Культурно-исторический тип

Культурный паттерн

Культурный текст

Культурный шок — первонач. реакция индивидуального или группового сознания на столкновения индивида или группы с инокультурной реальностью. Ситуация Ш.к. — это ситуация конфликта между привычными для индивида ценностями, нормами, языком, повседневными практиками, характерными для той среды, к-рую он покинул, и теми ценностями, нормами, языком, повседневными практиками, что характерны для новой среды, в к-рой он оказался. Ш.к. в большей или меньшей мере испытывают все, попадающие впервые в инокультурную среду (туристы, эмигранты и т.д.). Сила шоковой реакции определяется глубиной различий между прежней и новой культурами; психол. характеристиками личности — ориентационными способностями, степенью ригидности или пластичности; наличием или отсутствием элементов старой культурной среды, напр., семьи, друзей, к-рые индивид “переносит” с собой в новый культурный контекст; степенью открытости или закрытости представителей новой культуры, с к-рьши контактирует индивид. Ш.к. также может иметь место на уровне группового сознания, когда в инокультурную среду перемещаются целые группы (напр., в случае массовой эмиграции), либо когда в результате интенсивной культурной диффузии возникает ситуация конфронтации между старыми и новыми ценностями, нормами, моделями поведения. Выделяется четыре способа преодоления конфликта, порождающего Ш.к. Геттоязация: приезжие связываются между собой и образуют внутри новой для них культуры изолированные анклавы (гетто), где сохраняют и поддерживают традиц. для них модели культурного поведения. Примером могут служить имеющиеся практически во всех крупных зап. городах чайна-тауны, инд., малайские или рус. (Брайтон-Бич в Нью-Йорке) кварталы — гетто. Ассимиляция: приезжие пытаются целиком приспособиться к новой для них культуре, усвоить ее нормы, ценности, поведенческие модели, полностью отказавшись от наследия, той культуры, к-рую они покинули. Взаимодействие: попытка найти некую среднюю линию, совместить элементы старой и новой для индивида культур. Взаимодействие может организовываться двояко: либо пришельцы будут пытаться сочетать в своем поведении нормы обеих культур, стараясь наладить межкультурную коммуникацию, обогатить как свою собств. культуру, так и ту, в к-рую они прибыли, либо они станут делить свою жизнь на две половины, одна из к-рых посвящена новой, другая — старой культуре. Например, рабочие из Турции или Индии, занятые на производстве, на работе будут руководствоваться обязат. для исполнения правилами совр. индустриального труда, а дома, в семейной жизни будут практиковать свои традиц. обычаи и нравы. Колонизация: новоприбывшие будут всячески пропагандировать, навязывать проводить в жизнь свои собств. модели поведения, противопоставляя их тем, что традиционны для культуры, в к-рой они оказались. Последнее происходит в результате завоеваний, как военных, так и мирных, а также в ходе модернизационных процессов. Термин “колонизация” в данном контексте не имеет оценочного оттенка, это — ценностно нейтральное понятие; речь идет о культурной колонизации, полит, колонизация — лишь частный случай культурной колонизации, далеко не самый радикальный по своим последствиям. Ш.к., если брать его в более широком смысле, как философско-культурную или даже философско-истор. категорию, оказался едва ли не решающим фактором возникновения и становления наук о культуре. Сообщения путешественников и миссионеров 12-17 вв., описавших бесконечное множество новых стран и народов, вызвали в Европе своего рода Ш.к., следствием к-рого оказалось открытие феномена культуры и открытие поля культурных исследований.

Культурогенез — процесс появления и становления культуры любого народа и народности в общем и появления культуры как таковой в первобытном обществе. На данный момент не существует единой теории появления культуры. Орудийно-трудовая теория Данная теория является одной из самой распространённых. Её автор, Фридрих Энгельс, Сознание возникло в той группе приматов, которая чаще других пользовалась предметами. Это было замечено эволюцией, что привело к освобождению верхних конечностей для общения их с предметами. Концентрация внимания на верхних конечностях привела к увеличению области головного мозга, отвечающей за связь с этими конечностями (лобные доли).

Культурогенез — один из видов социальной и истор. динамики культуры, заключающийся в порождении новых культурных форм и их интеграции в существующие культурные системы, а также в формировании новых культурных систем и конфигураций. Сущность К. заключается в процессе постоянного самообновления культуры не только методом трансформационной изменчивости уже существующих форм и систем, но и путем возникновения новых феноменов, не существовавших в культуре ранее. время.

Структурно в К. можно выделить такие частные процессы, как генезис культурных форм и норм, формирование новых культурных систем человеч. сооб-в (социальных, этнич., полит., конфессиональных и др.), а также межэтнич. культурных общностей и истор. типов культурных систем, отличающихся спецификой своих экзистенциальных ориентаций.

Генезис культурных форм можно структурировать на фазы инициирования новаций (“социальный заказ”, творческий поиск и т.п.), создания новых культурных форм, “конкурса” их функциональной и технол. эффективности и внедрения отобранных в ходе “конкурса” форм в социальную практику интерсубъектного воспроизводства и интерпретирования. Генезис культурных норм по существу является продолжением формогенеза, при к-ром в процессе интеграции форм в социальную практику часть из них обретает статус новых норм и стандартов деятельности и взаимодействия в данном сооб-ве (институциональных — с императивной функцией, конвенциональных — с “разрешит.” характером, статистических — с неопр. типом регуляции), а нек-рые формы входят новыми элементами в действующую систему образов идентичности воспринимающего их коллектива людей.Генезис социокультурных систем, складывающихся по деятельностному признаку (по профилям деятельности и взаимодействия субъектов), проходит фазы вызревания “социального заказа” на новые виды деятельности, практич. формирования технологий, приемов и навыков этих новых направлений в процессе разделения труда, а также выделения субъектов, специализирующихся в этих областях социальной практики, рефлексии эффективности и выработки стандартизированных норм осуществления этой деятельности и обучения ей (становление профессий, специальностей и специализаций), сложения профессиональных констелляций субъектов этих видов деятельности (цехов, гильдий, орденов, союзов и пр.) и постепенного объединения родственных по социальным интересам констелляций в крупные социальные общности (сословия, классы, касты и т.п.) с развертыванием специфич. профессионально-культурных черт в комплексные социальные субкультуры.

Генезис этнокультурных систем, к к-рым в конечном счете могут быть отнесены любые сооб-ва, формируемые по терр. принципу, включает фазы появления факторов, локализующих группы людей на опр. территориях и стимулирующих повышение уровня их коллективного взаимодействия, накопления истор. опыта их совместной жизнедеятельности, аккумуляции этого опыта в ценностных ориентациях, реализации доминирующих ценностей в социальной самоорганизации, чертах образа жизни и картин мира и, наконец, рефлексии черт, накопленных на предшествовавших фазах этногенеза, и преобразования их в системы образов идентичности данных сооб-в.

Исследование генезиса межэтнич. культурных конфигураций — хозяйственно-культурных, историко-этногр. или культурно-истор. (цивилизационных) общностей, так же как и истор. типов культур с разными экзистенциальными ориентациями — эко-адаптивными (первобытными), историко-идеол. (раннеклассовыми), экономико-социальными (нововременными), — относится уже к области чисто теор. моделирования, в силу лишь частичной системности самих изучаемых объектов и выделения их порой только по признакам внешнего сходства. Происхождение этого сходства, как правило, связано с процессами диффузии тех или иных культурных форм или автономным происхождением схожих форм в ходе адаптации к похожим природным и истор. условиям существования сооб-в. В целом генезис этих макромасштабных явлений культуры может быть описан в парадигмах формо-, нормо-, социо- и этногенеза культуры, а также процессов диффузии культурных форм.

