Илона Мельн & Светлана Терри

Части 1-6

 

ЛАБИРИНТ.
По мотивам клипа Oomph! «Labyrinth»

День первый.
06:00
Раннее утро. За окном ещё очень темно. Я лежу в постели и наблюдаю за снежинками, подсвечиваемыми уличным фонарём. Они кружатся и переливаются слабыми бликами, а затем мягко ложатся на карниз. Снег белый и холодный, такой же, как стены этой комнаты. Я слышу, как живёт огромный удивительный мир за окном. Шум машин где-то далеко, завывание ветра. Зима. Скоро Рождество. Это уже не имеет значения. Для меня давно не существует праздников. Когда-то я умел им радоваться. Потом стал их ненавидеть, в эти дни моя душа наполнялась невыразимой тоской, а сейчас мне нет до них никакого дела.
Ёлка, подарки, каникулы, вкусная еда и катание с горки в городском парке вместе с братом. А потом, когда прибежишь домой, можно облизывать маленькие комочки снега, прилипшие к перчаткам – всё прошло. Этого больше не будет никогда. Никогда – самое точное слово характеризующее мою жизнь. У меня никогда не будет нормальной жизни, не будет собственного дома, я никогда не познаю женщину, у меня не будет семьи, детей, жены, с которой хотелось бы просыпаться по утрам, не будет работы, путешествий и даже счетов за квартиру. Никогда.
Каждый мой день похож на предыдущий. Безликие, сонные, бессмысленные минуты, часы, дни, месяцы, годы, плавно перетекающие друг в друга и образующие сплошную серую невнятную массу, заполняющую мою душу. А я лежу и не могу ничего поделать со всем этим.
Я - пациент в больнице. Психиатрической больнице.

Клиника погружена в душную тревожную дрёму, которая бывает только ранним утром. Воздух насыщен предчувствием нового дня, но ещё слишком рано, сны и полубредовые иллюзии пока полноправные хозяева тёмных коридоров. Палаты, скрытые за массивными стальными дверями с кодовыми замками, надёжно охраняют свои тайны. Стоны, крики отчаяния, истерический срывающийся смех, плач – всё это не для посторонних ушей. Для случайных свидетелей лишь стерильные коридоры и множество запертых дверей с порядковыми номерами.
Скоро утренний обход, начнётся новый скучный день, время станет густым и тягучим, словно смола. И все будут вовлечены в этот неспешный, бесконечный и бессмысленный круговорот.
Щелкнул замок, дверь открылась, и в палату вошёл санитар – высокий рыжеволосый парень в светло-голубой форме. Жёлтый свет люминесцентных ламп мгновенно залил палату, изгоняя из углов остатки притаившихся теней.
- Доброе утро, Штефан! Как спалось? – Санитар с улыбкой посмотрел на зажмурившегося от яркого света Штефана. Зная, что не получит от своего несговорчивого подопечного ответа, он споро начал отвязывать его от кровати. Затем пересадил в кресло-каталку и повёз в душ.
- Хей! Что ты сегодня такой хмурый? Приснился плохой сон?

Парень, если бы ты знал, какие сны мне снятся, то сам бы стал клиентом этого милого заведения. И это не меня, а тебя бы привязывали каждую ночь к кровати и кормили таблетками.

Губы Штефана тот час растянулись в ехидной улыбке, когда в сознании возник образ санитара в смирительной рубашке. Он прекрасно знал, какое впечатление производила его улыбка на персонал больницы. Она вызывала какое-то неприятное ощущение, словно этот пациент играл с тобой, будто знал нечто такое, что тебе самому неведомо, знал все твои тайны, читал твои мысли и забавлялся этим. Да, здесь Штефан знал, как применить это оружие. Оно имело воздействие на всех, так или иначе. Всех, кроме этого добродушного санитара. Наверно поэтому ему удаётся работать со Штефаном так долго.

06:40
Прохладная вода хлестала по затылку, шее и плечам, скатываясь струйками вниз к ногам, пробуждая тело ото сна и наполняя его энергией. Штефан равнодушно разглядывал синие кафельные квадратики душевой, пока санитар ловко намыливал его голову. Пушистая ароматная пена под струёй воды стала стекать на лицо, поэтому глаза пришлось закрыть. В этой вынужденной темноте он прислушивался, сквозь шум воды, который с закрытыми глазами казался ещё громче, к действиям санитара. Постепенно звуки смешивались, и вскоре он перестал их различать, полностью отдавшись ощущению от упругих струй, барабанящих по нему. Когда вся пена была смыта, на его плечи опустилось мягкое махровое полотенце, Штефан нехотя открыл глаза.
- Ты какой-то сонный, Штеф! Не выспался? – С усмешкой спросил санитар, энергично растирая полотенцем грудь и плечи подопечного.
После обязательных утренних процедур, санитар ещё раз проверил, насколько крепко затянуты ремни на запястьях пациента.

07:30
Едем завтракать. Вообще, я плохо ем, честно говоря, этот процесс вызывает у меня отвращение, да и кормят меня чаще в палате. Однако пару дней назад врач решил, что если меня возить в столовую, то это, якобы, будет стимулировать мой аппетит. Готов поспорить, что более эффективно мой аппетит улучшил бы хороший кусок жареного мяса и чашка кофе, а не та пресная бурда, которая тут называется едой и которую санитары упорно заставляют меня глотать. Кофе…я отдал бы что угодно за один единственный глоток кофе, но мне нельзя.
Заметил, что холл украсили к Рождеству. Дешёвый безвкусный блеск праздничной мишуры и фонариков из цветной бумаги. Всё это совершенно не прибавило мне энтузиазма. Отчего-то это только ещё больше ухудшило моё настроение. Хотя, я каждое Рождество чувствую себя плохо.
Вот и приехали.

Санитар подвёз Штефана к одному из столиков с клеёнчатой скатертью в крупную красную клетку и закрепил коляску. Затем, принеся поднос с едой, он виртуозным жестом поставил перед ним тарелку с омлетом и чашку какао.
В столовой было довольно много пациентов, однако все вели себя достаточно тихо. Многие ещё сонно помаргивали, лениво водя вилками по тарелкам. Казалось, что сны не желали отпускать своих пленников, несмотря на хмурый зимний рассвет за окном.
- Бон аппетит! – Санитар подцепил вилкой кусочек омлета и поднёс ко рту Штефана, но тот лишь плотнее сжал губы. – Давай, Штеф. Не упрямься. Ты должен поесть.
Штефан безучастно смотрел перед собой, словно голос санитара был для него не важнее жужжания назойливой мухи, на которую, при желании, можно не обращать внимания.
- Франц! – Окликнула санитара подошедшая к ним женщина в больничном халате. Она была невысокого роста с густыми тёмными волосами, небольшими узкими глазами и тонкими строгими губами. Это была доктор Леманн. Заведующая отделением.
Штефан вперился в неё тяжёлым колючим взглядом.

Ненавижу её! Впрочем, она меня тоже. Считает, что я должен быть ей благодарен за то, что не провёл эту ночь в карцере обитым матрацами. Чёртова обезьяна! Привязать меня было хорошим ходом. Только ты сама не знаешь, чего добилась! Думаешь, что всё тут решаешь, но я тоже принял одно решение по твою душу. Я устал терпеть…

Доктор Леманн представить себе не могла, как вчерашний скандал повлиял на упрямого пациента, угрюмо изучающего сейчас содержимое своей тарелки. Эти двое уже давно находились в состоянии холодной войны, и никто не хотел уступать, не скрывая друг от друга явную неприязнь.
Вчера Штефан решил поразвлечься на терапии, и ему здорово влетело впоследствии от доктора Леманн. Он ненавидел эти сборища, но главврач считал, что находиться в обществе – полезно для него, даже если он не идёт ни с кем на контакт. Однако Штефан невообразимо скучал на терапии, просто-таки изнывая от необходимости тратить своё время, которое он мог бы посвятить более приятным вещам, на выслушивание невнятного бреда очередного сумасшедшего, мнящего себя стаканом с апельсиновым соком по вторникам или Великим Кайзером по четвергам…

- Всем доброе утро! – Поприветствовала пациентов, терапевт. Подопечные любили эту пожилую улыбчивую леди с добрым, задорным взглядом и мягким приятным голосом. Однако сегодня она пришла не одна, за её спиной маячил сутулый полноватый аутист с опущенной головой, нервно теребивший в руках какой-то шнурок. На вид, парню было лет тридцать или около того, хотя из-за круглого розового лица, белёсых волос и почти бесцветных бровей, он выглядел намного моложе своего возраста. – Прошу минуту внимания! Я бы хотела представить вам нового участника нашей терапии – Паскаля Берга. С сегодняшнего дня он будет заниматься с нами. Присаживайся, Паскаль!
Штефан равнодушным скучающим взглядом скользнул по новичку и снова уставился в пустоту. В воздухе парили светлые пылинки, напомнившие ему снежинки за окном. Он наблюдал за их ленивым движением в нагретом воздухе комнаты.
После общего утреннего приветствия, терапевт раздала подопечным планшеты с белыми листами бумаги, стаканчики и тюбики с краской. Штефан тоже получил свой набор, но на его лице не дрогнул ни один мускул, он по-прежнему сидел в полной прострации, отгородившись от происходящего.
- Штефан, смотри, тут есть краски и бумага! Может быть, тебе захочется что-нибудь нарисовать? Как считаешь? – Терапевт ласково потрепала его по плечу и перешла к следующему пациенту, уже успевшему забрызгать холст синей краской и пытавшемуся открутить присохшую пробку следующего тюбика.
Скучающий Штефан сонно оглядывал группу, склонившую головы над бумагой и скрипевшую от усердия кисточками, когда взгляд вдруг споткнулся о новичка, сосредоточенно водящего сухой кисточкой по своей ладони. Аутист с шумом втягивал носом воздух и часто моргал слезящимися глазами.

