Рузвельт в канун новых выбо­ров.

Историки много пишут по поводу того, ко­гда Рузвельт принял решение (одно из самых трудных в его политической карьере) о выдвиже­нии своей кандида­туры на пост президента в тре­тий раз. Все сходятся на том, что это случилось где-то после нападения Гитлера на Польшу т. е. после 1 сентяб­ря 1939 года. Есть все основания, однако, считать, что именно беседы в Уорм-Спрингсе в марте - апреле 1939 года оконча­тельно ут­вердили Руз­вельта в мнении не остав­лять поста прези­дента в критический момент на­растания военной угро­зы, с одной стороны, и внутренней нестабильности, ак­тивизации реакци­онных элементов - с другой. Какую роль в этом сыграл Гарри Гопкинс - несо­стоявшийся канди­дат в президенты - так и остается неизвестным: он всегда тщательно хранил молча­ние.

Но именно Гопкинс возвестил о начале контр­на­ступления либералов, объявив, что у них есть лидер, способный, как никто другой, спло­тить нацию и вер­нуть ей динамическое руково­дство, столь необходимое в условиях мирового кризиса. В прессе было много раз­говоров по по­воду раскола в лагере демократов и абсо­лютной невозможности для Руз­вельта баллотироваться в третий раз. Тем внуши­тельнее прозвучало заяв­ление Гопкинса в поддержку Рузвельта. Он сде­лал его 17 июня 1939 года "Окончательно, бесза­говорочно и беспово­ротно, - сказал он, - я сделал свой выбор в пользу Франклина Д. Рузвельта, и я верю, что огромное боль­шинство нашего народа солидарно со мной". Это оз­начало, что единст­венный претендент из старой плеяды "ньюдиллеров", теоретически спо­собный сохра­нить Бе­лый дом за демократической партией и оживить надеж­ды идущих за ней избира­телей на возвращение конст­руктивной политики, добро­вольно отказывается от борьбы. Оставался толь­ко Ф. Рузвельт: иного выбора у тех, кто опа­сался победы реакции со всеми вытекаю­щими от­сюда последствиями для внутренней и внешней поли­тики страны, не было.

Оценка общей ситуации в связи с провоз­гла­ше­нием республиканцами более гибкой линии при­во­дила Рузвельта к выводу о необходимости стро­ить всю кам­панию на четком разграничении между достижениями либеральной реформы, ли­берализ­мом и реакцией, отно­сится к ней и тех, кто напа­дал на "новый курс"

, исходя из каких-либо местных интере­сов.

Точно такой же представлялась сложившая­ся расстановка сил и Икесу. Он писал Робинсу в нача­ле августа 1939 года: "Концентрированное богат­ство со­бирается нанести поражение Руз­вельту, если оно смо­жет, конечно, не считаясь с катастрофиче­скими послед­ствиями для страны в целом. Я пола­гаю, что концен­трированное богат­ство всегда, во все времена было та­ким. Оно аб­солютно лишено чувства здравого смысла и мо­рали... Но, как Вы сами знаете, предпри­нимате­ли, банкиры, угольные короли и строительные воротилы, и я могу в этот перечень включить многих других, сейчас объеди­нились для борьбы с Рузвель­том. Что случиться в будущем, я не знаю, но считаю, что самые трудные времена в впереди В лагере демократов, я думаю, их канди­датом может быть только Рузвельт, и никто дру­гой. Я твердо знаю, что есть много людей в де­мократи­ческой партии, кото­рые скорее пред­поч­тут республи­канцев Рузвельту, поскольку жаж­дут, чтобы именно так и было". Угроза организа­ции настоящего экономиче­ского саботажа со сто­роны многих представителей фи­нансово-про­мыш­ленного капитала, сообщал Р. Робинс, была ре­аль­на.

