Глава 1 навстречу неизвестному. 2 страница

Впоследствии я понял причину этого. В Тибете самый чистый и прозрачный воздух в мире. Человек там может видеть то, что находится на расстоянии пятидесяти миль и более, так же четко, как мы обычно видим то, что отдалено от нас миль на десять. Здесь мы не могли видеть так далеко, а то, что мы видели, было искажено плотностью и загрязненностью воздуха.

Многие дни мы продолжали свой путь, спускаясь все ниже и ниже. Мы вошли в леса, в которых было больше деревьев, чем нам могло присниться. В Тибете деревья встречаются редко, а лесов нет и подавно. Поэтому первое время мы то и дело соскакивали с лошадей и подбегали к разным видам деревьев для того, чтобы касаться их руками и нюхать их листья. Все они казались нам очень странными, но больше всего нас поражало их количество. Рододендроны были, конечно, знакомы нам, потому что в Тибете их растет много. Соцветия рододендрона, если их правильно приготовить, были одним из наших любимых блюд.

Мы двигались дальше, удивляясь всему, что видели, всему, что отличало окружающую обстановку от того, к чему мы привыкли дома. Я не могу точно сказать, сколько длилось наше путешествие, сколько дней и часов ушло у нас на дорогу, потому что такие вещи нас тогда не интересовали. Времени у нас было вдоволь, мы еще ничего не знали о суетливости и беспокойстве цивилизованных людей. Но даже если бы мы знали об этом, все равно тогда это не имело бы для нас никакого значения.

Мы были в пути по восемь, а порой и по десять часов в день, и останавливались на ночь в попадавшихся нам по дороге монастырях. Не все монахи исповедовали нашу разновидность буддизма, но это не сказывалось на радушии, с которым нас каждый раз принимали. У нас на Востоке среди настоящих буддистов никогда не бывает никаких ссор, вражды и злопамятства, и поэтому к путешественникам всегда относятся как к желанным гостям. Обычай вменял нам в обязанность посещать все богослужения в том монастыре, в котором мы останавливались.

Мы никогда не упускали возможности перемолвиться словом с монахами, оказывающими нам такое гостеприимство. От них мы услышали много зловещих историй о том, как изменялась политика Китая. Они рассказывали нам, что китайцы становятся все более враждебными под влиянием русских — людей-медведей, которые делали все от них зависящее для того, чтобы навязать китайцам свои политические идеалы, казавшиеся нам всецело неприемлемыми. Нам представлялось тогда, что мировоззрение русских сводилось к словам: “Все ваше должно стать нашим, а все наше будет нашим всегда!” Монахи поведали нам также и о том, что японцы в нескольких местах вторглись в Китай, мотивируя вторжение перенаселенностью своей страны. Япония производила недостаточно пищи для того, чтобы прокормить всех своих жителей. Это послужило предлогом для японцев завоевывать мирные страны, грабить их и вести себя в них так, словно кроме японцев в мире никого больше не существует.

В конце концов мы добрались до границы Сиканга и Сычуаня и пересекли ее. Еще через несколько дней мы вышли на берег реки Янцзы и остановились возле небольшой деревушки. Вторая половина дня была на исходе, однако мы остановились не потому, что собирались здесь заночевать. Перед нами на дороге толпились люди. Казалось, они собрались на какой-то митинг. Мы подъехали к ним и, будучи на лошадях, без труда пробрались в центр толпы, где на телеге стоял высокий белый человек. Он выразительно жестикулировал и рассказывал присутствующим о чудесах коммунизма, стараясь подбить крестьян восстать против помещиков и убить их. Он держал в руке какие-то бумажки и размахивал ими, показывая толпе фотографию худощавого человека с бородкой, которого он называл Спасителем мира. Но на нас не произвели впечатления ни портрет Ленина, ни агитация этого пропагандиста. Мы с отвращением отвернулись от него и продолжили свой путь до следующего ламаистского монастыря, где собирались остановиться на ночлег.

