Глава одиннадцатая Мы посещаем кабачок садовых гномов

 

В каком-то смысле хорошо знать, что где-то там существуют греческие боги, поскольку есть на кого свалить вину, если пошла непруха. Скажем, когда ты бежишь из взорванного молнией автобуса, где на тебя только что напали жуткие ведьмы, да к тому же с неба льет как из ведра, большинство подумает: ну да, просто не повезло. Но когда ты полукровка, не приходится сомневаться, что какая-то божественная сила старается изгадить тебе день.

Мыс Аннабет и Гроувером брели по лесу, недалеко от берега реки Нью-Джерси, а Нью-Йорк позади отбрасывал в небо желтое зарево, от Гудзона ощутимо пованивало.

Гроувер дрожал и вскрикивал, как животное, зрачки его больших козлиных глаз сузились, как две щелочки, чувствовалось, что он охвачен ужасом.

– Три сестры… И все три разом.

Я сам до сих пор был в состоянии шока. Грохот взрыва и звон разбивающихся стекол так и стояли у меня в ушах. Но Аннабет подгоняла нас, твердя:

– Пошли! Чем дальше мы уйдем, тем лучше!

– Все наши деньги остались там, – напомнил я ей. – Наша еда и одежда. Все.

– Если бы ты не сунулся в драку…

– А вы бы хотели, чтобы я запросто дал вас убить?

– Не надо было защищать меня, Перси. Я и сама бы прекрасно управилась.

– Только порезанная на кусочки, как хлеб для сэндвича, – вставил Гроувер.

– Заткнись, козел!

Гроувер скорбно заблеял.

– Жестяные банки… полный рюкзак жестяных банок.

Мы шли, скользя по мшистой земле, пробираясь сквозь уродливые, искривленные деревья, пахшие, как давно замоченное и прокисшее белье.

Через несколько минут Аннабет пристроилась рядом со мной.

– Слушай, я… – Голос ее пресекся. – Спасибо, что вернулся за нами. Ты проявил храбрость.

– Мы же одна команда.

Несколько шагов Аннабет прошла молча.

– Это все равно что пережить смерть… не говоря уж о том, что если б ты облажался, то наш поиск сразу накрылся бы. А ведь, возможно, это мой единственный шанс увидеть настоящий мир.

Ураган наконец-то прекратился. Стоявшее над городом зарево погасло, оставив нас в полной тьме. Я видел только, как блестят золотистые волосы Аннабет.

– Ты не покидала Лагерь полукровок с семи лет? – спросил я ее.

– Ну… мы выезжали только на короткие экскурсии. Мой папа…

– Преподаватель истории?

– Да. Дома я как-то не прижилась. То есть я хочу сказать, что лагерь и есть мой единственный дом. – Теперь Аннабет выпаливала слово за словом, как будто боялась, что ее могут остановить. – В лагере ты много тренируешься. Все чудесно и замечательно, но монстры-то живут в реальном мире. Только здесь ты можешь понять, на что годишься.

Если бы я кое-чего не знал, то мог бы поклясться, что в Голосе ее прозвучало сомнение.

– Ты здорово орудуешь этим ножом! – восхитился я.

– Думаешь?

– Любой, кто сумел проехаться верхом на фурии, молодец, по-моему.

В этой тьме я ничего не видел, но подумал: может, она улыбнулась.

– Знаешь, – сказала Аннабет, – пожалуй, я расскажу тебе… одну забавную штуку, когда снова сядем в автобус…

Не знаю, что уж там она собиралась рассказать, но ее прервало настойчивое «ту-ту-ту», как будто сова подавала сигнал бедствия.

– Эй, – крикнул Гроувер, – на моих дудочках все еще можно играть! Если я вспомню следопытскую песню, то мы выберемся из этого леса!

Он выдул еще несколько нот, однако мелодия подозрительно напоминала Хилари Дафф.

Вместо того чтобы ловко пробираться вперед, как то и подобает следопыту, я тут же врезался в дерево, и на лбу у меня вскочила шишка величиной с кулак.

Можете добавить к списку сверхъестественных способностей, которыми я не обладал, инфракрасное зрение.

