ндогенные преступники. Главные их разновидности. Обитая характеристика. 10 страница

IX.

Импульсивные типы различных оттенков очень распростра­нены среди современных преступников. Так, например, из 250 бандитов, обследованных мною, я встретил их в 203 случаях, т.-е. более чем у 80%; не менее часто встречаются они среди воров, да и среди других преступников они наблюдаются в доброй половине случаев. Чем же вызывается такое широкое распространение этого типа? Причин этого много и они очень разнообразны. Я не имею возможности входить здесь в подробное их рассмотре­ние. Отмечу сжато только три фактора, по моему мнению, имею­щие особенно широкую сферу действия.

Прежде всего, алкоголизм, алкогольная наследственность, у многих усиливаемая личным алкоголизмом. Вглядитесь в био­графии этих преступников, и вы увидите, что почти все они — потомки алкоголиков. В лице массы современных импульсивных преступников мы имеем перед собой потомство ряда пропитанных алкоголем поколений. Это от своих предков-алкоголиков они унаследовали свою импульсивность, свою склонность действовать по импульсам, непосредственно возникающим из антиципации тех или иных приятных ощущений, не задерживая этих импуль­сов, решаясь на самые бурные реакции преступного характера по поводам иногда совершенно незначительным. И, вступая на преступный путь, они не думают о наказании и вообще, о будущем, живя лишь интересами текущего момента, руководясь тем, что предощущается ими как ближайшее последствие их поведения. Их преступная деятельность, так сказать, не течет в русле каких-либо общих целей их жизни и не составляет части работы, напра­вленной на достижение последних, а развивается в соответствии с голосом отдельных, наличных потребностей, чтобы дать им известное временное удовлетворение. И обыкновенно импуль­сивные преступники действуют спокойно, или если волнуются, то по эгоистическим соображениям, из страха, из сознания опас­ности своего положения и возможных тяжелых для них послед­ствий — побоев, смерти и др., и только иногда и некоторые — и вследствие глухого протеста некоторых добрых чувств.

Я подсчитал для 250 обследованных мною бандитов данные, касающиеся их алкоголизма и алкоголизма их предков, считая сильно пьющими напивающихся пьяными часто, в неделю раз и чаще и пьющих запоем. Вот цифры, которые я получил, причем надо помнить, что многие из этих данных относятся ко времени запрещения спиртных напитков, когда достать последние было трудно. Второй фактор, деятельно вырабатывающий импульсивные криминальные типы, это — отсутствие сколько-нибудь заботли­вого воспитания по разным причинам: вследствие сиротства, бед­ности семьи, нежелания родителей-алкоголиков заниматься своими детьми, их непонимания воспитательных задач и решения всех их одним средством — побоями. Эта заброшенность детей, беспризорность их в ее многообразных формах, — вот один из сильнейших факторов преступности и преступности импульсивной, прежде всего. Посмотрите биографии этих преступников, и факты этой беспризорности будут постоянно мелькать перед вами.

Третий фактор — война. Преступный тип всегда носит живой отпечаток той социальной среды, в которой он вырабатывается. Как скоро в социальной среде происходят какие-либо крупные изменения или даже катастрофы, это неизбежно отражается на чертах криминальных типов данной эпохи и на личном составе их носителей. В частности, тип современного бандита сложился, несомненно, под впечатлениями войны, в атмосфере которой мы так долго жили. Война оказала, несомненно, нравственно огрубляющее и притупляющее влияние на многих не только участво­вавших в ней, но и долго живших под впечатлением различных известий о военных событиях. Она приучила многих, особенно молодых и неустановившихся людей, быстро и без особых усилий решаться на открытое нападение на другого человека, менее ценить человеческую жизнь и личность, не смущаться применять физическую силу для того, чтобы добиться удовлетворения топ или иной своей потребности. Так, например, из 250 бандитов 135 были на фронте и участвовали в боях; 48 — были на военной службе, но в боях не участвовали, а находились в тыловых частях, на нестроевых должностях и т. п.; 67 — не служили на военной службе, многие из них — по молодости лет. Любопытно сопоста­вить эти числа с числом бандитов с самостоятельной актив­ностью, т.-е. вступивших на бандитское поприще самостоятельно, не в силу чьих-либо уговоров, и выполнявших какую-либо актив­ную роль; таких оказалось 152. Эти люди выполняли по своей инициативе активные роли во время нападения: угрожали, связы­вали, сторожили связанных, наносили побои, раны, убивали и т.п.