Нападение Германии на Польшу 1 сентября 1939 года и начало войны в Европе открыли но­вую фазу из­бирательной компании. Стало ясно, что демократы в большинстве своем не изменят лидеру, если он сам при­мет решение еще раз сло­мать сло­жившуюся традицию и в третий раз со­гласится не вы­движение своей кандида­туры. Да­же в монополи­стиче­ской верхушке, где с недо­ве­рием и без всяких симпа­тий относились к Руз­вельту, настроения начали меняться в его пользу. Джон Херц писал Рузвельту 11 июня 1940 года, за месяц до откры­тия съезда демократической пар­тии в Чикаго: "Недавно я беседовал с группой чикагских бизнесменов, которые политически враждебно относятся к Вам, но сейчас они все до одного сошлись на том, что время для партийных раздоров осталось позади и что Вы заслуживаете и по­тому получите поддержку у всех настоящих американ­цев. Дюди в Чикаго (он имел в виду де­ловые круги), которых я знаю, в конце концов пришли к выводу, что изоляционизм мертв и что все мы должны сейчас смот­реть на вещи ре­ально". Рузвельт, не забывая обид, не дал спро­воцировать се­бя на откровенность, попросив Гопкинса подгото­вить ответное письмо - лако­ничное, но внушитель­ное. "Я убежден, - писал пре­зидент, - что подавляю­щее большинство аме­рикан­цев полно реши­мости защитить демократию любы­ми способами, кото­рые будут признаны не­обходи­мыми".

Рузвельт остался верен себе; он говорил мало и больше намеками, всем понятными. Мо­жет быть, толь­ко Джим Фарли, мечтавший стать кандидатом демокра­тов и рассчитывающий на поддержку анти­рузвельтов­ской фракции в пар­тии, не соглашался признать за Руз­вельтом права быть кандидатом в третий раз. Побывав летом 1940 года, накануне съезда демократов, в Гайд-парке, он посоветовал Рузвельту в случае, если его вы­двинут, поступить точно так же, как это сделал много лет назад Шер­ман, - выступить с заявлением об отказе баллоти­ро­ваться и выпол­нять обязанности президента в случае избрания. Рузвельт сказал Фарли, что он в сло­жившихся условиях так поступить не может; если народ то­го захочет, он не сможет уклониться от выполне­ния своего долга.

К тому времени положение Гопкинса в "кухонном кабинете" Белого дома окончательно опре­делилось - его место ближайшего помощника прези­дента, генератора идей, исполнителя самых сложных поручений и соавтора речей никто не мог бы оспорить. Все чаще Гопкинсу приходи­лось вы­сту­пать и в новом для него амплуа - со­ветника по внешнеполитическим вопросам. Не будет преувели­чением сказать, что такой поворот не предвидел ни он сам, ни президент, потому что в конце августа 1939 года врачи, вновь уло­жившие Гопкинся в постель, сообщили прези­денту, что дни ми­нистра торговли сочтены. Про­лежав в клинике пять ме­сяцев, измученный лече­нием, Гопкинс вернулся в январе 1940 года к по­литической деятельности. Однако прямо­го отно­шения к обязанностям мини­стра тор­говли она уже не имела.

В Европе в это время шла мировая война, раз­вя­занная фашизмом, пылали города и исчеза­ли государ­ства. 9 апреля 1940 года германские войска вторглись на территорию Дании и выса­дились в Норвегии. 10 мая 1940 года оконча­тельно рухнули надежды мюнхенцев в Лондоне и Париже удержать Гитлера от перехода к "настоящей войне" на Запа­де.

Дуглас писал:

"Я рассматриваю ситуацию следующим об­ра­зом. Если Гитлер справится с Англией (а его шансы на это по крайне мере благоприятны), он предло­жит "мир" нашей стране. Фактически про­паганда в пользу этого уже ведется. Он сделает ряд жестов, демонстри­рующих его желание за­ключить с нами сделку. Он будет изо­бражать де­ло так, будто хочет привлечь нас к реконст­рук­ции Европы. Он пойдет на все возмож­ные уловки, чтобы перетянуть на свою сторону предпринима­тель­ские круги нашей страны, обещая им высокие прибыли и т. д. Многие в нашей стране уже гово­рят, что мы "можем иметь дело с Гитлером", ес­ли только нам по­зволят это.

То, что случилось с Англией и Францией и дру­гими странами, может случиться и с нами, ибо наши финансовые и промышленные тузы дей­ство­вали бы точно так же, как поступал Чембер­лен в анало­гичных обстоятельствах. А между тем в случае именно такого развития событий, пока бизнес будет занят своей игрой ради прибылей, Гитлер деморали­зует нашу страну про­пагандой, подогревая разногла­сия, нерешительность, убаю­кивания призывами к бездеятельности. Если мы встанем на этот путь, все погибло, потому что окажемся в зависимости от Гитлера на мировых рынках и в на­ших домашних делах. Как государ­ство, мы столкнемся с величайшей угрозой в на­шей истории. Нацистская мечта к 1944 году по­ставит нас не колени будет близка к осущест­влению".

Картина, нарисованная Дугласом, произ­вела глубокое впечатление на Гопкинса, первым ознако­мив­шегося с меморандумом судьи. С по­метками Гопкинся документ лег на стол прези­дента. Кон­цовка документа была обращена непо­средственно к Руз­вельту: "Я наде­юсь, что в инте­ресах нашей страны Вы дадите согласие на вы­движение Вашей кандидатуры".

Формально Рузвельт еще не дал согласия, но ре­шение им было принято бесповоротно. До­каза­тель­ство тому все, кто способен был трезво судить о ходе пред­выборной борьбы, увидели в назначе­нии Руз­вельтом 20 июня 1940 года, в ка­нун начала работы съезда респуб­ликанской пар­тии, двух вид­ных респуб­ликанцев, Стим­сона и Нокса, соответст­венно на посты военного и во­енно-морского мини­стра. Боссы республикан­ской пар­тии были взбеше­ны, однако Рузвельт до­бился важного преимуще­ства. Он ознаме­новал начало своей избира­тельной компании не словес­ной бравадой, а всем по­нятным призывом к из­бирателям противопоставить на­циональное един­ство главному противнику в ком­пании 1940 года - Гит­леру.

Далее все шло так, как было смоделировано в хо­де детального обсуждения в Овальном каби­нете Белого дома, в беседах с глазу на глаз между прези­дентом и его помощником, отправившимся с осо­бым поручением в Чикаго накануне откры­тия там съезда демократической партии. Задача, стоявшая перед Гопкинсом, была не из легких, ибо Рузвельт непре­менным условием выдвиже­ния своей кандида­туры по­ставил одобрение ее подав­ляющим боль­шинством (не более 150 голосов против). К тому же нужно было буквально на хо­ду заняться при­ведением в порядок расстроенных рядов демокра­тов, а заодно и нейтра­лизацией опасной группи­ровки Фарли, все еще видевшего себя боссом пар­тийной машины де­мокра­тов, ее фаворитом. Обос­новавшийся со своими помощ­никами в номере отеля "Блэкстоун", соединен­ным прямой телефон­ной связью с Белым домом, Гопск­нис в считанные часы доказал, что ко­мандный пункт съезда нахо­дится там, где распо­ложен его, Гопскинса, аппа­рат и узел связи.

15 июля 1940 года мэр Чикаго Эдвард Келли, босс чикагской партийной машины демо­кратов, высту­пил с речью: он сказал делегатам, что "спасение нации находится в руках одного челове­ка". Когда вслед за тем сенатор А. Бакли начал читать послание Рузвельта, в котором президент заявлял о своем нежелании оста­ваться на посту президента третий раз, ему не дали за­кончить. Зал взорвался хо­ром голосов: "Мы хо­тим только Руз­вельта!", "Америка хочет Руз­вельта!", "Все хотят Рузвельта!". Голосование, проведенное вечером на следующий день, было почти единодушным. Деле­гаты съезда демокра­тической партии избрали своим кандидатом в президенты США Франклина Рузвельта. Про­блема третьего срока утонула в патриотическом порыве.