Тереза Ракен» (1867) – манифест натурализма

Биография и творчество

Чарльз Диккенс появился на свет в 1812 году в семье чиновника морского ведомства в городе Портстмут. В возрасте 10 лет его главу семьи за долги посадили в тюрьму, семья оказалась в нищете, и с этого момента маленькому Чарльзу пришлось самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. Отроческие и юные годы писателя были полны лишений и унижений, от природы одаренному и чувствительному мальчику слишком довелось узнать всю изнаночную сторону жизни. Диккенс был не понаслышке знаком с работными домами, тайными притонами, трущобами, нищим бытом бедняков, преступников и продажных женщин. Все пережитое он впоследствии необычайно живо и реалистично изобразит на страницах своих книг. Даже впоследствии, став известным писателем, он никогда уже не смог избавиться от призраков прошлого.

Диккенс считается одним из столпов реализма – одного из самых популярных течений в европейской литературе XIX века. Свою творческую деятельность Диккенс начал с должности репортера. Благодаря своему таланту и неравнодушному отношению к проблемам современности он в кратчайшие сроки был замечен публикой и стал одним из популярнейших авторов. Но славы знаменитого репортера ему было мало – Диккенсу хотелось занять достойное место в обществе. Сделать это можно было с помощью литературной деятельности. И вот из под его пера одна за другой появляются первые книги: нравоучительные «Очерки Боза» (1836) и юмористический роман «Посмертные записки Пиквикского клуба» (1836 – 1837). Второе произведение принесло ему огромную популярность среди читающей публики, в одночасье превратив его в знаменитого писателя. Через несколько лет писатель выступил уже в новом амплуа серьезного автора, изобличающего пороки общества. Его произведения «Приключения Николаса Никльби» (1838 – 1839) и в особенности «Приключения Оливера Твиста» (1837 – 1839) ярко и красочно рисовали неприглядную сторону английского общества. Этот роман получил широкий общественный резонанс и впоследствии привел к смягчению и даже отмене многих жестоких законов по отношению к малоимущим и детям-рабочим. Все последующие годы Диккенс не уставал радовать своих читателей новыми произведениями «Домби и сын» (1846 – 1848), автобиографичный роман «Дэвид Копперфильд» (1849 – 1850), принесший ему общеевропейскую славу и многие другие произведения.

К среднему возрасту Диккенс, казалось бы, достиг всего, чего хотел. Однако не писательская слава, ни должность главного редактора газеты «Daily News», ни солидные гонорары, позволявшие ему жить на широкую ногу, не принесли ему покоя и счастья. Нервная, увлекающая натура не позволила ему также насладиться семейным покоем. Со своей супругой Кэтрин Хогарт он прожил всю жизнь, имея восьмерых детей, но из-за постоянных размолвок и связи с актрисой Эллен Тернан счастлив с ней не был. Последние годы жизни писателя также были омрачены его сомнением в собственном таланте. Писатель хотел видеть постепенное преображение общества, в котором он жил, уничтожение социальной несправедливости – все, что он обличал на страницах своих книг. Но изменения вступали в силу слишком медленно, автор страдал от собственной неспособности как-то влиять на ситуацию. В эти годы он написал книгу «Тяжёлые времена» (1854), где изложил свои сомнения относительно будущего своей страны. Измученный внутренними противоречиями, великий писатель умер в 1970 году от инсульта.

Чарльз Диккенс не только оставил после себя богатое литературное наследство, но также показал своим последователям достойный пример писателя-борца и общественного деятеля, отстаивающего идеалы справедливого общества.

«Большие надежды» (1861)

В окрестностях Рочестера, старинного городка к юго-востоку от Лондона, жил семилетний мальчик, прозванный Пипом. Он остался без родителей, и его «своими руками» воспитывала старшая сестра, которая «обладала редкостным умением обращать чистоту в нечто более неуютное и неприятное, чем любая грязь». С Пипом она обращалась так, словно он был «взят под надзор полицейским акушером и передан ей с внушением — действовать по всей строгости закона». Ее мужем был кузнец Джо Гарджери — светловолосый великан, покладистый и простоватый, только он, как мог, защищал Пипа.

Эта удивительная история, рассказанная самим Пипом, началась в тот день, когда он столкнулся на кладбище с беглым каторжником. Тот под страхом смерти потребовал принести «жратвы и подпилок», чтобы освободиться от кандалов. Скольких усилий стоило мальчику тайком собрать и передать узелок! Казалось, каждая половица кричала вслед: «Держи вора!» Но ещё труднее было не выдать себя.

Едва перестали судачить об арестантах, как в таверне какой-то незнакомец незаметно показал ему подпилок и дал два фунтовых билета (понятно, от кого и за что).

Шло время. Пип стал посещать странный дом, в котором жизнь замерла в день несостоявшейся свадьбы хозяйки, мисс Хэвишем. Она так и состарилась, не видя света, сидя в истлевшем подвенечном платье. Мальчик должен был развлекать леди, играть в карты с ней и её юной воспитанницей, красавицей Эстеллой. Мисс Хэвишем выбрала Эстеллу орудием мести всем мужчинам за того, который обманул её и не явился на свадьбу. «Разбивай их сердца, гордость моя и надежда, — повторяла она, — разбивай их без жалости!» Первой жертвой Эстеллы стал Пип. До встречи с ней он любил ремесло кузнеца и верил, что «кузница — сверкающий путь к самостоятельной жизни». Получив от мисс Хэвишем двадцать пять гиней, он отдал их за право пойти в подмастерья к Джо и был счастлив, а спустя год содрогался при мысли, что Эстелла застанет его черным от грубой работы и будет презирать. Сколько раз ему чудились за окном кузницы её развевающиеся кудри и надменный взгляд! Но Пип был подмастерьем кузнеца, а Эстелла — молодая леди, которой должно получить воспитание за границей. Узнав об отъезде Эстеллы, он отправился к лавочнику Памблчуку послушать душераздирающую трагедию «Джордж Барнуэл». Мог ли он предположить, что подлинная трагедия ожидает его на пороге родного дома!

Около дома и во дворе толпился народ; Пип увидел сестру, сражённую страшным ударом в затылок, а рядом валялись кандалы с распиленным кольцом. Констебли безуспешно пытались дознаться, чья рука нанесла удар. Пип подозревал Орлика, работника, помогавшего в кузнице, и незнакомца, который показывал подпилок.

Миссис Джо с трудом приходила в себя, и ей требовался уход. Поэтому в доме появилась Бидди, миловидная девушка с добрыми глазами. Она вела хозяйство и не отставала от Пипа, используя любую возможность чему-нибудь научиться. Они часто говорили по душам, и Пип признался ей, что мечтает изменить свою жизнь. «Ты хочешь стать джентльменом, чтобы досадить той красавице, что жила у мисс Хэвишем, или чтобы добиться ее», — догадалась Бидди. Действительно, воспоминания о тех днях «подобно бронебойному снаряду» разбивали благие помыслы войти в долю с Джо, жениться на Бидди и вести честную трудовую жизнь.

Однажды в таверне «У трёх весёлых матросов» появился высокий джентльмен с презрительным выражением лица. Пип узнал в нем одного из гостей мисс Хэвишем. Это был Джеггер, стряпчий из Лондона. Он объявил, что имеет важное поручение к кузену Джо Гарджери: Пипу предстоит унаследовать изрядное состояние с условием, что он немедленно уедет из этих мест, оставит прежние занятия и станет молодым человеком, подающим большие надежды. Кроме того, он должен сохранять фамилию Пип и не пытаться узнать, кто его благодетель. Сердце Пипа забилось чаще, он едва смог пролепетать слова согласия. Он подумал, что мисс Хэвишем решила сделать его богачом и соединить с Эстеллой. Джеггер сказал, что в распоряжение Пипа поступает сумма, которой хватит на образование и столичную жизнь. Как будущий опекун, он посоветовал обратиться за наставлениями к мистеру Мэтью Покету. Это имя Пип тоже слышал от мисс Хэвишем.