Еще примерно с милю я постоянно спотыкался, чертыхался и, в общем, чувствовал себя донельзя жалким, но тут вдруг увидел впереди свет, напоминавший неоновую вывеску. И унюхал запах съестного. Жареного, жирного, аппетитного. Внезапно я понял, что не ел ничего не полезного для здоровья с того самого момента, когда попал на Холм полукровок, где нас кормили виноградом, хлебом, сыром и кусочками постного мяса, которые нимфы жарили на углях. Теперь мне до смерти захотелось двойной чизбургер.

Мы продолжали идти вперед, пока не увидели между деревьями пустынное двухполосное шоссе. На другой стороне находилась запертая бензоколонка, украшенная потрепанной афишей какого-то фильма 90-х годов, и открытое заведение, бывшее источником неонового света и приятного запаха.

Это оказалась не закусочная быстрого питания, как я надеялся. Перед нами была одна из придорожных сувенирных лавок, где продаются всякие диковины вроде фламинго, которых можно установить на лужайке перед домом, деревянных индейцев, бетонных гризли и тому подобное. Главное здание представляло собой длинный низкий склад, окруженный несколькими акрами скульптуры. Неоновую вывеску над входом мне прочесть не удалось, поскольку если моей дислексии не по зубам даже обычный английский, то неоновый красный курсив – тем паче.

Для меня вывеска гласила: «ANTYU MES GDERAN COMEN MEPROUIM».

– Какого черта это значит? – спросил я.

– Не знаю, – откликнулась Аннабет.

Она взахлеб читала книги, поэтому я даже позабыл, что она тоже страдает дислексией.

– «Кабачок садовых гномов тетушки Эм», – перевел Гроувер.

По обе стороны от входа, в соответствии с рекламой, стояли два бетонных садовых гнома – уродливые бородатые коротышки, улыбавшиеся и махавшие руками так, словно их собирались сфотографировать.

Я перешел дорогу, ведомый запахом гамбургеров.

– Эй… – предупредил Гроувер.

– Внутри свет, – заметила Аннабет. – Может, там открыто.

– Это закусочная, – жизнерадостно произнес я.

– Закусочная, – согласилась она.

– Вы что, оба спятили? – спросил Гроувер. – Странное это место.

Мы дружно не обратили внимания на его слова.

Перед входом высился целый лес статуй: бетонные животные, бетонные дети, даже бетонный сатир, играющий на дудочке, отчего Гроувера передернуло.

– Бла-ба-ба! – заблеял он. – Похож на моего дядю Фердинанда.

Мы остановились у дверей главного здания.

– Не стучите, – взмолился Гроувер. – Я чую монстров.

– После фурий у тебя нос заложило, – сказала Аннабет. – Лично я чувствую только запах бургеров. Вы что, не проголодались?

– Мясо! – презрительно фыркнул Гроувер. – Я вегетарианец.

– Ты ешь сыр, энчиладу и алюминиевые банки, – напомнил я ему.

– Это все не мясное. Слушайте, давайте уйдем отсюда. Эти статуи… смотрят на меня.

Тут дверь заскрипела, отворилась, и на пороге появилась высокая женщина со Среднего Востока – по крайней мере, я предположил, что она со Среднего Востока, поскольку на ней был длинный черный халат, скрывавший все, кроме рук, а голову целиком закрывала вуаль. Из-под черной кисеи блестели только глаза. Смуглые, кофейного оттенка руки выглядели старыми, но были ухоженными и наманикюренными, поэтому я представил себе, что вижу бабушку, сохранившую следы былой красоты.

В акценте ее тоже слышались слабые восточные нотки.

– Уже поздно гулять одним, дети мои, – сказала она. – Где ваши родители?

– Они… хм… – начала Аннабет.

– Мы сироты, – сказал я.

– Сироты? – спросила женщина. Слово прозвучало в ее устах каким-то незнакомым, чужим. – Но мои дорогие! Этого не может быть!

– Мы отбились от нашего каравана, – пояснил я. – Бродячего циркового каравана. Инспектор манежа сказал, что, если мы заблудимся, ждать его возле бензоколонки, но он мог и забыть, а может, имел в виду другую бензоколонку. Так или иначе, мы потерялись. Чем это так пахнет?

– О, мои дорогие! – воскликнула женщина. – Да входите же, бедные дети. Я тетушка Эм. Идите прямо в заднюю часть склада. Там как раз приготовлена еда.

Поблагодарив ее, мы вошли.

– Бродячий цирк? – пробормотала Аннабет.

– Всегда надо иметь наготове стратегический план.

– Мозги у тебя рыбьи, вот что.

