Тетрадь, найденная в заброшенном доме 15 страница

Вообразите себе нашу досаду: во всех Эрхартовых книгах по оккультизму и по истории континента Му даже намека на ответ не нашлось. Трудно противостоять парализующему отчаянию, если даже не знаешь, с чего начать. Вечерняя газета удручила нас еще больше: в ней с уверенностью утверждалось, что причиной трагедии стал взрыв нитроглицерина! Эксперты выдвигали теорию, якобы объясняющую факты. Сын и зять Чикно работали в каменоломнях на севере и привыкли иметь дело со взрывчатыми веществами. В каменных карьерах нитроглицерин действительно порою использовался: он дешев и прост в изготовлении. В газетном сообщении утверждалось, что сыновей Чикно подозревали в краже больших объемов глицерина и азотной и серной кислоты. Взрывчатка была им нужна для взлома сейфов. Цыгане, должно быть, изготовили изрядное количество нитроглицерина, а тут случилось небольшое землетрясение — и все их запасы взлетели на воздух.

Смехотворное объяснение, что и говорить. Для того чтобы произвести такие разрушения, нитроглицерина потребовалось бы никак не меньше тонны. И в любом случае, взрыв нитроглицерина оставляет характерные следы; на опустошенном поле ничего подобного обнаружено не было. Взрыв нитроглицерина слышен издалека, а тут — тишина.

И однако ж объяснение это никто всерьез не оспаривал; хотя впоследствии было проведено официальное расследование катастрофы. Наверное, люди просто-напросто боятся необъяснимых тайн: ум нуждается в успокоительных гипотезах, пусть даже самых нелепых.

В той же вечерней газете обнаружилась заметка, на первый взгляд к делу не относящаяся. Заголовок гласил: «Таинственный газ — следствие взрыва?» В коротком абзаце утверждалось, будто многие жители этой области проснулись поутру с сильной головной болью и с ощущением вялости и апатии — примерно так дает о себе знать начинающийся грипп. Но в течение дня все прошло, как будто и не было. Уж не выделился ли в результате взрыва какой-либо газ, способный вызвать такие симптомы? — задавался вопросом репортер. Научный консультант газеты добавил примечание: именно такие симптомы вызывает сернистый ангидрид; несколько человек почувствовали ночью характерный запах. А нитроглицерин, как известно, содержит в себе небольшое количество серной кислоты, чем запах и объясняется…

— А это мы сейчас проверим, — промолвил Эрхарт и набрал номер саутпортовского бюро погоды.

Десять минут спустя нам перезвонили и дали ответ на наш вопрос: ночью ветер дул с северо-востока. А Лландалффен лежит к северу от места взрыва.

Но никто из нас по-прежнему не осознавал всей значимости этой подробности. Несколько часов подряд мы просматривали мой перевод рукописи Войнича, а потом перелопатили тридцать с чем-то фолиантов о континенте Му и родственных темах.

А затем, уже потянувшись к очередному тому про Лемурию и Атлантиду, я скользнул взглядом по книге Сачеверелла Ситвелла «Полтергейст». Рука моя замерла на полдороге, я уставился прямо перед собою, отчаянно пытаясь вспомнить какой-то полузабытый факт. И тут меня осенило.

— Боже мой, Эрхарт! — воскликнул я. — Мне тут внезапно в голову пришло: а где эти твари берут энергию? — (Полковник непонимающе воззрился на меня.) — Это ведь их собственная, природная энергия, нет? Но для того чтобы генерировать энергию, необходимо физическое тело. А вот взять, например, полтергейсты!..

И тут Эрхарт понял. Полтергейста забирают энергию у людей — как правило, у девочек-подростков. Одна точка зрения состоит в том, что полтергейсты самостоятельным бытием не обладают, они — что-то психического проявления подросткового бессознательного, выплеск фрустрации или жажды внимания. Согласно второй точке зрения, это «духи», которым необходимо подпитываться энергией эмоционально неуравновешенного человека; Ситвелл ссылается на проявления полтергейста в домах, что долго простояли пустыми.

А не поэтому ли столь многие местные жители, проснувшись поутру, стали жаловаться на усталость и «гриппозность»? Уж не у них ли забрали энергию, необходимую для взрыва?

А если так, выходит, опасность не слишком и велика. Значит, ллойгор собственной энергией не обладают, им приходится черпать ее у людей — предположительно спящих. Стало быть, могущество их ограничено.

Одна и та же мысль одновременно пришла в голову нам обоим. Да, но в мире столько людей…

Тем не менее мы оба внезапно взбодрились. И, в обновленном состоянии духа, задумались о нашей ключевой задаче: как оповестить род человеческий о ллойгор. Вряд ли эти твари неуничтожимы — иначе они бы не взяли на себя труд уничтожить Чикно за то, что слишком распустил язык. Вероятно, их можно истребить с помощью подземного атомного взрыва. Ллойгор никак себя не проявляли на протяжении многих веков; значит, могущество их ограничено. Если бы мы располагали неоспоримыми доказательствами их существования, наши шансы противостоять угрозе оказались бы весьма велики.

Отправной точкой, самоочевидно, был лландалффенский взрыв. Он неопровержимо свидетельствует о реальности этих сокрытых сил; необходимо, чтобы общественность о том узнала. В каком-то смысле смерть Чикно нам только на руку: ллойгор раскрыли свои карты. Мы порешили утром снова съездить на место взрыва и составить подробное досье. Потом мы опросим жителей Лландалффена и выясним, действительно ли кто-то из них ночью почувствовал запах сернистого ангидрида и станет ли настаивать на своем, если сообщить, что ветер дул в противоположном направлении. Эрхарт знал нескольких журналистов с Флит-стрит, которым небезынтересно все таинственное и сверхъестественное; он с ними свяжется и даст понять, что есть материал для сенсационной публикации.

 

По возвращении к себе в гостиницу поздно вечером я с облегчением перевел дух: таким счастливым я вот уже много дней себя не чувствовал. В ту ночь спал я крепко, без сновидений. Когда же наконец проснулся, время завтрака давно прошло, а я ощущал себя совершенно разбитым. Решив, что слишком долгий сон мне не на пользу, я попытался дойти до ванной комнаты: голова раскалывалась, как при гриппе. Я принял две таблетки аспирина, побрился, спустился вниз. К счастью, такого рода симптомы больше ни у кого не наблюдались. Кофе и гренок с маслом слегка подкрепили мои силы; и я списал все на самое обычное перенапряжение. И позвонил Эрхарту.

— Боюсь, он еще не встал, сэр, — сообщила миссис Долгелли. — Сегодня утром он неважно себя чувствует.

— Что с ним такое?

— Ничего особенного. Просто очень устал.

— Я сейчас буду, — пообещал я. И попросил регистратора вызвать мне такси; сам я еле ноги передвигал.

Двадцать минут спустя я уже сидел у изголовья Эрхартовой кровати. Выглядел он еще хуже меня, да и чувствовал себя ужасно.

— Мне страшно досадно это предлагать, учитывая, как нам обоим скверно, — проговорил я, — но сдается мне, надо нам как можно скорее убираться из здешних мест.

— Давайте подождем до завтра, — простонал полковник.

— Завтра нам станет еще хуже. Они выпьют все наши силы до последней капли, и в итоге мы не переживем самой пустячной простуды.

— Пожалуй, вы правы.

И хотя все это предприятие представлялось настолько тяжким и мучительным, что и словами не выразишь, я дополз-таки до гостиницы, уложил чемоданы и заказал такси до Кардиффского вокзала, рассчитывая сесть на трехчасовой лондонский поезд. Эрхарту пришлось совсем туго: миссис Долгелли, выказав неожиданную силу духа, отказалась паковать его вещи. Полковник позвонил мне; я с трудом дотащился обратно к нему, мечтая лишь об одном — снова залезть в постель. Но усилия мои не пропали втуне: я слегка ожил, а к полудню и головная боль прошла; я почувствовал себя гораздо лучше — вот только в мыслях ощущалась странная легкость. Я объяснил миссис Долгелли, что получил срочную телеграмму и наша поездка в Лондон — это вопрос жизни и смерти; экономка мне поверила, хотя так и осталась в убеждении, что Эрхарт всенепременно скончается по дороге.

Заночевали мы в гостинице «Риджент палас», а поутру проснулись, чувствуя себя превосходно. За завтраком, пока мы дожидались яичницы, Эрхарт заметил:

— Ну что, старина, по-моему, мы побеждаем.

Но ни он, ни я на самом деле в это не верили.

С этого момента и далее моя история утрачивает сюжетную целостность и превращается в набор разрозненных фрагментов и в летопись неизбывного разочарования. Не одну неделю провели мы в Британском музее, ища ключ к разгадке, а потом и в Национальной библиотеке Франции. Книги о культах южных морей свидетельствуют, что там сохранилась богатая традиция, связанная с ллойгор; хорошо известно, что однажды они вернутся и опять завладеют миром. В одном из текстов, процитированном Ледюком и Пуатье, говорится, что ллойгор вызовут «грызущее безумие» среди тех, кого захотят уничтожить, а в примечании утверждается, что «грызущее» в данном контексте означает «разрывать зубами» — примерно так, как человек обгладывает куриную ножку. Фон Сторх описывает некое гаитянское племя, в котором мужчинами порою овладевал демон, заставлявший многих из них убивать жен и детей, зубами разрывая им горло.

Важную подсказку дал нам и Лавкрафт. В повести «Зов Ктулху» он упоминает про подборку газетных вырезок, каждая из которых свидетельствует, что «погребенные в гробницах Властители» все активнее дают о себе знать в мире. В тот же самый день судьба столкнула меня с некоей девушкой, которая работала в пресс-бюро. Она рассказала мне, что работа у нее очень простая: прочитывать каждый день десятки газет, выискивая упоминания имен клиентов. Я спросил, не могла бы она заодно подбирать для меня статьи «необычного» плана: все, что угодно, с намеком на таинственное и сверхъестественное; девушка сказала, почему бы и нет. Я вручил ей «Внемли!» Чарльза Форта,[128]чтобы дать примерное представление, какие именно новости меня интересуют.

Две недели спустя я получил тонкий коричневый конверт, а в нем — с десяток газетных вырезок. По большей части — ничего важного: сплошь двухголовые младенцы да прочие медицинские аномалии, да какого-то бедолагу-шотландца убило гигантской градиной, а на склонах Эвереста видели чудовищного снежного человека, — но две-три заметки для наших изысканий оказались небесполезны. Мы тут же связались еще с несколькими пресс-бюро в Англии, Америке и Австралии.

В результате на нас обрушилась целая лавина материала, из которого потом составились два увесистых тома. Статьи распределялись по нескольким разделам: «Взрывы», «Убийства», «Колдовство (и сверхъестественное в целом)», «Психозы», «Научные наблюдения», «Разное». Подробности взрыва близ Аль-Казимии в Ираке настолько схожи с лландалффенской катастрофой — вплоть до жалоб жителей Аль-Казимии на усталость и апатию, — что я абсолютно уверен: и в этой области тоже ллойгор обрели оплот. Взрыв, изменивший русло реки Тула-Гол близ Улан-Батора в Монголии, китайцы вменили в вину русским: они-де сбросили атомную бомбу. Странное безумие, уничтожившее девяносто процентов жителей южного острова Зафорас в Критском море, и по сей день остается загадкой, прокомментировать которую греческое военное правительство отказывается. Кровавая резня в болгарском городе Панагюриште в ночь на 29 марта 1968 года в первых же официальных сообщениях списывалась на «культ вампиров», которые «считали туманность Андромеды своим истинным домом». Наиболее значимые события окончательно убедили нас, что ллойгор готовятся атаковать обитателей Земли.

Но в наш контекст вписывались и заметки менее важные, а таких набралось в буквальном смысле слова десятки, а со временем и сотни. Некое морское чудовище утащило рыбака, ловившего форель в озере Лох-Эйлт: несколько газетных статей рассуждали о «доисторических динозаврах», однако в выпуске «Дейли экспресс» от 18 мая 1968 года, изданном в Глазго, была опубликована целая история о некоем ведьминском культе и поклонении морскому дьяволу, источавшему невыносимую вонь гниения и распада — что наводило на мысль о лавкрафтовском Инсмуте. Прочтя заметку о мелькшемском душителе, я съездил на несколько дней в этот городок и получил от сержанта уголовной полиции Брэдли подписанное заявление, подтверждающее, что перед смертью убийца то и дело повторял такие слова, как «Гхатанотхоа», «Нуг» (еще один элементал, то есть стихийный дух, описанный у Лавкрафта) и «Рантегоз» (то же самое, что Рхан-Тегот, звероподобный бог, упомянутый Лавкрафтом?). Роббинс (душитель) утверждал, что им овладевала «некая подземная стихия»: она-то и заставила его убить трех женщин и отрезать им ноги.

Продолжать список нет смысла. Мы надеемся опубликовать отдельной книгой подборку избранных статей (в целом около пятисот) — и разослать экземпляры всем до единого членам Конгресса и всем до единого членам британской палаты общин.

Несколько заметок в этот том не войдут — пожалуй, они-то и ужасают более всех прочих. В 7.45, седьмого декабря 1967 года, небольшой частный самолет, пилотируемый Р. Д. Джонсом из Кингстона, вылетел из города Форт-Лодердейл (штат Флорида) и взял курс на Кингстон. На борту было три пассажира. Расстояние составляло около пятисот километров; полет занимал два часа. К десяти часам утра жена Джонса, поджидавшая на летном поле, забеспокоилась и предложила начать поиски. Все попытки связаться с самолетом по радио потерпели неудачу. Начались поиски. А в 13.15 Джонс запросил посадку по радио, явно не подозревая, какую панику вызвал. На вопрос, где он был столько времени, Джонс непонимающе сощурился и ответил: «В полете, где ж еще?» Когда ему назвали точное время, пилот был потрясен. Его собственные часы показывали 10.15. Джонс сообщил, что большую часть пути летел в низкой облачности, но никаких причин беспокоиться не видел. Согласно метеосводкам, день выдался на диво ясный для декабря и никаких облаков в небе быть просто не могло («Глинер» от 8 декабря 1967 г.).

Еще четыре известных нам происшествия во всем походили на этот, за исключением истории с «Джинни»: здесь речь шла не о самолете, а о корабле береговой охраны у западного побережья Шотландии. В данном случае судно с тремя матросами на борту оказалось в густом тумане, и команда обнаружила, что радио не работает и в силу неведомой причины все часы встали. Все списали на магнитную бурю. Однако ж все прочие приборы работали, и в должное время корабль прибыл в Сторноуэй, что на Льюисе,[129]после того как отсутствовал двадцать два часа, а вовсе не три-четыре, как казалось морякам. Но все рекорды бьет тренировочный самолет военно-морского флота под названием «Черный Джек»: он вылетел с Калифорнийского полуострова[130]и отсутствовал три дня и пять часов. Между тем экипаж полагал, что к моменту возвращения на базу прошло всего-то часов семь.

Нам так и не удалось выяснить, какие объяснения этому любопытному эпизоду предложил военно-морской флот и как береговая охрана Великобритании трактует историю с «Джинни». Вероятно, предполагается, что команда перепилась и заснула. Но вот в чем мы вскорости убедились доподлинно: люди просто не хотят знать о событиях и явлениях, которые угрожают их чувству безопасности и «нормальности». Это открытие сделал и покойный Чарльз Форт: он всю жизнь посвятил его изучению. И кажется мне, что книги Форта содержат в себе классические примеры того, что У Ильям Джеймс называл «людской слепотой». Ибо Форт всегда приводит газетные сообщения о невероятных событиях, на которые ссылается. Почему же никто не потрудился сверить эти ссылки — все или хотя бы несколько — и либо засвидетельствовать правдивость автора, либо разоблачить его как обманщика? Мистер Тиффани Тейер[131]когда-то объяснял мне, что взыскательный читатель считает, будто в каждом из процитированных Фортом случаев наличествуют «особые обстоятельства», его обесценивающие: тут — ненадежный свидетель, там — изобретательный репортер, и так далее. Почему-то никому даже в голову не приходит, что прибегать к такому объяснению в отношении тысячи страниц тщательно подобранных фактов — это чистой воды самообман.

Подобно большинству людей, я всегда предполагал, что мои собратья-человеки относительно честны, относительно непредвзяты и сколько-то любопытны. Если бы я нуждался в подтверждении интереса ко всему необъяснимому, мне достаточно было бы взглянуть на книжный киоск в аэропорту и десятки томиков в мягкой обложке, за авторством Фрэнка Эдвардса и иже с ним, с названиями вроде «Мир сверхъестественного», «Сто небывалых происшествий» и т. д. Настоящим шоком оборачивается осознание того, что все это отнюдь не подтверждает открытость к восприятию «сверхъестественного»: люди просто хотят, чтобы им пощекотали нервы. Эти книги — своего рода оккультная порнография, своеобразная игра под девизом: «А давайте притворимся, что мир — не такое скучное место, как на самом деле».

19 августа 1968 года мы с Эрхартом пригласили двенадцать «друзей» в съемные апартаменты по адресу: Гауэр-стрит, 83 (в этом самом доме Дарвин поселился сразу после свадьбы). Мы решили, что ассоциации с Дарвином окажутся очень к месту: мы не сомневались, что этот день надолго останется в памяти у всех присутствующих. В подробности вдаваться не буду: достаточно и того, что среди приглашенных было четверо профессоров (три из Лондона, один из Кембриджа), два журналиста (оба — из самых респектабельных газет) и несколько представителей разных профессий, включая одного доктора.

Эрхарт представил меня собранию, и я зачитал заранее подготовленное заявление, поясняя и дополняя то, что считал нужным. Спустя десять минут кембриджский профессор откашлялся, произнес: «Прошу меня извинить» — и выбежал из комнаты. Как выяснилось впоследствии, он решил, что стал жертвой неумного розыгрыша. Остальные дослушали до конца, причем долгое время тоже гадали про себя, не шутка ли это. Убедившись, что нет, все сделались открыто враждебны. Журналист, зеленый юнец только-только с университетской скамьи, то и дело перебивал доклад фразой: «Надо ли понимать, что?..» Одна из дам поднялась и ушла; впрочем, как я узнал позже, не столько по причине недоверия, сколько потому, что она внезапно осознала: в комнате осталось тринадцать человек — а это дурная примета. Молодой журналист принес с собой две книги Эрхарта о континенте Му и зачитывал цитаты из них: эффект был смертоубийственный. Эрхарта мастером художественного слова никак не назовешь; что ж, в былые времена и я усмотрел бы в этих книгах только повод поупражняться в остроумии.

Но что потрясло меня до глубины души: никто из присутствующих, похоже, не воспринял нашу «лекцию» как предостережение. Ее обсуждали как небезынтересную теорию или даже скорее как необычный фантастический рассказ. Наконец, после того как в течение часа собравшиеся придирались по мелочам к разнообразным газетным вырезкам, встал некий адвокат и произнес речь, со всей очевидностью выразив общее мнение. Начал он со слов: «Думается мне, мистер Хаф (пресловутый журналист) очень четко сформулировал наши возражения…» Основной его тезис, повторявшийся снова и снова, сводился к тому, что неопровержимых доказательств у нас нет. Лландалффенский взрыв вполне мог быть вызван нитроглицерином или даже метеорным потоком. Книги бедняги Эрхарта высмеяли так безжалостно, что я бы поморщился даже в ту пору, когда сам был неисправимым скептиком.

Продолжать смысла не было. Мы записали это собрание на магнитофон, расшифровали запись и распечатали текст в нескольких экземплярах, надеясь, что в один прекрасный день его посчитают просто-таки невероятным свидетельством человеческой слепоты и глупости. На этом, в сущности, все и закончилось. Обе газеты решили не публиковать даже критического отчета о наших дебатах. О лекции прослышало некоторое количество людей, которые и нагрянули к нам в гости: пышногрудые дамы со спиритическими досками, тощий, сухопарый тип, убежденный, что лох-несское чудовище — это на самом деле русская подводная лодка, и чудаки всех разновидностей. Тут-то мы и решили перебраться в Америку. Мы все еще надеялись, вопреки очевидному, что американцы окажутся менее предвзяты, чем англичане.

Но очень скоро иллюзии наши развеялись. Это правда, что один-два человека хотя бы воздержались от суждений о нашем психическом здоровье. Но в целом результаты были удручающими. Мы провели крайне интересный день в почти вымершем рыбацком поселке Кохассет — в этом лавкрафтовском «Инсмуте» — и убедились, что здесь и впрямь оплот ллойгор — такой же, как в Лландалффене, если не больший, — и, оставаясь здесь, мы подвергаем себя страшной опасности. Однако ж нам удалось отыскать Джозефа Куллена Марша, внука лавкрафтовского капитана Марша: ныне он проживал на мысу Поупасквош.[132]Он рассказал, что перед смертью дед его сошел с ума; по всей видимости, он действительно располагал какими-то оккультными книгами и рукописями, но его вдова все уничтожила. Возможно, именно у него Лавкрафт и видел «Некрономикон». Джозеф Марш упомянул также, что капитан именовал древних Старейших «Владыками Времени» — крайне интересное замечание, в свете эпизодов с «Джинни», «Черным Джеком» и прочими.

Эрхарт абсолютно убежден, что рукописи не погибли, — на том любопытном основании, что такого рода древние артефакты обладают собственным характером и уничтожить их не так просто. Он ведет бурную переписку с наследниками капитана Марша и его семейными адвокатами, надеясь все-таки напасть на след «Некрономикона».

На данной стадии…

 

Примечание редактора. Вышеприведенные слова были написаны моим дядей за несколько минут до того, как он получил телеграмму от сенатора Джеймса Р. Пинкни из Виргинии — дядиного школьного приятеля, по-видимому из числа тех, кто «воздержался от суждений о его психическом здоровье». Телеграмма гласила: «СРОЧНО ПРИЕЗЖАЙ В ВАШИНГТОН, ПРИВОЗИ ВЫРЕЗКИ, ЖДУ У СЕБЯ, ПИНКНИ». Сенатор Пинкни подтвердил мне, что министр обороны согласился уделить дяде время, а если на него удастся произвести впечатление, то он, вероятно, поможет устроить встречу и с самим президентом.

Дядя и полковник Эрхарт не смогли взять билеты на рейс Шарлоттсвилл — Вашингтон в 3.15. Они приехали в аэропорт и записались в «лист ожидания», надеясь, что в последний момент кто-нибудь сдаст билеты. Место нашлось только одно, и, посовещавшись, полковник Эрхарт согласился с дядей: разумнее держаться вместе, чем лететь в Вашингтон разными рейсами. В этот момент капитан Гарви Николс, один из четырех совладельцев «Цессны-311», согласился сам доставить их в Вашингтон.

Самолет стартовал с запасной взлетной полосы в 3.43 19 февраля 1969 года. Небо было ясное, прогноз погоды — лучшего и желать нельзя. Десять минут спустя в аэродром поступил загадочный сигнал: «Вхожу в низкую облачность». На тот момент самолет должен был находиться где-то над Гордонсвиллом; никаких облаков в той области зарегистрировано не было. Последующие попытки связаться с пилотом по радио успеха не имели. В пять часов мне сообщили, что радиосигнал вообще пропал. В течение последующих нескольких часов надежда воскресла: начались поиски, но ни о какой аварии нигде и слыхом не слыхивали. К полуночи мы все уже не сомневались: самолет потерпел крушение и о катастрофе вот-вот сообщат — это только вопрос времени.

Никаких сообщений так и не поступило. С тех пор прошло два месяца; ни о дяде, ни о самолете до сих пор ничего не известно. По моему мнению (и многие знатоки летного дела со мной согласны), у «цессны» отказали приборы, ее занесло куда-нибудь в Атлантику, и в конце концов самолет рухнул в океан.

Дядя уже договорился с шарлоттсвиллским издательством «Блэк-кокерелл-пресс» о публикации подборки своих газетных вырезок. На мой взгляд, уместно будет использовать эти дядины заметки в качестве предисловия.

За последние два месяца в печати появилось немало статей, посвященных моему дяде: зачастую предполагается, что он был психически болен или, по крайней мере, страдал галлюцинациями. Я так не считаю. Я много раз встречался с полковником Эрхартом, и, по моим представлениям, этот человек доверия не заслуживал. Моя мать описала его мне как «скользкого типа». Это явствует даже из дядиных рассказов о нем — вот взять хоть их первую встречу. Будем милосердны и предположим, что Эрхарт сам свято верил всему, что писал в своих книгах, но мне трудно это признать. Книги его — сенсационная дешевка, а местами так и вовсе чистой воды вымысел. (Так, например, он не сообщает ни названия, ни местоположения индуистского монастыря, где сделал свои потрясающие «открытия» касательно континента Му. Не называет он и имени монаха, который якобы научил его понимать язык надписей.)

Мой дядя был человеком простодушным и покладистым: как есть карикатура на рассеянного профессора. Наглядная тому иллюстрация — его наивный рассказ о собрании по адресу: Гауэр-стрит, 83, и о реакции аудитории. Он просто не представлял себе всех масштабов человеческой двуличности, которая, по моему мнению, прекрасно просматривается в писаниях полковника Эрхарта. Что показательно: дядя ни словом не упоминает о том, что сам заплатил за перелет Эрхарта через Атлантику, равно как и за апартаменты на Гауэр-стрит. Доходы полковника оставляли желать лучшего, а дядя, как мне кажется, был сравнительно неплохо обеспечен.

Однако ж, сдается мне, не следует сбрасывать со счетов и другую версию: ее предложил Фостер Деймон, дядин близкий друг. Все студенты и коллеги обожали дядю за сдержанное чувство юмора, даже с Марком Твеном зачастую сравнивали. На этом сходство не заканчивается: дядя, подобно Твену, смотрел на род человеческий с глубоким пессимизмом.

Я хорошо знал дядю в последние годы его жизни и часто с ним виделся, в том числе и незадолго до его гибели. Ему было хорошо известно, что я не верю в его россказни о «ллойгор» и считаю Эрхарта шарлатаном. Фанатик, несомненно, попытался бы меня переубедить, а не преуспев, вероятно, перестал бы со мной разговаривать. Но дядя относился ко мне с неизменным добродушием, и мы с матерью частенько подмечали, что при взгляде на меня в глазах у него вспыхивают озорные искорки. Уж не поздравлял ли он себя с тем, что его практичный племянник ни за что не купится на тщательно продуманный розыгрыш?

Мне хотелось бы в это верить. Ибо дядя был человеком достойным и честным, и все бессчетные друзья искренне его оплакивают.

Джулиан Ф. Лэнг, 1969 г.

 

Джоанна Расс [133]

«Моя ладья»

 

Милти, а какой у меня для тебя сюжетец есть!

Нет-нет, ты садись. Угощайся: вот сливочный сыр, вот бублик. Я тебе ручаюсь: из этой истории первоклассный фильмец выйдет, я уж и за сценарий засел. Малозатратный, ролей — раз-два и обчелся; как раз то, что нужно! Смотри сюда: в общем, все начинается с полоумной девицы, лет семнадцати, типа, такая побродяжка, вся не от мира сего, сечешь? Типа, пережила какой-то страшный шок. Живет в обшарпанной меблирашке в трущобах, сама странноватая такая, вроде как в фэнтези, — длинные светлые волосы, и, например, босиком ходит, в крашенных вручную платьях из старых простыней, и вот один такой бухгалтер случайно столкнулся с ней в Центральном парке и втюрился по уши — она ему кажется не то дриадой, не то духом каким.

Ну ладно, ладно. Дешевка, согласен. За ланч я заплачу. Сделаем вид, что ты никакой не мой агент, о’кей? И не говори мне, что это уже пройденный этап, я знаю, что пройденный; дело в том, что…

Милти, мне позарез нужно выговориться. Да я и сам вижу, что идея неважнецкая, знаю, и вовсе я ни над каким сценарием не работаю, но что прикажете делать в выходные накануне Дня поминовения,[134]ежели все тебя бросили и усвистели за город?

Мне позарез нужно выговориться.

Ладно, извини, больше не буду. Да не выделываюсь я! Черт, я ж не нарочно повторяюсь, просто я впадаю в такой тон, когда нервы ни к черту; сам знаешь, как оно бывает. Да ты и сам такой. Хочу вот рассказать тебе одну историю — и не для сценария. Это на самом деле случилось со мной в старших классах школы в 1952 году — и я непременно должен поделиться хоть с кем-нибудь. И плевать я хотел, если ни один телеканал отсюда и до Индонезии не сможет этот сюжет использовать; просто скажи мне, псих я или нет, — вот и все.

О’кей.

Значит, на дворе 1952 год стоял. Я как раз в старшем классе учился, в школе на Острове — школа была государственная, но вся из себя пижонская, развесистый театрально-постановочный проект, то-се. Расовая интеграция тогда только начиналась, ну знаешь, начало пятидесятых, сплошной либерализм, куда ни плюнь; все похлопывают друг друга по плечу, потому что в нашу школу пятерых чернокожих ребятишек приняли. Целых пятерых, прикинь, из восьмисот! И ждут, что Боженька того и гляди лично явится из Флэтбуша[135]и всем раздаст по здоровенному золотому нимбу.

Как бы то ни было, наш драмкружок интеграция тоже настигла — в лице маленькой пятнадцатилетней негритяночки именем Сисси Джексон, молодого дарования, типа. Из того первого дня весеннего семестра запомнилось мне только одно — я впервые в жизни увидел негритянку с прической «афро», только мы тогда не знали, что это вообще такое: смотрелось, надо сказать, чудн о, точно она только-только из больницы выписалась или вроде того.

К слову сказать, так оно и было. А ты знаешь, что Малькольм Икс[136]еще четырехлетним ребенком своими глазами видел, как белые убили его отца, — и это сделало из него борца не на жизнь, а на смерть? Так вот, отца Сисси застрелили на ее глазах, когда она была совсем маленькой — об этом мы позже узнали, — вот только борца из нее не получилось. Она лишь стала бояться всего на свете — замыкалась в себе и неделями ни с кем не разговаривала. Иногда настолько выпадала из действительности, что ее в психушку увозили; и, уж разумеется, не прошло и двух дней, как вся школа только об этом и судачила. Да по ней и так все было видно: в школьном театре — а, Милти, у средних школ на Острове деньги водились в большом количестве, тут уж ты мне поверь! — она все, бывало, норовила спрятаться на последнем ряду, ни дать ни взять испуганный крольчонок. Росту в ней было — четыре фута одиннадцать дюймов, а весу — от силы восемьдесят пять фунтов,[137]и то если в воду обмакнуть. Может, поэтому борца из нее и не вышло. Черт, да не в росте дело! Она всех боялась до дрожи. И проблема черных и белых тут вообще ни при чем: я как-то раз приметил ее в уголке с одним из чернокожих учеников: весь из себя положительный такой мальчик, воспитанный, в костюмчике, в белой рубашке, при галстуке, с новехоньким портфелем, все как полагается, — и увещевал ее так, как будто речь шла о жизни и смерти. Да что там — умолял, даже плакал. А она только вжималась в угол, точно надеялась вообще исчезнуть, да головой мотала: нет, нет, нет! Говорила она не иначе как шепотом — кроме как на сцене, а иногда даже и там. В течение первой недели она четырежды забывала свои реплики — просто стояла на месте с остекленевшим взглядом, готовая провалиться сквозь землю, — а пару раз просто выходила из мизансцены, как будто пьеса уже закончилась, — прямо посреди репетиции.