Империю взвесили, исчислили и нашли прекрасной 7 страница

Разбогатевший Карфаген разросся до империи, подобрав под себя почти все южное побережье Средиземного моря аж до Гибралтара, Сицилию с Сардинией, Корсику, Балеары, Испанию… В общем, вовсю расползался по тому же ареалу, что и Рим.

Политическое устройство Карфагена очень походило на римское. Можно сказать, Рим и Карфаген были политическими близнецами. Карфагеном правили два выборных суфета. Римом — два выборных консула. И в Риме, и в Карфагене их выбирали на год. Суфеты входили в состав карфагенского сената — как в Риме. Сенаторов в Карфагене было столько же, сколько и в Риме — 300 человек. Должности сенаторов, как и в Риме, были пожизненными. И там, и там сенат был законодательным органом. И там, и там высшей властью в стране считался народ. И там, и там в моменты кризисов именно «всенародные референдумы» давали окончательный ответ на тот или иной каверзный вопрос. Да, они были очень похожи, эти две античности… Может быть, поэтому так и ненавидели друг друга — из краткого экскурса в этологию мы помним, что ненависть порождается более схожестью, нежели отличиями. Конкуренция Рима с Карфагеном была конкуренцией «Вольво» с «Саабом», а не «Вольво» с восточной арбой. Эта была конкуренция лидеров, бегущих по дорожке эволюции ноздря в ноздрю — как кроманьонцы и неандертальцы.

Причем похоже, что Карфаген даже в чем-то опередил Рим — есть данные, позволяющие говорить о том, что судебная власть в Карфагене уже была отделена от исполнительной.

Карфагенской империей правила олигархия, но порой маятник власти уходил в сторону демократии. Периодически Карфаген, как позже Римскую империю, сотрясали восстания рабов или национально-освободительные войны, из которых власть, порой не без труда, но всегда выходила победителем.

Вместе с тем были у Карфагена и существенные отличия от Рима. Например, во внешней политике. Карфагенское правительство облагало завоеванные города тяжелым налогом. Как пишет историк Ковалев, «это давало Карфагену огромные доходы, не идущие ни в какое сравнение со скудными поступлениями в римскую государственную казну».

Поразительная для того времени политика была у римлян: они, воюя, не завоевывали. Они покоряли. Почувствуйте разницу. В покоренной стране оставалась та же религия, те же обычаи, порой даже старые правители. Римляне просто не разрешали покоренным держать армию, как когда-то, после Второй мировой войны, американцы не разрешили держать армию Японии. Японии это было только на руку — не неся более расходов на оборону, она стала быстро развиваться. А все расходы на возможную оборону от потенциальных противников взяли на себя американцы. Бесплатно. Рим поступал так же. Если даже он и оставлял покоренным какую-то армию, то запрещал вступать в войну с кем бы то ни было без разрешения Рима. Рим правил народами и в этом ощущал свою цивилизаторскую миссию.

 

Вот как сформулировал это римское кредо древнеримский поэт Вергилий:

Пусть другие тоньше выкуют дышащую бронзу,

Живым выведут облик из мрамора,

Лучше будут говорить речи, и движенье небес искусней

Вычислят, и предскажут светил восходы, —

Ты же, римлянин, помни: державно править народами —

В этом искусство твое! — налагать условия мира,

Милость покорным являть и смирять войною надменных!

 

И, надо признать, римское правление было далеко не худшим…

Подчеркну, если кто не уловил: никакой постоянной дани на покоренные народы Рим той поры не накладывал! Иногда только римляне налагали контрибуцию, как это было после победы во Второй Пунической — тогда римляне потребовали у побежденного Карфагена заплатить за ущерб, который нанесло Италии более чем десятилетнее разрушительное пребывание Ганнибала в этой стране. Италия действительно была страшно опустошена пунийским полководцем. А Рим потерял в той войне треть населения…

Упрощенно говоря, ранний республиканский Рим завоевывал себе друзей, а Карфаген врагов. То есть со стороны Рима завоевания были чисто идейным проектом. А со стороны Карфагена каждое новое завоевание — военно-коммерческая операция. Грабительская по своей сути. При этом римляне воевали ополчением, народом. А Карфаген деньгами — карфагенский совет покупал наемное войско.