Что, Новенький, не любишь рисовать?

Штефан задумчиво разглядывал Аутиста, и в его голове неожиданно созрела одна занимательная мысль. Откуда-то ему было известно, что психика душевнобольных довольно податлива и неустойчива, интересно, этот откормленный поросёнок так же чувствителен к воздействию чужой мысли?
Он сконцентрировал мысли на Аутисте.

[i]Эй, дурачок![/i]

Но тот продолжал водить кисточкой по ладони, не обращая ни малейшего внимания на пристальный взгляд Штефана. Глаза его были затуманены, а нижняя губа оттопырена, что придавало его лицу весьма глупое выражение.

Не делай вид, что не слышишь меня! Новенький?

«…»

Штефан буравил Аутиста взглядом и - о, чудо – через мгновение тот нерешительно поднял на него глаза.

«Ты можешь со мной разговаривать?»

С тобой? Могу, хотя вот уже несколько минут я думал, что говорю с поленом!

«Можешь говорить… Можешь говорить»

Прозвучал в голове Штефана слабый невыразительный голос Аутиста. Такой голос мог бы принадлежать камню, если бы камни могли говорить.

Хочешь поразвлечься, дурачок?

«Страшные…»

Что? О чём ты?

«Комнаты! Страшные комнаты! Комнаты»

Аутист сжал кисточку в пухлом кулаке и опустил глаза. Штефан мгновенно считал его волнение и страх.

О, да… ты пропал, Новенький! Твою глупую голову уже проверяли на проводимость электричества?

Паскаль вздрогнул и поднял на Штефана испуганный взгляд.

«Н-нет»

Голос Штефана понизился до шёпота, словно он собирался открыть Аутисту какую-то тайну.

Когда они придут за тобой, постарайся не намочить штаны, приятель.

Паскаль побледнел и вжался в пластиковый стул, мотая головой из стороны в сторону.

А знаешь, в чём самая страшная беда для тебя, мой друг? Твой сосед… да поверни же голову, тупица… вот этот парень… он следит за тобой! Он расскажет им всё! Всё! Сегодня…</i.

«Нет»

<i>Да!

«Нет-нет-нет-не-е-ет»

Тихий, как шелест листьев, голос в голове Штефана оборвался.

Ты должен убить его, Новенький! Либо он, либо ты! Ты ведь не хочешь узнать, как кусается электричество, как дымится твой мозг, как ломаются позвонки от конвульсий?

Аутист медленно поднялся на ноги. Кисти и краски попадали на пол.

«Пожалуйста, перестань!»

Терапевт подошла к застывшему с раскрытым, в беззвучном крике, ртом пациенту и ласково коснулась его плеча.
- Паскаль? Что-то случилось? Ты не хочешь рисовать?
Аутист отстранился и глухо завыл, раскачиваясь из стороны в сторону.

«Не-е-ет! Не хочу!»

- Паскаль! Ты слышишь меня? Всё хорошо! Успокойся! – Голос терапевта был мягким, но настойчивым.

<i.Посмотри! Это кровь у твоих ног! Ты же не хочешь отдать им и свою кровь? Новенький?</i>

Штефан заставил его взглянуть на растекающееся у ножки стула пятно красной краски.
Пациенты, почувствовав сгустившееся в воздухе напряжение и неясное волнение, повскакивали со своих мест и присоединились к завываниям Аутиста. Терапевт кидалась то к одному, то к другому пациенту, не понимая причину столь странного поведения подопечных. На помощь ей подоспели санитары.

Чего ты ждешь? Они сейчас придут за тобой!

Аутист зажмурился и, подталкиваемый инстинктом самосохранения, бросился на спину санитара, вцепившись бедолаге в горло. Паника среди пациентов продолжала нарастать, а Штефан, округлив от восторга и удивления глаза, наблюдал за тем, как разворачиваются события. Словно по цепной реакции пациенты стали толкать и пихать друг друга, пытаясь выбраться из комнаты. Санитарам едва удавалось сдерживать их.

Погляди, что ты тут устроил! Я же говорил, что мы повеселимся!

Паскаль продолжал висеть на санитаре мёртвым грузом. Паника и ужас завладели его телом и сознанием. Даже при всём желании, он не смог бы сейчас разжать свои, сведённые судорогой, пальцы, намертво вцепившиеся в шею противника. Однако, троим санитарам всё же удалось помочь коллеге. Паскаль вырывался и выл. Тут в руке одного из санитаров мелькнула чёрная дубинка с голубой электрической дугой на конце. Мгновение и тело Аутиста ослабло.
- Что здесь происходит? – На пороге комнаты стояла доктор Леманн.
Пациенты, уловив властный, грозный тон, чуть притихли. Некоторых особо буйных пришлось успокоить при помощи шокера, другие затихали сами, наблюдая за расправой.
Доктор Леманн медленно обходила подопечных, рассматривая их лица, измазанные слезами и кровью из разбитых носов и губ.
- Кто-нибудь может внятно объяснить мне, что же здесь произошло? – Доктор Леманн обернулась и строго посмотрела на санитаров, но те лишь потупились под её взглядом, признавая свою вину.
Паскаль уже немного пришёл в себя и теперь сидел на полу, обхватив колени руками, и раскачивался, бездумно уставившись в одну точку.
- Эфа… эфа! – Медленно, но настойчиво повторял Аутист.
Доктор Леманн подошла к нему и опустилась на корточки, пытаясь заглянуть пациенту в лицо.
- Этот набросился на меня! Он опасен, доктор! – Сказал, пострадавший от выходки подопечного, санитар.
- Что? – Доктор в сомнении покачала головой, затем снова повернулась к несчастному Аутисту. – Паскаль?
- Эфа! Эфа… - Продолжал повторять, как заклинание, пациент. Тут он поднял голову и посмотрел в сторону Штефана. Взгляд его чуть прояснился. – Эфа…
Доктор Леманн проследила направление взгляда и увидела вытянувшееся в изумлении лицо Штефана Брайтера. Она всё поняла.
- Штефан? – Спросила она, сжавшегося Аутиста, кивнув в сторону Брайтера.
- Э-фа-н… - Согласно протянул Паскаль.
Доктор, холодно улыбнувшись, выпрямилась и приблизилась к Штефану.
- Ты? Я так и знала, что без тебя не обошлось!
- Но постойте, - к ним подошла терапевт. – Я была рядом с пациентами и с уверенностью могу сказать, что Штефан тут не при чём! Он вёл себя хорошо! Был совершенно спокоен.
- Единственный, кто был спокоен. Вы не находите это странным? – С нажимом спросила доктор Леманн.
- Но ведь он и раньше был не особенно эмоционален! Пожалуйста, доктор Леманн, мы не можем обвинить его в том, что случилось, основываясь только на этом…
- Не был эмоционален, говорите? А как насчёт того, что он однажды убил человека? Прямо здесь, в этой клинике! За мгновение до этого, он также был абсолютно спокоен. К тому же, Паскаль дал явно понять, кто зачинщик беспорядка.
Штефан с деланным безразличием прислушивался к разговору.
- Простите, доктор, но я видела, как всё произошло.
- В любом случае, я изучила личное дело Паскаля и его характеристику из прежнего места – он всегда отличался примерным поведением, чего я не могу сказать о Штефане. Поймите, тут ничего личного, я просто хочу, чтобы наказание понёс ответственный за этот инцидент. Это будет справедливо, не находите?
Терапевт вздохнула, понимая, что спорить дальше бесполезно.
- В палату его. И зафиксируйте! – Отдала санитарам распоряжение доктор Леманн.
Однако те не двигались с места, в нерешительности переводя взгляд с Аутиста на Брайтера.
- Его! – Доктор указала на Штефана, который тут же метнул в неё свирепый взгляд.
Теперь она подошла к нему почти вплотную.
- Не строй из себя невинную жертву, Брайтер! Ты должен быть счастлив, что они не забирают тебя в карцер!