Внутри склада тоже стояли статуи: люди в различных позах и одеждах, с разными выражениями на лицах. Я подумал, что надо иметь немаленький сад, чтобы поставить там эти статуи, так как все они были в натуральную величину. Но прежде всего, конечно, я думал о еде.

Можете называть меня идиотом, что я вот так вперся в дом незнакомой женщины только потому, что был голоден, но иногда я склонен совершать импульсивные поступки. Плюс к этому вы никогда не чувствовали, как пахнут бургеры тетушки Эм. Благоухание их было подобно наркозу в кресле дантиста – ты начисто забывал обо всем. Я решительно не обращал внимания на нервные поскуливания Гроувера, на то, что статуи, казалось, провожают меня глазами, или на то, что тетушка Эм заперла за нами дверь.

Я хотел только поскорей добраться до еды. И конечно же, в задней части склада находилась закусочная: прилавок быстрого обслуживания с грилем, фонтанчиком содовой, микроволновкой и торговым автоматом с сырными начо.^[7] Все, что душе угодно, плюс несколько металлических столиков для пикника.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – пригласила тетушка Эм.

– Потрясающе, – сказал я.

– Но… – продолжал упрямиться Гроувер, – у нас нет денег, мэм.

Прежде чем я успел пихнуть его локтем в ребра, тетушка Эм заявила:

– Нет, нет, дети. Никаких денег. Это ведь особый случай. У меня всегда найдется приют таким хорошеньким сиротам.

– Спасибо, мэм, – отозвалась Аннабет.

Тетушка Эм застыла, словно Аннабет сделала что-то неприличное, но тут же снова расслабилась и оживилась, поэтому я решил, что мне просто померещилось.

– Все в полном порядке, Аннабет, – сказала она. – У тебя такие красивые серые глаза, детка.

Только потом я задумался, откуда она узнала, как зовут Аннабет, ведь мы даже не представились.

Наша хозяйка скрылась за прилавком и стала готовить. Не успели мы опомниться, как она поставила перед нами пластиковые подносы с горой наваленных на них двойных чизбургеров, а также ванильными коктейлями и картофелем фри.

Я одним духом заглотил половину бургера.

Аннабет прихлебывала коктейль.

Гроувер пододвинул к себе картофель фри и с жадностью посмотрел на провощенную бумагу, которой был устлан поднос, но все еще слишком нервничал, чтобы приступить к еде.

– Что это там за шипение? – спросил он.

Я прислушался, но ничего не услышал. Аннабет покачала головой.

– Шипение? – спросила тетушка Эм. – Возможно, ты слышишь, как кипит масло. Острый же у тебя слух, Гроувер.

– Я принимаю витамины. Для улучшения слуха.

– Замечательно, – сказала тетушка Эм. – Но не обращай внимания, расслабься, пожалуйста.

Сама тетушка Эм ничего не ела. Она так и не сняла своего головного убора, даже когда готовила, и теперь села, сплетя пальцы, и стала внимательно следить за тем, как мы едим. Всегда немного не по себе, когда кто-то пялится на тебя, а ты даже не видишь его лица, но после бургера я пребывал в сытом и слегка сонном состоянии, поэтому решил, что будет достаточно перекинуться с нашей хозяйкой парой слов.

– Значит, вы продаете гномов? – сказал я, стараясь, чтобы вопрос прозвучал заинтересованно.

– О да, – ответила тетушка Эм. – А также животных. И людей. Все для сада. Скульптура, знаете ли, очень популярна.

– И как идет дело на этом шоссе?

– Не так чтобы очень. С тех пор как построили скоростную магистраль… большинство машин тут не ездит. Поэтому я должна быть особенно обходительна с каждым клиентом.

Я ощутил покалывание в шее, будто кто-то смотрит на меня сзади. Но, обернувшись, увидел, что это всего лишь скульптура молодой девушки с рождественской корзиной. Проработка была детальнейшая – намного лучше, чем у большинства садовых скульптур. Но меня поразило ее лицо. Оно было ошеломленным, если не сказать – исполненным ужаса.

– Ах, – печально вздохнула тетушка Эм. – Вы, наверное, обратили внимание, что некоторые из моих созданий вышли не совсем удачно. Есть определенные недостатки. Поэтому они не продаются. Труднее всего даются лица. Всегда лица.

– Вы сами делаете статуи? – спросил я.

– О да. Когда-то у меня были две сестры, которые помогали мне в деле, но они скончались, и теперь тетушка Эм одна. Со мной только мои скульптуры. Вот почему я и продолжаю делать их, понимаете. Это – моя компания.

Печаль в ее голосе была так глубока и так неподдельна, что я поневоле проникся жалостью к ней.

Аннабет отставила еду. Наклонилась вперед и переспросила:

– Две сестры?

– Это ужасная история, – сказала тетушка Эм. – На самом деле не очень-то детская. Видишь ли, Аннабет, когда-то давно одна дурная женщина приревновала меня, я была тогда еще молодой. У меня был… приятель, ну, понимаешь, и эта дурная женщина решила нас разлучить. Она спровоцировала ужасный несчастный случай. Сестры поддерживали меня. Они разделили со мной мою злую судьбу, пока могли, но в конце концов скончались. Растаяли как дым. Я единственная осталась в живых, но какой ценой. Какой ценой!

Я не совсем понимал, что она имеет в виду, но ее горе опечалило и меня. Веки мои наливались тяжестью, после плотного ужина клонило в сон. Бедная старая дама. Кому захотелось обидеть столь доброе создание?

– Перси! – Аннабет трясла меня, чтобы привлечь мое внимание. – Нам, наверное, надо идти. Инспектор манежа заждался.

Голос у нее был напряженный. Я не мог понять почему. Гроувер жевал салфетки с подноса, однако, если тетушке Эм это и показалось странным, она ничего не сказала.

– Такие красивые серые глаза, – снова обратилась она к Аннабет. – Лично я уже давно не видела таких серых глаз.

Она протянула руку, словно чтобы погладить Аннабет по щеке, но та резко встала.

– Нам действительно пора.

– Да! – Проглотив последнюю салфетку, Гроувер тоже встал. – Инспектор манежа ждет! Пора!

Мне уходить не хотелось. Я чувствовал себя как сытый кот. К тому же тетушка Эм такая замечательная! Я хотел еще побыть с нею.

– Прошу вас, дорогие мои, – умоляющим тоном произнесла тетушка Эм. – Мне так редко удается побыть с детьми. Прежде чем уйти, не могли бы вы по крайней мере попозировать мне?

– Попозировать? – с опаской переспросила Аннабет.

– Для фотографии. Я использую ее, когда буду работать над новой скульптурной группой. Дети так популярны. Все любят детей.

– Думаю, что ничего не получится, мэм. – Аннабет переминалась с ноги на ногу. – Перси, пошли…

– Конечно, получится, – возразил я. Аннабет раздражала меня тем, что так свысока, так грубо разговаривает со старой дамой, которая только что бесплатно накормила нас. – Только одну фотографию, Аннабет. Что в этом плохого?

– Ну же, Аннабет, – промурлыкала хозяйка. – Что в этом плохого?

Аннабет это явно пришлось не по вкусу, но она позволила тетушке Эм сопроводить нас к входной двери в сад скульптур.

Тетушка Эм подвела нас к скамье рядом с каменным сатиром.

– А теперь, – сказала она, – я вас правильно рассажу. Думаю, барышня будет посередине, а двое молодых людей – по бокам.

– Не слишком хорошее освещение для фотографии, – заметил я.

– О нет, – улыбнулась тетушка Эм, – света предостаточно. Во всяком случае, мы ведь увидим друг друга.

– Где же ваша камера? – спросил Гроувер.

Тетушка Эм отступила на шаг назад, словно заранее любуясь удачным снимком.

– Как я уже говорила, лицо – самое трудное. Ну-ка, постарайтесь улыбнуться мне, все, все, пожалуйста. Улыбочку пошире.

Гроувер бросил взгляд на бетонного сатира рядом с ним и пробормотал:

– Вылитый дядя Фердинанд!

– Гроувер, – неодобрительно произнесла тетушка Эм, – ну-ка посмотри сюда!

Камеры у нее в руках не было.

– Перси… – позвала Аннабет.

Я инстинктивно встрепенулся, прислушиваясь к Аннабет, но в то же время перебарывая сонливость, навеянную полным желудком и убаюкивающим голосом старой дамы.

– Подождите минутку, – сказала тетушка Эм. – Никак не удается хорошенько разглядеть вас сквозь эту проклятую накидку…

– Перси, что-то не так, – настойчиво повторила Аннабет.

– Не так? – переспросила тетушка Эм, потянувшись, чтобы снять с головы накидку. – Совсем наоборот, дорогая. Сегодня вечером у меня собралась такая благородная компания. Что же не так?

– Это и есть дядя Фердинанд! – тяжело выдохнул Гроувер.

– Не смотрите на нее! – крикнула Аннабет.

Одним движением она нахлобучила свою бейсболку «Янкиз» и исчезла. Ее невидимые руки столкнули Гроувера и меня со скамьи.

Оказавшись на земле, я увидел перед собой обутые в сандалии ноги тетушки Эм.

Я слышал, как Гроувер поспешно пробирается в одном направлении, Аннабет – в другом. Но меня слишком разморило, чтобы я мог сдвинуться с места.

Затем над головой раздался скрипучий, режущий ухо звук. Я поднял взгляд на руки тетушки Эм, которые стали шишковатыми и мозолистыми, вместо ногтей на них выросли острые бронзовые когти.

Я едва не перевел взгляд выше, но откуда-то слева Аннабет пронзительно выкрикнула:

– Нет! Не надо!

Тут я услышал еще более неприятный звук трущихся друг о друга крохотных змей, прямо над собой, там… там… где должна была находиться голова тетушки Эм!

– Беги! – проблеял Гроувер.

Я услышал, как он мчится по гравию, вопя «Майа!», чтобы запустить свои крылатые туфли.

Я не мог шевельнуться. Уставившись на шишковатые, когтистые лапы тетушки Эм, я пытался сбросить сонное оцепенение, в которое повергла меня старуха.

– Какая жалость – навеки исказить прекрасное молодое лицо, – успокаивающе произнесла она. – Останься со мной, Перси. Тебе всего-то нужно посмотреть на меня.

Я старался перебороть в себе стремление повиноваться. Я посмотрел в сторону и заметил стеклянную сферу – шар-гляделку из тех, что люди ставят у себя в саду. И в оранжевом стекле увидел смутное отражение тетушки Эм: вуаль сползла с ее головы, открыв мерцающие, бледные очертания лица. Волосы ее шевелились, извиваясь, как змеи.

Тетушка Эм.

Тетушка «М».

Как я мог оказаться таким болваном?

«Думай, – приказал я себе. – Как погибает Медуза в греческих мифах?»

Но мысли не слушались меня. Что-то подсказывало мне, что в мифе Медуза спала, когда на нее напал мой тезка Персей. Но сейчас она совсем даже не спала. Она могла сию секунду исполосовать мне лицо когтями, стоило ей только захотеть.

– Сероглазая сотворила это со мной, Перси, – сказала Медуза самым обычным голосом, вовсе не напоминавшим о монстрах. Наоборот, звуки его призывали меня взглянуть вверх, посмотреть в лицо бедной старой бабушке. – Мать Аннабет, проклятая Афина, превратила меня из красивой женщины в это чудовище.

– Не слушай ее! – Крик Аннабет донесся откуда-то из сада скульптур. – Беги, Перси!

– Молчать! – злобно прорычала Медуза. Затем голос ее снова перешел на умиротворяющее мурлыканье. – Теперь ты должен понять, почему я должна уничтожить эту девчонку, Перси. Она – дочь моего врага. Я сотру ее скульптуру в порошок. Но тебе, дорогой Перси, тебе не придется страдать.

– Нет, – пробормотал я, стараясь подняться.

– Ты что, действительно хочешь помочь богам? – спросила Медуза. – Ты хоть понимаешь, что ожидает тебя во время этих глупых поисков, Перси? Что случится, если ты доберешься до царства мертвых? Не будь пешкой в руках богов, мой дорогой. Тебе намного больше пойдет быть статуей. И не так больно. Не так больно…

– Перси!

Я услышал позади себя оглушительное жужжание, будто на меня с неба падала двухсотфунтовая пташка.

– Нагнись! – возопил Гроувер.

Обернувшись, я увидел в ночном небе сатира, отвесно пикировавшего на своих крылатых кроссовках и держащего в руках ветку дерева размером с бейсбольную биту. Он крепко зажмурился и судорожно дергал головой. Ориентировался Гроувер только с помощью слуха и обоняния.

– Нагнись! – завопил он снова. – Я ее достану!

Это окончательно вернуло меня в состояние боеготовности. Зная Гроувера, я был уверен, что достанется не Медузе, а мне. Я нырком откатился в сторону.

Бух!