Льюис Генри Морган — выдающийся американский учёный, этнограф, социолог, историк. Внёс крупный вклад в теорию социальной эволюции, науки о родстве, семье. Создатель научной теории первобытного общества, основоположник эволюционизма в социальных науках.

В 1851 году выходит в свет его первое исследование – «Лига ирокезов «Древнее общество или исследование линий человеческого прогресса от дикости через варварство к цивилизации»

Ядром теории Моргана является обоснованная им на большом фактическом материале теория о едином прогрессивном пути развития человечества. Вслед за шотландским философом-просветителем А. Фергюсоном, Морган придерживался периодизации истории, включавшей три этапа: дикость, варварство и цивилизацию, причем первые две стадии были им детально разработаны и разбиты на три ступени (низшую, среднюю и низшую) каждая. На стадии дикости господствовали в человеческой деятельности охота, рыболовство и собирательство, отсутствовала частная собственность, существовало равенство. На стадии варварства появляется земледелие и скотоводство, возникает частная собственность и социальная иерархия. Третья стадия – цивилизация – связана с возникновением государства, классового общества, городов, письменности и т.д.

Моргановская периодизация стала основой для научного изучения доклассового общества и его перехода к классовому (цивилизованному). Морган были открыты два принципиально различных типа обществ, сменявших друг друга в ходе общественного развития: первый по времени основан на личности и личных отношениях (фактически, речь идет о роде); второй основан на территории и частной собственности и представляет собой государство.

 

ВЕБЕР (Weber) Макс — нем. социолог, историк, экономистВ. внес крупнейший вклад в такие области социального знания, как общая социология, методология социального познания, полит, социология, социология права, социология религии, экон. социология, теория совр. капитализма. Совокупность его трудов составила как оригинальную концепцию социологии, так и своеобразное синтетич. видение сущности и путей развития зап. цивилизации. Хотя В. не выпустил спец. трудов по социологии культуры, культурное или культурологич. видение составляет самую суть его концепции.

Общесоциол. концепция В. названа им “понимающей социологией”. Социология понимает социальное действие и тем самым стремится объяснить его причину. Имеется в виду не какой-то “объективно правильный” или метафизически “истинный”, а субъективно переживаемый самим действующим индивидом смысл действия. Вместе с “субъективным смыслом” в социальном познании оказывается представленным все многообразие идей, идеологий, мировоззрений, представлений и т.п., регулирующих и направляющих человеч. деятельность, т.е. все многообразие человеч. культуры. В противоположность др. влият. в его время (да и более поздним) концепциям социологии, В. не стремился строить социологию по образцу естеств. наук. Социологию он относил к сфере гуманитарных наук, в его терминологии — наук о культуре, к-рые, и по предмету исследования, и по методологии относятся к иному типу, чем естеств. науки.

Осн. категории понимающей социологии: поведение, действие и социальное действие. Поведение — всеобщая категория деятельности. Оно считается действием, когда и поскольку действующий связывает с ним субъективный смысл. О социальном действии можно говорить в том случае, если подразумеваемый смысл соотносится с действиями других людей и на них ориентируется. Сочетания действий порождают устойчивые “смысловые связи” поведения, на основе к-рых затем формируются социальные отношения, институты и т.д. Результат понимания не есть окончат, результат исследования, а всего лишь гипотеза высокой степени вероятности, к-рая, дабы стать научным положением и занять твердое место в системе знания, должна быть верифицирована объективными науч. методами.

В. выделяет четыре типа социального действия: 1) целерациональное — когда предметы внешнего мира и другие люди трактуются как условия или средства действия, рационально ориентированного на достижение собственных целей; 2) ценностнорациональное — определяется осознанной верой в ценность опр. способа поведения как такового, независимо от конечного успеха деятельности; 3) аффективное — определяется непосредственно чувством, эмоциями; 4) традиц. — побуждается усвоенной привычкой, традицией. Категорией более высокого порядка является социальное отношение, т.е. устойчивая связь взаимно ориентированных социальных действий; примеры социальных отношений: борьба, враждебность, любовь, дружба, конкуренция, обмен и т.д.

об идеальном типе, а также постулатом свободы от ценностных суждений. Идея идеального типа продиктована необходимостью выработки понятийных конструкций, к-рые помогали бы исследователю ориентироваться в многообразии истор. материала, в то же время не вгоняя этот материал в предвзятую схему, а трактуя его с т. зр. того, насколько реальность приближается к идеальнотипической модели. В идеальном типе фиксируется “культурный смысл” того или иного явления.

Попытку объяснения развития совр. капитализма В. дает в своей социологии протестантской религии, в частности, в знаменитой работе “Протестантская этика и дух капитализма”. В. усматривает связь между этич. кодексом протестантских вероисповеданий и духом капиталистич. хозяйствования и образа жизни. В протестантских конфессиях, в противоположность католицизму, упор делается не на догматич. занятиях, а на моральной практике, состоящей в неуклонном следовании человека своему божеств, предназначению, реализующемуся в мирском служении, в последов, и целенаправленном исполнении мирского долга.

.

 

ФУКО (Foucault) Мишель Поль) - франц. философ, культуролог, эстетик. Начинал как структуралист, затем с сер. 60-х гг. перешел на позиции постструктурализма и постмодернизма. В своих взглядах опирается прежде всего на Ницше и Хайдеггера.

В 60-е гг. Ф. разрабатывает концепцию европ. науки и культуры на основе “археологии знания”, имеющей своим ядром “знание-язык”. Все известные теории науки и культуры Ф. относит к “доксологии”, исходившей из наличия единой и непрерывной истории вообще и культуры в частности, а их изменения объясняет борьбой мнений, прогрессом разума, практич. потребностями и т.д. В концепции Ф., изложенной в книге “Слова и вещи” (1966), европ. культура распадается на несколько эпох. В противоположность традиц. историзму он выдвигает понятие “историчность”; каждая эпоха имеет свою историю, к-рая сразу и неожиданно “открывается” в ее начале и так же сразу и неожиданно “закрывается” в ее конце. Новая эпоха ничем не обязана предыдущей и ничего не передает последующей. Вместо доксологии Ф. предлагает “археологию”, предметом к-рый должен стать “архаич. уровень, к-рый делает возможным познание и способ бытия того, “что надлежит познать”. Этот глубинный, фундаментальный уровень Ф. обозначает термином “эпистема”, используя также понятие “историческое априори”, “пространство знания”, “порядок”, “эпистемологич. диспозиция” и т.д. Они представляют собой “фундаментальные коды культуры”, определяющие конкр. формы мышления, знания и наук. Эпистема подобна некоей сетке, к-рая пронизывает реальный мир, выполняя при этом отнологич. и гносеологич. функции: она упорядочивает сами вещи и предметы и создает необходимые условия их познания. Сравнивая разл. эпохи европ. культуры, Ф. приходит к выводу, что своеобразие лежащих в их основе эпистем обусловлено прежде всего теми отношениями, к-рые устанавливаются между языком, мышлением, знанием и вещами. Эпоха Возрождения, по Ф., покоится на эпистеме сходства и подобия. В этот период язык еще не стал независимой системой знаков. Он как бы рассеян среди природных вещей, переплетается и смешивается с ними. В эпоху классицизма 17-18 вв. возникает новая эпистема представления. Язык теперь становится “великой автономной системой знаков”. Он почти совпадает с самим мышлением и знанием. Совр. эпоха (19-20 вв.) опирается на эпистему систем и организаций. С ее началом возникли новые науки, не имеющие ничего общего с ранее существовавшими. Теперь язык становится строгой системой формальных элементов, замыкается на самом себе, развертывая свою собств. историю. В книге “Археология знания” (1969) и последующих работах место эпистемы занимает “дискурс” или “дискурсивная практика” (также “дискурсивное событие”, происходящее на “доконцептуальном уровне”). С помощью этих понятий Ф. разрабатывает новую методологию для исследования культуры. Исходным материалом науки, искусства, лит-ры и всякого иного явления культуры или вида творчества —— является популяция событий в пространстве дискурса. “Дискурсивные практики”, “архив” и “дискурсивные события” выполняют примерно ту же роль, что и “эпистема”. Раньше знание было детерминировано эпистемой, теперь оно возникает в поле дискурсивной практики, по-прежнему составляя предмет археологии. В. Эстетич. интересы Ф. ориентированы гл. обр. на модернизм и авангард в искусстве. Суть своего взгляда на искусство он выразил в ясной и лаконичной формуле: “Мы ищем чистые формы”.