- Франц?
- Да, доктор Леманн. – Ответил санитар, отложив вилку и повернув голову к доктору.
- Зайдите к доктору Штайнмаеру, пожалуйста, когда закончите со Штефаном.
- Хорошо! Обязательно.
Доктор кивнула и перевела взгляд на пациента, на его нетронутый завтрак и покачала головой.
- Брайтер, как долго будет продолжаться этот театр? Почему все должны уговаривать тебя? Преодолевать твоё сопротивление?

Нет, дорогуша, эту дрянь я не буду есть даже под твоим чутким руководством.

Штефан пристально посмотрел на неё, но доктор Леманн лишь вновь покачала головой и ушла.
- Ну что? Продолжим? – Спросил Франц, пододвигая к Штефану чашку уже остывшего какао, покрывшегося тонкой молочной плёнкой. – Ты должен хоть что-то съесть, Штефан. До обеда ещё далеко.

08:05
После завтрака Франц привёз подопечного в палату. Уже несколько лет эта комната была личным убежищем Штефана и его тюрьмой. Такие палаты, стандартно-безликие сначала, со временем приобретали особую индивидуальность. Родственники и друзья пациентов приносили кучу мелких безделушек, фотографий, некоторым ставили телевизор или музыкальный центр, а иногда даже ноутбук. Но палата Штефана осталась почти в том же виде, в каком была в тот день, когда новый жилец впервые переступил ее порог. Белые стены оставались чистыми, на тумбочке у кровати две фотографии, сделанные уже в больнице, шкатулка из красного дерева, украшенная изящной тонкой резьбой и старый магнитофон. Кресло развернуто к окну, выходящему на спящий под снегом старый парк. С высоты второго этажа видны разбегающиеся и уходящие в глубь парка аллеи. Пушистые снежинки оседали на прутьях решетки за стеклом, образуя медленно растущую снежную завесу, словно намереваясь скрыть от обитателя комнаты внешний мир за окном. Рассеянный свет с улицы робко проникал в угрюмую палату.
Штефан настойчивым, требовательным взглядом посмотрел на шкатулку.
- Да-да, сейчас ты её получишь, Штеф. – Ответил Франц, закрывая окно. В палате уже было довольно прохладно и свежо после утреннего проветривания. Забрав с тумбочки шкатулку, санитар положил её на колени пациента. – Держи. Надеюсь, ты не забыл, что у тебя через двадцать минут терапия? Кстати, если будешь вести себя хорошо, Штеф, то до обеда мы сможем погулять в парке. Не скучай, я скоро приду!
После того как за Францем закрылась дверь, Штефан осторожно открыл шкатулку.

Эта шкатулка - всё, что у меня есть. Хотя правильнее будет сказать «Я есть у неё». С виду ничем не примечательная безделушка из красного дерева, но внутри неё находится целый мир. Огромный и пугающий. Мир, почти целиком завладевший моим телом и сознанием. Лабиринт.
Мне было тринадцать, когда однажды, прогуливаясь летом у заброшенного старого особняка, принадлежавшему по слухам одному эксцентричному старому богачу, жившему в нашем городе давным-давно, я нашёл эту шкатулку. Она валялась в зарослях пожелтевшей травы у самой стены террасы. Я помню, как взял её в руки и вытер о футболку, поскольку она была настолько грязная, что трудно было даже определить её цвет. Когда я открыл её, то оказалось, что внутри сделано нечто вроде миниатюрного лабиринта с извилистыми дорожками и тупиками. Я, как зачарованный, водил пальцем по этому странному замысловатому рисунку. В самом центре находился странный трансформирующийся куб. От него исходило странное голубоватое свечение, окружавшее его, словно некий ореол. Мне казалось, что красивее и необычнее вещи я в своей жизни не видел. Дома я тщательно отмыл шкатулку, но решил никому про неё не рассказывать. Может, когда-нибудь потом. Не сейчас. Весь вечер я провёл, разглядывая свою находку. Даже не стал ужинать. Мне совершенно не хотелось есть. Я чувствовал какой-то непонятный прилив бодрости, а по всему телу проходила тёплая приятная волна блаженства. Ощущение было очень ярким. Казалось даже, что шкатулка начала вибрировать в моих руках. Вдруг перед глазами поплыли разноцветные круги, я чувствовал, что кровь словно начинает кипеть во мне. Я как будто очутился внутри того странного куба с его развёртками. Жар. Наверно, не стоило купаться в карьере так долго. Это была последняя моя мысль, перед тем как я потерял сознание. Высокая температура держалась ещё пару дней. Всё это время я провёл в кровати. Мне снились удивительные сны. Когда я проснулся, то долго не мог понять, где я. Почему-то моя комната показалась мне тусклой и скучной тогда, хотя раньше я этого не замечал. Я чувствовал некоторую досаду оттого, что проснулся от таких красочных и удивительных снов и теперь должен созерцать унылый и блеклый пейзаж вокруг себя. Мое тело было одновременно и слабым, и энергичным. Шевелиться не хотелось, однако внутри всё кипело и пульсировало от чувства невиданной силы и могущества. Я не мог как-то определённо выразить то, что чувствовал. Не мог объяснить даже себе. Хотя, признаюсь, тогда меня совсем не волновала причина возникновения этих ощущений. Я чувствовал себя таким ЖИВЫМ! Временами, мое сознание вновь ускользало в пучину тех красочных, ярких чувств и образов, а когда я приходил в себя, то видел рядом своих родителей. Они склонялись надо мной и что-то спрашивали, а потом переговаривались между собой, но я не мог понять ни слова. Потом были врачи. Они тоже склонялись надо мной. Что-то спрашивали. Щупали лоб, проверяли горло, заставляли следить глазами за движением пальца. А затем в недоумении разводили руками. Я безропотно подчинялся, лишь бы они скорее ушли и оставили меня в покое. Как они не могут понять, что я совсем не болен! Мне ещё никогда в жизни не было так хорошо! Мама плакала. Я помню, что когда проснулся в очередной раз, она сидела рядом со мной. Мама показалась мне постаревшей и осунувшейся. Мне хотелось сказать ей, что со мной всё в порядке, но почему-то я не смог произнести ни слова. Я словно разучился это делать. Странно, но тогда я воспринял это совершенно спокойно. Мой разум был затуманен терпким, сладковатым дымком иллюзий и образов. Я не мог противиться ему. Мне было так хорошо. Время словно остановилось, стало вязким, тягучим и каким-то неповоротливым. Я не знал, как долго уже длится это мое состояние. Неделю? Две? Месяц? Мама возила меня по врачам, и скоро я уже привык к бесконечным медицинским осмотрам. Они стали чем-то привычным, вроде утренней газеты, которую читал за завтраком отец или Star Trek`а по пятницам.
Начался учебный год, но в школу я не пошел. Я всё ещё не говорил. Всё моё внимание было занято только шкатулкой и тем, что было внутри неё. Лабиринтом. Меня перестало волновать всё остальное. Прошлые мальчишеские забавы, футбол, друзья, родители. Всё.
Но однажды к моему брату Кристофу пришёл его школьный приятель Пауль. Они весело болтали о чём-то, не обращая на меня внимания. В последнее время так происходило всё чаще. Я стал для них предметом интерьера. Однако тут я увидел, как Пауль толкнул моего брата в бок и спросил о чём-то, кивнув в мою сторону. Кристоф фыркнул и пожал плечами. Тогда Пауль подошёл ко мне и, глядя на мою шкатулку, о чём-то насмешливо спросил. Потом, резко выхватив её и отскочив в сторону, попытался открыть. Хохоча, они с Кристофом стали перекидывать шкатулку друг другу. И тут я не понял, что со мной произошло. Кровь в моих венах превратилась в текучую, раскалённую ненависть. Я вскочил и ударом плеча в живот сбил Пауля с ног. Мои кулаки бешено молотили его по голове. Этот парень был крупнее и сильнее меня, но тогда у него просто не было шансов. Я схватил его за волосы и стал бить об пол, ломая нос, разбивая губы, превращая лицо в сплошное кровавое месиво. Я слышал его дикий визг, чьи-то крики. Кто-то пытался оттащить меня, умолял остановиться. Я же хотел убивать. Он посмел тронуть мою вещь!
А потом наступила тьма, как будто разом выключили все чувства. Я очнулся в больнице. Шкатулка была со мной. Как я позже узнал – врачи долго не могли разжать мои сведенные судорогой пальцы. Ещё позже, я узнал, что вернуться домой мне уже не суждено.
Отныне моё сердце билось в унисон с сердцем Лабиринта. Так, я стал его Хранителем.

