими двумя классами нужно защищать обоснованно.

«Водораздел» между указанными двумя основными классами наук Вебер проводит по вопросам: достоин ли существования этот мир, имеет ли он какой-нибудь смысл и есть ли смысл существовать в таком мире? Он считает, что естествознание не только не решает, но даже и не ставит данных вопросов, хотя оно и описывает существующий мир.

Вебер не разделяет китайской стеной естественные и социальные науки, подчеркивая их единство и целый ряд общих черт. Одна из них – и весьма существенная – состоит в том, что и те и другие требуют «ясных понятий», знания законов и принципов мышления как «весьма ценных познавательных средств», совершенно необходимых в обеих группах наук. «Однако, даже используя такую их функцию, мы в определенный решительный момент обнаруживаем границу их значения и, установив последнюю, приходим к выводу о безусловном своеобразии исследования в области наук о культуре» (Там же, с. 373). В чем же видит Вебер это своеобразие?

1. Предмет социального познания – культурно значимая индивидуальная действительность. Социальная наука – это тоже наука о действительности. Она стремится понять ее своеобразие – взаимосвязь и культурную значимость ее явлений генетически, конкретно-исторически: не только в их «нынешнем облике», но и причины того, что они исторически сложились именно так, а не иначе. И в науках о культуре решающим признаком в конечном итоге является «то, что содержит в себе законы», т.е. выражает закономерную повторяемость причинных связей. Итак, акцент на индивидуальное, единичное, культурно-значимое, но на основе всеобщего (законов) – характерная черта социального познания.

2. Преобладание качественного аспекта исследования над количественным: «Если в астрономии наш интерес направлен на чисто количественные,доступные точному измерению связи между небесными телами, то в социальных науках нас прежде всего интересует качественная окраска событий. К тому же в социальных науках речь идет о роли духовных процессов, «понять» которые в сопереживании – совсем иная по своей специфике задача, чем та, которая может быть разрешена (даже если исследователь к этому стремится) с помощью точных формул естественных наук» (Там же, с. 371). Конечно, последние также не отвергают качественный аспект, но в социальных науках он все же является приоритетным.

3. Характер исследовательских задач, определяемый своеобразием предмета социального познания – прежде всего его историчностью. Эти задачи, по Веберу, таковы: установление гипотетических законов и факторов; анализ исторически данной в настоящем «индивидуальной группировки» в совокупности всех ее элементов; ее историческое объяснение из предшествующих индивидуальных образований; оценка возможных «индивидуальных группировок» в будущем.

4. Решающее значение ценностных компонентов. Познать жизненные явления в их культурном значении – вот к чему стремятся социальные науки, это их основная цель. «Значение же явления культуры и причина этого значения не могут быть выведены, обоснованы и пояснены с помощью системы законов и понятий, какой бы совершенной она ни была, так как это значение предполагает соотношения явлений культуры с идеями ценности. Понятие культуры – ценностное понятие»(Там же, с. 374).Поэтому предметом исследования социальных наук является именно культурная реальность, т.е. такие компоненты действительности, которые в силу отнесения их к ценностям, становятся для нас значимыми. Только такая индивидуальная действительность в ее культурном своеобразии и представляет здесь познавательный интерес.

5. Более тесная, чем в естествознании, связь с субъективными предпосылками, необходимость отражения в исследовании личности автора. Раскрывая данную особенность познания культурной действительности, Вебер указывает, что это всегда познание с совершенно специфических точек зрения, которые могут быть почерпнуты из одного и того же материала. Он считает «наивным самообманом» устранение из социального познания «личного момента», всегда связанного с определенными ценностя ми и выбором для исследования соответствующих сторон действительности – того, что «единственно важно»для данного ученого. Господствующая в данное время в мышлении данного ученого система ценностей имеет, согласно Веберу, регулятивный характер. Она определяет выбор им предмета исследования, его методов, способов образования понятий и норм мышления.

6. Определяющая роль причинного объяснения по сравнению с законом. Здесь немецкий мыслитель исходит из того, что в методологии социальной науки знание законов – не цель, а средство исследования, которое облегчает сведение культурных явлений к их конкретным причинам. Поэтому знание законов в этой сфере применимо настолько, насколько оно существенно способствует познанию индивидуальных связей. При этом Вебер фиксирует следующую зависимость: «Чем «более общи», т.е. абстрактны, законы, тем менее они применимы для каузального сведения индивидуальных явлений, а тем самым косвенно и для понимания значения культурных процессов»(Там же, с. 377).

7. Своеобразие теоретических понятий и методов в познании «культурной действительности». Мы уже отмечали, что Вебер ни в коей мере не отвергает необходимости логико-методологических средств для социального познания. Вместе с тем он считает полностью бессмысленной идею, «будто целью, пусть даже отдаленной, наук о культуре должно быть создание замкнутой системы понятий, в которой действительность можно будет представить в некоем окончательном членении и из которой она затем опять может быть дедуцирована» (Там же, с. 383).

Немецкий мыслитель убежден, что в науках о культуре познание не может быть свободно от ценностей и от «индивидуальных случайностей» и быть представлено только в виде «монистической системы понятий» и законов, которые выражают только существенное, оставляя в стороне индивидуальное. Выступая против «натуралистического монизма» (абсолютизирующего принципы естествознания) и гегелевского панлогизма (абсолютизирующего мышление и его формы), Вебер стремится объединить общее (законы, теоретическое) с единичным (индивидуальным, эмпирическим), отдавая приоритет второй стороне их единства.

8. Осознание особой роли понимания как своеобразного способа постижения социальных явлений и процессов, противоположного методу естественных наук. Обосновывая специфику социального познания, немецкий мыслитель отмечает, что изучая социальные образования в отличие от биологических организмов, «мы понимаем поведение отдельных индивидов,участвующих в событиях, тогда как поведение клеток мы понять не можем» (Там же, с. 617), а можем только установить правила (законы) данного процесса. А это есть объяснение, основанное на наблюдении, а не «интерпретирующее объяснение», являющееся специфическим свойством социального познания.

Понимание у Вебера и у неокантианцев – постижение индивидуального, в отличие от объяснения, основным содержанием которого является подведение единичного под всеобщее. Общесоциологическая концепция Вебера названа им «понимающей социологией». Оценивая, она «понимает» социальное действие и тем самым стремится объяснить его причину. Сочетания человеческих действий порождают устойчивые «смысловые связи» поведения.

Результат понимания не есть окончательный результат исследования, а всего лишь гипотеза высокой степени вероятности, которая, чтобы стать научным положением и занять твердое место в системе знания, должна быть верифицирована объективными научными методами. Подчеркнем, что Вебер не разводит резко понимание и объяснение (как Риккерт или Дильтей), а стремится сблизить эти подходы, считая, однако, основным для наук о культуре понимание.

 

Категория «идеальный тип»

Этимологически термин «идеальный тип» восходит к слову «идея», в котором Вебер выделяет два основных значения: 1) идеал, образец, т.е. то, что должно быть, к чему следует стремиться. Это своеобразная максима, т.е. правило, регулирующее определенные связи и взаимоотношения людей; 2) мысленно сконструированные, иде­ально-типические образования как вспомогательные логические средства, продукт синтеза определенных понятий: «капитализм», «обмен товаров», «церковь» и т.п.

Если в первом своем аспекте идея выступает в качестве идеала, с высоты которого о действительности выносится оценочное суждение, то во втором – она есть целостная система понятийных средств, в сравнении с которыми действительность сопоставляется и измеряется. Хотя между указанными аспектами идеи существует определенная взаимосвязь, смешение этих двух «в корне различных значений» недопустимо, ибо ведет к заблуждениям.

Итак, «идеальный тип» – понятийное образование. А поскольку каждая наука работает с помощью комплекса специфических понятий своей эпохи, то одним из важнейших критериев зрелости науки Вебер считает овладение идеальным типом как своеобразным инструментом (орудием) познания и его умелое применение.

Умение оперировать понятиями и непрерывное совершенствование такого умения – важный показатель прогресса исследований в науках о культуре, свидетельство их высокой логико-методологической и теоретической зрелости. И это утверждение – не преувеличение, ибо их развитие – это «постоянно идущий процесс преобразования тех понятий, посредством которых мы пытаемся постигнуть действительность. Вот почему история наук о социальной жизни – это постоянное чередование попыток мысленно упорядочить факты посредством разработки понятий, разложить полученные в результате такого упорядочения образы посредством расширения и сдвига научного горизонта, и попытки образовать новые понятия на такой измененной основе» (Там же, с. 406-407). Отказ от образования понятий и умелой работы с ними, представляет, по Веберу, серьезную опасность как для самой науки, так и при вынесении «практических соображений» экономического и социально-политического характера.

Подчеркивая важную роль идеальных типов в исследовании социально-исторических явлений, немецкий мыслитель вместе с тем не склонен к преувеличению их роли. Тем более он резко выступает против того, чтобы идеальные типы считать конечной целью, а не средством социального познания.

Если идеальные типы – лишь одно из средств (хотя и очень важное) познания социальных явлений в их культурном значении, то каково назначение идеальных типов, какова цель их образования? Отвечая на этот вопрос, Вебер указывает, что какое бы содержание ни имел рационально созданный идеальный тип (будь то этическая, эстетическая или правовая норма, техническое предписание или политический принцип и т.д.), нужно иметь в виду следующее обстоятельство. «Конструкция идеального типа в рамках эмпирического исследования всегда преследует только одну цель: служить «сравнению» с эмпирической действительностью, показать, чем они отличаются друг от друга, установить степень отклонения действительности от идеального типа или относительное сближение с ним, для того чтобы с помощью по возможности однозначно исполь зуемых понятий описать ее, понять ее путем каузального сведения и объяснить» (Там же, с. 595).

Таким образом, идеальный тип – это чисто рациональная, теоретическая схема, которая не «извлекается» из эмпирической реальности прямо и непосредственно, а мысленно конструируется, являясь в этом смысле своеобразной утопией. Тем не менее Вебер считает, что с помощью целесообразно сконструированных «рациональных типов» удается – исходя все-таки из природы самого предмета – облегчить объяснение по существу «необозримого многообразия» социальных явлений. Причем чем глубже и надежнее осуществлено мысленное построение в «чистом виде», «чем отчетливее и однозначнее конструированы идеальнее типы, чем дальше они, следовательно, от реальности, тем плодотворнее их роль в разработке терминологии и классификации, а также их эвристическое значение»(Там же, с. 623-624).

Подчеркивая внеэмпирическое происхождение идеального типа, Вебер отмечает, что тем самым именно благодаря своей отдаленности от реальности, «чуждости» ей, он может служить своеобразным масштабом для соотнесения ее с ним. При этом надо иметь в виду, что в любом (в том числе социологическом) исследовании, объектом которого является конкретная реальность, необходимо будут ее отклонения от теоретической конструкции. Установить степень и характер такого отклонения – непосредственная задача социологии или любой другой науки.

Вебер считает одним из распространенных заблуждений истолкование идеальных типов «на манер» средневекового «реализма», т.е. отождествление этих мысленных конструкций с самой историко-культурной реальностью, их «субстанциализацию». Он указывает на ту серьезную опасность, которая возникает тогда, когда обнаруживается стремление стереть грань между идеальным типом и действительностью.

Специфические свойства идеальных типов можно четко обнаружить только при анализе их «наиболее ярко выраженных форм». Такой анализ показывает, что идеальный тип – это всецело мысленный образ, не являющийся ни исторической, ни тем более «подлинной» реальностью. Еще менее он пригоден для того, чтобы служить схемой, в которую явление действительности может быть введено в качестве частного случая. Не является идеальный тип и гипотезой, он лишь указывает, в каком направлении должно идти образование гипотез.

Говоря об отношении мысленной конструкции к эмпирически данным фактам действительности, Вебер считает, что такая конструкция не дает изображения последней, но представляет для этого «однозначные средства выражения». Идеально-типическая абстракция все же обязана своим происхождением действительности, ибо она «компиллируется» из различных элементов последней, сочетает, объединяет определенные связи и процессы исторической жизни в некий «космос мысленных связей», лишенный внутренних противоречий. Тем самым – это своеобразная «идея-синтез», характерная черта которой состоит в том, что «по своему содержанию данная конструкция носит характер утопии, полученной посредством мысленно го усиления определенных элементов действительности» (Там же, с. 389).

Вебер разграничивает социологический и исторический идеальные типы. Если в первом случае исследователь с помощью данной мысленной конструкции «ищет общие правила событий», то во втором – он стремится к каузальному анализу индивидуальных, важных в культурном отношении действий, личностей и т.п., пытается найти генетические связи (примеры генетических идеальных типов – «средневековый город», «кальвинизм», «методизм», «культура капитализма» и т.д.).

Социологические идеальные типы в отличие от исторических являются более «чистыми» и более общими, здесь не надо при установлении общих, правил, событий осуществлять их пространственно-временную привязку в каждом конкретном случае. Это своего рода «разумная абстракция», избавляющая социолога от повторений, ибо сконструированные им чистые идеальные модели встречаются всегда во все исторические эпохи, в любой точке земного шара.

Тем самым генетический (исторический) идеальный тип находится на более «приземленном» методологическом уровне, он ближе к действительности. Выявляя преимущественно «однократные связи», он применяется локально во времени и пространстве. Применение же социологического идеального типа как более чистого и универсального не локализовано в пространственно-временном отношении, ибо он есть средство выявления связей, существующих всегда и везде. Идеальные типы «работают» тем лучше, чем они «чище», т.е. чем дальше от действительных, эмпирически существующих отношений. Оба вида идеальных типов тем самым различаются по степени общности.

Рациональный смысл различения Вебером указанных двух видов идеальных типов состоял в том, что ему удалось значительно сузить пропасть между историей и социологией, которая разделяла эти две науки в теории баденской школы. Вместе с тем разработка Вебером понятия идеального типа позволила ему в определенной мере смягчить противоположность индивидуализирующего и генерализирующего способов мышления, ослабить разрыв между ними.

 

Объективность и постулат «свободы от оценки»

 

Раскрывая специфику познания социальных явлений, Вебер обращает внимание на два момента. Во-первых, исследователь должен исходить из того обстоятельства, по существу от него не зависящего, что мировоззрения различных людей постоянно вторгаются в сферу социальных наук, даже в их аргументацию, внося в нее «туман неопределенности».

Во-вторых, исследуя социальные процессы и явления, нельзя недооценивать (а тем более полностью игнорировать) тот непреложный факт, что люди принимают как нечто «объективно» ценностное именно те глубочайшие пласты «личности», те высшие, последние оценочные суждения, которые определяют их поведение, придают смысл и значение их собственной жизни.

Резюмируя свои рассуждения, Вебер следующим образом формулирует сущность данного принципа: «Объективность» познания в области социальных наук характеризуется тем, что эмпирически данное всегда соотносится с ценностными идеями, только и создающими познавательную ценность указанных наук, позволяющими понять значимость этого познания, но не способными служить доказательством их значимости, которое не может быть дано эмпирически».

Немецкий мыслитель – за строгую объективность и в сфере социального познания, ибо он считает, что данное требование не есть благое пожелание, а оно само объективно обусловлено. Это ближайшим образом означает, что «в решении каждой профессиональной задачи вещь как таковая заявляет о своих правах и требует уважения ее собственных законов. При рассмотрении любого специального вопроса ученый должен ограничить свою задачу и устранить все, непосредственно не относящееся к делу, прежде всего свою любовь или ненависть».

Вебер твердо убежден в том, что вносить личные мотивы в специальное объективное исследование противоречит самой сущности научного мышления, в какой бы сфере (в том числе и социальной) ни применялись его принципы. Конечно, человеку не удается полностью исключить свои субъективные пристрастия, но лучше всего, если он будет все-таки держать их при себе. А основное внимание сосредоточит на выполнении своего главного долга – искать истину, «нести в массы» специальные знания.

Итак, антиномия (противоречие). С одной стороны, Вебер считает, что человек (будь он ученый, политик и т.д.) не может «выкинуть за борт» свои субъективные интересы и пристрастия. С другой стороны, он полагает, что надо полностью их отвергнуть именно в чисто научном аспекте, Вебер убежден, что там, где исследователь приходит со своим сугубо личным ценностным суждением по тому или иному вопросу, то здесь уже нет места полному беспристрастному пониманию фактов, а значит и строго объективной социальной науки. Но как же разрешить эту антиномию? Судя по всему, она всегда будет неразрешенной в целом, хотя в отдельных своих аспектах может быть преодолена.

Таким образом, для успешной и последовательной реализации требований принципа «свободы от оценки» необходимо различать две принципиально разные вещи: проблему свободы от ценностных суждений в строгом смысле и проблему соотнесения познания и ценностей. В первом случае речь идет о необходимости четко разделять эмпирически установленные факты и закономерности с точки зрения мировоззрения исследователя, их одобрения или неодобрения. Во втором случае речь идет о возможности и необходимости строго научного исследования ценностных компонентов всякого (и прежде всего социального) познания.