Ламаистские монастыри были разбросаны по всему Китаю наряду с буддистскими монастырями и храмами. Среди жителей Сиканга, Сычуаня и Цинхая были люди, которые предпочитали исповедовать тибетский буддизм, и наши монастыри были построены в этих местах для поддержки этих людей. Мы никогда не пытались обратить кого-нибудь в свою веру, никогда не приглашали людей приходить к нам, потому что верили в свободу выбора каждого. Мы не любили тех миссионеров, которые ходили из одного города в другой и убеждали всех стать последователями их религии на том основании, что только она может даровать человеку спасение. Мы знали, что если кто-нибудь пожелает стать ламаистом, он станет им без нашей агитации. В нашей памяти были еще свежи впечатления от того, как тибетцы насмехались над миссионерами, которые приходили в Тибет и Китай с Запада. Нас смешило то, что люди должны становиться последователями чужой религии только потому, что миссионеры дарят им вещи и обещают так называемые преимущества.

Кроме всего прочего, старшее поколение тибетцев и китайцев — это очень вежливые и доброжелательные люди. Они пытались поддержать миссионеров и создать у них видимость, что их усилия не пропадают даром. Однако при этом эти местные жители ни на мгновение не могли поверить в слова миссионеров. Мы знали, что у миссионеров могут быть свои взгляды, но это вовсе не означало, что нам нужно начинать верить в их проповеди.

Мы продолжали путешествие и двигались вдоль русла реки Янцзы. В будущем мне суждено было ближе познакомиться с этой рекой, так как путешествовать по ней намного удобнее. Мы пришли в восторг, когда увидели большие лодки, плывущие по реке. Никто из нас никогда раньше не видел таких огромных лодок, хотя мы знали об их существовании по картинкам.

Правда, мне однажды пришлось увидеть пароход на специальном занятии по ясновидению, которое проводил со мной мой наставник, лама Мингьяр Дондуп. Однако об этом мы поговорим позже. В Тибете по горным ручьям плавают на небольших лодках с легким каркасом и обшивкой из шкур яков. Такая лодка может взять на борт всего лишь четыре или пять пассажиров. Постоянным пассажиром такой лодки зачастую является любимая коза хозяина лодки. Однако козе предстоит выполнять свою долю работы на суше, когда, высадившись на берег, лодочник нагружает на нее свои пожитки. Коза несет мелкие вещи и одеяла, а человек взваливает себе на плечи легкую лодку и поднимается с ней вверх, минуя участки быстрого течения, где лодка могла бы напороться на камень. Иногда тибетский крестьянин для переправы через реку пользуется надувной шкурой яка или козы, все отверстия которой зашиты и проклеены. Он использует шкуру для того же, для чего на Западе люди используют спасательный круг. Однако сейчас нас больше всего интересовали настоящие лодки с треугольными парусами, которые полоскались на ветру.

Однажды мы остановились на привал возле отмели. Нас поразило поведение двух местных жителей: они шли вдоль берега по воде и тянули длинную сеть. Перед ними двое других били по воде палками и истошно кричали. Поначалу мы думали, что это какие-то сумасшедшие, а те двое с сетью преследуют их для того, чтобы поймать и отвести куда следует. Мы увлеченно наблюдали за ними, и вот по сигналу одного из мужчин суматоха прекратилась, и те, что тянули за собой сеть, сошлись вместе. Они плотно связали оба конца сети и вытянули ее на берег. Оказавшись на безопасном от воды расстоянии, они вывернули сеть наизнанку, и на земле запрыгало множество серебристых рыбешек.

Мы были шокированы, потому что в Тибете никто не убивает живые существа. Там все верят, что убивать нельзя. Поэтому в тибетских реках рыба подплывает к протянутым в воду рукам. Мы можем кормить ее с рук. Она совсем не боится людей, которые часто ласкают ее как домашних животных. Но здесь, в Китае, на рыбу смотрят как на пищу. Мы не могли понять, как эти китайцы могут считать себя буддистами, если они убивают во имя собственной выгоды. Наш привал затянулся. Мы просидели на берегу реки час или два и не успели попасть до наступления сумерек в ближайший ламаистский монастырь. Поняв, что уже темно и продолжать путь дальше нельзя, мы решили заночевать на обочине дороги. Слева от дороги была небольшая рощица, через которую протекала река. Мы направились туда, соскочили с лошадей и отпустили их пастись по слишком уж пышной — как нам казалось — траве. Собрать дрова и развести костер не составило большoгo труда. Мы разогрели чай и ели тсампу. Затем некотоpoe время мы сидели возле огня, разговаривая о Тибете, об увиденном по ходу путешествия и о своих планах на будущее.