08:19
- Доброе утро! Я хотел поговорить с вами. – Произнёс доктор Штайнмаер, посмотрев на собравшихся в его кабинете людей. Доктор Дитрих, доктор Леманн и Франц – они были его командой, которой он безоговорочно доверял. – Как я вам уже говорил, я долгое время был занят поисками специалиста, который сможет нам помочь. Помочь Штефану.
Главврач сделал паузу, взяв в руки какую-то распечатку.
- К счастью, недавно в наш город приехал замечательный психиатр, согласившийся заняться нашим пациентом. Её зовут доктор Вайнер. Она придёт завтра утром, поэтому сегодня я хотел бы обсудить с вами некоторые моменты, касающиеся нашего взаимодействия с новым сотрудником. Кстати, доктор Леманн, что там вчера произошло на терапии? Стоит мне уехать на конференцию или заседание комиссии, как в клинике начинает твориться чёрт знает что!
Доктор Леманн поджала губы и после секундной паузы ответила:
- Штефан затеял драку между несколькими пациентами. Мне пришлось принять меры. – Голос был уверенным и спокойным. Доктор Леманн знала, что главврач часто считал её способы работы со Штефаном несколько жёсткими, но она сама была твёрдо убеждена, что именно такой стиль поведения просто необходим в общении с этим пациентом.
- Насколько мне известно, вина Штефана всё же не была доказана. – Приподнял бровь доктор Штайнмаер.
- Один из пострадавших пациентов дал ясно понять, что зачинщиком был именно Штефан.
- Доктор Леманн, я, бесспорно, доверяю Вам, как специалисту, но, зная подопечных, ту группу подопечных, о которой Вы говорите, я не уверен, что им можно доверять.
- Доктор Штайнмаер, - щеки Леманн покраснели как от пощечины, - Вы прекрасно знаете, о чем я говорю. Это дело рук Брайтера, я уверена. К сожалению, я знаю его слишком хорошо, чтобы сомневаться. И мне страшно подумать, что он может натворить, почувствовав, так сказать, свежую кровь. Он должен чётко знать границы дозволенного и понимать, что на каждое подобное его действие он встретит наше противодействие. С таким человеком, как Штефан, я считаю, нужно вести себя максимально строго, так как только страх наказания позволяет ему держать себя в рамках и выполнять действия, направленные на его лечение. Если он почувствует нашу слабину, то будет делать всё нам на зло лишь из-за своего ослиного упрямства! Я просто беспокоюсь о новом сотруднике.
- Тогда, может, стоит поговорить с ним? Рассказать о новом докторе, который будет работать с ним? Уверен, что можно найти способ договориться! – Пожал плечами Франц.
- Договориться? Франц, Вы неисправимый оптимист! – Всплеснула руками доктор Леманн. – Это же Штефан Брайтер! Для него любые договорённости с нами – пустой звук! Не нужно меня убеждать, я работаю с ним уже достаточно, чтобы это понять!
- Я бы сказал, что «ослиное» упрямство присуще не только Штефану, - хмыкнул доктор Дитрих и тут же обезоруживающе поднял руки, когда Леманн метнула в него строгий взгляд.
- Ты считаешь, стоит предупредить его, Франц? – Доктор Штайнмаер внимательно посмотрел на санитара.
- Можно было бы попробовать, - пожал плечами Франц.
- Конечно, тогда у него будет достаточно времени, чтобы придумать очередную пакость! – Хмыкнула заведующая отделением.
- Я считаю, что мы зря беспокоимся!
Доктор Леманн покачала головой.
- Тогда не говорите потом, что я вас не предупреждала, - ответила она, и чуть тише добавила, - хочется уже завершить эту историю, а не придумывать, как оправдать очередной ее поворот.
Однако Штайнмаер услышал её. Лицо его стало серьёзным. Он задумался над её словами и воспринял их всерьёз.
- А что ты думаешь, Альбрехт? Всё же не стоит его недооценивать. Может быть, на первое время повысить дозу лекарств?
- Это могло бы облегчить наше положение, - с расстановкой ответил доктор Дитрих, - но это может очень осложнить положение Штефана. Возможно, легкое успокаивающее... Я бы не хотел лишний раз подвергать его здоровье опасности.
- Хорошо, - согласно кивнул главврач. – Назначь ему успокоительное, а ты, Франц, смотри за Штефаном в оба. Доктор Леманн, постарайтесь, чтобы новый сотрудник получил всю необходимую поддержку.
- Сделаю, что смогу! – Кивнула Леманн, но ее голос прозвучал не очень уверенно.

08:30
Штефан, задумавшись, не заметил, как в палату вновь вернулся Франц. Санитар негромко окликнул его, стараясь не напугать. Когда же Штефан, наконец, соизволил взглянуть на санитара, тот, хлопнув его по плечу, произнёс:
- Ну что, готов к терапии, Штеф? Давай сюда шкатулку, я поставлю её обратно.
Пациент недовольно вздохнул.
- Когда ты вернёшься, то снова сможешь взять её. – Франц заметил враждебный взгляд. Он единственный мог понимать подопечного без слов. – Ох, Штефан не начинай снова… Ты прекрасно знаешь правила!

Я не хочу на терапию! Франц, скажи им, что я заболел! Ну, придумай что-нибудь!

- Брайтер, вот не смотри на меня так, будто я отправляю тебя в тыл врага! Ты сможешь увидеть в терапии много интересного, занятного и полезного для себя, если перестанешь считать её пережитком Святой Инквизиции!
Услышав слова о пользе данного мероприятия, Штефан скривился, словно от зубной боли.

Эй, а как же мои права?

Подопечный напустил на себя оскорблённый вид. Франц перехватил его обиженный взгляд.

«Ты что-то сказал?»

Кстати, мне положена какая-то материальная компенсация за то, что ты работаешь со мной?

Вернув шкатулку на тумбочку, санитар подмигнул Штефану.

«А разве я тебе не говорил, что в качестве компенсации, клиника оплатила дополнительные часы терапии для тебя? Там ты можешь излить своё горе, Штеф, по поводу того, какой бесчувственной сволочью оказался твой санитар!»

Я тебя ненавижу!

«А я тебя обожаю!»

Франц и Штефан уже давно привыкли к подобным зрительным пикировкам. Казалось, они запросто понимали друг друга без слов, как близкие друзья или родственники.
Одарив Штефана лучезарной улыбкой, Франц вывез его в коридор. Миновав спальный корпус, они очутились в другом коридоре, отличавшимся от предыдущего только тем, что вместо палат здесь располагались комнаты терапии, небольшой спортивный зал, комната для посещений и игровая. На стенах висели в стеклянных рамках рисунки подопечных, общие фотографии и доска с объявлениями. Воздух был наполнен приглушёнными звуками из терапевтических комнат и едва уловимым ароматом готовящейся еды из столовой на первом этаже. Франц толкнул одну из дверей, и они оказались в просторной, светлой комнате. Днём тут проходили сеансы терапии, а в свободное время пациенты могли играть здесь в настольные игры, общаться или смотреть телевизор, расположившись в удобных диванах с потёртой кожаной обивкой.
Сейчас, в комнате уже было довольно много народу. Подопечные сидели на стульях или в колясках, образуя полукруг. Все были в сборе – Штефан оказался последним. Пострадавшие накануне от его выходки пациенты недовольно засопели, увидев его надменную ухмылку, однако, заметив, что Штефан привязан ремнями к коляске, тут же просияли злорадными улыбками. Аутист же, лишь на секунду, удостоил Штефана пустым взглядом и вернулся к потрёпанному шнурку в розовых пальцах с обгрызенными ногтями.

Обиделся, Новенький? А тебя не учили, что стучать не хорошо? Ну, да ладно, я сегодня добрый! Хочешь ещё во что-нибудь поиграть?

Взгляд карих глаз откровенно смеялся.

«Я не хочу больше играть. Мне не нравится так играть»

Дело твоё! Ладно, не буду тебе мешать заниматься твоим, несомненно, интеллектуальным занятием!

Аутист недоумённо посмотрел на шнурок в своих руках, затем взглянул на Штефана, уловив в его словах что-то обидное для себя, но что именно, он так и не смог понять. Пожав плечами, Паскаль шумно втянул носом воздух, и продолжил наматывать шнурок на указательный палец.