 

Ролан Барт — французский постструктуралист и семиотик.

.Ранние работы Б. создавались под влиянием Сартра и Маркса: разрабатывая марксистское понятие отчуждения, критик применил его к анализу продуктов культурной деятельности. Б. формулирует свое понятие “письма” — категории, характеризующей ценностную окраску дискурса, способ, к-рым текст заявляете своем социальном (властном, профессиональном и т.д.) статусе. Понятое т.о. письмо является, вообще говоря, орудием закрепощения, отчуждения слова, слово фатально означает не только то, что хотел бы сказать сам говорящий, но и то, что требует говорить об-во. Встав на позиции структурализма и познакомившись с теор. лингвистикой Соссюра и Якобсона, Б. дает этой проблеме точную семиотич. формулировку: об-во наделяет знаки социального дискурса вторичными, коннотативными значениями, “вписывает” в них свои обязательные, часто не сознаваемые говорящим смыслы. Независимо от материальной формы дискурса языковой, визуальной или к.-л. иной, коннотативные смыслы, к-рыми он наполняется, всегда возникают в естеств. языке, и потому, по мысли Б., семиотика (семиология) оказывается лишь частью лингвистики, ее приложением к вторичным смыслам, через язык распространяющимся на всю культуру. Стоящая перед совр. лит-рой задача борьбы с языковым отчуждением может решаться, согласно Б., двумя способами. Во-первых, формой борьбы оказывается разоблачительная деятельность семиолога-структуралиста, тонким анализом выявляющего в якобы “естественных” фактах культуры (образах, обычаях, риторич. приемах и т.д.) условное и социально тенденциозное содержание. Скрытые социальные коды (“социолекты”), сплетающиеся в социальном разноязычии, классифицируются у Б. по их отношению к власти на энкратические (опирающиеся на властные авторитеты) и актарические (лишенные такой опоры и утверждающие себя террористич. методами). Для их обнаружения в конкр. лит. или ином тексте требуется точный аналитич. инструментарий, в частности структурная теория повествоват. текста, т.к. именно нарративная структура позволяет особенно эффективно протаскивать в текст контрабандой идеол. смыслы; работы Б. (например, “S/Z”) дали толчок развитию нарратологич. исследований во Франции 60-70-х гг.

Во-вторых, борьба с отчуждением культуры должна вестись и в формах лит. творчества. Б.-критик систематически поддерживал те течения совр. литературы и искусства, в к-рых усматривал тенденцию к идеологич. демистификации: в “белом”, “бесцветном” письме Камю (“Посторонний”), в “эпическом театре” Брехта, в “новом романе” А. Роб-Грийе и Ф. Соллерса. Авангардные течения сулят реализацию “утопии языка”, к-рый творч. усилием избавляется от социального отчуждения: сквозь сомнительную, социально ангажированную сеть означаемых (смыслов) проступает “реалистич.” буквальность конкр. вещей, не означающих ничего, кроме самих себя: так происходит в конкретно-описательных япон. стихах хокку, в “вещистском” буквализме Роб-Грийе, на нек-рых фотографиях, где идейному замыслу автора не удается затушевать к.-л. “выступающую” внесистемную деталь.

В 70-е гг. пафос создания-нового типа творчества, способного освободить слово от отчуждения, привел Б. к постулированию “смерти Автора” и обоснованию понятия “Текста”, к-рый принципиально отличается от традиц. “произведения” (хотя и может содержаться в нем как нек-рый аспект) своим открытым, деятельностным характером. В Тексте сама собой, помимо завершающей авторской воли, реализуется множественность смыслов и кодов, их свободная игра порождает у читателя не осмотрительное “удовольствие” читателя классич. лит-ры, а экстатич. “наслаждение”, полное освобождение подавленных эротич. влечений. К понятию Текста, в стихийно-игровой природе к-рого проявляется влияние философии Ницше, близко и новое осмысление термина “письмо”, сложившееся у Б. с кон. 60-х гг. отчасти под влиянием “грамматологии” Деррида: это “новое” письмо служит уже не отчуждению культуры, а, наоборот, построению языковой утопии, оно характеризуется принципиальной незавершенностью смысла. Соответственно и знак (языковой или иной), к-рый для Б.-структуралиста служил объектом разоблачит, анализа, в постструктуралистской деятельности должен быть вообще разрушен, “опустошен”, из него необходимо изгнать всякое (даже идеологически “правильное”, например, политически левое) стабильное означаемое, заменив его бесконечной вольной игрой означаемых. Образцы таких пустых знаков, избавляющих человека от тирании означающего, Б. находил, помимо искусства авангарда, также в традиц. культурах Дальнего Востока — китайской и особенно японской (“Империя знаков”).

Пересмотр идеальных представлений о лит. тексте повлек за собой у Б. и новый метод критич. анализа текстов реальных. Если в 50-е — нач. 60-х гг. критик стремился вычленять в тексте либо устойчивые и упорядоченные по уровням структуры — социокультурные либо психоаналитич. (в частности, в духе психоанализа субстанций Башляра), — то начиная с книги “S/Z”, посвященной подробному анализу текста одной новеллы Бальзака, он отказывается от строго объективного подхода, принимает произвольное членение текста на фрагменты — “лексии” и при их анализе исходит из на-груженности каждой из них одновременно многими, лишь отчасти упорядоченными смыслами и кодами.

Поздние книги Б.-критика имеют целью раскрыть продуктивный, неупорядоченный характер лит. “письма” (в новом смысле этого термина), будь то плюралистичность совр. “Текста” или же металингвистич. деятельность таких создателей новых идеол. кодов, как маркиз де Сад (код жестокости), Шарль Фурье (код удовольствия и его социально справедливого распределения) или Игнатий Лойола (код рационализированного мистицизма). С произвольной фрагментацией изучаемого текста сочетается и фрагментарность собственного письма позднего Б., возможно, связанная с мыслями Бланшо о дисконтинуальности “множественного слова”. Вопрос об организации фрагментов в единое целое заставлял Б. проявлять особенный интерес к таким традиц. алеаторным формам композиции, как дневник и словарь; словарная алфавитная структура фрагментов принята, например, в книгах Б. “Удовольствие от текста” и “Фрагменты любовного дискурса”.

Ризома Своеобразен подход сторонников постмодернистской парадигмы к интерпретации культурных изменений. Для них Д.к, к-рый они обозначили термином, взятым из ботаники, “ризома” (беспорядочное распространение, “движение желания”, лишенное направления и регулярности).

Семиотика, — наука о знаках и знаковых системах, знаковом (использующем знаки) поведении и знаковой — лингвистич. и нелингвистич. коммуникации. Совр. С. получила исходные импульсы в трудах амер. философа Ч. Пирса (1839-1914) и исследовавших природу знака, языка, в рез-те чего возникла идея единой дисциплины, изучающей все знаковые системы. Как самостоят. наука совр. С. возникла в 50-х гг. на пересечении структурной лингвистики, кибернетики и теории информации. Изучая любые способы общения (передачи информации) с помощью символов, С. рассматривает: общение между животными (зоосемиотика), общение между людьми и отношения в системе “человек — машина”. Объекты, к-рые могут рассматриваться в качестве языков, являются предметом С. Среди языков различаются: 1) естеств. языки, т.е. исторически сложившиеся языки нац. коллективов; 2) искусств, языки — языки команд и программ в системе “человек — машина”; 3) метаязыки — языки, используемые для описания естеств. и искусств, языков; к ним относятся искусственно создаваемые языки науки; 4) вторичные языки (или т.н. вторичные моделирующие системы) — разнообразные языки культуры, возникающие на основе первичных естеств. языков (символич. системы мифа, ритуала, социоэтич. запретов и предписаний, языки разл. искусств и пр.). Внимание исследователей все более привлекают соотношения тех или иных текстов с широкими культурными контекстами. Структурно-семиотич. методы (см. также Структурализм) открыли новые возможности перед реконструкцией текстов и ритуалов такой степени древности, к-рая для предшествующих науч. методов была совершенно недоступна. Проблемы реконструкции, дешифровки, широко трактуемой теории перевода все больше выдвигаются в центр семиотич. культуры (Культура семиотическая) — интенсивно развивающейся отрасли С. Достижением семиотич. культуры было выявление ее принципиального полиглотизма. Предметом рассмотрения стал вопрос о причинах многоканальности и гетерогенности как обязат. условии функционирования культуры. Признание осн. закона С. — ни одна культура не может существовать при наличии лишь одного семиотич. канала — поставило вопрос о культурном многоголосии и характере взаимовлияния принципиально разл. семиотич. систем. Интерес к столкновению словесного и изобразит, (иконич.) семиозиса вызвал к жизни работы — в рамках культурологич. С., — посв. иллюстрациям, изобразит, поэзии барокко, конкретной поэзии, воздействию словесной игры на детский рисунок, обусловил бурный рост неориторики. В к. 70-х гг. открытия в области функциональной асимметрии больших полушарий головного мозга человека дали новый импульс семиотич. исследованиям, т.к. обнаружили ряд глубоких аналогий между индивидуальным сознанием человека и структурой человеч. культуры.

Семиотич. исследования культуры ведутся едва ли не во всех странах, имеющих давнюю традицию гуманитарных исследований. Однако различия в нац., науч. и культурных традициях привели к тому, что в пределах семиотич. исследований “вторичных систем” существуют отчетливо выраженные направления и школы. В области С. занимает одно из ведущих мест отечеств, наука. Опираясь на труды Веселовского и Потебни, концепции Моск. и Праж. лингвистич. кружков, ОПОЯЗа, Бахтина, Выготского, В.Я. Проппа, Жирмунского, М.А. Гуковского, С.М. Эйзенштейна, О.М. Фрейденберг, Д. С. Лихачева, П.Г. Богатырева, Якобсона и др. исследователей 1920-50-х гг., ученые тартуско-московской школы проводят исследования в области поэтики, стиховедения, семиотич. культуры (на материале рус., вост., антич., зап.-европ. культур и лит-р). В исследованиях все большее место занимают проблемы информатики, “словесного общения” с машиной, диалоговых структур, искусств, интеллекта. Работы в области функциональной асимметрии больших полушарии головного мозга, с одной стороны, и изучение семиотич. культуры, с др., открывают перспективы построения изоморфной модели интеллектуального устройства. В то время как тартуско-московская школа семиотики, возглавлявшаяся Лотманом, в своих трудах культивировала один опр. дискурс — дискурс строго научного, позитивистского знания, зап.-европ. (прежде всего франц.) традиция семиотич. исследований отличается интердискурсивностью, т.е. открытым взаимодействием с философией, психоанализом, лит. творчеством, а также полит, ангажированностью, к-рая связывает ее историю с судьбой движения “новых левых” 60-х гг. Политизацией отмечены уже первые теор. работы Р. Барта 50-х гг., к-рый, развивая идеи Ельмслёва, занимается изучением вторичных, коннотативных значений, надстраивающихся об-вом над знаками естест. языка и др. семиотич. кодов; поскольку значения эти носят идеолог. властный характер, то их анализ смыкается с их разоблачением. Идеолог, критика, демистификация якобы “невинных” и “естественных” текстов, в частности повествоват., подразумевались в практике основанных Бартом направлений в структуральной С. — нарратологии и неориторики (К. Бремон, Ж. Женетт, Тодоров, бельг. группа “ц.”). В 60-70-е гг. складывается постструктуралистская С. (поздний Р. Барт и Кристева во Франции, Эко в Италии), взаимодействовавшая с леворадикал. течениями в лит-ре и политике. Для нее характерны, в частности, проективные концепции “открытого”, интегрального семиозиса, избавленного от отчуждающей власти социально фиксированных смыслов. Выражением такой утопически свободной семиотич. деятельности явилось новое понятие “Текста”, лишенного иерархич. структуры “означающее/ означаемое” и обладающего внутр. множественностью и безличностью. Обобщая подобные концепции с опорой на Бахтина и его концепцию диалога, Кристева выдвинула понятие “интертекстуальности”, т.е. в принципе неограниченного континуума знаковой деятельности, где разные высказывания, коды, тексты сообщаются между собой даже в отсутствие прямых исторически фиксируемых контактов.

Символ (от греч. — знак, примета) — 1) в искусственных формализованных языках — понятие, тождественное знаку; 2) в эстетике и философии искусства — универсальная категория, отражающая специфику образного освоения жизни искусством — содержат, элемент худож. произведения, рассматриваемый в своем знаковом выражении; 3) в социокультурных науках — материальный или идеациональный культурный объект, выступающий в коммуникативном или трансляционном процессе как знак, значение к-рого является конвенциональным аналогом значения иного объекта. Сложный, дихотомичный характер понятия С. в культуре раскрывается в его отношении к знаку. Принципиальное отличие С. от знака заключается в том, что смысл С. не подразумевает прямого указания на денотат (означаемый объект). Знак становится символом тогда, когда его употребление предполагает общезначимую реакцию не на сам символизируемый объект (экстенсиональное или интенсиональное значение этого знака), а на отвлеченное значение (или чаще целый спектр значений), конвенционально в той или иной степени связываемых с этим объектом. Но при этом предметная, знаковая форма С. может иметь и даже стремиться к сохранению внешнего подобия с символизируемым объектом (вплоть до максимальной приближенности), или быть намеренно стилизованной под него, или иметь в качестве денотата специфическую черту, свойство, примету этого объекта. Т. о., применительно к С. можно говорить об опр. стремлении и приближении к тождеству означаемого и означающего, но это есть объектное (знаковое) тождество, за к-рым стоит смысловая отвлеченность. Само это приближение (особенно заметное в искусстве) может говорить о смысловой отвлеченности, свидетельствовать о стремлении сохранить, удержать указание на объект хотя бы на формальном уровне, или же, наоборот, осознанно разделить формальное сходство и содержат. отвлеченность, глубину, к-рую следует за этим сходством увидеть. Сам характер символизации предполагает, с одной стороны, многозначность С. (С. может иметь информ., эмоц., экспрессионную смысловую нагрузку) и сложный характер его восприятия (рац. познание, интуитивное понимание, ассоциативное сопряжение, эстетич. вчувствование, традиц. соотнесение) — в этом отличие С. от аллегории или метафоры; с др., — динамич. характер существования С.: его существование целиком зависит от коммуникативной актуальности того или иного смысла. Важное (но не необходимое) свойство С. — его репрезентативность, эстетич. привлекательность, к-рая подчеркивает важность и общезначимость С., но вместе с тем часто сочетается с формальной простотой, актуальной для употребления С. в коммуникативной ситуации. Нередко следствием коммуникативной актуальности С. оказывается формирование его повседневного аналога, выраженного языковыми средствами, наиболее употребительными в обыденной коммуникации (вербальными, жестовыми). С. может функционировать как общекультурный, в рамках субкультуры (этнич., языковой, проф. и т.д.), быть специфичным для того или иного уровня или формы культуры. С. значительно чаще, чем знак, является несистемным; это вытекает из самой природы его смысла — существование системы символов (символич. языка), как правило, связано с опр. типами коммуникативных ситуаций (ритуал, специфич. деятельность институциональных форм культуры и т.д.). Филос. осмысление понятия С. восходит к античности; именно с античной культурой нередко принято связывать само появление отвлеченных смыслов, абстр. мышления. Платон дал целостную трактовку С. как интуитивно постигаемого указания на высшую идеальную форму объекта. Эта идеалистич., интуитивистская трактовка С. (отделяемого от рассудочных форм познания), развитая неоплатониками, стала основой христ. символизма, в к-ром все сущее мыслилось как С. высшей непознаваемой сущности — Бога. Мистич., интуитивистское, сверхъестеств. понимание С., перенесенное в сферу эстетического, характерно для романтизма и лит. символизма (С. как указание на невыразимое, мистич., потустороннее содержание). Однако уже у Гёте можно найти зерно иного понимания С. — как универсальной формы человеч. творчества. Этот подход получил развитие в философии Гегеля, в к-рой С. — прежде всего средство человеч. коммуникации, условный знак. Рационалистич. подход к С. был развит в позитивистской научной традиции (Д. С. Милль, Спенсер) на материале эволюционной человеч. цивилизации. В “философии жизни” {Дильтей, Ницше, отчасти Зиммель) символизация выступает как гл. средство культуры и, одновременно, как инструмент ее критики, средство нормирования, искажения проявлений жизни, ограничения человеч. воли. Кассирер делает С. универсальной категорией: все формы культуры рассматриваются им как иерархия “символич. форм”, адекватная духовному миру человека (к-рый определяется как “символич. животное”). Для Шпенглера символизация — осн. критерий выделения локальных культур (теория “прасимволов”). Психоанализ рассматривал С. как порождение индивидуального (Фрейд) или коллективного (Юнг) бессознательного, как “архетипич. образ”, возникающий вследствие опосредствования человеч. сознанием глубинных императивов родового прошлого. У Лосева, опиравшегося на анализ античной и раннеср-век. эстетики, получили развитие вопросы внешнего подобия означающего и означаемого в С. в связи с проблемой реализма в искусстве. Специфич. черты символич. деятельности человека исследуются также Лангер, Тодоровьш, Рикёром, Гадамером.

Симулякр (франц. — стереотип, псевдовещь, пустая форма) — одно из ключевых понятий постмодернистской эстетики, занимающее в ней место, принадлежащее в классич. эстетич. системах худож. образу. С. — образ отсутствующей действительности, правдоподобное подобие, лишенное подлинника, поверхностный, гиперреалистический объект, за к-рым не стоит к.-л. реальность. Это пустая форма, самореференциальный знак, артефакт, основанный лишь на собств. реальности. Бодрийяр, чья теория эстетич. С. наиболее репрезентативна, определяет его как псевдовещь, замещающую “агонизирующую реальность” Отражение глубинной реальности сменяется ее деформацией, затем — маскировкой ее отсутствия и, наконец, — утратой к.-л. связи с реальностью, заменой смысла анаграммой, видимости — С. Перекомбинируя традиц. эстетич. коды по принципу рекламы, конструирующей объекты как мифологизированные новинки, С. провоцирует дизайнизацию искусства, выводя на первый план его вторичные функции, связанные с созданием опр. вещной среды, культурной ауры. Переходным звеном между реальным объектом и С. является кич как бедное значениями клише, стереотип, псевдовещь. Если основой классич. искусства служит единство “вещь-образ”, то в массовой культуре из псевдовещи вырастает кич, в постмодернизме — С. Эстетика С. знаменует собой триумф иллюзии над метафорой, чреватый энтропией культурной энергии.

Стиль — устоявшаяся форма худож. самоопределения эпохи, региона, нации, социальной или творч. группы либо отд. личности. Тесно связанное с эстетич. самовыражением и составляя центр, предмет истории лит-ры и искусства, понятие это, однако, распространяется и на все иные виды человеч. деятельности, превращаясь в одну из важнейших категорий культуры в целом, в динамически меняющуюся итоговую сумму ее конкр.истор. проявлений. С. ассоциируется с конкр. видами творчества, принимая на себя их гл. характеристики (“живописный” или “графич.”, “эпич.” или “лирич.” С.), с разл. социально-бытовыми уровнями и функциями языкового общения (С. “разговорный” или “деловой”, “неформальный” или “офиц.”); в последних случаях, однако, чаще употребляют более безликое и абстрактное понятие стилистики. С. хотя и является структурным обобщением, но не безликим, а заключающим в себе живой и эмоц. отголосок творчества. С. можно считать некиим воздушным сверхпроизведением, вполне реальным, но неощутимым. “Воздушность”, идеальность С. исторически-поступательно усиливается от древности к 20 в. Древнее, археологически фиксируемое стилеобразование выявляется в “паттернах”, в последоват. рядах вещей, памятников культуры и их характерных особенностей (орнаментов, приемов обработки и т.д.), к-рые составляют не только чисто хронологич. цепочки, но и наглядные линии расцвета, застоя или упадка. Древние С. ближе всего к земле, они всегда (как С. “египетский” или “др.-греч.”) обозначают максимально прочную связь с опр. ландшафтом, со свойственными только данному региону типами власти, расселения, бытового уклада. В более же конкр. приближении к предмету они четко выражают разл. ремесленные навыки (“красно-фигурный” или “чернофигурный” С. др.-греч. вазописи). В древности зарождается и иконографическое стилеопределение (тесно сопряженное с каноном): решающим оказывается к.-л. символ, основополагающий для верований данного региона или периода (“звериный” С. искусства евразийской степи, изначально связанный с тотемизмом).

В классич. и позднюю античность С., обретая свое совр. имя, отделяется и от вещи, и от веры, превращаясь в мерило творч. выразительности как таковой. Несмотря на постоянные реминисценции антично-риторич. понимания С. в ср.-век. словесности, регионально-ландшафтный момент is ср. века остается господствующим, — вкупе со всемерно усилившимся религиозно-иконографическим. Так роман. С., готика и визант. С. (как обобщенно можно определить искусство стран визант. круга) различаются не только хронологически или географически, но в первую очередь потому, что каждый из них базируется на особой системе символических иерархий, впрочем, отнюдь не взаимоизолированных (как, напр., во владимиро-суздальской пластике 12-13 вв., где романика накладывается на визант. основу). Параллельно возникновению и распространению мировых религий именно иконографич. стимул все чаще становится основополагающим, определяет черты стилеобразующего родства, свойственного многочисл. локальным центрам раннехрист. худож. культуры Европы, Передней Азии и Сев. Африки. То же касается и культуры мусульманской, где стилеобразующей доминантой тоже оказывается вероисповедный фактор, отчасти унифицирующий местные традиции.

С окончательным обособлением эстетич. в раннесовр. период, т.е. с рубежа Возрождения, окончательно идеологически обособляется и категория С. (По-своему знаменательно, что нельзя вразумительно сказать о каком-то “древнем” или “ср.-век.” С., тогда как слово “ренессанс” очерчивает одновременно и эпоху, и вполне четкую стилевую категорию.) Только теперь С. собственно и становится С., поскольку суммы культур-феноменов, прежде тяготевших друг к другу в силу региональной или религ. общности, оснащаются критически-оценочными категориями, к-рые, четко доминируя, и намечают место данной суммы, данного “сверхпроизведения” в истор. процессе (так готика, представляя упадок и “варварство” для Возрождения и, напротив, триумф нац. худож. самосознания для эпохи романтизма, на протяжении нескольких веков Нового времени обретает подобие гигантского исторически-худож. материка, окруженного морем симпатий и антипатий). Вся история, начиная с этого рубежа, — под влиянием всемерно возрастающего обаяния понятий “античного”, “готич.”, “совр.” и т.д., — начинает осмысляться стилистически или стилизоваться. Историзм, т.е. чело-веч. время как таковое, отделяется от историцизма, т.е. образа этого времени, выражающегося в разного рода ретроспекциях.

С. отныне обнаруживает все больше притязаний на нормативную всеобщность, а с др. стороны, подчеркнуто индивидуализируется. Вперед выдвигаются “личности-С.” — ими являются все три ренессансных титана, Леонардо да Винчи, Рафаэль и Микеланджело, а также Рембрандт в 17 в. и др. великие мастера. Психологизация понятия в 17-18 вв. дополнительно усиливается: слова Р. Бертона “Стиль являет (arguit) человека” и Бюффона “Стиль — это человек” издали предвещают психоанализ, показывая, что речь идет не только об обобщении, но о выявлении, даже разоблачении сути.

Амбивалентность утопич. претензий на абсолютную сверхличную норму (собственно, уже Ренессанс в своей классич. фазе осмысляет себя таковым) и возрастающей роли личных манер или “идиостилей” сопровождается другого рода амбивалентностью, особенно четко наметившейся в рамках барокко; речь идет о возникновении перманентного стилистич. антагонизма, когда один С. предполагает обязательное существование другого в качестве своего антипода (подобная необходимость антагониста существовала и прежде, — напр., в “аттически-азийском” контрасте античной поэтики, — но никогда еще не обретала такой масштабности). Само словосочетание “барочный классицизм 17 в.” предполагает такую двуликость, закрепляющуюся, когда в 18 в. на фоне классицизма (а скорее — внутри него) зарождается романтизм. Вся последующая борьба традиции (традиционализма) и авангарда во всех их разновидностях идет по линии этой стилистич. диалектики тезиса-антитезиса. Благодаря этому свойством всякого, наиболее исторически значимого произведения становится не монолитная цельность (свойственная памятникам древних культур, где как бы “все свое”), но актуальный или латентно подразумеваемый диалогизм, полифония С., привлекающая в первую очередь своими явными или скрытыми разностями.

В пространстве постпросветительской культуры притязания того или иного стиля на всеобщую эстетич. значимость со временем ослабевают. С сер. 19 в. ведущую роль получают уже не “эпохальные” С., а сменяющие друг друга (от импрессионизма до позднейших авангардистских течений) направления, определяющие динамику худож. моды.

С другой стороны, мельчая в худож. жизни, С. абсолютизируется, еще выше “воспаряет” в филос. теории. Уже для Винкельмана С. являет высшую точку развития всей культуры, триумф ее самовыявления (он считает, что греч. искусство после классики, в период упадка, вообще уже С. не обладает). У Земпера, Вёльфлина, Ригля, Воррингера идея С. играет ведущую роль как гл. модус историко-худож. исследования, выявляющий мировосприятие эпохи, ее внутр. строение и ритм ее бытия. Шпенглер называет С. “пульсом самоосуществления культуры”, указывая тем самым, что именно это понятие является ключевым для морфологич. постижения как отд. культуры, так и их мирового истор. взаимодействия.

В 19-20 вв. дальнейшей “стилизации” истории способствует и закрепившийся навык именовать многие худож. периоды по конкр. хронологич. вехам, чаще всего династическим (“С. Людовика XIV” во Франции, “викторианский” в Англии, “павловский” в России и т.д.). Идеализация понятия зачастую приводит к тому, что оно оказывается отвлеченной филос. программой, извне накладываемой на историко-культурную действительность (как сплошь и рядом случается с “реализмом”, — словом, изначально заимствованным из богословия, а не худож. практики; “авангард” также постоянно оказывается предлогом для умозрит. мистификаций, подчиненных социально-полит, конъюнктуре). Вместо того чтобы служить важным инструментом истор. познания, концепция С., гносеологически отвлеченная, все чаще оказывается его тормозом, — когда вместо конкр. культур-феноменов или их сложной суммы исследуются их соответствия тем или иным абстрактным стилистич. нормам (как, напр., в бесконечных спорах о том, что есть барокко, а что классицизм в 17 в., или где кончается романтизм и начинается реализм в 19 в.). Дополнит, путаницу в 19-20 вв. вносит проблема национальных С., до сих пор не нашедшая оптимального разрешения из-за своей фатальной зависимости от политики.

Психоанализ в разл. его разновидностях, равно как и структурализм, а также постмодернистская “новая критика” вносят плодотворный вклад в разоблачение идиократич. фикций, накопившихся вокруг понятия “С”. В рез-те кажется, что оно ныне превращается в некий отживший архаизм. На деле же оно преображается, ни в коей мере не отмирая.

Совр. практика показывает, что разл. С. ныне уже не столько рождаются спонтанно, суммируясь постфактум, сколько сознательно моделируются как бы в некоей машине времени. Художник-стилист не столько изобретает, сколько комбинирует “файлы” историч. архива; дизайнерское понятие “стайлинга” (т.е. создания визуального имиджа фирмы) тоже, казалось бы, целиком комбинаторно и эклектично. Однако внутри бесконечной постмодернистской монтажности открываются богатейшие новые возможности индивидуальных “идиостилей”, демистифицирующих — и тем самым познавательно открывающих — реальное поле культуры. Совр. обозримость всей мировой историко-стилистической панорамы позволяет плодотворно изучать многообр. морфологии и “пульсы” С., избегая в то же время умственных фикций.

Традиция — социальное и культурное наследие, передающееся от поколения к поколению и воспроизводящееся в опр. об-вах и социальных группах в течение длит. времени. Т. включают в себя объекты социокультурного наследия (материальные и духовные ценности); процессы социокультурного наследования; способы этого наследования. В качестве Т. выступают определенные культурные образцы, институты, нормы, ценности, идеи, обычаи, обряды, стили и т.д.

Т. присутствуют во всех социальных и культурных системах и в изв. мере являются необходимым условием их существования. Особенно широка их сфера в архаич. и докапиталистич. об-вах. Т. присущи самым разным областям культуры, хотя их удельный вес и значение в каждой из этих областей различны; наиболее важное место они занимают в религии.

Многообразие существующих в мире культур в значит. мере обусловлено многообразием соответствующих культурных Т. Благодаря совр. средствам коммуникации значительно расширяются возможности заимствования и взаимообмена в сфере культурного наследия разл. об-в. Заимствуемые элементы культурного наследия, выступающие первоначально как инновации для заимствующей культуры, впоследствии нередко традиционализируются в ней, становясь органич. частью собств. культурного трад. комплекса.