Мало-помалу все мои попутчики начали зевать. Вскоре они завернулись в одеяла и уснули. Когда костер догорел и наш лагерь погрузился во тьму, я тоже завернулся в одеяло и лег, но мне не спалось. Я вспоминал обо всех невзгодах, которые мне довелось встретить в своей жизни. Я думал о том, что в возрасте семи лет был вынужден оставить родительский дом и уйти в ламаистский монастырь, где жить было очень трудно и приходилось много заниматься. Я вспоминал о своих поездках в горы и о путешествии в удаленные районы высокогорного массива Тянь-Шань. Я думал также о Высочайшем, как мы называли Далай-Ламу. Затем мои мысли вернулись к моему возлюбленному наставнику — ламе Мингьяру Дондупу. Я почувствовал тоску разлуки, невыносимую грусть, а затем мне показалось, что вся местность вокруг озарилась, как в полдень. Я оглянулся вокруг и увидел, что рядом со мной стоит Наставник. — Лобсанг! Лобсанг! — воскликнул он. — Не падай духом. Разве ты не знаешь, что железная руда может думать о том, что ее бессмысленно подвергают пыткам, тогда как стальное лезвие, вспоминая свое прошлое, будет смотреть на него по-другому? Тебе приходилось туго по временам, но все это к лучшему для тебя, Лобсанг. Мы с тобой часто говорили о том, что это всего лишь мир иллюзий, мир снов. Тебе еще предстоит пережить многие невзгоды, пройти через многие нелегкие испытания, но в конце концов ты победишь, ты преодолеешь все препятствия и свершишь ту великую миссию, которая тебе суждена.

Я протер глаза и только тогда понял, что лама Мингьяр Дондуп пришел ко мне при помощи астрального путешествия. Я сам часто проделывал такие вещи, но в этот раз все произошло очень неожиданно для меня. Только теперь я понял, что он все это время думал обо мне и помогал мне своими мыслями.

Некоторое время мы с ним поговорили о прошлом, о слабости моего характера и тех мгновениях, которые мы провели вместе. На некоторое время меня охватило чувство теплоты и благоденствия, словно я встретился со своим отцом. Он показал мне при помощи ментальных проекций те трудности, которые мне предстоит преодолеть, а также — и это вселило в меня уверенность — тот окончательный успех, который ждет меня в будущем вопреки всем препятствиям. Я не могу сказать, сколько времени я провел в золотистом сиянии своего Наставника. Перед тем, как проститься со мной, он еще раз произнес слова ободрения и надежды. Думая об этих его словах, я закутался в одеяло под неподвижным звездным небом и через некоторое время уснул.

На следующее утро мы проснулись очень рано и приготовили себе завтрак. У нас был обычай проводить утреннее богослужение, и я, как главный священник группы, совершил его, прежде чем мы отправились дальше в путь по битой дороге вдоль реки.

К полудню мы достигли места, где река круто сворачивала вправо, а дорога шла дальше прямо. Мы последовали по ней. Вскоре она вывела нас на другую дорогу, которая показалась нам очень широкой. В действительности, как я сейчас знаю, это было обычное шоссе, однако мы никогда до этого не видели таких дорог, построенных людьми. Мы ехали по ней вперед и удивлялись тому, как она сделана. Ехать по ней было очень приятно, ведь мы не должны были постоянно следить за тем, чтобы не споткнуться о корень дерева или выбоину. Лошади зашагали быстрее, и мы поняли, что через два или три дня будем в Чунцине. Но вскоре какое-то необъяснимое явление в атмосфере заставило нас с недоумением переглянуться. Один из нас случайно посмотрел на горизонт. Сразу после этого он привстал на стременах и начал жестикулировать с широко открытыми глазами:

— Смотрите! — кричал он. — Приближается пыльная буря!

Он указал туда, где на горизонте было серо-черное облако, которое стремительно приближалось. Пылевые облака, которые мы очень редко видели в Тибете, никогда не несут в себе мелких крупинок земли и песка. Такие облака движутся со скоростью не менее восьмидесяти миль в час, и люди должны прятаться при их приближении. Одни лишь яки могут безболезненно переносить эти бури, потому что их густая шерсть защищает их от летящего песка. Однако люди и все другие домашние животные, если они попадают в пыльную бурю, могут до крови ранить летящими камешками руки и лицо.

