Мотивационной основы и программирования речевого высказывания

Выше уже говорилось о том, что речевое высказывание начи­нается с наличия известного мотива — передать что-либо друго­му, попросить о чем-либо или уяснить какую-либо мысль. Если этот мотив отсутствует, естественно, что речевое высказывание не может иметь места.

Мотивационная основа высказывания имеет двойную природу.

С одной стороны, для того чтобы речевое высказывание со­стоялось, человек должен быть достаточно активным, т.е. иметь нужный тонус коры головного мозга.

С другой стороны, мотивационная основа высказывания должна заключаться в исходном замысле, который в дальнейшем, через посредство предикативно построенной внутренней речи, превра­щается в схему развернутого речевого высказывания. Оба этих момента связаны с функцией различных отделов мозга.

Хорошо известно, что в основе энергетического тонуса, необ­ходимого для всякой активной психической деятельности, лежит работа стволовых отделов мозга, которые посредством восходящей активирующей ретикулярной формации обеспечивают нужный тонус коры. Поражение этих стволовых формаций, как было по-

казано многочисленными исследователями, неизбежно приводит к снижению тонуса коры, к патологическому состоянию всего мозга.

В клинике хорошо известны синдромы первичной инактив-ности, связанные с поражением стволовых отделов мозга и про­являющиеся в равной мере как в общем поведении больного, так и в его речевой деятельности.

При таком первичном нарушении активности речевое выска­зывание оказывается невозможным; больные не обнаруживают никаких попыток обратиться к кому-нибудь, сказать что-либо. Их речевая деятельность заторможена, и это выступает лишь как один симптом на фоне тотальной инактивности больного.

Один из таких больных, ученый, получивший тяжелую мозго­вую травму, сопровождавшуюся мелкоточечными кровоизлияни­ями в стволе мозга, в течение ряда недель был без сознания, пос­ле чего появились симптомы максимальной инактивности. В этот период он ничего не говорил и почти не реагировал на речь ок­ружающих. Диагноз моторной афазии, который предположительно ставился некоторыми невропатологами, не подтверждался одним существенным симптомом. Этот больной в отличие от больных с моторной афазией не пытался ничего сказать, и можно было пред­положить, что это не специальное нарушение какой-нибудь фор­мы речевой деятельности, а мутизм, т.е. общее отключение речи, в основе которого лежит первичная инактивность больного. Пос­ле того как этот период общей инактивности прошел и восстано­вилась нормальная работа восходящей ретикулярной формации, обеспечивающей тонус коры головного мозга, речь больного ока­залась полностью сохранной.

Описанная форма первичной речевой инактивности характер­на, однако, лишь для наиболее тяжелых форм поражения глу­бинных стволовых структур мозга.

Значительно чаще встречаются случаи, когда общее снижение тонуса коры головного мозга проявляется у больных в своеобраз­ном спутанном, «онейроидном» состоянии, при котором они не могут четко ориентироваться в окружающей среде, месте и вре­мени. Этот факт отражается и на их речевой деятельности.

Больные этой группы часто высказывают не соответствующие реальности суждения, хотя легко называют предъявленные им предметы и повторяют слова, группы слов или короткие фразы.

Однако достаточно сделать небольшую паузу между предъяв­ленной группой слов или фразой и ее воспроизведением или от­влечь внимание больного побочным раздражителем, чтобы вос­произведение слов или фразы замещалось «контаминациями», т.е. смешениями непосредственно предъявленных слов с ранее предъявлявшимися. В этих случаях избирательный характер ре­чевой деятельности нарушается.

Особенно отчетливо этот симптом проявляется в нарушении передачи сложных текстов, семантические компоненты которых становятся неустойчивыми и заменяются побочными связями и конфабуляциями (Лурия, 1975, 1976).

Совершенно другой характер носят нарушения речевой дея­тельности при поражении лобных долей мозга.

Мы уже многократно останавливались на том, что лобные доли, занимающие у человека около трети полушарий большого мозга, имеют специальную функцию, обеспечивая создание специфи­чески человеческих мотивов, потребностей, планов и программ, которые регулируют организованное выполнение дальнейшей це­ленаправленной деятельности. Ряд наблюдений, которые послу­жили предметом многих специальных публикаций (Лурия, 1963, 1969, 1973, 1975, 1976; Лурия, Хомская, 1966; и др.), показал вме­сте с тем и тот факт, что лобные доли мозга активно участвуют в контроле за текущей деятельностью, обеспечивая поступление в мозг сигналов «обратной афферентации», говорящих об успеш­ности или неуспешности деятельности. Таким образом, лобные доли мозга являются тем кортикальным аппаратом, который обес­печивает программирование сложных форм деятельности, с од­ной стороны, и контроль за протеканием этой деятельности — с другой.

Больные с тяжелыми двусторонними поражениями лобных долей мозга обнаруживают очень грубые нарушения активной деятельности. Целенаправленное активное поведение заменяется либо эхолалическим повторением движений или действий экс­периментатора, либо стереотипным повторением одних и тех же действий. Этот переход от сложного программированного пове­дения к эхопраксическому (имитационному) или стереотипному (персевераторному) поведению не сопровождается у таких боль­ных сколько-нибудь отчетливыми эмоциональными реакциями и попытками исправить свои ошибки.

Аналогичные нарушения наблюдаются и в речевой деятельно­сти таких больных. Как правило, такие больные лежат молча, не делая никаких попыток речевого общения. Они не обращаются к окружающим с просьбами и не пытаются сообщить что-нибудь.

В то же время в отличие от описанных выше больных с глу­бинными поражениями ствола мозга они легко отвечают на зада­ваемые им вопросы и не обнаруживают при этом никаких грам­матических дефектов в структуре высказывания. Однако ответы на эти вопросы, как правило, принимают форму эхолалического повторения вопроса, либо же заменяются инертным воспроизве­дением уже данного раз ответа. Так, на вопрос «Как вы себя чув­ствуете?» они отвечают: «Как вы себя чувствуете?» или «Как я себя чувствую?» и затем замолкают. Даже если больной отвечает: «Хорошо я себя чувствую», то он проявляет в ответе частичные морфологические признаки той же эхолалии. Однако когда воп­рос требует выхода за пределы простого повторения, например «Что было на обед сегодня?», больной может только повторить: «Что было на обед сегодня?» вместо адекватного ответа.

Естественно, что более сложные формы речевой деятельности оказываются совсем недоступными для такого больного. Он в состоянии, например, повторить отдельные слова, пары или трой­ки слов, называть показанные предметы, но стоит только перей­ти к повторению целой серии слов или называнию серии пред­метов, как у больного начинают проявляться речевые стереотипы или персеверации. Тенденция к эхолалии и стереотипии корен­ным образом нарушает речевую деятельность подобных больных, указывая на невозможность формирования сложных мотивов и программ речевого высказывания (Лурия, 1975,1976).

В еще большей степени такой дефект проявляется в сложных формах речевой деятельности. Так, больные этой группы совер­шенно не могут передавать содержание предложенной им сю­жетной картины или прочитанного им рассказа, и если такому больному предлагается, например, картина, изображающая чело­века, провалившегося сквозь лед, перед которым стоит знак «ос­торожно», такой больной может интерпретировать картину сле­дующим образом: «Осторожно — бомбежка!», «Осторожно — за­раженная местность», «Осторожно — зверинец», затрудняясь дать общую оценку изображенному на картине сюжету.

Общая инактивность речевой деятельности оказывается основ­ным препятствием для порождения речевого высказывания у та­ких больных, выступая как в простых, так и в более сложных видах речевой деятельности.

Иная картина наблюдается у больных с тяжелыми поражения­ми лобных долей мозга, когда заболевание проходит на фоне рас-торможенности, повышения общей возбудимости мозга.

Такие больные проявляют повышенный ориентировочный рефлекс, легко отвлекаясь в сторону и живо реагируя на каждое побочное раздражение. Однако их целесообразное поведение ока­зывается столь же нарушенным, как и у больных предшествую­щей группы. Начиная выполнять какое-либо задание, они также легко теряют задание и соскальзывают либо на эхопраксические действия, либо на инертные стереотипы. Для их поведения также характерна неустойчивость плана или программы действия, в ре­зультате чего целенаправленное действие становится фрагмен­тарным, легко подменяется побочными, не входящими в про­грамму движениями и действиями.

Аналогичные явления можно наблюдать и в речевой деятель­ности этих больных. Больные с тяжелым «лобным синдромом», протекающим на фоне общего повышенного возбуждения, при передаче содержания прочитанного ими рассказа быстро отвле­каются и содержание рассказа замещается у них либо бесконт­рольно всплывающими побочными ассоциациями, либо инерт­ным повторением только что данных речевых стереотипов.

Важно отметить, что весь лексический и синтаксический ап­парат речевой деятельности остается у таких больных полностью сохранным.

В качестве примера нарушения целенаправленного речевого высказывания можно привести следующий: начиная излагать со­держание только что прочитанного рассказа, например рассказа «Курица и золотые яйца», больной легко повторяет первую фразу этого рассказа: «У одного хозяина была курица, которая несла золотые яйца», но затем соскальзывает на цепь побочных ассо­циаций, говоря, что «это, наверное, был хозяин, у которого были мелкособственнические интересы, он продавал эти яйца, желая заработать на них как можно больше денег» или, дойдя до того места рассказа, в котором говорится, что хозяин убил курицу и не обнаружил у нее внутри золота, он начинает говорить: «Он

открыл курицу, потом закрыл курицу, потом открыл, потом зак­рыл... дверь открывается, дверь закрывается... вот я вхожу в сто­ловую, сажусь за стол...» и т.д. Такъм образом, передача содержа­ния рассказа легко заменяется у таких больных бесконтрольным всплыванием побочных ассоциаций, полностью нарушающих организованную программу речевого высказывания. Фактором, нарушающим организованную передачу содержания рассказа, может быть патологическая инертность раз возникших речевых стереотипов.

В ряде случаев организованная передача речевого сообщения заменяется у таких больных вплетающимися в речевую деятель­ность непосредственными впечатлениями.

Примером такого нарушения речевого высказывания может служить случай, когда сотрудница лаборатории предложила боль­ному с тяжелым двусторонним поражением лобных долей пере­дать содержание рассказа «Галка и голуби». Этот рассказ начи­нался с фразы: «Галка услыхала, что голубей хорошо кормят, пе­рекрасилась в белый цвет и влетела в голубятню». Больной «воспроизвел» предъявленный рассказ следующим образом: «Гал­ка... (взгляд на сотрудницу) девушка Галка... покрасила свои во­лосы в белый цвет... сделала перманент... и поступила в Нейро­хирургический институт... Нейрохирург влюбился в нее и сделал ей предложение». В данном случае содержание рассказа замени­лось рядом ассоциаций: «галка» превратилась в «девушку Галку», фрагмент «перекрасилась в белый цвет» превратился в «покраси­ла волосы в белый цвет и сделала перманент» и т.д.

Легко видеть, что все эти случаи характеризуются одной об­щей чертой. У всех больных аппарат речевого высказывания ос­тается сохранным, отсутствуют какие-либо фонетические, лекси­ческие, морфологические и синтаксические речевые дефекты. Однако речевое высказывание этих больных оказывается грубо нарушенным. Замкнутая семантическая система текста, опреде­ляющаяся содержанием только что прочитанного рассказа или только что предъявленной картины, заменяется системой, откры­той для любых побочных влияний. Такими побочными влияния­ми могут быть эхолалии, инертное воспроизведение ранее воз­никших стереотипов, бесконтрольное всплывание посторонних ассоциаций или вплетение в передаваемое содержание непосред­ственных впечатлений.

Таким образом, у «лобных» больных порождение речевого со­общения нарушается как внеречевыми факторами (нестойкостью мотивов, лежащих в основе высказывания), так и факторами, свя­занными с самой речевой деятельностью (распадом программы высказывания, бесконтрольным вплетением в речевую деятель­ность побочных ассоциаций, разрушающих эту программу, и т.д.).

Все эти факторы, разрушающие порождение адекватного рече­вого высказывания, не контролируются больными с массивными поражениями лобных долей мозга, возникшие у них ошибки не исправляются и не осознаются самими больными. Бесконтрольно всплывающие ассоциации или инертные речевые стереотипы пол­ностью заменяют у них организованное речевое высказывание.