Личность и группа в психодраме 4 страница

Протагонистка снова села в центр сцены. Она положила голову на колени и задумалась. Постепенно у нее возникло ощущение, что с одной стороны находится пустота.

Она повернулась в ту сторону: "А что там?"

Пауза. "Нет, это не дальнейшая учеба".

Пауза. "Призвание?"

Пауза. "Мне хочется, чтобы кто-нибудь появился оттуда и удержал меня. Но не сейчас. Я могу подождать и посмотреть, что будет".

Протагонистка встала, поставила стул на пустое место и произнесла: "Это - мое будущее".

 

 

 

Теперь она расслабилась. Без малейшего страха и неприятных ощущений она стала разглядывать получившееся геометрическое построение и переживать его воздействие.

В этой психодраме у протагонистки соединились ее нынешнее беспокойство и страхи прошлого, в результате чего (регрессивно, в детской кровати) произошло вытеснение этого беспокойства. Она переживала и содержание своего бессознательного, и лежащий под ним архетипический страх. В лесу, возле ствола дерева, она нашла защиту у своего старого друга, матери-природы и ощутила в себе наличие духовного начала. Тонкой частью своей психики она прикоснулась к этому духовному отцу. Здесь можно усмотреть мотив инцеста, возникающего между отцом и дочерью, и конъюнкцию (связь) между пока еще слабым женским "я" и духовным отцовским аспектом (его символизировал мудрец), или позитивным анимусом. Усиленная таким образом женская составляющая ее "я" с гордостью смотрит на свои "мужские" достижения и вместе с ними видит жесткость анимуса и "мужскую" напористость. В последней сцене защитным фоном оказался матриархальный анимус, которому противопоставляется патриархальный анимус, помощник в интеллектуальной деятельности и покорении окружающего мира. Протагонитска сама связала воедино свои слабые и сильные стороны и теперь почувствовала себя готовой к встрече с будущим и той реальностью, которую оно ей принесет.

Получившаяся геометрическая структура характеризуется кругом в центре, который сначала обозначал ядро эго, то есть эго, способное к рефлексии, а затем стал принимать очертания формирующего центрального архетипа - Самости, вызывающего к жизни целительные силы. Он проявился в убежденности протагонистки в том, что аспект ее будущей жизни разовьется "сам".

На примере этой психодрамы были рассмотрены разные эмоциональные комплексы. В воображении протагонистки появлялся каждый отдельный аспект личности, сопровождаемый сильными эмоциями. Что касается комплексов, можно сказать, что "они относятся к психической конституции".

"Что же такое, научно выражаясь, представляет собой "эмоциональный комплекс"? Это очень живое и эмоционально окрашенное образное выражение определенной психической ситуации, несовместимое с привычными сознательными установками и убеждениями. Этот образ обладает... внутренней целостностью и относительно высокой степенью автономности"⁸⁵.

Данная психодрама представляет собой один из примеров разных вариантов действия активного воображения, которое может возникать в психодраме; некоторым протагонистам удается с ним работать, несмотря на то, что они жалуются на возникающие при этом трудности. Силы, с которыми приходится при этом сталкиваться, оказываются настолько реальными, что начинают воспринимаются автономно, т.е. активно (выделено мной - В.М.). Протагонист чувствует на себе их существенное воздействие.

Наверное, следовало бы рассказать о многих других психодрамах, в которых таким же образом осуществлялись попытки разобраться с различными аспектами личности и исследовать протекание разных интрапсихических процессов.

Один из протагонистов распознал в себе многие стороны своей психики, посмотрел на них критически, переструктурировал их и вновь реорганизовал так, что в конце концов вынужден был задать себе вопрос: "Как же мне во всем этом распознать свою целостность?" Ему пришла в голову идея построить из них башню. На сцене оказалось по крайней мере восемь стульев, кресел, табуретов и складных стульев. Самое удивительное, что построенная башня продолжала твердо стоять, а не обрушилась в следующий же момент, как опасались многие.

Так в ритуальном действии слились игра и святая серьезность.

