Новый госпиталь для сынов Израиля в Гамбурге

Доктрина

Стучи в барабан и не бойся,
Целуй маркитантку под стук;
Вся мудрость житейская в этом,
Весь смысл глубочайший наук.

5 Буди барабаном уснувших,
Тревогу без устали бей;
Вперёд и вперёд подвигайся —
В том тайна премудрости всей.

И Гегель, и тайны науки —
10 Всё в этой доктрине одной;
Я понял её, потому что
Я сам барабанщик лихой!

Перевод П. И. Вейнберга,

Адам Первый

Жандарма с огненным мечом

Послал ты в злобе ярой.

Ты выгнал меня из рая, как пса,

Грозя чудовищной карой.

 

И мы идём с женою в мир,

В бесплодный край изгнанья,

Но ты не заставишь меня забыть

Чудесный плод познанья.

 

Свершилось! Я узнал, что ты

Ничтожней жалкого гнома,

Хотя бы ты стократ пугал

Нас грохотаньем грома.

 

О бог! Как жалок ты с твоим

"Consilium abeundi".

Вот так заправский властелин

Вселенной, lumen mundi!

 

Я даже вспомнить твой рай не могу

Без отвращенья и гнева.

То был не настоящий рай –

Там были запретные древа.

 

Мне рай лишь там, где свобода моя

Во всём неприкосновенна.

А рай, где есть хоть малейший запрет, -

Темница и геенна!

Перевод В. Левина

 

 

Предостережение

Это просто верх безумства –
Отдавать в печать такое.
Хочешь денег, хочешь славы –
Обуздай свой нрав и чувства!

Заклинаю со всей страстью:
Не болтай перед народом,
Не болтай перед попами
И пред наделённым властью!

Лучше будь, мой друг, послушен:
Ибо кнЯзи – долгоруки,
А попы – длинноязыки,
У народа ж – длинны уши!

Хз чей перевод

Бывшему гётеанцу - Перевод не найден

 

Тайна

Не стонем мы, глаза не влажны,
Смеёмся весело подчас;
Ни взгляд, ни речь не обнаружат,
Какая тайна скрыта в нас.

5 С своими муками немыми
На дне души она лежит,
И в сердце слышен дикий говор,
Но рот сомкнулся и молчит.

Спроси младенца в колыбели,
10 Спроси у мёртвых под землёй,
Что я таил — они, быть может,
Открыть сумеют пред тобой.

 

На прибытие ночного сторожа в Париж - Перевод не найден

Тамбурмажор

Он низко пал… Тамбурмажора
Не узнаю я больше в нём!
А в дни империи бывало,
Каким глядел он молодцом!

5 Он шёл с улыбкой перед войском,
И палкой длинною махал.
Галун серебряный мундира
При свете солнечном блистал.

Когда при барабанном бое
10 Вступал в немецкий город он —
В ответ на этот бой стучали
Сердца у наших дев и жён.

Придёт, увидит он красотку, —
И победит её сейчас.
15 Слезами женскими увла́жен
Был чёрный ус его не раз.

Мы всё сносили — поневоле.
И покорял — являясь к нам,
Мужчин, — французский император,
20 Тамбурмажор французский — дам. —

Как наши ели, терпеливы —
Молчали долго мы; но вот
Нам наконец — освобождаться
Приказ начальство отдаёт.

25 И вдруг, как бык рассвирепелый,
Свои мы подняли рога.
И песни Кёрнера^[2] запели —
И одолели мы врага!

Стихи ужасные звучали
30 В ушах тирана день и ночь.
Тамбурмажор и император
От них бежать пустились прочь.

Обоим грешникам — правдивой
Судьбой, урок был страшный дан:
35 Наполеон попался в руки
Жестокосердых англичан.

Его, на острове пустынном
Позорно мучили они;
И наконец уж рак в желудке
40 Пресёк страдальческие дни.

Тамбурмажор был точно также
Всех прежних почестей лишён.
Чтоб избежать голодной смерти —
У нас в отеле служит он.

45 Посуду моет, топит печи,
Таскает воду и дрова.
Кряхтит бедняга, и трясётся
Его седая голова.

Когда приятель Фриц порою —
50 Ко мне заходит — вечерком;
Никак не может удержаться,
Чтоб не сострить над стариком.

Не стыдно ль Фриц? Совсем не место
Здесь этим пошлым острота́м.
55 Величье падшее позорить
Нейдёт Германии сынам.

Тебе бы должно с уваженьем
Смотреть на эти седины́…
Старик быть может — твой родитель,
60 Хотя и с левой стороны.

 

Падение (Вырождение)

Неужель природа пала?
Наш порок привился к ней?
У животных, у растений
Вижу ложь как у людей.

5 Я невинности лилеи
Вовсе верить перестал;
Мотылёк непостоянный
Слишком часто к ней летал!

Подозрительна фиалка,
10 С скромным запахом своим.
Этот маленький цветочек —
Славы жаждою томим.

Нет уж искреннего чувства,
В громких песнях соловья.
15 В этом щёлканье и свисте —
Лишь рутину слышу я!

Скрылась правда. Верность тоже
Исчезает ей во след…
Вот и пёс — хвостом виляет,
20 А уж верности в нём нет!

 

Генрих

У высоких стен Каноссы
Ждет германский кесарь Генрих,
Босиком, во власянице...
Ночь, и дождь, и смертный холод!
Пер. Б. Томашевского **отрывок

 

И смех и песни! и солнца блеск!

(Жизненный путь)

И смех и песни! и солнца блеск!
Челнок наш лёгкий качают волны;
Я в нём с друзьями, веселья полный,
Плыву беспечно… Вдруг слышен треск.

5 И разлетелся в куски челнок —
Друзья пловцами плохими были,
Родные волны их поглотили,
Меня ж далеко умчал поток.

И вот сработал в чужой стране
10 Другой челнок я; но бьют сурово
Чужие волны в челнок мой новый;
Мой край далеко! как грустно мне!

Друзья иные теперь со мной!
И снова песни! Но воют бури,
15 И гаснут звёзды в ночной лазури…
Прости навеки мой край родной!

 

Новый госпиталь для сынов Израиля в Гамбурге

Вот госпиталь для бедняков евреев,
Которые больны, и трижды жалки
От трёх своих пороков постоянных —
Недугов, нищеты и юдаизма.

Из трёх пороков самое дурное —
Последнее наследственное зло их,
У нильских вод захваченная язва,
Больная их египетская вера.

Недуг неизлечимый! Не избавят
Их от него ни паровые ванны,
Ни средства хирургии, ни лекарства,
В больнице предлагаемые хворым.

Смирит ли время, вечная богиня,
Когда-нибудь их вековые муки,
Отцом, передаваемые сыну,
И будут ли счастливее их внуки?

Я этого не знаю. Но должны мы
Лишь прославлять то любящее сердце,
Готовое хоть временным бальзамом
Залечивать насколько можно раны.

Прекрасный человек! Приют построил
Он для больных, которым помогает
Искусство докторов (или могила!),
И обо всех удобствах их печётся.

Он делает что в силах, что возможно,
На склоне дней досуг свой посвящая
Страдающим и помощи просящим
И отдых находя в благодеяньях.

Щедра его рука, но изобильней
Порой из глаз его струились слёзы —
Прекраснейшие слёзы о великом,
Неизлечимом ввек недуге братьев.

Георгу Гервегу

Ты, Гервег, жаворонок словно,
Взлетаешь к солнцу в вышину.
Поёшь там звонко, без печали…
Но стужа зимняя прошла ли?
5 Неужли ты нашёл в Германии весну?

Ты, Гервег, жаворонок словно,
Вспорхнув, льёшь трели в облаках
И землю из виду теряешь…
Ах, лишь в одних твоих стихах
10 Есть та весна, что нам ты воспеваешь.

 

Певец Германии! Народу…

Певец Германии! Народу
Воспой германскую свободу,
Душою нашей овладей!
Как звуком марша боевого,
5 Сзывай для подвига благого —
Могучей песнею своей.

Не хнычь, как Вертер^[1], целью жизни
Шарлотту сделавший! В отчизне
Всё то, что колокол вмещал —
10 Провозгласи перед толпою,
И речь твоя пускай собою
Разит, сверкая, как кинжал!

Конец идиллии прекрасной!
Не будь цевницей^[2] сладкогласной,
15 Трубою будь в родном краю.
Греми, как гром, своею речью;
Будь грозной пушкой, будь картечью,
Труби, рази, круши в бою!

Круши, рази, как грозный мститель
10 Пока последний притеснитель
Ещё упорствует в борьбе.
Служи лишь в этом направленье, —
И отклик верный песнопенья
Во всех сердцах найдут себе.

 

Ребёнок - Перевод не найден

К немецкой свободе

О свобода! Ты больше не будешь
Босиком по болотам ходить:
Наконец получила ты право
И чулки, и сапожки носить.

5 И хорошую, тёплую шапку
Ты получишь от добрых людей,
Чтобы в зимние дни не могла ты
Как-нибудь отморозить ушей.

Напоят тебя даже, накормят, —
10 Пред тобой открывается мир…
Но смотри, чтоб на крайности только
Не подбил тебя хитрый сатир.

Уклоняйся от дерзкой отваги,
Не сбивайся с прямого пути
15 И всегда своего бургомистра
И всех высших начальников чти.

 

Подкидыш

С башкою формы тыквы неприличной,
Блондин с усами и седой косичкой,
С паучье-длинною, но крепкою рукою,
Огромным животом, короткою кишкою –
Уродец новорожденный, которого капрал
Вместо младенца, что у нас украл,
Подсунул в зыбку тайно утром рано;
Тот выродок, что был не без обмана
С любимою игрушкой деревянной
Заструган как-то старым содомитом –

Сожгите лучше или утопите,
Но лишь прошу, за монстра не сочтите!

 

Китайский император

Мой предок был ханжа, сухарь,

тихоня и законник,

а я – великий государь,

дел водочных поклонник.

 

Питье волшебное, друзья,

исполнит все желанья!

Глотну хоть каплю шнапса я –

и в царстве процветанье.

 

Цветет как вешний луг страна

без видимой причины.

Беременна моя жена

и я – почти мужчина.

 

Калеки наши наконец

все исцелились разом,

Конфуций – личный мой мудрец -

вернулся в ясный разум.

 

Солдатский хлеб ржаной муки

пирожным стал – о чудо!

В шелках шикарных бедняки

разгуливают всюду.

 

И инвалиды, что несут

мой паланкин неброский,

уже косичками трясут

с энергией подростков.

 

А вот и пагода встает

оплотом всем затеям.

Здесь дарят славу и почет

крестившимся евреям.

 

Дух революции исчез –

манчжурам слов не жалко:

"Не нужно конституций здесь!

Даешь народу палку!"

 

Что водка – яд, пошел твердить

мне лекарь неустанно.

Для блага государства пить

назло не перестану.

 

Еще, еще налейте мне!

Сие – Господня манна!

И счастлив мой народ вполне

и мне поет: "Осанна!"