Глава 4. Вечное противостояние.

Странствующий по Земле.

Глава 1. Свет.

…Я остановился и уставился прямо перед собой, немного вдаль, но так, чтобы зрение не подводило, и каждую частицу видимой картины можно было рассмотреть вполне детально. Не знаю, что именно привлекло мое внимание: ветер был едва уловим и не мог издавать долгих, протяжных, заунывных звуков; силы он тоже практически не имел, так что движению от его порывов поддавались лишь самые высокие и тонкие веточки да почти невесомые, местами изъеденные вредителями листья березы. Тишина была бы вполне ощутимой и опасно нависающей над головой, если бы не привычные для летних ночей в здешних краях комариные ‘сплетни’ и чуть менее настойчивое общение насекомых с природой и со всеми, кто хоть как-то мог или хотя бы пытался их понять.

И на что я мог обратить внимание в абсолютном спокойствии и гармонии природы? Что могло приковать мой взор без видимых на то причин? Ничего. Абсолютно ничего! Но это не означает, что оно не хотело или не могло меня убить.

Но думать об этом не хотелось. Если каждый раз, останавливаясь на секунду, в голову приходят такие мысли, то тебе явно нельзя оставаться одному под тусклым звездным небом (климат этого района был таким, что даже огромное количество звезд, вроде видневшихся в вышине, не могло пробиться сквозь вечно натянутое покрывало из нависших туч) на едва освещенном парочкой доживающих свой срок фонарей пространстве, да еще и с автоматом в руках – мощным оружием от большинства врагов, но явно ни когда твоим противником является собственное подсознание, доводящее, вероятнее всего, не до конца позабытые детские страхи до состояния гнетущей паранойи. Может и нельзя, но ты здесь. И чувство, что за тобой кто-то наблюдает, лишь увеличивается с каждой минутой. Или секундой. Находясь в таком состоянии, когда напряжение от ожидания то ли сковывает все твои мышцы, то ли, наоборот, подпитывает энергией для действия с нечеловеческой силой и скоростью, тяжело понять, сколько времени прошло. Оно меняет свое течение и, если не иметь под рукой часов, ориентироваться становится совсем невозможно. Так случилось и сейчас. Не зная, даже навскидку, сколько прошло с момента моей остановки до пусть и частичного, но все же выхода из состояния наполовину физического, наполовину морального паралича, я уверенным шагом последовал к телефонной трубке, чтобы сделать доклад, дабы не нарушать спокойствие оператора, удобно устроившегося за пультом. Телефонные аппараты распределены таким образом, что в случае нападения, добираться до них легко и достаточно быстро, но только в тех местах, где разработчики данного поста посчитали возможным проникновение или хотя бы его попытку. Но это не относилось к мертвому углу, с одной стороны заткнутому бетонной стеной, высотой под 3 метра, а с другой – обшитому сеткой-рабицей с проволокой, покрытой острыми шипами длиной в пару сантиметров, а в ночное время еще и одобренной разрядом, смертельным для всего живого. Этот участок, на котором я сейчас собственно и находился, считался настолько безопасным, что для сбережения бюджета, и так порядком изношенного, установка на нем камер наблюдения откладывалась на неопределенный срок. Так что, если кто-то все-таки осмелится попасть на закрытую территорию именно в этом месте и его попытка увенчается успехом, никто, кроме меня, этого не увидит; а если смельчаку посчастливится (или же это будет холодный грамотный расчет) очутиться у меня за спиной, то и мое тело группе, выдвинувшейся для выяснения причин тишины точек связи, придется поискать, потому что по масштабу эта, так называемая «слепая зона», потянет на небольшой квартал, к тому же, изрядно перепаханный валами и различными видами построек. Но об этом, как я уже говорил, думать как-то не хотелось.

Делая шаг за шагом, я прокручивал в голове тысячи раз произнесенный доклад и от этого становящийся все более тягостным и забываемым, так что время от времени вместо стандартных фраз в трубку влетала абсолютная ахинея; но это не мешало оператору, услышавшему знакомый, вечно сонный голос, ответить «Принял», сделать определенную запись в своем блокноте и продолжить смотреть то на камеры, то в журнал, который по своему содержанию подходил скорее 14-летнему подростку, чем стокилограммовому охраннику с пятилетнем стажем, видавшему вещи похуже прыщей на лице прямо перед выпускным. Но в эту ночь мне так и не удалось произнести заветное «Без происшествий». Не дойдя пару метров до трубки с сигналом, я увидел, как из того места, куда так пристально пялился несколько секунд назад, выскочило что-то, по манере движений напоминающее хищную птицу, которая, долго выглядывая свою добычу, все же созрела для нападения и ринулась вперед. В данном случае – вверх; но едва миновав заграждение, резко остановилась на долю секунды и рванула в мою сторону, будто бы я и есть та самая полевка – долгожданный ужин. Удивительно в этой птице было то, что никаких крыльев у нее вовсе не было, и управление полетом осуществлялось, как мне казалось, одним лишь желанием. Да и летающих существ таких размеров за свою, пусть не такую уж долгую, но весьма насыщенную жизнь, мне встречать не приходилось. И скорость. Скорость, с которой оно перемещалось в пространстве, больше походила даже не на цельное движение, а на телепортацию, на незаметное преодоление мелких отрезков порубленной реальности.

Буквально через мгновение, то самое ‘ничего’, будоражащее мое воображение чуть раньше, уже совершив посадку, в полный рост стояло в метре от меня. И тогда я смог разглядеть, что же именно вторглось, да еще так молниеносно, на охраняемый мной объект. Это был человек. Ну, по крайней мере, внешне очень похож на него; только вот лицо было какое-то очень сухое и бледное, хотя и сохранило весьма ровные и вполне даже приятные черты. Но оставалось впечатление, что в нем просто нет жизни, как пустая оболочка, натянутая на манекен для сходства лишь на первый, весьма непридирчивый взгляд.

Тело его было скрыто темной одеждой, поверх которой был накинут такой же темный плащ почти в пол (возможно, именно из-за него в первое мгновение я и подумал о сходстве с птицей), и обувь такого же цвета. Видимо он не любил ярких оттенков. Оно и понятно, разве удобно прыгать по ночам через стены в желтом комбинезоне с ярко-красными пуговицами. Неуместная ирония, когда перед твоим лицом стоит непонятно кто, а может, даже скорее, непонятно что, способное перемахнуть через высоченный забор с колючкой, оттолкнувшись от земли и пролетев еще метров пятнадцать, чтобы до неприличия резко порвать дистанцию между нами, и сделать это быстрее, чем я, в принципе неплохо подготовленный человек, успел перевести оружие и открыть огонь. Мне бы еще хоть чуточку времени, и я доведу дуло так, чтобы тело неизвестного гостя оказалось на траектории полета выпущенной пули. Но никакой паузы в действиях бледного незнакомца не было. Вместе с тем, как его ступни коснулись земли, мое горло обхватила, казалось, стальная ладонь. Мне приходилось вступать в драки и по профессии, и по характеру, которым я не уступал сомалийским диктаторам, и зачастую, приходилось чувствовать на шее сдавливающий хват, но это. Будто на мне была зафиксирована не рука, а тиски с силовыми приводами, степень сжатия которых могла измеряться тоннами. Долго протянуть в таких объятиях было невозможно, а значит, нужен был план по избавлению от них. Пользоваться оружием на таком расстоянии не представлялось никакой возможности, и действовать пришлось по старинке, по сценарию, проделанному сотни раз в заварушках, начиная от школьной скамьи, и по сей день.

Оценив расстояние и длину размаха, вложив все, что было, объединив в этом единственном шансе на спасение и страх, и ненависть, и непонятно откуда взявшееся чувство стыда, за то, что так легко отдал преимущество в только что начавшейся битве, нанес удар, как говорится, изо всех сил. Ожидал стандартной картины: вывих челюсти, падение отрубившегося тела с последующим добиванием, после секундной отдышки, может ногами, а может, и из висящего все еще без дела огнестрела. Но не всегда все происходит так, как мы того желаем. Даже если бы кулак прошел мимо цели в силу плохого расчета или невероятной скорости и реакции моего оппонента, это было бы, конечно обидно, но вполне даже ожидаемо в сложившейся ситуации. Так вот произошло что-то вообще из ряда вон выходящее: руку свело так, будто она ударилась о рельс, падающий на меня, после того, как его сбросили с летящего самолета.

