Краткий предварительный обзор. 8 страница

Когда происходит такое соприкосновение, это называется «духовный диссонанс».

Духовный диссонанс — это ментально-эмоциональный двойник негативных физических стимулов, как голод и боль. Мы испытываем физическое неудобство от голода, поэтому мы едим. Мы испытываем физическую боль, когда наш палец в огне, поэтому мы отдёргиваем его. Точно так же, когда мы испытываем дискомфорт от духовного диссонанса, мы ищем облегчения, хотя это не столь же легко и просто, как выдернуть палец из огня.

Духовный диссонанс — это жизненно необходимая функция в обстоятельствах жизни человека. Так мы действуем. Он может, как и всё остальное, барахлить, но для большинства людей большую часть времени, это не более чем встреча двух слегка шершавых поверхностей – самой внешней изнутри и самой внутренней снаружи.

Вот обычный пример духовного диссонанса: Если Бог нас любит, почему он допускает столько страданий? Несомненный факт божьей любви — это внутреннее убеждение. Очевидность человеческого страдания — это внешняя реальность. Разве Бог не способен остановить страдания? Нет, должны мы ответить, потому что Он может делать всё, что пожелает. Поэтому, Он должен позволять, или даже вызывать страдания. Но как такое может быть, если он любит нас? Чем-то нужно пожертвовать, либо, что лучше всего, просто избегать задавать этот вопрос с самого начала.

Специально придуманная гипотеза – один из способов иметь дело с такими неразрешимыми проблемами. В результате у нас получается новое убеждение, которое мы можем запихнуть в зазор между двумя существующими убеждениями, заткнуть щель в стене нашей тюремной камеры, куда стал проникать беспокоящий свет, нарушая наш отдых. В данной ситуации такой гипотезой может быть «Поскольку Бог нас любит, он дарует нам свободу воли, а мы используем её, чтобы создавать себе страдания». Это как программа-заплатка, патч, антивирус – мы обнаруживаем вирус в нашей операционной системе убеждений, устанавливаем убеждение-антивирус, и всё окей. Окружающие нас стены созданы из убеждений, поэтому это убеждение-антивирус скорее всего хорошо впишется и будет существовать столько, сколько будет существовать стена, если мы сами не вмешаемся.

Ещё одно решение этой проблемы это отказаться совсем от таких нелёгких размышлений. «Пути Господни неисповедимы», можем сказать мы, и счастливо покончить с этим. Подобным же образом мы можем облегчить свой дискомфорт, доверив его специалистам. «Путь священники разбираются с этими неразрешимыми вопросами, скажем мы себе, это дело пастырей, а не стада, беспокоиться о таких вещах».

Либо мы можем удвоить свои эмоциональные вложения в Бога и просто наплевать на логические противоречия с надменным презрением или насмешливым пренебрежением. Либо мы можем пойти другим путём и вовсе наплевать на Бога, подперев подобными головоломками свою позицию. Либо, лучшее и наиболее распространённое, мы можем пуститься по маршруту «невежество — это благословение». Мы можем совершенно игнорировать этот вопрос, или отвергать его, или просто занимать себя и отвлекать, чтобы он и бессчётное количество ему подобных никогда не обрели бы точки опоры в нашем сознании.

Либо сколь угодно других сценариев. Главное – прекратить дискомфорт, как вынуть батарейку из ревущего датчика дыма, чтобы снова отправиться спать.

А в это время где-то горит пожар.

 

***

 

Лиза подслушала наш с Мэгги разговор о духовном диссонансе и присоединилась к разговору.

– Духовный диссонанс появляется у стены эго, воображаемой линии, где кончается «я» и начинается «не-я», – объяснял я им обеим, пытаясь в то же самое время прояснить всё для себя. – Стена эго не имеет независимой реальности. Когда мы прекращаем вкачивать в неё энергию, она начинает растворяться. Вот что такое эго, само-отделённое состояние, и именно на это мы используем свою эмоциональную энергию. Скорлупа эго, в которой мы обитаем, это наше собственное создание, как силовое поле, требующее постоянного источника эмоциональной энергии.

Мэгги зевнула и вернулась к своим делам на кухне. Лиза выглядела смущённой.

– А что насчёт ментальной энергии? – спросила она. – Что насчёт нашего интеллекта?