Выше я назвал Карфаген империей. Наверное, погорячился. Потому что империя, на мой взгляд, — это по большей части проект идейный, некоммерческий (особенно поздние империи — советская, гитлеровская, американская).

Рим завоевывал, чтобы править, он нес чисто миссионерскую, культурную функцию. Карфаген — исключительно обогащался. А вот, скажем, испанская корона много позже делала и то и другое одновременно — целенаправленно несла туземцам свое любимое католичество, а взамен вывозила золото трюмами. Это я называю совместить приятное с полезным. На пользу испанцам это золото, кстати, не пошло… Обилие халявного золота практически полностью разрушило производство в метрополии.

Еще одна любопытная деталь, характеризующая настоящий имперский менталитет. Имперские нации не создают диаспор. Это я уже о современном мире. Есть китайские диаспоры, вьетнамские, албанские, польские, татарские… Но нет русских диаспор и русских кварталов (Брайтон, если кто вдруг вспомнит, — квартал еврейский). Само словосочетание «русский квартал» странное какое-то. Даже интернетовские поисковики дают на него на порядок меньше ссылок, чем, скажем, на «китайский квартал». Не держатся никогда русские плотной кучей, помогая друг другу по принципу «русскости». И все попытки редких русских шовинистов организовать в России некую отдельную «титульность» русской нации, выделить ее из других, обособить — провалились, не начавшись. Не обособляются почему-то русские по племенному признаку. Тесно им в рамках одной народности. Другое у русского самоощущение. Не русское, не национальное. Сказал бы имперское, но скажу крупнее — общечеловеческое. Русский сперва ощущает себя человеком, а уж потом кушаком подпоясывается, если попросят. Причем подпоясывается со страшной неохотой. Слегка стесняясь.

И британцы не создают диаспор. И французы. И американцы… Вчерашние и сегодняшние имперские народы не опускаются до племенной идентификации. Им весь мир подавай. Глобалисты какие…

А итальянцы? Сразу вспоминается знаменитая мафия в Америке. Да, у итальянцев есть склонность к созданию диаспор. И это говорит только о том, что современные итальянцы — давно уже не римляне. Весь свой запал Рим передал совсем другим наследникам…

Ладно, возвращаемся в древний мир. Вот еще одно различие между Римом и Карфагеном, также говорящее о разнице менталитетов. Вы, конечно, прекрасно представляете себе античное греко-римское искусство. Оно совершенно понятно современному европейцу. Нормальные человеческие лица, красивые пропорциональные фигуры, рельеф мышц. Мы сотни раз видели эту античность на страницах школьных учебников истории, в музеях, на улицах…

А вот карфагенское искусство производит впечатление странное. Непропорциональные головастые фигурки с ощеренными ртами, страшненькие изображения богов. Карфагенские фигурки чем-то напоминают поделки ацтеков и майя. Веет от них какой-то неизбывной древностью, первобытной жестокостью, человеческими жертвоприношениями…

Варвары-римляне, каковыми их по праву считала цивилизованная Европа до Пунических войн, крестьяне по духу, едва выйдя из первобытно-племенного состояния, отказались от человеческих жертвоприношений (только в самых крайних, самых критических случаях отчаяние заставляло римлян прибегать к ним — такие случаи можно по пальцам пересчитать, они редкое исключение из правила). А вот цивилизованный богатый Карфаген с предположительно полным разделением властей, с развитой политической жизнью, с конкурирующими в парламенте партиями валит людей на алтарях в массовых масштабах.

После удачных войн в жертву злобному богу Баалу приносили тысячи военнопленных. Больше того, ежегодно пунийцы приносили в жертву младенцев. История донесла до нас описание этого жуткого обряда, сделанное современниками-греками.

«Ребенка они сжигали, в то время как медный Кронос (так греки называли Баала, речь идет о статуе бога. — А. Н.) стоял с руками, обращенными ладонями к медной жаровне. Когда пламя охватывало рот сжигаемого, то члены тела начинали содрогаться и рот оказывался раскрытым наподобие смеха, пока то, что было простерто на жаровне, не переходило в ничто».

