Выстраивание отношений: лидерство в стае 2 страница

Крисси был выставочной собакой, но добился больших успехов и как охотничья собака. В возрасте восьми месяцев он стал победителем в своей возрастной группе и был рекомендован для участия в «Крафтс». Особенно ярким событием в нашей с ним жизни стал октябрь 1977 года, когда я взяла его на полевые испытания на выставке спаниелей — престижное событие, в котором принимают участие охотничьи собаки, прошедшие квалификацию для «Крафтс». На этих состязаниях собак судят исключительно по их рабочим качествам. Я пришла в полнейший восторг и была вне себя от счастья, когда Крисси провозгласили победителем среди английских спрингер-спаниелей. Я отчетливо помню, как судья протянул мне розетку победителя. «Поздравляю, теперь вы — элита», — сказал он. Тогда-то я и осознала, что действительно вошла в мир собак и собаководов.

Окрыленная успехом, я начала усердно совершенствовать свою линию, приобрела двух породистых сук, а вскоре — и репутацию. Одновременно я расширяла и нашу семейную коллекцию собак. К нашему прискорбию, Донна умерла от злокачественной опухоли в 1979 году, когда ей было всего восемь лет. После этого я приобрела для своей дочурки кокер-спаниеля по кличке Сьюзи.

От Сэнди, дочери этой собаки, началась еще одна линия разведения. Однако самый большой успех мне принес Хан, один из английских спрингер-спаниелей. С ним мы завоевали множество наград и звание чемпиона породы. Это был великолепный пес, красавец, чья обаятельная, мягкая, но мужественная мордочка не оставляла равнодушным никого, в том числе и судей. В 1983 году он прошел квалификацию на «Крафтс» и, к моей радости, стал победителем в своем классе. Вспоминая о том, как я получала карточку победителя, я чувствую гордость.

Я уже упоминала, что на выставках познакомилась с хорошими, сердечными людьми, которые щедро делились со мной своими знаниями. Особенно мне хочется выделить Берта Грина. Мне вспоминаются слова, которые он любил повторять: «Может, ты и не внесешь в породу каких-то улучшений, но главное — старайся не напортить». Он имел в виду, что важно ответственно относиться к делу и не нарушать кодекс чести, принятый среди заводчиков собак.

Когда я занялась разведением собак, то старалась неукоснительно соблюдать определенные принципы, которые определила сама для себя. В частности, я внимательно следила за тем, чтобы мои собаки попадали к хозяевам в хороших семейных домах. В мои обязанности входила выработка у собак дружелюбного характера, чтобы у новых хозяев не было с ними проблем. Поэтому я проводила много времени, занимаясь с собаками, дрессируя их, работая над тем, что обычно называют «общим курсом дрессировки».

Именно в это время та тревога, которую я долгое время подспудно испытывала, думая о нашем отношении к собакам, наконец прорвалась на поверхность. В глубине души я постоянно помнила о Парди. Я все время задавала себе вопрос: что я сделала не так, не в том ли дело, что я как-то неправильно ее дрессировала?

Беспокойство нарастало, его подпитывало недоверие, которое я испытывала по отношению к традиционным методам дрессировки, основанным на принуждении и наказании. Тогда в моих собственных способах дрессуры не было ничего радикального или революционного. Во многом я была столь же консервативна, как и все прочие. Я учила собаку сидеть и лежать, надавливая ей на спину, чтобы она опустилась, идти рядом, удерживая ее рядом собой на поводке со строгим ошейником. Послушания от собак я добивалась, используя проверенные временем методы.

Но чем больше я занималась дрессурой, тем больше сомнений меня одолевали. Я постоянно думала о том, правильно ли поступаю. Как будто у меня в мозгу засела мысль: ты заставляешь собаку это делать, а не собака хочет этого.

На самом деле, мне всегда неприятны были слова «подчинение» и «дрессировка». Они заставляли меня вспоминать, как объезжают лошадей. В обоих случаях акцент делается на том, что на самом деле мы используем насилие, чтобы подчинить себе животное против его воли. По ассоциации мне вспоминалось слово «повиноваться» из клятвы, которую дают при вступлении в брак. Разве нельзя использовать другие термины, например «совместная работа», «общие усилия», «сотрудничество»? «Повиноваться» звучало для меня чересчур экспрессивно. Но что я могла с этим поделать? Тогда не было книжек, в которых говорилось бы, как правильно действовать. Да и с кем я могла вступать в полемику? Двух мнений по этому поводу и быть не может: собакой необходимо управлять, не позволяя ей выйти из-под контроля. Мы несем ответственность за то, чтобы наши собаки, как наши дети, вели себя пристойно. Альтернативы у меня не было.

Тем не менее как раз в это время я стала выстраивать процесс обучения собак по возможности более гуманно. С этой целью я начала вносить в методы дрессировки небольшие изменения и новшества. Первое, что я сделала, касалось всего-навсего изменения терминологии. Я уже упоминала, что пользовалась традиционными методами, в том числе был у меня на вооружении и строгий ошейник, или удавка. Мне показалось, что название «удавка» неверно: ведь при правильном употреблении ошейник не должен задушить собаку — он призван только сдерживать ее. И вовсе, как мне казалось, ни к чему было использовать его, чтобы тащить собаку. Я решила, что нужно смягчить терминологию, а через это смягчить по возможности и восприятие людей.

На своих занятиях я стала учить людей позвякивать цепью, чтобы собака распознавала этот характерный звук как сигнал, предупреждающий ее, когда она захочет убежать вперед. Услышав звяканье цепочки, собака делала то, что нужно, не дожидаясь, пока ее горло сдавит ошейник. Так для меня и моих учеников «удавки» превратились в «звякалки». Изменение минимальное, но разница в акцентах была колоссальной.

То же самое я попыталась сделать при отработке команды «Лежать!». Я не одобряла метода, которым тогда пользовались почти все: брались за поводок и надавливали, пока собака не ляжет. Мне казалось, что это неправильно. Я стала делать это по-другому: чтобы собака легла, я сначала добивалась, чтобы она села, затем легко подталкивала одну из задних ног, собака подбирала ее под себя и заваливалась на один бок. По возможности я всегда искала наиболее безболезненный и мягкий способ, не выходя при этом за традиционные рамки.

Этот подход оказался удачным, я с большим успехом учила людей работать с их питомцами. И все же — новшества, которые я вводила, были минимальны, базовые же принципы оставались все теми же. Я все равно заставляла собаку делать то, что я хочу. Я чувствовала, что навязываю свою волю собаке, вместо того чтобы предложить ей выбор сделать что-то добровольно. Идеи, которые все переменили, начали формироваться в конце 1980-х годов.

К тому времени моя жизнь существенно переменилась. Я развелась с мужем, дети росли и готовились к поступлению в университет. Я и сама училась — изучала психологию и бихевиоризм (науку о поведении) в рамках курса литературы и социальных наук в Хамберсайдском университете. Из-за развода я вынуждена была отказаться от участия в выставках собак. Только-только я начала завоевывать уважение людей, что-то стало получаться — и вот, все насмарку. Я была очень расстроена. Как было ни жаль, но мне пришлось отдать некоторых собак мужу.

У меня оставалось только шесть собак. К 1984 году, когда мы переехали в новый дом в Северном Линкольншире, на то, чтобы активно участвовать в выставках собак, у меня просто не оставалось времени. Приходилось много работать, чтобы обеспечить детей, а о том, чтобы с головой окунуться в выставочную деятельность или разведение собак, не могло быть и речи. Этот мир был для меня ограничен заботой о собственных собаках, а помимо того я работала в приюте для животных под названием «Джей Джи», да еще вела страничку в местной газете, посвященную домашним питомцам.

Моя страсть к собакам не угасала, разница лишь в том, что теперь она обрела иное русло.

Этому способствовали мои университетские занятия психологией. Особенно меня интересовали вопросы поведения. Я изучала труды И. П. Павлова, 3. Фрейда, Б. Ф. Скиннера и других признанных авторитетов в этой области. Читая их книги, я пришла к мысли, что собака, прыгая вверх, имеет цель установить иерархию и прыжками пытается указать подобающее вам место. Собака лает при виде приближающегося человека или чувствуя кого-то у входной двери, потому что проверяет, нет ли опасности, охраняет жилище и верит, что она — вожак.

Я поняла и приняла объяснение «тревоги расставания». Бихевиористы полагали, что собака, оставшись одна, грызет мебель и разрушает дом потому, что расставание с хозяином для нее — стресс. Все это имело смысл и давало богатую пищу для размышлений. Но мне казалось, что в их рассуждениях отсутствует какое-то звено. Меня мучил вопрос: как это получается? Откуда собака все это узнает? Мне казалось безумием даже спрашивать себя об этом — и все же: как это получается, почему собака настолько подчинена владельцу, что испытывает сильнейшую тревогу в его отсутствие? Тогда я этого не знала и рассматривала ситуацию не с того конца.

Не будет преувеличением, если я скажу, что мое восприятие собак (и всей жизни) резко изменялось в один день. В 1990 году я занималась еще и лошадьми. Годом раньше моя подруга Венди Брафтон (я ездила некоторое время на ее лошади, Китае) спросила, не хочу ли я познакомиться со знаменитым американским ковбоем Монти Робертсом. Он прибыл в Англию из-за моря по приглашению королевы, чтобы продемонстрировать свою новаторскую методику работы с лошадьми. Венди побывала на его выступлении, где за 30 минут он не только сумел оседлать необъезженную лошадь, но и проехал на ней верхом. На первый взгляд это впечатляло, но Венди была настроена скептически. Она отнеслась к шоу с недоверием, посчитав все увиденное надувательством. «Наверняка он работал с этой лошадью раньше», — рассуждала она.

Но в 1990 году у Венди появилась возможность изменить свое мнение. Она прочитала в журнале объявление, которое дал Монти Робертс. Он работал над организацией нового шоу и искал лошадей-двухлеток, которых до сих пор не седлали и не пытались объезжать. Он откликнулся на предложение Венди применить свой метод к ее породистой гнедой кобыле по кличке Джинджер Роджерс. На самом деле Венди хотела не столько помочь американцу, сколько проверить его. Джинджер Роджерс была на редкость упряма и своенравна, и мы предвкушали его провал.

Когда солнечным летним днем я приехала в приют для животных «Вуд Грин» недалеко от городка Сент Айвс в Кембриджшире, я все же решила, что постараюсь отнестись к происходящему непредвзято. Не в последнюю очередь на мое решение повлияло то, что я с огромным уважением отношусь к нашей королеве, ее глубокому пониманию животных, особенно собак и лошадей. Я подумала, что если она с доверием отнеслась к этому парню, то, возможно, стоит к нему присмотреться.

Полагаю, когда вы слышите слово «ковбой», то представляете себе американского актера типа Джона Уэйна — в ковбойской шляпе, кожаных штанах, он идет по жизни, поплевывая и поругиваясь. Человек, представший в тот день перед немногочисленными зрителями, абсолютно не соответствовал этому штампу. В плоском жокейском кепи, изящной темно-синей рубашке и свободных бежевых брюках он скорее походил на английского сквайра. Ничего кричащего или вызывающего в нем не было. Напротив, он держался очень спокойно и скромно. Однако в нем, несомненно, чувствовались сила, обаяние и что-то необычное. Вскоре мне представился случай понять, насколько незауряден этот человек.

Вокруг круглой огороженной площадки, выделенной в конноспортивном манеже, собралось человек пятьдесят зрителей. Монти начал с того, что вкратце описал свой метод и рассказал о том, что собирается нам продемонстрировать. Ситуация между тем складывалась не совсем благоприятно. Монти не видел, что позади него оказалась Джинджер Роджерс. Пока он говорил, она начала медленно кивать головой, словно с ним соглашаясь. Это выглядело очень комично. Зрители невольно начали посмеиваться.

Разумеется, когда Монти оглянулся, Джинджер перестала кивать. Но стоило ему повернуться лицом к публике, кобыла принялась за свое. Мы с Венди обменялись понимающими взглядами. Я уверена, что подумали мы об одном и том же: парень слишком много на себя берет. Монти рассказывал, а мы сидели и ждали, когда начнется цирк.

Ровно через двадцать три с половиной минуты мы были готовы взять свои слова обратно. Именно столько времени потребовалось Монти, чтобы не просто успокоить Джинджер, но и уверенно сидеть верхом на лошади, которая (мы твердо это знали) никого к себе близко не подпускала. Мы с Венди ошеломленно молчали. Тот, кто видел нас в этот момент, сказал бы, что на лицах у нас было написано «не верю!». Потрясение длилось еще долго. Мы дни напролет говорили только об увиденном. Венди, которой удалось поговорить с Монти после его блистательного представления, даже решила соорудить у себя в хозяйстве такую же круглую площадку, как у него, и начала следовать его советам.

У меня и у самой было такое чувство, будто зажегся яркий свет. Слова Монти и то, что он делал, вызвали глубокий отклик в моей душе. Сегодня всем известно, что метод Монти Робертса основан на том, чтобы установить с лошадью контакт — или, как он сам это называет, «настроиться» на нее. В своем круглом загоне он занимался тем, что устанавливал контакт с лошадью, говоря, по сути дела, на ее языке. Метод основан на длительном опыте работы с животными и, что не менее важно, наблюдений за ними в их естественной среде. Больше всего этот метод поражает тем, что в нем вообще нет места страху и боли. Монти рассуждает так: если ты не способен добиться, чтобы животное было на твоей стороне, значит, все, что ты делаешь, — это насилие, ты навязываешь свою волю существу, которое не желает этого. И ему удается добиваться потрясающих результатов благодаря тому, что он знает, как завоевать доверие лошади. Для него, к примеру, чрезвычайно важно, чтобы лошадь позволяла дотрагиваться до самых уязвимых мест, до брюха. В тот день, когда я наблюдала, как он действует в унисон с животным, внимательно присматриваясь и прислушиваясь к сигналам, которые подавала ему лошадь, мне подумалось: «Он ее расколол». Его контакт с лошадью был настолько полным, что она позволяла делать с ней все. И не было ни принуждения, ни насилия, ни давления: лошадь делала все свободно, по своей воле. И я подумала: как бы, черт возьми, мне научиться так же общаться с собаками? Я была уверена: исходить надо из того, что собаки были спутниками еще древнего человека и исторически нас с ними объединяет крепкая связь. Но меня мучил вопрос: С ЧЕГО НАЧАТЬ?

 

Глава 3

Слушать и учиться

 

Сейчас мне понятно, что тогда мне улыбалась фортуна. Не начни я расширять собственную группу собак, уверена, мне никогда не довелось бы увидеть того, что я увидела. К тому времени, о котором идет речь, у меня жил собачий квартет: Хан, Сьюзи, Сэнди и еще бигль — сука по кличке Ким, которую я подобрала. Это была славная четверка, чудесное сочетание характеров. А моя жизнь вступала тогда в новую стадию. Меня ничто не связывало: дети выросли, родителей я только что потеряла. Я могла делать все, что захочу, и решила взять в дом щенка — черную немецкую овчарку Сашу.

Мне всегда хотелось завести немецкую овчарку, несмотря на то что у этой породы не очень хорошая репутация. Люди видят в овчарках полицейских собак, воспринимают их как агрессивных зверей, способных напасть на человека — это, разумеется, взгляд, весьма далекий от правды. Наши представления о собаках стереотипны, точно так же как и представления о людях. Все немецкие овчарки агрессивны, все спаниели глупы, а все бигли норовят сбежать — кто из нас такого не слышал? Но это такая же ерунда, как думать, что все французы носят береты, а все мексиканцы ходят в сомбреро, то есть чистое невежество. Если я сомневалась, прежде чем завести немецкую овчарку, то совсем по другой причине. Я просто не считала себя достойной работать с такой собакой, так как много слышала об их потрясающей сообразительности и о том, что их интеллект постоянно нужно упражнять, предлагая пищу для ума. Мне всегда казалось, что у меня не хватит времени, терпения и, наконец, познаний для того, чтобы держать овчарку. Ну, а теперь я решилась.

Появление Саши в доме стало для меня поворотным пунктом. Увидев, как работает с лошадьми Монти, я поняла, что должна следовать его примеру, и начала внимательно наблюдать за тем, как ведут себя мои собаки. Для начала нужно было отказаться от мысли, что я умнее их, и просто смотреть. Так я и сделала, и результат не заставил себя ждать. Саша была совсем молодой и невероятно шустрой. Остальные собаки по-разному реагировали на этот появившийся сгусток энергии. Ким ее попросту игнорировала. Хан, напротив, был не прочь поиграть и побегать с новичком. Его совсем не раздражало, что Саша всюду, как приклеенная, таскается за ним по пятам. Если у кого-то появились проблемы, так это у Сэнди, кокер-спаниеля моего сына Тони.

С той минуты, как Саша появилась в доме, Сэнди недвусмысленно давала понять, что терпеть ее не может. Справедливости ради надо сказать, что Сэнди была уже немолода, ей исполнилось двенадцать лет, и ее просто раздражало это неугомонное дитя, скачущее перед носом. Сначала она пыталась не обращать внимания и отворачиваясь от нее, что само по себе было нелегко, потому что Саша в свои десять месяцев была крупнее Сэнди. Поняв, что это не помогает, она начала глухо рычать, поднимая верхнюю губу, так что Саша пятилась от нее.

Раздумывая о том, что все это значит, я сообразила, что уже видела нечто подобное раньше, с другой моей собакой, одним из моих первых спрингер-спаниелей, Донной, или Герцогиней, как стали называть ее потом. Даже само имя указывает на то, что в Донне было что-то царственное. Когда она горделиво шествовала по дому, все должны были уступать ей дорогу. Помню случай, когда мама приехала навестить нас и села в любимое кресло Донны, которая лежала там, свернувшись клубком. Стоило маме опуститься на подушку, собака поднялась с возмущенным видом и столкнула маму, так что та очутилась на полу. Поднявшись, она попыталась снова усесться в кресло, и все повторилось. Донна снова ее вытолкнула. Тогда, конечно, мы решили, что это все очень забавно.

Наблюдая за Сашей и Сэнди, я поняла, что вижу сейчас нечто подобное. Я видела такое поведение и прежде, не понимая, что именно вижу. Теперь же все было так, словно я впервые стала свидетелем каких-то вещей. Мне было вполне понятно, что происходит: Сэнди и Донна пытались установить, кто здесь хозяин, что явно имело отношение к иерархическому статусу.

Следующее, что я заметила то, что мои собаки устраивали всякий раз, когда встречались. Если, скажем, я увозила Сашу к ветеринару на прививку, по возвращении она устраивала одно и то же представление. Тогда я не знала, как все это назвать, но теперь могу сказать: это было ритуализированное приветствие. Она подолгу облизывала морды остальным собакам, насторожив уши, — это происходило всегда.

Сначала это не имело для меня никакого смысла. В случае с Сашей я не понимала, отнести это поведение к кипучей энергии молодости или к тому, что она новичок в группе. А может быть, это просто привычка, которую она получила еще до приезда в наш дом? По счастливой случайности Саша вдохновляла меня не только своим поведением. Внешне она очень напоминала мне волка. Когда-то давно я читала книги о волках, но она заставила меня задуматься об этом всерьез.

Я добыла видеоматериалы о волках, динго и диких собаках и была поражена, в первых же кадрах увидев весьма знакомый мне тип поведения. Несколько раз я с изумлением просмотрела ту самую, уже знакомую мне по собакам, процедуру ритуализированного приветствия. Мне показалось, что это как-то связано с тем, какой ранг занимает животное в группе. Это ощущение окрепло, когда я начала разбираться в социальной структуре волчьей стаи, сообщества, в котором все вращается вокруг лидеров — назовем их альфа-парой или вожаками.

Я еще вернусь к этому и подробнее расскажу об альфа-паре. Сейчас просто поясню, что два альфа-волка — самые сильные, здоровые и умные, а также самые опытные члены стаи. Их высокий ранг поддерживается и благодаря тому, что они единственные в стае дают потомство, гарантируя таким образом передачу и сохранение наиболее здоровых генов. Главное то, что пара вожаков властвует в стае и определяет все аспекты ее жизни. Члены стаи принимают тот факт, что альфа-пара правит ими, и беспрекословно подчиняются вожакам. Каждый член стаи знает свое место и охотно выполняет свои функции, согласно существующему в стае порядку.

Я смотрела фильмы о волках и убеждалась, что все приветственные ритуалы, которые я наблюдала, относились к альфа-паре. Судя по всему, главные волки не облизывали морды другим волкам, зато все остальные лизали морды им. Само облизывание выглядело очень характерно — неистовое, сконцентрированное на лицевой части. Были и другие подсказки, помогающие мне разгадать язык собачьих поз. Уверенность вожаков в себе проявлялась в том, как они держались. Например, хвосты у них были подняты выше, чем у всех остальных членов стаи. Подчиненные тоже подавали свои знаки. Одни просто ползали перед вожаками на брюхе, другие (главным образом молодые и занимающие низкое положение) вообще не приближались, держались на периферии. Создавалось впечатление, что не все, а лишь некоторые волки удостоены чести облизывать вожакам морды.

Мне стало понятно многое, что я видела раньше. Герцогиня, моя собака Донна, шествовала по дому так же величественно, как вожаки волчьей стаи. Но самое интересное наблюдалось, когда я возвращалась домой, к своей стае. Прямо с порога я стала отмечать черты сходства. Я разглядела в своих собаках королей, рыцарей и слуг. Было ясно, что собаки, занимающие более высокое «положение в обществе», ставят на место нижестоящих, точно так же, как и в волчьей стае. Прежде мне никогда не приходило в голову сравнивать их, а тут вдруг я поняла, насколько похожи собаки и волки. Это было для меня настоящим прорывом.

И снова самое веское доказательство предоставила мне Саша. Теперь мне было ясно, например, что она претендует на более высокое положение в стае. Она уже выросла, стала довольно крупной, и ей хватало уверенности, чтобы игнорировать протесты Сэнди. Сэнди в это же самое время начала сдавать позиции — она ходила опустив голову, поджимала хвост, изменилась и вся ее осанка.

Смена власти была особенно заметна во время игр. Когда я бросала собакам мячик или игрушку, Саша бежала за ней первой и приносила обратно. Остальные собаки бежали следом, окружали игрушку, когда она падала, но не устраивали толчеи и не спорили из-за того, кому нести мяч хозяйке. Если же другая собака оказывалась рядом с Сашей, когда та поднимала игрушку, Саша только бросала на нее взгляд, всем своим видом говоря: «Мое, не трогай».

Что до Сэнди, то ее позы все выразительнее говорили о подчинении. Она явно проигрывала, уступив самозванке Саше честь встать во главе стаи. Молодая собака, если хотите, совершила бескровный государственный переворот.

Разумеется, мои собаки не всегда вели себя так интригующе. Были моменты, когда они держались порознь и отлично себя чувствовали. Стало ясно, что эти иерархические штучки усиливаются и подчеркиваются лишь в определенных ситуациях. Значит, нужно было разобраться в том, когда именно это происходит.

Я обратила внимание, что подобные вещи случаются всякий раз, как я возвращаюсь домой. Вскоре, следя за собаками более внимательно, я обнаружила: это происходит, когда кто-нибудь входит в дом. Когда появлялся визитер, собаки толпились вокруг меня. Они приходили в сильнейшее возбуждение, неслись к двери, носились вокруг людей. И все время они взаимодействовали между собой, демонстрируя ритуализированное поведение. То же самое я стала замечать, когда брала поводки и звала собак на прогулку. Все собаки радовались, возбужденно прыгали и все время общались друг с другом, пока мы готовились выйти из дому.

Я снова обратилась к примеру волчьей стаи и увидела похожие вещи. В случае с волками это поведение проявлялось, когда стая готовилась отправиться на охоту. Волки бегали, теснили друг друга, но вожаки четко выделялись прямой посадкой головы и высоко задранными хвостами. И всегда именно они вели стаю на поиски добычи.

Я сообразила: волки заново подтверждают отношения в стае. Вожак напоминает остальным о своей ведущей роли. В стае имелись четкая иерархия, сложившийся порядок взаимоотношений и взаимных действий, и волки принимают его как данность, поскольку от этого зависит их жизнь. В моей стае явно происходило то же самое. Но больше всего меня интересовало мое собственное участие во всем этом. По тому, как собаки общались со мной, мне было очевидно, что и я каким-то образом являюсь частью этого процесса. И из всех собак охотнее всех вовлекала меня во взаимодействие как раз Саша.

Если мы выходили из дому, Саша неукоснительно оказывалась впереди меня. Она занимала совершенно определенную позицию, перекрывая мне дорогу. Я, разумеется, в любой момент могла потянуть ее назад за цепь, но ей явно хотелось бежать передо мной. Казалось, для нее совершенно естественно бежать впереди. Если, когда мы были на прогулке, раздавался резкий звук или случалось что-то неожиданное, например впереди появлялась незнакомая собака, Саша всегда вставала впереди меня, явно играя роль разведчика. Она лаяла куда громче остальных моих собак, если, например, к дому подходил молочник или почтальон. К тому же ее, в отличие от других собак, в подобных ситуациях было труднее успокоить.

Должна честно признаться, поведение Саши меня тревожило. Все это чем-то напоминало мне Парди, у которой тоже была привычка бежать впереди меня. Я уже начала бояться, как бы мне не упустить и эту собаку. К счастью, на сей раз мне удалось разобраться, что к чему. А найти первый ключ к разгадке опять помогли воспоминания о Донне. Я вспоминала, как она вела себя много лет назад, когда я растила своего малыша Шона. Стоило ему лечь на ковер, Донна сразу же ложилась рядом с ним и клала лапу ему на ногу. Если он сбрасывал с себя лапу, она возвращала ее на то же место. Было очевидно, что она охраняет его, выступает в роли защитницы. Теперь я поняла: точно так же, как Донна чувствовала тогда ответственность за младенца, Саша каким-то образом считает, что ее роль — присматривать за мной. Зачем бы еще ей так подчеркнуто заботиться обо мне, когда я вхожу в дом или принимаю гостей? К чему иначе прикладывать столько усилий, чтобы быть впереди меня на прогулках?

Теперь я вижу, сколько ошибок наделала из-за того, что рассуждала о собаках, как о людях. Как почти любой человек на этой планете, я считала, что мир вращается исключительно вокруг нас, а все прочие виды живых существ должны как-то подстраиваться под нас и вписываться в эту великую схему. Я всегда полагала, что раз я держу собак, значит, должна быть для них вожаком. Теперь же я впервые задала себе вопрос: а так ли это на самом деле? Мне стало интересно: действительно ли Саша старалась защищать меня и почему?

Информация, которую я получала от собак, была убедительной. Для меня же она была равносильна взрыву. Мне пришлось полностью пересмотреть свой взгляд на многие вещи. И вот тогда-то до меня постепенно начало доходить: «Стоп, а может быть, я неверно все оцениваю? Что, если я грубо и самоуверенно — чисто по-человечески — пытаюсь затолкать все это в какие-то совершенно не те рамки? А если взглянуть на ситуацию глазами собаки и отбросить уверенность, что она зависит от меня, допустить, что собака думает совсем по-другому? А если она уверена, что отвечает за меня? Может быть, она считает себя вожаком стаи, в которой я занимаю подчиненное положение? Вдруг она верит, что именно поэтому, а не почему-либо еще должна заботиться о моем благополучии?» Так я размышляла и вдруг обнаружила, что все встает на свои места.

Я задумалась о тревоге, которую многие собаки испытывают при расставании с хозяином. Мы всегда считаем, что собака волнуется о том, «где ее мамочка или папочка», а может быть, на самом деле собака места себе не находит, думая: «Куда подевались эти чертовы дети?» Если у вас двухлетний ребенок, а вы не знаете, где он, разве вы не будете с ума сходить от беспокойства? Собаки ведь разрушают дома не от скуки: в этом поведении явно чувствуется паника. Если собака прыгает на вас, когда вы приходите домой, причина не в том, что ей хочется поиграть — она приветствует ваше возвращение в стаю, за которую, как ей кажется, она отвечает.

Во многих отношениях я чувствовала себя полной идиоткой. Я сделала ошибку, которую мы, люди, слишком часто делаем, имея дело с животными. Я считала, что у собак нет своего языка, как можно — ведь они живут у нас, на нашем попечении! Я считала, что собаки отлично понимают, что они — наши домашние животные. Мне и в голову не приходило задуматься о тех законах, по которым они жили когда-то в природе. Короче говоря, я навязывала им человеческие нормы: я допустила фамильярность, снисходительность, даже презрение в отношении к ним. Не могу сказать, что это осознание пришло ко мне внезапно, как озарение. Не было яблока, упавшего мне на голову, гром не грянул средь ясного неба, и тем не менее с этого времени мое отношение к жизни переменилось.

 

Глава 4

Кто главный?

 

За несколько коротких месяцев я достигла большего понимания, чем могла надеяться. Наблюдая за тем, как ведут себя собаки друг с другом, прислушиваясь к тому, что они могли мне рассказать, я сумела узнать многое. Модели поведения, которые я видела у диких животных, мои собственные собаки ежедневно воспроизводили у меня дома. Я начала разбираться в том, как они навязывают друг другу свою волю, как демонстрируют превосходство, свое лидерство. И все это без скандалов, потому что собаки не кричат, без обид, потому что собаки не оскорбляют.