Гийом дела Тур был жонглером{16} из Перигора. Он приехал в Ломбардию, зная множество песен, хорошо пел и сочинял стихи. Однако прежде чем начать петь, он всякий раз произносил речь, в которой рассказывал содержание песни, выходившее у него более длинным, чем это было в действительности. Он похитил молодую и красивую жену одного миланского цирюльника и увез ее в Комо. Она была для него самым дорогим существом в мире. Но случилось так, что женщина умерла. От горя трубадур лишился рассудка. Он решил, что она лишь притворилась мертвой, чтобы убежать от него. По этой причине он оставил гроб открытым и в течение десяти дней каждый вечер навещал ее. Он вытаскивал умершую из гроба, наблюдал за ее лицом, целовал, обнимал и просил ее открыть рот и сказать ему, жива она или уже умерла. Гийом умолял ее вернуться к нему, если она жива. Он упрашивал покойную сказать ему, в том случае если она умерла, какие адские муки она испытывает, чтобы он мог заказать нужное количество месс о спасении ее души. Повсюду разыскивал несчастный прорицателей и гадалок, пытаясь узнать, может ли его возлюбленная возвратиться к нему живой. Один насмешник сообщил ему, что это возможно только в том случае, если трубадур на протяжении одного года каждый вечер будет вычитывать перед едой всю Псалтирь и сто пятьдесят раз произносить «Отче наш». Услышав это, он обрадовался и тотчас принялся исполнять то, что ему посоветовали. Он исправно выполнял сказанное в течение целого года, не пропуская ни одного вечера. Когда же обманутый Гийом увидел, что все это не помогло, он отчаялся и умер.
Пейре Кардиналь был родом из города Лe-Пюи-Нотр-Дам; он был сыном рыцаря и некой дамы. Отец отправил его еще мальчиком в каноникат Лe-Пюи для изучения наук. Пьер хорошо пел и читал. Когда он вошел в мужской возраст, то был пленен суетностью этого мира, при этом видя себя жизнерадостным, красивым и юным. Его голова была набита прекрасными идеями, и он сочинял замечательные стихи. Он написал также несколько песен и прелестных сирвент{17}. Эти сирвенты хороши лишь для тех, кто их понимает. Они бичуют глупость здешнего мира и осыпают упреками лживое духовенство. Трубадур путешествовал вместе с наемным певцом, который пел его сирвенты при дворах королей и знатных баронов. И я, Мишель де ла Тур, могу вас заверить, что господину Пейре Кардиналю было приблизительно сто лет, когда он ушел из жизни.
Некогда в дальнем краю
Был один город великий.
И налетел на него дождь,
Причем странный такой,
Что у людей, под него попадавших,
Вдруг повреждался рассудок.
И лишь один человек
Горя того избежал —
Дома он спал в этот день,
За ворота не сделав ни шагу.
Ну а когда пробудился
И вышел на улицу он,
Дождь, наконец, прекратился.
Правда, все люди вокруг
Были как будто больные.
Этот — в рубахе, другой — нагишом,
Третий — тот в небо плюется.
Камни, поленья летят,
Кругом разгораются драки.
Один рвал в безумье одежды,
Двое друг с дружкой дрались.
Четвертый стоял как король —
Гордо стоял, подбоченясь.
Другой через лавки сигал.
Слышались брань, оскорбленья,
Все проклинали друг друга.
Так говорили они, сами не зная о чем;
Многие просто дразнились.
Бывший же в здравом уме
Выразил тут удивленье.
«Все сумасшедшие здесь!» —
Так он себе говорил.
Он огляделся вокруг
В поисках светлого лика,
Но не осталось нигде умных —
Он был удивлен.
Те же дивились ему,
Ибо им было не ясно,
Из-за чего он себя держит не так, как они.
«Надо же, что за дурак, —
громко кричали они. —
Мудрости он не постиг,
Нет ему места средь нас».
Каждый ударить, толкнуть,
Ущипнуть его больно пытался.
Эти побои снеся, оказавшись под градом ударов,
Он еле-еле успел, спотыкаясь, добраться до дома.
В басне сей виден наш мир
И люд, в этом мире живущий.
Город? Так это ведь мы,
Нарожавшие дурней изрядно.
Это на нас льется дождь,
Повергая в безумие толпы!
Всеми людьми правит алчность.
И у магнатов в чести
Лесть и придворная подлость.
Если Господь охранит
Вас от дурмана и злобы,
Вы прослывете чудным.
А «дурака» обмануть
Каждый за счастье считает —
Ведь он не такой, как они,
Ибо здоровый у них
Почитается первым безумцем.
Преданный Господу Богу
Узнает в них наших глупцов,
Потерявших Божественный разум.
Мудрость из мира ушла,
Глупость воссела на трон…
Два могущественных княжеских дома превосходили бесчисленные романские династии севернее и южнее Пиренеев.
В Испании правил Арагонский дом, сведения о происхождении которого теряются во мраке баскской истории. Родоначальником династии считается князь басков Вольф, победивший в Ронсевальской долине легендарного Роланда.
В 1118 году Альфонс Первый (1104–1134) захватил Сарагоссу, находившуюся до этого в руках мавров, и сделал ее столицей Арагона. Его брат, Рожер Второй, в 1137 году выдал свою дочь Петронеллу замуж за каталонского графа Раймонда-Беренгария Барселонского, старший сын которого, Альфонс Второй, прозванный Альфонсом Непорочным (1162–1196), объединил Каталонию и Арагон под своим скипетром. Его власть распространялась на Арагон, Каталонию, Валенсию, Балеарские острова, часть Прованса, лежащую южнее Дюранса, графства Ургель и Чердань, которые граничат с Андоррой и Руссильоном на пространстве между Средиземным морем и Тулузским графством.
Альфонс Непорочный был выдающимся сыном gai savoir (благородного искусства, поэзии) и трубадуром, сочиняющим стихи на провансальском языке. Северофранцузский поэт, Гийо де Провин, пишет об этом «короле Арагона» как о своем благодетеле. Он восторженно описывает его поэтические таланты и рыцарские добродетели. Альфонс Второй соперничал с трубадуром Арнаутом де Марвейлем в борьбе за благосклонность Аделаиды де Бурла, дочери графа Раймона V Тулузского и супруги виконта Рожера-Тайлефера Каркассонского.
Севернее Пиренеев простирались земли владетельных графов Тулузских. Их предок по имени Гурсио был князем готов. Когда в 507 году вестготский король Аларих II лишился своей резиденции Тулузы, которую завоевал Хлодвиг, король франков, Гурсио остался в городе в качестве маркграфа.
«Сыновья Гурсио» постепенно распространили свою власть на всю приальпийскую территорию, Дюране, Дордонь и приграничную область Пиренеев вплоть до Гаскони.
Раймонд де Сен-Жиль, четырнадцатый из «сыновей Гурсио», участвовал в Первом крестовом походе, куда он отправился с большим войском паломников-аквитанцев. Когда же в Иерусалиме его попытка оспорить королевский трон у Готфрида Бульонского потерпела крах, он основал в Ливане княжество Триполи. Сирийские города Триполи, Арадос, Порфирион, Сидон и Тир стали Тулузой, Каркассоном, Альби, Лавором и Фуа в миниатюре. В лесу из пальмовых, апельсиновых и гранатовых деревьев, в листве которых ветер пел песни о соломоновых кедрах, саннимском снеге и храмах Ваала, находилась столица Триполи. Тулузским графам незачем было ехать домой, напротив, родина сама стремилась в свой ближневосточный рай.
Первой внучкой Раймонда была Мелиссина Триполийская, сказочная красота которой настолько обворожила несчастного трубадура Рюделя, что он «с веслом, под парусом плыл навстречу смерти», как поет Петрарка в своем «Триумфе любви».
Сыновья Раймонда де Сен-Жиля поделили между собой отцовское наследство. Бертран, появившийся на свет в Тулузе, правил в Триполи. Альфонс, впервые увидевший мир в Триполи, отправился на родину. Он носил титул графа Тулузского, маркграфа Прованса и герцога Нарбонны. Могущественными графами и виконтами городов Каркассона, Безьер, Монпелье, Нарбонна и Фуа он был признан верховным сеньором.
Альфонсу было сорок пять лет, когда аббат Бернар Клервоский начал проповедовать Второй крестовый поход. В Везелэ он принял крест вместе с королем Франции Людовиком VII. Но вскоре после высадки в Кесарии Альфонс был отравлен. Подозрение пало на Балдуина III, короля Иерусалима, который, страшась за свою корону, велел отправить графа Тулузского на тот свет.
В Святую Землю графа Альфонса сопровождала его дочь, инфанта Индия Тулузская. Она похоронила отца в Мон-Пелерин, между морем и Ливаном, рядом с Раймондом де Сен-Жилем и Эльвирой Кастильской, родителями покойного графа. Во время крестового похода Индия попала в плен к неверным и была увезена в Алеппо, в гарем султана Нуредцина. Из рабыни Индия стала султаншей и после смерти Нуреддина управляла Сельджукской империей.
Когда Альфонс отправился в Палестину, его сыну Раймону было только десять лет. На доставшееся молодому графу наследство притязали его влиятельные соседи, короли Англии, Франции и Арагона. Король Франции Людовик VII полагал, что он, как потомок Хлодвига и Карла Великого, имеет право претендовать на Тулузу. Английский король Генрих II считал, что в качестве супруга Элеоноры из Пуату, одной из ближайших родственниц Тулузского графского дома, он также вправе предъявлять требования на наследство покойного Альфонса. Король же Арагона настаивал на своем происхождении от Вольфа, легендарного короля басков, и тоже возвышал свой голос. Раймон пошел по единственно возможному пути. Он заключил союз с одним из трех королей против двух других. К тому же юный граф поклялся королю Франции в том, что женится на его сестре Констанции, овдовевшей графине Булони.
Брак с самого начала обещал быть несчастным. Констанция была холодной, сварливой женщиной и к тому же втрое старше своего супруга. Кажется, что она не собиралась связывать себя узами супружеской верности, однако Раймон не мог поставить ей это в упрек. Он придавал едва ли большее значение целомудренности супружеского ложа и, возможно даже, как сообщает нам монах-летописец Пьер де Во-Сернэ, имел связи с представителями своего пола. Стены Нарбоннского замка, дворца графов Тулузских, сотрясались от супружеских перебранок.
Прежде чем Раймон начал войну с королем Арагона из-за спора о верховном господстве над Провансом, он заточил Констанцию в башню. Однако ей удалось бежать оттуда к своему брату в Париж. Последний, как кажется, не был полностью уверен в правах своей сестры и поэтому не стал предпринимать каких-либо выпадов против своего зятя.
В Англии правил с 1154 года король Генрих II, сын Жоффруа Анжуйского и английской принцессы Матильды. Прозвище представителей Анжуйского дома Плантагенет происходило от ветки дрока (planta geneta), украшавшей их гербы и шлемы. Генрих II властвовал над Англией, Анжу, Туренью, а с 1106 года и над английской Нормандией. Женившись на Элеоноре из Пуату (1152), он присоединил к своим владениям Аквитанию, Пуату, Овернь, Перигор и Лимузен, то есть практически четвертую часть Франции.
В 1159 году английский король Генрих II, прозванный Короткий Плащ (так как он ввел в английскую моду короткие плащи), предпринял поход против графов Тулузы. Но король Людовик Французский, вторгшись в его аквитанские земли — Пуату, Лимузин, Овернь и Перигор, — принудил его к поспешному отступлению. Когда же Генрих Короткий Плащ велел посадить в башню свою супругу Элеонору, Раймон счел, что теперь у него имеются достаточные основания, чтобы отразить нашествие англичан.
Брачный раздор нарушил спокойствие в доме Анжу-Плантагенетов. У Элеоноры были все причины для ревности со стороны своего супруга. Некая прекрасная дама с еще более прекрасным именем, Розамунда, похитила у нее сердце короля. По этой причине Элеонора сочла нужным отравить соперницу и побудить молодого Генриха, наследника престола, восстать против отца. За это она и была брошена в вышеупомянутую башню.
Инфант Генрих при поддержке короля Франции и Раймона Тулузского, который прибыл со всеми своими вассалами и трубадурами, начал в 1173 году войну против своего отца. «Призыв» к войне был провозглашен трубадуром Бертраном де Борном.
Бертран де Борн был виконтом Отфора в Перигоре. Существует рукопись того времени с миниатюрой, изображающей этого воинственного поэта. На ней запечатлен Бертран в блистательном вооружении, в тот момент, когда он на вороном иноходце с ярко-красным чепраком и зеленым седлом атакует вражеского рыцаря.
Мне весело, когда от поцелуя
Весны на дереве распустится листва.
Мне весело, когда птенцы, ликуя,
Шлют трели дивные и небу, и цветам.
Но радостнее мне, когда я вижу
На поле брани славные шатры,
Когда цвет рыцарства, спеша, вдет на битву,
Когда вокруг пируют топоры.
Ей-ей, сражение мне сладостней веселья
Весенней радости. Чу! Слышу чей-то крик:
«Вперед, в атаку! Прочь души сомненья!
Дави врага! Господь нам помоги!»
Внемлите мне, бароны:
Штурмуйте города!
Не ждите, пока враг
Ударит вам навстречу.
Проснитесь, Папиоль,
Решайте, Да иль Нет.
Настало время, время выбирать —
Да или Нет. Решение за вами.
Из сирвенты Бертрана де Борна{18}
«Papiol» — так называл Бертран английского принца Ричарда Львиное Сердце{19}. Это насмешливое прозвище{20} непереводимо: оно означает как «папишку», так и глупца.
Papiol выбрал «да».
В другой сирвенте Бертран де Борн перечисляет романских принцев, отправившихся на войну против Англии: графов Тулузы, Беарна, Барселоны (также король Арагона), Перигора, Лиможа и всех виконтов, баронов и консулов от Роны до океана.
Союзники, вероятно, одержали бы победу над английским королем, если бы не измена короля Арагонского, обратившего свои войска против Тулузы. В последний момент Раймону удалось отразить нападение Альфонса, который после этого вступил в союз с английским королем. Бертран де Борн написал полную негодования сирвенту против предателя, позорно изменившего делу романцев. Он назвал его потомком презренного крепостного, а не пиренейского волка. «Арагон, Каталония и Ургель стыдятся своего трусливого короля, который прославил себя в своих песнях и который серебряные монеты ставит превыше чести!»
Тотчас вслед за тем Ричард Львиное Сердце сказал «нет» и помирился со своим отцом. Вскоре умер его брат Генрих, наследник английского престола, которого Бертран де Борн назвал в своей песне «Lo rei joven» (юный король). Он умер неожиданно в замке Мартель в Лимузене. Бертран был потрясен внезапной смертью своего любимого героя. В planh’e (плач, жалобная песня) оплакивал он молодого принца.
Бертран охотно бы посмотрел продолжение войны, но, к его несчастью, аквитанские бароны Западной Романии во главе с Генрихом Английским, который был их сеньором, устремились на замок рыцаря Аутафорт. Генрих поклялся отомстить Бертрану. А когда еще и Альфонс Арагонский, непримиримый враг трубадура, присоединился к осаждающим, положение Бертрана стало опасным. Но он не потерял мужества.
С целью поиздеваться над арагонским королем и показать, что в его замке имеются большие запасы, рыцарь послал королю вола с просьбой успокоить гнев повелителя Британии.
Замок Аутафорт не мог противостоять войскам осаждавших. Бертран был схвачен, пленен и приведен к королю Генриху.
«Бертран, ты хвастался, что тебе нужна лишь половина твоего гения. Боюсь, что и две половины не могут уже более тебя спасти».
«Да, сэр, — спокойно ответил Бертран, — я говорил так и я сказал правду».
«И где же твой гений, Бертран, есть он у тебя?»
«Да, сэр. Но я потерял его, когда умер твой сын, Генрих».
И Бертран запел свой «план» на смерть юного короля Генриха. Горько заплакал старый король и сказал:
«Эн Бертран, ты был для моего сына самым дорогим человеком на земле{21}. Из любви к моему бедному сыну я даю тебе жизнь, твою землю и твой замок. Ущерб, который ты понес, будет возмещен тебе в размере ста пятидесяти серебряных марок, Бертран…»
«Я ощутил легкое дыхание твоего гения».
Уланд
Бертран повергся к ногам короля. Ликующий, поднялся он снова.
Вскоре после этого события (1186) король Генрих умер, и Ричард Львиное Сердце был коронован{22}. Будучи все еще недовольным его «да» и «нет», Бертран подстрекал брата Ричарда Готфрида к мятежу. Но Готфрид был разбит, и ему пришлось бежать ко двору французского короля, где во время одного из турниров он погиб, затоптанный копытами лошадей.
Тремя годами позже был провозглашен Третий крестовый поход. Незадолго до этого султан Саладин отвоевал Иерусалим и заменил крест, сиявший на храме Гроба Господня, на полумесяц. Жившим в Иерусалиме христианам был предоставлен выбор — спокойно остаться в стенах Святого града или переселиться в прибрежные города Тир, Триполи и Акру.
Такое великодушное поведение султана, возможно, во многом объяснялось влиянием Ивдии, инфанты Тулузской, вдовы Нуредцина, на которой женился Саладин, став таким образом повелителем Сельджукской империи. Во всяком случае, Саладин не осквернил Святую Землю Иерусалима кровью, как восемьдесят шесть лет тому назад сделали участники Первого крестового похода, когда «город и храм были полны трупов» (Торквато Тассо).
Победа Саладина ужаснула Запад и повергла его в ярость. Рим объявил новый крестовый поход. Проповеди священников сопровождались звуками арф трубадуров. Знаменитейшие поэты призывали к участию в священной войне. Среди них были Бертран де Борн, Пейре Видаль, Жиро де Борнейль и Пейре Кардиналь. Но более, чем стремление посетить библейские города Палестины, трубадуров возбуждало желание увидеть далекие земли, а затем, вернувшись из похода, в присутствии дам, которые в печали вынуждены были оставаться на родине, исполнить баллады и сирвенты о пережитых приключениях{23}.
Сколько слез, должно быть, было пролито женщинами, когда поэты и рыцари с крестами на щитах и доспехах покидали родину.
«У фонтана фруктового сада, в листве деревьев которого пели птицы, я встретил недавно одну знатную даму, дочь хозйина замка, сидящую на ковре из травы и белоснежных цветов. Я думал, что она пришла сюда, чтобы полюбоваться весенней листвой и насладиться птичьим пением. Но это оказалось не так.
Вдруг до моих ушей донеслись скорбные рыдания, как будто исходящие из глубины ее сердца. «Иисус, — плакала она, — из-за Вас терплю и великую муку. Почему пожелали Вы, чтобы храбрейшие в этом мире рыцари отправились за море служить Вам?! Мой друг, мой прекрасный, благородный и мужественный друг уехал. И теперь я одна вдали от моего желанного с моими слезами и моим горем».
Когда я услышал сетования дамы, то пошел вдоль маленького ручейка и оказался возле нее. «Прекрасная дама, — сказал я, — слезы портят красоту. Вы не должны горевать. Бог, по повелению которого деревья покрываются листвой, может вернуть Вам радость». «Сеньор, — сказала она, — я верю, что Бог будет милостив ко мне в другой жизни, как и ко многим другим грешникам. Но почему Он отнимает у меня в этой жизни то единственное, что составляло мою отраду, а сейчас находится так далеко от меня»
(трубадур Маркабрюн).
Поэту Пейролу было особенно тяжело вырваться из объятий плачущей и осыпающей его упреками донны Сэй де Клаустра.
«Когда Амур обнаружил, что мое сердце уже более не принадлежит ему, он упрекнул меня. Вы увидите сейчас как: «Друг Пейрол, очень некрасиво с Вашей стороны бросать меня на произвол судьбы! Зачем Вы вообще нужны, если Ваши мысли больше не принадлежат исключительно мне и если Вы больше не поете?»
— Амур, я так долго служил Вам, а теперь у Вас не находится и капли жалости ко мне. Вы прекрасно знаете, как мало хорошего[5]выпало на мою долю.
— Но, Пейрол, неужели Вы забыли прекрасную благородную даму, которая по моему приказанию столь милостиво и с такой любовью принимала Вас? Никто из слышавших Ваши песни не считал Вас способным на такой легкомысленный поступок. Вы казались таким радостным и влюбленным!
— Амур, я с первого же взгляда полюбил свою даму и продолжаю до сегодняшнего дня любить ее. Но пришло время, когда любой мужчина, который, не угрожай нам Саладин, с радостью остался бы при своей даме, должен оставить ее пусть даже в слезах.
— Пейрол, ваше участие в крестовом походе не поможет освободить город Давида от турок и арабов. Послушайтесь моего мудрого совета: любите, пишите стихи и предоставьте другим возможность отправиться воевать. Почитайте королей, которые вместо этого воюют друг с другом, и берите пример с баронов, которые не могут найти достаточных причин для поездки в Иерусалим с крестом на доспехах.
— Амур, я всегда верно служил Вам. Вы и сами знаете это. Но сегодня я вынужден отказать Вам в послушании. Крестоносцы слишком медлительны и должны были бы уже давным-давно прийти на помощь благочестивому маркизу Монферратскому».
Этим маркизом Монферратским был князь Конрад Тирский. Притесняемый Саладином, он попросил Запад о помощи. Бертран де Борн ответил ему следующим образом:
«Господин Конрад, да хранит Вас Бог! Я уже давно был бы с Вами, если бы медлительность графов, князей и королей не побуждала меня действовать иначе. С тех пор как я вновь увидел мою даму, мою прекрасную белокурую даму, у меня пропало всякое желание ехать к Вам».
* * *
Бертран де Борн, поначалу один из вдохновеннейших поэтов-крестоносцев, остался дома. Он любил, сочинял стихи и продолжал метать громы и молнии:
«О, если бы угодно было Богу, чтобы Филипп Французский и Ричард Английский попали в лапы к Саладину!»
Более всего хотелось трубадуру, чтобы король Арагонский принял крест и все трое никогда бы не вернулись домой.
Фридрих Барбаросса первым покинул родину со своими немцами. По дороге он вступил в конфликт с подозрительным греческим императором Исааком Ангелом, который после взятия Адрианополя был вынужден разрешить крестоносцам беспрепятственно переправиться в Малую Азию. Филипп Август и Ричард Львиное Сердце годом позже прибыли соответственно в Геную и Марсель. Местом встречи обоих флотов предполагалось сделать Мессину, где короли хотели дождаться весны.
В это время в Сицилии жил знаменитый отшельник по имени Иоахим Флорский, которому приписывали пророческий дар{24}. По примеру афинских, ливанских и синайских монастырей он основал обители в Калабрийских горах и на Липарских островах. В описываемое время Иоахим считался лучшим толкователем Апокалипсиса Иоанна Богослова. Ричард Львиное Сердце разыскал знаменитого кеновита и попросил разъяснить ему двенадцатую главу Откровения: «Жена, облеченная в солнце, под ногами которой луна, а на голове венец из двенадцати звезд, символизирует собой Церковь. Дикий дракон с семью головами и семью диадемами есть дьявол. Семь голов означают семерых главных преследователей Евангелия: Ирода, Нерона, Констанса, ограбившего церковную сокровищницу Рима, Магомета, Мелземута, Саладина и Антихриста. Пятеро первых уже умерли. Саладин живет и правит. Антихрист скоро придет. Торжествует Саладин, но через некоторое время потеряет он Иерусалим и Святую Землю».
«Когда это будет?» — спросил Ричард.
«Через семь лет после взятия Иерусалима».
«То есть мы пришли слишком рано?»
«Ваше появление было необходимо, король Ричард. Бог поможет Вам одолеть Ваших врагов и прославит Ваше имя. Что же касается Антихриста, то он уже родился и скоро воссядет на престоле святого Петра».
Ричарду Львиное Сердце так и не удалось освободить Иерусалим, Саладин еще долгое время торжествовал, а Антихрист… Кто хотел бы утверждать, что папа Иннокентий III был антихристом?
Весной Филипп и Ричард покинули Сицилию. На Кипре Ричард отдал в жены своему любимому трубадуру, Пейре Видалю из Тулузы, знатную греческую пленницу. Как отразилась эта королевская милость на жизни Пейре, мы знаем благодаря биографии Мишеля де ла Тура.
Крестовый поход оказался неудачным. Фридрих Барбаросса утонул в Кидне, который задолго до этого чуть было не стал могилой для Александра Великого. Правда, в июле 1191 года Ричарду Львиное Сердце и Филиппу Августу после двухгодичной осады удалось взять Акру. Но споры из-за добычи, ревность к популярности Ричарда и мнимая болезнь побудили французского короля вскоре после падения Акры уехать на Запад. Отъезд Филиппа был расценен оставшимися крестоносцами как дезертирство. Через море вслед за королем полетела насмешливая песня трубадуров.
Спустя год Ричард узнал, что Филипп пытается отнять у него Нормандию и Анжу, а его брат Иоанн стремится узурпировать английский королевский трон. Тогда Ричард решил без лишних церемоний начать переговоры с Саладином, чтобы как можно скорее уехать домой. Он договорился с султаном, что сестра короля Жанна должна будет выйти замуж за брата Саладина, эмира Малек-Аделя, и вместе с последним править в Иерусалиме и Святой Земле. Однако римским прелатам удалось сорвать этот план, который положил бы предел кровопролитию на палестинской земле. Между сторонами могло быть заключено лишь военное перемирие сроком на три года три месяца и три дня. По этому поводу Саладин и Ричард устроили роскошный пир. Оба монарха и их войска под аккомпанемент арф сражались в бескровной битве на турнирной площади, вооруженные тупыми копьями{25}.
Саладйн также привел своих придворных поэтов, ибо арабские поэты от Босфора до Персидского залива сложили «столько стихов и песен, сколько песчинок в пустыне». Трубадуры пели о любви и смерти Рюделя и Мелиссины, поэты отвечали им не менее трагичной историей о Хинде и Абдаллахе. Вот она:
«Абдаллах, сын знатных и богатых родителей, женился на Хинде, прекраснейшей розе его племени. Брак оказался бездетным, и как-то раз, опьянев, Абдаллах прогнал несчастную Хинду, которая убежала в шатер своего отца. Прошло время. Хинду взял в жены воин из племени Амиридов. Абдаллах пел, подыгрывая себе на арфе о своей несчастной любви и потерянном счастье. Он оставил свое племя и отправился на поиски Хинды. Несчастный муж нашел ее, когда она, погруженная в свои мысли, сидела у фонтана. Сердца обоих разорвались, не выдержав радости встречи…»
По окончании празднества Ричард покинул Святую Землю. Нет нужды рассказывать здесь о том, как он был пленен австрийским герцогом Леопольдом VI, которого Ричард смертельно оскорбил в Акре; как содержался в заточении в крепости Дюрренштайн; как он был брошен в тюрьму императором Генрихом IV и как он освободился.
Ричард Львиное Сердце надолго стал любимцем Средиземноморья, Аквитании и Англии. На Ближнем Востоке арабские поэты воспевали «Мелек-Рика», а в Романии и Аквитании трубадуры пели песни о его героических подвигах и романтическом освобождении, сочиненные шпильманом Блонделем, и прославляли его как господина доблестного круглого стола, как короля Артура{26}.
Прибыв в Англию (1194), Ричард обнаружил, что между его братом Иоанном и Филиппом Французским заключен союз, имевший целью низложить его. Он прогнал Иоанна в Париж и отвоевал свои провинции Нормандию и Анжу, захваченные Францией. Затем он уехал в Тулузу, где провел четыре года.
«Бертран де Борн был рад», — говорит хронист. Когда Бертран де Борн увидел, что Филипп-Август тайно и поспешно покинул Святую Землю и приехал во Францию, он догадался о намерениях короля относительно принадлежащей Ричарду Аквитании и не сомневался, что Капетинги попытаются расширить границы своих владений до Пиренеев. Бертран, бывший до того противником Ричарда, теперь открыто встал на его сторону. Он смог уговорить недавно коронованного короля Петра Арагонского и графа Раймона Тулузского забыть вековую вражду с Англией. Ему удалось даже побудить инфанта Тулузского в знак примирения Тулузы и Дома Плантагенетов предложить руку и сердце сестре Ричарда Жанне. Так был преодолен длившийся долгое время раздор между Аквитанией и Лангедоком. Был воссоздан образ той Аквитании, какой она была в десятом веке.
В Каркассоне, самом элегантном городе Лангедока, Ричард посетил известнейшую даму, овдовевшую Аделаиду де Бурла, дочь Раймона V и Констанции Французской. Аделаида управляла вместо своего несовершеннолетнего сына владениями дома Тренкавель. Из Каркассона английский король поехал в Бокер-на-Роне, летнюю резиденцию графов Тулузских. Для его приветствия, а также в честь примирения трех королей и свадьбы Раймона Тулузского и Жанны Плантагенет сюда съехались все князья и рыцари из Прованса, Лангедока, Аквитании, из пиренейской области от Перпинь-она до Байонны и из Арагона, консулы всех свободных городов Юга и все трубадуры и поющие люди Романии. Один хронист, приор Вижуа, описал нам, как, должно быть, проходило празднество в Бокере:
«Десятки тысяч рыцарей устремились в Бокер. Граф Раймон приказал сенешалю Ату раздать сотне неимущих рыцарей тысячу золотых. Он велел распахать поле с помощью двенадцати упряжек волов и посеять в бороздах золотые и серебряные монеты для народа, который после рыцарских состязаний также должен был иметь свою долю участия во всеобщей радости. Барон, приютивший в своем замке четыреста рыцарей, велел зажарить на пламени восковых свечей коз и быков. Одна графиня из Прованского дома короновала венцом, изготовленным из сорока золотых и серебряных монет шпильмана Ивета, короля трубадуров».
Некий рыцарь в знак окончания братоубийственной войны между Аквитанией, Лангедоком и Арагоном сжег на огромном костре тридцать своих боевых коней.