«Карфагеняне приносили в жертву сто детей, публично выбранных из числа первой знати», — пишет другой свидетель. Причем поскольку жертвоприношение было большим праздником, матери сжигаемых детей должны были присутствовать тут же в праздничной одежде и выказывать радость на лице. Таким людям наверняка очень шло кольцо в носу…

Как небо и земля различались также характеры римлян и пунийцев. Иначе говоря, те ментальные программы, которые транслировались из поколения в поколение у римлян, были полной противоположностью ментальным программам пунийцев.

Римляне — прямые, лаконичные, открытые, держащие слово, не дающие волю эмоциям, бесстрашные, очень сдержанные, ироничные, обладающие блестящим чувством юмора, не прочь подшутить над собой.

Пунийцы — экспрессивные, по-восточному велеречивые, норовящие обмануть при каждом удобном случае, коварные, дающие волю эмоциям — в исступлении они могли рвать на себе одежды, вопить, кататься по земле, расцарапывая лицо. «Мрачные, злобные, они покорны своим правителям, невыносимы для своих подданных, бесчестнейшие в страхе, дичайшие во гневе… грубые, не восприимчивые к шуткам и тонкостям», — так характеризовал карфагенян Плутарх. Именно такие качества несла в себе цивилизация карфагенян и поколение за поколением передавала своим детям.

Великий римлянин Сципион Старший, разгромивший пунийцев во Второй Пунической, был неприятно поражен реакцией карфагенских послов, пришедших просить мира. Послы выли, катались по земле, всячески унижали себя словесно, рвали волосы, пытались поцеловать сандалии Сципиону. А через малое время после подписания мирного договора, когда пунийцам вдруг показалось, что фортуна повернулась к ним лицом, они бесстыдно нарушили договор, захватили торговый римский корабль, глумливо и вызывающе убили римских граждан. Потом выяснилось, что фортуна вовсе и не думала благоволить карфагенянам, а просто оступилась. И снова скулящие и всячески унижающие себя послы Карфагена приползли к римлянам, посыпая голову пылью и царапая лица в искреннем раскаянии. Трогательный народ…

Нам поведение пунийцев кажется диким и неприятным, потому что мы — прямые наследники греко-римской цивилизации. А пунийцам их образ мышления и поведения казался вполне естественным. И если бы тогда победил Карфаген, кто знает, чье поведение посчитал бы неадекватным современный читатель, навзрыд плачущий над книгой и рвущий на себе волосы в самых напряженных местах…

А насколько по-разному проявлялась разница ментальных программ в работе властных структур у римлян и карфагенян! Я хочу сказать, насколько разным было поведение сенаторов у тех и других… Все иностранцы, которым посчастливилось побывать в римском сенате, характеризовали поведение римлян одной фразой: гордое спокойствие. Один из греков даже назвал римский сенат «собранием царей». Выступают по очереди. Необыкновенно красноречиво (со школы учат), крайне логично, прагматично и убедительно. Почитав речи сенаторов по спорным вопросам, с каждым хочется согласиться!.. Скоропалительных решений предпочитают не принимать. Если ситуация неоднозначна, римский сенат может долго колебаться, как это часто бывало при спорных международных вопросах или принятии решений об объявлении войны. Стараются, чтобы решение было максимально римским, то есть справедливым. Римское сочувствие к чужому горю и римское стремление к справедливости тоже отмечается многими современниками-иностранцами.

А вот как описывает принятие решений в карфагенском парламенте один из историков: «…События в Африке развивались следующим образом. На заседании Совета глава демократической партии Газдрубал и его сторонники набросились на оппонента и убили его скамейками».

Реакция на военные поражения у римской и карфагенской цивилизаций также была разной. Карфаген: всеобщий вой; необузданный гнев; послов, принесших дурную весть, начинают рвать на куски; женщины накидываются на случайных прохожих; толпа требует казнить полководца (и часто казнят). Городом овладевает всеобщая истерия.

Народ истериков… Все-таки человеческие жертвоприношения и публичные казни не проходят даром для психического здоровья нации. В средневековой Европе, например, даже дети могли наблюдать, как на площадях колесуют или живьем сжигают воющих людей. И население Европы было тогда таким же неврастеничным и склонным к массовым истериям, как пунийское.

А вот Рим… Вторая Пуническая. На возвышение выходит сенатор и лаконично и сухо сообщает народу: «Римляне, мы разбиты в большом сражении». Это было самое страшное, пожалуй, в истории Рима поражение — при Каннах. Римской армии больше нет. Город пуст. Призывать в строй уже практически некого. Все союзники отвернулись от Рима. Ганнибал сейчас двинется на беззащитный город.

Признаюсь, после этой «сводки информбюро» некоторое беспокойство в Риме все-таки наблюдалось. Была полная растерянность. Практически нет римской семьи, которая не потеряла бы кого-то в отечественной войне. Потому, как поэтично пишут некоторые историки, «Рим звенел от женского плача». Но «звенел» Рим недолго. Ведь он был населен римлянами, а не карфагенянами. Почти сразу инициативу берет на себя сенатор Квинт Фабий Максим. В первую очередь он велит женщинам заткнуться и разойтись по домам, потому что их низкочастотные звуки только деморализуют. Он приказывает закрыть ворота и всех, кто может стоять, загоняет на стены.

Ганнибал, не потерпевший в Италии ни одного поражения от римских войск, подходит к полупустому городу и ждет, когда римские власти выйдут с ключами. Вместо них к полководцу приходит один-единственный служащий городской магистратуры и ультимативным тоном велит Ганнибалу немедленно убираться… Никогда поражения не делали римлян более уступчивыми, а победы — более требовательными к побежденным. В отличие от флюгероподобных карфагенян.

Любопытный момент. Места в карфагенском сенате открыто покупались за деньги, что, наверное, не было странным для нации торговцев. И было диким для тогдашних римлян. Друг Сципиона Младшего греческий историк Полибий позже писал: «У карфагенян для получения должности люди открыто дают взятки. У римлян это самое наказуется смертью».

Пройдет немного времени, и на римском Форуме тоже будут стоять столы с кучками денег, а богатые кандидаты станут открыто покупать голоса избирателей. Все меняется в этом мире. Я же говорил, цивилизация развращает варваров, а в эпоху Пунических войн именно римляне были более варварами, чем карфагеняне. И все-таки… Да, позже римляне действительно отчасти стали такими же, как пунийцы. Разница только в том, что пунийцы никогда не были такими, как римляне. Внутри даже «испорченных» римлян был настоящий фундамент. Железобетонный. Бетон, кстати, изобрели в Древнем Риме…

 

Война характеров

 

История делается людьми. А исторические эпохи отражаются в отдельных личностях, как в маленьких кусочках зеркала. Я хочу показать вам пару таких кусочков и рассказать несколько историй, в которых полностью отразились характеры той эпохи. Это будут люди и события эпохи Пунических войн. Почему я все время пляшу вокруг этой эпохи? Да потому что именно она была переломной в истории Рима. И в истории нравов. А значит, в истории цивилизации. Потому что история цивилизации есть история смягчения общественных нравов. Не согласны? Я знаю. Многие не согласны с этим тезисом. Однако от этого он не становится менее верным…

Но прежде нам придется слегка освежить школьные знания по истории Древнего Рима, чтобы читатель не путался, а то я скачу с Третьей Пунической на Вторую, как блоха по ковру. А потом плавно перейдем к личностям.

Карфаген уже шестьдесят с лишним лет стоял на африканской земле, когда на месте будущего Рима в землю только-только вбили первый колышек — случилось сие знаменательное событие в 753 году до нашей эры. Два с половиной века римлянами правили цари, но потом римляне своего последнего царя Тарквиния прогнали пинками под зад, потому что он поступил нехорошо — чужой жены домогался. И, в общем, справедливо, за такое можно и по роже схлопотать, не то что царства лишиться…

С той поры Римское государство стало республикой и успешно развивалось вплоть до середины I века до нашей эры, когда начали усиливаться монархические тенденции. Они имели объективный, системный характер, который мы раскроем позже. Рим сотрясла серия гражданских войн, в результате которых он стал империей во главе с единовластным правителем. Крутанулись по диалектической спирали, это называется… И оставался Рим империей вплоть до своего бесславного заката, случившегося в V веке нашей эры.

Практически вся жизнь Древнего Рима была перманентной войной. В городе Риме располагался храм бога Януса, двери которого должны быть открыты в случае войны и закрыты в мирное время. Так вот, за всю тысячелетнюю историю Рима двери храма закрывались всего несколько раз. Все остальное время они были распахнуты настежь, потому что каждый день шла какая-нибудь война.

В III веке до нашей эры расширившийся Рим впервые столкнулся с Карфагенской цивилизацией. «Никогда еще, — писал Тит Ливий, — более мощные государства и народы не поднимали оружие друг против друга… И до того изменчиво было счастье войны и непостоянен исход сражений, что гибель была наиболее близка именно к тем, которые вышли победителями». К нашим то есть…

Первая Пуническая война началась почти случайным столкновением Рима с Карфагеном на Сицилии и продлилась 23 года. Вот тогда и проявились лучшие качества римского характера…

Мы помним, что Карфаген был цивилизацией морских торговцев. Соответственно, флот он имел первостатейный. Римляне морским народом не были. Они прекрасно осознавали свою отсталость в мореходстве, равно как и тот факт, что без флота победить Карфаген невозможно.

Карфаген мог единовременно выставить до 500 пятипалубных кораблей водоизмещением в 300 тонн и экипажем свыше 400 человек. Карфагенским флотом командовали опытные адмиралы. У Рима не было ничего. То есть вообще. Ноль. И опыта столько же. Но римляне были чрезвычайно деятельным народом. Они могли долго колебаться — объявлять войну или нет, но, объявив, не останавливались ни перед чем.

Корабли римляне строить не умели. Поэтому начали просто копировать. За образец взяли случайно попавшее к ним в руки карфагенское судно. Его разобрали и по образу и подобию всего за год построили 100 пятипалубных и 20 трехпалубных судов. На первое время в качестве моряков привлекли союзников — греков. А параллельно обучали своих — на суше сажали будущих гребцов на скамейки и тренировали одновременно делать гребки веслами. Потом стали упражняться в море.

Римские корабли уступали карфагенским в быстроходности и обученности экипажей, а флот в целом — в слаженности действий. И вообще все это выглядело бы смешно, если бы не масштаб: для одних только пятипалубников была нужна целая армия гребцов — 30 000 человек! Плюс по 120 бойцов на каждом корабле.

Не с таким опытом и не с такими кораблями биться с царями морей. Это все равно, что капитану рыбацкого баркаса сражаться с адмиралом Нельсоном. Римляне все это понимали. Им нужно было противопоставить хозяевам морей что-то, в чем они были традиционно сильны. Какой-то козырь, который пунийцы побить не могли.

Римляне были беднее. Они не знали морского дела. Их было меньше. Единственная сильная сторона римлян — они отлично умели воевать на суше. Вот, пожалуй, и все. Ну что ж, раз больше ничего нет, значит, будем на воде воевать, как на земле! В сражении кораблей карфагеняне безусловно разобьют нас, рассуждали римляне, значит, надо превратить морскую битву в пехотную! Римляне были первыми, кто изобрел абордажный бой.

Для этого на свои корабли они поставили специальное приспособление, которое солдаты прозвали вороном — за мощный металлический «клюв». Вот как описывает эту бандуру древнеримский историк Полибий: «Так как корабли римлян, вследствие дурного устройства были неловки в движениях, то на случай битвы было придумано кем-то следующее приспособление: на передней части корабля утверждался круглый столб в четыре сажени длиною и в три ладони в поперечнике, с блоком наверху. К столбу прилажена была лестница, подбитая с помощью гвоздей поперечными досками, в шесть сажен длины. В дощатом основании лестницы было продолговатое отверстие, коим лестница и накладывалась на столб в двух саженях от начала ее; по обоим продольным краям лестницы сделаны были перила вышиною до колен. На конце прикреплено было нечто наподобие железного заостренного песта… во время схватки судов ворон поднимался на блоке и опускался на палубу неприятельского корабля спереди или с боков… Как только вороны пробивали палубные доски и таким образом зацепляли корабли, римляне со всех сторон кидались на неприятельское судно, если сцепившиеся корабли стояли бок о бок; если же корабли стояли носами, тогда воины переправлялись по самому ворону непрерывным рядом по двое. При этом шедшие во главе воины держали щиты перед собою и отражали удары, направляемые с фронта, а следующие за ними опирались краями щитов о перила и тем ограждали себя с боков».

Итак, римский корабль с помощью перекидного мостика-ворона «клевал» вражеский корабль. Стальной клин вонзался в чужую палубу. Римские десантники перебегали на вражеское судно. А дальше, как говорится, дело знакомое — мясорубка…

Первое же большое сражение римляне выиграли — карфагеняне тогда потеряли около 50 кораблей. А через 4 года у юго-западного побережья Сицилии состоялось самое крупное морское сражение древности. В нем участвовало 330 римских и 350 карфагенских судов, а также 300 000 тысяч человек с обеих сторон! Римляне потеряли 24 судна, карфагеняне 30. Но при этом римляне захватили 64 карфагенских корабля, так что общий счет вышел не в пользу Карфагена.

Затем римляне высадили экспедиционный корпус в Африке и началась затяжная африканская кампания, в которой удача улыбалась то тем, то этим… Сенат колебался: продолжать кампанию или сворачивать. В конце концов решили эвакуировать остатки измотанной и сильно поредевшей армии домой, для чего послали в Африку 356 кораблей. И надо ж такому случиться — на обратном пути корабли попали в жестокую бурю. А мореходами римляне были известно какими… В общем, в Италию вернулось только 80 кораблей. Утонули 70 000 гребцов и 25 000 солдат.

После этой страшной природной катастрофы, практически лишившей Рим флота, римляне поднатужились и за три месяца ударными темпами построили 220 новых кораблей. Людей нарожать теми же темпами было нельзя. Поэтому провели еще одну мобилизацию, обучили, посадили на корабли. А через два года у берегов Сицилии буря снова потопила 150 римских судов… Еще через четыре года во время шторма римляне опять потеряли более 120 кораблей.

Вот ведь парадокс — римляне выиграли у карфагенян множество морских сражений, а проиграли лишь одно. Но регулярно теряли практически весь флот из-за недостатка мореходного опыта и… собственного упрямства. Упрямство множество раз помогало римлянам и множество раз губило их. Недостатки есть продолжение достоинств, в который раз повторюсь… Полибий тоже считал, что в грандиозных морских катастрофах римлян виноват психологический фактор, а именно — упрямый римский характер: «Раз какая-нибудь цель поставлена (римлянами — А.), они считают для себя обязательным достигнуть ее, и раз принято какое-то решение, для них не существует ничего невозможного. Часто благодаря такой стремительности, они осуществляют свои замыслы, но подчас терпят и тяжелые неудачи, особенно на море. Действительно, на суше, где они имеют дело с людьми и человеческими средствами борьбы, римляне большей частью успевают… Напротив, большие бедствия постигают их всякий раз, когда они вступают в борьбу с морем и небом и действуют с тем же упорством. Так случилось тогда и много раз случалось раньше, так будет и впредь, пока они не отрекутся от той ложной отваги и упрямства; теперь они воображают, что им можно идти — по морю ли, по суше — во всякое время».

Вывод: ментальные программы римской цивилизации были прекрасно приспособлены для конкурентной борьбы с себе подобными. И плохо — для борьбы со стихией…

Военный корабль во все века и у всех народов стоил и стоит очень дорого — будь то американский авианосец или римская пентера. Потеря сотен судов и десятков тысяч людей истощила Рим финансово и мобилизационно. А сухопутная война затягивалась, больше того — с берегов Африки она переместилась на Сицилию, а затем на южное побережье Италии. Карфаген сделал ставку на нового полководца — талантливого и решительного. Звали его Гамилькар. Лучшего всего этого пунийца характеризует его прозвище — Барка, что значит Молния. Он действительно был чрезвычайно быстр и успешен.

Постепенно римлянам становилось ясно, что решающее сражение морской державе придется все-таки давать на море, ведь именно по морю лютующему на юге Италии Барке подвозят припасы. Вот только все римские корабли к тому времени лежали на дне морском, а казна была пуста: три римских флота потопила морская стихия! Впрочем, ветер начинал слегка посвистывать и в казавшихся бездонными карфагенских финансовых закромах. Четверть века воевать — не чай с плюшками пить!

И тогда римская олигархия сделала беспрецедентный шаг — аристократы дали государству беспроцентный и бессрочный кредит. Как отмечает Полибий, «из великодушия и любви к родине». На эти деньги римляне построили еще один флот. Зная характер карфагенской знати, можно побиться об заклад — никогда эти люди не сделали бы ничего похожего…

Теперь у Рима снова был флот. И значит, снова был шанс. И они его использовали по полной. В 241 году до нашей эры 200 кораблей под командованием консула Лутация Катулла начисто разбили карфагенский флот у Эгатских островов. Это послужило последней точкой в войне. Карфаген запросил мира. Мир был подписан двумя полководцами (Гамилькаром и Катуллом) и позже с небольшими поправками ратифицирован римским сенатом. По условиям мирного договора Карфаген должен был в течение 10 лет выплатить Риму довольно большую контрибуцию — 3200 эвбейских талантов серебра, а бывшая карфагенская провинция Сицилия перешла Риму.