«Ты мне не мешаешь…»

Ну, как освоился здесь?

Аутист, едва заметно, вновь пожал покатыми плечами и бесстрастно повторил слова Штефана, чуть шевеля потрескавшимися губами.

«Освоился. Здесь»

Зачем ты всё время повторяешь? Это глупо! Кстати, не хочешь извиниться передо мной?

«Да, извини!»

Штефан задумался. Он не ожидал столь быстрой победы. Настолько быстрой, что он даже не получил от неё удовольствия. Собеседник сидел, не поднимая головы, периодически вздрагивая всем телом.
В это время терапевт раздала пациентам небольшие кусочки белой глины, кисточки и стаканчики с краской. Проходя мимо Штефана и взглянув на стянутые ремнями запястья пациента, она покачала головой.
- Ничего, Штефан, я дам тебе лист бумаги и краски!
Вместо кисточки он получил трубочку для коктейля, чтобы с её помощью, втягивая ртом краску, брызгать ею на холст. Штефан остался совершенно безразличен к этому. Он поглядел на Аутиста поверх холста, тот сидел, неуверенно разминая глину в пальцах.

Спорим, они продают всё это, что мы тут делаем, а потом на вырученные деньги покупают новые шокеры!

Аутист вздрогнул и поднял на Штефана испуганный взгляд, очевидно вспомнив, как вчера санитар ударил его какой-то жгучей трубкой.

«Правда?»

Здесь есть комната с одним чудным устройством, которое с удовольствием бы заполучило твою рыхлую тушу! Тогда увидишь, что я был прав!

Штефан беззаботно уставился в окно, давая понять, что разговор закончен и больше ему не интересен. Тем не менее, он успел заметить во взгляде собеседника страх и любопытство, которое тот непременно захочет удовлетворить. Как он и ожидал, вопрос Аутиста последовал почти мгновенно.

«Зачем ты так? Я не хочу… Не хочу»

Тебя никто не спросит, глупая твоя голова!

Штефан вновь отвернулся к окну, рассматривая больничный заснеженный двор, с темнеющими деревьями парка, обнесённый высокой оградой.

«Штефан?»

Отвяжись! Ты мне надоел! У тебя слишком много вопросов!

До конца терапии Аутист больше не задал Штефану ни одного вопроса, но тот заметил, что Паскалю это давалось с большим трудом. Он впервые в жизни встретил с человека, с которым мог поговорить так, как действительно умел, не преодолевая барьер своей болезни.

11:15
Как и обещал Франц, до обеда они успели погулять в парке. Штефану было приятно вдыхать холодный воздух и ощущать прикосновения снежинок к своей коже, не смотря на то, что приходилось часто моргать и щуриться, когда они попадали на ресницы. Утренняя метель отнюдь не утихла к обеду, поэтому Францу было несколько тяжело везти коляску по утопающей в снегу аллее. Чёрные деревья нависали над ними, переплетаясь причудливо изогнутыми ветвями между собой. В парке было очень тихо, никто больше не захотел гулять в такую погоду, и Франц со Штефаном оказались в нём совершенно одни. Остановившись у одной из скамеек, санитар снял со Штефана перчатки и, зачерпнув рукой снег, вложил его в ладони подопечного. В полной тишине пациент сосредоточенно наблюдал, как тает в его руках холодный комочек.
- Быть может, ты хочешь скатать снежок, Штеф? – Ответа не последовало, однако, дождавшись, когда крошечная льдинка совсем превратится в воду, Штефан сжал ладони в замок, показывая, что больше не хочет трогать снег.
- Ладно, как скажешь! Хотя согласись, погода сегодня классная для игры в снежки! – Франц вздохнул и развернул коляску по направлению к больничному корпусу. Конечно, ни Францу, ни Штефану не хотелось возвращаться в это неуютное, душное строение с неприглядными стенами из потемневшего красного кирпича, но время для прогулки подходило к концу. И хотя Штефан был практически ничем не занят, его время было строго подчинено больничному распорядку, в котором на прогулки в зимние месяцы выделялось не более сорока минут в день.

12:30
К удивлению Франца, с обедом особых проблем не возникло. Штефан покорно выпил положенное лекарство из пластикового прозрачного стаканчика и съел практически всю порцию картофельной запеканки, хотя до этого обычно наотрез отказывался даже попробовать подобное блюдо. В качестве поощрения за хороший аппетит, он получил десерт в виде чашки горячего шоколада.

13:33
Когда я понял, что никогда больше не смогу жить дома, то испытал некое удовлетворение. Попытки родных разговорить меня или заставить двигаться ужасно раздражали, и теперь я был рад, что больше их не увижу. Никто больше не посмеет прятать от меня шкатулку. Однако вскоре я понял, как ошибался. Жизнь в больнице обязывала меня следовать установленным в ней правилам. Сеансы психотерапии, лечебная гимнастика, процедуры занимали практически всё моё время. Ещё позже, когда прошла первая эйфория от пребывания в Лабиринте и того, что он мне давал, я ощутил глубокую апатию. Это случилось, когда я понял, что мои родственники больше не приходят навещать меня. Господи, я даже не мог вспомнить, когда они приходили в последний раз. Я почти не помнил их лиц. Сначала они приходили часто. Почти каждый день. Я не хотел их видеть, они мешали, отрывали от мыслей о Лабиринте. В то время я думал о нем почти всегда, мечтал, что когда-нибудь смогу стать не просто Хранителем, а хозяином этого странного мира. Они приносили сладости, но я не чувствовал вкуса. Радости Лабиринта были в сотни раз ярче, слаще, чем самые лучшие конфеты. А потом... А потом Лабиринт начал требовать. Он сделал это внезапно, и тогда я понял, что за все надо платить. Лабиринт обманул меня.
Мне было горько. Я отдал ему все, и что получил взамен? Не свободу - рабство. В этот раз я ждал их. Зачем, я и сам не знал. Может быть, тогда я хотел понять, что есть надежда. Дни шли, недели сменяли одна другую, но они так и не вернулись. Я по-прежнему лечился в частной клинике, сначала в одной, потом меня переводили, а это значило, что деньги на мой счет поступали регулярно, но своих родителей с тех пор я больше не видел.
Никто особенно не интересовался мной, и к этому я скоро привык, но невозможность контролировать свое тело в первое время доводила меня до исступления. Лабиринт забрал родных, друзей, обычную жизнь, дав мне взамен безграничные возможности в своих стенах, но в них и только в них. Вне извилистых дорожек Лабиринта я стал беспомощным. Только теперь, оглянувшись на прошедшие месяцы, я понял, что моя жизнь закончена. Моя привычная жизнь. Я всегда был довольно подвижным и энергичным ребёнком, занимался футболом и плаванием, а теперь не мог даже самостоятельно надеть носки или застегнуть пуговицы на рубашке, поесть или принять душ. Мне пришлось долго привыкать к своей беспомощности и полной зависимости от других людей. Они могли дать мне что-то, если я был хорошим, и отругать, если моё поведение не оправдывало их ожиданий.
Я не сразу понял, что Лабиринт словно разделил мои возможности на два мира. В моей обычной жизни он полностью контролировал мое тело и не давал возможности совершать какие-либо действия физически. Может, боялся, что я избавлюсь от шкатулки, как только появится возможность. Трудно сказать, очень часто я не могу понять его извращенную логику. Но мои мысли в этой части существования Лабиринт контролировать мог не так часто, как в своих стенах, равно, как и разговаривать со мной. В переплетениях же коридоров Лабиринта мое тело слушалось безупречно, но все мысли превращались в субстанцию, которую словно препарировали снова и снова, пытаясь уловить хотя бы намек на неповиновение. Сначала Лабиринт жестоко наказывал даже мысли, противоречащие его воле, но потом словно бы возросло его доверие ко мне, и он стал разрешать мне маленькие вольности, но я все равно должен был быть очень осторожен.

14:00
В это время всем пациентам положено было находиться в палатах, в клинике был специально выделен час для полуденного сна, чтобы подопечные могли передохнуть, после утренних занятий с терапевтами. Многим пациентам разрешалось использовать это время на своё усмотрение, единственным условием было лишь нахождение в палате. Эти счастливчики могли во время тихого часа негромко слушать радио, читать или уделить внимание своему хобби. Недавно подопечным предложили новое занятие – раскрашивать картинки со сложными, затейливыми узорами или мастерить макеты из картонных деталей. Они с большим энтузиазмом откликнулись на подобное новшество и теперь любую свободную минутку стремились посвятить увлекательному хобби. Видя такое рвение со стороны пациентов, администрация клиники решила устроить небольшую выставку в день, когда родные и близкие подопечных, приедут навестить их перед Рождеством.
Пациентам в отделении Штефана повезло меньше. Поскольку здесь содержались неспокойные и даже агрессивные пациенты, им положено было проводить час отдыха в кровати, чтобы их психика не утомлялась.
Штефану нравилось это время дня. Его оставляли в полном покое, и он мог отдаться своим фантазиям, размышлениям или мечтам. В этот дневной час он принадлежал только себе: ни Лабиринту, ни врачам, ни даже Францу. Иногда он, даже сам того не желая, засыпал, убаюканный тишиной и плавным течением собственных мыслей.
Однако сегодня ему не хотелось ни о чём думать, он действительно хотел заснуть, но по закону подлости, как только Франц уложил его в постель, сон улетучился. Обмануть подсознание и улизнуть в «царство Морфея» от пугающих его размышлений не удалось. Его одолевали тревожные мысли, не дававшие покоя с самого утра, и Штефан заранее страшился того любимого им часа, когда он мог побыть наедине с собой. Он понимал, что именно тогда, когда он останется один, ему придётся встретиться лицом к лицу с этими фантомами.
Давно известен психологический факт, когда, стараясь не думать о чём-то, в один момент осознаёшь, что думаешь только об этом. Что называется «Не думайте про полосатого слона». Да-да, именно о нём вы сейчас и подумали. Навязчивые мысли терзают, будто сорвавшиеся с цепи бульдоги, словно хотят разорвать в клочья измученное сознание своими острыми зубами, брызжа при этом слюной. Чем яростнее вы пытаетесь их отогнать, тем сильнее они впиваются в вас, стараясь ухватить покрепче. На них не действуют ни уговоры, ни угрозы.
Он лежал в кровати и смотрел в потолок, понимая, что остался совсем беззащитным перед этими невидимыми, но такими осязаемыми монстрами. Штефан действительно ощущал их навязчивое присутствие всем телом. Тяжелые, мучительные мысли просачивались в сознание, будто извне. Он не мог и не хотел признавать их своими, считая, что они могут отравить его разум, подавить волю и превратить в трусливого щенка с поджатым, дрожащим хвостом. Всё утро он старался отогнать размышления, которым отдал прошлую ночь. Почвой для этих ядовитых семян, послужил вчерашний визит доктора Леманн к нему.

Было около половины одиннадцатого, когда она зашла в мою палату, совершая обязательный вечерний обход. Обычно этим занимался старший санитар, но когда была её смена, этим она всегда занималась лично. Я не спал, просто лежал и разглядывал тени на потолке, которые отбрасывали предметы, выхваченные из мрака светом ночника. Ночник был обязателен, так они могли быстро понять, всё ли с тобой в порядке, когда заглядывали в палату при ночном обходе. Так я лежал, увлечённый созерцанием причудливых образов, которые рисовала моя фантазия, когда я смотрел на тени. Поэтому совершенно не слышал, как Леманн вошла в палату, я не успел притвориться спящим.
- Не спится, Брайтер? – Доктор подошла ближе. Она проверила, хорошо ли закреплены ремни на моих запястьях и лодыжках, хотя это было излишне – меня всегда привязывали крепко. Она определённо хотела что-то сказать, но почему-то медлила. Наконец, посмотрев на меня и улыбнувшись краешком губ, она задала вопрос. – Тебе нравится в этой клинике, Штефан? Я имею в виду, понимаешь ли ты, насколько тебе повезло, что ты оказался именно здесь, а не в муниципальной психиатрической больнице? До того, как начать работать здесь, я проработала в одной из таких клиник, и смею тебя заверить, что по сравнению с ней, наша просто курорт.
Я смотрел на неё, пытаясь понять, к чему она клонит.
- Что ты пытаешься доказать своим поведением, Штефан? Да-да, именно «доказать», я ведь знаю, что твои действия и поступки совершенно осмысленны. Можешь продолжать строить из себя дурачка и дальше, но ты вовсе не болен психически. Да, ты не болен! У тебя какая-то иная причина, по которой ты являешься для нас тем, кем являешься. – Леманн замолчала, пристально посмотрев мне в глаза. Затем, коснувшись рукой ремня на моём левом запястье, вновь усмехнулась краешком губ. – Хотя ты и не болен, я считаю, что психиатрическая клиника – самое подходящее место для тебя. Дело только в том, мой дорогой, что ты совершенно не ценишь нашей доброты и снисходительности по отношению к тебе! Доброты, которой вовсе не заслуживаешь… Но даже наше терпение может иссякнуть. Ты ходишь по тонкому льду, Штефан, не подозревая, что скрывается за ним. Знаешь ли ты, во сколько больнице обходится твоё содержание? Нет?
Леманн вопросительно подняла бровь и усмехнулась, уловив мелькнувшее в моих глазах замешательство. Я всё ещё не мог понять причину, по которой она говорит мне всё это.
- И всё, чем ты платишь взамен, это затеваешь драки, калечишь пациентов и совершенно не уважаешь медицинский персонал. Но за всё в этой жизни нужно платить, Штефан! Это частная клиника и условия в ней, как я уже сказала, довольно комфортные. За комфорт наших пациентов платят их родственники или же различные фонды и спонсоры, ожидая от наших подопечных посильной отдачи на благо общества. Уже несколько раз поднимался вопрос о твоём переводе в государственную клинику, но доктор Штайнмаер слишком жалеет тебя. Он единственный, кто взялся за твое лечение, когда все другие отказались, считая, что единственный способ справиться с тобой - это лоботомия. И это будет для тебя самым гуманным окончанием истории, если тебя переведут и отсюда. Однако доктор Штайнмаер пытается найти возможности для того, чтобы ты остался здесь. Это не так-то просто, Брайтер! Прогресса в твоём лечении нет и содержать тебя здесь становится слишком дорогим удовольствием.
Теперь уже я, не отрываясь, смотрел на неё, ощущая неясную тревожность.
- Поэтому если ты не станешь паинькой, дорогой мой, и не начнёшь сотрудничать с терапевтами и врачами, то очень скоро окажешься в государственной больнице со строгим содержанием. Чтобы ты более ясно представил, с чем тебе придётся столкнуться, приведу несколько примеров обращения с пациентами в подобных местах.
Леманн почти с материнской заботой подоткнула мне одеяло с боков, улыбаясь фальшивой приторной улыбкой.
- Тебе ведь знакома процедура ЭКТ? – Она, прищурившись, смотрела, как я непроизвольно сглотнул при упоминании электрошока. – А теперь представь себе полсотни сеансов! Искусственная кома, когда ты неделями лежишь привязанный в растяжку на кровати, с трубками и катетерами. Сеансы инсулинового шока? Ну, как? Нравится? Там больше не будет добренького Франца, готового часами сидеть с тобой в столовой, ожидая, когда ты соизволишь съесть завтрак! Санитары в таких местах не нянчатся с агрессивными и неуравновешенными пациентами. Насилие – обычное дело в подобных заведениях. И правда будет на их стороне, Штефан. Думаешь, кто-то там заступится за тебя? Ошибаешься! Ты ведь просто обычный буйный сумасшедший, который требует усиленных мер надзора! Поверь, их ты прочувствуешь там в полной мере.
Доктор приблизила своё лицо ко мне и, понизив голос, произнесла:
- Подумай об этом на досуге, Штефан! Хороших снов!

- О чём задумался, Штеф? – Спросил Франц, видя, что подопечный не спит, а лежит, уставившись потолок отрешённым, стеклянным взглядом.
Услышав голос санитара, Штефан от неожиданности едва не подпрыгнул на месте.
- У тебя ведь сегодня уже нет никакой терапии, верно? – Франц просматривал расписание, прикреплённое к доске на стене, ведя пальцем по разлинованному листу. – Да, точно! Но не думай, что я дам тебе сидеть тут без дела!
Штефан задумчиво посмотрел в окно, хотя на улице уже начало темнеть и находясь в освещённой палате, трудно было что-то разглядеть, кроме своего отражения в стекле.
- Знаешь, народ там, в холле, украшает ёлку, думаю, мы можем присоединиться! Давай, хватит грустить!
Штефан закатил глаза, но Франц не уступил.
- И вовсе это не глупость!
В холле действительно полным ходом шло украшение ёлки. Здесь было не так душно и жарко, как в палате, но свет электрических ламп оставался таким же давящим и тяжёлым, отчего движения пациентов и персонала, занимающихся украшением, выглядели замедленными и неестественными, какими-то кукольными.
Однако же во всём чувствовалось приближение праздника: ёлочный запах, вместо надоевшего химического запаха порошков и дезинфекции, гирлянды на дверях корпуса и в коридорах, робкие улыбки пациентов, обнаруживших маленькие подарки в своих календариках-Адвентах.
- Роберт, передай мне коробку с гирляндой, пожалуйста! – Попросил один из санитаров.
Подопечный засуетился у сваленных в кучу разноцветных коробок и свёртков.
Штефан с отвращением наблюдал за попыткой выслужиться перед медицинским персоналом, словно это могло гарантированно спасти от возможной боли в последующем.
Остальные пациенты, тоже вяло заелозили в поисках неизвестно чего.
На венке Адвента уже зажгли вторую свечу.
- Вы только посмотрите, кто к нам пожаловал! – Дурашливый возглас принадлежал одному из санитаров, невысокому парню лет двадцати трех с ярко-красными волосами, который по случаю украшения елки намотал себе на шею целую тонну мишуры, отчего стал похож на взъерошенного попугая.
- Штефан Брайтер, собственной персоной! – Санитар направился к Штефану и Францу, отвешивая на ходу шутовские поклоны. – Ты был хорошим мальчиком в этом году, Штефан? А то Святой Николас рассердится и забудет принести тебе подарок!
- Заткнись, Алекс, - беззлобно отозвался Франц, - а не то, вместо этой мишуры я намотаю тебе на шею твой длинный язык.
Штефан хмыкнул, заметив, что у парня на лице имеются проколы от пирсинга. Вероятно, он вынимал украшения перед началом смены, чтобы особо резвые подопечные не использовали это его увлечение против него самого.
- Да ладно тебе, Франц! – Алекс хлопнул санитара по плечу. – Я же шучу!
- Спасибо, что предупредил, - рассмеялся Франц.
- Шучу! – Повторил санитар и, наклонившись к Штефану, подмигнул. – Святой Николас никогда не забывает приносить подарки! Ты всегда можешь рассчитывать на свой уголёк!
Тут Франц отвесил балбесу Алексу оплеуху. Тот отпрыгнул и примирительно поднял руки.
- Иди уже, Алекс! Принеси пользу обществу!
- Эй, ты же не обиделся на меня, Штефан? Вот видишь, Франц, он не в обиде!
На губах Штефана возникла плотоядная улыбка. В глазах появился блеск, не обещающий санитару Алексу ничего хорошего, если тот станет к нему цепляться.
От Франца не ускользнуло это изменение в Штефане.
- Отвали, Алекс! А ты не обращай внимания! Понял? – С нажимом произнёс он, заглянув в глаза подопечному.

Господи, Франц, неужели ты думаешь, что я настолько глуп, чтобы обижаться на человека, чей уровень IQ ниже, чем температура за окном?

Санитар хмыкнул, но тут же поспешил скрыть улыбку.
- Алекс! Франц! Помогите, пожалуйста, с теми ящиками!
- Уже идем! – Отозвался Алекс и скрылся, бубня что-то об этой «здоровой лосине», которая не понимает шуток.
- Я не надолго, Штефан. – Франц пытливо посмотрел в его лицо. – И постарайся хотя бы сделать вид, что тебе весело. Серьёзно, это всё довольно мило!

Прости, Франц, но ты забыл объяснить, что тут надо считать веселым. Сплошной фарс. Интересно, есть ли в этих стенах хоть что-нибудь настоящее, кроме рафинированной лжи? Они лгут даже себе, и с упоением верят в эту ложь. Как это надоело! Зачем ты привез меня сюда, Франц?! Одно и то же! Скука смертная.

«Слушай, злюка, убери, наконец, свои шипы и попробуй просто хорошо провести время! Это же лучшее время в году, а ты сидишь с кислой физиономией!»

Штефан с тоской в глазах обозревал суетящуюся вокруг елки толпу.

Как будто вся клиника сюда сбежалась...

Тем временем на елку повесили гирлянду из лампочек, предварительно освободив всех пациентов, запутавшихся в проводах.
Момент установки звезды смахивал на сюжет о том, как люди пытались построить лестницу в небо и увидеть на облаке Бога. Десятки рук тянулись вверх, словно поддерживая звезду, а заодно и санитара, пытающегося закрепить её на ёлочной макушке. Когда же цель была достигнута, и звезда оказалась на своём почётном месте, все счастливо выдохнули. За исключением Штефана, разумеется.
- Внимание! Включаю! – Тоном фокусника объявил Алекс и воткнул вилку удлинителя в розетку. – Вот чёрт!
Раздался хлопок, на миг сверкнула белая вспышка, и свет погас. И вдруг огненный всполох осветил перепуганные лица всех, находящихся в холле. Сильно запахло гарью и паленой пластмассой.
- Ящики с мишурой загорелись! – Закричали в толпе. – Тушите скорей! Что там с генератором?!
Кто-то из подопечных заголосил, его вопль подхватили десятки глоток. Персонал заметался по комнате. Кто-то пытался тушить огонь, но огнетушитель почему-то не работал, кто-то безуспешно пытался вывести пациентов. Огонь все разрастался. Противно запахло гарью и жжёной пластмассой. Началась паника, в дверях образовался затор. На одном из подопечных вспыхнула одежда, и он, подобно живому факелу бродил в толпе. Штефан приоткрыв рот, разглядывал, как обгорает тело бедолаги, иступлённый крик которого, тонул в жутком треске и надрывном звуке пожарной сигнализации. Пламя перекинулось на портьеры, и оно оранжевыми змейками поползло по стенам. Огонь освещал перекошенные ужасом лица, Штефан видел санитара Алекса, разбрасывающего в стороны подопечных и коллег и прорывающегося к выходу. Откуда-то сверху хлынула вода, однако пламя было слишком сильным, чтобы этого количества воды хватило для тушения. Огонь распространился за считанные мгновения. Густой едкий дым заволакивал помещение, мешая пленникам бушующего пожара сориентироваться и найти выход.
И глядя на все это, Штефан улыбался. Они все получили то, что заслуживали!
- Штефан? – Голос Франца вернул к реальности, словно холодный душ. – Не спи – замёрзнешь!
Штефан огляделся. Комнату озарял все тот же желтый свет, в центре стояла переливающаяся огнями елка, а санитар Алекс грозно надвигался на стоящего с хитрым видом подопечного, у которого изо рта торчал, словно странный язык, большой кусок ваты.

19:20
В комнате отдыха персонала доктор Леманн заварила кофе и села за широкий стол, поставив чашку с горячим напитком перед собой. Она была в растерянности и хотела привести сумбурные мысли в порядок.

«Ох, Кристиана, что же теперь делать? Штайнмаер совершенно не слышит тебя, когда ты говоришь о необходимости более строгого надзора за этим мальчишкой! Франц слишком разбаловал его!»

Она рассеяно обводила пальцем узор на скатерти.

«Как им объяснить, что бывает, если парни подобные Штефану, получают неограниченную свободу и теряют контроль? Им не приходилось видеть, как из-за этой мнимой свободы погибает самый дорогой тебе человек. Твой ребёнок… Но ты уже ничего не можешь сделать. Не можешь исправить»

Она сделала глоток из кружки и поняла, что кофе уже остыл. Отставив кружку в сторону, доктор Леманн провела рукой по волосам.

«Свобода! Та свобода, которую они хотят дать Штефану, губительна для него! Он получает здесь лишь иллюзию свободы, поэтому я готова отнять её у Штефана в обмен на его лечение. Целенаправленное лечение под жестким контролем. Только так он получит истинную свободу, но Штефан не желает это понимать. Значит, пока он этого не осознает, его содержание будет строгим.
Они все считают меня мегерой, но если я не сыграю свою роль как должно, они потеряют над Брайтером контроль. Пока я здесь я этого не допущу, в первую очередь ради него самого. Он должен получать лечение, а не участвовать в детской игре»

21:00
От ужина Штефан отказался. Перед сном Франц дал ему лекарства, затем помог принять душ и уложил в постель.
- Спокойной ночи, Штеф! Приятных снов! – Санитар включил ночник у кровати подопечного и направился к двери.

Будь спокоен, Франц! Сегодня ночью я точно увижу чудесный сон.</i.