Разбогатев, Пип заказал модный костюм, шляпу, перчатки и совершенно преобразился. В новом обличье он нанёс визит своей доброй фее, совершившей (он думал) это чудесное превращение. Она с удовольствием приняла благодарные слова мальчика.

Наступил день расставания. Покидая деревню, Пип расплакался у дорожного столба: «Прощай, мой добрый друг!», а в дилижансе думал, как хорошо было бы вернуться под родной кров... Но — поздно. Завершилась пора первых надежд...

В Лондоне Пип освоился на удивление легко. Он снимал квартиру вместе с Гербертом Покетом, сыном своего наставника, и брал у него уроки. Вступив в клуб «Зяблики в роще», он напропалую сорил деньгами, подражая новым приятелям в старании потратить как можно больше. Его любимым занятием стало составление списка долгов «от Кобса, Лобса или Нобса». Вот когда Пип чувствует себя первоклассным финансистом! Герберт доверяет его деловым качествам; сам он только «осматривается», надеясь поймать удачу в Сити. Закружившегося в водовороте лондонской жизни Пипа настигает известие о смерти сестры.

Наконец Пип достиг совершеннолетия. Теперь ему предстоит самому распоряжаться своим имуществом, расстаться с опекуном, в остром уме и огромном авторитете которого он не раз убеждался; даже на улицах распевали: «О Джеггерс, Джеггерс, Джеггерс, нужнейший человеггерс!» В день своего рождения Пип получил пятьсот фунтов и обещание такой же суммы ежегодно на расходы «в залог надежд». Первое, что хочет сделать Пип, — внести половину своего годового содержания для того, чтобы Герберт получил возможность работать в небольшой компании, а потом стал её совладельцем. Для самого Пипа надежды на будущие свершения вполне оправдывают бездействие.

Однажды, когда Пип был один в своём жилище — Герберт уехал в Марсель, — вдруг раздались шаги на лестнице. Вошёл могучий седовласый человек, ему не было нужды доставать из кармана подпилок или другие доказательства — Пип мгновенно узнал того самого беглого каторжника! Старик стал горячо благодарить Пипа за поступок, совершенный шестнадцать лет назад. В ходе разговора выяснилось, что источником преуспеяния Пипа стали деньги беглеца: «Да, Пип, милый мой мальчик, это я сделал из тебя джентльмена!» Словно яркая вспышка осветила все вокруг — столько разочарований, унижений, опасностей обступило вдруг Пипа. Значит, намерения мисс Хэвишем поднять его до Эстеллы — просто плод его воображения! Значит, кузнец Джо был покинут ради причуды этого человека, который рискует быть повешенным за незаконное возвращение в Англию с вечного поселения... Все надежды рухнули в один миг!

После появления Абеля Мэгвича (так звали его благодетеля) Пип, объятый тревогой, стал готовиться к отъезду за границу. Отвращение и ужас, испытанные в первый момент, сменились в душе Пипа растущей признательностью к этому человеку. Мэгвича укрыли в доме Клары, невесты Герберта. Оттуда по Темзе можно было незаметно проплыть к устью и сесть на иностранный пароход. Из рассказов Мэгвича открылось, что Компесон, второй каторжник, пойманный на болотах, и был тем самым грязным обманщиком, женихом мисс Хэвишем, и он до сих пор преследует Мэгвича. Кроме того, по разным намёкам Пип догадался, что Мэгвич — отец Эстеллы, а матерью её была экономка Джеггера, которую подозревали в убийстве, но оправдали усилиями адвоката, и тогда Джеггер отвёз малютку к богатой одинокой мисс Хэвишем. Надо ли говорить, что эту тайну Пип поклялся хранить для блага обожаемой Эстеллы, несмотря на то что к этому моменту она уже была замужем за пройдохой Драмлом. Размышляя обо всем этом, Пип отправился к мисс Хэвишем получить крупную сумму денег для Герберта. Уходя, он оглянулся — свадебное платье на ней вспыхнуло, как факел! Пип в отчаянии, обжигая руки, гасил огонь. Мисс Хэвишем осталась жива, но, увы, ненадолго...

Накануне предстоящего бегства Пип получил странное письмо, приглашающее в дом на болоте. Он не мог предположить, что Орлик, затаивший злобу, стал подручным Компесона и заманивал Пипа, чтобы отомстить ему — убить и сжечь в огромной печи. Казалось, гибель неизбежна, но на крик вовремя подоспел верный друг Герберт. Теперь в дорогу! Поначалу все шло благополучно, лишь у самого парохода появилась погоня, и Мэгвич был схвачен и осуждён. Он умер от ран в тюремной больнице, не дожив до казни, и его последние минуты были согреты благодарностью Пипа и рассказом о судьбе дочери, которая стала знатной леди.

Прошло одиннадцать лет. Пип трудится в восточном отделении компании вместе с Гербертом, обретя в семье друга покой и заботу. И вот он снова в родной деревне, где его встречают Джо и Бидди, их сын, названный Пипом, и малышка-дочь. Но Пип надеялся увидеть ту, о которой не переставал мечтать. Ходили слухи, что она похоронила мужа... Неведомая сила влечёт Пипа к заброшенному дому. В тумане показалась женская фигура. Это Эстелла! «Не странно ли, что этот дом вновь соединил нас», — произнёс Пип, взял её за руку, и они пошли прочь от мрачных развалин. Туман рассеялся. «Широкие просторы расстилались перед ними, не омрачённые тенью новой разлуки».

Анализ

«Большие надежды» (1861) — роман с автобиографическими чертами. Герой его — Пип — мечется между стремлением сохранить мелкотравчатый мещанский уют, остаться верным своему середняцкому положению и стремлением вверх к блеску, роскоши и богатству. Много своих собственных метаний, своей собственной тоски вложил в этот роман Диккенс. По первоначальному плану роман должен был кончиться плачевно для главного героя, хотя Диккенс всегда избегал катастрофических развязок в своих произведениях и, по собственному добродушию, старался не расстраивать особо впечатлительных читателей. По тем же соображениям он не решился привести «большие надежды» героя к полному их крушению. Но весь замысел романа наводит на мысль о закономерности такого исхода.

Роман «Большие надежды» принадлежит к числу поздних произведений Диккенса. Он был написан в 1860 году, когда за плечами писателя был большой жизненный и творческий опыт. Диккенс обращался к важнейшим конфликтам своего времени, делал смелые социальные обобщения. Он подвергал критике политический строй Англии, парламент и суд.
Впервые роман «Большие надежды» публиковался в издаваемом Диккенсом журнале «Круглый год», выходившем еженедельно. Публикация продолжалась с декабря 1860 года по август 1861 года. Затем роман был издан отдельной книгой. На русском языке он печатался сразу же после его появления в Англии в 1861 году в журнале «Русский вестник».
Две большие темы подняты в романе Диккенса «Большие надежды» - тема утраченных иллюзий и тема преступления и наказания. Они тесно связаны и воплощены в истории Пипа и судьбе Мэгвича. Пип – главный герой романа. Именно от его лица ведется повествование. Пип рассказывает читателю историю своей жизни, полную таинственных событий, приключений и бед.
Однажды ночью на кладбище, куда пришел 7-летний Пип, чтобы навестить могилы родителей, ему встречается беглый каторжник и просит, чтобы мальчик помог ему. В тайне от воспитывающей его старшей сестры и её мужа, единственного друга Пипа, Джо Гарджери, он берет дома подпилок и еду и тем самым помогает каторжнику освободиться.
Затем появляется вторая сюжетная линия романа. Пип посещает странный дом, в котором жизнь замерла в день несостоявшейся свадьбы хозяйки, мисс Хэвишем. Она так и состарилась, не видя света, сидя в истлевшем подвенечном платье. Мальчик должен развлекать леди, играть в карты с ней и её юной воспитанницей, красавицей Эстеллой. С первого взгляд он влюбляется в девочку, но это и было целью мисс Хэвишем. Он хотела отомстить всем лицам мужского пола за свою несчастную любовь. «Разбивай их сердца, гордость моя и надежда, — повторяла она, — разбивай их без жалости!» Первой жертвой Эстеллы и становится Пип.
Но однажды к мальчику подходит человек, которого он однажды видел в доме мисс Хэвишем и предлагает ему поехать с ним в Лондон, где его ждут Большие Надежды. Он сообщает, что отныне у Пипа есть покровитель, который готов сделать из него настоящего джентльмена. Пип не может устоять от такого заманчивого предложения, ведь именно об этом он всю жизнь мечтал. Он не сомневается, что его таинственным покровителем является могущественная мисс Хэвишем, он уверен, что Эстелла предназначена для него. Он ведет разгульный образ жизни, тратит деньги, влезает в долги и совершенно забывает о том, кто его воспитал, о своих бедных друзьях, оставшихся в деревне. Диккенс показывает жизнь современной Англии отнюдь не с хорошей стороны. Пип сталкивается с двуличными и жестокими людьми, которыми правит желание обогатиться. По сути Пип становится частью этого общества. В романе «Большие надежды» речь идет о том, что для честного и бескорыстного человека нет места и не может быть удовлетворения в пустой, хотя и обеспеченной жизни джентльменов, потому что такая жизнь убивает в людях все лучшее.
Но Большие надежды Пипа рушатся, когда он узнает, что его покровителем является не мисс Хэвишем, а тот самый беглый каторжник, Абель Мэгвич, которому маленький мальчик однажды помог.
«Большие надежды» — это не только роман о частной судьбе Пипа. И это, конечно, не только занимательное произведение с детективной линией — выяснение тайн Пипа, Эстеллы, мисс Хэвишем. Детектив здесь вторичен. Судьбы всех действующих лиц романа бесконечно переплетаются: Мэгвич — благодетель Пипа, но он же отец Эстеллы, которая, подобно Пипу, живет в дурмане «больших надежд» и верит в свое знатное происхождение. Служанка в доме Джеггерза, адвоката, который и привез Пипа в Лондон и который по сути является центральным звеном в запутанных отношениях героев романа, — убийца — оказывается матерью этой холодной красавицы. Компсон, неверный жених мисс Хэвишем, — заклятый враг Мэгвича. Обилие преступников в романе не просто дань криминальной литературе. Это способ для Диккенса обнажить преступную сущность буржуазной действительности.
Клерк Уэммик в конторе Джеггерза — еще один пример того, что делает с личностью буржуазное общество. Он «раздвоился». На работе — сух, предельно расчетлив; дома в своем крошечном садике он гораздо более человечен. Получается, что буржуазное и человеческое несовместимы.
Диккенс показывает, как антигуманное общество калечит и уродует людей, отправляет их на каторгу и виселицы. Так складывается судьба Абеля Мэгвича. История его жизни – это история постепенного падения и гибели человека под бременем бесчеловечных законов и несправедливых порядков, установленных лицемерным обществом джентльменов. Загнанный и ожесточившийся человек, он стремится взять реванш в жизни, вторгнуться в ненавистный ему и в то же время такой заманчивый мир джентльменов. Этот мир притягивает Мэгвича вольной и легкой жизнью, которой сам он никогда не жил. Орудием исполнения желаний Мэгвича становится Пип – единственное существо, пожалевшее его, беглого каторжника. Мысль о том, что он сделал Пипа «настоящим джентльменом», приносит радость и удовлетворение Мэгвичу. Но деньги Мэгвича не делают Пипа счастливым. Однако страдания его покровителя преобразили юношу, превратив его из честолюбивого молодого джентльмена с надеждами на обеспеченное существование в человека, способного на сострадание и помощь ближнему, хотя его «большие надежды» и рухнули. Если в начале романа надежды Пипа автор называл «Большими Надеждами», то в конце они превратились лишь в «жалкие мечты» - РОМАН ВОСПИТАНИЯ.
Но не только деньги Мэгвича сделали судьбу Пипа несчастной. Богатство мисс Хэвишем уродует характер Эстеллы и ломает ее судьбу. Заставляя свою воспитанницу жить по законам высшего общества, мисс Хэвишем лишает ее человечности. Слишком поздно она сознает свою вину перед Эстеллой: «Украла у нее сердце и на место его вложила кусок льда».
Сложные судьбы героев романа раскрывают природу буржуазного общества – двуличного и анархичного, преступного в своей основе.
Нравственно-эстетический идеал Диккенса воплощен в образах простых людей. Джо, Бидди и Герберт Покет, порвавший со своим нелепым семейством, являются подлинными друзьями Пипа, каждый из них оказывает ему помощь в самые трудные минуты его жизни. Однако понять и оценить этих людей Пип смог далеко не сразу. Жизнь и взгляды деревенского кузнеца Джо – это своего рода жизненная программа, которую предлагает Диккенс, сопоставляя ее с ошибками и заблуждениями Пипа. Смысл жизни Джо видит в труде, приносящем ему радость. Он спокойно и просто смотрит на жизнь, будучи убежден, что только правдой можно «добиться своего, а кривдой никогда ничего не добьешься». Джо мечтает о единении простых людей: «Оно, пожалуй, и лучше было бы, кабы обыкновенные люди, то есть кто попроще да победнее, так бы и держались друг за дружку». Тихий и простоватый Джо внутренне независимый и гордый человек.
Глубокой грустью и болью овеяны страницы «Больших надежд», тихая печаль определяет тональность заключительных сцен романа, хотя Диккенс и приоткрывает для своих героев – Пипа и Эстеллы – некоторую надежду на перемены в их судьбе.
В романе «Большие надежды» очень ясно показан гуманизм и демократическое начало Диккенса.

Роман воспитания

Жанровые особенности романа располагаются в плоскости классического произведения эпохи реализма, щедро сдобренного оригинальным английским юмором и некоторой толикой европейской сентиментальности. «Большие надежды» - это и роман воспитания, поскольку он рассказывает сразу несколько историй становления молодых личностей.
В центре повествования находится Филип Пиррип или Пип – бывший кузнечный подмастерье, получающий джентльменское образование. Любовь всей его жизни – Эстелла – дочь убийцы и беглого каторжника, с трёх лет воспитывающаяся мисс Хэвишем как леди. Лучший друг Пипа, Герберт Покет – выходец из знатной семьи, решивший связать свою жизнь с простой девушкой Кларой, дочерью инвалида-пьяницы, и честным трудом в рамках торговой деятельности. Деревенская девочка Бидди, с детства стремящаяся к знаниям, - простая и добрая учительница в школе, верная жена, любящая мать. Ретроспективно в «Больших надеждах» выведена история отца Эстеллы и неизвестного до поры-до времени покровителя Пипа – вечного арестанта Абеля Мэгвича. Тюремная жизнь последнего началась ещё с поры глубокого детства, когда умирающий от голода мальчик начал воровать хлеб. Несмотря на свою несчастную судьбу, постоянные злоключения, преступления и аресты, Мэгвич в глубине души остаётся человеком – простым, честным, тонко реагирующим на несправедливость (предательство Компенсона) и милосердие (поступок Пипа). Он умеет быть благодарным, но, в то же время, ему не чуждо желание отличиться, возвыситься над более богатыми, чем он, американцами.
В то время как мисс Хэвишем воспитывает Эстеллу для того, чтобы потешить своё разбитое сердце и через неё отомостить как можно большему числу мужчин, Абель Мэгвич хочет и отплатить добром за добро, и придать своей жизни смысл, и утереть нос тем ковбоям, которые воротят свой нос от него. В каком-то смысле жизни Пипа и Эстеллы напоминают судьбу Франкенштейна. Английский джентльмен и леди создаются искусственно. Ни в их душах, ни в их генах нет ничего, что бы связывало их с высшим светом. Пип, вставший на путь новой жизни гораздо позднее Эстеллы, тяжелее поддаётся джентльменским изменениям. Воспитывающаяся как леди, с трёх лет, Эстелла не знает иной жизни. Надменность и бессердечие для неё практически естественны. Пип же, напротив, периодически возвращается мыслями к простодушию Джо и трогательной заботы о нём Бидди, понимая, что и с ними ему уже не по пути, и с такими, как Эстелла или помешанная на титулах жена мистера Мэтью Покета, тоже не по дороге. Фактически Пип оказывывается «между небом и землёй». Место ему находится только в пограничной области – торговой деятельности, которой занят его лучший друг Герберт.
Характер Пипа показан в «Больших надеждах» в динамике. Мальчик постоянно меняется под воздействием внешних факторов, главным из которых становится его любовь к Эстелле. При этом основное «ядро» натуры Пипа остаётся неизменным. К своей природной доброте герой пытается вернуться на протяжении всего времени своего джентльменского обучения. В отличие от Пипа, муж его сестры – кузнец Джо Гардери представляет собой цельный характер, изменить который невозможно ничем. Когда-то давно взяв на себя заботу о мальчике, Джо любит его как родного сына и не берёт за него ни денег, когда ему предлагают их в качестве «откупа» за подмастерье, ни своих денег не жалеет для покрытия долгов Пипа. Ярким, не в меру сатирическим «противовесом» Джо в романе становится его дядя – мистер Памблчук. Главная черта характера этого персонажа – стремление выделиться за счёт знати. Памблчук ни в грош не ставит Пипа в детстве, но с неизменной преданностью и страстью жмёт ему руки и лебезит перед ним в период его джентльменского величия.

Юмористическое в романе

Юмористическая составляющая романа выражена в едких, критических ремарках, высказываемых Пипом в отношении тех или иных событий, мест или людей. Например, узнав, что он стал обладателем большого состояния, Пип отмечает, с каким удовольствием он сообщает об этом скучающим в своих лавках продавцам и с какой молниеносной поспешностью эта новость заставляет их сразу же сосредотачивать своё внимание на богатом клиенте. С неподражаемым юмором Пип описывает и отвратительную постановку «Гамлета», которую смотрит как-то в Лондоне.

Реалистичное в романе

Реалистические черты в «Больших надеждах» можно видеть как в социальной обусловленности характеров персонажей, так и описаниях – небольшого городка Пипа и огромного, грязного Лондона.

Сентиментальное в романе

Сентиментальное начало романа связано с художественным образом мисс Хэвишем, вся жизнь которой прошла в пожелтевшем от времени подвенечном платье в окружении гнилого свадебного угощения. Обстановка дома и образ жизни старой леди могли бы показаться фарсовыми, если бы в них не было столько внутреннего трагизма. Финальное прозрение героини, сопряжённое с крахом «больших надежд» Пипа на светлое, джентльменское будущее, приводит её к очищению пламенем и последующей искупительной смерти. Пип, навеки влюблённый в недосягаемую и жестокую красавицу Эстеллу, в финале получает очередную надежду на изменение своего холостяцкого положения.

2) Творчество Э. Золя и натурализм: «Тереза Ракен», как манифест натурализма.

Эмиль Золя (1840 – 1902) – французский писатель, публицист и политический деятель; один из самых значительных представителей реализма второй половины XIX века — вождь и теоретик так называемого натуралистического движения.

Биография

Эмиль Золя родился 2 апреля 1840 года в городе Париже в семье принявшего французское гражданство инженера итальянского происхождения (по-итальянски фамилия читается как Дзо́ла), построившего канал в Эксе, и матери француженки^.

Свою литературную деятельность Золя начал как журналист (сотрудничество в «L’Evénement», «Le Figaro», «Le Rappel», «Tribune»); многие из его первых романов — типичные «романы-фельетоны» («Марсельские тайны» — «Les mystères de Marseille», 1867). На всём последующем протяжении своего творческого пути Золя сохраняет связь с публицистикой (сборники статей: «Mes haines», 1866, «Une campagne», 1881, «Nouvelle campagne», 1886). Эти выступления — знак его активного участия в политической жизни.

Политическая биография Золя небогата событиями. Это — биография либерала, живущего во времена становления индустриального общества. В последний период своей жизни Золя тяготел к социалистическому мировоззрению, не выходя за рамки радикализма. Как высшая точка политической биографии Золя должно быть отмечено его участие в деле Дрейфуса, которое обнажило противоречия Франции 1890-х годов, — знаменитая статья «Я обвиняю», за которую писатель заплатил изгнанием в Англию (1898).

Эмиль Золя дважды был женат; от второй супруги (Жанна Розро) у него было двое детей.

Золя скончался в Париже от отравления угарным газом, по официальной версии — из-за неисправности дымохода в камине. Его последние слова, обращенные к жене были: «Мне плохо, голова раскалывается. Посмотри, и собака больная. Наверное, мы что-то съели. Ничего, всё пройдёт. Не надо никого тревожить…». Современники подозревали, что это могло быть убийство, но неопровержимых доказательств этой теории найти не удалось.

В 1953 году, журналист Жан Бореля опубликовал в газете «Либерасьон» расследование «Убит ли Золя?» заявив, что смерть Золя, возможно, является убийством, а не несчастным случаем. Он основывал свое утверждение на откровениях нормандского фармацевта Пьера Акина, который рассказывал, что трубочист Анри Буронфоссе признавался ему, что намеренно заблокировал дымоход квартиры Эмиля Золя в Париже.

В честь Эмиля Золя назван кратер на Меркурии. В Парижском метро есть станция Avenue Emile Zola на 10-й линии рядом с одноимённой улицей.

Творчество

Первые литературные выступления Золя относятся к 1860-м годам — «Сказки к Нинон» (1864), «Исповедь Клода» (1865), «Завет умершей» (1866), «Марсельские тайны».

Молодой Золя стремительно подходит к своим основным произведениям, к центральному узлу своей творческой деятельности — двадцатитомной серии «Ругон-Маккары». Уже роман «Тереза Ракен» (1867) заключал в себе основные элементы содержания грандиозной «Естественной и социальной истории одного семейства в эпоху Второй империи».

Золя тратит очень много усилий, чтобы показать, как законы наследственности сказываются на отдельных членах семьи Ругон-Маккаров. Вся огромная эпопея связана тщательно разработанным планом, опирающимся на принцип наследственности — во всех романах серии выступают члены одной семьи, настолько широко разветвлённой, что отростки её проникают как в самые высокие слои Франции, так и в глубочайшие её низы.

Последний роман серии включает родословное древо Ругон-Маккаров, которое должно служить путеводителем по крайне запутанному лабиринту родственных отношений, положенных в основу системы грандиозной эпопеи. Действительным и подлинно-глубоким содержанием произведения является конечно не эта сторона, связанная с проблемами физиологии и наследственности, а те социальные изображения, которые даны в «Ругон-Маккарах». С той же сосредоточенностью, с какой автор систематизировал «естественное» (физиологическое) содержание серии, мы должны систематизировать и понять её социальное содержание, интерес которого исключителен.

Стиль Золя противоречив в своей сущности. Прежде всего — это стиль мелкобуржуазный в чрезвычайно ярком, последовательном и завершенном выражении, — «Ругон-Маккары» не случайно являются «семейным романом», — Золя даёт здесь очень полное, непосредственное, очень органическое, во всех своих элементах жизненное раскрытие бытия мелкой буржуазии. Видение художника отличается исключительной целостностью, ёмкостью, но именно мещанское содержание интерпретируется им с глубочайшим проникновением.

Здесь мы вступаем в область интимного — начиная с портрета, занимающего видное место, до характеристик предметной среды (вспомним великолепные интерьеры Золя), до тех психологических комплексов, которые возникают перед нами, — всё дано в исключительно мягких линиях, все сентиментализировано. Это — своеобразный «розовый период». Роман «Радость жить» (1884) может рассматриваться как наиболее целостное выражение этого момента в стиле Золя.

Намечается в романах Золя и стремление обратиться к идиллии — от реального бытоизображения к своеобразной мещанской фантастике. В романе «Страница любви» (1878) дано идиллическое изображение мелкобуржуазной среды с сохранением реальных бытовых пропорций. В «Мечте» (1888) реальная мотивировка уже устранена, даётся идиллия в обнажённой фантастической форме.

Нечто подобное встречается и в романе «Преступление аббата Муре» (1875) с его фантастическим Параду и фантастической Альбиной. «Мещанское счастье» дано в стиле Золя как нечто падающее, вытесняемое, отходящее в небытие. Всё это стоит под знаком ущерба, кризиса, имеет «роковой» характер. В названном романе «Радость жить» рядом с целостным, полным, глубоким раскрытием мелкобуржуазного бытия, которое поэтизируется, дана проблема трагической обречённости, надвигающейся гибели этого бытия. Роман построен своеобразно: таяние денег определяет развитие драмы добродетельных Шанто, хозяйственная катастрофа, уничтожающая «мещанское счастье», представляется основным содержанием драмы.

Ещё полнее это выражено в романе «Завоевание Плассана» (1874), где распад мещанского благополучия, хозяйственная катастрофа интерпретируется как трагедия, имеющая монументальный характер. Мы встречаемся с целой серией таких «падений», — постоянно осознаваемых как события космической важности (запутавшееся в неразрешимых противоречиях семейство в романе «Человек-зверь» (1890), старый Бодю, Бурра в романе «Дамское счастье» (1883)). Когда рушится его хозяйственное благополучие, мещанин убеждён, что рушится весь мир, — такой специфической гиперболизацией отмечены хозяйственные катастрофы в романах Золя.

Мелкий буржуа, переживающий свой закат, получает у Золя полное и законченное выражение. Он показывается с разных сторон, выявляющих его сущность в эпоху кризиса, он даётся как единство разносторонних проявлений. Прежде всего, — это мелкий буржуа, переживающий драму хозяйственного распада. Таков Муре в «Завоевании Плассана», этот новый мещанский Иов, таковы добродетельные рантье Шанто в романе «Радость жить», таковы героические лавочники, сметаемые капиталистическим развитием, в романе «Дамское счастье».

Святые, мученики и страдальцы, как трогательная Полина в «Радости жить» или несчастная Рене в романе «Добыча» (1872), или нежная Анжелика в «Мечте», которую так близко напоминает Альбина в «Преступлении аббата Муре», — вот новая форма социальной сущности «героев» Золя. Людей этих характеризуют пассивность, безволие, христианское смирение, покорность. Все они отличаются идиллическим прекраснодушием, но все они смяты жестокой действительностью. Трагическая обречённость этих людей, их гибель, несмотря на всю привлекательность, красивость этих «чудесных созданий», роковая неотвратимость мрачной судьбы их, — всё это является выражением того же конфликта, который определял драму Муре, чьё хозяйство рушилось, в патетическом романе «Завоевание Плассана». Сущность здесь одна, — различна только форма явления.

Как наиболее последовательная форма психологии мелкой буржуазии в романах Золя даются многочисленные правдоискатели. Все они куда-то стремятся, охвачены какими-то надеждами. Но сразу же выясняется, что надежды их тщетны, а стремления слепы. Затравленный Флоран из романа «Чрево Парижа» (1873), или несчастный Клод из «Творчества» (1886), или прозябающий романтик-революционер из романа «Деньги» (1891), или мятущийся Лазарь из «Радости жить» — все эти искатели одинаково беспочвенны и бескрылы. Никому из них не дано достигать, никто из них не поднимается до победы.

Таковы основные устремления героя Золя. Как видим, они разносторонни. Тем более полным и конкретным оказывается то единство, в котором они сходятся. Психология падающего мелкого буржуа получает у Золя необыкновенно глубокую, целостную интерпретацию.

Два романа о рабочем классе — «Западня» (1877) и «Жерминаль» (1885) — представляются характерными произведениями в том смысле, что здесь в мелкобуржуазном мировосприятии преломляется проблема пролетариата. Эти романы можно назвать романами о «классовом соседстве». Золя сам предупреждал, что его романы о рабочих имеют своей целью упорядочение, усовершенствование системы отношений буржуазного общества и отнюдь не «крамольны». В этих произведениях имеется много объективно-истинного в смысле изображения современного Золя пролетариата.

Бытие этой социальной группы в произведениях Золя полно величайшего трагизма. Всё здесь охвачено смятением, всё стоит под знаком неотвратимости рока. Пессимизм романов Золя находит выражение в их своеобразном, «катастрофическом» строении. Всегда противоречие разрешается так, что трагическая гибель является необходимостью. Все эти романы Золя имеют одинаковое развитие — от потрясения к потрясению, от одного пароксизма к другому развёртывается действие, чтобы докатиться до катастрофы, всё взрывающей.

Это трагическое осознание действительности очень специфично для Золя — здесь лежит характерная особенность его стиля. Вместе с этим возникает отношение к мещанскому миру, которое можно назвать сентиментализирующим.

В романе «Деньги» биржа возникает как нечто противоположное деградирующей мелкой буржуазии; в «Дамском счастье» — грандиозный универсальный магазин раскрывается как утверждение новой действительности; железная дорога в романе «Человек-зверь», рынок со всей сложнейшей системой товарного хозяйства в романе «Чрево Парижа», городской дом, представленный как грандиозная «machine pour vivre».

Характер интерпретации этих новых образов резко отличен от всего изображаемого Золя ранее. Здесь властвуют вещи, человеческие переживания оттеснены проблемами хозяйствования и организации, с совершенно новыми материями обращается художник — его искусство освобождается от сентиментализма.

Возникают в произведениях Золя и новые человеческие фигуры. Это уже не мещанские Иовы, не страдальцы, не тщетные искатели, а хищники. Им всё удается. Они всего достигают. Аристид Саккар — гениальный проходимец в романе «Деньги», Октав Муре — капиталистический предприниматель высокого полёта, хозяин магазина «Дамское счастье», бюрократический хищник Эжен Ругон в романе «Его превосходительство Эжен Ругон» (1876) — вот новые образы.

Золя даёт достаточно полную, разностороннюю, развёрнутую концепцию его — от хищника-стяжателя вроде аббата Фожа в «Завоевании Плассана» до настоящего рыцаря капиталистической экспансии, каким является Октав Муре. Постоянно подчёркивается, что несмотря на различие масштабов, все эти люди — хищники, захватчики, вытесняющие добропорядочных людей того патриархального мещанского мира, который, как мы видели, поэтизировался.

Образ хищника, капиталистического дельца, дан в одинаковом аспекте с вещным образом (рынка, биржи, магазина), который занимает в системе стиля Золя столь существенное место. Оценка хищничества переносится и на вещный мир. Так, парижский рынок и универсальный магазин становятся чем-то чудовищным. В стиле Золя предметный образ и образ капиталистического хищника надо рассматривать как единое выражение, как две стороны мира, познаваемого художником, приспосабливающегося к новому социально-экономическому укладу.

В романе «Дамское счастье» дано столкновение двух сущностей — мещанской и капиталистической. На костях разоряющихся мелких лавочников возникает огромное капиталистическое предприятие — весь ход конфликта представлен так, что «справедливость» остаётся на стороне теснимых. Они побеждены в борьбе, уничтожены фактически, но морально они торжествуют. Это разрешение противоречия в романе «Дамское счастье» очень характерно для Золя. Художник раздваивается здесь между прошлым и настоящим: с одной стороны, он глубочайшим образом связан с рушащимся бытием, с другой — он уже мыслит себя в единстве с новым укладом, он свободен уже настолько, чтобы представлять себе мир в его действительных связях, в полноте его содержания.

Творчество Золя научно, его отличает стремление поднять литературное «производство» на уровень научных знаний своего времени. Его творческий метод получил обоснование в специальной работе — «Экспериментальный роман» (1880). Здесь видно, насколько последовательно художник проводит принцип единства научного и художественного мышления. «„Экспериментальный роман“ есть логическое следствие научной эволюции нашего века», говорит Золя, подводя итог своей теории творческого метода, являющейся перенесением в литературу приёмов научного исследования (в частности Золя опирается на работы знаменитого физиолога Клода Бернара). Вся серия «Ругон-Маккары» осуществлена в плане научного исследования, проведённого в соответствии с принципами «Экспериментального романа». Научность Золя является свидетельством тесной связи художника с основными тенденциями его эпохи.

Грандиозная серия «Ругон-Маккары» перенасыщена элементами планирования, схема научной организации этого произведения представлялась Золя существеннейшей необходимостью. План научной организации, научный метод мышления — вот основные положения, которые можно считать исходными для стиля Золя.

Больше того, он был фетишистом плана научной организации произведения. Его искусство постоянно нарушает границы его теории, но самая природа планового и организационного фетишизма Золя вполне специфична. Здесь сказывается характерный способ представления, отличающий идеологов технической интеллигенции. Организационная оболочка действительности постоянно принимается ими за всю действительность, форма замещает содержание. Золя выражал в своих гипертрофиях плана и организации типичное сознание идеолога технической интеллигенции. Приближение к эпохе осуществлялось через своеобразную «технизацию» буржуа, осознавшего своё неумение организовать и планировать (за это неумение его всегда бичует Золя — «Счастье дам»); познание эпохи капиталистического подъёма у Золя реализуется через плановый, организационно-технический фетишизм. Теория творческого метода, развёрнутая Золя, специфика его стиля, обнажающаяся в моментах, обращённых к капиталистической эпохе, восходит к этому фетишизму.

Роман «Доктор Паскаль» (1893), завершающий серию «Ругон-Маккары», может служить примером такого фетишизма — вопросы организации, систематики, конструирования романа выделяются здесь на первое место. В этом романе раскрывается и новый человеческий образ. Доктор Паскаль — это нечто новое по отношению и к падающим мещанам и к побеждающим капиталистическим хищникам. Инженер Гамелен в «Деньгах», капиталистический реформатор в романе «Труд» (1901) — всё это разновидности нового образа. Он недостаточно развёрнут у Золя, он только намечается, только становится, но сущность его уже вполне ясна.

Фигура доктора Паскаля является первым схематическим наброском реформистской иллюзии, в которой находит своё выражение тот факт, что мелкая буржуазия, форму практики которой представляет стиль Золя, «техницизируясь», примиряется с эпохой.

Типичные черты сознания технической интеллигенции, прежде всего фетишизм плана, системы и организации, переносятся на ряд образов капиталистического мира. Таков, например, Октав Муре из «Дамского счастья», не только великий хищник, но и великий рационализатор. Действительность, которая ещё недавно оценивалась как мир враждебный, теперь осознаётся в плане некоей «организационной» иллюзии. Хаотический мир, зверская жестокость которого ещё недавно доказывалась, теперь начинает представляться в розовых одеждах «плана», планируется на научных основах не только роман, но и общественная действительность.

Золя, всегда тяготевший к тому, чтобы превращать своё творчество в орудие «реформирования», «улучшения» действительности (это отражалось в дидактизме и риторизме его поэтической техники), теперь приходит к «организационным» утопиям.

Незаконченная серия «Евангелий» («Плодовитость» — 1899, «Труд», «Справедливость» — 1902) выражает этот новый этап в творчестве Золя. Моменты организационного фетишизма, всегда свойственные Золя, здесь получают особенно последовательное развитие. Реформизм становится здесь всё более захватывающей, господствующей стихией. В «Плодовитости» создается утопия о планомерном воспроизводстве человечества, это евангелие превращается в патетическую демонстрацию против падения рождаемости во Франции.

В промежутке между сериями — «Ругон-Маккары» и «Евангелия» — Золя написал свою антиклерикальную трилогию «Города»: «Лурд» (1894), «Рим» (1896), «Париж» (1898). Драма аббата Пьера Фромана, ищущего справедливости, дана как момент критики капиталистического мира, открывающей возможность примирения с ним. Сыновья мятущегося аббата, снявшего рясу, выступают как евангелисты реформистского обновления.

Эмиль Золя приобрёл популярность в России на несколько лет раньше, чем во Франции.

«Тереза Ракен» (1867)

Роман начинается с описания маленькой галантерейной лавки в парижском пассаже, которую содержат Тереза Ракен и её тётя лет 60-ти — г-жа Ракен. Живут они в этом же здании, на верхних этажах.

Прежде г-жа Ракен торговала галантереей в Верноне, однако после смерти мужа закрыла дело и вела жизнь отшельницы: сняла домик на берегу Сены, где и проводила все время с сыном Камиллом и племянницей Терезой.

Камилл всё детство был болезненным ребёнком, но мать всё-таки отвоевала его у смерти. Из-за болезненного детства Камилл был маленького роста, тщедушный и хилый. Учиться он тоже не мог, так и остался невеждой.

Терезу привёз из Алжира капитан Деган, брат г-жи Ракен. Она была на два года младше Камилла. Мать её, туземка, умерла. Девочка была записана на имя Дегана, и он отдал её своей сестре, г-же Ракен, на воспитание. Тереза была окружена заботой, и росла здоровой девочкой, но за ней ухаживали так же, как и за больным Камиллом. Она даже пила его лекарства. Всё это сделало её слишком послушной и даже безразличной.

Вскоре Тереза и Камилл поженились. То, что это произойдёт, они знали с детства. Поэтому никаких перемен в их жизни это не принесло: после первой ночи, которую молодожёны проводят вместе, Камилл «всё так же болезненно-вял».

После свадьбы Камилл решительно заявил, что намерен поселиться в Париже. Так всё семейство обосновалось в пассаже Пон-Неф и Г-жа Ракен снова открыла галантерейную лавку, в которой торговала вместе с Терезой. Камилл получил должность в управлении Орлеанской железной дорогой. Раз в неделю, по четвергам, семейство принимало гостей. К ним приходил давний знакомый г-жи Ракен, полицейский коммисар Мишо со своим сыном Оливье, и старый Гриве, который работал вместе с Камиллом.

Однажды Камилл привёл в дом своего бывшего одноклассника Лорана. Оказалось, что Лоран тоже служит в управлении Орлеанской железной дороги. Отец Лорана хотел, чтобы сын стал адвокатом, однако бездельник Лоран вместо занятий гулял с друзьями. Какое-то время он пытался заняться живописью, но из этого ничего не вышло. Лорану пришлось найти работу. С этого вечера он стал постоянным четверговым гостем у Ракенов.

Лоран начал писать портрет Камилла, потому часто бывал у него в квартире. Постепенно Лоран и Тереза стали любовниками. У Лорана были корыстные интересы, ему хотелось завладеть деньгами Терезы. Свидания любовников проходили у Ракенов, прямо в их супружеской спальне. Вскоре они начали понимать, что Камилл им только мешает. У Лорана появилась мысль убить его.

Однажды они втроём отправились кататься на лодке по Сене. Лоран выбросил Камилла за борт. Камилл сопротивлялся и даже укусил Лорана за шею, но всё же Лоран добился своего: Камилл утонул. Всё обставили так, будто лодка перевернулась, и Лоран, спасая Терезу, не успел помочь другу.

Сначала г-жа Ракен очень горевала из-за смерти сына, однако вскоре жизнь вошла в прежнее русло, хотя четверговые встречи даже не прекращались. Через год Тереза и Лоран решили пожениться. Они сделали так, чтобы мысль об их замужестве впервые высказали вслух г-жа Ракен и её гости.

Вскоре молодожёны начинают понимать, что не могут быть вместе: им всюду мерещится труп Камилла. Рубец на шее Лорана, оставленный сопротивляющимся Камиллом, не зажил и постоянно беспокоит нового мужа Терезы. Даже в постели молодожёнам кажется, что между ними лежит тело утопленника.

Лоран вновь увлёкся живописью, однако все портреты его кисти похожи друг на друга. Вскоре Лоран понял, что все его рисунки, даже рисунки животных, похожи на утопленника Камилла. Отношения между Терезой и Лораном становятся невыносимыми... Часто Лоран бьёт свою жену.

Г-жу Ракен разбил паралич, постепенно она перестала двигаться и даже говорить. Из разговоров племянницы и её мужа она вдруг поняла, что они — убийцы её сына. Это повергло её в ужас. Вскоре Тереза и Лоран начали говорить об убийстве Камилла, не стесняясь присутствия г-жи Ракен. Однажды на традиционной четверговой вечеринке старуха собрала все свои силы, привлекла внимание гостей и пальцем вывела на столе: «Тереза и Лоран у...», однако не успела дописать самое главное слово. силы покинули её, а гости решили, что она хотела написать: «Тереза и Лоран удивительно заботятся обо мне».

Тереза пыталась раскаяться. Целыми днями она вымаливала у старухи прощение, но вскоре пустилась в распутство. Тереза и Лоран не доверяли друг другу. Они боялись, что один из них расскажет всё в полиции. Оба решились на новое убийство. Лоран купил пузырёк цианистого калия, а Тереза заточила нож. Каждый заметил действия другого. В конце концов вышло так, что оба сообщника выпили отравленную воду. «Сражённые, они рухнули друг на друга, обретя утешение в смерти. Губы молодой женщины коснулись шеи мужа — того места, где остался шрам от зубов Камилла. Трупы пролежали всю ночь на полу столовой, у ног г-жи Ракен, скрюченные, безобразные, освещённые желтоватыми отсветами лампы. Почти двенадцать часов, вплоть до полудня, г-жа Ракен, неподвижная и немая, смотрела на них, уничтожая их своим тяжёлым взглядом, и никак не могла насытиться этим зрелищем».

Анализ

Первое выступление Золя на новом поприще натурализма было шумным. В 1867 году вышел его роман «Тереза Ракен», представляющий собою дерзкий физиологический эксперимент средствами литературы. Поле наблюдения здесь сознательно сужено до крайности, приметы времени почти отсутствуют, социальные и политические вопросы отметены. Автор как бы расчищает себе место для проведения опыта, «эксперимента»; поместив своих персонажей в определенные обстоятельства, он хочет составить бесстрастный отчет об их «реакциях». Как гласит предисловие ко второму изданию романа, Золя видел «весь смысл книги» в том, чтобы «изучить не характеры, а темпераменты», и радовался, что читатели не обнаружили у его героев ничего похожего на душу. «Я просто-напросто исследовал два живых тела, как хирург исследует два трупа»,— вызывающе заявляет он.

Поэтому Золя отказывается от нравственных оценок и, дразня буржуазных моралистов, ставит эпиграфом к отдельному изданию романа изречение: «Порок и добродетель такие же продукты, как купорос или сахар».

Воспользовавшись распространенным сюжетом буржуазной драмы и романа своего времени — семейный «треугольник», супружеская измена и преступление ради любви,— Золя построил на его основе историю «индивидов, которые всецело подвластны своим нервам и голосу крови, лишены способности свободно проявлять свою волю и каждый поступок которых обусловлен роковой властью их плоти». Темная плотская страсть с роковой неотвратимостью бросает Терезу в объятия Лорана и столь же неотвратимо ведет к убийству мужа, мешающего утолению этой страсти. В центре романа проблемы физиологии: неосознанные инстинкты и влечения, неврозы, истерия, внезапные вспышки ненависти и страха. Золя всячески подчеркивает животное начало в своих героях — тупость Лорана, нравственную невменяемость Терезы; тень убитого Камилла встала между ними и погасила их страсть, сделала вчерашних любовников врагами-сообщниками, боящимися взаимного разоблачения, но никакой нравственной драмы они не переживают, у них «никогда не хватило бы мужества на признание и искупление в возмездии».

Золя рисует в «Терезе Ракен» темный сырой пассаж Нового моста с его жалкими лавчонками, чердачную каморку Лорана с окном, пробитым в крыше, морг с холодными плитами и струйками воды, стекающей на мертвые тела, подробно описывает полуразложившийся труп утопленника,— это «среда», с которой взаимодействуют его герои.

Но, несмотря на то, что «Тереза Ракен» явилась своего рода манифестом «экспериментального» натуралистического метода, уже в этом первом романе Золя не смог избежать социальных мотивировок. Больше того, противореча своей программе «бесстрастности», он написал, по сути, антибуржуазный роман. Драма Терезы и Лорана прямо вытекает из отношений и морали собственнического общества, в котором царят своекорыстие, эгоизм и ложь. Тереза с детства приучена к лицемерию и привыкла подавлять свои истинные чувства; долгие годы, до встречи с Лораном, она прячет отвращение к мужу под маской равнодушия и покорности. Положение сироты-бесприданницы отдало ее в полную власть тетки, и теперь, замыслив убийство, она «мстит» за свою загубленную юность. Лоран сперва идет на связь с женою приятеля, из соображений корысти — эта любовница ничего не будет ему стоить,— а затем приходит к мысли о преступлении, чтобы занять место Камилла и обеспечить себе беззаботное существование. Собственническая мораль движет им и в дальнейшем: он с нетерпением ждет смерти отца, чтобы получить наследство, после убийства не решается порвать с Терезой, чтобы не лишиться ее сорока тысяч франков; его внутренний мир так же ограничен и пуст, как и у его жертвы, он тяготится трудом и лелеет чисто буржуазный идеал жизни, заполненной бездельем и удовольствиями. Эгоизм кроется и под внешней безобидностью и добродушием госпожи Ракен и Камилла, которые распоряжаются Терезой, как своей собственностью, даже не отдавая себе в этом отчета. С флоберовским сарказмом рисует Золя «отупевших чиновников с пустой головой», которые собираются по четвергам в столовой Ракенов. Беспросветная глупость, духовное убожество, бессмысленное полуживотное существование всех этих мещан — вот почва, на которой расцветают себялюбие, жажда наживы и низменных наслаждений. Едкой иронией пронизана одна из последних сцен романа, когда гости Ракенов, равнодушные к разыгравшейся в доме трагедии, спешат вернуться к привычному жалкому удовольствию — еженедельной партии в домино — и называют преступный дом «святилищем мира», говорят, что в нем «пахнет честностью». Авторская интонация в «Терезе Ракен» порой совсем не походит на бесстрастность стороннего наблюдателя. Самым парадоксальным образом эмоциональная атмосфера первого натуралистического романа Золя связывает его с романтизмом: зловещие, мрачные краски, живописные эффекты, «зеленоватое лицо утопленника» на портрете, заранее предвещающее трагедию и затем глядящее на убийц в брачную ночь, таинственная сила, заставляющая руку художника против воли снова и снова выписывать лицо своей жертвы; кот Франсуа — соглядатай преступников, достойный собрат Черного кота Эдгара По; наконец, романтическая символика, образ тюремной цепи, сковывающей сообщников, незаживающий укус на шее убийцы, составляющий лейтмотив до самого финала романа, когда мертвая Тереза прикасается к нему губами, некая отметина вины,— все это скорее атрибуты романтического романа-фельетона (которому Золя отдал дань в «Марсельских тайнах», писавшихся одновременно с «Терезой Ракен»), чем «научного» жанра. В «Терезе Ракен» уже ощущается то противоречие между фактографией и повышенной эмоциональностью, которая составит важную стилистическую особенность «Ругон-Маккаров».

Роман «Тереза Ракен», задуманный как литературный эксперимент, оказался более содержательным в идейном и художественном отношении, чем предполагал сам автор. Но на творческом пути Золя это произведение было только этапом, который скоро остался позади.

Не прошло и года, как он назвал свою книгу «исследованием случая чересчур исключительного» и заявил, что, для того, чтобы написать хороший роман, следует «наблюдать общество с более широкой точки зрения, описывать его в различных, более разнообразных аспектах».
Как можно судить по предисловию ко второму изданию «Терезы Ракен», Золя не был убежден упреками второстепенных рецензентов. Но, очевидно, под влиянием писем к нему Тэна, он сам теперь указывает на некоторые недостатки произведения. По его мнению, «Тереза Ракен» является исследованием «случая чересчур исключительного; драма современной жизни проще, в ней меньше ужасов и безумия. Такие явления не должны быть на первом плане книги». Он считает свое произведение слишком «напряженным и острым», его стиль - «лишенным той простоты, которой требует аналитический роман». «Следовательно,- пишет Золя,- чтобы написать хороший роман, писателю теперь следовало бы наблюдать общество с более обширной точки зрения, описывать его в более многочисленных и разнообразных аспектах, а главное - пользоваться языком ясным и естественным».

Сдвиг, о котором свидетельствуют приведенные выше строки, отразился уже во втором из «физиологических» романов Золя. Если «Мадлена Фера» еще очень близка к «Терезе Ракен» в вопросе биологического детерминизма и в некоторых элементах поэтики, то во многом другом она уходит вперед.

Герои этого романа - фигуры более усложненные, стоящие за границами формулы - «людей-животных». Золя заметно расширяет внутренний мир Мадлены и Гийома, дает им «душу», отсутствующую, как он утверждал, у персонажей «Терезы Ракен». Значительную роль играет их социальная характеристика, правда, приведенная пока лишь в плане социальной наследственности: Мадлена сохранила трезвый ум отца, непосредственность, честность, энергию, «логику рабочей натуры». У Гийома, незаконного сына аристократа де Виарга и легкомысленной жены адвоката, «неизлечимое малодушие, на которое обрекала его случайность рождения и мещанская глупость матери», «временами сменялось порывами гордости, унаследованной от отца». Тщательно разработаны среда и воспитание, полученное героями, как факторы детерминирующего влияния.

Мадлена - уже не «мрачное привидение», как окрестила критика Терезу Ракен и Жермини Ласерте. Она не только красивая, но и благородная, мужественная, чистая женщина. Обусловленное «физиологическим роком» падение героини не снижает ее морального облика.

Смягчена и оживлена фабула произведения: прелестна сцена прогулки влюбленных, открывающая роман, психологически тонко показано их сближение. Яркое солнце, гроза, могучие стихии природы, вольный воздух окружают их любовь. Золя возвращается здесь к лирическому пейзажу первых «сказок», иногда выделяя из него колоритные картины в новой, более скупой и красочной манере импрессионизма. Роман, кстати, посвящен Эдуарду Мане.

Свидетельствуя о несомненном росте писательского мастерства Золя, материал и метод «научных» романов характеризуется вместе с тем подчеркнутым «аполитизмом», «клинической» изолированностью анализа. Эта особенность кажется, на первый взгляд, нелогичной после оппозиционно-демократических идей «Марсельских тайн» и лучших «новелл». Вопрос усложняется тем, что оба романа появились в тревожной общественной атмосфере последних лет Второй империи. Усиление буржуазно-республиканской оппозиции, подъем движения, рабочие забастовки, народные демонстрации, волнующие предчувствия надвигающейся войны,- все это как бы проходит мимо автора «Терезы Ракен» и «Мадлены Фера», с увлечением погрузившегося в кропотливую работу физиолога-аналитика.

Прочитав «Терезу Ракен», невольно повторяешь фразу, сказанную позже Золя о персонажах «Чрева Парижа»: «Какие же, однако, негодяи все эти порядочные люди!». Ибо роман явно осуждает, пусть пока еще неудачными средствами, затхлый мирок самодовольного мещанства, порождающий моральные и физические уродства. Самовлюбленный эгоизм Камилла, корыстолюбие Лорана подчеркиваются в романе не меньше, чем биологический детерминизм.

Тереза Ракен» (1867) – манифест натурализма

Натурализм -поздняя стадия развития реализма (или позитивизма) в литературе конца XIX-начала XX века. Не следует путать натурализм с «натуральной школой» в русской словесности 1840-х годов.

Натурализмом называют также художественный метод, для которого характерно стремление к внешнему правдоподобию деталей, к изображению единичных явлений — без обобщений и типизации.

Родоначальницей натурализма в литературе следует считать Францию. Принципы этого метода хорошо прослеживаются в романах братьев Гонкур, увидевших свет еще в 1860-е годы. Однако термин «натурализм» для обозначения собственного творчества первым использовал выдающийся французский писатель Эмиль Золя (1840 – 1902). Свои идеи и взгляды на литературу он изложил в теоретических работах «Экспериментальный роман» (1880), «Натурализм в театре» (1881) и «Романисты-натуралисты» (1881).

Постепенно вокруг Золя сформировалась группа близких по духу писателей, в которую входили Альфонс Доде, Поль Алексис, Мопассан, Гюисманс.

Золя считал, что творчество реалистов не может в полной мере отвечать требованиям современного искусства. Поэтому им на смену приходят натуралисты, опирающиеся в своих произведениях на постулаты точных и естественных наук, которые успешно развивались во второй половине XIX века. Впрочем, следует признать, что огромное творческое наследие Эмиля Золя невозможно втиснуть в узкие рамки и схемы одной литературной школы.

Золя очень старательно изучал физиологию, биологию, медицину, живо интересовался последними достижениями науки в различных областях. Он вполне серьезно считал, что законы развития природы и животного царства как под копирку могут быть применены и в человеческом социуме, судьбе индивида. Мечтая создать литературу с зеркальным отражением действительности, писатель упорно пытался сблизить ее с наукой, вписать в творческий процесс методы анализа и синтеза.

Золя много раз подчеркивал, что писатель должен быть подобен ученому: объективно изучать и отображать факты, а не руководствоваться симпатиями, антипатиями, политическими взглядами и эмоциями. Если такую установку понимать буквально, то можно обвинить Золя в том, что он вообще отрицал роль духовного начала в литературе. Но это, пожалуй, будет преувеличением. Как великий художник, Эмиль Золя корректировал свои взгляды в течение жизни.

Самый приземленный натурализм был характерен для его ранних романов – «Тереза Ракен» и «Мадлен Фера». Здесь низведение человека до степени животного прорисовано отчетливо. То же самое можно сказать и о романе «Земля», созданном позже. Там есть описание родов женщины и отела коровы. Принципиальной разницы в этих физиологических процессах писатель не обнаружил