Т. образуют “коллективную память” об-в и социальных групп; обеспечивая их самотождественность и преемственность в их развитии. Социальная и групповая дифференциация оказывает существ, влияние на интерпретацию и использование общенац. культурного наследия. Кроме того, отд. группы, классы, слои обладают своими собственными Т. В дифференцированных об-вах существует также множество разнообразных временных ориентации, устремлений на ту или иную истор. эпоху, рассматриваемую в качестве “подлинно” традиционной и образцовой. Отсюда множественность и противоречивость традиц. культурных форм и их интерпретаций.

Каждое поколение, получая в свое распоряжение опр. совокупность традиц. образцов, не просто воспринимает и усваивает их в готовом виде; оно всегда осуществляет их собств. интерпретацию и выбор. В этом смысле каждое поколение выбирает не только свое будущее, но и прошлое.

Об-ва и социальные группы, принимая одни элементы социокультурного наследия, в то же время отвергают другие, поэтому Т. могут быть как позитивными (что и как традиционно принимается), так и негативными (что и как традиционно отвергается).

Т. как один из основополагающих аспектов нормального социокультурного развития необходимо отличать от традиционализма, составляющего идеологию и утопию нек-рых гос-в и социальных движений.

Функции культуры - совокупность ролей, к-рые выполняет культура по отношению к сообществу людей, порождающих и использующих (практикующих) ее в своих интересах; совокупность селектированных истор. опытом наиболее приемлемых по своей социальной значимости и последствиям способов (технологий) осуществления коллективной жизнедеятельности людей. При этом все Ф.к. социальны, т.е. обеспечивают именно коллективный характер жизнедеятельности людей, а также определяют или корректируют почти все формы индивид, активности человека в силу его связанности с социальным окружением. Число такого рода Ф.к. весьма велико, и они могут быть выстроены в иерархич. структуру от наиболее общих до сравнительно частных, обеспечивающих Ф.к. более высокого уровня.

Наиболее общей и универсальной Ф.к. следует признать обеспечение социальной интеграции людей: формирование оснований их устойчивого коллективного существования и деятельности по совместному удовлетворению интересов и потребностей, стимулирование повышения уровня их групповой консолидированности и эффективности взаимодействия, накопление социального опыта по гарантированному социальному воспроизводству их коллективов как устойчивых сообществ.

Ко второму уровню рассматриваемой иерархии можно отнести Ф.к., обеспечивающие осн. формы интегрированного существования сооб-в людей, такие как организация людей в их совместной жизнедеятельности посредством их структурной дифференциации на разл. рода относительно самодостаточные группы: социально-территориальные соседские общины (племена, этносы, нации), социально-функциональные (производств., военные, учебные и прочие коллективы, специальности, профессии, проф. констелляции, классы), социально-бытовые (семьи, кланы, социальные страты, сословия), коммуникативные (по диалектам, языкам, языковым семьям), религиозно-конфессиональные (ре-лиг. общины, секты, деноминации, конфессии) и т.п.; регуляция процессов взаимодействия между людьми посредством истор. селекции, нормирования и стандартизации наиболее удачных элементов социального опыта в этой области и реализации их в работе регулятивных механизмов конвенционального (ценностные ориентации,мораль, нравственность, обычаи, этикет и пр.) или институционального (право, политика, идеология, церемониал и т.п.) свойства; консолидация и самоидентификация людей в коллективе посредством выработки общих целей и идеалов их совместного существования, групповых интересов и потребностей, чувства солидарности личности с коллективом и защищенности им, удовлетворенности действующими нормами и правилами совместного общежития и взаимодействия, формирования системы образов групповой идентичности (этнич., социальных, конфессиональных, гос. и иных маркеров) и оснований личной самоидентификации человека в коллективе и самоотождествления с ним, заинтересованности членов коллектива в его социальном воспроизводстве как процессе, отвечающем их индивид, и групповым интересам.

Третий уровень — Ф.к., обеспечивающие осн. средства совместной жизнедеятельности людей. К. ним можно отнести: культуру демогр. и социального воспроизводства членов сооб-ва, функционирующую посредством выработки норм сексуальных отношений, брачно-семеиных и родств. обязательств, норм соседского общежития, стандартов физич. развития индивида и охраны его репродуктивных возможностей, а также системы форм и средств целенаправленной межпоколенной трансляции социального опыта (воспитание, просвещение, образование, традиции, обряды и ритуалы и пр.), выработки норм и стандартов социализации и ин-культурации личности, ее социальной и культурной адекватности об-ву проживания, стимулирования ее заинтересованности в приемлемых для об-ва формах социальной самореализации, в т.ч. в творч. и инновативной деятельности, в превращении индивида из “продукта и потребителя” культуры в ее “производителя”; культуру адаптации сооб-ва к природным и историч. условиям его обитания, реализуемую посредством накопления опыта и воплощения его в нормах, правилах и формах непосредств. жизнеобеспечения (прежде всего в обеспечении продовольствием, теплом, жильем, в методах и традициях охраны здоровья и межличностной взаимопомощи людей), обеспечении коллективной безопасности сообщества (оборона) и индивид, безопасности членов сооб-ва, их имущества и легитимных прав, интересов (правоохранит. система); культуру развития искусственной материально-пространств.среды обитания сооб-ва и обеспечения его членов социальными благами, выраженную в формировании принципов, норм, правил и стандартов построения территориальной инфраструктуры зоны проживания (населенных пунктов и их внутр. структуры, транспортных коммуникаций, размещения наиболее важных производств и иных функциональных зон и пр.), развития системы энергообеспечения и производства средств производства (инструментария), обеспечения производства и распределения товаров потребления и услуг и т.п.; культуру собственности, власти и социальной престижности, связанную с развитием приемлемых для сообщ-ва технологий и форм властно-собственнических претензий и отношений, способах обретения богатства, формированием иерархии социальных статусов, порядка статусного роста и его символич. маркировки (титулатура, регалии, престижные образцы одежды, украшений, обстановки быта, стилистики поведения, этикета и пр.); культуру социального патронажа, проявляющуюся в традициях оказания материальной и иной поддержки людям, оказавшимся в ситуации неконкурентоспособности (по возрасту, увечью, врожденным физич. недостаткам, пострадавшим от войны или стихийного бедствия и т.п.), благотворительности, милосердия, помощи терпящим бедствие, идеологии гуманизма и абсолютизации ценности человеч. жизни, мифологии социальной справедливости, “уравниловки”, патронажа коллектива над личностью и т.п.; культуру познания и мировоззрения, накопления и кумуляции социально значимых знаний, представлений и опыта: рациональных (наука и обыденные рац. наблюдения), иррациональных (религия, мистика, эзотерика, суеверия), логико-метафизич. (философия, здравый смысл, народная мудрость), образных (искусство, метафоричность мышления и суждений, игровые формы поведения и пр.); культуру коммуницирования и обмена информацией и социальным опытом между людьми, реализуемую в виде процессов: символизации объектов и явлений (формирование обозначающих понятий, слов, знаков, символов и пр.), сложение языков обмена информацией (“естеств.” устных и письм. вербальных, невербальных языков жестов и телесной пластики, символич. и церемониальных действий, искусств. специализир. языков служебных и технич. символов — математич., естественнонауч., компьютерных, то-пографич., чертежных, нотных и пр., разнообразных систем указат. знаков, звуковых сигналов, знаков различия, функциональной атрибутики, языков цифрового, графич. и звукового кодирования объектов и продуктов и т.п.), сложение систем фиксации информации (в графич., звуковой, видовой и иной техн. форме), ее тиражирования и трансляции (синхронной и диахронией, непосредств. и дистантной, механич. и электронными средствами и т.п.), а также институтов, занимающихся накоплением, сохранением и обеспечением доступа к социально значимой информации (архивы, библиотеки, музеи, хранилища, информ. банки данных, картотеки и пр.); культуру физич. и психич. реабилитации и релаксации человека, включающую принятые в сооб-ве нормы и формы охраны здоровья и личной гигиены, традиции кулинарии, социальные нормы отдыха (системы выходных, отпусков, освобождения от активной деятельности по возрасту и состоянию здоровья), традиции физич. культуры и спорта, оздоровит, и культурно-просветит. туризма и иных форм активного отдыха, традиции общенац. и народных праздников, карнавалов, массовых гуляний, разнообр. формы развлекат., игрового и интеллект, досуга, систему институтов организованного досуга и т.п. Следует подчеркнуть, что во всех рассматриваемых случаях Ф.к. речь идет не о практич. технологиях по достижению утилитарного результата (созданию продукта потребления), а о социальных нормах, регулирующих допустимость и предпочтительность тех или иных способов осуществления этой деятельности.

Четвертый и последующие уровни Ф.к. связаны уже с дифференциацией культуры на специализир. функциональные сегменты (“экон. культура”, “военная культура”, “культура торговли”, “религ. культура”, “пед. культура” и т.п.) и системы критериев качества осуществления тех или иных социальных функций (“культура труда и потребления”, “культура быта”, “культура языка”, “культура научного мышления”, “культура худож. творчества” и пр.). В обоих случаях здесь имеется в виду прежде всего уровень соответствия применяемых технологий (а отсюда и качеств. параметры результатов) в той или иной сфере жизнедеятельности общепринятым технол. нормам в соответствующей сфере, к-рые сложились в процессе истор. селекции такого рода технологий по признакам их приемлемости и допустимости с т. зр. социальной цены и долговременных социальных последствий (критерий утилитарной эффективности в данном случае менее значим) и закрепились в ценностных комплексах специфич. свойства, называемых обычно “проф. культурой” и “культурой образа жизни”.

Функционализм - один из основных методологических подходов в культурологии и социальной антропологии, заключающийся в рассмотрении об-ва как системы, состоящей из структурных элементов, функционально связанных друг с другом и выполняющих опр. функции по отношению к обществу как целому. Разл. социальные феномены (действия, отношения, институты и т.д.), согласно этому подходу, должны объясняться через функции, выполняемые ими в социокультурной системе вообще или в тех или иных социальных или культурных общностях, в которых они имеют место. Раннефункционалистские идеи развивались в рамках позитивистской социологии (Конт, Спенсер и др.), оперировавшей биоорганич. метафорой и рассматривающей об-во по аналогии с организмом (иногда механизмом, “агрегатом”), и были тесно связаны с эволюционистскими трактовками истор. развития. Спенсер, напр., рассматривал эволюцию об-ва как процесс прогрессирующей структурной дифференциации, сопровождающейся дифференциацией функций по мере “роста” обществ, организма. Большую роль в развитии функционального подхода сыграл Дюркгейм. Он провел различие между причинным объяснением и функциональным объяснением: функциональный анализ рассматривался как необходимый компонент социол. исследования и должен был отвечать на вопрос о роли, к-рую то или иное социальное явление играет в установлении “общей гармонии” (социальной солидарности). Дюркгейм активно использовал функциональные объяснения в своих исследованиях о разделении труда, самоубийстве и религ. верованиях. Идеи Дюркгейма получили развитие в англ. социальной антропологии, гл.обр. благодаря деятельности Радклифф-Брауна и Малиновского, к-рые развили далее понимание общества как саморегулирующейся системы, состоящей из тесно взаимосвязанных и взаимозависимых частей, выполняющих функции по поддержанию и сохранению целостности и жизнеспособности системы. В отличие от предшественников, англ. антропологи-функционалисты были склонны к антиисторизму: тяготея к эмпиризму, они резко выступили против эволюционистских спекуляций и отвергли возможность использования истор. свидетельств в антропол. науке. Важна их работа по освобождению функционалистской методологии от биологизаторских аналогий, велик вклад в разработку понятийного аппарата функционального анализа (понятия “социальная структура”, “функция”, “социальная организация”, “интеграция” и т.д.). Они рассматривали об-во как живую действующую систему и впервые применили системный подход к изучению архаич. об-в. Малиновский исходил из принципа “универсальной функциональности” и связывал возникновение и развитие социальных институтов с человеч. потребностями (физиол., эмоц., культурными). Радклифф-Браун связывал существование тех или иных социальных феноменов с потребностью социальной системы в минимально необходимой степени интеграции (солидарности между ее членами) и видел функцию социальных явлении в создании и поддержании солидарности социальных групп и укреплении институтов, служащих поддержанию этой солидарности. В 20-е гг. влияние Ф. в англ. антропологии достигло высокого уровня: плеяда выдающихся антропологов использовала функциональный подход в антропол. исследованиях (Эванс-Причард, М. Фортес, Р. Фёрт, Глакмен и др.). Однако, несмотря на высокую эвристич. ценность, Ф. был подвергнут критике, в особенности в связи с его ориентацией на теорию равновесия, исключит, интересом к стабильности систем и принципом универсальной функциональности. Такой подход оставлял вне рассмотрения некоторые важные аспекты обществ, жизни (конфликт, изменение и т.д.). Дальнейшее развитие функциональный подход нашел в США, в рамках структурного Ф. (Парсонс, Р. Мертон, М. Леви, К. Дэвис и др.), ставшего в 50-х гг. главенствующей теор. парадигмой в амер. социологии. Р. Мертон сформулировал “осн. теорему Ф.”, согласно к-рой один и тот же элемент системы может выполнять множество функций, а одна и та же функция может выполняться разл. элементами (“функциональными эквивалентами”). Антропологи М. Глакмен и П. Ллойд предприняли попытку соединения Ф. с теорией конфликта; идея Глакмена о функциональности восстаний развивает постулат универсальной функциональности. Парсонс в социологии, а Фёрт в антропологии соединили функциональный подход с теорией действий М. Вебера. В наст. время сторонники функционального подхода предпочитают оценивать Ф. не как теорию, а как общенаучный метод исследования.

Цивилизация (от лат. — гражданский) — межэтнич. культурно-истор. общность людей, основания и критерии для выделения к-рой, как правило, разнятся в зависимости от контекста и целей применения этого термина. Понятие Ц. появилось еще в античную эпоху как определение качественного отличия античного об-ва от варварского окружения. Позднее, в эпоху Просвещения и в 19 в., термин Ц. также использовался как характеристика высшей стадии социокультурного развития (“дикость-варварство-Ц.”). В 20 в. в трудах Шпенглера, а затем Тойнби сформировалось иное значение этого термина как локальной моно- или полиэтнич. общности с выраженной социокультурной спецификой, т.е. концепция “истор. Ц.” (древнеегип., вавилон., греч., рим., кит., инд., визант., мусульманской, ср.-век. зап.-европ. и т.п.). Были разработаны разл. теории и концепции истор. процесса на основе идей саморазвития и саморазрушения автономных и самодостаточных локальных Ц., противопоставляемые теориям глобальной истор. эволюции всего человечества. Именно в подобном значении термин Ц., как правило, используется в совр. научной лит-ре.

Вместе с тем, несмотря на наличие опр. эмпир. оснований для выделения локальных Ц., в науке до сих пор не разработаны единые методол. принципы и критерии для классификации той или иной истор. общности в качестве автономной Ц., что представляется наиболее очевидной слабостью всех теорий Ц. В последние годы получает распространение определение Ц. как локальной межэтнич. общности, формирующейся на основе единства истор. судьбы народов, проживающих в одном регионе, длительного и тесного культурного взаимодействия и культурного обмена между ними, в рез-те чего складывается высокий уровень сходства в институциональных формах и механизмах их социальной организации и регуляции (право