Мы были застигнуты врасплох, потому что это была первая буря, в которую мы попали с тех пор, как выехали из Тибета. Мы в суматохе оглядывались по сторонам в поисках укрытия, но ни одного подходящего места не было видно. Еще больше нас привело в смятение то, что вместе с облаком на нас надвигался какой-то странный звук. Он был похож на звук трубы, на которой играл бездарный монах. В страхе нам показалось, что целое полчище дьяволов надвигается на нас. “Трам-трам-трам”, — доносились до нас звуки — Они все нарастали и становились все необычнее и ужаснее. Вместе с ними послышался какой-то лязг и щелканье. Мы были слишком испуганы, чтобы что-либо предпринять или о чем-либо подумать. Облако вот-вот должно было накрыть нас.

Нас охватил ужас, и мы стояли словно парализованные. Мы снова вспомнили о пылевых облаках в Тибете, но ни одно из них никогда не приближалось к нам с грохотом. В панике мы снова обратили свои взоры по сторонам в поисках убежища — какого-либо укрытия от надвигающегося ужасного облака. Наши лошади оказались более проворными в поиске места, куда следует бежать. Они нарушили наш походный порядок, попятились и стали на дыбы. Мне казалось, что вокруг меня в воздухе висят подкованные копыта. Моя лошадь заржала, оказавшись в самом центре суматохи. Затем я ощутил сильный рывок в сторону и что-то где-то порвалось. “Должно быть, мне оторвало ногу!” — подумал я. Затем я отделился от лошади и, плавно описав в воздухе большую дугу, упал на спину на обочине дороги, больно ударившись.

Пылевое облако быстро приблизилось, и я увидел в нем самого Дьявола — черного ревущего монстра, который трясся и подпрыгивал. Он подкатил к нам и пронесся дальше по дороге. Лежа на спине и повернув голову, чтобы наблюдать за ним, я впервые в жизни увидел автомобиль, которым оказался старый громыхающий американский грузовичок. Он несся на максимальной скорости, а в его кабине сидел китаец и довольно улыбался. А какой смрад поднялся после грузовика! Запах Дьявола, как я его называл впоследствии. Это была смесь отработанного бензина, машинного масла и навоза.

Грузовик был загружен навозом, который на ухабах выплескивался из его кузова. Возле меня на дороге тоже упало некоторое его количество. Когда грохот и рев грузовика стали удаляться, я оказался погруженным в удушливое облако пыли и черной гари, валившей из его выхлопной трубы. Вскоре грузовик превратился в точку на горизонте, которая медленно покачивалась из стороны в сторону. Шум стих, а затем и вовсе прекратился. Молча я оглянулся по сторонам. Моих попутчиков и след простыл, но, что было еще хуже, нигде не было видно и моей лошади! Я попытался выпутаться из зацепившейся за мою ногу уздечки. Вскоре один за другим появились мои друзья. Они боязливо оглядывались по с сторонам, беспокоясь о том, чтобы из-за поворота не появился какой-нибудь другой ревущий демон. Мы тогда еще не знали, что это было. Все произошло так стремительно, и к тому же пыль не дала нам возможности хорошо разглядеть автомобиль. Попутчики слезли со своих лошадей и помогли мне отряхнуть одежду. В конце концов я снова обрел приличный вид, но куда исчезла моя лошадь?

Мои попутчики пришли с разных сторон, но никто из них не видел моего коня. Мы оглядывались, звали его и присматривались к земле в надежде найти следы его копыт. Однако все наши старания не увенчались успехом. Создавалось впечатление, что проклятое животное вскочило в кузов грузовика и уехало. Устав от напрасных поисков, мы сели на обочине дороги, чтобы решить, что нам делать дальше. Один из спутников решил остаться здесь в хижине с тем, чтобы я взял его лошадь. Он сказал, что согласен пожить здесь до возвращения группы, которая, как было условлено, должна сопровождать меня до Чунцина.

Но вдруг, в ответ на ржание одной из оставшихся лошадей, из ближайшей лачуги, в которой жил китайский крестьянин, донеслось сдавленное ржание. Казалось, там кто-то сдавливает коню нос для того, чтобы он не мог подать голос. Нам сразу же все стало ясно. Быстро переглянувшись, мы поняли, что нам делать. Откуда в лачуге нищего крестьянина могла появиться лошадь? С виду лачуга не была похожа на жилище человека, который достаточно богат для того, чтобы иметь лошадь. Очевидно, он решил увести ее у нас.

Мы вскочили на ноги и стали искать внушительные палки. Не найдя подходящего оружия, мы срубили несколько деревьев, вырезали из них палки и направились к хижине. Мы были преисполнены решимости, хотя знали, что предстоящая встреча не обещает быть приятной. Лачуга была довольно ветхой, а в качестве петель для двери были использованы ремни. На вежливый стук в дверь никто не ответил. Внутри стояла тишина не было слышно ни звука. Наши настойчивые требования отворить дверь тоже не дали желаемого результата. Однако все мы слышали, как раньше оттуда доносилось сдавленное ржание лошади. Поэтому мы решили снять дверь силой. Некоторое время она выдерживала наш натиск, и когда она вот-вот должна была сорваться с ременных петель, кто-то ее поспешно открыл изнутри.

Перед нами стоял седой старик-китаец. Его лицо исказилось от страха. Домик изнутри напоминал грязную конуру, а сам хозяин был лишь отдаленно похож на человека — он выглядел как немощный нищий. Но все это нас не интересовало. Посреди лачуги стояла моя лошадь. Ее морда была обмотана мешком так, чтобы она не могла заржать. Поведение китайского крестьянина нам совсем не понравилось, и мы самым недвусмысленным образом выразили ему свое недовольство. Под давлением наших расспросов он сознался, что хотел украсть у нас лошадь. По его словам, мы были богатыми монахами, которые вполне могли позволить себе потерять в пути одну или две лошадки, а он был бедным крестьянином. Однако вид у него был такой, будто он думал, что мы собираемся убивать его. Должно быть, выглядели мы довольно сурово. Пропутешествовав больше чем восемьсот миль, мы устали и казались грубыми, на все способными людьми.

Однако у нас не было никаких кровожадных амбиций. Наших совместных знаний китайского как раз хватило для того, чтобы выразить ему наше мнение о его поступке. Мы сказали, что он навлекает на себя плохую карму, которая может дать о себе знать и в этой, и в последующих жизнях. Старик находился под впечатлением наших слов, пока мы, не обращая больше на него внимания, седлали мою лошадь. Убедившись, что подпруга хорошо затянута, мы пустились дальше в путь в сторону Чунцина.

Следующую ночь мы провели в небольшом ламаистском монастыре. В нем жило всего лишь шесть монахов, однако они радушно встретили нас. А ночь, последовавшая за этой, оказалась нашей последней ночью в пути. Мы пришли в монастырь, в котором нас встретили как и подобает встречать представителей Высочайшего. Нас накормили и устроили на ночлег.

Снова мы приняли участие в богослужении, а вечером долго разговаривали с монахами о последних событиях в Тибете, о нашем путешествии через Северные Горы и о Далай-Ламе. Мне было очень приятно узнать, что даже здесь хорошо знали моего наставника, ламу Мигьяра Дондупа. Я с интересом познакомился с японским монахом, который направлялся в Лхасу для того, чтобы изучать тибетские разновидности буддизма, так разительно отличающиеся от Дзэн.

Мы много разговаривали об изменениях, происходящих в Китае, о революции и о новом общественной порядке, при котором все землевладельцы будут лишены своих прав, а их место займут неграмотные крестьяне Русские пропагандисты везде обещали чудеса, которые станут реальностью, как только воцарится новый общественный строй. Однако мы не могли понять, как жизнь людей может улучшиться, если не будет сделано никакие конструктивных изменений, а лишь будут переданы и другие руки права на пользование землей. Нам казалось, что эти русские являются представителями самого дьявола, и их вмешательство в жизнь китайского общества подобно чуме, которая поражает тело здорового человека.

Благовонные палочки выгорели, и их заменили свежими. Затем они много раз догорали до самого основания, и их заменяли новыми, а мы все продолжали разговор. Нас беспокоили плохие предчувствия по поводу будущего Китая. Подлинные человеческие ценности искажались новой идеологией, а высокие духовные поиски сменялись стремлением приобрести мимолетную власть над другими. Мир был тяжело болен. Падучие звезды проносились по небу. Наш разговор длился до тех пор, пока все мы один за другим не уснули.

Утром мы поняли, что наше путешествие подходит к концу. Однако моим спутникам вскоре предстоял обратный путь в Тибет, и лишь я должен остаться один в этом чужом недобром мире, где все решает сила. Недаром в эту ночь мне едва удалось сомкнуть глаза.

После обычного утреннего богослужения в храме и очень хорошего завтрака мы снова вышли на дорогу, ведущую в Чунцин. Лошади бодро шагали после ночного отдыха. Машины попадались теперь намного чаще. Это были грузовики и прочий колесный транспорт. Наши лошади еще не успели привыкнуть к нему и каждый раз при виде автомобиля пугались. Им досаждал рев моторов и запах выхлопных газов. Поэтому удержаться в высоком седле иногда было нелегко.

Мы с любопытством наблюдали за тем, как местные жители работали в полях, которые террасами окаймляли холмы. В качестве удобрения здесь чаще всего использовали человеческие экскременты. Все люди, которых мы видели, были одеты в голубое и казались очень старыми и усталыми. Они шли, едва передвигая ноги, и можно было подумать, что жизнь для них — большая обуза, или же что их дух сломлен, и поэтому им незачем больше жить и не к чему больше стремиться. Мужчины, женщины и дети — все работали вместе.

От излучины реки мы проследовали прямо, и через несколько миль она вновь оказалась поблизости. Наконец мы увидели вдали высокие холмы, на которых раскинулся древний город Чунцин. Для нас это был первый большой город, который мы видели за пределами Тибета. Мы остановились и пристально смотрели вдаль. Я всматривался в этот город и не чувствовал никакого страха перед грядущей жизнью в нем.

В Тибете я был влиятельной особой, потому что принадлежал к высшему сословию общества, пользовался авторитетом в монастыре и был приближенным Далай-Ламы. И вот сейчас я прибыл в чужой город в качестве студента. Этот факт пробуждал во мне яркие воспоминания детства. Поэтому едва ли я был счастлив, глядя на раскрывающуюся передо мной панораму. Я знал, что это всего лишь шаг на длинном пути, который сулит мне много страданий и невзгод. Этот путь пролегает на Запад, где люди поклоняются одному лишь золоту, и проходит через страны, еще более чужие мне, чем Китай.

Перед нами простиралась холмистая местность с нолями-террасами. Заросли на вершинах холмов казались нам, видевшим на родине лишь одинокие деревья, настоящими лесами. И везде, куда ни посмотри, на полях работали голубые фигурки, возделывая землю так, как возделывали ее их предки в течение многих веков. По дороге катили двухколесные, запряженные пони повозки, на которых крестьяне везли на рынок в Чунцин свои товары. Странные это были тележки. Колеса проходили через середину кузова, оставляя место для груза лишь по краям. На одной из попавшихся нам на глаза повозок с одной стороны сидели две старухи, а с другой — двое ребятишек.

Чунцин! Конец скитаний для моих спутников и начало новой жизни для меня. И нет у меня ни одного друга в этих краях, думал я, глядя с крутого берега на петляющую между холмами реку. Город стоял на возвышенности, плотно застроенной домами. С того места, откуда мы смотрели, город казался островом вдали, однако мы знали, что это не остров, потому что реки Янцзы и Чиалинг окаймляют его лишь с трех сторон.

У подножия холмов простиралась длинная песчаная отмель, которая обозначала место слияния двух рек. В будущем мне довелось часто бывать там. Не спеша мы снова сели верхом на лошадей и двинулись в сторону города. Подъехав поближе, мы заметили, что в нем много ступенчатых улочек. Тоска по дому охватила нас еще больше, когда мы поднялись по этим улочкам на семьсот восемьдесят ступеней вверх. Это напомнило нам Поталу. Но мы были в Чунцине.

 

ГЛАВА 2 ЧУНЦИН.

Мы проходили мимо магазинов с ярко освещенными витринами, в которых были выставлены вещи и продукты, доселе невиданные нами. Похожие витрины мы видели на иллюстрациях в журналах, привозимых в Лхасу через Гималаи из Индии, куда они в свою очередь попадали из сказочной страны — Соединенных Штатов. Молодой китаец чуть было не сшиб нас с ног, пронесшись мимо на самом удивительном приспособлении, которое мы когда-либо видели. Это была железная рама с двумя колесами, одно из которых было спереди, а другое — сзади. Он уставился на нас и долго не мог отвести взгляд. Это привело к тому, что он перестал смотреть, куда катит его рама. Еще мгновение, и переднее колесо ударилось о камень, вследствие чего железная штуковина отскочила в сторону, а наездник перелетел через переднее колесо и распластался на земле. Падая, он едва не сшиб с ног пожилую китайскую леди. Она обернулась и выругала молодого неудачника, который, как нам казалось, и без того уже достаточно пострадал. Он встал, отряхнулся и с необычайно глупым видом поднял свою железную раму, переднее колесо которой теперь было изогнуто. Положив ее на плечи, он, пошатываясь, направился вниз по извилистой улице.

Мне показалось, что мы попали в город безумцев, потому что каждый здесь вел себя в высшей степени странно. Мы медленно шли вниз по улочке, с удивлением разглядывая товары в витринах и пытаясь выяснит сколько могли стоить эти вещи и зачем они были нужны Ведь несмотря на то, что раньше мы видели американские журналы, никто из вас не понимал в них ни слове мы просто с восторгом рассматривали иллюстрации.

Пройдя еще немного, мы подошли к колледжу, в котором я должен был в будущем обучаться. Мы остановились, и я вошел внутрь здания для того, чтобы сообщить о своем прибытии. У меня были друзья, оказавшиеся в руках коммунистов, и поэтому я старался не сказать ничего лишнего. Мне нельзя было упоминать о них, чтобы никто не догадался о том, что я тесно связан с молодыми тибетцами из Движения Сопротивления. Мы в Тибете оказывали коммунистам самое активное сопротивление.

Я прошел через входную дверь внутрь здания. Перед собой я увидел три ступеньки. Поднявшись по ним, я вошел в комнату. Здесь стоял стол, за которым сидел молодой китаец. Он сидел на одной из тех странных деревянных подставок, которая опирается на четыре столбика и имеет с одной стороны еще две планки с поперечиной для того, чтобы опираться на нее спиной. Едва ли можно вообразить себе более неудобное положение, — думал я, — ни за что на свете я не буду так сидеть!

Парень казался еще совсем молодым. Он был одет в голубую рубашку подобно большинству китайцев. На отвороте рубашки у него был приколот значок, свидетельствовавший о том, что он работает в этом колледже. Когда он увидел меня, сначала у него широко открылись глаза, а затем рот. Потом он встал на ноги, всплеснул руками и низко поклонился мне.

— Я — один из новоприбывших студентов, — сказал я. — Я из Лхасы, что в Тибете, и у меня есть рекомендательное письмо от настоятеля ламаистского монастыря Потала.

Тут я протянул ему длинный конверт, который бережно хранил в течение всего нашего путешествия, стараясь не потерять. Он взял его из моих рук, еще три раза поклонился и сказал:

— Достопочтенный настоятель, не посидите ли здесь, пока я вернусь?

— Хорошо, у меня уйма времени, — сказал я и сел на полу в позу лотоса.

В его взгляде отразилось беспокойство, и он нервно забарабанил пальцами по столу. Затем он промямлил, переминаясь с ноги на ногу:

— Достопочтенный настоятель, с величайшим смирением и глубочайшим уважением разрешите мне предложить вам сесть на один из этих стульев, потому что в нашем колледже все должны сидеть именно так.

Я поднялся на ноги и неуклюже сел на одно из этих отвратительных приспособлений. Я думал тогда — и по-прежнему думаю, — что больше этого не повторится! Это приспособление казалось мне орудием пыток. Молодой человек ушел, оставив меня сидящим в комнате. Я все ерзал и ерзал на стуле. Вскоре у меня заболела спина, затекла шея и мне стало совсем не по себе. Почему, думал я, в этой несчастной стране человек не может даже сидеть правильно, так, как мы всегда сидим в Тибете? Почему здесь нужно отрываться от земли и подпирать себя чем-то для того, чтобы не упасть? Я покачался из стороны в сторону, и от этого стул заскрипел, застонал и зашатался, после чего я больше не рисковал двигаться, опасаясь, чтобы вся эта конструкция не рухнула.

Молодой человек вернулся, поклонился мне снова и промолвил:

— Директор ждет вас, достопочтенный настоятель. Пройдите, пожалуйста, со мной.

Он жестами попросил меня пройти вперед.— Нет, — запротестовал я — Вы идите вперед, потому что я не знаю, куда идти.

Он снова поклонился и повел меня. Мне все это казалось необычайно глупым, ведь он сказал, что покажет мне, куда идти, а затем предложил мне пройти вперед. Как же я мог идти впереди, если я не знал, куда идти? Сейчас мне это кажется столь же нелепым, как и тогда.

Молодой человек провел меня по коридору, а затем постучал в дверь в самом его конце. Еще раз поклонившись, он открыл ее передо мной, а затем объявил: