Обычные предпосылки денежной теории о том, что существует только один вид валюты, "одни-единственные деньги", и что нет резкого различия между полноценными деньгами и заменителями денег, таким образом, устраняются. Вместе с ними исчезает и возможность применения так называемой количественной теории денег, даже в качестве отдаленного приближения к удовлетворительному с теоретической точки зрения определению ценности денег (а это все, что данная теория может дать). (Но, как я писал 45 лет назад [24, р. 3] и как я продолжаю считать, "...с практической точки зрения одна из худших вещей, которые могут с нами случиться, - это если широкая публика снова перестанет верить в элементарные положения количественной теории".)
Количественная теория предполагает, конечно, что на данной территории имеется в обращении только один вид денег, количество которых можно определить путем подсчета однородных (или почти однородных) денежных единиц. Но если различные валюты, обращающиеся в регионе, не имеют постоянной относительной ценности, совокупный объем денег в обращении можно определить только исходя из относительной ценности валют и никакого другого смысла, помимо этого он не имеет. Теория, которая пригодна только для особой ситуации, даже если эта ситуация преобладала в течение долгого периода, очевидно, страдает серьезным недостатком. Хотя мы склонны принимать это на веру, сущность денег вовсе не сводится к тому, что на данной территории должен существовать только один их вид. Обычно так происходит только потому, что правительства препятствовали использованию других видов денег. Но даже при этом валютная монополия никогда не бывает полной, поскольку всегда есть значительные различия в спросе на различные формы денег и денежных заменителей разной степени ликвидности. Но если мы допускаем, что эмитенты валют постоянно конкурируют друг с другом, стремясь увеличить число пользователей свой валюты, мы не можем также предполагать, как это с известным основанием делает количественная теория для валюты одного наименования, что существует достаточно устойчивый спрос на деньги в том смысле, что совокупная ценность общей их массы будет оставаться приблизительно постоянной (или изменяться предсказуемым образом вслед за численностью населения, валовым национальным продуктом и аналогичными факторами).
Подход с точки зрения остатков наличности...
Для проблем, обсуждаемых в этой работе, нам, безусловно, понадобится инструмент более широкого применения. К счастью, он имеется в виде теории, более пригодной даже для объяснения более простых ситуаций: подход с точки зрения остатков наличности, развитый в работах Карла Менгера, Леона Вальраса и Альфреда Маршалла. Эта теория позволяет нам не только объяснить конечный эффект влияния "количества денег" на "общий уровень цен", но также исследовать процесс, в ходе которого изменения в предложении разнообразных видов денег будут последовательно затрагивать различные цены. Она делает возможным анализ, который, признаем, не может претендовать на квазиточность количественной теории, но имеет куда более широкий охват и может принимать в расчет индивидуальные предпочтения в отношении различных видов денег.
Решающее соображение, важное для наших целей, состоит в том, что в многовалютной системе не существует такой вещи как данная величина спроса на деньги. Спрос на различные виды валют будет различным; но, поскольку эти валюты не будут являться полностью взаимозаменяемыми, совершенными субститутами, показатели спроса на них просто нельзя сложить в общую сумму. Спрос на обесценивающиеся валюты может оказаться маленьким (но их предложение - большим); будет существовать, как мы надеемся, равенство спроса и предложения для стабильных валют (это равенство, собственно, и будет обеспечивать стабильность их ценности); и, наконец, спрос на валюты, ценность которых повышается, окажется большим (но их предложение - незначительным). В условиях свободного рынка валют, люди будут готовы продавать и покупать (по определенной цене) в обмен на любую валюту, но они не будут готовы держать любую валюту; а характеристики существующих заменителей станут влиять на спрос на любую конкретную валюту. Таким образом, не будет единого количества денег, которое можно было бы считать решающим фактором при определении их ценности.
... и скорости обращения
Можно утверждать, что анализ спроса на остатки наличности и использование понятия скорости обращения в количественной теории формально эквивалентны. Но важно различие. Подход с точки зрения их остатков наличности привлекает внимание к основному фактору: желанию индивидуумов держать запас денег. Скорость обращения отражает результирующую статистическую величину, которая в принципе может быть достаточно постоянной на протяжении относительно длительных периодов времени, для которых имеются статистические данные. Это отчасти оправдывает притязания количественной теории, утверждающей простую связь между "данным" количеством денег и "данным" уровнем цен. Но все же это утверждение зачастую обманчиво, поскольку легко ассоциируется с ошибочным убеждением, будто денежные изменения затрагивают только общий уровень цен. Именно по этой причине эти изменения часто считают вредными, как будто они повышают или понижают все цены одновременно и в той же самой мере. Однако реальный вред от них заключается в дифференцированном воздействии на разные цены, которые по очереди изменяются весьма беспорядочно и в очень разной степени, так что в результате вся структура относительных цен искажается и ориентирует производство в неверных направлениях.
К несчастью, лорд Кейнс практически не воспользовался этим важнейшим вкладом в теорию денег, внесенным в нее кембриджской традицией, идущей от Маршалла. Хотя и критикуя всю современную денежную теорию за тенденцию вести анализ так, как если бы цены всегда изменялись одновременно, он почти полностью оставался в русле количественной теории Ирвинга Фишера (даже выдвигая аргументы против нее). Едва ли не главный ущерб, нанесенный кейнсианским течением объяснению экономического процесса, состоит в том, что понимание факторов, определяющих как ценность денег, так и влияние денежных изменений на стоимость конкретных товаров, было по большей части утрачено. Я не могу пытаться дать здесь хотя бы сжатый пересказ этого центрального раздела теории денег и вынужден ограничиться рекомендацией экономистам, имевшим несчастье изучать теорию денег в институтах, где полностью господствовали кейнсианские взгляды, но все еще стремящимся понять теорию ценности денег, восполнить пробел, проработав сперва два тома "Теории цен" А. У. Марджета [42], и опустив затем большую часть литературы за последующие 25 лет, обратиться к недавней книге профессора Акселя Лейонхуфвуда [37] (кратким введением к этой книге профессора Лейонхуфвуда является его собственная работа "Кейнс и классики" - Keynes and the Classics, Occasional Paper 30, IEA, 1969 (7th Impression, 1981) - ред.), способной послужить путеводителем по работам периода, который пропускать не следует.
Замечание о монетаризме
С тех пор, как дала о себе знать реакция протеста против господства кейнсианской догмы, стало обычным делом зачислять в монетаристы всех, кто считал ошибочным отрицание Кейнсом того факта, что "инфляционное или дефляционное движение обычно вызывается, или неизбежно сопровождается... изменениями в количестве денег и скорости их обращения" (R.F.Harrod [23a,p.513]). Этого монетаризма, конечно же, придерживались до Кейнса почти все экономисты, за исключением очень немногих диссидентов и чудаков, включая в частности тех европейских экономистов, которые из-за своих советов в области экономической политики несут ответственность за великие инфляции 20-х годов. Я согласен с этими монетаристами, в частности, в том, что теперь, вероятно, считается их ключевым пунктом, а именно, что любая инфляция представляет собой, выражаясь современным языком, инфляцию спроса (demand-pull inflation) и что не существует, если говорить об экономическом механизме, такого явления как инфляция издержек - если только не считать частью экономических причинно-следственных зависимостей политические решения об увеличении количества денег в ответ на повышение ставок заработной платы, потому, что иначе, мол, это вызвало бы безработицу. (В другом отношении, однако, моя позиция находится за рамками спора между кейнсианцами и монетаристами. Оба эти подхода являются макроэкономическими, тогда как я считаю, что денежная теория не нуждается в подобном подходе и не должна его применять, даже если она и не может полностью обойтись без такого, в сущности, макроэкономического понятия как деньги. Макроэкономика и микроэкономика суть альтернативные методы, при помощи которых мы пытаемся справиться с трудностями, связанными с тем, что при изучении столь сложного феномена, как рынок, мы никогда не владеем всей фактической информацией, которая необходима для его исчерпывающего объяснения. Макроэкономика пытается преодолеть эту трудность, обращаясь к агрегированным и средним величинам, которые статистически доступны. Подобный подход дает полезное приближение к фактическому положению дел, но в качестве теоретического объяснения причинно-следственных связей он неудовлетворителен и подчас вводит в заблуждение, так как устанавливая эмпирически наблюдаемые корреляции, не предоставляет никаких оснований для веры в то, что они будут существовать всегда.
Альтернативный, микроэкономический подход, который предпочитаю я, опирается на построение моделей, преодолевающих проблему нашего неизбежного незнания всех имеющих значение фактов путем "сокращения масштаба" - то есть путем уменьшения числа независимых переменных до минимума, который необходим для формирования структуры, способной воспроизводить все типы изменений и сдвигов, которые присущи рыночной системе. Как я пытался объяснить более подробно в другой работе [30], с помощью этой техники могут осуществляться только предсказания, названные мной "структурными" (pattern predictions); она неспособна предсказывать конкретные события, на что, как я полагаю, ошибочно претендует макроэкономика.)
Я расхожусь с большинством других монетаристов и в частности, с ведущим представителем этой школы профессором Милтоном Фридманом в том, что считаю простую количественную теорию денег даже для ситуаций, где на данной территории применяется только один вид валюты, всего лишь полезной, при этом весьма грубой, попыткой приблизиться к действительно адекватно объяснению. Она, однако, становится совершенно бесполезной, когда на определенной территории одновременно используются несколько конкурирующих видов денег. Хотя этот недостаток становится серьезным только в ситуации множественности конкурирующих валют, которую мы здесь рассматриваем, феномен замены одних вещей, считающихся в теории деньгами, другими, которые теория не считает таковыми, неизбежно нарушает строгость ее выводов.
Главный недостаток монетаристской школы состоит, мне кажется, в том, что, подчеркивая влияние изменений в количестве денег на общий уровень цен, она целиком сосредотачивается на пагубном влиянии инфляции и дефляции на отношениях между должниками и кредиторами, игнорируя еще более важные и вредные последствия вливаний и изъятий денег из обращения на структуру относительных цен и проистекающих из них неэффективное размещение ресурсов, в особенности же - дезориентацию инвестиций.
Здесь не место рассматривать во всей полноте теоретические тонкости, по поводу которых существуют значительные разногласия внутри самой монетаристской школы, хотя эти тонкости крайне важны для оценки результатов наших предложений. Мое принципиальное возражение против чисто количественной теории денег состоит в том, что даже при единственной валюте, обращающейся на данной территории, не существует, строго говоря, такой вещи, как данное количество денег и что любая попытка разграничить существующие группы средств обмена, выраженные в терминах единственной денежной единицы, так как будто они являются однородными или полностью взаимозаменяемыми, обманчива даже в обычной ситуации. Это возражение приобретает, разумеется, решающее значение, когда речь идет о нескольких конкурирующих валютах.
Стабильный уровень цен, высокий и устойчивый уровень занятости не требуют или не допускают, чтобы общее количество денег оставалось постоянным или изменялось в постоянном темпе. Требуется нечто похожее и вместе с тем отличающееся по сути, а именно, чтобы количество денег (или, скорее, совокупная ценность всех наиболее ликвидных активов) удерживалось бы на таком уровне, чтобы люди не стремились сокращать или увеличивать свои расходы с целью приспособления размеров остатков наличности к изменившимся предпочтениям ликвидности. Поддержание массы денег постоянной не означает, что их приток должен оставаться постоянным: ведь чтобы заставить его вести себя желаемым образом, предложение денег должно обладать значительной эластичностью. При управлении денежными средствами достижение строго определенного объема денег в обращении не может считаться конечной целью даже в случае существования территориального эмитента-монополиста. Тем более это является неверным в условиях конкурирующих эмиссий. То, чего нужно добиваться - это определения необходимого количества денег - такого, при котором цены будут оставаться постоянными. Никакая власть не может заранее установить "оптимального количества денег", выявить это может только рынок. Оно может быть обеспечено только продажей и покупкой по фиксированным ценам набора товаров, совокупную цену которых мы хотим сохранить стабильной.
Что касается предложения профессора Фридмана о законодательном установлении предельной нормы эмиссии, выше которой эмитенту-монополисту не будет позволено увеличивать количество денег в обращении, я могу только сказать, что не хотел бы быть свидетелем того, что случится, если в условиях действия такого стандарта когда-либо окажется известно, что объем денег в обращении приближается к установленному законом верхнему пределу и поэтому возросшая потребность в ликвидных средствах не может быть удовлетворена. (К такой ситуации применима классическая формулировка Уолтера Бэджгота [3, предпоследний абзац]: "При чувствительном состоянии английского денежного рынка приближение к законодательно установленной норме резервов, несомненно, возбудило бы панику; если законом предусматривается одна треть, то в момент, когда банки приблизятся к одной трети, возникнет тревога, которая начнет распространяться как по мановению руки".)
Почему индексация не заменяет стабильной валюты
Обычно подчеркивают наиболее широко и болезненно ощущаемые пагубные последствия, которые вызывает инфляция, а именно - ее влияние на отношения между должниками и кредиторами, в особенности для получателей фиксированных доходов. Это привело к предположению, что подобные последствия могут быть смягчены, если оговорить долгосрочные обязательства в терминах "табличного стандарта", то есть непрерывно корректировать номинальную сумму долга в соответствии с изменениями индекса цен. Разумеется, верно, что такая практика устранит наиболее вопиющие проявления несправедливости, возникающие из-за инфляции и смягчит наиболее тяжкие страдания, непосредственно вызываемые ею. Но это далеко не самый страшный ущерб, наносимый инфляцией. Принятие такого паллиатива для "лечения" некоторых симптомов, вероятно, ослабит общественное сопротивление инфляции, тем самым продлив и усугубив ее. В долгосрочной перспективе это значительно увеличит экономический ущерб и, в особенности, страдания, причиняемые безработицей, которую влечет за собой инфляция.
Каждый, разумеется, знает, что инфляция влияет не на все цены одновременно, но заставляет разные цены подниматься в определенной последовательности и потому меняет соотношения между ними, хотя привычная статистика изменения средних цен скрывает сдвиги в относительных ценах. Изменение относительных доходов - один из наиболее явных при поверхностном наблюдении эффектов искажения всей структуры относительных цен. Но в долгосрочной перспективе еще более пагубное для функционирования всей экономики последствие, которое, в конечном счете, делает систему свободного рынка неработоспособной, заключается в том, что искаженная структура цен порождает неэффективное использование ресурсов, отвлекая рабочую силу и другие факторы производства (в особенности, капитал) в сферы, остающиеся прибыльными только в условиях ускоряющейся инфляции. Именно этот эффект создает главные волны безработицы (Замечательное признание этой основополагающей истины содержится в начальных абзацах итогового коммюнике совещания "Большой шестерки" на Даунинг-стрит 8 мая 1977 г., проходившего под председательством премьер-министра Соединенного королевства при участии президента США, канцлера Западной Германии, президента Франции, премьер-министра Японии и премьер-министра Италии. В первых строках говорится: "Инфляция - не лекарство от безработицы, а одна из ее главных причин". Это истина, за которую я боролся почти в одиночку более сорока лет. Однако, к несчастью, такая формулировка упрощает проблему. Во многих случаях инфляция действительно приводит к временному сокращению безработицы, но только ценой возрастания безработицы позднее. Именно это делает инфляцию столь соблазнительной, политически - почти неотразимой, и, по этой же причине, особенно коварной.), но экономисты, использующие макроэкономический подход, обычно либо пренебрегают, либо недооценивают его.
Этот тяжелейший ущерб, наносимый инфляцией, ни в коей мере не устраняется индексированием. В самом деле, правительственные меры такого рода, облегчающие жизнь в условиях инфляции, в конечном счете, должны вести к ухудшению положения. Безусловно, они не облегчают борьбу с инфляцией, поскольку люди меньше осознают, что именно инфляции они обязаны своими страданиями. Совершенно неоправданно предположение профессора Фридмана о том, что "...устраняя искажения в системе относительных цен, вызванные инфляцией, широкое распространение пунктов о повышении оплаты в соответствии с ростом стоимости жизни в трудовых контрактах облегчит для публики распознавание изменений темпов инфляции, тем самым, сократив временной лаг приспособления к подобным переменам и придав, таким образом, большую чувствительность и гибкость номинальному уровню цен" (M. Friedman [20b], p. 31).
Такое сопротивление инфляции, при смягчении некоторых видимых ее эффектов, будет слабее, а продолжаться она будет, соответственно, дольше.
Правда, профессор Фридман открыто отвергает любые предположения, что индексация является заменой стабильных денег (Ibid., p. 28), но он пытается сделать ее более терпимой в краткосрочной перспективе, а я считаю любое подобное предприятие чрезвычайно опасным. Несмотря на его отрицание, мне кажется, что до некоторой степени это даже ускорит инфляцию. Это безусловно, укрепит требования отдельных групп рабочих, чья реальная зарплата должна упасть (поскольку соответствующий вид труда становится менее ценными), сохранить неизменной их реальную заработную плату. Но это означает, что всякое повышение чьих-либо ставок заработной платы относительно остальных будет оборачиваться ростом номинальных ставок у всех работников, за исключением самых низкооплачиваемых, а это само по себе сделает продолжение инфляции неизбежным.
Иными словами, мне кажется, что эти и любые другие попытки принять жесткие цены и ставки как неизбежность и приспособить к ним денежную политику (установка, от которой ведет свое происхождение кейнсианская экономика) есть один из шагов, которые на первый взгляд диктуются практической необходимостью, но в долгосрочной перспективе делающей структуру ставок заработной платы все более и более жесткой и тем самым ведущий к разрушению рыночной экономики. Но политические потребности сегодняшнего дня не должны волновать ученого-экономиста. Его задача, как я не устану повторять, заключается в том, чтобы сделать политически возможным то, что сегодня еще политически невозможно. Решать, что можно сделать в настоящий момент, есть задача политика, а не экономиста, который должен постоянно подчеркивать, что упорное движение в данном направлении ведет к катастрофе.
Я полностью согласен с профессором Фридманом в вопросе о неизбежности инфляции при существующей политической и финансовой системе. Но я уверен, что если мы не изменим существующие политические условия, это приведет к разрушению нашей цивилизации. В этом смысле я признаю, что мое радикальное предложение, касающееся денег, вероятно, будет осуществимо только как часть куда более далеко идущих изменений нашей политической системы. Но часть эта - весьма существенная и в недалеком будущем будет признана необходимой. Две предлагаемые мной различные реформы экономического и политического порядка (F. A. Hayek [31a], vol. 3) в действительности являются, взаимодополняющими: тип денежной системы, которую я предлагаю, возможен только в условиях ограниченного правления, а ограничение власти правительства может потребовать чтобы оно было лишено и монополии на эмиссию денег. В сущности, второе должно с неизбежностью следовать из первого.
Исторические свидетельства
Профессор Фридман с тех пор (в интервью журналу Reason, IX: 34, New York, August 1977, p. 26) более полно разъяснил свои сомнения по поводу действенности моего предложения и заявил, что "у нас достаточно эмпирических и исторических данных, показывающих, что эти надежды (т.е. мои - Ф. Хайек) на самом деле не могут оправдаться, что частные валюты с надежной покупательной способностью не вытеснят правительственные валюты".
Я не могу найти свидетельств о том, что какому-то средству обмена, похожему на валюту, о которой идет здесь речь, то есть валюту, о которой публика знала, что ее эмитент может продолжать свой бизнес только при условии, что он поддерживает ее ценность на постоянном уровне, на валюту, которую можно было использовать во всех обычных банковских операциях и которая признавалась законом в качестве инструмента для заключения контрактов, ведения бухгалтерского учета и совершения расчетов, не было отдано предпочтение перед обесценивающейся официальной валютой. Таких свидетельств нет просто потому, что такой ситуации, по-видимому, никогда не существовало. Вполне возможно, что во многих странах выпуск такой валюты формально не запрещен, но остальные условия, как правило, отсутствуют. И каждый знает, что если такой частный эксперимент будет обещать успех, правительства сразу же вмешаются, чтобы этому воспрепятствовать.
Если попытаться найти исторические свидетельства, возможного поведения людей в ситуации, когда они могут свободно выбирать используемую валюту, то вытеснение фунта стерлингов с арены международной торговли, где он служил общей денежной единицей, сразу после начала его непрерывного обесценения, кажется серьезным подтверждением моих ожиданий. Все, что мы знаем о поведении индивидуумов, которым приходится иметь дело с плохими национальными деньгами и сталкиваться с правительством, не гнушающимся никакими средствами принуждения людей к использованию выпускаемых им денег, указывает на вероятный успех любых денег, которые имеют желательные для публики свойства, если ей искусственно не мешают ими пользоваться. Американцы, к счастью для себя, никогда не переживали периода, когда все граждане страны считали более безопасной не свою собственную, а другую национальную валюту. Но на европейском континенте было немало случаев, когда, люди вместо своих национальных валют использовали бы доллары. Они так и поступали, причем в гораздо большей мере, чем допускалось законом, и приходилось прибегать к жестоким наказаниям, чтобы не позволить быстро распространиться этой привычке. Вспомним о миллиардах неучтенных долларовых банкнот, несомненно, находящихся в частных руках по всему миру.
Я никогда не сомневался, что большинство людей не сразу признает преимущества подобной новой валюты, и предполагал даже, что если предоставить такую возможность, то вначале массы обратятся скорее к золоту, чем к каким бы то ни было формам бумажных денег. Но как всегда бывает, успех тех немногих, кто быстро поймет преимущества действительно стабильной валюты, в конце концов, побудит других к подражанию.
Однако я признаться, несколько удивлен тем, что среди всех именно профессор Фридман так мало доверяет способности конкуренции создать лучшие денежные инструменты, поскольку Фридман, кажется, отнюдь не считает, что это когда-либо окажется под силу монополии и просто опасается лености, вызываемой старыми привычками, (см. эпиграф к предисловию к русскому изданию - прим. ред.)