Боль пронеслась от кончиков пальцев до самого плеча. Сильный перелом, может со смещением. Травма новичка, решившего бить по стенам из кирпича и бетона. Но я ведь наносил удар по лицу и не был готов встретить такое сопротивление. Боль не сложно заглушить, тем более уже приходилось это делать, всего лишь дело привычки. Гораздо тяжелее убить чувство досады и безвыходности положения, увидев, что твой замах последней надежды не принес никаких результатов. Противник стоял, как ни в чем не бывало, лишь повернув немного голову по направлению удара. Ни вывихнутой челюсти, ни нокаута, ни крови, ничего. Я не верил своим глазам. И не только им. Вообще ничему не верил. Попытался подумать, что сплю, но боль в запястье была более чем реальной и куда ощутимее традиционного в таких случаях щипка. Все это было невозможно, но оно происходило.

- “Странный заказ”,- произнес скелет в плаще. “Зачем для этого ему нужен был я?”

Его голос был явно нечеловеческим, даже ненастоящим. Будто сорвавшимся с программы обработки звука, специально созданной для фильмов ужаса: низкий, хриплый, пробирающий до дрожи, но идеальный по своей чистоте.

Тогда я даже не задумался, о чем он, собственно, говорит: что за заказ, почему он странный и кто такой ‘он’. Не очень-то и интересно, какие слова выходят из уст того, кто вот-вот тебя прикончит; мозг пропускает их мимо ушей, старается не замечать ничего, кроме возможных путей спасения. Но он ничего не находит. Может из-за пережатого горла и, как следствие, нехватки кислорода; может из-за отсутствия слабых мест у противника; а может и просто он уже смирился с тем, что все кончено, и мирно ждет завершения своей не слишком продуктивной деятельности.

А дело и, правда, подходило к концу. Холодная рука, состоящая, на мой взгляд, только из кожи и костей, но при этом обладающая стальной хваткой, спокойно, без особого напряжения, но с той же, необъяснимой с точки зрения ни науки, ни здравого смысла, скоростью, чуть разогнулась в локте, придав мне импульс, которого хватило, чтобы удариться о сетку ворот, пролетев как минимум метров десять. Повезло, что ворота не оснащены электроблоками, встроенными в основной забор. Хотя, может быстрая смерть от разряда была бы сейчас даже кстати. Рука не слушалась, после удара спиной об опоры сетки и нижняя часть начала отказывать. Бледный незнакомец повернулся ко мне лицом. Шансов спастись, если они и были, отыскать мне не удалось. Этот бой проигран, и цена за провал – моя жизнь.

Но вдруг я заметил, что в костлявом лице что-то изменилось. Оно уже не было таким беспристрастным, на нем отобразилось удивление. А смотрел он на меня. Что в покалеченном охраннике, которого пару секунд назад он бросил, как мяч, в стальную паутину, могло его удивить или даже, хотя в этом я не был уверен до конца, насторожить? Он открыл рот, но уже не прозвучало этого уверенного, разрезающего металл, сухого баса; вместо него наружу вырвался глухой, с легким надрывом и ничего не понимающий голос с ноткой страха: - “Что происходит? Кто ты такой?”

Скорее всего, у меня было еще более удивленное лицо, ведь теперь я понимал еще меньше, чем секунду назад, а тогда я ровным счетом ничего и не понимал. И вдруг мои глаза начали улавливать чуть ощутимый синий цвет, исходящий откуда-то снизу, как будто из-под меня. Пока мой враг стоял неподвижно, словно заговоренный, я решил, развернувшись, упасть на бок, чтобы левой рукой, все еще находящейся под полным моим контролем, нажать на крючок АК и пустить в бледного незнакомца пару очередей. Получилось, я сменил положение, найдя точку опоры, но выстрелов не последовало. Перекатившись, невольно взглянул на место, где только что сидел и не нашел ничего, что издавало бы свечение. И лишь теперь понял, отчего этот скелет в плаще не двигался и ничего не предпринимал, даже изменение его лица и голоса перестало быть для меня настолько загадочным – свет исходил прямо из меня. И он не просто был, сила излучения увеличивалась с каждой секундой. В груди даже чувствовалось тепло, будто там поселилась небольшая звезда. Разгоралась и не собиралась останавливаться. Грудь уже начинала болеть, словно ее выжигало изнутри. Боль, которую было все тяжелее и тяжелее терпеть, перемешивалась с силой, разливающейся по телу вместе со светом, и я чувствовал себя чем-то большим, чем просто я. Большим, чем просто человек.

- “Кто ты такой?!”, - вновь всплыл вопрос незнакомца в моей искажающейся памяти. - “И в правду, кто я? Или может, что я?”

А свет все разрастался и разрастался…

Глава 2. Обычный парень.

Это было самое обычное утро. Я проснулся пораньше, чтобы привести себя в порядок, постараться поднять настроение чем-нибудь вкусным и вполне забавными шоу; ведь выглядеть сегодня мне полагалось представительно и даже излучать что-то притягательное – это был первый день на новом рабочем месте. Но сделать это было ой как не просто. Я, конечно, не сова, но никогда не понимал людей, которые любят утро. В отличие от ночи, когда ты можешь делать все, что угодно, и ограничивает тебя лишь фантазия и финансовое положение, это время суток, лично для меня, делилось ровно на два возможных варианта: первый – это когда темная часть для тебя, занятого чем-то интересным, а может и просто прожиганием молодости, незаметно перетекает в рассвет и начало нового, вероятнее всего, мало продуктивного дня. В этом случае, часам к 6-7 чувство усталости полностью выгоняет естественный или искусственно влитый в организм адреналин, и тело становится скорее бесформенной массой, управляемой таким же по ощущениям бесформенным и бесполезным, изрядно подуставшим за время веселья, мозгом. Второй, как это было в моем случае сегодня, - очнуться от не особо продолжительного сна, заставить себя подняться с постели, мотивируя тем, что, несомненно, вернешься в нее после всего этого дерьма, еще не навалившегося, но уже предвкушавшегося по опыту последних лет. Да, утро – явно не лучший способ провести часть своей жизни, выбирая между желанием наполнить свой желудок, дабы угомонить нарастающее чувство голода, и желанием пустить себе пулю в лоб, чтобы абсолютное спокойствие сна больше никогда не прерывалось необходимостью пробуждения. Вновь победил голод. И вместо похода в оружейный магазин, я отправился на кухню.

Жил я один. С девушками, хотя и пользовался у них неплохой популярностью, как-то не заладилось, общение – пожалуйста, но под одной с ними крышей долго находиться пока еще не было особого желания. А родителей не было. Мать умерла, когда мне было восемь, от какой-то странной болезни, называемой докторами прогерия - ‘ускоренным старением’. Отца же вовсе не знал. Даже по рассказам. На все вопросы о нем получал весьма размытые ответы и запомнилось лишь, что он ушел не потому что подлец, а потому что так было нужно, лучше для всех. Приемная семья была чем-то вроде детского дома, только без нянек и воспитателей. Дети постоянно появлялись, подрастали и в возрасте, позволяющем по закону действовать самостоятельно, покидали стены не очень большого, но весьма уютного пристанища для таких вот брошенных и одиноких. Но я не жаловался. Жизнь в приюте научила меня быть самостоятельным и отвечать за свои поступки с ранних лет. Да и вообще многому. Вот только не готовить. Поэтому и завтрак, состоящий либо из бутерброда, либо из продуктов быстрого приготовления, а зачастую и не только завтрак, я, пожалуй, описывать не буду.