 

 

Отец, мать, родители

 

Вновь и вновь мы сталкиваемся с проявлениями взаимосвязи и взаимной обусловленности присущих каждому человеку сознательных и бессознательных элементов, наряду с соответствующими психическими составляющими противоположного пола. Так, от отношения женщины к своей "естественной женственности" зависит ее корреляция с мужским аспектом психики. Образы Афродиты, Персефоны, Геры, Селены или Гекаты дополняются мужской энергией или сферой приложения сил.

Сегодня, при изменении понятий мужской и женской роли, женщине стало сложнее, чем раньше, воспринимать свою "природную женственность" как единую основу своего эго-ощущения. Некоторым женщинам оказывается совсем непросто признать свою женственность, ибо они соотносят ее со служением мужчине и вытекающим из него самопожертвованием. Это не только вызывает трудности в отношениях с анимусом, который оказывается ущемленным и уязвимым, но и приводит к незащищенности ее материнского самосознания.

Каждому человеку прежде всего необходимо свыкнуться с ролью матери или отца. Точно так же у каждого из нас сложилось свое представление об образе отца и матери. В процессе различных психодрам становится все более очевидно, что за фигурами конкретных родителей скрывается гораздо больше, чем можно предположить. Образы отца и матери, находящиеся во внутреннем мире человека, рождаются вследствие психического восприятия и в определенной степени вне зависимости от фактического положения вещей.

Для любого человека мать и отец являются первыми обладателями мужского и женского начала; в этом смысле они оказывают формирующее воздействие на его личность и становятся носителями проекций архетипов отца и матери.

С другой стороны, восприятие архетипических структур и их конкретных проявлений в своих родителях взаимосвязано со индивидуальной структурой психики⁸⁶.

В психодраме конфликт с отцом, матерью или обоими родителями проявляется во многих аспектах: и в качестве конкретных и частных случаев, и в качестве коллективных и архетипических проблем. В действительности их невозможно четко разделить, ибо в представлении о каждом конкретном отце заключены и образ отца, и его архетип. Наиболее важное и самое неизгладимое переживание человек получает в детстве, поэтому психика время от времени возвращает его к важнейшим детским переживаниям, даже если они считались давно осмысленными и интегрированными. "Нельзя... освободиться от детства, не уделив ему должного внимания... Это невозможно осуществить только при помощи интеллектуального познания, действенным является только такое мысленное возвращение, которое одновременно приводит к переживанию... Вернувшись таким путем в прошлое, можно обнаружить там все еще живые части своей личности... Но эти элементы пребывают в детской стадии развития и потому являются сильными и непосредственными", - пишет Юнг⁸⁷ (а не Морено, как можно было бы предположить).

Протагонист по имени Ульрих заканчивает курс истории искусств, но не видит подходящих возможностей для своего дальнейшего профессионального роста. Он выбрал эту область лишь потому, чтобы заниматься чем-то иным, чем его отец (который является судьей).

Только ли отсутствие профессиональной перспективы оказывается причиной его неуверенности в себе? По мнению протагониста, он еще никогда не чувствовал себя уверенно. Он всегда ощущал нависшую над собой угрозу. Например, когда в детстве он шалил вместе с двумя младшими братьями, каждый раз попадался именно он, принимая на себя всю вину. «Судьей» был его собственный отец. Мать как бы и не участвовала в разбирательстве, хотя присутствовала почти всегда. Однако ему никогда не удавалось привлечь ее внимание на свою сторону.

Его попросили привести примеры, и он вспомнил ужасный случай, произошедший, когда ему исполнилось уже 18 лет и он должен был держать экзамены на аттестат зрелости. Ему захотелось одолжить у отца машину, чтобы поехать на концерт, на который иначе не мог добраться, ибо они жили довольно далеко. Сейчас была воспроизведена эта сцена.

В действие был введен отец - спокойный объективный, равнодушный человек, проявляющий интерес главным образом только к своей работе. Сцена происходит в кабинете отца: на стеллажах ряды книг, большой сосновый письменный стол, такой же стул с высокой спинкой, напоминающий трон.

Протагонист стоит перед дверью в кабинет и стучится прежде чем войти к отцу. Вспомогательное "я" чувствует, как он медлит, набираясь смелости постучаться, и весь сжимается, не услышав ответа. "Я страшно боюсь старика". При этом протагонист знает, что отец находится в кабинете. Совершая над собой усилие, он стучит громче второй, потом третий раз. Наконец он слышит: "Войдите". Ульрих останавливается у двери. "Отец, я знаю, что не должен мешать тебе работать, я лишь хотел тебя попросить кое о чем очень важном для меня". Он просит разрешения взять маленький автомобиль, при этом невнятно объясняет, зачем он ему понадобился. Разумеется, он не получил никакого автомобиля. И теперь, поменявшись с отцом ролями и глядя на себя глазами своего отца, Ульрих смотрит на свое отражение и видит, как кто-то другой на его месте так же, как он, и тем же тоном просит отца, и уверенно говорит: "Нет, этому я бы тоже не дал".

В следующей сцене действие происходит уже в настоящее время, когда Ульриху исполнилось 26 лет. Теперь он просит у отца машину только на три часа. Попытка была несколько решительнее, но события развивались почти так же, таким же оказался и результат. У протагониста вырвалось восклицание: "Все произошло так, как было раньше и как было всегда. У меня те же самые ощущения. Они никогда не изменятся".

Вспомогательное "я": "Мой отец не видит меня тем, кто я есть в действительности".

Ульрих: "Мне бы хотелось, чтобы он наконец меня увидел. Мне очень хочется, чтобы он меня полюбил".

В следующей сцене Ульрих встречает родителей в нейтральном месте, свободном от ассоциаций. Он пытается завязать с ними разговор, чтобы разрядить обстановку. Но затем начинает понимать, что они совершенно глухи к любым его попыткам. При обмене ролями он замечает, как его родителям не нравится то, что он не может выразить свои чувства. В роли отца протагонист ощущает, что тому становится очень не по себе, когда ему приписывается столько качеств: ты сильный, ты неприступный, ты неумолимый, ты.., ты.., ты... Снова приняв свою роль, протагонист высказывает мысль, которая у него возникла: "Что я делаю не так? Моим братьям намного проще общаться с родителями. У них тоже нет еще настоящей профессии, они тоже пока не женаты, но тем не менее их принимают такими, какие они есть".

В этот момент директор поставил по обе стороны от протагониста двух вспомогательных лиц, исполнителей ролей братьев (они были введены в роли несколько раньше). Ульрих слегка задумался над их неожиданным появлением и произнес: "Хорошо, что вы находитесь рядом. Возможно, теперь мы все вместе справимся с ситуацией".

Из психодраматического действия стало ясно, что протагонист борется с более могучей силой, чем его родной отец. Ему противостоит отец, точнее, образ отца, созданный с помощью проекций, а также имаго отца. Под давлением этой совокупности образов он утерял способность обрести собственную мужскую идентичность. Очень важным для ее подкрепления оказался тот момент, когда протагонист принял своих братьев, на которых раньше только жаловался. Они олицетворяли положительный, постоянно оживляющий его внутренний мир, несложный теневой аспект. Допустив его существование в качестве некоторой своей внутренней части, Ульрих мог существенно изменить свои отношения с родителями.

В роли отца он также пережил аспекты своей тени: силу, уверенность в себе и хладнокровие, то есть доселе скрытый личностный потенциал.

В эмоциональном конфликте с отцом выявилось много “несуразностей”, которые не укладывались в привычные рамки сознания или сознательной установки. Это означало, что протагонист натолкнулся на свой отцовский комплекс. Обладающий авторитетом и властью отец (судья) оказался причиной появления у сына комплекса власти и авторитарности, поскольку власть и авторитарность не совмещались с сознательными установками сына. Точно таким же образом любой учитель и шеф, вызывающие ассоциацию с архетипом отца, могут констеллировать комплекс авторитарности.

Подобные явления можно заметить, если при остром ощущении наличия комплекса обратить на него более пристальное внимание, и тогда можно обнаружить за ним властную фигуру отца. Или же через переживание отцовского могущества можно натолкнуться на комплекс, который активизировался вследствие неправильного отношения к нему. Очень важно, чтобы архетипические образы и ситуации воспринимались живо и человек был открытым для всего нового, чтобы их восприятие влекло за собой изменения в его сознании.

Если отец протагониста, о котором шла речь выше, пользовался успехом и властью, то отец следующего протагониста, наоборот, ничего этого не имел. Поводом для его психодрамы послужила ярость.

Как оказалось, причина ярости заключалась в отношении протагониста к отцу. Зепп был старшим сыном в обедневшей крестьянской семье. Его отец был алкоголиком, мать умерла, когда сыну было всего семь лет. Едва ему исполнилось пятнадцать, он покинул отцовский дом. в жизни он всего добивался сам и больше никогда не возвращался в родные места. Теперь на психодраматической сцене Зепп должен был еще раз войти в тот дом, где провел детство (к тому времени этот дом уже разрушился) и еще раз поговорить с отцом (тот уже умер).

Он вошел в маленькую закопченную кухню. После смерти матери все хозяйство пришло в запустение. Теперь здесь отсутствует даже самое необходимое. Даже поесть в доме нечего. Когда Зеппу хотелось есть, он прокрадывался в сарай к козе и сосал молоко прямо из вымени. "А побоев было много, по делу или нет - зависело от того, что старику взбрело в голову. Здесь, у корыта, он как-то хлестнул меня ремнем по лицу за то, что я сказал, что когда-нибудь наконец уйду из этого ужасного дома. Он всегда (когда вообще находился дома) сидел с бутылкой за столом. На нее ему всегда хватало денег. Когда я входил в кухню, он смотрел на меня, как на какого-то проходимца (теперь бы он мог называть меня так по праву)".

Директор: "Теперь он снова сидит там, у стола. Ты его видишь?"

Протагонист: "Я уже давно его вижу. Грязная куртка, потное лицо". Его охватил ужас. И все же он поставил стул напротив пустого стула, на котором сидит его воображаемый отец.

Директор: "Он сегодня не так много выпил. Он будет тебя слушать".

Протагонист: "Отец, мне бы хотелось, чтобы ты меня выслушал. Я расскажу тебе о том позоре, который ты на меня постоянно навлекал. Если бы вышло по-твоему, я бы оказался по уши в грязи. Но тебе не удалось одолеть меня. По крайней мере, пока. Ты, наверное, сейчас с удовольствием продырявил бы мне брюхо? И только за то, что я понимаю, каким ты был подлецом. И какой дрянью по отношению к матери. Мы оба прекрасно знаем, что ее смерть тоже на твоей совести. Единственное, что ты умел хорошо делать, - это сквернословить. А нас с матерью ты проклинал, это точно". Следует долгая пауза... "Мне становится не по себе, когда он там сидит".

Происходит медленный обмен ролями. Протагонист садится на стул отца. Вспомогательное "я" повторяет еще раз последние слова его упреков. Протагонист сидит не шевелясь, как будто мысли его находятся очень далеко. Прошло много времени, пока он подобрал нужные слова. Из роли отца он произносит: " Все оказалось очень скверно... Я надеялся, что ты вернешься... Но все было кончено... " И в памяти отца стали возникать эпизоды бедствий, в которые попадала его семья. Накапливались горе, страдания, боль и, наконец, появилась ярость.

Происходит еще один обмен ролями. Протагонист снова оказался на своем стуле и смотрит в глаза собеседнику: "Отец, я чувствую, и ты хлебнул немало. Это оказалось тебе не по силам. Ты сломался. Мне жаль и тебя, и нас. Я хоть стою на ногах. По крайней мере, пока". Протагонист встал, взял одеяло и накинул на стул, где сидел отец: "Надеюсь, теперь тебе стало поспокойнее". Затем он обратился к группе: "Сейчас все в порядке". И таким образом закончил свою психодраму.

Все действие проходило очень медленно, с многочисленными паузами. И теперь Зепп не торопясь разбирает сцену, раскладывая на части свое прошлое. Последним очень осторожно он отнес на место одеяло, как будто еще раз (а может быть лишь сейчас) положил отца в могилу.

Когда Зепп вернулся в группу и снова сел в круг, для него было очень важно ощутить понимание, сочувствие и любовь окружающих. Он дал возможность выйти своей ярости (катарсис), но для этого ему пришлось вобрать в себя историю семьи, получить свою долю “наследства”.

С одной стороны, в этой психодраме присутствует наглядный пример работы активного воображения, с другой - в ней показаны устранение проекций и их сознательная интеграция. Остается только поражаться тому, с какой скоростью обретает жизнь и начинает самостоятельно говорить и действовать воображаемый человек или некий аспект его личности (пустой стул). При этом протагонист говорит и слышит вещи, которых он раньше не понимал, которые его смущали или приводили в шок и которые теперь осознаются им. Или же он говорит о том, что безусловно знает и помнит (здесь это история семьи), однако не хотел вспоминать об этом ранее, т.е. вытеснял из сознания.

Повторное переживание конфликтной ситуации, с которой протагонист не мог справиться раньше, может помочь осознанию нанесенного ею ущерба или возникшего вследствие нее комплекса и тем самым способствует его преодолению. Но такое переживание должно быть совершенно естественным и спонтанным.

Краткий обзор психодрамы одной молодой женщины свидетельствует о том, что может быть и по-другому. У нее были очень напряженные отношения с матерью (та подавляла и слишком опекала свою дочь). Во время психодрамы протагонистке хотелось поговорить с матерью, чтобы прояснить положение вещей. Разговор протекал живо, с большим количеством дублей и частым обменом ролями; он выявил разногласия, притязания и противодействие этим притязаниям и закончился на дружеской ноте: казалось, что обе женщины сумели сблизиться. Протагонистка с видимым облегчением разбирала сцену. Наконец остался только стул матери. Какое-то мгновение она смотрела на него как зачарованная, а затем неожиданно с силой пнула ногой. Когда стул отлетел в сторону, все вздрогнули от неожиданности. Потом она его взяла, поставила на место и сказала: "Вот, а теперь можешь убираться".

Такое поведение протагонистки свидетельствует о том, что все предшествующее действие не было для нее достаточным и не нашло отклика в ее бессознательном. Сценическое действие проходило при сознательном стремлении обеих женщин к счастливому концу. Однако при этом сохранились и бессознательные властные притязания матери, и бессознательная ненависть дочери. Основной теневой аспект личности - ярость - не нашел своего проявления. Только в последний момент тень стала автономной, и тогда выяснилось, что, несмотря на сознательное стремление обеих женщин к примирению, до эмоционального примирения пока еще очень далеко.

Решающим обстоятельством в приобретении ребенком отличительных черт образов отца или матери оказывается то, с кем из родителей его бессознательная связь сильнее, а также отношение этого родителя к его собственной (мужской или женской) идентичности. Идентифицируясь с матерью, дочь будет воспринимать отца, а позже и мужа так же, как воспринимала своего мужа ее мать. Дочь, имеющая сильную связь с отцом, позже осознает свои женские потенциальные возможности, исходя из установки, которую она усвоила в бессознательном отношении отца. То же самое относится к сыну.

В противоположность лаборантке, бессознательно перенявшей негативные установки, поведение и амбиции матери по отношению к мужчинам, в психодраме, описанной ниже, протагонистка находилась под сильным влиянием позитивного восприятия отца. В раннем детстве, самом прекрасном времени в ее жизни, он был для нее самой значимой фигурой; в таком случае можно говорить о наличии позитивного отцовского комплекса.

Толчком к психодраме послужило возникшее у протагонистки сильное чувство неполноценности, появление которого она связывала с родителями. С ее матерью все так и должно было случиться. По ее описанию, мать была самоотверженной и верной, брошенной и одинокой женщиной, уединившейся от мира. Отец, наоборот, был человеком находчивым, жизнерадостным и предприимчивым (хотя и без особых успехов). Он излучал тепло, силу и красоту, создавая ощущение уверенности.

Протагонистка вспомнила и стала разыгрывать свой детский сон. Она вновь легла в свою постель и увидела страшный сон: к ней в комнату входит ужасная ведьма. От страха крик застревает у нее в горле. Ведьма приближается к ней, увеличиваясь в размерах. Наконец, отец (заметим, не мать!), услышав крик, пришел к ней на помощь. Он взял ее на руки и сказал: "Ты знаешь, я не вижу никакой ведьмы". И действительно, злая ведьма растаяла, как только он появился. Она просто исчезла.

Вскоре после этого события настал день, когда она в первый раз пошла в школу (следующая сцена). К тому времени отец бросил жену и дочь. Униженная мать, вынужденная стыдиться своих соседей, одна ведет девочку в школу.

(В тот момент, когда протагонистка стала описывать чувство неполноценности, присущее своей матери, она заметила, что почти то же самое в начале драмы она говорила о собственном ощущении неполноценности.)

Вновь встречаясь в психодраматическом действии с отцом и матерью, протагонистка придает ценность именно мужчине. Образ матери для нее остается серым. Вследствие своей идентификации с отцом она воспринимает и мать, и лично себя (невзирая на все объективные положительные качества) как нечто ненужное и неинтересное. Женщина не может зажечь, взволновать, увлечь; она в принципе не может быть духовно богатой. Протагонистка даже не подозревала о том, насколько рано у нее появилось это убеждение.

Во время процесс-анализа она сказала следующее: "Для меня было очень полезно еще раз увидеть отца. После этого я действительно стала взрослой и не позволю себе быть похожей на мать. Я должна найти в себе женщину, а не жить только материнским восприятием". Следует отметить, что протагонистке было более пятидесяти лет.

"Возвращаясь к детским воспоминаниям в более старшем возрасте, вы распознаете еще живые части своей личности, с которыми находитесь в тесной связи и которые пробуждают у вас чувства, характерные для вас в прошлом. Однако эти частицы находятся на детской стадии развития и потому обладают большой силой и непосредственностью. Их можно как-то изменить, и они лишатся своей инфантильности, только если их связать с взрослым сознанием"⁸⁸.

В дополнение к сказанному выше будет приведена заключительная сцена одной психодрамы. Протагонистку неожиданно одолевала сильная неуверенность в себе. Создавалось такое впечатление, что она теряла под ногами почву. Для нее самой это было тем более непонятно, что ее жизнь казалась ей наполненной и счастливой. Плохие воспоминания у нее были связаны только с детством. Ее родители не хотели иметь девочку, поэтому она стала "диким” ребенком и вплоть до самой свадьбы часто выглядела смешной. Самым неприятным фактом были ее детские страхи. По описанию протагонистки, она часто пряталась и часами могла сидеть в темноте в страхе, что ее найдут родители.

Представляя родителей, протагонистка взяла два больших кресла и посадила в них отца и мать. Затем она пошла дальше, поставив оба кресла на стол и занавесив их одеялом: родители должны были быть большими и находиться на должной высоте. Теперь освещены только они, все остальное погружено в темноту. Родители сидят наверху, подобно чете фараонов. Женщина, скорчившись, сидит на полу в отдалении, став при этом совсем маленькой. "Все так и было. И вот именно это и было страшно". Она оцепенело на них смотрит. Длительное время проходит в молчании.

Затем протагонистка несколько оживилась. Она стала кое-что подмечать у четы своих родителей и даже посмеиваться над их недосягаемостью. Да, такое положение вещей ей кажется смешным. Она встала. Было бы гораздо лучше, куда более нормально, если бы кресла стояли на полу. Теперь она оказалась напротив них, подошла еще ближе и стала выше своих родителей: она смотрела на них сверху вниз.

В этот момент она начала рассказывать о своих настоящих родителях, о том, каковы они в действительности. Как только она ушла из дома, их отношения наладились. "Но я тогда себе не представляла, что было вот это", - и она показала на "трон".

"Архетипы, подобно мифам, имеют историческое происхождение, поэтому их паттерны можно обнаружить у каждого человека, их действие проявляется сильнее всего там, где сознание уже и слабее всего, где фантазия способна преодолеть реалии окружающего мира. Это в первую очередь относится к детям в первые годы их жизни. Поэтому мне кажется более достоверным то, что сначала образ реальных родителей маскируется и ассимилируется архетипической божественной парой, а затем "повзрослевшее" сознание (нередко, к разочарованию ребенка) начинает воспринимать подлинный образ родителей"⁸⁹.

В данном случае эго ребенка было особенно слабым, поскольку он, если так можно выразиться, не чувствовал своего права на жизнь, по крайней мере, в облике, в котором он родился. Девочку постоянно преследовал страх, поэтому ей хотелось сделаться невидимой, и тогда она пряталась в глубокой темноте.

Протагонистка освободилась от страха, когда появился мужчина, увидевший в ней девушку, и она вышла замуж. Но, чтобы синтезировать в себе мужское и женское начала, потребовалось низвержение с трона грозной божественной пары.

Для более подробного описания этой темы следовало бы привести еще множество разных психодрам. Однако любые примеры все равно окажутся только фрагментами единого целого. Они лишь упрощают эту глубокую тему вследствие выборочного и прямолинейного описательного характера. При этом из нее выпадают многоплановость архетипических источников, сложные сплетения многих тем, а также элемент реального времени, протекающего процесса. Мои примеры скорее всего можно назвать моментальными снимками, запечатлевшими остроту или суть данного момента.

 

ПСИХОДРАМА - ЭТО ВСТРЕЧА

С САМИМ СОБОЙ

 

Несмотря на то, что примеры, приведенные в этой книге, служат для иллюстрации определенных взглядов, они позволяют увидеть, как с помощью психодрамы можно работать с самыми разными проблемами. Фактически не существует такой темы, которая не могла бы найти воплощение в психодраматическом действии.

Ни Морено, ни Юнг не имели в виду только проработку реальных конфликтов или характерных симптомов. Несмотря на важность этого аспекта для обоих терапевтов, конечную цель своих терапевтических концепций они рассматривали в более широком смысле.

Морено видел в человеке не только "социальное существо", не только " индивидуума", а считал его "космическим созданием" и стремился к восстановлению живых связей с "космосом". В один ряд с тремя данностями, определяющими существование человека (временем, пространством и причинностью), он ставил "четвертое измерение" - космос или мировой порядок.

Подобно Морено, Юнг говорил, что "наш мир с пространством, временем и причинными связями принадлежит другому, находящемуся за его пределами или лежащему в его основе порядку вещей, для которого "здесь и там", "раньше и позже" прекращают свое существование..."⁹⁰ Мерой этого порядка для Юнга было коллективное бессознательное с его центром - Самостью, главным архетипом или архетипом порядка, которому подчиняются все структуры. Но образы, через которые переживается Самость, нельзя отличить от божественных образов.

Согласно Юнгу, цель процесса индивидуации, или обретения Самости заключается в осознании бессознательного. С одной стороны, эго необходимо раскрыться, с другой - понять, что оно не является автономным, а зависит от Самости, которая в существенной степени им управляет. В этом смысле процесс индивидуации может рассматриваться как путь от эго к Самости.

Юнг и Морено рассматривали человека как обладателя связи с Высшим Порядком и в конфликтах видели не просто проявление зла, которое необходимо устранять, а свидетельство стремления личности к своему дальнейшему развитию, к достижению максимальной целостности, которая могла бы означать исцеление.

Процесс обретения целостности происходит при соприкосновении с внутренней Самостью или в общении с другими людьми, поскольку ближний иногда может на какое-то время стать "оболочкой" Самости (Юнг) или "воплощением бога" (Морено). Морено говорил: "Бог может принять образ любого человека: эпилептика, шизофреника, проститутки, нищего и обездоленного"⁹¹.