– Интеллект ниже по рангу, чем эмоция, – сказал я. – Гораздо ниже. Даже наши величайшие мыслители редко заходят дальше оправдывания и рационализации своих убеждений. Вот почему я пытаюсь внушить людям, что реальное мышление это не то, что они думают. Реальное мышление неизменно разрушительно и болезненно. Оно ведёт к уменьшению буферной зоны между этими шершавыми поверхностями, что приводит к сильному трению и изнашиванию. Как когда двигатель работает без масла, это приводит к катастрофической аварии. Обычно мы чувствуем даже самый слабый уровень изнашивания и принимаем необходимые микро-меры, но возможно и скорректировать вручную этот автоматический процесс. Мы можем продумать свой путь до выхода из нашего ложного «я», вместо того, чтобы убеждать себя в его существовании.

– О чём именно вы сейчас говорите? – спросила она.

– Вы перестали вкладывать свою эмоциональную энергию в эту буферную зону, всё начало скрипеть, всё больше и больше нагреваться, обдираться, и в конце концов механизм сломался, и вот вы здесь.

Она была в замешательстве.

– А как я сюда попала? – спросила она.

– Вы перестали тратить свою жизненную энергию на определение себя как отдельного существа и позволили себе быть неопределённой. Теперь вся энергия, которую вы тратили на создание и поддержание своей отделённой эгоистической идентификации, может быть развёрнута по направлению к новым и гораздо более интересным целям. Совершенно иной образ бытия, знания, восприятия. Совершенно иной образ желаний и их исполнения, делания и неделания, взаимодействия со вселенной.

Она раздражённо покачала головой.

– Но это не волшебство? Вы это имеете в виду?

– Или, как я думаю, всё волшебство. Царство сна — это волшебное место и мы являемся его частью. Мы им являемся. Мы не скромные поселенцы или прохожие или незваные гости, кем обычно себя считаем.

– Не знаю, – сказал Лиза, качая головой, – мне кажется, как будто я в каком-то кино, и никак не могу понять, что это за кино – какой-нибудь научно-фантастический фильм или просто обычная драма. Всё, что вы говорите, звучит как будто не из моего мира, я не узнаю эту реальность. Это звучит чудесно, но нереально. Это звучит как выдумка для детей.

– Что приводит нас снова к духовному диссонансу.

– Ох, потому что мои убеждения вступают в конфликт с реальностью. Ну, с конфликтом я согласна.

– Вы, вероятно, никогда не сталкивались с идеей, что мысль формирует реальность, что мысли — это вещи, а вещи всего лишь мысли. Многие умные люди борются, чтобы понять, что есть связь между умом и телом. Ещё труднее постичь связь ума со всем, или пойти ещё дальше и увидеть, что на самом деле с самого начала нет разделения между умом и всем. Если бы вы столкнулись с такого рода мышлением в той жизни, которую вы оставили, вы бы наверно просто посмеялись над доверчивостью некоторых людей и немедленно забыли бы об этом.

Она энергично кивнула, соглашаясь.

– Но теперь всё иначе. В вашей внутренней и внешней ситуации произошли драматические изменения.

– Вы говорите о чудесах, да? Вы это имеете в виду?

– Я имею в виду, что всё – чудо. Мы не невинные свидетели или беспомощные жертвы, мы полноправные члены вселенной, создатели своей реальности в царстве сна. Переход в Человека-Взрослого это наше рождение в эту реальность. Это не просто следующая ступень того, чем мы сейчас являемся, это совершенно иные взаимоотношения с нашим окружением, средой, вселенной – поистине интегрированные, сотворческие взаимоотношения. Мы наносим себе ужасный вред, пытаясь быть позитивными, оптимистичными, радостными по поводу нашей ситуации. То, кем мы являемся сейчас, как мы это понимаем, даже на самый оптимистический взгляд, и рядом не стоит с тем, кем мы являемся не самом деле. Это гораздо круче, чем кто-либо мог себе представить. По сравнению с нашим истинным потенциалом мы всего лишь жалкие маленькие обезьянки, да к тому же ещё противные.

 

***

 

Самые преданные религиозные и духовные люди – те, кто переустановил свои координаты и перенаправил свою жизнь для преследования духовного роста или преобразовали самого себя, чтобы соответствовать религиозным идеалам – казалось бы являются наиболее подходящими кандидатами для того духовного перерождения, которое я описываю, но они неизменно являются наиболее эффективно защищёнными от него. Даже самые рьяные духовные искатели редко являются чем-то бóльшим, чем просто любителями или увлекающимися, точно так же посвящающими себя своим духовным практикам и идеалам, как другие посвящают себя коллекционированию моделей поездов или вязанию. Самые искренние искатели практически обречены оставаться в проигрыше – такова реальная динамика духовного поиска. Они не ищут истину или ответы на вопросы – они ищут облегчения духовного диссонанса. Обеспечивать такое облегчение является жизненным соком религиозного и духовного рынка. Это не имеет ничего общего с истиной или пробуждением. Фактически, ровно наоборот. При конечном анализе весь духовный рынок, лишённый всех своих претензий на святость, практически не более чем станция быстрой замены машинного масла, и тогда как может существовать бесчисленное количество разнообразных упаковок, в действительности есть только один продукт.

Все ищущие ищут духовной гармонии – окончания дискомфорта, а не иллюзии. Но гармония, которой они ищут, может быть найдена лишь в глубоком бессознательном, что требует уменьшения диссонанса. Есть такая вещь, как истинная духовная гармония – интегрированное, естественное и крайне желаемое состояние, но, действуя умиротворённо и спокойно, никто его не достиг, и никогда не достигнет.

Как это возможно, что лишь немногим удалось отыскать то единственное, что нельзя потерять? Это нелегко. Это требует всего, что у нас есть, но это единственное, что поистине возвышает человечество. Мы не такие смелые и отважные как нам нравится верить, не настолько наделены интеллектом, как говорит наше тщеславие, и по нашим собственным моральным оценкам мы последние из всех созданий, но есть одно, что мы все делаем замечательно, и только когда вам станет это ясно, вы сможете оглянуться и увидеть, какое это чудо – сознание, само для себя создающее иллюзию.

 

Министерство пробуждения.

Самостоп означает способность, словно следуя инстинкту, остановиться у порога опасной мысли. Это также умение не видеть аналогий, не осознавать логических ошибок, неверно толковать простейшие аргументы, если они враждебны Ангсоцу, и скучать или испытывать неприязнь к любому ходу мыслей, ведущему в еретическом направлении. Короче говоря, самостоп это спасительная глупость.

– Джордж Оруэлл, «1984» –

 

Боб – духовный дилетант, чьи духовные претензии являются ничем иным, как хорошо развитой ловкостью ума – сам обманщик и сам же обманутый. Мы были знакомы с ним почти неделю, и он знал, что я считаю его дилетантом и оцениваю его прозрения только исходя из этого. Сейчас мы сидели с ним на откидных креслах на плоской крыше гостевого домика, и он только что закончил чтение черновика предыдущей главы о духовном диссонансе.

– Возможно, вам стоит поразмыслить об этом, – сказал Боб, глядя на меня поверх напечатанных страниц. – Эти любители и увлекающиеся, как вы их называете, являются вашими читателями.

– Моими читателями?

– Ну, вашими подразумеваемымичитателями, – уточнил он. – И не очень-то мудро вот так их отвращать.

– Если у меня и есть подразумеваемыечитатели, – ответил я, – то это те люди, которые знают, что застряли, и хотят выбраться, а не те, которые не знают, и просто хотят провести время и вынести своё суждение.

Он раздражённо вздохнул. Более или менее подобный разговор продолжался у нас уже несколько дней.

– А как вы полагаете, в чём разница?

– Первые примут критику с благодарностью, последние как личное нападение. Пробуждение это процесс, состоящий из прорывов, а прорывы не происходят от благовоний, свечей и внутреннего покоя. Вы считаете духовных искателей наиболее вероятными в достижении пробуждения, но Майя настолько их мистифицировала, что те, кто кажутся более продвинутыми, просто быстрее всех окапываются.

– Но, Джед, право же, вы не можете говорить так…

– Конечно могу. Это не моя излюбленная теория, это то, что я вижу, а если вижу я, значит и любой сможет. Всё, что нужно сделать, это посмотреть. Я могу так сказать, не правда ли? Откройте глаза. Будьте честны. Посмотрите.

Он ещё больше раздражался, что придавало ему забавный вид. Он был на несколько лет старше меня, может быть, пятьдесят, хорошо ухожен, хорошо одет, хорошо говорит, хорошо образован, во всём он хорош. Сердечен, искренен, привлекателен, осведомлён и мил. Написал книгу, и именно это, через ряд некоторых знакомых, привело его ко мне. Он остановился в самой лучшей гостинице в этом районе и ездил на взятом на прокат «Лэндровере».

– По-вашему это звучит слишком стандартно, – настаивал он не в первый раз, – как будто есть только две стороны проблемы, но это очень опасное упрощение. Когда вы говорите о духовных искателях, в действительности вы имеете в виду миллионы людей по всему миру, миллиарды людей, следующих самыми разными дисциплинами и путями, многие из которых древние и высоко почитаемые. Вы не можете просто кинуть всё это духовное и культурное разнообразие в одну коробку, прилепить к ней ярлык и объявить победу над человеческим заблуждением. Это не так просто.

Вот почему мне нравится Боб. Он говорит подобные вещи.

– Это именно так просто, – ответил я не в первый раз. – Пробуждение ото сна это очень прямолинейное дело. Оно не занимает десятилетий. Оно не похоже на умиротворённость или на спокойный ум. Оно не похоже на спасение других, или мира, или даже себя. Оно не похоже на преуспевающий рынок, где достоинства определяются привлекательным видом или коммерческим успехом. Пробуждение похоже на массивный ментальный и эмоциональный срыв, так как именно этим он и является – прародителем всех психических расстройств. Только так это работает. Знаю, есть тысячи книг, утверждающих обратное, и я могу сказать, что все они написаны Майей. Когда вы поймёте, что такое в действительности Майя, когда вы увидите её сами, это станет для вас совершенно очевидно. Вы увидите это, как видите небо.

Он махнул на меня моими же страницами.

– Но нельзя же уравнивать эти обширные осуждения...

– Почему нет? – спросил я. – Разве я не прав? Разве у духовности есть какая-то иная цель, чем пробуждать от иллюзии? Разве есть какой-то другой ведущий принцип, чем истина? Разве я не прав, думая, что Майя всецело захватила сердца и умы тех, кто хотел бы избавиться от неё? Разве они не погружены целиком в доктрины, не порабощены ортодоксальностью? Разве они не сидят с закрытыми глазами, пытаясь успокоить ум и остановить мысли? Разве они не пропагандируют покой, мир и тишину как духовные идеалы? Разве они не практикуют сердечную, основанную на эмоциях, духовность? Разве они не обладают сильными убеждениями и глубоко хранимыми верованиями, которые сковывают их надёжнее цепей?

– Да, – сказал он, тяжело вздохнув, – вы можете быть неправы.

Пришлось немного применить силу, чтобы заставить его сказать это.

– Вот именно, – согласился я, – я действительно неправ. У духовности есть другая цель. И она не касается пробуждения от иллюзии. Она касается прямой противоположности.

– Что?

– Я соглашаюсь с вами, – сказал я.

– Звучит совсем наоборот, – сказал он. – Я думаю, что проблемы здесь гораздо более сложные, чем вы...

– Единственная сложная проблема это оставаться во мраке посреди залитого солнечным светом мира. Мы взяли простейшие из возможных вещей и усложнили их до неузнаваемости. Мы понапридумывали себе эти смехотворные духовные идеалы, к которым можно вечно стремиться, но никогда не достигнуть. Мы променяли свет на тьму, истину на ложь, знание на невежество. Мы убедили себя, что самое близкое это самое далёкое, что принадлежащее всем – лишь для немногих, и что та единственная вещь, которой невозможно не достигнуть – безнадёжно вне досягаемости. Это совершенный рецепт долгого и успешного провала. Другими словами, это работа Майи, без которой не было бы царства сна, где можно спорить и писать книги, или от которой нужно избавиться. Разве тот, чьи глаза открыты, и кто чётко понял эту сюрреалистическую ситуацию, не захочет сделать попытку описать, что он видит?

– Ну, всё это может зависеть от того, как вы определите...

– Я определю царство сна как состояние, в котором человек видит то, чего нет, и не видит того, что есть – глаза его закрыты, он воображает реальность, вместо того, чтобы открыть глаза и наблюдать её. С закрытыми глазами человек вынужден жить в воображаемой, постоянно создаваемой умом, фальшивой реальности.

– Во сне, – сказал он.

– В неосознанном сне, – сказал я. – Я обитаю в том же сне, что и вы, но я осознан в нём. Те, кто неосознан в нём, живут за закрытыми глазами в выдуманном мире, выдуманной реальности. Эта выдуманная структура верований не имеет свойства стабильности и требует постоянного усиления эмоциями. Это наиболее явно заметно в фундаментализме любой системы верований – их структуры наименее стабильны и больше всего требуют эмоциональной поддержки – но это верно для всех, кто не пробуждён.

– Первый раз слышу, – сказал он немного угрюмо.

– Да нет, – ответил я. – Практически каждый, кто говорит о пробуждении и просветлении, на самом деле говорит о какой-то степени простого открытия глаз – это совсем не имеет ничего общего с реализацией истины. Именно об этом говорили все мистические учителя и поэты. Они получили проблеск интегрированного состояния, вкус ясности, и для них это было чем-то невероятно экстраординарным. В реальности, однако, это должно быть самым обыкновенным. Это необычно лишь потому, что мы сильно отрезаны от него.

– Вы не принимаете во внимание целый ряд духовных мотиваций и устремлений, – сказал он. – Вы умаляете весь этот спор...

– Да, – согласился я, – я опускаю духовные устремления внутри царства сна – качество жизненных аспектов, как счастье, покой, здоровье, благосостояние и так далее. И спасение и вечную жизнь, что продвигает нас ещё чуть вперёд. Жадность, высокомерие, эго – всё возникает из страха. Да, я категорически опускаю всё это. Это навозная жижа, в которой барахтается человечество, и из которой искренние искатели должны себя извлечь.

Боб покачал головой, словно я ничего не понимаю, но я-то понимаю. Я понимаю причину его присутствия здесь, со мной, в это время, я понял это в первые минуты нашего знакомства. Я знаю, зачем он здесь, с моей точки зрения, однако. Я говорю с ним немного напористо не потому, что хочу проникнуть сквозь его защиту, но потому, что хочу на неё поглядеть. Непроницаемость Боба проявила себя в полной мере для моей пользы, для пользы книги. Вероятно, Боб был бы последним духовным человеком типа нью-эйдж, с которым я проводил бы время. Мне ещё предстоит речь в честь Брэтт в Вирджинии, но там у меня не будет подобной возможности. Это мой последний шанс увидеть Майю так близко и лично; увидеть как ловко она блокирует, парирует, преломляет, поглощает каждую попытку пройти мимо или через неё; попытаться зайти с того или с другого угла, с того или с этого входа, и увидеть, как все мои попытки она без усилий пресекает; увидеть, с какой лёгкостью она делает то, что кажется невозможным. Боб знает всё это – я поделился с ним, как только увидел сам. Он не обижается и не думает, что я покровительствую или снисхожу. С его стороны, он не получит того, за чем сюда пришёл – что-то имеющее отношение к его книге, но чего у меня нет – но я уверен, что он получит то, что ему нужно.

– Я встречал сотни, может быть тысячи духовных людей, Джед, из всех путей и дисциплин, на всех уровнях развития от новичков до известных мастеров, и должен сказать, вы крайне неверно оцениваете этих людей и что они делают...

– «Пребывание в недвойственном сознании», «Человеческая Взрослость» и «Возвышенные состояния», – сказал я. – Вот всё, с чем мы имеем дело. Либо одно из этих трёх, либо вы просто сидите на дне норы и проводите время в ожидании смерти. Я говорю это совершенно не в осуждение. Похоже, вы думаете, что я пытаюсь обидеть духовных людей, я такой плохой парень говорю всякие грубости, но мой единственный реальный интерес это попытаться привнести немного здравого смысла и ясности в самый запутанный и неуловимый предмет в истории человечества. Что реальные люди делают со своими реальными жизнями не находится в сфере моих интересов. Но я прекрасно знаю, что склонные к духовности люди, всех путей и дисциплин, всех стадий, в реальности не занимаются ничем иным, как укрепляют и углубляют свой окоп, и возможно, убивают время умеренно возвышенными состояниями. Может быть, есть что-то, чего я не знаю, и если оно есть, я буду поистине благодарен услышать это, но я знаю, что очень немногие духовные люди снимают с себя эгоистические путы и подвергаются процессу смерти-перерождения, необходимому для перехода во Взрослость, и нет практически никого, кто действительно пробудился бы от иллюзии. Эти предметы даже не входят в духовный лексикон. Только для того, чтобы обсудить эти темы, мне пришлось изобретать импровизированную терминологию: «реализация истины», «первый шаг», «царство сна» и «пробуждённое состояние», «человек-взрослый» и «человек-ребёнок», «интегрированное» и «отделённое» состояние. Эти концепции являются сущностью человеческого развития, а у нас даже нет для них слов.

Надо отдать ему должное, Боб не пустился в немедленную контратаку. Мы уже обсуждали идею о том, что я не пытаюсь завоевать его сердце или убедить его ум, я просто пытаюсь выразить то, что вижу – дружественно, радушно и даже, с моей стороны, академично.

 

***

 

Я показал на книгу, лежащую на столе между нами.

– Читали «1984 год»?

– Помнится, ещё в школе.

– Я люблю её перечитывать. Исходным названием Оруэлла было «Последний человек Европы», но издатели попросили его изменить, и он назвал её «1984 год», конечно. Мне кажется, можно было просто укоротить до «Последний человек». Вы помните Новояз?

– Да, – сказал он, – они урезали язык. Постоянно выходили новые версии словаря со всё меньшим количеством слов.

– Плюс-плюс-хорошо, – сказал я. – Вы помните, зачем?

– Причину Новояза? Э, нет, не думаю, что была какая-то особая причина, кроме всеобщего контроля и подавления.

– Они ликвидировали концепции, – сказал я. – Они не просто отнимали у людей свободу, они отнимали идею свободы. В конечном итоге, сама мысль о свободе была бы невозможной, потому что для этого не было бы слова.

Он выглядел озадаченным.

– Что вы имеете в виду? Что мы двигаемся в направлении какого-то духовного тоталитаризма?

– Вовсе нет. Если бы дело было в этом, мы бы видели это как чёрное облако, катящееся по Земле. Я имею в виду, что это уже произошло. Власть Большого Брата установилась так крепко, что в уме человека не существует альтернативы. Сама концепция свободы настолько полностью упразднена, настолько отсутствует в нашем коллективном мировоззрении, что она, буквально, немыслима. Не существует возможности человеческого развития на практике, потому что его нет в теории. Больше не существует такой вещи как радикальный революционер. Нет мятежей и восстаний. Может и существует пара изолированных кучек заговорщиков, но ничего даже близко заслуживающего внимания Майи. В свободе нет заинтересованности – всё течёт по ничем не угрожающим, ублажающим эго каналам – карьера и семья, религия и духовность, хобби и пристрастия. Свобода фактически стёрта из существования. Идеи больше нет. Игра окончена.

– Звучит мрачно.

– Сейчас для человечества 1984 год, и возможно, навсегда. Реальное послание, которое мы можем извлечь из книги Оруэлла, не имеет ничего общего с такими банальностями как политическое угнетение или нарушение личных прав, оно касается уменьшения воспринимающих способностей человека до узкого поля зрения, как шоры на глазах вьючного скота, отчего мы перестаём видеть альтернативу, не знаем ничего, кроме как медленно и бесцельно волочиться к могиле. «1984 год» это не будущая возможность, это настоящий факт.

Я взял со стола книгу и зачитал отрывок из приложения.

 

Целью Новояза было не только предоставить средство выражения мировоззрения и свойств ума, присущих приверженцам Ангсоца, но сделать все другие образы мышления невозможными. Предполагалось, что когда Новояз усвоится раз и навсегда, а Старояз будет забыт, еретическая мысль – та, что расходится с принципами Ангсоца – должна быть буквально немыслима, по крайней мере, насколько мысль зависит от слов.

 

– Мы живём в тёмные времена, Боб. Вы не видите этого, но я вижу. Вы думаете, что я говорю что-то страшное, но я рассказываю самые лучшие новости. Мы можем прекратить раскручивать колесо наших обстоятельств и действительно изменить их, радикально улучшить их, намного лучше, чем описано во всех наших сказках, мифах и средневековых суевериях.

Боб смотрел на меня так, словно я негодяй. Я вздохнул.

– Вы, кажется, думаете, что я выступаю против человеческой духовности, Боб, как будто я говорю, что это не очень эффективная дорога к свободе.

– Разве вы не это говорите?