(13 424)
Она не понимала, где находится. Ей казалось, что это только сон, но она почему-то никак не могла проснуться. Её пугало это место. Она брела по бесконечному коридору с грязными обшарпанными стенами и множеством дверей. Мрачная, наполненная
зловещим трепетом, тишина. Атмосфера этого места была больной, недоброй, давящей и какой-то мучительно дисгармоничной. Пахло сыростью и затхлостью. Покачивающиеся тусклые лампочки. Холодно. Почему здесь так холодно? Какой-то сквозняк. От страха стало сводить живот. Не отпускало ощущение, будто кто-то наблюдает за ней из темноты. Да, определённо это место с живым интересом смотрит на неё отовсюду. Оно знает о ней, чувствует в себе.
- Привет, док! – Раздался сзади приятный, но насмешливый мужской голос.
Она боялась повернуться и посмотреть на человека, стоящего за её спиной. Какой-то интуитивный страх сковал все мышцы. Незнакомец терпеливо ждал. Всё же сделав над собой усилие, она обернулась и задохнулась на миг.

«Нет. НЕТ! Это не может быть он!»

Перед ней, опираясь на трость, стоял Штефан Брайтер, облачённый в красного цвета фрак. На голове его был цилиндр.
- К-кто ты?
- Разве Вы не узнаёте меня, доктор Леманн?
- Но это не можешь быть ты! Ты должен быть в больнице! Что происходит?
- Не надо кричать. Я сейчас вкратце обрисую Вам ситуацию. Вы у меня в гостях, док. И на правах хозяина я подготовил для нас досуг.
- Что ты несёшь? Где я? Выпусти меня!
- Так-то Вы отвечаете на гостеприимство? – Усмехнулся Штефан, однако взгляд его остался высокомерно враждебным. – Я знаю, что Вам было бы приятнее видеть меня привязанным к койке, но тут один нюанс, док,…неужели вы все настолько наивны, что полагаете, будто меня удержат ваши ремни? Глупцы! Они удерживают меня только до тех пор, пока Я этого хочу! Так Вы не хотите узнать, какую программу я разработал на вечер?
Внезапно погасли все лампочки, и доктор оказалась в кромешной темноте. Она прислушалась. Тишина, если не считать стука собственного сердца.

<i>Детский ужас, что забыт
Воскрешает Лабиринт.
Хочешь выжить - поспеши
В Лабиринт своей души.

- Брайт…Штефан? – Нет ответа.
Доктор огляделась в надежде хоть что-то разглядеть вокруг себя. Отступив на пару шагов, она услышала лёгкий шорох за спиной. Резко обернувшись, доктор не смогла сдержать вопль. Перед ней, подвешенный к потолку и подсвечиваемый тусклой одинокой лампочкой, висел её сын Генрих. Он был игроком и однажды не смог рассчитаться с долгами. Леманн первой нашла его тогда, висевшего в петле. Лицо его было бледно-серым, бесцветные губы, тёмные провалы вместо глаз. Руки свисали вдоль тела, слегка покачиваясь, словно плети. И весь мир тогда в одночасье погас для неё. Погас вместе со взглядом её ребёнка.
Доктор, зажав ладонью рот, стала отступать. От страха хотелось кричать. Но она ещё больше боялась сейчас нарушить эту звенящую тишину. Она крепко зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела, что теперь перед ней не Генрих - в петле висел Штефан Брайтер. Вдруг труп поднял голову и, уставившись на неё тёмными глазницами, отчётливо произнёс «Буу!»
Доктор закричав, бросилась бежать прочь, не разбирая дороги. Она не видела как «труп» вернул себе нормальный цвет лица и громко засмеялся.

Думаете, я играю не по правилам, док?

Потом, раскачиваясь в петле, стал напевать себе под нос какую-то песенку. Его лицо, то освещалось лампочкой, то снова погружалось во тьму, будто тая в ней.

Открываешь дверь во тьму,
Хриплый крик, и ты в плену.
Вот досада! В темноте
Ты качаешься в петле.
Хочешь выжить - поспеши
В Лабиринт своей души.

Доктор Леманн бежала по коридору, дёргая за ручки закрытых дверей, в надежде, что хоть одна окажется открытой. Возможно, за одной из них скрывается выход. Она слышала в ушах шёпот, похожий на шипение ядовитой змеи. «Ты не скроешься! Потому что здесь Я судья! Здесь всё будет так, как я хочу!» Когда сил на бег уже не осталось, пришлось остановиться и отдышаться. Господи, что это за место? Как она могла очутиться здесь? Тут доктор Леманн заметила, что в нескольких метрах от неё одна из дверей оказалась приоткрыта. Из проёма исходило мягкое свечение. Женщина осторожно потянула дверь на себя и та открылась с лёгким скрипом. Стоило ей войти в комнату, как дверь тотчас захлопнулась. Она подёргала за ручку. Тщетно. Оглядевшись, доктор Леманн поняла, что находится в каком-то огромном старинном зале. Тут отсутствовали окна, и, казалось, у помещения нет углов, так как они были скрыты во мраке и, казалось, таили в себе неведомую опасность. Посередине зала находился большой массивный стол овальной формы. Кроме белоснежной скатерти на нём ничего не было. Вокруг стола стояли пустые стулья, обитые бордовым бархатом. У ближайшей к двери стороны стола, возвышалось огромное кресло, больше похожее на трон. Его причудливый силуэт выделялся на общем фоне. Приглядевшись, доктор Леманн увидела, что спинку кресла украшают вырезанные в дереве изображения гоблинов и прочих уродливых тварей. В комнате было очень тихо. Неровное пламя свечей, стоявших прямо на полу в изогнутых подсвечниках, отбрасывало на стены причудливые, кажущиеся живыми, тени и образовывало вокруг себя островки нежно-жёлтого света. Пахло плавящимся воском, старыми книгами, пылью, тёплым камнем и ещё чем-то едва уловимым, пряным и будоражащим. Осторожно ступая по скрипучему паркету, доктор Леманн начала медленно огибать стол. Повернув голову, она поняла, что оправдались её худшие ожидания. Подрагивающий свет свечей выхватил из темноты хищно притаившуюся фигуру. В огромном кресле сидел Штефан. Одной рукой он придерживал на колене цилиндр, а другой опирался на трость. На его губах играла едва уловимая улыбка.
- Я уже боялся, что Вы заблудились, док! Было бы обидно, если бы Вы опоздали к банкету, устроенному в Вашу честь. Но не переживайте! Вы как раз вовремя! – Штефан мило улыбнулся и посмотрел на доктора Леманн.
- Ч-что? – Она не узнала свой дрожащий, срывающийся от страха голос. Глаза испуганно забегали.
- Банкет. – Повторил Штефан так, словно что-то объяснял несмышленому ребёнку. В подтверждение своих слов, он обвёл рукой стол.
Доктор проследила за жестом. Глаза её изумлённо расширились. Теперь весь стол был изящно сервирован посудой из белого фарфора. Тут же стояли подносы и судки со всевозможными яствами.
- Я разолью вино. Вы не возражаете? – Штефан поднялся и, обойдя стол с другой стороны, подошёл к бутылкам, затем ловко наполнил два бокала. Она внимательно следила за его плавными уверенными движениями. Они усыпляли её, гипнотизировали. Спокойствие и обманчивая любезность Штефана пугали больше, чем открытая враждебность. К тому же, омут его тёмных глаз не обещал ничего хорошего.
- Не откажите. – Штефан, подойдя ближе, протянул ей бокал. Было видно, что он упивается этой игрой, получая несравненное наслаждение от производимого впечатления и предвкушения чего-то большего. Ощущение собственного всемогущества пьянило его, как вино.
Доктор Леманн, делая глоток, смотрела на него, не отрываясь. Какой странный вкус…Она почувствовала вкус алкоголя и чего-то ещё.

«Нет, это не вино…это…это…о, боже…это же кровь!!!»

Штефан счастливо рассмеялся, явно довольный её реакцией. Так мог бы смеяться ребёнок, которому удалось удивить родителей.
- Мой коктейль не пришёлся Вам по вкусу? Тогда может что-нибудь из еды порадует Вас больше?
Она посмотрела на стол, и её едва не стошнило. Из горла вырвался истеричный вопль. Вся еда оказалась гнилой. В тарелках со зловонными остатками теперь копошились черви. Между столовыми приборами туда-сюда сновали крысы, предвкушающие обильную трапезу.
- Чего ты хочешь, Штефан? Отпусти меня! Это какой-то абсурд! Сон. Просто страшный сон! Всё это нереально. – В отчаянии прошептала доктор Леманн, ещё раз оглядев странную комнату.
- А что есть реальность, док? – Он подошёл настолько близко, что она могла чувствовать его тёплое дыхание на своей коже. – Как знать, может этот мир, сотворённый силой мысли, куда реальней того, в котором Вы привыкли находиться. Полагаете, роль, которую Вы играете – это и есть Вы! Но что значит эта роль здесь и сейчас? Я помогу Вам снять маску и встретиться со страхами Вашей души. Поиграем, док? По моим правилам!
Губы Штефана были совсем близ