Основные теоретические подходы к определению природы и сущности власти

 

Первый шаг к анализу происхождения и сущности власти был сделан натуралистической  школой. В рамках натуралистического подхода власть описывается как «исключительно человеческий феномен», не существующий без своего носителя – «естественного человека», и в силу этого – как зависимая от его индивидуальных особенностей как природного существа. Эта теоретическая предпосылка позволяет говорить о том, что сущность власти обусловливается преимущественно особенностями человеческой природы, т. е. присущим человеку от природы, естественным стремлением к доминированию, превосходству и связанными с ними привилегиями. Впервые такой подход к изучению природных свойств власти был представлен в работах Н. Макиавелли, затем продолжен Т. Гоббсом, Ж.‑Ж. Руссо и Дж. Локком.

Современные натуралистические интерпретации природы власти рассматривают потребность во власти и стремление к власти, а также связанную с этим жажду подчинить одних индивидуумов и возвыситься над другими неотъемлемым свойством человеческой природы, присущим субъектам политико‑властных отношений. И действительно, человеческий мотив, свойства человеческого «материала», индивидуальные наклонности субъектов власти всегда играли важную роль в политической истории, когда в соответствии со сложившимися правилами политической игры или вопреки им, люди вступали в борьбу за свои выгоды, привилегии и статусы. Из вышесказанного можно сделать ряд выводов.

Во‑первых, власть понимается здесь как свойство человеческой природы: «сущность власти – в самих индивидах» (А. Берль). Причем специфические черты индивидуума как субъекта власти находят свое преломление и в организации власти, которая функционально может проявлять себя и как сила, принуждающая или побуждающая объект власти к подчинению. Во‑вторых, естественная человеческая страсть к власти и славе интерпретируется в рамках данного направления как главный закон, объясняющий социально‑политический процесс. Именно поэтому обе страсти (стремление к власти и стремление к славе) должны стать предметом тщательного научного исследования (Б. Рассел). В‑третьих, исторический опыт, современные антропологические и психологические исследования позволяют утверждать, что стремление человека к доминированию и к власти по‑прежнему остается одним из основных механизмов ее самовоспроизводства. Индивидуальный аспект природы власти играет существенную роль, особенно в тех обществах, где налицо кризис власти, где «власть открыта для всех», где она «продается и покупается» и где отсутствуют такие социальные ограничители, как закон, мораль, традиция.

Натуралистическую теорию развивает и дополняет поведенческий (бихевиоралистский) подход.  Традиционно стремление к доминированию как проявление жизненных характеристик человека представляется в качестве актуализации некоторого изначально волевого устремления, придающего политический смысл любому политическому акту. Таким устремлением бихевиористы считали достижение и использование власти. Стремление к власти как свойство человеческой психики и сознания становится определяющей формой политической активности человека, исходным пунктом и конечной целью его политического существования (Ч. Мерриам, Г. Лассуэлл, Дж. Кетлин и др.). Поэтому эмпирический анализ поведения людей в сфере политики стал главной исследовательской установкой бихевиористов.

Однако сегодня в теоретическом плане наибольший интерес представляют созданные в рамках данного направления три концепции власти: силовая модель власти, рыночная модель власти и игровая модель власти. Они в полной мере востребованы и практикой современных демократических обществ.

Идея силовой модели власти содержит, во‑первых, методологическую установку: власть рассматривается как преимущественно господствующая политическая воля, реализуемая исключительно посредством принуждения и силы. Аналогия власти с силовым (физическим) воздействием может быть применена здесь к ситуациям, когда в противоборство вступают политические субъекты, в действиях и намерениях которых нет иного содержания, кроме «чистой» воли к власти, страсти или патологической любви к ней. Во‑вторых, здесь акцентируется природная и естественная для человеческого поведения доминанта силы и насилия в политико‑властных отношениях, истоками которых выступают зачастую низменные, эгоистические, бессознательные, иррациональные мотивы. Без способности власти провести свою волю, добиться подчинения, власть бесплодна (Г. Лассуэл). В‑третьих, оправданием такой модели власти служит незыблемость высшего авторитета в политике и его абсолютное доминирование как средства закрепления достигнутого успеха (Дж. Кетлин). Как следствие, возникающие на практике отношения господства‑подчинения позволяют достичь максимальной концентрации властной воли, а вместе с этим – и централизации властных решений и всех «внешних» по отношению к объекту влияния органов властного воздействия.

Тем не менее в целом характерная для натуралистической и поведенческой школы силовая  интерпретация власти в контексте современной политической практики признается недостаточной, поскольку существенно обедняет реальное бытие власти, принижая значение ее правовых и морально‑этических аспектов.

В этом смысле рыночная модель власти  нередко оказывается единственно возможной (универсальной) формой рациональной организации человеческих устремлений к власти, которая должна быть освобождена от разрушающих ее «патологических крайностей и извращений» (Ч. Мерриам). Здесь важен «договорный» аспект отношений, из которых следуют особые отношения «обмена потенциалами власти… по образцу товарно‑денежных отношений». Как следствие, «политическая арена становится рынком власти» (Дж. Кетлин), т. е. сферой, в которой собственность превращается во власть. Бизнес господствует во всех проявлениях власти (Ч. Мерриам), так что сама власть обретает потребительную стоимость. Она покупается и продается. Она испытывает на себе действие рыночных законов: спроса и предложения, стремления к выгоде, конкуренции и т. д. Здесь возможны как честные, так и нечестные правила игры: нарушение законов, пренебрежение моралью, грубое воздействие силой, подкуп должностных лиц, демагогия, шантаж и пр. На рынке власти заключаются сделки, производится обмен ресурсами и потенциалом власти, идет торговля голосами представительных учреждений (лоббирование), осуществляется раздел сфер влияния… Здесь, наконец, идет самая жесткая конкуренция за наиболее выгодные условия политического влияния, за точки приложения силы и обладание рычагами государственного контроля и управления политическими процессами.

В итоге политический процесс представляется аналогом рынка, где право голоса, например, становится эквивалентом денег, которые можно обменивать на что‑то необходимое избирателю. С одной стороны, это рынок, где различные политические силы и партии непосредственно получают доступ к распределению сырья на этом рынке, делают свои ставки, согласовывая свои экономические интересы и цели с возможностями правительства, финансами, бюджетом, налогами.

С другой стороны, рынок – это прежде всего механизм, с помощью которого определяется общественная ценность любого товара, в том числе и такого специфического, как власть. С точки зрения рыночной парадигмы в условиях рынка власть и некоторые ее атрибуты становятся товаром, но товаром специфическим. Только рынок определяет ее «потребительские свойства» и «цену». Т. Парсонс сравнивает власть с деньгами, поскольку она представляет собой определенный «вид ресурсов», и не столько экономических, сколько политических. Г. Лассуэлл и А. Каплан уподобляют власть ограниченному количеству товара, так что, если ее больше у одной партии, у другой должно быть меньше. Если власть перераспределяется, то это «всегда влечет за собой потерю» для той или другой группы. Таким образом, власть интерпретируется и как товар, и как ресурс, и как средство обмена в политике, тогда как сфера политико‑властных отношений обретает значение специфического «аналога рынка».

Игровая модель власти призвана подчеркнуть влияние индивидуальных различий участников политического процесса на работу механизмов распределения и перераспределения власти. На политическом рынке субъекты власти различаются не только по «запасам» власти и интенсивности волевого импульса к власти, но и по своим стратегиям поведения: способностям достигать целей, выбирать методы и способы достижения успеха, идти на риск и т. д. Политическая мотивация может приобретать черты психологической игры. Здесь мы видим интерпретацию политического рынка власти как всеобщего «пространства игры», где успех или проигрыш напрямую зависит от субъективных качеств играющих.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что поведенческий (бихевиоралисткий) подход к исследованию власти, продолжая традиции натуралистической школы, уходит от изучения объективных оснований природы власти как социального явления, выделяя в особую сферу научного анализа причины, преимущественно коренящиеся в самой естественной сущности человека.

Дальнейшее развитие представлений о сущности власти находит свое выражение в ролевой теории власти.  Здесь акцент сделан прежде всего на правомерности разделения общества на управляющих и управляемых, властвующих и подчиненных. Главная идея заключается в том, что властные отношения рассматриваются как специфический (достаточно сложный) вид человеческой деятельности, предполагающий выполнение определенных ролей в обществе теми или иными социальными группами, особыми сословиями, кастами, профессиями, классами или отдельными индивидами. Выполнение этих ролей обычно предполагает либо особое социальное положение (статус), знания или образование, либо связь с реальным авторитетом отдельных личностей, стоящих на вершине общественной пирамиды, в силу чего они способны влиять, контролировать или управлять делами государства и общества. Исторически главной формой политического взаимоотношения между членами общества была зависимость. В этом смысле сила начальства была и остается первым необходимым элементом политико‑властных отношений. Начальствующие и подчиненные здесь – две необходимые стороны властных отношений. «Присвоение чужой воли» и односторонняя зависимость становятся сутью отношений политического господства. Эта суть, возникшая из определенной общественной потребности, находит свое выражение и в природе современной власти: «власть – обобщенное право (начальствующего) требовать выполнения обязательств в интересах достижения коллективных целей» (Т. Парсонс).

Появление реляционистского подхода  к власти позволило «объективировать» субъект власти, объяснить его через отношения с другими участниками политико‑властных отношений и понять власть как межличностное субъектно‑объектное отношение, которое позволяет одним индивидам (субъектам власти) оказывать свое определяющее воздействие, направлять или изменять поведение других (объект влияния).

Главным достоинством такого подхода является стремление акцентировать значение конкретных принципов, методов, способов властного принуждения или влияния. Так, например, концепция «подчинения и сопротивления» (Д. Картрайт, Дж. Френч, Б. Рейвен), развивая идею «сильной» власти, рассматривает власть как право и способность субъекта к принуждению и подавлению сопротивления объекта. Согласно концепции легитимного господства М. Вебера, власть – это демонстрация чужой доминирующей воли, способной заставить другого подчиниться вопреки его собственной воле. Причем основания для подчинения такой власти могут быть различными. Вопрос о мотивации подчинения власти – это вопрос о методах стимулирования политической активности людей как участников политического процесса, и наряду с этим – это вопрос о психологической адаптации политических агентов к друг другу и к непривычным для них условиям политической деятельности.

Концепция «обмена ресурсами» (П. Блау, Д. Хиксон, К. Хайнингс) рассматривает возможность влияния как реализацию потребностей потенциального объекта власти в необходимых ему ресурсах, которыми располагает потенциальный субъект власти. Это значит, что власть проистекает из отношения неравенства взаимодействующих лиц, поскольку «взаимосвязь и взаимное влияние равных сил указывают на отсутствие власти» (П. Блау). В этом смысле данная концепция заключает в себе идею «распределения», «обмена» и «потребления» власти. Реальная власть принадлежит тому, кто имеет возможность влияния, потому что обладает другими необходимыми ресурсами. Концепция раздела зон влияния (Д. Ронг и др.) отличается тем, что рассматривает реальные отношения власти как неравные (асимметричные), но тем не менее взаимно уравновешивающие и дополняющие друг друга путем фактического распределения зон влияния, когда один контролирует поведение другого преимущественно в одних сферах, а другой может делать это в каких‑либо других сферах. Понятие «власть интегральная» используется ими для обозначения власти централизованной, забирающей всю инициативу, тогда как понятие «власть интеркурсивная» обозначает баланс отношений власти и разделение сфер влияния между сторонами.

Идея «применения ресурсов», или способов воздействия, находит свое развитие в концепциях М. Роджерса и Э. Этзиони. В процессе политической деятельности субъекты власти используют «инструментальные» ресурсы, т. е. необходимые в условиях политического производства средства умножения силы и влияния. Эти ресурсы власти можно разделить на утилитарные, принудительные и нормативные. Утилитарные (например, материальное вознаграждение) используются как средство подчинения в обмен на какие‑либо иные материальные блага или вознаграждение. При применении принудительных ресурсов подчинение достигается методами устрашения, угрозой наказания и т. п. Нормативные ресурсы используются путем изменения через механизм нормотворчества или путем формирования определенного набора и контроля выбора вариантов предпочтений объекта власти, но никак не путем изменения самой объективной ситуации.

Таким образом, во всех вышеназванных теоретических подходах, представленных в свое время различными концепциями, показаны наиболее характерные и часто встречающиеся интерпретации природы и сущности власти, основанные не на объективной логике самого политического процесса, а преимущественно на его субъективной составляющей. Поэтому основное внимание в них уделяется человеческому (личному) фактору политико‑властной деятельности, свойствам и личным качествам субъектов власти.

 

4.2. Коммуникационный подход в исследовании политической власти: смена парадигм в информационном обществе

 

Современная информационная революция диктует новую информационную парадигму в изучении политических явлений. Под влиянием информационных технологий меняются и политические институты, политические отношения, формы политического воздействия на общество и общественное сознание, а также способы постижения политических реалий.