– Нет. Я говорю, что эти две вещи не связаны – духовность это санкционированное государством развлечение. Ничто – ни буддизм, ни суфизм, ни нью-эйдж, ни индуизм или каббала или что-либо ещё, не угрожает статусу-кво. Их практика не ведёт к результату. Я не говорю, что у них ничего не получается, как вы наверно, подумали, но что это вне их сферы возможностей и прав. Религия и духовность, как всегда было известно, не имеют никакой практической ценности. Индивид, который хочет исследовать жизнь и свои взаимоотношения со вселенной, должен ужесточить своё сердце, обострить ум, и грести самостоятельно. И то, что он обнаружит, когда расчистит весь мусор, что люди могли бы слезть с деревьев, но для этого нам нужно лишь сделать первый шаг.

– Ну, эволюция может занять тысячи лет...

– Не думаю, Боб, не такого рода эволюция. Мой опыт таков, что эта эволюция не видов, но индивидов. Я не говорю о том, что люди способны сделать вместе, но что один человек может сделать в одиночестве – серьёзный человек, желающий начать всё заново и играть в игру, как она есть, а не как ему было сказано, или как он хотел бы. Взяться и проверить границы того, что значит быть сознательным существом в сознательной вселенной, находится в пределах возможностей индивида. Любая группа из двух и более людей обязательно примет внешнюю форму и утеряет мобильность именно благодаря своей общности, но один индивид может продолжать идти.

– Я конечно же целиком за индивида, – показнό заявил Боб, – но вы не можете отрицать вклад тех, кто приходил раньше. Это великие учителя и тексты от античности до современной науки, из которых мы получаем наше понимание и которым обязаны своим...

– Наука — это просто ещё одна система верований, да к тому же фундаменталистская. Никакое понимание не значит ничего, пока оно не переводится в действие – изменение, реальный прогресс. Иначе, это просто ещё одна тактика уклонения. И потому, что мы принимаем наше скудное искусственное освещение за полный солнечный свет, мы не достигаем взрывоопасных уровней само-уничтожающей неудовлетворённости, необходимой, чтобы сделать прорыв. Но до тех пор, пока мы не начнём кромсать свои ментальные и эмоциональные заблуждения, мы не сможем всплыть на поверхность до полного света пробуждённости. И до тех пор, пока мы не сделаем этого, мы не сможем понять, в какой холодной и убогой темноте обитает человечество. Это личная революция, духовная война. В этом единственный смысл всего этого, и это не кажется мне таким уж мрачным.

 

***

 

Проведя много часов с Бобом, мне стало ясно, что он считает меня каким-то занудой, некомпанейским парнем, который является досадной помехой, не одевая на себя смешную шляпу и не распевая вместе с мировым сообществом духовных массовиков-затейников; будто я брюзжащий пессимист, который видит во всём только тёмную сторону и не питает надежд на человечество. Но по правде говоря, я, вероятно, самый большой оптимист и самый ярый сторонник человечества. Но мой оптимизм реалистичен и прагматичен – оптимизм, основанный на здравом смысле, на прямом опыте, на легко поддающихся проверке результатах, а не на религиозных сказках, мистических супервозможностях и ньюэйджевской рыночной шумихе. Если я и кажусь негативным, так это потому, что я немного осведомлён о нашем потенциале. Если я и кажусь неуважительным к нашим великим мыслителям и духовным лидерам, это потому, что я вижу их не как освободителей, но как невольных соучастников заговора в преступлении против человечества, преступлении подчинения и духовной кастрации.

 

***

 

Каждый человек должен знать термины, которые мне пришлось изобрести, и многие другие. Такие книги, как «Прескверная штука», «Неправильное просветление» и «Духовная война» не должны быть революционными или разоблачающими, они должны быть абсолютно ненужными, так как каждый должен говорить и писать об этих предметах. Человеческое развитие и потенциал должны целиком пропитывать наше мышление, исключив весь отвлекающий хлам, которым мы набиваем наши головы. Эти темы должны быть так же знакомы людям, как язык родной матери. Человеческая Взрослость должна быть первичным образованием, как Адлеровские «чтение, писание и мнение». Каждый должен совершать переход во Взрослость в ранней юности, и это должно быть событием празднования жизни, а не личным холокостом, когда это происходит слишком поздно. Реализация истины вряд ли должна быть заботой каждого, но нет причины не знать о ней людям, которые имеют честные отношения с жизнью.