Из них 100 человек относились с полным равнодушием к вопросу о применении насилия, к виду крови, ран и трупов. Из них 33 заявили, что сами заметили, что вполне привыкли ко всем этим зрелищам, — прежде для них неприятным, — на войне. У 82 бандитов были заметны нерасположение к насилию и тяже­лые впечатления, производимые на них видом крови и ран. 24 бан­дита никогда не видели ран и крови, кроме небольших кровоте­чений при порезе собственных пальцев. Относительно 38 точных сведений по данному вопросу не получено. У шести была резко выражена любовь к насилию при равнодушии к ею последствиям.

В качестве дальнейших факторов, действующих в том же направлении, могу указать на несовершенство пенитенциарных учреждений, побывав в которых, экзогенные преступники выходят с сильным предрасположением к импульсивной преступной деятельности, и на расшатанность нравственных воззрений совре­менного общества.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

моциональные преступники.

Под эмоцией я разумею душевное движение, характеризую­щееся тем, что известное чувство выделяется в сознании и напра­вляет ход психических процессов, затрудняя появление враждебных ему представлений и чувств и облегчая, наоборот, проникновение в фиксационную точку сознания тех, которые способны его под­держать. Это душевное движение может сопровождаться более или менее сильным волнением, и тогда оно представляет собою аффект, который, в зависимости от силы своего напряжения и влияния на ход психических процессов, может быть физио­логическим или патологическим. Патологический аффект, совер­шенно лишая человека возможности выбора, способности про­извольных движений для достижения известных целей, делает его невменяемым. Состояние патологического аффекта пред­ставляет собою душевное волнение крайней и болезненной напря­женности с сильным влиянием на сосудодвигательную нерв­ную систему, благодаря которому возникают параличи, спазмы, неправильные расширения сосудов, и внезапно изменяется распре­деление крови и кровяное давление в мозгу. По форме своего про­явления патологические аффекты могут быть различны: они могут носить характер неистовства, отупения, ужаса и т. д. Физиологи­ческий аффект, затрудняя понимание окружающего, наблюдение за собой и руководство своими действиями, не лишает, однако, чело­века, при известном усилии над собой, возможности обдумывания, взвешивания, выбора. Далее, эмоция может и не сопровождаться заметным волнением, а протекать сравнительно спокойно, про­являясь как некоторое напряжение известного чувства и сосредо­точение около него психических процессов, не сопровождаемое таким влиянием на ход органических процессов, при котором о человеке говорят, что он волнуется. К эмоциональным пре­ступникам я отношу тех, которые совершили преступление главным образом ради удовлетворения определенного чувства, у которых известные чувства достигают такой напряженности, что из комплексов, в состав которых они входят, родятся сильные импульсы к определенному преступлению, не находящие у этих лиц достаточной задержки. Возникшее у подобного субъекта чувство требует удовлетворения с такой силой или настойчи­востью, что он чрезвычайно живо антиципирует приятность удовлетворения этого чувства и подчиняется сильному импульсу к поступку, обещающему доставить это удовлетворение.

Среди эмоциональных преступников можно различать сле­дующие главные разновидности:

1) альтруистов, т.е. действующих ради удовлетворения известного альтруистического чувства, побуждающего служить другим людям и находящего свое удовлетворение в доставлении им чего-либо приятного, например, ради любви, дружбы;

2) антиальтруистов, т.е. действующих ради удовлетворения известного антиальтруистического чувства, например, злобы, мести, ревности, вообще чувства, побуждающего вредить другим и в причинении этого вреда находящего свое удовлетворение.

В пределах каждого из двух указанных типов преступники могут быть разбиты на видовые типы, смотря по роду чувств, являющихся у них главными руководителями их преступной деятельности: злобно-раздражительные, ревнивцы, завистники и т. д., и, кроме того, в пределах каждого видового типа, на две разновидности:

а) действовавших в состоянии более или менее сильного душевного волнения, по взрыву, так сказать, известного чувства; их можно назвать аффективными, и

б) действовавших рассчитано, с большею или меньшею обдуманностью ради удовлетворения известного чувства; их можно назвать обдуманно-эмоциональными.

Первые действуют в «порыве» известного чувства, необдуманно и иногда искренно и горько раскаиваются после в том, что они сгоряча сделали. Вторые действуют если и в аффекте, то не силь­ном, с расчетом, ставя иногда предварительные условия для того или иного образа действий, выжидают подходящих условий, а при отсутствии таковых откладывают свой поступок и т. д. У них антиальтруистическое чувство не вспыхивает сразу бурным аффек­том, а обыкновенно нарастает постепенно, но, достигнув извест­ного напряжения, долго держится на этом уровне, не вызывая видимого волнения. Часто они действуют с большим спокой­ствием, отчетливо помнят каждый свой шаг, не теряются, встречая какое-либо препятствие, и с большим хладнокровием потом скрывают следы преступления. При сильном напряже­нии чувства они сохраняют ясность и отчетливость мышления. Не чувство захватывает их, а как будто они отдаются во власть известного чувства, потому что им приятны его проявления. Ни особой торопливости, ни излишних, ненужных для их цели действий у них не бывает или бывает, во всяком случае, гораздо меньше, чем у других носителей эмоционального типа. Вся их деятельность, во время самого совершения преступления и сокры­тия его следов, носит характер обдуманности, расчетливости, необычной в подобных случаях осмотрительности. Есть и случаи, в которых хотя и имеет место аффект, но он бывает, не силен, так что субъект сохраняет способность взвешивать и обсуждать. Вот несколько примеров, иллюстрирующих различные оттенки состояния эмоциональных преступников.

Так, например, Иван Харитонович Г., 35 лет, русский, из кре­стьян Тамбовской губернии, 18 июля 1923 года, из мести, причи­нил тяжкое телесное повреждение девушке 16 лет Н., потерявшей зрение на оба глаза оттого, что он плеснул ей из стакана купо­росным маслом в лицо, при чем сделал это по следующему поводу и следующим образом. Человек недалекий и злобный, но очень много о себе думающий и самолюбивый, большой авантюрист, побывавший в Америке и кое-чему там научившийся, мелочный и упрямо-принципиальный, — «до женщин не падкий», он послед­нее время торговал с лотка бритвами и гребнями у Иверских ворот и там познакомился с Н., торговавшей здесь, же бутербро­дами. Он стал за ней ухаживать, провожал ее после торговли домой, покупал ей цветы, фрукты, духи и т. д. Он объяснил ей, что он до женщин не падок, что он рад, что кажется ей «не по­верхностным», что он предлагает ей вступить с ним в брак и «имеет с ней дело как с человеком, которому много доверяется, но с которого многое и требуется», что она прежде, чем дать ему слово, должна серьезно подумать и т. д. Говорил, по-видимому, долго и довольно витиевато. Некоторое время на его ухажива­ния принимала и согласилась стать его невестой. Вдруг как-то она заявила ему, что он ей надоел, и что надо бросить «волынку тянуть». «Я, — говорит он, — не выражаюсь такими словами». Дома ему пришло в голову, что он оскорблен, что так порвать с ним она не имела права, что должна была «мотивировать» свой отказ, и если она ошиблась в нем, то — извиниться перед ним и вернуть ему истраченные им на нее деньги. В этом духе он составил письмо, в котором заявил ей, что она должна отдать ему истраченные на нее деньги, точный счет которых он предста­вил, или, по крайней мере, извиниться перед ним. Придя утром на место торговли, он подошел к ней и молча подал письмо. Она спросила, что в письме написано? Он ответил: «возьмите и про­чтите». Она отказалась принять. Тогда он на словах изложил ей содержание письма; она отказалась и деньги вернуть, и изви­ниться: «вот еще извиняться, что за хулиганство, подите вон, у нас говорят одно, а делают другое». Он ей говорил, что она «из принципа» должна или вернуть деньги или извиниться, но она в ответ обозвала его «хамом». На его слова: «потом узнаешь, хамство или нет» она ответила: «убирайся к черту». Ушел и стал читать газету. «У меня, — говорит он, — сложилась перспектива жизни, а она меня обманула». «Хотя она и училась в гимназии, но нравственного достоинства не имеет; если бы я знал, то не давал бы и не брал бы слова». Раньше он никогда не влюблялся и от женщин по возможности «воздерживался». В этой девушке он «полюбил человека». Разговоры с ней у него всегда были «на экономические темы». Он ей доверял более, чем кому-либо, а «она парализовала так его жизнь». У него явилась мысль о мести уже утром. «У меня ум,— говорит он, —быстро рабо­тает и не каюсь». «Раз решил, значит исполняю». «Оскорбление оскорблению рознь». «Я человек предупредительный, зря не пользуюсь слабой стороной человека». «Я имел с ней дело как с человеком, которому доверял свое я». «Я отдал ей лучшее место (для торговли), которое она изгадила как отхожее место». «Теперь ничего против нее не имею, так как она получила свое». «Я себя не признаю преступником». «Если нравственно паду, то сделаю преступление, а пока преступления не сделал». «Она сде­лала из меня тряпку, а я показал, что я человек, а ее сделал тряпкой». И он рекомендует себя при этом как человека «с твердым характером». Проходя утром по Трубному рынку, он увидел, что продают купоросное масло, и чувство мести нашло у него себе подходящую форму выражения; он подумал: «в той же мере отомщу, как и она мне». «Всякая измена есть величайшее преступление». «На фронте за измену к смерти приговаривают». «У нее с самого начала зародыши коварства были», она была «центростремительна», а он — «центробежен». «Нравственно» себя не считает виновным. «По мере сил, — говорит он, — накажу, кого следует». Он считал преступлением предложить ей, как девушке, куда-нибудь пойти, а она оказалась «кусок гадости». «Я душу свою так тонко знаю, — говорит он, — как никто», она является «на 100% виновницей», а он терпит «наказание за нака­зание». 18 июля, купив масло, он явился на обычное место тор­говли, подошел вплотную к Н. и плеснул в нее купоросом, за, что и был приговорен к лишению свободы на 8 лет. Главными движу­щими силами его преступления были его мстительность и злоб­ность, подкрепленные резонерством. Интересно отметить, для характеристики Г., что в 1914 г., когда началась война, он решил, что нравственно обязан вернуться на родину, вернулся, поступил добровольцем в армию, попал на германский фронт, участвовал в боях, был ранен и попал в плен; из Германии пробрался в Англию, откуда на пароходе второй раз поехал в Америку за снарядами. Другая черта его: желание учиться, он почти безгра­мотным попал в первый раз в Америку и многому там выучился; затем он был 1/2 года студентом иркутского рабочего факуль­тета. Он много читает и любит чтение.

Обдуманно, без особой спешности осуществил свой акт мести и другой юный преступник — Самуил Ц., 25 лет, еврей, который с 1918 года был на военной службе, в последнее время — коман­диром эскадрона. Он задумал жениться на одной еврейской девушке, которая жила в другой квартире того же дома и кото­рую он очень полюбил. Мать его была против этого брака и постоянно ссорилась с семьей невесты, упрекала ее родителей, что они «заловили» молодого человека, а про своего сына им говорила, что он — неряха, легкомысленный, никого долго любить не может и с их дочерью долго жить не будет и т. д. Она стара­лась действовать на сына и иным образом: не стирала и не чинила ему белье, отказывалась готовить ему обед, не хотела выдавать ему оставшийся после смерти отца в 1922 году зеркальный шкаф и продала отцовское пальто, а сын считал, что эти вещи должны пойти ему, и имел в виду после свадьбы взять их себе. На этой почве между сыном и матерью были постоянные нелады, которые и привели ночью 20 февраля 1923 года к роковой развязке. Дело происходило в Симферополе. 19 февраля Самуил утром не стал дома пить чай, а ушел к невесте и оттуда на службу. Вернувшись со службы, он узнал, что мать ворвалась с самоварными щипцами в квартиру невесты, ударила ее мать и схватила за волосы невесту. Родители невесты очень упрекали его, что он не имеет характера и не может укротить своей матери. Весь вечер Самуил пробыл у невесты и ушел от нее в 11 часов с намерением убить мать, задушить ее, как только она откроет ему дверь. Однако, когда она открыла дверь, он не выполнил этого намерения и пошел к себе спать. Не спалось, припоминались все обиды, нанесенные ему матерью, он злился, временами плакал. У него окончательно созрел план убить мать, и он тщательно продумал его в течение нескольких часов. В четвертом часу утра он встал, прокрался в комнату матери, снял ключ от сарая, пошел в сарай, взял там одну из досок, аршина в 2 длиною, вернулся в комнату матери, стал у изголовья и несколько раз ударил ее доской по голове. От стонов матери проснулся спавший в соседней комнате брат, бросился было в комнату матери, но убийца его не пропустил, сказав: «маме плохо, беги за доктором». Послав брата за докто­ром, Ц. хотел симулировать бандитский налет на их квартиру: сорвал крючок с наружной двери, выходящей во двор, открыл окно, молотком и стамеской взломал зеркальный шкаф и разбро­сал вещи, положил, между прочим, коробочку с небольшим коли­чеством золота, как будто бандиты уронили ее, и т. д. Окончив эти приготовления, он выскочил на улицу с криком: «у нас налет, маму убили» и т. д., и стал будить соседей, которые вызвали карету скорой помощи. Потерпевшая, не придя в сознание, скончалась. За это Самуил Ц. приговорен к 8 годам заключения со строгой изоляцией.

Знакомясь с его личностью, мы узнаем, что отец его сильно пил, был очень раздражителен, постоянно ссорился с женой, изредка ее бил. Мать Самуила также была очень раздражи­тельна. Семья жила вообще не дружно, отношения с отцом у Самуила были хорошие, а с матерью, с братом и сестрой — дурные. Мать он давно ненавидит. Любил он в своей жизни лишь одну свою невесту. О детстве, в виду тяжелой домашней атмо­сферы, вспоминает с неприятным чувством. С удовольствием вспоминает о фронте и разных эпизодах войны; в боях он бывал много раз, раз был ранен осколком шрапнели в ногу и контужен в правую щеку. Недурное впечатление у него сохранилось о гимназических годах. Он кончил гимназию и дошел до II курса университета. Материальной нужды не испытывал, до 19 лет жил у родителей, у которых всегда были достаточные средства. Он очень зол, раздражителен, вспыльчив и мстителен. В содеян­ном раскаивается: какая она ни была, все-таки мать, и он не дол­жен был так поступать. Кроме того, он жалеет, что лишил брата и сестру хозяйки. Центральным признаком его является способность предаваться долгим порывам злобы, часами обдумы­вать план выражения мести в насильственных формах даже по отношению к матери, от которой, в крайнем случае, он мог просто уехать, пожертвовав зеркальным шкафом и некоторыми мелкими удобствами жизни.

Еще пример. Василий Федорович Б., 19 лет, русский, внебрач­ный сын кухарки и одного портного, также человек злой, вспыль­чивый и раздражительный. Будучи командиром бронепоезда, на одной станции познакомился с одной телеграфисткой, сошелся с ней, привез ее в Москву к матери. По дороге, в Харькове, у него вышел скандал: они жили месяца 2 в одной гостинице, продавая вещи. Один сосед по номеру стал ухаживать за подругой Василия Федо­ровича, в результате чего, после крупного разговора, Василий Федорович выхватил наган и чуть было не убил своего соперника, но их разняли. В Москве у него быстро обнаружился недостаток средств, что отразилось на его отношениях с его возлюбленной. Той хотелось иметь ботинки, денег не было, он решил совершить карманную кражу и в трамвае залез в карман к одному американцу, который схватил его за руку. В результате 8 месяцев кон­центрационного лагеря. Приходя к нему на свидание в лагерь, мать его сообщила, что у его любовницы вдруг оказался двоюродный брат, командир полка Ш., и что она ушла к нему, почему и не при­ходит к Василию на свидание. Узнав об этом, он загрустил, решил, во что бы то ни стало, видеть ее, бежал с одним матросом из лагеря, узнал, что его возлюбленная поступила на службу в один магазин, пошел к ней туда, убедил ее вернуться к нему, помирился с ней по возвращении домой и лег спать. В час ночи послышался сильный стук и ворвался с несколькими военными командир Ш., обругал Василия Федоровича вором и стервецом и настоял, чтобы молодая женщина вернулась. Та согласилась, оделась, оставила своего прежнего любовника одного в постели и ушла со вторым обожателем. Что же делал в данный момент Василий Федорович? Он лежал, отвернувшись к стене, все время молчал, «был как зачумленный». Всю ночь он не спал. Утром встал, взял сапожный ножик и пошел дожидаться ее по дороге от квартиры командира полка к месту службы, но ее не встретил и тогда пошел бродить, зашел на земляной вал к точильщику, наточил у него нож, вернулся домой, пообедал, поспал и ушел опять, стал ожидать ее возвращения со службы. Часов около 7 вечера она вышла под руку со своим любовником. Василий шел за ними и следил. На углу Воздвиженки они расстались. Тогда Василий подошел к ней и стал объясняться; они прошли несколько улиц и переулков. Сначала он старался завести ее на набереж­ную Москвы-реки и там зарезать, но она туда не пошла. Под конец они оказались на Арбате. У одного дома она, желая опра­виться, вошла в ворота, сказав ему: «подожди меня здесь». Он бросился следом за ней, вонзил ей нож в спину, а затем нанес еще несколько легких ран, между прочим, отрезал часть носа. Она закричала, упала, он тут же был арестован. Это было 9 февраля 1922 года. Потерпевшая осталась жива. Анализируя этот случай, мы видим, что виновный сдерживает свои порывы, когда ему слишком рискованно их проявлять, часами гуляет со своей жертвой и беседует, выбирает то один план, то другой и т. д., словом, дей­ствует обдуманно, рассчитано, и у него ясно выражена склонность рассчитано совершать насильственные действия по злобе и мести, к которым примешалось уязвленное самолюбие. Он не мот при­мириться с мыслью, что он брошен и ему предпочтен другой. Он — человек неглупый, но малоразвит и легкомыслен. Окончил 3 класса городского училища. Интересуется лишь политическими вопросами. В момент преступления был совершенно трезв, но вообще пьет и иногда бывает пьян. Отец его также пил.

В порыве злобной раздражительности, истязал свою дочь Михаил Семенович С., 44 лет, русский, из крестьян Смоленской губернии, сильный, алкоголик, пьет с 10 лет, подвыпивши, любит говорить про что-нибудь хорошее и добреет. Очень раздражителен, зол, мстителен и скуп. Нередко колачивал и жену, и детей. Отец и мать его также были очень раздражительны. Отец часто и сильно пил. Михаил кончил трехклассную сельскую школу, учился недурно, только математика трудно давалась. Читал мало, — некогда. Про­читанное очень быстро забывает. Знает несколько ремесел: рабо­тал в качестве прядильщика, знает слесарное и столярное дело. В 1921 году ему отвели 8 десятин земли, и он решил перебраться с семьей в деревню; построил себе там избу, а вторую избу, необ­ходимую ему в виду многочисленности его семейства, — 8 чело­век детей, — достроить не смог, капитала не хватило. В деревне у него есть лошадь и корова, но многое еще завести надо. Его жена — он женат с 1899 года — с дочками торговали горячим чаем на Сухаревке и недурно зарабатывали, нередко вся семья кор­милась от этого заработка. Дети его — «все великолепные, умные и хорошего поведения». Старшая дочь его—Екатерина—«умница, хорошо училась и собой красавица», только на свое несчастье она в 1923 г. познакомилась с сыном бывшего торговца Е., который также торговал на рынке. Про этого молодого человека Михаил Семенович отзывается очень неодобрительно: «по глазам видно, что разбойник». Но Кате он понравился, и она с ним сошлась, а Михаил Семенович приискал ей хорошего жениха — еврея фабриканта, который сразу сделал много подарков Кате. Но Е. как-то встретил и избил этого жениха, после чего тот куда-то уехал. Отец запрещал Кате видеться с Е., но она не слу­шалась. К тому же, благодаря Е., пристрастилась к кокаину, «чуть всех детей не стравила кокаином», и стала потаскивать на кокаин деньги из выручки, за что все в семье были на нее очень злы. Она объявила, что выйдет замуж за Е., и ушла к нему, но через неделю вернулась, потому что тот ее выгнал и требовал 500 р. приданого. В роковой день, в ночь с 28 на 29 апреля 1924 г. часа в 2, Катя прибежала от Е. избитая им, и на вопрос отца, пойдет ли она к нему опять, ответила, что пойдет. Тогда он взял ремень и стегал ее ремнем, так ударил раз 20, а затем взял раскаленные на примусе толстые щипцы для завивки волос и причинил ей ими ряд ожогов бедер и влагалища, в результате чего потерпевшая получила тяжкую болезнь. В истязании ему помогал сын Нико­лай, 18 лет, который, во время причинения ожогов, покрывал одеялом голову сестры, чтобы ее крики не были слышны соседям. Продолжительность истязания точно установить не удалось, но, по всем признакам, оно продолжалось долго. Михаил С. был немного перед этим выпивши и сильно бранил дочь. Он присужден к 2 годам лишения свободы, а Николай — к году. Михаил С. нахо­дит свое наказание слишком суровым: как отец, он мог наказать дочь, хотя ей уже 20 лет, а если он превзошел несколько границу своей власти, то следовало бы назначить ему месяцев 3 — 6 и то условно. Следует добавить, что обычное настроение его — угрю­мое. Часто у него бывает сильная дрожь. По временам он испы­тывает какую-то беспричинную злобу, ни против кого в отдель­ности, а так вообще. Часто он склонен плакать. Многолетний алкоголизм ведет его по пути все большего психического вырождения.

В последнем примере мы имеем дело с эмоциональным пре­ступником аффективного типа, но аффект его не мог бы помешать ему понять всю возмутительность его истязаний, если бы у него не было нелепого представления о его отцовской власти, откры­вавшего свободный выход его злобе.

Другой интересный случай учиненного в аффекте преступле­ния произошел в прошлом году в Москве. 22 марта 1924 г. Леонтина Августовна Ш., 34 лет, немка по отцу и полька по матери, убила свою соседку по квартире Лебедеву, а затем сва­рила ее с каустической содой, с целью сокрытия своего преступле­ния. Это — первое ее преступление, раньше она не судилась. Крайнее самолюбие, кичливая гордость своим целомудрием и несомненная большая злобность, — вот три черты ее характера, сыгравшие в этом деле большую роль. Дело было так. В роко­вой день 22 марта Лебедева, женщина с истерическим характером, исполнявшая в квартире роль ответственного съемщика, затеяла свою обычную перебранку, через стенку, с Леонтиной Ш., своей соседкой по комнате. Началось с неприятного, но, казалось бы, ничтожного спора из-за картошки, которую III., вопреки рас­четам Лебедевой, для нее не сварила, а затем слово-за-слово и пошло. Во время перебранки III. назвала Лебедеву «Сидоровой козой». Надо заметить, что девичья фамилия Лебедевой была Сидорова и под этой фамилией она имела какое-то уголовное прошлое, которое тщательно скрывала. Об этом Ш. узнала почти перед самым убийством и эпитет «Сидорова коза» фигури­ровал в их перебранке впервые. Лебедевой этот эпитет пока­зался очень обидным. Она влетела в комнату Ш. с коротким железным прутом, которым пользовалась в квартире как кочер­гой, с криком: «я тебе покажу, какая я Сидорова коза!». Вскоре за этим она ударила Ш. кочергой по рукам. Придя в состояние сильного злобного раздражения и от перебранки, и от удара, Ш. схватила топор, которым незадолго до того щипала лучину, и со словами: «я тебе тоже покажу!» — ударила им Лебедеву по голове. «И показала», — добавляет Ш. с улыбкой. Надо заметить, что во время самого акта убийства каждой из женщин были произнесены еще какие-то фразы, восстановить которые невозможно. Когда Лебедева влетела с угрозой: «я тебе покажу, какая я Сидорова коза», последовала некоторая пауза, во время которой Ш. произнесла: «а ну-ка, показывай». За этим последовал удар кочергой и ответный удар топором. Лебедева сразу упала на постель, на подушку, лицом вниз. Ш. подошла к ней, попробовала пульс, осмотрела труп, убедилась, что Лебе­дева не «симулирует», и прикрыла труп шубой. Произошло это вечером в седьмом часу, когда в квартире не было никого, кроме сожительницы Лебедевой но комнате Анны Б. Привлеченная шумом ссоры Анна Б. вошла в комнату Ш. и между ними произо­шел приблизительно такой разговор.

Ш. Нюра, я Полю ударила. Пускай полежит. Дай мне ее пальто.

Б. Ты убила Полю?

Ш. Да, убила.

Б. (уходя). Это дело — не мое. Ты убила, ты сама и разделывайся, пальто я тебе не дам.

Ш. (топнув сильно ногой). Давай, не то и тебе, то же будет, — стукну!

При этом, по слова и Б., III. Была бледна и 'Говорила зловещим полушепотом, с трудом сдерживая злобу. В результате испуганная Б. отдала пальто Лебедевой, которое было, затем, спрятано у III. под кроватью, чтобы можно было впоследствии всем сказать, что Лебедева ушла. И Ш., и Б. обе потом говорили всем, что Лебедева куда-то ушла и не возвращалась. III. строго потребовала от Анны Б., чтобы та молчала убийца Лебедевой - Ш. и никому не рассказывала о происшедшем. Из страха Анна не рассказала даже пришедшему вечером мужу, хотя ей очень хотелось это сделать. Вечер в квартире прошел обыкновенно; к Анне Б. вернулся ее муж и они мирно пили чай, а потом улеглись спать. Анна жалеет Лебедеву и ко всему этому делу относится с неподдельным ужасом. Ей непонятно, как могла Ш. учинить такое преступление. Она очень боится покойников. Очень неприятен ей и вид крови. Мучила ее также мысль, что за все это будет. По всем этим причинам она после преступления не спала почти всю ночь и вообще сильно «нервничала». Ш. она говорила: «оставь меня, ты убила, Ты и разделывайся, как знаешь, не мое это дело». Но та настаивала очень резко и с угрозами. Анна очень боялась Ш. и потому подчинилась ей. Надо заметить, что Ш. для женщины большого роста и очень сильна, гораздо сильнее Анны, так что у последней было основание бояться. Ш. откровенно говорит, что в то время она была сильно раздражена и, если бы Анна ей не подчинилась,