Сначала я вообразил, что это Гроувер врезался в дерево. Затем услышал разъяренное рычание Медузы.

– Жалкий маленький сатир, – проревела она, – я добавлю тебя к своей коллекции!

– Это за дядю Фердинанда! – завопил в ответ Гроувер.

Я попытался поскорее отползти на четвереньках и спрятаться среди скульптур; между тем Гроувер снова ринулся вниз.

Трах-ба-бах!

Медуза взревела, ее змеиная шевелюра зашипела и стала брызгать ядовитой слюной.

Совсем рядом со мной голос Аннабет позвал:

– Перси!

Я подпрыгнул так высоко, что чуть было не перемахнул через садового гнома.

– Черт! Осторожнее! – Аннабет сняла бейсболку «Янкиз» и сделалась видимой. – Ты должен отрубить ей голову.

– Что? Ты спятила? Надо поскорей убираться отсюда.

– Медуза – грозный враг. Это воплощенное зло. Я бы и сама ее убила, но… – Аннабет сглотнула, словно собиралась сделать непростое признание. – Но твое оружие лучше. Кроме того, я и близко не могу к ней подойти. Она разорвет меня в клочья из-за моей матери. А ты… у тебя есть шанс.

– Что? Я не могу…

– Хочешь, чтобы она и дальше превращала невинных людей в скульптуры?

Она указала на изваяние двух влюбленных – превращенные в камень мужчина и женщина стояли обнявшись.

Аннабет схватила с ближайшего пьедестала зеленый шар-гляделку.

– Отполированный щит был бы лучше. – Она критически осмотрела сферу. – Выпуклая поверхность создаст некоторое искажение. Размеры отражения будут изменены за счет фактора…

– Будь добра, выражайся яснее.

– Я и так ясно выражаюсь! – Она швырнула мне стеклянный шар. – Просто смотри на нее в зеркало. И никогда – прямо!

– Эй, ребята, – раздался откуда-то сверху голос Гроувера. – Похоже, она в отключке!

Тут же раздался рев.

– Прошу прощения, – поправился Гроувер, приготовившись перелететь с ветки на ветку.

– Поторапливайся, – велела мне Аннабет. – У Гроувера, конечно, отличный нюх, но рано или поздно он грохнется на землю.

Я вытащил ручку и снял колпачок. Бронзовое лезвие вытянулось у меня в руке.

Я двинулся на звук, издаваемый шипящими и брызгающими ядовитой слюной волосами Медузы.

При этом я не отрывал глаз от стеклянного шара – так, чтобы видеть только отражение Медузы, а не ее саму. И вот она появилась в зеленом стекле.

Гроувер собирался еще раз атаковать ее с помощью своей биты, но на сей раз пролетел чуть ниже, чем надо. Медуза вырвала у него палку, и, сбившись с курса, Гроувер с болезненным «уххх!» рухнул в объятия каменного гризли.

Медуза уже собиралась броситься на него, но я завопил:

– Эй, ты!

И стал наступать на нее. Это было не просто, учитывая, что приходилось одновременно держать меч и стеклянный шар. Если бы она напала на меня, то мне пришлось бы нелегко.

Но она позволила мне приблизиться – двенадцать футов, десять.

Теперь я видел отражение ее лица. Оно наверняка не было таким уж страшным. Зеленые переливы стеклянного шара искажали его пропорции.

– Ты ведь не причинишь вреда старой женщине, Перси, – тихо и проникновенно, нараспев произнесла Медуза. – Знаю, что не причинишь.

Я заколебался, завороженный лицом, чье отражение видел в зеленом стекле, и горящими глазами, которые, казалось, вот-вот прожгут стеклянную преграду. Руки мои ослабели.

– Перси, не слушай ее! – простонал Гроувер, до сих пор пребывавший в объятиях каменного гризли.

– Слишком поздно, – прокаркала Медуза.

И метнулась ко мне, выставив вперед когтистые лапы.

Взмахнув мечом, я услышал отвратительный хлюпающий звук, затем шипение, словно ветер вырвался из пещеры, – монстр распадался на части.

Что-то упало на землю прямо мне под ноги. Из последних сил я старался не смотреть. Сквозь носок я почувствовал мокрое тепло – умирающие змейки тыкались мне в ноги.

– Вот черт, какая мерзость, – всхлипнул Гроувер. Его веки были по-прежнему плотно зажмурены, но я догадывался, что он слышит шипение и чует смрад. – Супермерзость.