Сицилия стала первой неиталийской провинцией Рима. Учитывая, что Сицилия не рассматривалась римлянами как союзная территория, а ее жители не являлись римскими гражданами, их обложили налогом. Впрочем, налогом довольно щадящим — 10 % доходов Сицилия должна была переводить в Рим. Это был первый опыт Рима в упражнениях с налогами. В дальнейшем он стал практиковаться и в других провинциях, поскольку военные расходы с расширением империи все росли и росли.

В общем, в этой изнурительной 24-летней войне победил Рим. Римская федерация не собиралась воевать дальше. Но в Карфагене зрели реваншистские настроения. И душой реваншизма был Гамилькар Барка. Карфагеняне отныне считали римлян своими кровными врагами и мечтали Рим уничтожить… А римляне? О, это был совсем другой народ! После победы римляне повели себя самым странным образом. Они стали помогать вчерашнему врагу — Карфагену. Дело в том, что у Карфагена возникли большие проблемы. Возникли из-за природной жадности пунийцев… Нет, эту историю необходимо рассказать: без нее портрет республиканского Рима будет неполным.

Итак, заключен мирный договор. Гамилькар небольшими отрядами посылает свое войско в Карфаген. Небольшими, потому что он человек опытный и понимает: незачем сразу вводить огромное количество вооруженных людей в большой и богатый город. Опасно. Армия-то наемная. Это солдаты удачи. Для них главное деньги. Поэтому Гамилькар и отсылает войско в Карфаген частями, надеясь, что сенат, расплатившись с очередной порцией, отпустит солдат на все четыре стороны. Затем — следующая порция. И так далее… Но не тут-то было. По природной жадности карфагеняне стали торговаться с наемниками, пытаясь сбить цену на их услуги. И пока они это делали, число прибывающих наемников все росло и росло.

Наемники сидели в своем лагере под Карфагеном в ожидании денег, но каждый раз вместо денег приходили какие-то люди и снова начинали вести путаные переговоры о том, что с деньгами сейчас напряженка и неплохо бы слегка ужаться, потерпеть…

Ну и в конце концов случилось то, что должно было случиться — наемники взбунтовались. Вместе с ними восстала вся Африка, находившаяся под влиянием Карфагена. Восстала Ливия, которой приходилось платить Карфагену немыслимые налоги, доходившие аж до 50 %! Ясно, что такой налог могут выплачивать государству лишь некоторое время — до тех пор, пока не представится случая воткнуть ему нож в спину.

У Карфагена оставалась надежда только на Гамилькара Барку. Полибий недаром называл его самым талантливым полководцем Первой Пунической войны — Барка надежды оправдал: он быстро нанял других наемников, заплатив им вперед, вывел из слоновников Карфагена боевых слонов, и началась… чуть не написал «гражданская война». Нет, это была не гражданская война, поскольку ни восставшие наемники, ни ливийцы, ни наемники Гамилькара не были гражданами Карфагенской республики… Это была, скажем так, внутренняя война. Длилась она почти три с половиной года и достигла необыкновенного ожесточения. Стороны, в полном соответствии с «лучшими» чертами карфагенского характера, обходились с пленными самым жесточайшим образом. «Трупы их имели такой вид, будто их терзали дикие звери», — пишет один эмоциональный историк.

Барка победил. Всего в этой внутренней войне им было уничтожено более 60 000 своих бывших наемников. Это было тяжкое время для Карфагена, и без того ослабленного 24-летней войной с Римом. И это было самое удобное время для римлян, чтобы окончательно покончить со своим природным врагом. Но римляне так не поступили. Напротив, они стали помогать Карфагену в его борьбе с мятежниками — римляне слали пунийцам продовольствие, а своим купцам запретили торговать с мятежниками. Также они вернули пунийцам всех пленных и каждую просьбу Карфагена выполняли, как пишет Полибий, быстро и охотно.