Работу в нашем, явно не тянущем на звание мегаполиса, городе найти не так уж легко, поэтому цепляться стоило за каждую возможность. Так что, когда знакомый предложил мне должность консультанта, заключающего сделки, в небольшой компании по производству мебели, я согласился, особо не раздумывая. А что тут, собственно, размышлять. Жить на что-то нужно, а все время проводить по шабашническим конторам – тоже не вариант. Да и работа в такой сфере должна была стать для меня приятной прогулкой – математический склад ума и неплохая его развитость обеспечивали быстрое и качественное ведение расчетов, а талант общения с людьми во многом облегчал процесс заключения сделки. Плюс постоянное обострение какого-либо из органов чувств, изменяющее существующую реальность, зачастую, в лучшую сторону. Сами представьте, с какой легкой изящностью можно было надавить на покупателя, если ты слышишь изменение в его сердцебиении при перечислении ассортимента. Просто дар свыше. Или проклятье, когда вдруг осязание десятикратно усиливалось в итак не особо уютном свитере. Но это отнюдь не Божий промысел, а всего лишь синестезия – синдром расстройства импульсов и рецепторов. Научиться бы еще управлять этими способностями в полной мере и получать, от якобы болезни, нехилую выгоду. Некий герой из комиксов. Хотя жить для других, это вряд ли по мне. Скорее все эти умения пошли бы на зарабатывание таких средств, чтобы потом ни в чем себе не отказывать на протяжении отведенных годков. Вот так, на героя явно не тяну. Кто захочет помогать людям, имея набор неплохих способностей, с помощью которых можно достичь едва ли ни чего угодно. Но это скорее несбывшиеся желания недолго длившегося детства, когда свою жизнь сопоставить с персонажем из книги «Мифы и легенды Древней Греции» не составляло труда. Что сложного в том, чтобы представить вместо давно пропавшего отца, повелителя молний – великого Зевса. Но годы шли, книги забывались, а вот принятие того, что на месте столь долгожданного хеппи-энда, окажется еще одна запутанная история, лишь упрочнялось.

Выглядеть сегодня нужно было представительно, а потому, и подойти к выбору одежды стоило с умом. Жаль, что это распространяется лишь на те случаи, когда у людей было из чего выбирать. В моем же положении, внимание было приковано к двум вешалкам с классическими костюмами, отличающимся лишь наличием чуть заметных серых полос на одном из них. В прочем, этот узор мне никогда не нравился, так что однотонность восторжествовала. А бордовый галстук и механические часы, как мне казалось, неплохо дополняли образ солидного человека, которому уж точно можно было довериться при выборе дивана и пары кресел.

Все готово. Можно отправляться в путь, хотя он был не такой уж и долгий, салон располагался в паре кварталов от моего дома, а запаса времени хватило бы доехать до другого конца города и поспеть как раз к открытию. Но все-таки первый день, нужно было постараться расположить начальство дымкой пунктуальности, ведь от друга пришла скорее рекомендация меня на это место, чем уверенное предложение. Все было в моих руках, и опаздывать я не собирался. Да и добираться пришлось на общественном транспорте. Из-за проблемы с охлаждением, мой старенький, но все еще прилично выглядящий, китайский внедорожник на неделю вышел из строя. Надо же так не во время, как раз, когда мне не помешала бы независящая от обстоятельств мобильность.

Зайдя в микроавтобус, следующий именно по тому маршруту, который мне был нужен, я огляделся, и недовольство отсутствия личных колес сразу сошло на нет. Причина тому – занятое сиденье в дальнем углу пассажирского транспорта. Ну, естественно, не само кресло привлекло мое внимание своей потертой обивкой, а сидящее в нем милое существо, с немного сонной, удивительно нежной улыбкой, отчего лицо ее казалось будто бы доведенным до совершенства рукой мастера-ювелира, идеально знающего свою работу; при этом без насыщенного макияжа, скрывающего настоящую красоту, приютившуюся в человеке.

Отсюда видно было только лицо и уходящие за спину, скорее всего длинные, судя по укладке, светло-русые прямые волосы. Но я знал: такая голова может управлять лишь не менее прекрасным телом. И хотя в салоне было достаточно свободных мест, нужно было убедиться в своей догадке, а для этого пройти вперед, споткнуться или что-то уронить рядом с незнакомкой для совершенно незатейливого начала разговора, чтобы перейти из статуса ‘чужака’ в попутчика, откуда открывается много возможных вариантов развития знакомства. Пусть увиденная мною улыбка адресована явно куда-то мимо, но рассчитывать на такой подарок я вполне мог: приятная внешность, доработанная хорошей стрижкой и гладкой выбритостью растительности на лице и относительно недешевый костюм, отлично сидевший на весьма крепком, натренированном в тяжелых работах теле. В общем, шанс есть. Тогда почему бы и не испытать судьбу.

Шаг сделан, телефон вытаскивается из кармана с таким расчетом, что палец вот-вот проскользит по гладкой крышке и аппарат окажется в свободном падении, приближаясь к полу так же стремительно, как и мои шансы начать разговор набирают высоту. За доли секунды до того, как локоть задевает край сиденья и мобильник летит аккуратно под каблучок намеченной мною цели, взору открывается все, что до этого было скрыто: я был прав. Она действительно прекрасна. Даже с небольшой вальяжностью рассевшаяся в мягком кресле и кофточке, скорее теплой и удобной, чем привлекательной, сомнений не оставалось – ее красота могла спасти мир. Попытаться – точно.

Почувствовав легкий толчок в носок короткого сапожка и отреагировав на звук падения, девушка плавно подняла телефон и протянула его в мою сторону. ‘Есть!’ Первая задача – привлечь внимание, сработала как нельзя лучше, осталось только не сплоховать на следующем этапе плана.

- “Спасибо,…”- с нарочной паузой начал произносить я, будто предложение само просило заполнить его недостающей концовкой – именем человека, к которому было обращено.

-“Настя”- услышал я негромкий ответ, и уголки ее губ чуть приподнялись, являя миру все ту же улыбку - дополняющую алмаз огранку. «Еще одна победа!» - пронеслось у меня в голове. Теперь дело пойдет. Представиться самому и начать разговор ни о чем, используя его как повод упасть на соседнее от нее кресло. А там уж посмотрим.

- “Спасибо, Настя”, - произнес я повторно благодарность, на этот раз, выделяя именно обращение, чтобы показать, что мы уже не незнакомцы и разговор начать не так уж глупо и безрассудно.

-“А меня...”, - начал было представляться, но тут голову пронзила такая боль, словно туда вонзили нож и пару раз повернули то ли по часовой, то ли в обратном направлении, стрелке. Так приветствовало меня каждый раз, ставшее со временем вполне привычным, обострение синестезии. И мир, зависший в паузе гудения мотора и едва различимых разговоров в салоне, наполнился вдруг миллионом новых звуков, рождающихся практически внутри моей головы. Этот приступ был сильнее обычных. Я слышал дыхание людей, каждый вздох, как разгон турбинного самолета, отдавался едким шуршанием внутри нагнетающего гула струящегося потока; слышал небольшое потрескивание на фоне мятого соприкосновения густо накрашенных ресниц пассажирки где-то в начале салона; даже проблема слабо сокращающегося клапана сердца водителя перестала в тот момент быть для меня тайной. Но все это было поверхностно, будто мозг хотел распознать в этом хаосе что-то важное, то, что действительно имело значение. И ему удалось. Он уловил стремительно приближающийся визг тормозов прямо за окном, где сидела моя новая знакомая. Времени на раздумье не было, и я, не обращая внимания на треск внутри черепа, рванулся на сиденье. Одной рукой схватившись за поручень, я быстрым движением просунул другую между Настей и занимаемым ею местом и вытащил в проход, подальше от все еще нарастающего визга. Меньше секунды понадобилось мне, чтобы сгруппироваться вокруг тела девушки, пытаясь защитить ее от любых последствий аварии, которой было уже не избежать. И именно в этот момент последовал удар. Глухой, с ужасным лязганьем металла и скрежетом еще каких-то материалов. Но я не думал, что он будет такой силы.

Эти резкие включения моих ‘супер’ чувств частенько предупреждали об опасности, действую как “паучье чутье”, но сейчас слух сыграл со мной злую шутку. Искаженный звук тормозов создал иллюзию летящего на нас поезда в сотню тонн на запредельной скорости. На самом деле, врезавшийся в нас автомобиль ни то что не несся, он скорее катился, и его стремление к приближению не превышало двадцати километров в час. Толчок от такого соприкосновения изменил положение наших тел в пространстве не сильнее, чем, если бы водитель резко нажал на педаль тормоза. Да, для таких последствий, мои действия тяжело назвать оправданными, и это уж точно было не спасение. Я бы, наверное, на месте недавно переставшей быть для меня незнакомкой, постарался вывернуться или даже ударить своего горе-телохранителя, высказав все, что накопилось, да еще и плюнув перед тем, как уйти. И даже приготовился к чему-то такому, разжимая тиски живого бронежилета, нависшего над Настей. Но девушки воспринимают все не так, как мы, и развитие событий поразило меня в крайней степени, да еще и приятно удивило.

Освободившись от защиты, она посмотрела не меня большими голубыми глазами (в них было что-то до такой степени манящее, что хотелось не только утонуть, но и чтобы тело твое навсегда осталось где-то там, в их глубине) и тихо произнесла:

- “Спасибо...”, - пытаясь изобразить ту же паузу, требующую заполнения именем. Вот только опыта у нее в этом деле не хватало и, поняв, что я не опознаю свой же прием, продолжила: - “В среду в Сапфире большое представление, в нашем городе такого еще не было. Ты любишь театр?”

Такого я не мог даже и представить себе в самой смелой фантазии. Времени на растерянность и удивление не было и, собрав все более или менее твердые эмоции, находящиеся сейчас внутри, я сказал: - “Конечно! Театр – больше всего на свете. Билеты на среду – без проблем”.

Она ответила своей стандартно-великолепной улыбкой, не сказав ни слова, подняла повторно выпавший во время проводимой мною операции по спасению телефон и (никакой блокировки экрана у меня никогда не было) записала туда номер с пометкой «Н». Затем, так же без слов, положила его на сиденье и вышла в уже открытые двери; хоть авария и не представляла вреда, но дальше маршрутка ехать не собиралась – разбирательство, ГАИ и все такое.

Выйдя из небольшого ступора, взявшегося из-за слишком большого количества неожиданностей, я поднял трубку и покинул транспорт. Но девушки уже не было. Моему взгляду попались лишь несколько таких же автобусов, отъезжающих от остановки.

Посмотрев на часы, я подумал, что все же стоит поторопиться, если не хочу, чтобы первый рабочий день стал и последним. Сделал пару шагов к остановке и начал подыскивать номер нужного мне маршрута на подъезжающих машинах, позабыв ненадолго о принятом или же сделанном приглашении в театр. Тогда я мог это сделать, ведь еще не знал, что это будет представление, навсегда изменившее мою жизнь.

Глава 3. Антракт.

Среда. Конечно, дождь. А я хотел устроить небольшую прогулку с ужином. Если честно, в сложившемся ритме общения лишь с вечера до утра, без логичного продолжения, позабылась манера ухаживания за девушкой, с расчетом на что-то долгое. И все, что всплыло в голове по этому поводу, разбилось о крыши вместе с этими падающими с неба каплями. Даже если не бояться влаги, что сверху, или укрыться от нее под зонтом, то лужи, скопившиеся за это время, располагали к безопасным в сухости ногам только в резиновых сапогах. Ну, театр, так театр. Никакой любви к этому месту я, естественно, не испытывал, но брякнуть такое в ответ на практически прямое приглашение от воплощения вселенской милоты на Земле, язык просто не повернулся. Потерплю. Да и будет мне на что посмотреть, сидя в большом зале построенного еще в позапрошлом веке здания и подвергающегося постоянным реконструкциям.

Уверен, что со времени моего последнего посещения этого места, а прошло уже более, чем прилично, ведь было это лет тринадцать назад, когда здесь устраивался благотворительный показ и наш детский дом получил билеты на всех постояльцев, многое изменилось. Главное, иду я туда явно не ради выложенной на потолке мозаики и величественно громыхающих со сцены реплик – я веду в театр девушку. И, если не брать во внимание обстоятельства, при которых приглашение состоялось, этот поход можно считать самым обычным свиданием.

Выход в свет предполагал одеться подобающе месту назначения – то есть, снова выбор между двумя вешалками. На этот раз он пал на серые полоски. Одной проблемой меньше. Но мой транспорт все еще не был готов, а поехать за Анастасией на трамвае – явно не лучшее начало нашего с ней знакомства. Благо, у меня есть друзья, на которых можно рассчитывать в трудную минуту. Ничего особо роскошного, но ‘японочка’ в 250 лошадиных сил была в моем распоряжении. Естественно, лишь после лекции о том, что о появлении царапин и вмятин не могло быть и речи. Но беспокоиться ему было не о чем: один я бы, конечно, попытался выжать максимум из этой узкофарой, вот только случай не тот, сейчас это спокойный транспорт для передвижения до Сапфира и обратно. Хотя вариант с ужином после представления еще не отпал.

Олег, тот самый друг, вообще часто беспокоился по пустякам. На два года старше, он считал, что должен стать моим наставником и показать каков же он, настоящий мир. Вот только спокойствие его вселенной, даже легкое блаженство в восприятии им всего сущего, меня однозначно не устраивало. Сначала он пытался вбивать мне в голову, что риск - сам по себе дело необдуманное и уж точно не может быть оправдан. Но со временем, смирился. И наша дружба, начавшаяся один только Бог знает когда, продолжалась по сей день. Итак, Олег остался дома, без ключей от машины, а меня ожидала встреча, мысли о которой я не мог выкинуть из головы с самого звонка по номеру «Н» еще на прошлой неделе. Давно мой мозг не был забит чем-то конкретным так долго, что и пугало, и волновало, и даже в какой-то степени радовало, в итоге сливаясь в непонятный шквал эмоций. Я чувствовал себя, как школьник, впервые идущий на свидание. Глупое чувство, но избавиться от него не удалось и когда, поворачивая за угол дома, я увидел стоящую под козырьком девушку в лиловом приталенном пальто и с маленькой сумочкой в руках. Несколько глубоких выдохов, в конце-то концов, мне же не пятнадцать. Мысли пришли в порядок, внушение подействовало – спокойствие обретено.

Открывая пассажирскую дверь, я видел, как капли дождя отлетают от чуть подпрыгивающих завитых пружинок, даже с такими винтами, достающих до середины спины, будто вокруг них расположен защитный купол – завораживающая картина. Вот металлические каблучки немного провалились в коврик у сиденья и, чтобы не засматриваться на ножки, выглядывающие из-под пальто, я старался говорить, не отводя глаз с дороги.

-“Не знаешь, о чем спектакль?”, - спросил я, неожиданно даже для себя что-то весьма странное.

-“Это можно будет понять за час или даже быстрее. Представления, даже самые запутанные, куда проще, чем люди. Может, лучше расскажешь о себе?”

Этот вопрос всегда ставил меня в тупик. Поддержать беседу – запросто; ответить на вопрос – нет проблем; а так, чтобы излагать автобиографическую справку – это не мое. Да и сказать, по большому счету, нечего. Про детский дом; про то, каким я был одиноким; как дрался за деньги в ночном клубе, чтобы оплатить жилье и еду; что время от времени чувствую мир сильнее других и что машина, на которой мы сейчас едем, вовсе не моя? Хотя именно последнее и натолкнуло меня на мысль, как можно начать рассказ.

- “Я верю в людей”, - произнес твердо. – “Только не людям. Ну, не всем. А именно в них. В то, что они могут больше, чем от них ожидают. И сам пытаюсь оправдать эти надежды. Ведь я – тоже человек, а, значит, попадаю под собственные критерии. И делаю большую ставку на друзей, считая, что мир без протянутой руки помощи, превратится в руку, просящую милостыни…Извини, наверное, это не совсем то, что ты хотела услышать, просто у меня не очень увлекательная жизнь”.

- “Наоборот”, - перебила меня Настя, с лицом, объединившим в себе внимание и чуть уловимую улыбку. – “Это очень хороший ответ. Тяжело понять человека по описанию его семьи и вещей, которыми он окружен, а вот отношение к чему-либо весьма хорошо характеризует с разных сторон”.

И разговор завертелся. Беседа обо всем и, в общем-то, не о чем, именно такая, где я чувствую себя прекрасно. Так же, как и находясь рядом с привлекательной особой в серебристом шарфе.

А вот и театр. Действительно, давненько меня тут не было. Здание изменилось до неузнаваемости. Оно целиком состояло из стали, стекла и хрома и было похоже, скорее, на пятизвездочный отель для знаменитых гостей, чем на культурный уголок города. И внутри все было обставлено по высшему уровню: лепнина на стенах, прерывающаяся небольшими картинами, своей не броскостью и легкой притягательностью, прекрасно дополняющие общий вид, и маленькими светильниками, выполняющими, пожалуй, роль украшения интерьера, чем осветительного прибора, ведь света, льющегося из двух огромных многоярусных люстр, вполне хватило бы, чтобы найти черную кошку в комнате соседнего двора; кожаные диванчики, расставленные в фойе, и перила лестниц были оформлены в одном стиле, будто посреди этого зала проходило объединение современной грации и исторической монументальности.

Пройдя мимо всего этого, мы спустились в раздевалку, чтобы избавиться от верхней одежды. И тут мое спокойствие вместе с ровным дыханием вновь ускользнуло в неизвестном направлении: голубое платье чуть ниже колен, опоясанное лентой, немного темнее оттенком, вместе с туфельками и глазами, описанными ранее, создавали ощущение погружения в небеса, где она являлась безусловным центром вселенной. Вдох-выдох, и я снова взял себя в руки.

До начала представления оставалось еще прилично времени, и мы решили походить по залам, рассматривая картины и выставленные экспонаты разных мастеров. Делать это было не так уж и просто из-за большого количества людей. Видимо, актерский состав, заявленный на сегодня, и вправду имел некое притяжение, потому что билеты стоили недешево, а достать их было все равно проблематично. В такой толпе ни разговаривать, ни любоваться было практически невозможно, и стоило найти место поспокойнее. Буфет. Сейчас там только раскладывают свежий товар, а значит, много людей еще не собралось – неплохая идея.

Мы уже поднялись по лестнице, и до заветной двери осталось пару шагов, как в меня вдруг врезался растрепанный мужчина с разбитой губой, да и вообще, вид его походил на только что закончившуюся драку. Непонятно, как он попал сюда, миновав две линии охраны. Странным было и то, что он не задел больше никого, хотя шансов, более чем достаточно, будто он сделал это не случайно.

- “Будь осторожен. Они знают твою тайну! Я помогу, позже..”, - пробормотал он быстро и невнятно, но я все же смог разобрать его слова, хоть и не понял, к чему это.

- “Псих”, - сказала моя спутница вслед продолжившему свой забег мужчине.

- “Может кофе?”, - уничтожил я появляющуюся паузу и показал на стоящий в буфете аппарат.

- “Чай. Зеленый. И что-нибудь сладкое. Думаю, мне не повредит”, - твердо отрезала Настя и сделала пару шагов. – “Ну, так что, ты идешь?”

А куда же мне еще деваться. Вперед, за сладким.

С чашкой за столиком, я почувствовал себя совсем спокойно, и все же рассказал о своей семье и некоторых вещах, которые можно было знать девушке на якобы свидании.

- “И ты не пытался найти отца? Тебе не интересно, кто он? А вдруг он богат или совсем беден?”

- “И что с того, я не нужен был ему тогда, а теперь, он не так уж и нужен мне. Все закономерно”.

- “А если он попытается связаться с тобой и объяснить, почему так поступил?”

- “Не думал об этом. Да и прошло достаточно времени, чтобы предпринять попытки и найти меня, а значит, нет нужды. Может, пойдем в зал, скоро начало?”

Было заметно, что девушка не целиком утолила свой интерес, но поняв, что этот разговор не доставляет мне удовольствия, кивнула и поднялась со стула, проведя руками по скатерти, нужно запомнить это выражение частичной неудовлетворенности, вдруг пригодится в дальнейшем.

Как я и ожидал, происходящее на сцене не произвело на меня сильного эффекта, но скучать не приходилось. Я следил, как моя спутница реагирует на действия актеров и поражался, насколько глубоко можно переживать выдуманную историю, поставленную режиссером на свое усмотрение. Чтобы не создавать впечатления, будто бы пялюсь, я выучил весь узор на потолке большого зала, представляющий из себя что-то религиозного подтекста, но сделанный настолько изящно, что даже мне, человеку далекому от просвещения, было интересно его рассматривать.

Вдруг в колонках появился тихий непонятный голос, раздающийся откуда-то издалека и постоянно перебиваемый помехами. Разобрать, что он говорит, было невозможно, даже если прислушиваться; да и не старался, ровно до того момента, как понял, что актеры работают без микрофонов, колонки отключены, а странный голос слышу лишь я один, ну, либо весь зал полон такими же актерами, делающими вид, что ничего не мешает им воспринимать звук со сцены. Голова не болела, череп не ныл, а значит это не сверх импульсы, действующие на ушные раковины. Тогда откуда этот фон? Будто кто-то пытается связаться со мной по встроенному передатчику, но я и знать не знаю о его существовании.

- “Ключ к объединению…сила...последний из…в-в-воин..”.

Не получалось настроить нужную волну. Напрягся, как только мог. Мозг убрал несколько помех, и голос, хоть и едва различимый, потек без остановки:- “Время почти пришло, сила растет, но знаки слабеют, скоро они узнают, кто ты, и начнется охота. Их коварству нет границ. Берегись своих желаний и не подпускай к себе..”

- “У тебя кровь. С тобой все в порядке?”, - сказала Настя, схватив меня за руку так, что я пришел в себя и звуки рассеялись, не сообщив мне, кого же не стоит подпускать. Наверное, примерно так люди и сходят с ума. Услышал что-то внутри, поговорил, понравилось и прямая дорога тебе в комнату с мягкими белыми стенами. А я, пожалуй, отвечу реальному человеку, сидящему рядом: - “О чем ты? Какая кровь?”

И только сейчас почувствовал, как с губы проползает что-то липкое, спускаясь ниже и оставляя на рецепторах соленый привкус остывающего железа. Видимо, моя попытка установить контакт, отняла прилично сил, и от напряжения даже кровь пошла носом.

- “А, это ничего”, - опередил я девушку в небесном платье, - “наверное, из-за духоты, давно не был в похожих местах”.

- “Тебе нужно умыться”, - подхватила она. – “Пойдем, все равно занавес скоро опустится, антракт уже объявили”.

Мы разошлись, договорившись встретиться возле темного кожаного дивана под картиной, изображающей какого-то быка с фиолетовым портфелем на спине. Не удивлюсь, если этот шедевр можно приобрести за пару тысяч долларов; искусство – это полная свобода, зачастую даже и от здравого рассудка.

Убрав следы неудачной попытки телепатийной связи, я подошел к назначенному месту. Народу здесь было совсем немного: кто-то пошел подкрепиться перед второй половиной спектакля, кто-то искал хороший ракурс для фото на память о походе в мир сказок, остальные либо вышли на улицу (внутри действительно было душновато), либо пытались пробиться к актерам, чтобы лично поприветствовать их в своем городе. Можно сказать, мне даже нужен был этот глоток настолько привычного одиночества, чтобы почувствовать себя вновь в своей тарелке. Но насладиться спокойствием мне так и не удалось.

- “Ты не понимаешь”, - прозвучал за спиной голос, который я слышал раньше, но не мог вспомнить, где. Он был тревожный и словно излучал ноты безысходности. Такой голос не приводит к добру.

- “Они начали действовать. Мне сказали. Я знаю. Должен поступить так! В отличие от тебя, у меня нет выбора!”

Развернувшись, стало ясно, почему голос казался мне знакомым – это тот самый растрепанный мужчина, врезавшийся в меня возле буфета. Он держался за грудь, но признаков боли, сильнее, чем от ссадин, не было, и это, почему-то, настораживало меня больше, чем слова безумца. Да, ими можно оскорбить, или причинить неприятности расположению духа, но не более того, а физическая целостность для меня дороже. Нарушитель спокойствия чуть изменился в лице, взгляд его стал еще увереннее.

- “Ты слишком важен! Я не могу допустить этого”.

И не закончив фразу, шагнул в моем направлении, достал из кармана пиджака ‘глок’ (предчувствие меня не подвело) и сделал два быстрых выстрела, после чего кто-то из смельчаков в фойе кинулся на безумца и повалил его на пол, лишив возможности действовать дальше.

Я слышал выстрелы и раньше, ими меня не напугать; замерев, пытался понять по звуку, куда же угодили пули. Одна со свистом прошла рядом и, видимо, ударилась в хромированное стекло, продолжив движение, уже не представляя особой опасности. Удар от второго снаряда я не услышал, а значит, он вошел во что-то легко пробиваемое его кинетикой и не особо твердое. Быстро сделав вывод, о том, что подходит под это описание, начал ощупывать одежду на наличие мокрых липких пятен. Вроде ничего, да и боль так и не дала о себе знать, вроде пронесло. И вдруг, за спиной раздался глухой хлопок, будто что-то мягкое, но увесистое ударилось о пол. Я невольно оглянулся и ринулся туда.

Настя лежала на холодном мраморе просторного фойе, и по голубизне небесного платья поползли багровые тучи, словно готовясь к абсолютной непогоде. Всему причиной было маленькое отверстие ниже груди, вокруг которого все разрасталось темное пятно. Видимо, задето что-то важное, иначе пуля такого калибра не нанесла бы столько вреда. Я надавил на центр пятна и почувствовал, как пытаюсь удержать жизнь внутри этого тела, но понимал, что кровотечение слишком сильное, конец близок. Ее грудь вздымалась все чаще и резче – плохой признак. Посмотрев на лицо, там уже нельзя было найти ни алмазной улыбки, ни блеска глаз, морскую синеву которых начали окутывать буря и сильный туман. Ее легкие выпустили воздух и перестали сокращаться. А в глазах будто застыла непогода, запечатленная безжизненным объективом, и зрачки ни на что не реагировали. Я не убирал рук с платья и не ослаблял пресс, хотя и понимал, что в этом нет никакого смысла.

Поднимаясь, я знал, что буду делать, цель определена. Направляясь к криворукому киллеру, который не смог попасть даже с нескольких метров, в голове рождались тысячи способов доказать ему, что не убрать меня, убедившись в этом контрольным выстрелом, была явно не лучшая, и уж точно, последняя идея в его жизни. И остановить меня вряд ли кому под силу. Но это было ошибочное мнение.

Подойдя к психу уже достаточно близко, я услышал, что он с кем-то разговаривает, и этот второй голос был мне более чем знаком.

- “Какого хрена?! Ты что, хочешь развязать войну? Он сам должен сделать выбор, в этом цель пророчества”.

Что здесь забыл Олег?! Как и зачем он сюда добрался, если его машина на сегодня зарезервирована за мной? И почему он спорит с психом, который хотел меня убить? Нужно было во всем разобраться.

- “Олег, что происходит?”, - выдавился из меня хриплый стон.

- “Ты должен многое узнать”, - начал, было, он, но тут его перебил стрелок.

- “Они боятся тебя сильнее, чем кого-то из нас и, если не смогут переманить, постараются убрать, пока ты еще не окреп. Будь ост…”

Но тут острый клинок, прорезавшийся сквозь его грудную клетку, прервал сильно начатую речь. Затем тишина. И кровь. Много крови.

Глава 4. Вечное противостояние.

 

Серебряное сверкающее лезвие плавно сползло назад и безжизненное тело, словно мешок, рухнуло на пол, выбив небольшой фонтан брызг крови в мою сторону и, хотя я стоял довольно далеко, штаны покрылись мелким, багряным узором.

Я не жалел этого психа, он получил по заслугам. Даже некая обида пробрала все тело от мысли, что раз он теперь мертв, то моя месть так и останется не выплеснутой, в отличие от огромного количества крови, мерно заполняющей мрамор вокруг уже начавшего остывать трупа. Я не успел убить стрелка своими руками, что, собственно, рождало новый, немало важный вопрос: кто этот парень в черном длинном плаще с изуродованным лицом, только что свершивший мою месть?

-“Остынь”, - сказал ‘плащ’ каким-то сильным, игривым голосом, обращаясь к моему, как я много лет думал, другу. - “Он перешел грань, мог начать войну. Перьевые пули – знал, на что шел, готовился, а, значит, осознавал последствия своих действий. Они не первые, кто умирает во имя этого чертового пророчества. Кто вообще все еще верит в эту чушь!”

Парень с кинжалом помолчал, пользуясь паузой, чтобы закурить; сделал глубокий вдох и продолжил, глядя на меня: - “Это и есть Ваш гибрид? Что-то не чувствуется та великая сила, о которой ходят сплетни. Или про руны тоже все правда?” Он не обращался к кому-то конкретно и не ждал услышать ответ, это скорее было рассуждение вслух, да еще подпитываемое недоумевающим выражением моего лица, реагирующего на каждую фразу. – “Даже девчонку свою защитить не смог от падшего пернатого прихвостня, куда уж ему поставить точку в нашем вечном противостоянии. Не потянет”.

Это было неуместно. Я и сам не мог простить себе смерть Насти, и уж точно не буду терпеть, когда какой-то урод меня в этом обвиняет. Рванулся вперед, обогнул бездыханное тело, начал заносить кулак, и в глаза мне бросилось, что ‘это изуродованное лицо’ даже не пытался обороняться, ни один мускул не дрогнул; но тут что-то сжало мое предплечье, готовое к удару, и с силой дернуло назад. Это был Олег.

- “Не сейчас, ты еще не готов. У тебя будет время, позже”, - сказал он мне на ухо. И я заметил, как сверкающий кинжал плавно прятался обратно в рукав черного плаща. Теперь понятно, что бросаться вот так на явно более подготовленного врага было глупо. Старый друг снова меня спас; он знает, что я не останусь в долгу.

- “Но-но, не хватало еще, чтобы спаситель всего мироздания умер вот так в разборке из-за обидных слов. И что тогда? Прощай предсказания, прощай надежда. Плохой исход… Он что-то нервный, не похож на отца”, - закончил ‘шрам’, обращаясь уже не ко мне. Голос его звучал все так же надменно и иронично, хотя сам он выглядел уставшим, будто разговор отнимал у него большое количество сил.

- “Да объясните же Вы хоть что-нибудь!”, - не выдержал я.

- “Меня зовут.., да это, в общем-то, не важно”, - начал ‘плащ’, изображая учителя начальных классов. – “Зови меня Цербер. Я страж темных врат. А сюда меня привело убийство, совершенное вот этим куском мяса”. Он пнул тело психа, сделал еще пару затяжек и продолжил: - “Есть древний договор, по которому ангелы, пусть даже и павшие, не имеют права лезть в судьбы других – не исцелять и не убивать. Мы придерживаемся тех же правил. Разбираться внутри своих каст никто не запрещает, а все другое – может повлечь начало войны, которая и так практически наступила. Есть те, кто нарушает эти правила”, - кинул он окурок на труп, как бы указывая, о ком идет речь, - “и такие, как я, кому война не выгодна, и кто хоть как-то старается удержать равновесие”.

Он выглядел еще более уставшим, казалось, что все это время что-то вытягивало из него силы, но рассказ, видимо, нравился ему самому и останавливаться не собирался.

- “Падший ангел, уже давно без сил, даже пользовался оружием смертных, значит, он мог лишь изредка слышать, о чем шепчутся крылатые, не больше. Но для чего ему понадобилось тебя убирать, увы, не знаю. Либо он что-то знал, либо вовсе сошел с ума от такого долгого пребывания вдали от дома. Но, думаю, тебя не интересуют наши судьбы, я прав? Хочешь узнать, почему все это завертелось вокруг тебя? Лучше спроси об это своего хранителя, а я, знаете ли, устал держать всю эту толпу”.

И лишь в этот момент, когда он напомнил о толпе, я вдруг вспомнил, что стою посреди театра рядом с двумя телами. Так почему мы так спокойно разговариваем? Оглядевшись, я не понимал, что происходит; время для людей словно остановилось, они замерли, не моргали, и даже грудь их не двигалась от проникающего в легкие воздуха. Так вот почему этот Цербер так уставал. Он каким-то образом смог замедлить течение реальности вокруг нас. До этого момента, мне казалось, что парень, рассказывающий весь этот бред про договор и ангелов, еще больший псих, чем мертвый стрелок, но теперь ненормальным здесь был только один – молодой человек в классическом костюме с серыми полосками и брюках, заляпанных алыми пятнами.

- “У Вас будет пару минут, не стоит терять их зря, если не хотите отвечать на нескончаемый поток вопросов”, - произнес страж и скрылся в дверях, ведущих к выходу.

И все? Ушел? Я рассчитывал не телепортацию, магический круг, висящий в воздухе, или хотя бы, что он превратится в летучую мышь и скроется, пробив фреску крыши. В тот момент, по-моему, могло произойти все, что угодно.

Вопросов было более, чем достаточно, но задавать их здесь, было действительно не лучшей идеей. Добраться до машины, потом до тихого местечка и там уж заставить Олега рассказать все. Думаю, за эти годы немало накопилось.

Сначала нужно было пройти мимо восковых фигур, замерших в неведении, и оттого я даже им немного завидовал, разве не в нем скрывается счастье, когда вокруг творится черт пойми что.

Кажется ничего сложного, но не тут-то было. Треск в ушах, цепляющийся своим медиатором прямо за струны напряженного мозга, дернул так, что пришлось опереться на стоящий рядом журнальный столик, чтобы не оказаться на полу.

- “Слушай”, - раздалось разливающимся потоком.

“Да чтоб тебя! Почему сейчас? Неужели нельзя было подождать полчаса и врубиться где-нибудь по дороге в глухую деревушку. Что может быть опасного, из услышанного мной, если кроме гула, доносящегося с улицы, и трех сердцебиений уловить ничего не получалось. Откуда ждать подвоха? Стоп! У людей-манекенов сердце не бьется, иначе меня бы окружал целый барабанный оркестр; свой безумный набат узнать легко, мерный метроном Олега я тоже отсек, так откуда же еще один стук? Сосредоточься. Не впервой. Сможешь. Есть!”

- “Там, под светильником, в бордовом свитере…Он живой”, - крикнул я, но боль принялась давить с новой яростной силой, что даже удержаться получилось, лишь сев на одно колено, а руки сами сжимали виски, будто от этого станет легче.

Друг отреагировал молниеносно: одна из дам не стала сдавать свой зонтик-трость в гардероб, посчитав, видимо, что с ним будет выглядеть возвышенно в глазах других посетителей театра; не знаю, удалось ли ей это, но незамысловатое копье из него точно получилось. Жаль только, пролетев несколько метров, оно лишь угодило в стену – долгое стояние в полной неподвижности, что и не позволило понять его присутствие, нисколько не отразилось на реакции незнакомца. Даже наоборот, скорость его движений, как мне показалось, была больше, чем у обычного человека, хотя, возможно, это иллюзия, вызванная тем, что действие происходило посреди недвижимых статуй.

Они кинулись друг на друга; Олег нанес удар, но тот не достиг цели, встретив сопротивление запястья врага, и получил ответный прямо в грудь. Перелетев через кресло, он встретился со стеной, более чем в метре от пола и оставил на лепнине новый узор. “Вряд ли после такого можно встать”, - пролетело у меня в мыслях. Из-за кресла действительно никто не поднимался, и паренек в свитере и джинсах обратил внимание на меня.

– “Огромная надежда, похоронить которую гораздо проще, чем рассчитывать на удачный выбор. Ты еще не понял, что тебе самому выгоднее быть мертвым? Никакой беготни, никаких мучений. Я дарую тебе свободу!”

Паренек резко встряхнул рукой, и в его кисти появилось что-то вроде энергетического шара во всю ладонь. Он переливался языками пламени, будто этот фокусник смог приручить огонь и заставить исполнять любой свой каприз. Хотя ему вреда этот горящий мяч не причинял, мне казалось, что нужно было избегать контакта любой ценой. Вот только боль все еще не отпускала, и движения мои сложно было назвать быстрыми и уверенными. Замах, бросок – кажется, я умру, так и не узнав, что есть на самом деле весь этот дурдом, происходящий сегодня. Может оно и к лучшему.

Шар вдребезги разнес стул, возникший у него на пути, и исчез так же стремительно и бесследно, как и появился. Оборачиваясь в сторону, откуда прилетело мое спасение, этот умелый факир резко поднял руку и зафиксировал на секунду на уровне груди. Присмотревшись, я увидел, что он остановил нож, не дав тому пробиться вглубь и добраться до сердца. Этой секундной паузы хватило Олегу, чтоб подобраться вплотную и перейти в партер. Вот только противник оказался проворней и, заняв более выгодную позицию, давил на рукоять серебряного клинка, пытаясь пробить им грудь оппоненту.

Хватит валяться и жалеть себя! Пора действовать. Глупо было рассчитывать на удачный исход, видя, на что способны эти двое, но мой старый друг явно проигрывал, а за мной должок.

Я ринулся вперед, и вдруг, предплечья охватил страшный жар, к месту, где, сколько я себя помню, были едва заметные шрамы, будто бы приложили раскаленное железо. Черт с ними с руками, зато голову отпустило, и даже ощущение некой легкости заполнило все тело. В два шага расстояние было уничтожено. Оставалось только размахнуться, изо всех сил ударить незнакомца в бордовом свитере и надеяться, что стараний хватит, чтобы оттолкнуть его от моего заступника. И их хватило. Напавший не только выпустил из руки нож, но еще и ударился о высоченный потолок, зацепив перед этим люстру так, что даже мелкие частички стекла ее второго яруса посыпались вниз. Я видел, как свет отражается в падающих блестящих кусочках, чувствовал отблеск каждого из них, чуял страх паренька, упавшего в другом конце зала. Теперь я мог присоединиться к драке на правах полноценного участника.

Тем временем, ‘свитерок’ уже вскочил и стоял на ногах; в одной руке у него был такой же серебряный клинок, в другой – постепенно нарастающий пучок энергии, похожий на огненный шар. Странная мысль, пришла в голову, но почему нет. Я сосредоточился, подумал о том, как моя рука так же нагревается от постепенно заполняющего ладонь пламени, но повторить такой фокус мне, к сожалению, не удалось. Метательного оружия у меня нет, а, следовательно, нужно рвать дистанцию и действовать в ближнем бою.

Мысль о сближении отпала сразу, как только взгляд уловил летящий в мою сторону шар. Это уже было с минуту назад, но теперь обстоятельства изменились: я даже успел оценить, не попадет ли он в кого из замерших фигур, перед тем как уйти в перекат, одновременно уворачиваясь от выпущенного снаряда и подбирая сверкающий нож, чтобы уж точно уравнять шансы.

Паренек кинулся на меня, не дав подняться с пола, занося свое оружие высоко над головой, рубанул пару раз, но его старания натыкались на хорошо зафиксированный клинок. Еще несколько попыток колющих движений не принесли результата кроме пореза рукава пиджака. А вот мой удар свободной рукой встретился с целью, остановил его атакующий порыв и дал время, чтоб подняться, попутно оттолкнув соперника ногой, вновь отправляя его в противоположный угол. В этот раз он поднимался медленнее, но глаза не изменились: он был готов сражаться, не смотря на страх, был готов идти до конца.

Мы ринулись навстречу: наше оружие выбило еще несколько серебряно-раскаленных искр, и замерло прямо между лицами, упершись гардами и едва цепляясь лезвиями. Я оказался проворнее: изменил угол, резко повернул клинок и прошел под рукой оппонента, становясь с боку, и протолкнул выпавшее из его руки оружие чуть дальше. Мне не хотелось убивать этого ‘заклинателя огня‘, но выбора не было, помня его взгляд, не сложно было понять, что он не отступится от своего плана, пока не выполнит или пока не умрет. До завершения задуманного им было далеко, а вот мой клинок был уже занесен. Либо я, либо он; так всегда проще оправдать выбор, тем более, когда не ясно, что именно происходит вокруг.

Но исполнить приговор мне не удалось – боль в руках пропала, шрамы перестали гореть, а вместе с этим все тело налилось свинцом, мышцы забились, будто сделали миллион повторений. Видимо, организм отдал больше, чем мог себе позволить. И я лежал, приходя в себя и не в силах пошевелиться.

Паренек, не мешкая, подобрал что-то острое, размахнулся, но тут прозвучал выстрел, а за ним еще несколько. В бордовом свитере появились отверстия, и видно было, что они медленно увлажняются. Все три пули вошли точно в цель. Наверное, во время нашей дуэли на ножах, Олег подобрал пистолет психа и весьма расторопно им распорядился. Кажется, я снова в долгу.

- “У нас мало времени”, - сказал он, хватая со столика рядом с диваном вазу и выбрасывая из нее цветы. – “Пей, станет легче”.

Не хотелось думать, сколько эта вода простояла, и какие могла вызвать последствия, поэтому я покорно, дрожащей рукой взял сосуд и сделал пару глотков. По мышцам пробежал легкий спазм, но я их чувствовал и, даже, мог передвигаться. Олег помог мне подняться, и мы продолжили свой побег. Вскоре мышцы совсем размялись, так что по лестнице я мог спускаться уже совсем быстро, и в этот момент раздался громкий визг нескольких женщин. Видимо, манекены ожили, и дамы увидели тела, истекающие кровью, и это произвело на них отнюдь не то впечатление, которое они ожидали получить от похода в театр.

Мы подбежали к машине, не говоря ничего, ввалились в салон и тронулись туда, где можно было спрятаться, учитывая, что кто-то ищет конкретно меня, а значит, они могут знать, где я живу – охотничий дом друга, находящийся за чертой города. В тишине леса можно было собраться с мыслями, постараться понять все, что случилось и выслушать человека, сидящего рядом со мной в машине. Сейчас тяжело было назвать его другом, ведь я даже не был уверен, что он человек.

Дорога предполагалась долгой. Как ни хотелось расставить все точки над и, но задавать вопросы в машине не было сил, я бы все равно мало что уловил из сказанного в ответ. Организм так и не восстановился после действий на уровне выше своего предела. Глаза смыкались и, казалось, на секунду я задремал, а когда открыл – увидел ту самую сторожку, к которой мы держали путь.

- “Слушаю”,- практически крикнул я, стоило лишь пересечь порог старой заброшенной избушки, стоящей далеко от всех дорог и спрятанной густыми зарослями хвои и высокого кустарника. – “Парень в плаще сказал, что ты знаешь что-то обо мне и назвал хранителем. Что это значит? Почему меня пытаются убить?!”

- “Успокойся! Сядь. Я расскажу все, что знаю, но это не так уж и много”, - начал Олег, и лишь сейчас стало заметно, как он держится за левую часть груди. Видимо, во время драки ему нехило досталось, похоже было на сломанные ребра, но мне нужны были ответы и чем раньше, тем лучше. – “Все началось с твоего отца. Он был великим воином, но старался решить все мирным путем. Пытался объединить виды и остановить войну. Ты – результат его упорства, единственный в своем роде. Никто не знает, на что ты способен, но боятся, что ты можешь уничтожить оба мира. Твоя сила может быть безгранична. Поэтому для тех, чью стороны ты посчитаешь врагом, лучше постараться убить тебя сейчас”.

- “Но я не видел отца...”

- “Ты и не мог. Как только старейшины узнали, что он хочет свершить пророчество, его низвергли и убили. Такая участь должна была постигнуть и Вас с матерью, но он позаботился об этом заранее, наложив на тебя древние руны, скрывающие твою силу и предназначение, и тем самым, пряча от всего, что могло бы желать гибели. Смертные тяжело переносят последствия печатей, поэтому твою мать и не смогли вылечить, ее тело не было готово к такому, но не ты. Знаки расположились на тебе так, как им было нужно; в человеческом понимании это лишь пара едва заметных шрамов: две полосы на предплечьях, образующие треугольник при соприкосновении; линии на спине, создающие подставку под треугольник; и круг с плоским верхом на груди, заполняющий центр получившейся фигуры. Такое заклинание мало кто мог поставить и почти никто не в силах его снять. А те, кто мог это сделать, не хотят нарушать баланс, именно поэтому ты все еще жив”.

Это, безусловно, была красивая сказка, но в ней не было ответа на мой вопрос. И я поспешил его задать: - “Так что же я такое?”

- “В пророчестве тебя именуют как «странствующий по Земле». Все из нижнего и верхнего миров могут находиться в нейтральном пространстве лишь короткое время и начинают слабеть, отсюда и постоянная борьба за территорию и право ею обладать. Но ты должен восстановить баланс; твоя сила может расти в любых условиях. В полной мере она покажет себя, лишь когда пророчество свершится”.

- “Как я могу остановить войну в одиночку? И что вообще для этого нужно?”, - было слишком много пробелов, которые стоило заполнить, раз уж начал расспрос.

- “Не знаю. Это твоя судьба, так сказано..”

- “В пророчестве! Спасибо, я понял. Так значит мой отец бы ангелом?”

- “Сильнейшим воином, способным не только служить, но и любить. Кроме тебя нет выживших детей, рожденных смертными от верховников. Он смог изменить что-то в себе ради продолжения..”

- “Он убил этим маму и себя. Да и что у меня за жизнь?! Спасать кого-то, кого я даже не знаю, следуя наставлениям книги, которая, вообще, не факт, что существует!”

Я вышел на улицу. Нужно было успокоиться. Слишком много информации, которая не могла сложиться в цельный узор, так и оставаясь кучей разбросанных деталей. А здесь, в лесу, было спокойно, можно было подумать, и мне захотелось пройтись. Но это спокойствие было каким-то мертвым; никто из местных обитателей не издавал ни звука, даже птиц не было слышно. Вчера такая тишина лишь доставила бы мне удовольствие, но с того времени многое изменилось.

- “Олег, что-то не так. Все живое пропало”, - закричал я, возвращаясь в домик.

- “Послушай”,- перебил он меня. – “О том, что случилось в театре. Тебе нужно кое-что знать про парня, убившего твою спутницу. Помнишь, он сказал, что поможет? Так вот, он хотел защитить тебя от..”

Мне приходилось слышать выстрелы из РПГ, их сложно с чем-то перепутать, но сегодня я впервые находился в здании, являющимся целью для этого выстрела. Дом был старенький, но сделан на совесть и состоял из двух каркасов, для тепла в зимнее время, только это сохранило нам жизнь.

В ушах звенело, картинка перед глазами была не очень устойчивой, я не слышал, что говорил мне Олег, но мог двигаться и просто шел в его сторону. Как вдруг, пуля среднего калибра прошила мне плечо, пролетев в открытую гранатометным выстрелом дверь. Боль только начала расползаться, как поясницу резко ошпарило огнем и неприятные ощущения утихли. Рука снова была под моим контролем, да и слух со зрением пришли в норму. Похоже, руны на спине каким-то образом исцеляли мое тело, если сами этого хотели. Хотя возвращению органов чувств я обрадовался не так уж и сильно – ведь теперь стало видно, что на нас идет вооруженная группа из пятнадцати-двадцати человек, по-видимому, профессионалы.

- “В пророчестве есть что-нибудь про спецназ или наемников?”, - спросил я с легкой иронией, ожидая в ответ, скорее уж план по спасению. – “Ты же мой хранитель, придумай что-нибудь”.

Наше укрытие из бревен, лежащих чуть выше уровня земли, долго продержаться не могло, и нужно было предпринимать решительные меры.

- “Не бойся..Иди”, - прошептал голос в голове.

Ну что ж, если мне нужно верить в какие-то там древние писания, то почему бы и не послушаться звуков внутри собственной черепной коробки; я вытащил из чехла охотничий нож, еще взрывом подкинутый к укрытию, и короткими перебежками между деревьев направился прямо на врага. Олег прикрывал меня из ружья, но по скорострельности и точности он явно проигрывал полуавтоматическим винтовкам и дробовикам.

Я чувствовал что-то неладное в своих движениях, буквально видел пролетающие мимо пули и уворачивался от неминуемой гибели. Вот я достиг первого противника: резко появился перед ним из-за растущего десятки лет укрытия и провел мягко, но резко полотном с зазубринами и загнутым кончиком, прямо по горлу. Слева появился еще один враг – тут же лезвие скрылось по самую рукоять в его грудной клетке. Нож – хорошее оружие, но выпавший из рук мертвого спецназовца автомат с магазином на пятьдесят патронов подходил для этой ситуации больше.

Все, кто шел дальше, двигались группами, что усложняло мою задачу. Ринувшись вперед в частокол из хвойных, я осыпал короткими очередями четверых вояк, отвечавших мне тем же. Двое упали, а потом я почувствовал, как сталь прорывается через мое бедро. Падение. Но скорость и реакция позволили одолеть двух оставшихся. Однако там было еще, и как сражаться с ними лежа. Но тут ощущение натяжения пробежало по ноге, и никакого следа от ранения навылет не осталось. Я кинул пару автоматов в то, ч