Ко мне подошла Аннабет. В руках она держала черную вуаль Медузы и пристально глядела в небо.

– Не двигайся, – велела она мне.

Осторожно, очень осторожно Аннабет опустилась на колени, завернула голову чудовища в черный клок материи, затем подняла ее. С головы сочилась зеленая жидкость.

– Ты в порядке? – спросила меня Аннабет. Голос ее дрожал.

– Да, – решился ответить я, хотя чувствовал, что вот-вот выблюю свой двойной чизбургер. – Но почему не… почему голова не исчезла?

– Когда ты отсек ей голову, она стала военным трофеем, – объяснила Аннабет. – Точно так же, как твой рог Минотавра. Но не разворачивай голову. Она до сих пор может обратить тебя в камень.

Гроувер со стоном высвободился из объятий гризли. На голове у него красовался здоровенный шрам. Зеленая кепка свисала с одного из маленьких рожек, а бутафорские ноги слетели с копыт. Волшебные туфли беспомощно хлопали крыльями вокруг его головы.

– Ну ты и ас! Прямо Красный Барон,^[8] – сказал я. – Хорошо сработано, парень.

Сатир выдавил из себя натянутую улыбку.

– Ну, веселого мало. Конечно, дубасить ее веткой было забавно. Но попасть в лапы бетонного медведя – не слишком большое удовольствие. Это уже не смешно.

Он поймал свою крылатую обувку. Я надел колпачок на меч. После чего мы втроем, пошатываясь, побрели к складу.

За стойкой мы нашли старые целлофановые пакеты и два раза обмотали ими голову Медузы. Затем швырнули ее на стол, за которым ужинали, и расселись вокруг, слишком вымотанные, чтобы говорить.

– Так что же, за это чудище мы должны благодарить Афину? – наконец спросил я.

– На самом-то деле – твоего папочку. – Аннабет обожгла меня недобрым взглядом. – Что, не помнишь? Медуза была подружкой Посейдона. Они решили встретиться в храме моей матери. Вот почему Афина превратила ее в чудовище. Медуза и две ее сестры, которые помогли ей проникнуть в храм, стали тремя Горгонами. Вот почему Медуза была готова разорвать на кусочки меня, но хотела, чтобы вы сохранились в образе прекрасных статуй. Она, должно быть, по-прежнему считает твоего папочку таким сладеньким. Может, ты напомнил ей его?

– Так это я виноват, что мы встретили Медузу?! – Мое лицо запылало.

Аннабет выпрямилась.

– Аннабет, это просто фотография, – передразнила она, бездарно подражая моему голосу. – Что в этом плохого?

– Брось, – ответил я. – Ты просто невыносима.

– А ты – несносен.

– А ты…

– Эй! – вмешался Гроувер. – От вас двоих у меня разболелась голова, а у сатиров никогда не бывает мигреней. Что будем делать с этим?

Я уставился на завернутую в мешки голову. Одна из змеек высовывалась в дырку в целлофане. Надпись на пакете гласила: «Благодарим за покупки».

Я злился, но не на Аннабет и ее мамочку, а на всех богов сразу за то, что они втянули нас в этот поиск и в первый же день устроили нам две такие потасовки. Такими темпами мы никогда не доберемся до Лос-Анджелеса живыми, не говоря уж про летнее солнцестояние.

Что сказала Медуза?

«Не будь пешкой в руках богов, дорогой. Тебе намного больше пойдет быть статуей».

– Сейчас вернусь. – Я встал и направился к выходу.

– Перси, – крикнула мне вдогонку Аннабет, – что ты задумал?

Я добрался до задней части склада, где нашел кабинет Медузы.

В ее гроссбухе значились шесть последних посылок – морским путем в царство мертвых, для украшения сада Персефоны и Аида. Судя по фрахтовочному счету, финансовое представительство подземного мира находилось по адресу: «Звукозаписывающая студия ДОА^[9]», Западный Голливуд, Калифорния. Я сложил счет и опустил его в карман.

В кассе я нашел двадцать долларов, несколько золотых драхм и пакеты для отправки посылок ночным экспрессом Гермеса – к каждому прилагался небольшой кожаный мешочек для монет. Я перерыл весь офис, пока не наткнулся на ящик нужного размера.

Вернувшись к столу для пикника, я упаковал голову Медузы в ящик и заполнил бланк посылки: