Зачаточная письменность славян

 

На первый взгляд может показаться, что история развития письменности у славян имеет весьма отдаленную связь с историей славян. На деле это не так. Наоборот, правильно подойти к пониманию истории славян можно, лишь выяснив основные этапы письменности у них. В самом деле: для написания действительной истории необходимо использовать не только исторические хроники, грамоты, различные документы, но и отдельные, даже отрывочные записи на камнях, металлических предметах, глиняных сосудах и т.д. Уже одна находка предмета со славянской надписью часто доказывает, что в месте ее обнаружения жили славяне или, самое, малое, что жители этой местности были в общении со славянами. Такие отрывочные надписи, как правило, не датированы. Поэтому, хотя сопутствующие факты и обстоятельства говорят в пользу определенной эпохи, к которой относится находка, последнюю игнорируют, ссылаясь на то, что в ту эпоху «еще не было славянской письменности». В связи с этим находку относят либо к значительно более поздней эпохе, либо ее замалчивают, либо, что еще чаще бывает, квалифицируют ее как… подделку. Вследствие этого значительной ценности исторические данные стаются не включенными в ткань истории. В результате история оказывается беднее, чем она есть на самом деле, и ее развитие замедляется.

Ниже мы попытаемся изложить в самых общих чертах историю развития письменности у славян, не вдаваясь в подробности, ибо это – предмет особой монографии. Мы ограничимся лишь изложением того, что должно помочь пониманию и развитию истории.

Многое будет идти вразрез с крепко установившимися представлениями, но мы напомним, что в науках, и гуманитарных, и точных, случались и революции побольше, что это неизбежный этап в постепенном приближении к истине.

Мы подчеркиваем также необходимость беспристрастности в отношении славян: по способности к умственному развитию они были не ниже римлян, греков, германцев, кельтов и т.д., они такие же люди, как и другие, а главное то, что они издревле сталкивались с народами, имевшими письменность. Следовательно, у них была полная возможность создать и свою собственную. Если у нас появляются вполне законные основания думать, что в данную эпоху и в данном месте у славян не было письменности, то это надо доказать, а не отрицать находку по одному тому, что «в эту эпоху у славян еще не было своей письменности». В последнем случае исходят, как из аксиомы, из того, что еще необходимо доказать. Если когда-то Французская Академия наук отрицала падение метеоритов или существование вечной мерзлоты в Сибири, то это еще не значило, что метеориты перестали падать на землю, а вечная мерзлота исчезла. Надо подчиняться здравому смыслу, логике фактов.

В отношении прошлого нам свойственна одна, общая для всех народов черта: рассматривать минувшее, как нечто гораздо более примитивное, чем это было на самом деле. Нужно помнить, что даже в области техники мы не только не изобретаем нечто новое, но и забываем то, что когда-то умели делать превосходно. Несколько столетий тому назад в Западной Европе, в Голландии, например, умели изготовлять стекло, через которое все было видно изнутри и ничего – снаружи. Секрет забыт или утерян. Когда в конце минувшего столетия русская императрица, восхищенная находкой серег пантикапейской царицы, захотела получить копию их, лучший ювелир Европы Фаберже не мог ее изготовить в точности: мельчайшие золотые шарики по четыре, составлявшие орнамент одной из частей, сливались у него при паянии в один большой. То, что мог делать ювелир 1500 лет тому назад, ювелир конца XIX в. был не в состоянии повторить. Поэтому мы просим читателя отрешиться от затверженных истин, а попытаться совершенно независимо разобраться в имеющихся фактах.

В истории развития славянской письменности мы можем различать три этапа и три группы разных алфавитов с множеством вариантов, но это и не могло быть иначе, ибо нельзя ожидать единообразного решения проблемы на пространстве от Эльбы и до Дона, от северной Двины до Пелопоннеса.

Эти три группы следующие: 1) руны, или «руница», 2) «глаголица» и 3) «кириллица» и «латинница», основанные на греческом или латинском письме.

Существовали и некоторые другие алфавиты, почти не оставившие следов, но на них мы не будем останавливаться (кое-что читатель найдет о них в 9-м выпуске нашей «Истории руссов», Париж, 1959, стр. 925–948, глава «О начале славянской письменности»).

 

Славянские руны, или «руница». Сведения наши о славянских рунах очень бедны и отрывочны. Русские ученые этим не занимались. Одно несомненно: они существовали. В скандинавских источниках они называются «Venda Runis», т.е. «вендскими рунами». Сохранились и сами надписи славянскими рунами. Количество их невелико. Во-первых, рунами писали очень давно и они вышли из употребления много веков тому назад, поэтому предметы, несшие рунические письмена, за давностью времени погибли. Во-вторых, славянскими рунами мало кто занимался в широком понимании этого слова. Однако не всякий ученый– «рунист» мог взяться за славянские руны: надо было знать хорошо и славянские языки, поэтому надписи славянскими рунами остались просто непрочитанными. В-третьих, литератур руническими письменами не существовало: руны употреблялись лишь для кратких надписей на могильных камнях, на пограничных знаках, на оружии, украшениях, монетах и очень редко на полотне или пергаменте.

Откуда происходят руны, кто является их изобретателем, что означает само слово и какого оно языка – неизвестно. Д. Жункович (D. Zunkovic, 1918, Die slavische Vorzeit. Maribor 1–434) предполагает даже, что само слово «руны» славянского корня: «руна», «руня» будто бы означает «борозда», «врез», а «руги» – «врезать», «гравировать». Можно было бы привести украинское «рилля» (борозда при пахоте), русское «рыть» и т.д., но при современном состоянии наших знаний о славянских рунах подобные суждения совершенно преждевременны. Гораздо более важно познакомиться со славянскими рунами вообще. См. напр.: D. Zunkovic, 1915, Slavische Denkmaler. Kremsier или Josef Ruzicka, 1924. Slovanska Mythologie. Praha и т.д., которые могут помочь войти в курс дела.

Мы остановимся лишь для примера главным образом на наскальной надписи у Велестура в Кремницкой области Венгрии, перешедшей затем к Словакии. Скала находится по течению реки Вага при впадении в Туроч. Мы приведем ее в двух вариантах: Жунковича (1918) и Ру-жички (1924). По Жунковичу текст гласит: «прехах сили-ан от моране зрумих кременитю те туру и вся града и бье годе по туру двесте те осемдет». По Ружичке (в скобках пропущенные или предполагаемые буквы): «пр(и)ехах (в) Симиан от Поране (,) зрумих Кремениту те туру и всиа (г)рада и бе годе по Туру двести те осимд(е)с(я)т».

Жункович толкует свой текст как (даем с немецкого): «Явился Силлейнер от границы, разрушил Кремниц и Тур, равно как все города и все опорные пункты в области Тура, в 280» (очевидно, году).

Мы полагаем, что толкование, которое дал П. Н. Милюков («Очерки по истории русской культуры», 1937, стр. 227), значительно приемлемей, чем Жунковича. Милюков указывает, что г. Симиан (а не Силиан) находится при впадении Туроча в Ваг; Кременица – вверх по течению Туроча и т.д.

Ружичка считает, что надпись сделана среднеевропейским вариантом рун, а именно, как он называет, «илли-рико-ретинско-паннонским». Как ни читать эту надпись, а славянство ее не вызывает ни малейшего сомнения. Время ее написания неизвестно, но не исключена возможность, что 280 является не числом, а датой. Приходит также в голову, что «зрумих» вовсе не значит «разрушил», а «из Румих», т.е. из Рима или из ромеев. Смысл тогда значительно меняется. Однако мы уклонились в сторону. Надпись в Велестуре была сделана слева направо, тогда как в более древних рунах читать надо было справа налево.

Жункович (1918) приводит следующие местности в Словакии со скальными надписями, которые в то время еще не подвергались исследованию.

1) У Липтау на «Гавранна скала» на границе комитата.

2) На границе Зволенско-Новгородско-Малогонтско-го комитатов, в расстоянии около 4 часов ходьбы к юго-востоку от Гронеча.

3) В среднем Текове, севернее Иновеца.

4) В округе Гандль против Нова Льгота.

5) В округе Боглар у Бардижова около полянки «на Баниску» имеются непонятные наскальные надписи.

6) В окрестностях Сабинова – также рунические надписи.

7) На границе комитата «на Заполе» под горой Кри-ван.

8) «На Голах».

Конечно, этот список далеко не полон. С другой стороны, нет уверенности, что все упомянутые надписи непременно славянские. Однако ясно, что перед нами дополнительный исторический материал, вовсе неиспользованный. Посетителю таких мест нужно быть историком, надо иметь фотоаппарат, чтобы наука могла обогатиться интереснейшим материалом. К сожалению, сводками славянских рунических надписей мы не располагаем и не будем иметь их до того, пока широкая публика не придет на помощь в поисках надписей. А нет материала – некому на нем и специализироваться.

Другой группой предметов, несущих рунические надписи, являются культовые статуэтки, особенно частые в области поморских славян. К немалому прискорбию, интерес, вызванный ими, побудил искателей легкой наживы идти на преступление против науки, среди статуэток есть, несомненно, и подделки. Однако большинство музейных материалов добыто при научных раскопках, грамотно документировано и сомнений не вызывает.

На спинной стороне одной из статуэток есть надпись «ридегаст» и «ретра», т.е. имя божества и название города. Найдена она в Мекленбурге и сделана из бронзы. Спереди – также надписи. Интересно отметить, что произведены почти совершенные копии этой статуэтки, также с надписями (тождественными), что помогает найти утраченные буквы или черты. Сколь нам известно, сводки по этому вопросу нет, а материалов достаточно. Надписи сделаны так называемыми «северно-вендскими» рунами.

Существует также бронзовая статуэтка с изображением льва и надписью рунами «чернебог». На бронзовом ноже стоит надпись «свантевит».

Краковский медальон несет надпись «белбог».

И т.д.

Совершенно очевидно, что подобные предметы разбросаны по немецким музеям, где ими мало кто интересуется или, во всяком случае, мало что понимает: необходимо знание не только рун, славянских языков, археологии, но и верований, религиозного быта славян, чего от немцев требовать нельзя. Так и лежит этот материал, неизученный, неизвестный. Чтобы охватить такой материал, нужны средства, недоступные частному лицу, ибо надо посетить много разных музеев, владельцев частных коллекций и т.п. Такие средства могут быть представлены лишь государством. Нечего и говорить, что славянские государства не отдают себе отчета в том, сколь необходима такая работа. А вот средства на всякую ложную филологическую эквилибристику плывут щедро.

Подобные предметы-документы доказывают неоспоримо существование у среднеевропейских славян своей рунической письменности. Если о ней мы могли догадываться, читая Адама Бременского, Гельмгольда и др., то здесь она перед нами в наличии.

Северно-вендскими рунами, по-видимому, написано на камне – указателе дороги, найденном у Мыкоржина в Познани: «смир прявки аличт». Это переводят: «указатель дороги на Галич». Теми же рунами сделаны надписи на нескольких монетах. На одной написано «Рурик», на другой – «Зобар». Обе они, будучи весьма отличными одна от другой, несомненно, относятся к какому-то особому типу славянских монет: на них изображена лошадь (на одной из них с весьма стилизованными ногами) и на ней большая голова всадника. Тип головы у всадников одинаковый, хотя головы смотрят в разные стороны. На одной монете ясный знак свастики. Уже одно упоминание имени Рурика должно вызывать большой интерес к подобного рода находкам.

На трех других одинаковых монетах – надпись «Вослов». Нечего говорить, что и нумизматические данные остаются в сущности неизученными или истолкованными с позиций норманской теории.

Наконец, встречаются на предметах бьгга. Например, на ручке пятипалой фибулы на внутренней стороне написано: «Бозо (вероятно, Божо. – С.Л.) врает руна и влие а всяй я». Переводят это: «Бозо начертал руны, вылил (фибулу) и уселся». Хотя прочтение нас не удовлетворяет, славянское происхождение надписи не вызывает сомнений.

Переходим теперь к южнославянским рунам, которые находили в Тироле, Италии, области Альп, южной Венгрии, Африке и т.д. Многие из них не расшифрованы. Отметим, кстати, что находки славянских рун в Африке и т.д. только подтверждают наше по ожение о том, напр., что вандалы были славянами (см. в другом месте).

Примеры таковы. У Клобенштейна в Тироле на горе Пипер – надпись: «лазе ке малече», т.е. «лаз (ход) к Ма-лече». Далее: урна, открытая у Монте Альченио, с надписью: «чай ней», т.е. «ожидай ее». Пограничный столб у Роччетга, надпись: «межу (границу) не менять». Было найдено также изображение Геркулеса в борьбе со львом и надписью: «геркле вилеке», т.е. «Геркулес великий». Есть и другие, подобные этим, примеры. Не все надписи, однако, расшифрованы верно. Напр., саркофаг у Пе-руджио имеет надпись, в которой Жункович находит слово «краль» (король), совершенно выпуская из виду, что слово это вошло в славянские языки лишь со времен Карла Великого, а изображение на саркофаге относится к римским воинам, т.е. на века раньше.

Обзор надписей не является нашей задачей. Мы лишь указываем на их существование. Древность их, конечно, весьма различна. Вероятно, это была первая, предварительная стадия развития письменности. Особой нужды в ней не испытывали. Нужно было кого-то известить – посылали гонца. Жили все вместе, никуда не разъезжая, надобности в письмах не было. Законы хранились в памяти старейшин. Песни и были передавались изустно: по опыту современности мы знаем, что память могла удержать по нескольку тысяч стихов. Руны употреблялись главным образом лишь для коротких сообщений: указание дороги, пограничный столб, знак собственности и т.д. Но знали руны, очевидно, многие, это не было тайнописью, иначе их не применяли бы в местах всеобщего пользования.

Основой же для настоящей письменности, когда создалось уже государство, развилась торговля, усложнились людские взаимоотношения и т.д., явилась у славян, по-видимому, глаголица, которая с руницей имела мало общего – может быть, потому, что была заимствована из чужого этнического корня.

 

Глава 13.

Происхождение глаголицы (буквицы)

 

По мнению подавляющего большинства исследователей, «глаголица» древнее «кириллицы». Мы не будем останавли ваться здесь на взаимоотношениях между ними (оставим это до рассмот рения кириллицы), а ознакомимся с историей глаголицы, проследим, когда она и где возникла и с какого времени вышла из употребления.

Зародилась глаголица, по-видимому, на Адриатическом побережье Балканского полуострова, где она в отмирающем виде существует и теперь. Так как об ее истории бытуют неверные представления, то начнем с анализа фактов, которые многими упущены или истолкованы ложно.

П. А. Лавровский («Исследование о летописи Яким-ской». Ученые записки 2-го Отд. Ак. наук., 1856, кн. 2) приводит следующие слова польского хрониста Стрый-ковского, пользовавшегося старыми русскими, до нас не дошедшими летописями, об обучении сыновей Владимира Великого:

«…i dal wazystkich przezczonych synow i przy nich kilkoset synow bojarskich, pisma greckiego a hiaholskiego (ktorego dzis Rus uzywa), uczyc, przelozwazy nad ntmi diaki i miodzience cwiczone», т.е. «и дал всех вышеупомянутых сынов своих, и при них несколько сот сынов боярских учить письму греческому, а также глаголическому (которое Русь и сегодня употребляет. – С.Л.), поставивши над ними дьяков и обученную молодежь».

Б. С. Ангелов (Труды отдела древнерусск. литер. Ак. наук, 1958, 14, стр. 136) излагает этот отрывок вкратце так: «…Владимир отдал своих сыновей и детей бояр учиться греческому и славянскому глаголическому письму».

Место это требует комментария, так как оно гораздо глубже и важнее по содержанию, чем это на первый взгляд кажется. Во-первых, надо принять во внимание размах мероприятий Владимира: он заставил учиться несколько сот боярских детей. Во-вторых, в трактовке Ан-гелова можно понять, что дети Владимира учились греческому языку, т.е. писать по-гречески. Это вовсе не так: чтобы учиться писать по-гречески, надо прежде всего изучать греческий язык. На деле же учили писать кириллицей, которая из-за схожести с греческими буквами называлась «греческим письмом», или глаголицей. Не могли же дети Владимира учиться глаголице и греческому письму, а кириллице не учиться. Они учились, несомненно, уже после 990 г. (года крещения Руси!), т.е. когда среднеевропейские славяне уже имели более 100 лет литературу, написанную кириллицей.

В школе Владимира (ум. в 1015 г.) изучали два славянских алфавита: 1) кириллицу, поднимавшуюся вверх, и 2) глаголицу, шедшую уже вниз, но бывшую при Владимире еще столь употребительной, что не изучать ее было нельзя, ибо имелось множество рукописей, написанных глаголицей. По свидетельству Стрьшковского (1582), это письмо Русь применяла еще в его время. Глаголица отмирала весьма постепенно и на Балканах удержалась местами по сей день. Находка «влесовицы» (см. «История руссов в неизвращенном виде», 1957, вып. 6-й) позволяет догадаться, почему кириллица вытеснила глаголицу: руссы не только писали или рисовали буквы, но и особенно часто выдавливали их на дереве или березовой коре (новгородские находки последних лет), втирая затем краску во вдавленные места, если собирались хранить написанное долго. В этой связи кириллица, с ее прямыми или слегка округлыми линиями, имела огромное преимущество перед глаголицей, с ее мелкими завитками или петлями, которые вырезывать или выдавливать было очень трудно.

Что глаголица старше кириллицы, видно из следующих прямых и косвенных указаний.

1. В договоре Светослава Храброго с Иоанном Цимисхием (Л.И. Лейбович, 1876, «Сводная летопись», составленная по всем изданным спискам, вып. 1, 63–64) мы находим: «Это грамота дана в Верестре месяца июля индикта “дi”, т.е. 14-го. Свидание Светослава с Цимисхием состоялось не 14-го, а 15-го индикта, именно в 6480 (972) г.» Почему произошла эта ошибка? И. И. Срезневский (1882, «Древние памятники русского письма и языка», СПб., стр. 10) указал ее причину: данный текст переписывался с глаголического письма на кириллицу. В глаголице буквы «дi» означали не 14, как в кириллице, а 15; стало быть, никакой ошибки в оригинале не было.

Данный пример, подчеркнем кстати, показывает, почему в летописи проникали хронологические ошибки. При переписывании летописей с глаголического письма на кириллицу переписчики точно повторяли буквы-цифры, но не учитывали, что в кириллице они означают уже другие числа. Ошибку мог заметить переписчик-историк, а не простой копиист. В данном же случае мы знаем, что переписывал человек, не очень сильный в глаголице: он, напр., прочитал: «с всяким великим цесарем грьчьскым». А было написано: «с Иваном»!

Этот договор косвенно показывает, что еще в 972 г. некоторые официальные документы на Руси писались глаголицей. Да и вряд ли могло быть иначе: Светослав был ярьм врагом христианства, а кириллица была христианским письмом.

2. В прошлом столетии существовала (возможно, что существует до сих пор) Псалтырь, относящаяся к 1222 г. и переписанная монахом Николаем из Арба (Раба) при папстве Гонория, императорах Фридрихе и Роберте, при короле Андрее Венгерском, при архиепископе Гунцеллю-се из Спалато, глаголическими буквами из старой славянской Псалтыри, написанной по приказу и коштом Феодора, последнего архиепископа Салоны. Переписано, как сказано, совершенно точно. Так как Салона была разрушена около 640 г., то славянский глаголический оригинал относился по крайней мере к 1-й половине VII в., св. Кирилл же родился в 827 г. Таким образом, глаголица существовала самое малое за 200 лет до Кирилла.

3. В русской специальной литературе (см., напр.: А. М. Селищев, 1951, «Старославянский язык», 1-й том, стр. 72) совершенно не упоминаются обстоятельства, связанные с так называемым Клоцовым кодексом.

А между тем на пергаментных листках имеются следующие приписки, одна на старонемецком языке:

«Dieses puch (Bucli) hat Sant Jeronimus nut eigener hant (hand) geschrieben in Grabatischer sprach (Sprache)». Таким образом, перед нами указание, что «клоцовские листки» написаны не на «старославянском языке», а на хорватском. А это большая разница. Ибо язык листков оказывается не «протоязыком», так сказать, славян, а местным диалектом.

Другая надпись, уже по-латыни, гласит: «Isti quintemi, Ые intus ligati, scripti fuerunt de manu propria S. Iheronimi ecclesie Dei doctoris acutissimi. Et sunt biblie pars in lingua Croatina scripta» (далее идет длинная история перехода рукописи от одного владельца к другому).

Таким образом, имеется свидетельство, что листки «Клоцовского кодекса» были написаны собственноручно св. Иеронимом. Родился он в 340 г. в Стридоне, в Дал-мации. Он был, безусловно, славянином, ибо называет далматинцев или иллирийцев в своих письмах «linguae sual homines», а также сообщает, что он перевел Библию своим землякам. Нам ведомо также, что «Клоцовский кодекс» был одно время объектом религиозного пиетета:

листки его были обрамлены в серебро и золото и делились между родственниками владельца, чтобы каждому досталось хоть что-нибудь от этого ценного наследства. Мы располагаем, таким образом, историческим документом, доказывающим, что св. Иероним еще в IV в. пользовался глаголицей, его даже считали автором этого алфавита.

Подобное утверждение не является единственным: в 1766 г. граф Клемент Грубисич (Klemens Grubisich) издал в Венеции книжку «In originem et historiam alphabet! Slavonic! Glagolitici, vulgo Hieronymiani disquisitio». Заглавие говорит само за себя. Грубисич утверждает, что глаголица была составлена еще задолго до Р.X. неким Fenisius’ом из Фригии, взявшим в основу гетские руны. Что это похоже на правду, доказывают некоторые финикийские монеты, несущие, напр., глаголическое «Б» (см. также далее). Мы знаем также, что около 1640 г. Рафаил Ленакович (Raphael Lenakovich) написал диалог «De litteris antiquorum Illyriorum», в котором он говорит почти то же самое, но более чем на 125 лет раньше Грубисича. В 1613 г. Glaude Duret (см. нашу «Историю руссов», вып. 9, 1959) в своей книге привел два глаголических алфавита, приписываемых им Иерониму (см. стр. 933 и 935, где нами воспроизведены копии алфавитов). Что св. Иеро-ним был изобретателем глаголицы, утверждал еще в 1538 г. Вильгельм Постелл в работе «Linguarum XXII charac-teribus dinerentium alphabetum».

Ко всему этому добавим, что I. von Hahn нашел у албанцев алфавит, приписываемый албанцу Buthakukyc, очень похожий на глаголицу. Полагают, что этот алфавит был введен во II в. во времена христианизации албанцев.

Из вышесказанного ясно, что история глаголицы совершенно не такова, какой ее представляют, в особенности советские филологи и историки. Она до примитивности ими упрощена. Кто ее автор – неизвестно. Конечно, не святой Иероним. Больше вероятия, что он ею лишь пользовался и только молва приписала ему авторство.

Возможно, наше предположение (см. наш труд: «Пересмотр основ истории славян», 1956, вып. 1, стр. 111) гораздо ближе к истине, чем это принято филологами. Несомненно одно: глаголица на века древнее кириллицы. Именно поэтому на старинных пергаментах (палимпсестах) всегда кириллица перекрывает глаголицу.

Нельзя не отметить, что вышеизложенные данные (а их, конечно, можно собрать гораздо больше) совершенно игнорируются советскими филологами. Пусть даже теория происхождения глаголицы от св. Иеронима ложна, все же не следует умалчивать о том, что она существует. Если автор данной работы не может вдаваться в критику ее, то сказать, что она неверна, он обязан. Мы, однако, располагаем достаточными данными, говорящими, что дело не в нехватке места для критики, а в том, что советские ученые просто не знают западноевропейской литературы по этому поводу (показатель отсталости советской науки).

Обратимся же к нашему предположению, что создателем глаголицы был Ульфила. Ему приписывали то, что называют «Кодекс Аргентеус» (см. выше). Однако имеется чрезвычайно важное свидетельство, говорящее решительно против этого. Это – свидетельство Иордана. Последний писал: «Были еще и другие готы, которые называются Малыми, хотя это – огромное племя. У них был свой епископ и примат Вульфила, который, как рассказывают, установил для них азбуку. По сей день (т.е. середина VI в. – С.Л.) они пребывают в Мезии, у подножия Эмимонта. Это – многочисленное племя, но бедное и невоинственное. Оно ничем не богато, кроме стад различного скота, пастбищ и лесов. Земли (их) малоплодородны. Засеяны как пшеницей, так и другими видами (злаков). Некоторые люди там даже вовсе не знают виноградников, существуют ли они вообще где-либо, а вино они покупают себе в соседних областях, большинство же питается молоком».

Этот отрывок позволяет сделать много важных и интересных заключений.

1. Иордан отличал «Великих» готов, историю которых писал, от так называемых «Малых», центром которых в его времена был г. Никополь на реке Янтра и окружающих предгорьях Балкан. Это было большое племя. Иордан называет его «огромным». Оно продолжало существовать во времена Йордана, тогда как «Великие» готы к той поре уже сошли с исторической сцены. «Малые» же готы существовали и после Иордана.

2. О родственных отношениях между этими группами готов Иордан не говорит ни слова. Это показывает что обе группы не были близки одна к другой, иначе Иордан, патриот племени готов, не преминул бы упомянуть об их истории, родственных связях, династических отношениях и т.д. Его полное молчание в этом отношении можно объяснить лишь тем, что «Малых» готов он за настоящих готов не считал. Упомянул он их потому, что какие-то другие готы существовали, и ни слова не проронить о них он не мог. Достаточно взглянуть на приведенный отрывок, чтобы почувствовать, что Иордан говорит о чужом и малоинтересном для него народе.

3. У нас все основания полагать, что «Малые» готы Иордана были потомками тех самых гетов, которых еще Фукидид упоминал именно в связи с этой же местностью. Как раз они стали жертвами созвучия и вместо гетов стали зваться готами. Лишь для различия их стали добавлять к их имени «Малые». Есть много резонов считать их историю доходящей до Троянской войны. Йордан по неведению прилепил ее к истории «Великих» готов, воспользовавшись созвучием: гет – гот.

4. Сведения его о «Малых» готах, вероятно, целиком исчерпывались лишь тем, что он о них сказал. Даже о таком важном событии, как изобретение алфавита Уль-филой, Иордан отзывается, добавляя: «как рассказывают», т.е. он снимает с себя ответственность за то, что он написал, а возлагает ее на других. Из этого явствует, что он не слишком-то доверял передаваемому другими сообщению. А кроме того – что «Малью» готы были ему чужды: будь они родственны, он узнал бы о них больше, да и вообще не столь скептически отнесся бы к сообщению о существовании у них письменности.

5. Слова Иордана показывают, что между готской письменностью, за каковую ее принимает современная наука, и письменностью Ульфилы нет ничего общего. Сам Иордан за готскую ее не считает. Если бы алфавит, изобретенный Ульфилой, был тем самым, которым якобы пользовались готы и образцом которого является «Кодекс Аргентеус», то Иордан об этом не только упомянул бы, но и расписал бы самыми яркими красками.

Во-первых, Ульфила был гот, по терминологии Иордана. Следовательно, Иордан имел основание, будучи сам готом, гордиться достижением своего соплеменника и переносить славу его на всех готов. Во-вторых, перевод почти всей Библии (за исключением Книги Царств) был крупнейшим культурным событием в жизни целого народа, а не только одной личности, но об этом Иордан хранит гробовое молчание. В-третьих, если бы во времена Иордана существовала готская письменность, то он не преминул бы о ней упомянуть, ибо это имело бы огромное политическое значение, в особенности при той цели, которую поставил себе Иордан: возвеличить значение, роль и древность готов. А между тем об алфавите Ульфилы он отзывается с сомнением.

То, что он приписывает готам существование у них еще в древности великих философов и ученых, идет совершенно вразрез с полным умолчанием того, что у готов была собственная (ульфиловская или не ульфилов-ская – все равно) письменность, ибо даже в древности ученость была связана с письменностью. Bce это показывает, что письменность «Малых» готов Иордан за свою, готскую, т.е. «Великих» готов, не считал.

6. Полное умолчание Иорданом существования у «Великих» готов своей письменности, недоверчивое отношение его к бытованию ее у «Малых» готов, равно как и чрезвычайно слабая осведомленность о ней, отчетливо показывают, что так называемый «Кодекс Аргентеус» ко времени написания «Гетики», т.е. к 551 г., еще не существовал. Между тем Ульфила умер еще в 383 г. Значит, за 168 самое малое лет труд Ульфилы имел достаточно времени для своего распространения, признания и подражания, ибо настоятельная необходимость в письменности у каждого народа настолько значительна, что задержать ее развитие, в особенности если эта письменность достигла такой ступени, что ею уже пользуются для таких огромных трудов, как Библия, – невозможно. Из этого следует, что «ульфилица» вовсе не была алфавитом «Кодекса Аргентеуса». Стало быть, она могла быть и глаголицей, к рассмотрению чего мы и переходим.

Валафрид Страбо (Walafried Strabo, ум. в 840 г.; см. Partologia latina, 114, Col. 927, de rebus eccles, 7) писал: «Gothi et Getae qui divinos libris in sual locutionis proprietatem transtulerint, quorum adhuc monumenta apud nonnullis habentur. Et fidelium fratrum relatione didicimus apud quasdam Scytharum gentes, maxime Tomitanos, eadem locutione, divina hactenus celebrari officia».

Таким образом, еще задолго до Кирилла у гетов уже были переведенные на их язык священные книги, т.е. имелась какая-то письменность, и до момента написания труда Страбоном они совершали богослужения на родном языке. В особенности это относилось к жителям города Томи. Именно того города, где еще в IV в. епископ-ствовал Ульфила. Возможность преемственности напрашивается сама собой.

Архидиакон Фома (см. Fr. Racki. Thomas Archidiaconus. Historia Salonitana, in: Monumenta spectandia ad hist. Slav. meridion, XXVI. 1894. Zagreb, изд. местн. Акад. наук; также in: Lucius, I. 1666. De regno Groatiae et Dalmatiae) писал в XIII в.: «Gothi Thomac sunt glagolitae…», т.е. готы (вернее, геты) г. Томи глаго-литане, иначе сказать, придерживающиеся глаголицы (см. стр. 49, примечание). Значит, еще в XIII в., когда кириллица уже всюду побеждала, в Томи глаголица еще существовала.

Что речь идет о глаголице, видно из слов: «Dicebant enim, goticas literas a quodam Methodic heretico ftrisse repertas, qui multa contra catholice fidei nonnan in eadem slauonica lingua mentiendo conscripsif».

Архидиакон Фома (католик) считал в XIII в., что готские буквы изобретены еретиком Мефодием, который на этом славянском языке написал много лживого против католической церкви. Совершенно очевидно, что Фома, писавший через несколько столетий после Мефодия, допустил неточность: он считал, что Мефодий изобрел какой-то алфавит для славян. На самом деле изобретателем алфавита был брат Мефодия Кирилл. И Мефодий лишь после смерти брата продолжал бороться против католицизма. Так, он утверждает, что томитанцы придерживаются даже в его дни глаголицы. Можно предположить, что именно глаголицей были написаны Мефодием статьи против католицизма, иначе говоря, прийти к ложному выводу, что глаголицу изобрел Кирилл. Однако тот же Фома (ум. в 1268 г.) писал, что для пропаганды «готического» письма и «готской» веры в Далмацию прибыл в свое. время священник Ульфус (разумеется, Ульфила): «quidam secerdotus advena, Ulfus nomine, ad Groatie partes accederat (p. 49). Он же добавляет, что народ этот назывался многими готами, тем не менее они были славяне («Gothi a pluribus dicebantur, et nihilominus Sclavi, p. 46).

Это сообщение подтверждает высказанное нами еще в 1956 г. мнение, что глаголицу изобрел (или, по крайней мере, ввел) Ульфила, а также проливает свет на дальнейшую историю глаголицы.

Она рисуется так.

1) Ульфила, когда еще был в Кроации священником, ввел там ее в употребление (Св. Иероним несколько позже пользовался ею). Потом он стал епископом в г. Томи. Но глаголица продолжала развиваться в Далмации, где ее родина. И здесь сохранилась еще до сих пор, пережив 16 столетий.

2) Видным центром, куда перешел Ульфила, был г. Томи – близ Черного моря. Здесь глаголица существовала во времена Страбона (ум. в 840 г.), т.е. по меньшей мере за 20 лет до изобретения кириллицы. Она же употреблялась там почти до конца XIII в. В других же местах кириллица ее вытеснила. Наконец, она исчезла в связи с событиями даже в Томи, но в Далмации удержалась, хоть и влачит последние дни своего существования.

Главное то, что она изобретена была для славян, употреблялась славянами и распространена была исключительно в славянских странах. Начало ее относится к IV в.

Кто же, в конце концов, изобрел глаголицу? Мы можем сказать наверное (см. также далее): не Кирилл и не Иероним. Скорее всего это был Ульфила или на его долю выпало быть тем, кем был Кирилл для кириллицы, именно усовершенствователем. Ульфила родом был гет. Образование свое он получил в Византии и принадлежал к числу высокообразованных людей, что было отражено хотя бы его высоким положением в церкви, – он был епископом (рукоположен в Царьграде). До нас дошли смутные сведения, что настоящим изобретателем глаголицы был фригиец Фенизий, использовавший для своего алфавита гетские руны. На первый взгляд может показаться, что между Ульфилой и Фенизием никакой связи нет. Обратимся, однако, к истории.

Геродот (7, 73) говорит следующее: «Фригийцы, по словам македонцев, назывались бригами (бригес), пока они жили в Европе в земле македонцев. Когда они перебрались в Азию, изменили они с землей и свое имя – стали фригами (фрюгас)». Как мы видим, изменение произошло незначительное: первоначальное твердое «б» превратилось в мягкое «ф» – явление и по сей день обычное: вспомним произношение русских слов немцами. Попав в иное фонетическое окружение, бриги обратились во фригов. У нас, однако, есть основание думать, что и первоначальное их название не дошло до нас в точной огласовке. Некоторые полагают, и небеспочвенно, что настоящее имя этого племени было «бриги», т.е. жители берега. Они действительно жили вдоль берега Эгейского моря. В силу каких-то причин они переселились через залив и стали «фригами».

Тот же Геродот (7, 75) – о живущих у Сангария ви-финцах: они, как это они сами говорят, назывались раньше стримонами, так как жили по Стримону в Македонии, но были оттуда вытеснены тевкрами и мизийцами.

Страбон (7, 3, 2): «Эллины считали гетов за фракийцев. Они живут по обеим сторонам Истра (Дуная), равно как и мизийцы, которые равным образом являются фракийцами и ныне называются мэзийцами, от которых происходят теперь живущие между лидийцами, фригийцами и троянами мизийцы. Также фригийцы в сущности – бриги, фракийский народ, как и мигдоны».

Мы не останавливаемся за ненадобностью на дальнейших выдержках. Из них явствует, что фригийцы были переселены с Балкан, что они принадлежали к так называемой группе фракийцев, т.е. восточных балканцев, и были тоже фригами. Поэтому Фенизий и Ульфила были, по-видимому, соотечественниками.

Геты в древности обладали высокой культурой. И сами греки заявляли, что геты почти ничем не отличаются от греков. Вместе с тем весьма вероятно, что под частью понятий «геты» скрывались и славяне (см. мнение архидиакона Фомы и др.).

Замечательно то, что, по-видимому, дед Ульфилы жил еще, если память не изменяет, в Капподокии, но во время войны был захвачен в плен и переселен на Балканы. Поэтому нет ничего удивительного, что Ульфила, проповедовавший христианство у гетов, действительно воспользовался уже существовавшими гетскими рунами (балканскими или малоазийскими – роли не играет).

Такова намечается линия происхождения глаголицы. Конечно, вопрос еще окончательно не решен, но читатель может убедиться, что, каково бы ни было окончательное решение, оно совсем не то, что предлагает нам советская филологическая наука (см. дальше). Глаголица на века древнее кириллицы. Зная это, много исторических документов или отдельных надписей можно переоценить: если глаголицу, как это принимают, создал кто-то в IX в., то всякий документ глаголицей до этого времени будет отрицаться лишь потому, что, мол, глаголицы тогда еще не было. Огромной ценности документы будут обесценены и отброшены совершенно без оснований наукою. О взаимоотношениях глаголицы и кириллицы мы будем говорить в следующей главе.

 

 

* * *

Но прежде чем перейти к следующей главе, следует сказать несколько слов о том, что существовали, по-видимому, алфавиты очень древние и помимо глаголицы. Интересные сведения мы находим в сочинении «О письменах» болгарского монаха Храбра, писавшего не позже начала Х в., ибо сказано, что еще живы те, кто видел Кирилла и Мефодия. Он писал: «Прежде убо словене не имеху книг, но чрътами и резами чьтеху и гатааху, погани суще. Крътившежеся, римьсками и 1ръчъскими пис-мены нужаахуся (писати) словенску речь без устроения». Итак, черноризец Храбр различал две ступени развития славянской письменности: 1) до принятия христианства и 2) после того. С введения христианства (а хорваты, заметьте, приняли его еще в 640 г.) славяне стали писать латинскими и греческими буквами, но «без устроения», т.е. беспорядочно, бессистемно, как кому это бьшо удобнее или казалось лучше.

Так продолжалось долго, сообщает далее Храбр. Действительно, прошло более 220 лет (срок огромный), пока не появился Константин Философ. Началом кирилловской письменности Храбр считает 863 г. Следует отметить, что Храбр ни словом не обмолвился о существовании двух алфавитов – глаголицы и кириллицы, хотя и Кирилла, и Мефодия уже не было в живых. А между тем (см. ниже), по Якубинскому, кириллица была создана «вдогонку» глаголице. Значит, Храбр не мог не знать о существовании двух алфавитов: одного, изобретенного Кириллом, и другого – кем-то неизвестным, «вдогонку» первому.

Может явиться мысль: почему, однако, Храбр ничего не сказал о глаголице? Объясняется просто: монах Храбр был болгарином, т.е. представителем восточной группы балканских славян, тяготевшей к Царьграду, поэтому он и игнорировал глаголицу, распространенную более у западных славян, издавна подчиненных в религиозном отношении Риму. Не упоминает он и о других славянских письменах (см. ниже), хотя это могло случиться потому, что те не были христианскими. Однако Храбру была известна и предварительная стадия письменности, дохристианская, «чертами и резами». К сожалению, в доступной нам литературе мы не могли найти анализа этого выражения Храбра и отрывка в целом. Каждый автор делает вид, что в этом отрывке все ясно и понятно. На самом деле это не так. И выражение «чьтеху и гатааху» нельзя рассматривать как совсем понятное.

По смыслу фразы можно полагать, что речь идет о «считали и писали» или, вернее, «считали и читали», но слово «гатааху» совершенно не подходит. В отношении «чьтеху» также нельзя быть уверенным, что мы его верно понимаем, ибо существуют два близких слова: «честь» (т.е. считать) и «читать». «Чьтеху» – скорее всего все-таки «считать» (в том смысле, что для счета употребляли черты и резы). Что же касается слова «гатааху», то нам кажется, что тут описка. Не «гатааху», а «читааху», так как буквы «ч» и «г» пишутся весьма похоже и спутаны могут быть очень легко. Иначе сказать, мы предполагаем, что в оригинальном тексте было написано «чатааху», т.е. «читаяху», а переписчик прочитал неверно.

Так или иначе, а Храбр в начале Х в. определенно указывал на существование в древности у славян своей особой письменности.

Продвигаясь далее в глубь древности, мы наталкиваемся на Грабана Мавра (Hrabanus Maurus, 776–856), который был с 847 г. архиепископом в Майнце и который написал труд о письменах – «De inventione linguarum ab Hebreae usque Theodiscam et notis antiquis». В этом труде он сообщает, что нашел буквы философа Этика, по национальности скифа. Об Этике известно, что он родился в Истрии, был славянином и в 1-й половине IV в. изобрел буквы для славянского письма. Но буквы эти не имели никакого сходства с глаголицей. Этик был видным ученым: блаженный Иероним переводил его труд по космографии.

Итак, еще в IV в. ряд ученых (Этик, Ульфила, Иероним) писали для славян различными славянскими шрифтами. Были, конечно, и другие имена и попытки, которых мы не знаем, а возможно, и ленимся узнать, в самых же капитальных трудах советских ученых об этом – ни единого слова! О наличии у славян своей азбуки можно почерпнуть сведения из «Жития» св. Иоанна Златоуста. В своей речи в 398 г. он сказал, что «скифы (в которых мы имеем все основания узнать славян, судя по дальнейшему списку народов), фракийцы, сарматы, мавры, индийцы и те, что живут на конце света, философствуют, каждый переводя Слово Божие на свой язык».

Принимая все сказанное во внимание, мы можем утверждать, что к концу IV в. у славян (и не у одного племени) уже была своя письменность, и далеко не примитивного характера, ибо переводить богослужебные книги могли лишь народы, стоящие уже на очень высокой ступени культуры.

Само собою разумеется, что эта славянская письменность не была чем-то единым: в разных местах и в разные времена вопрос решался по-разному. Поэтому и следов оставалось немного.

К сожалению, это наследство совершенно не изучается, хотя от него сохранилось достаточно следов, чтобы составить более или менее ясную картину развития письменности в прошлом.

Современную филологию характеризуют необыкновенная косность мышления и узость базы научного материала: хотят создать представление, что все уже известно и изучено, а на самом деле это далеко не так. Если с таким положением еще можно было мириться в прошлом, то в наши времена сказочной техники нельзя допускать, чтобы гуманитарные науки все еще толклись вокруг вопроса о том, сколько тысяч чертей может поместиться на кончике иглы.

 

Глава 14.

Происхождение кириллицы и ее вариантов

 

Чтобы ознакомиться с положением дела, рассмотрим сначала, как представляет себе вопрос современная советская наука, и возьмем для этого два труда: «Старославянский язык» А. А. Селищева, 1951, т. 1–2; «История древнерусского языка» Л. П. Якубинского, 1953; они являются подытоживанием современной русской филологии. (После критического рассмотрения взглядов этих авторов мы изложим историю кириллицы, как она нам представляется на основании всего доступного нам материала.) Следующие основные положения разделяются обоими упомянутыми авторами.

1) С самого начала славянской буквенной письменности существовало две системы, два алфавита: глаголица и кириллица.

2) Глаголица была древнее кириллицы и в конце концов повсюду (за весьма редкими исключениями) была вытеснена кириллицей.

3) Хотя кириллица и носит свое имя от св. Кирилла (Константина), якобы ее изобретшего, в действительности им создана не кириллица, а глаголица.

4) Так как глаголица изобретена св. Кириллом, то естественно вытекает, что славянская письменность родилась не раньше 863 г., когда Кирилл и Мефодий направились в Моравию со специальной целью создать славянский алфавит, перевести богослужебные книги с греческого на старославянский (используя новоизобретенный алфавит) и приобщить западных славян к православной вере.

Приведенный нами материал доказывает совершенно неопровержимо, что оба советских ученых прежде всего упростили действительное прошлое до чрезвычайности: у славянского алфавита они отняли многовековую историю. Получалась невероятная ситуация: ученые, исповедующие диалектический материализм, согласно которому все происходит во времени и в пространстве, из старого в новое, стоят на позициях еда будет!», т.е. создания сразу из ничего. Мы, конечно, не будем рассматривать, хорош или плох диалектический материализм, но, думаем, всякий согласится, что если его признавать, то надо быть последовательным.

Оба же советских исследователя не только упростили процесс, но и исказили его. К этому мы и переходим.

 

 

* * *

Якубинский пишет: «Когда ему (т.е. св. Кириллу, он же Константин. – С.Л.) поручили составить алфавит для славян, он понял эту задачу, как задачу составить особый, специальный славянский алфавит». Это рассуждение, как и все последующие, основано лишь на голом предположении и берет за свою основу мысль, что Кирилл изобрел глаголицу, а это именно не так. «Для него, – продолжает Якубинский, – вопрос вовсе не стоял так, что, составляя славянский алфавит, он должен непременно навязать славянам греческое письмо; если бы вопрос перед Константином стоял так, то он непременно положил бы в основу славянского письма, составляемого для перевода богослужебных книг, греческий богослужебный устав, а этого как раз он и не делал».

Как стоял вопрос перед Кириллом, это уж, конечно, неведомо Якубинскому, и он слишком уж много берет на себя в приписывании Кириллу тех или иных намерений, и именно потому, что толком не знает истории письменности и не понимает прежде всего основного – того, что Кирилл был грек, работал по приказанию греческого императора и в пользу греческой церкви, поэтому было бы совершенно неестественно выдумывать алфавит против интересов ее. Кроме того, ему предстояло перевести богослужебные книги в наикратчайший срок, а отсюда следует, что он мог избрать лишь самую легкую скоропись. Греческий богослужебный устав с его выписыванием каждой буквы был страшно громоздок и требовал много труда и времени, поэтому-то он мог взять за основу нового алфавита лишь скоропись любого типа.

«В основу составленного им славянского алфавита, – продолжает Якубинский, – Константин положил зачаточное славянское письмо (подчеркнуто автором. – С.Л.). Но это зачаточное славянское письмо имело, как мы видим, в своей основе греко-латинскую скоропись; вот отсюда и идет вскрываемая большинством ученых связь глаголицы со скорописью.

Кладя в основу составляемого им письма (глаголицы) уже имеющееся у славян зачаточное письмо, Константин руководствовался, возможно, и принципиальными соображениями: глаголица ухе в своих истоках оказывалась не только письмом для славян, но и славянским письмом. Он руководствовался, наверное, и практическими соображениями. Он считал, что алфавит, составленный на основе уже имеющегося у славян зачаточного письма, будет практически более приемлемым для славян, более доступным для них».

И здесь следует отметить, что и «принципиальные», и «практические» соображения, приписываемые Якубинским Кириллу, совершенно произвольны. Если бы Якубинский был на месте Кирилла, то, возможно, он так и думал бы. Но Кирилл был человеком совершенно другой эпохи, иного склада ума, иной национальности. И что он думал – известно только ему одному. Самый способ угадывания чужих мыслей Якубинского трудно считать научным способом. Если в высказываниях Якубинского и есть своя логика, то она обращается против него же: как мы увидим ниже, Кирилл изобрел кириллицу, а вовсе не глаголицу, и все рассуждения Якубинского совершенно напрасны.

Далее Якубинский предполагает наличие у славян зачаточного письма, близкого к латинской и греческой скорописи. Предположение это вполне вероятно, но хотелось, чтобы Якубинский показал нам хоть клочок бумаги, пергамента или вообще какую-нибудь надпись этим «зачаточным» письмом. Все его рассуждения – сплошная и бездоказательная теоретизация. Якубинский не понимает, что, затронув историю какой-нибудь письменности, надо рассматривать вопрос исторически, ознакомиться с данными археологии, изучить наследство ученых, уже занимавшихся этой темой. У Якубинского ничего этого нет: он не привлек для доказательства наличия у славян «зачаточного» письма ни одного археологического факта (а кое-что в этом отношении имеется), он не упомянул ни одного западноевропейского ученого из тех, кто занимался теорией кириллицы, которая, что ни говори, есть произведение Запада, и т.д.

Следует далее: «Зачаточное славянское письмо, которое Константин положил в основу составленного им славянского алфавита (глаголицы), было, как это мы видели, письмом скорописного типа; оно отличалось поэтому связным характером написания (без отрыва руки), разнообразием в начертаниях отдельных букв, общей неоформленностью и текучестью». Эти утверждения неверны. 1) Нет ни одного образца глаголицы, где бы написание совершалось без отрыва руки (каждая буква выписывается отдельно, и это требует сложных движений, невозможных без отрыва руки). 2) Начертание букв глаголицы гораздо сложнее и латинской, и греческой скорописи.

Еще далее: «Константин, конечно, не мог механически перевести скорописные начертания в составляемый им алфавит». Почему?! Ведь только что Якубинский утверждал, что именно зачаточное скорописное славянское письмо было взято в основу, что на этот счет у Кирилла были свои «принципиальные» и «практические» соображения. Положительно, у Якубинского что-то неладно с логикой и он жестоко ошибается, считая, что читатель относится ко всему, развесивши уши.

Продолжаем читать. «Перед Константином стояла сложная задача: на основе расплывчатого и текучего материала скорописи он должен был создать единую и четкую систему славянских графем (графических типов), стилизуя отдельные скорописные написания; он должен был преобразовать скорописный материал в уставное письмо, потому что он составлял алфавит для перевода богослужебных книг». Здесь Якубинский противоречит тому, что им сказано в самой первой цитате и во всем дальнейшем. Начал он с того, что Кирилл отказался от греческого устава и взял в основу гипотетическое славянское скорописное письмо, а кончил тем, что Кирилл из этой скорописи сделал новый устав! Стоило ли огород городить? Где же логика?

Все выше– и нижеприводимые цитаты Якубинского – сплошное блудословие, с наукой ничего общего не имеющее, ибо наука – это железное сцепление фактов, положений и доказательств.

Итак, по Якубинскому, вся заслуга Кирилла в том, что он стилизовал по единому типу уже готовый алфавит. Заслуга невелика. Но вы только послушайте, что об этом пишет Якубинский: «Константин составил специальный славянский алфавит. Этот алфавит, по единодушному мнению нашей и европейской науки, представляет собой непревзойденный образец в истории новых европейских алфавитов и является результатом необычайно тонкого понимания составителем фонетической системы того языка, для которого он был составлен. Он далеко оставляет за собой добропорядочный готский алфавит, составленный епископом Вульфилой, и не идет ни в какое сравнение с латинообразными европейскими алфавитами, в которых латинские буквы неуклюже приспособлялись для передачи звуков различных европейских языков».

В этой цитате есть всё: необузданное славословие на подкладке самого неприкрытого шовинизма с такими фанфарными выражениями, как «непревзойденный образец», «необычайно тонкое понимание» и т.д. – славословие, сдобренное ложью. Почему ложью? 1) Латинооб-разные шрифты ничем не хуже глаголицы, что доказывается прежде всего тем, что глаголица давно вытеснена и латиницей, и кириллицей. 2) Даже кириллица уступает латинским алфавитам в простоте, удобстве и четкости, и это выразилось в том, что дальнейшая эволюция кириллицы шла в направлении подражания латинским шрифтам. 3) Система начертания латинского алфавита гораздо ближе графически по принципу своего построения и к глаголице, и к кириллице (в особенности), чем, скажем, к системе арабского, грузинского или армянского письма. 4) Наконец (что главное), достаточно посмотреть на глаголицу с такими нелепыми начертаниями, как, напр., «ук», или «з», или «ч», или «ять», или «i», чтобы понять, что в глаголице нет ни скорописи, ни простоты, ни четкости, ни красоты. Словом, все комплименты Якубинского не по адресу. Да и одно из двух: либо Кирилл – крупный ученый и новатор, тогда хвалебный отзыв до известной степени оправдан, либо это весьма скромный филолог, сумевший лишь подшлифовать уже готовое, а именно об этом перед тем Якубинский и толковал.

Цитируем далее: «Свои задачи Константин выполнил отлично. Глаголица, с точки зрения и единства, и четкости графического стиля, представляет очень выдержанную систему знаков, графем. Остается неясным, откуда Константин почерпнул сам принцип графического стиля, графического оформления глаголицы. Есть, однако, основания думать, что он почерпнул его из графического стиля местных славянских идеографических знаков. Во всяком случае графический стиль глаголицы необычайно близок к графическому стилю некоторых типов идеографических знаков Причерноморья, распространенному и за его пределами; возможно, что знаки подобного характера существовали на Балканах и в других областях славян. Если бы это предположение подтвердилось, то мы имели бы здесь лишний довод в пользу того, что Константин строил свой алфавит как специальный славянский алфавит».

Из сказанного Якубинским вытекает следующее. 1) Что все рассуждения его – ничем не подтвержденные лишь предположения, об одном из которых он сам говорит: «если бы это предположение подтвердилось». 2) Что Якубинский берется за решение научного вопроса, совершенно неосведомленный в области сравнительного языковедения.

Ему даже в голову не придет сравнить глаголицу с алфавитом евреев, грузин, армян и т.д. А если бы он это сделал, то увидел бы, что некоторые буквы целиком заимствованы глаголицей из древнееврейского, напр., буква «ш», и т.д.

Продолжим цитату: «Глаголическое письмо, предназначенное для перевода греческих богослужебных книг на славянский язык, оказалось резко отличным от современного ему греческого богослужебного устава. Это обстоятельство нисколько не беспокоило Константина, и он стремился создать специальный славянский алфавит. Но иначе относились к этому византийские церковные и светские власти». «Facon de parler» Якубинского не только удивляет, но даже возмущает. Он, видите ли, настолько хорошо осведомлен, что делалось в душе Кирилла, что знает, какие обстоятельства беспокоили или не беспокоили Кирилла, ведает, были ли довольны «византийские церковные и светские власти» и т.п. Ведь это же дерзость – рассказывать сказки 1001-й ночи в приложении к науке. Не верится, что подобные метафизические рассуждения могли уцелеть в советской науке. Вместо тщательного анализа конкретных фактов Якубинский угощает читателей догадками о том, были ли довольны или недовольны в Византии работой Кирилла. Нет ни малейшего исторического намека на недовольство в Византии усердием Кирилла. Да его и не могло быть, ибо Кирилл изобрел кириллицу, а все рассуждения филологического Вральмана – пустословие.

Читаем далее: «Вслед за этой первой своей “ошибкой” Константин сделал, с точки зрения византийских правящих кругов, и вторую, пожалуй, еще более грубую: он утвердил свое славянское письмо, столь непохожее на письмо греческое, у римского папы, противника и соперника византийского патриарха. Написанные глаголическим письмом богослужебные книги были освящены папой и допущены в обращение среди славян. Они переставали, таким образом, быть орудием распространения специально византийского влияния». Вряд ли стоит добавлять, что нет решительно никаких данных, чтобы за-яшгять, что книги, утвержденные папой, были написаны глаголицей. Затем. Якубинский не знает, что благословение папы продержалось всего несколько лет. После его смерти новый папа наложил запрет, ибо кириллица действительно усиливала греческое влияние в странах Запада: она была «греческим письмом». Якубинский не понимает, что Кирилл вынужден был просить благословения для всех своих книг у папы, будучи византийским миссионером христианства на землях государей, подчиненных папе, одни формально, другие неформально. Благословение папы было триумфом как для Кирилла, так и Византии, и поэтому вскоре было снято.

Переходим теперь к самому главному отрывку: «В этих условиях в Константинополе как бы вдогонку глаголице было составлено так называемое “ кирилловское письмо ”. Оно явилось приспособлением греческого богослужебного устава для нужд славянских языков. Не нужно, однако, думать, что кириллица была грубым приспособлением греческого устава для славянских языков. Наоборот, кириллица была очень тонким приспособлением греческого устава для славян. В кириллице в целом сохранена внутренняя система замечательной Константиновой глаголицы. Изменения заключались в основном в том, что глаголические буквы были заменены новыми по типу греческих уставных, а внесенные Константином дополнительные буквы для обозначения специальных славянских звуков стилизованы под греческий устав. Это письмо (кирилловское) по своему графическому типу было подлинно греческим; с внешней стороны греческие и кирилловские тексты производят порой впечатление полного тождества».

Мы намеренно привели большие цитаты в их последовательности, чтобы показать всю беспочвенность построений Якубинского и чтобы нас не обвинил никто в том, что мы взяли какую-то одну неудачную мысль и всю критику обратили лишь на нее. Нет, мы изложили всю концепцию Якубинского.

Перейдем теперь к собственно критике и выводам.

1. Якубинский совершенно игнорирует приведенные нами выше факты, что глаголица существовала веками до Кирилла. Ни слова не говорит он и о большой западноевропейской литературе, считающей, что глаголица изобретена св. Иеронимом, а поэтому выводы его неправомочны, ибо основаны на недостаточном знании предмета в целом.

2. Якубинский признает: 1) высокие достоинства кириллицы; 2) что она по времени моложе глаголицы; 3) что она по внутренней системе была вариантом последней, но графически это было подобие греческого письма. Возникает, естественно, вопрос: а кто же на самом деле изобрел кириллицу? На него Якубинский отвечает: кто-то в Константинополе. Но ведь для создания кириллицы, высокие достоинства которой признаются самим Якубовским, изобретатель должен быть человеком весьма солидной учености. Трудно себе представить, чтобы этот изобретатель умолчал о своей роли и позволил назвать свое детище чужим именем. Не могли допустить этого, конечно, и другие – ведь плагиат был очевиден. Нельзя забывать, что это происходило, когда уже была создана славянская письменность, существовали уже специальные сочинения (напр.. Храбра) об ее истории. Зато в этих сочинениях нет ни слова о глаголице или двух соперничающих славянских алфавитах.

3. Далее. Если кириллица, принадлежавшая какому-то неизвестному создателю, стала вытеснять глаголицу, на это не могли не реагировать ученики Кирилла и Ме-фодия, которые не могли не чтить Кирилла. Следовательно, неизбежна была официальная борьба в церкви, а следов ее нет ни малейших.

4. Наконец, такое важное событие, как переход с глаголицы на совершенно новый алфавит (кириллица), не могло не найти отражения в византийской, римской или славянской литературе. Ведь фактически это сводило на нет всю работу Кирилла и Мефодия. Шутка сказать: переводить в течение нескольких лет богослужебные книги, пользоваться ими по крайней мере 20 лет (т.е. после смерти Мефодия) и вдруг бросить все и начать переписывать всю литературу на «кириллицу». Ведь это была бы колоссальная культурная революция… От которой не осталось ни малейших следов? Подобная революция должна была вызвать ожесточеннейшую борьбу между сторонниками нововведения и его противниками. Якубинский совершенно забывает эпоху и то буквальное изуверство в религии, которое тогда царило всюду: из-за того, писать ли «единосущный» или «подобосущный», предавали анафеме, убивали, сжигали на кострах! Если до сих пор «твердый знак» или «ять» готовы сделать чуть ли не знаменем борьбы двух антагонистов, то что говорить о той эпохе, когда прицеплялись к каждой точке и запятой. Так что переход на новый шрифт был невозможен без созыва специального церковного собора, без диспутов, споров, расхождения во мнениях и решениях. Об этом же в истории – ни слова! Интересно знать, считает ли Якубовский (и иже с ним) нас за каких-то кретинов, ничего не ведающих о минувшем?

Вся церковная традиция не только Византии, Руси, но и Рима считала и считает Кирилла изобретателем кириллицы. Неужели же мы должны принимать весь духовный клир и ученых минувших столетий за неучей и недотеп, которые не могли разобраться, кто изобрел кириллицу?

Пустословие Якубинского мы выбрали нарочно, чтобы показать, что в филологии, в частности и в советской, далеко не благополучно: достаточно кому-то сказать глупость, как ее подхватывают, – и только потому, что она новая.

 

 

* * *

Перейдем теперь непосредственно к рассмотрению кириллицы, или, как ее иначе называли, «церковницы», и т.д. Прежде всего отметим, что название «кириллица» происходит, безусловно, от имени св. Кирилла. Видеть в этом имени нечто иное (Жункович, 1918) нет решительно никаких оснований. Это верно, что слово «кириллица» имеет много вариантов: «куриллица», «кирулица» и т.д. Но эти варианты происходят от того же корня: в древности писали: и Кирилл, и Курилл, и Кур, и Кир, и т.д., поэтому словопроизводство не вызывает сомнения, тем более что всем понятно, что алфавит этот связывают с именем изобретателя.

Однако в свете тех данных, которыми мы сейчас располагаем, мы не можем приписывать Кириллу роль изобретателя. Роль его более скромная: он – реформатор алфавита, существовавшего до него. И только такая крупная и важная акция, как перевод священных книг на славянский язык славянским шрифтом, дала всем основание считать его изобретателем кириллицы.

Уже теоретическая постановка вопроса об «изобретательстве» нового алфавита в какую-то определенную точку времени (около 863 г.) является крайне сомнительной. Потребность в письме у славян появилась не в 863 г., она была веками раньше. И не может быть никакого сомнения, что, зная о существовании рунического, латинского, греческого, еврейского и т.д. письма, славяне не могли не пытаться пользоваться чужими алфавитами, приспособляя для своих нужд, либо постепенно вырабатывать свои собственные. Иначе быть не могло, если мы не отказываем славянам в том, что они были людьми.

Этот постулат подтверждается показаниями монаха Храбра, нахождением св. Кириллом в Корсуни «корсуницы», изобретенной каким-то русином, традицией русской церкви («грамота руська явися. Богом дана, в Корсуни русину, от нея же научися Константин Философ»), наконец, «влесовицей», о которой еще будет речь.

Еще до Кирилла славяне употребляли алфавиты как негреческого, так и греческого образца. Поэтому он действительно поступил «практически» (по Якубинскому) – он взял в основу уже существовавший у славян в обращении алфавит греческого типа, но дополнил его, а главное – создал на нем целую церковную литературу. Положить в основу глаголицу он не мог: она была непригодна для скорописи, за ней были Ульфила, Евзебий, Иероним и т.д. – лица, с точки зрения православной церкви, либо прямые, либо подозреваемые еретики. Наконец, глаголица не сближала греков со славянами, а разъединяла.

Отношение Рима к глаголице было всегда более терпимым. И, может быть, потому, что ее официально связывали с именем св. Иеронима. Об этом косвенно говорит Реймское Евангелие, находившееся с 1554 г. в соборе в Рейме (на нем присягали французские короли при вступлении на престол). Из этого видно, каким пиететом пользовалось Евангелие. Оно имеет 45 листков, написанных с обеих сторон, и состоит из двух частей: 1-я, из 16 листков, написана кириллицей и заключает в себе чтения из Нового Завета по воскресеньям по славянскому обряду; орнамент рукописи византийский, IX–Х вв.; 2-я, из 29 листков, – глаголицей, вбирает в себя чтения из Нового Завета по воскресеньям (от Цветной недели до Благовещения) по католическому обряду. На тексте глаголицы имеется надпись по-французски: «Лета господня 1395. Это Евангелие и послание написаны славянским языком. Они должны петься в продолжение года, когда совершается архиерейская служба. Что же касается другой части этой книги, то она соответствует русскому обряду. Она написана собственной рукой св. Прокопа, игумена, и этот русский текст был подарен покойным Карлом IV, императором Римской империи, для увековечения св. Иеронима и св. Прокопа. Боже, дай им вечный покой. Аминь».

Таким