По причине этих изменений управление информационными потоками и информационными технологиями становится главным рычагом политической власти, а искусное управление информацией политической определяет успех будущего политического развития.

В рамках коммуникативного подхода политическая власть интерпретируется не столько как ограниченная во времени и пространстве некоторая субстанция влияния, подчинения, силы или отношения, сколько как особая разновидность социального взаимодействия политических субъектов, а также как специфическая форма социальной коммуникации между субъектами и объектами политической деятельности, связанной с получением, хранением, воспроизводством и трансформацией политической информации с целью выработки адекватных или неадекватных политическим ценностям общества решений.

В рамках данного направления в исследовании природы политической власти прежде всего следует выделить онтологическую концепцию  Ханны Арендт. По ее мнению, понимание коммуникативности социальной реальности и ее политической сферы возможно лишь в рамках онтологического подхода, поскольку только такой подход в состоянии затронуть основополагающие, сущностные стороны и аспекты сферы политической власти.

Онтологические (т. е. вытекающие из самой бытийности) подходы к изучению власти основаны на понимании того, что в современном цивилизованном обществе политическая власть не только не совместима с насилием, но, напротив, выступает результатом и прямым следствием процессов непосредственного взаимодействия людей, живущих в согласии и поддерживающих существующие политические институты всенародно и публично. Онтологическую концепцию власти X. Арендт строит на утверждении, что «свобода – суть бытия политики, бытие политики заключено в свободе действовать». Мир политики – это вовсе не мир насилия (поскольку насилие разрушает подлинный мир), политика – это действие на основе убеждения. Действуя свободно, индивиды образуют свой специфический мир, т. е. политическую сферу общества. Именно в ней индивид обретает свое собственное бытие, которое не может быть не чем иным, как политическим бытием. Вместе с тем всякое действие подлинно свободно, поскольку протекает между людьми без связи с вещами, которые, в свою очередь, обладают обусловливающей властью над людьми. Именно это положение рассматривается как основополагающее условие конструирования политической сферы общества. По мнению X. Арендт, люди как свободные и равные участники творят власть совместно, сообща именно благодаря своим коммуникативным действиям, способностью к пониманию и взаимодействию. Поэтому и сам институт власти соответствует человеческой способности действовать совместно, сообща и в согласии [44]. Власть возникает тогда, когда у индивидов возникает потребность объединиться, жить и действовать вместе в единении и согласии.

Коммуникативная парадигма власти, сформулированная X. Арендт и востребованная современным информационным обществом, выдвигает требование совместимости силы и права, при этом предполагается, что сила и право не идентичны друг другу. Общий вывод, который можно сделать в рамках предложенного X. Арендт онтологического анализа власти, таков: в современных демократических условиях некоторые жизненно важные решения принимаются или под определяющим воздействием особо влиятельных и авторитетных лидеров в политике, или в результате заинтересованного, доверительного, партнерского взаимодействия всех участников политического процесса (консенсус), или в результате достижения взаимных уступок (компромисса) между ними.

Концепция средств коммуникации  в качестве основания теории власти находит свое развитие и в работе немецкого социолога Никласа Лумана, который поставил перед собой задачу исследовать феномен власти как символически генерализированное средство коммуникации современного общества.

По его мнению, политическая власть является ядром (жизненным центром) любой политической системы, а политическая система, в свою очередь, интегрируется в общество при помощи коммуникации, которая организует функционирование политической власти.

В связи с этим немецкий социолог дает соответствующее разъяснение. Политическая власть – это не просто коммуникация, а «важнейшее средство коммуникации в обществе» [45], которое зиждется на таких имманентных свойствах коммуникации, как избирательность и информативность. Наряду с этим власть – это социальный феномен, который имеет собственные атрибутивные качества: специализацию, символичность, обобщенность и легитимность. В свою очередь, природа информационных процессов, обеспечивающих работу политической власти, заключается в том, что в ходе деятельности, взаимного общения и взаимодействия субъектов политических отношений происходит неограниченный во времени и в пространстве процесс воспроизводства и трансформации информации, кодированной в определенном языке, поступающей в управляющие органы института политической власти и обратно. К языку информационного взаимодействия в сфере политических отношений обычно относят не только знаки, символы и атрибуты конкретных политических объединений (политических групп и партий), но и разного рода тексты, документы (указы, законы и постановления властных структур, манифесты и т. п.), идеологические мифы и психологические стереотипы, а также иные разновидности средств политической коммуникации.

Согласно Н. Луману, политическая власть опредмечивается (материализуется) и распредмечивается в языке. Именно язык обеспечивает самостоятельное существование коммуникации и сознания. Сознание принимает селекцию власть имущего, транслируя ее дальше, говоря «да» тому, кто обладает властью, пусть даже начальные условия изменились или совсем сошли на нет. Власть, таким образом, определяется как «временная генерализация», поскольку устранены инициировавшие ее события. Властитель нужен подчиненному лишь для того, чтобы через него проводить свои решения.

Н. Луман полагал, что использование власти еще не конституирует единства политической системы. Поэтому он обращается к понятию «государство», которое обеспечило бы дополнительную мотивацию и интеграцию политической системы. Государство у Лумана – это самоописание политической системы, функция которого заключается в том, чтобы обеспечить независимость политической системы от самой власти, от суждений со стороны ее конкретных инстанций.

Н. Луман выделяет три основных типа: 1) государственность, основанную на контроле за применением физического насилия на конкретной территории; 2) государственность, основанную на принципах конституционности, различения государства и гражданского общества и примата различных интересов; 3) современную государственность, ставшую подсистемой политической системы общества, с разветвленной и организованной сетью политических партий и общественно‑политических объединений.

Таким образом, согласно концепции Н. Лумана, современная политика – это способ принятия решений, и решений обязательно коллективных. Процесс реализации принятых коллективных решений в рамках любой социальной системы возможен только как процесс обозначения решений. Само же обозначение вне   коммуникации просто невозможно, поэтому любое «коллективно‑обязывающее решение» воспроизводит именно коммуникация, и наоборот.

Концепция коммуникативной рациональности власти  Юргена Хабермаса призвана дать объяснение генезису социального действия как рационального действия. По его мнению, это означает, что человеческое общество создано ради рационализации действий людей, ради их общения и интеракции. Члены каждого конкретного общества как участники процесса коммуникации пытаются достичь взаимопонимания и рационального согласия. Предназначением концепции «коммуникативной рациональности», по мнению Ю. Хабермаса, выступает описание процессов «жизненного мира».

Однако главным здесь является не столько рассмотрение динамики общества в его «двойной перспективе системы и жизненного мира», сколько раскрытие особенностей функционирования «процесса коммуникативного воспроизводства» самого жизненного мира.

В связи с этим предметом изучения становятся не только общие черты власти как вида политического господства, но и специфические характеристики двух ее типов: коммуникативного и административного. Следует различать власть, рождающуюся в процессе коммуникации и административно применяемую власть [46]. Власть, рождающаяся в коммуникации, – это такая власть, которая существует в границах «жизненного мира», а власть, административно применяемая, – это власть, присущая системе. Так, к общим чертам власти он относит: принудительность и обязательность; инструментальность и деперсонализацию; управление всеми сферами жизни общества. К специфическим характеристикам коммуникативного типа власти принадлежат: «программированная законами саморегулированность»; децентрализация и опосредованность функционирования; спонтанность протекания; легитимация; способность к ограничению исполнительской функции административной власти; институционализация общественного мнения; формирование и принятие решений; участие в создании и оформлении правового демократического государства.

К характеристикам административной власти относятся соответственно: централизация и концентрация управления «сверху»; навязывание принудительной легитимации и отсутствие нормативной легитимности; формирование поведения электората; создание структур и институтов исполнительной, законодательной и судебной власти.

Становление демократического правового государства невозможно как без институционализации процессов коммуникативного воспроизводства, так и без институционализации процесса легитимности. Для этого коммуникативная власть должна полностью освободиться от оков административного управления и стать для самой себя «производительной силой». Поскольку административная власть не может ограничить самое себя, ее надлежит ограничить властью тех, кто взаимно принимает на себя интерес других.

Согласно Ю. Хабермасу, действенность любой политической системы зависит от того, насколько она опутана и пронизана сетями коммуникаций, контроля и управления.

Таким образом, политическая власть рассматривается здесь как «одна из важнейших подсистем политики, один из важнейших механизмов ускорения процессов развития социальной системы» [47], как динамичная коммуникативная система, базирующаяся на процессах хранения и передачи информации.

Возникают и еще вопросы: в каких материализованных и идеальных формах внутри коммуникационного процесса хранится, циркулирует и передается сообщаемая информация и какие типы коммуникации могут быть здесь задействованы? На эти вопросы отвечает американский исследователь Карл Дойч, основываясь на своей информационно‑коммуникативной концепции  власти.

К. Дойч выделяет два главных типа и, соответственно, две модели коммуникации: непосредственную, или «лицом к лицу», и опосредованную, т. е. массовую [48]. Хранение, циркуляция и передача информации происходит внутри политической системы в образах, символах и в «образцах», или «рисунках». Коммуникативная техника передает сообщаемую информацию в форме сравнительно сложных образцов. Сообщаемая информация, передаваемая коммуникативной техникой, именуется просто «сообщением», причем каждое сообщение есть тот или иной воспроизводимый символ (=образец), так или иначе отражающий изменения, которые происходят в государстве. К. Дойч подробнейшим образом исследует сущность и типологию политических образов и предлагает собственную классификацию их. Он предлагает шесть типов политических образцов (символов): 1) абстрактные символы, такие как слова, идеи, лозунги, литературные произведения, песни и т. п.; 2) изобразительные символы, такие как цвета, флаги, статуи, церковные реликвии, исторические объекты, здания, животные, цветы и др.; 3) персонифицированные символы, такие как герои, короли, лидеры, святые, поэты или пророки; 4) символические места, такие как столицы, исторические города, поля сражений, гробницы, центры паломничества, надгробные памятники мученикам, места для театральных действ и др.; 5) символические организации или институты, такие как конгресс, священный синод, политические партии, законодательные органы, верховный суд, университеты, бюрократические институты и военные учреждения; 6) религиозные символы. Все они указывают, согласно К. Дойчу, на непреодолимость и всеподавляющую силу власти, на ее абсолютность. В то же время политические символы обогащают человеческую память и социальную память тех сообществ людей, которым они в данный момент служат и будут служить в будущем. Своим бытием системы политических символов передают информацию о далеком прошлом в настоящее при помощи каналов непосредственной и массовой коммуникаций. Таким образом, согласно теории К. Дойча, политическая власть как коммуникативная система, основывающаяся на процессах хранения, циркуляции, передачи и воспроизводства сообщаемой информации, может самовоспроиз‑водиться только в определенных политических символах, политических образцах или политических ценностях [49].

Коммуникативный подход в изучении власти находит свое развитие и в концепции власти Толкотта Парсонса.  

 

Социальная интеграция и социальная целостность системы, по мнению Парсонса, поддерживаются только благодаря взаимообмену социальной информацией между ее элементами и функционированием системы обобщенных (генерализованных) средств, одним из которых является власть. Он рассматривает политическую власть, с одной стороны, как способность коллективно формулировать и принимать допустимые и легитимные для общества решения, а с другой – как «символически обобщенное генерализированное средство», функционирование которого возможно только в коммуникативном акте [50]. Политическая власть – это и язык, и средство, и компонент коммуникативного акта. Власть как информационное сообщение вышестоящего звена нижестоящему звену своего решения, которым будет обусловливаться его действие в единстве с приказом (т. е. повелительным компонентом власти), способствует приведению в движение всей сложной системы отношений и поведения индивидов в любом политическом процессе. Поэтому принятия политических решений или иные сложные коммуникативные процессы могут эффективно действовать только при условии жесткого кибернетического контроля, осуществляемого институциональными структурами [51].

Именно к таким институциональным структурам относится политическая власть. Власть вообще есть «институционализация влияния и ценностной системы», а политическая власть – это и сложный фактор детерминации социальных событий, и форма политической институционализации, в которую входят легитимация и руководство. Согласно Т. Парсонсу, политическая власть – это не только способность конструировать решения, основанные на коллективности, но и такой способ социального действия индивидов, который обязательно обусловливается наличием публичного интереса. Только в этом случае о власти можно говорить как о предельно общем политическом институте [52].

 

4.3. Социокультурный подход в изучении природы политической власти: основные парадигмы

 

Этот подход вполне оправдан, если исходить из понимания явлений социально‑политической действительности в их культурно‑историческом единстве, целостности и взаимосвязи. В методологическом плане социокультурный подход призван связать в единое целое ряд актуальных проблем, касающихся природы и сущности политической власти, ее материальных, психологических и духовных оснований, свойств, форм и образов, способов и принципов политического господства, влияния, управления и подчинения применительно к реалиям современного общества, рыночной экономики и новым правилам цивилизованного демократического государства [53].

Следуя логике этого подхода, можно выделить три наиболее важные парадигмы научного анализа феномена власти в современных демократических обществах.

Прежде всего, это экономический анализ (парадигма)  объективных (материальных) оснований политической власти. Любые изменения в средствах и способах управления, характер принимаемых политических решений, продолжительность функционирования тех или иных властных структур, изменения формы или типа власти находятся в определенной зависимости от состояния экономики. Экономический анализ показывает, что не только формы собственности, но и принципы производства, организации труда и управления, использование материальных ресурсов, отношения распределения и обмена как важнейшие составляющие экономической системы общества, а также уровень благосостояния народа, национальное богатство способны непосредственно определять характер и формы поведения самой власти, повышая или снижая ее дееспособность, целесообразность и эффективность, а вместе с ними – и реальный авторитет (легитимность власти) в глазах общества.

Использование методов социопсихологического анализа (парадигмы)  власти дает возможность выяснить соотношение мотивов властвования и подчинения, которые формируются в сфере психологии восприятия реальной действительности. В рамках данной парадигмы выделяется и особо подчеркивается значение «состояний массового сознания»: «состояния умов», «господствующих настроений и ожиданий», «социально‑психологических установок», массовой ориентации и конкретной направленности сознания и психики участников политического процесса и их определяющего воздействия на процессы выработки и реализации тех или иных политических решений.

Культурологический анализ (парадигма)  важен в исследовании особенностей современной политической власти, которые сложились под влиянием той или иной системы социальных норм и ценностей, правовых и нравственных принципов, традиций конкретной исторической культуры, стереотипов восприятия общественного предназначения института власти, что позволяет говорить о доминировании гуманистических представлений о власти в современной политической теории.

Все обозначенные грани исследования феномена современной власти позволяют говорить о реальном бытии власти, которая испытывает непосредственное влияние со стороны не только политических и правовых отношений, но и – прежде всего – производства, отношений собственности, культурных традиций, господствующей морали и верований, общественной идеологии и психологии.

Обобщив многочисленные исследования власти, можно сделать главный вывод. Власть была и остается многогранным, целостным, универсальным явлением человеческой жизни, продуктом (а не только целью, средством) человеческой деятельности. Как общественный институт власть не может не зависеть от общественных факторов и социокультурных императивов общества, его традиций, ценностей и норм, материальной, духовной, правовой, политической культуры общества, в которых она обретает свое прочное основание.

Основные понятия: природа власти, натуралистический подход к власти, бихевиористский подход к власти, ролевой подход к власти, реляционистский подход к власти, коммуникативный подход к власти, социокультурный подход к власти, силовая модель власти, рыночная модель власти, игровая модель власти, социокультурная идентичность власти, социально‑психологическая идентичность власти.

 

Вопросы для самоконтроля

 

1. По каким направлениям шло развитие взглядов на природу и сущность власти?

2. В чем сущность натуралистического взгляда на природу власти?

3. В чем особенность силовой модели власти?

4. В каких теориях получила свое обоснование рыночная модель власти?

5. Каковы субъективные основания игровой модели власти?

6. Как влияют законы рынка на природу и сущность власти?

7. Как связано политическое бытие власти с социальным окружением?

8. Какова роль социокультурных детерминант в изменении природы политико‑властных отношений в современном обществе?

9. Какие факторы определяют формирование новой системы власти в информационном обществе?

10. Раскройте содержание коммуникативных теорий власти.

 

Литература

 

Болдридж Л. Страсть и власть / Пер. с англ. М., 1994.

Канетти Э. Масса и власть. М., 1997.

Ледяев В. Г. Власть: концептуальный анализ. М., 2001.

Луман Н. Власть / Пер. с нем. М., 2001.

Механизм власти: 10 лет политической аналитики. М., 2002. Общество и власть: пути партнерства. М., 2005.

Психология и психоанализ власти: Хрестоматия: В 2 т. / Ред. – сост. Д. Я. Райгородский. Самара, 1999.

Тоффлер О. Проблемы власти на пороге XXI века // Свободная мысль. 1992. № 2.

Халипов В. Ф. Кратология (наука о власти). М., 2002.

Халилов В. Ф. Энциклопедия власти. М., 2005.

Теория политики: Учебное пособие / Под ред. Б. А. Исаева. СПб., 2008. Гл. 3.