Ввиду ценности справочного материала «История писания» печатается с очень незначительными сокращениями. Описание рукописей не приводится.

3 мая 1886 г. Л.Н. Толстой познакомился с приехавшей в Ясную Поляну Анной Константиновной Дитерихс, будущей женой В.Г.Черткова, сотрудницей «Посредника» и ближайшей виновницей создания книги Толстого «О жизни».

Летом того же 1886 г. Лев Николаевич возил сено для бедной вдовы и, ударившись ногой о телегу, долго после страдал от этого ушиба, получил рожистое воспаление и другие осложнения. Ему долго пришлось лежать (Воспоминания С.А. Толстой, ТЕ, 1912 г.). Произошло это около 4 августа, потому что С.А. Толстая в письме к А.Л. Фету от 15 августа 1886 г. писала: «Сижу теперь 11-й день у постели Льва Николаевича. Он нас ужасно напугал. Началось с жара в 40 градусов, рвоты и боли в ноге. Жар все время не проходит; на ноге язва, нарыв и рожа. Он страшно страдает, исхудал и ослаб».

Болезнь была настолько серьезная, что Толстой думал о смерти. В письме к А.А. Толстой (точно не датированном) он пишет: «О ноге там говорят, что воспаление накостницы и рожа и т.п., но я знаю очень хорошо, что главное в том, что я "помираю от ноги", как говорят мужики, т.е., нахожусь в положении немного более близком к смерти, чем обыкновенно, и именно от ноги, которая указывает на себя болью. И это положение, как и вы прекрасно говорите, — чувствовать себя в руке Божией — очень хорошее, и мне всегда желается в нем быть и теперь не желается из него выходить». Письмо дальше высказывает ряд мыслей о смерти и жизни, темы, которые очень значительно захватывают внимание Толстого, как он сам несколько позже признается в ответе на письмо А.К. Дитерихс. Последняя именно в период этой болезни — 12 сентября 1886 года из Петербурга написала, а 16 сентября послала Толстому длинное письмо, в котором, извинившись за беспокойство, сообщала Толстому свои тревоги за его здоровье. «Я знаю, — писала она, — что это маловерие и что не следует бояться за вас, когда вы сами так спокойно и здраво относитесь к явлению смерти. Вспоминаю ваше письмо и Фейнермана письмо к О. Озмидовой о смерти и вечности и помню, что они произвели на меня должное впечатление, они совпали с моим настроением. Именно тогда я много думала о смерти и старалась выработать в себе полное примирение с возможностью умереть каждый день, каждый час...

Вот и это время я неспокойна, мне тяжело, невольно тяжело, что я все мучаюсь, думая о вашей болезни. В такие минуты я чувствую, что почва уплывает из-под ног и что вопросы, цепляясь один за другой, наполняют мою слабую голову и затуманивают ее. — Зачем смерть, когда такие люди так нужны? Что мне докажет целесообразность этого? Куда девать это чувство, вносящее разлад в мои мысли, как победить его, согласовать с разумом, сделать его законным, и действительно ли оно законно? Вопросы эти теснятся в моей голове и, сознаюсь, дорогой Лев Николаевич, что чувство не мирится с теми ответами, которые изобретает мой рассудок. Я не могу знать, конечно, что нужней, т.е. лучше будет способствовать распространению учения Истины, ваша ли возможно долгая жизнь или скорая смерть? Но я знаю ведь, что вы, произведший глубокую волну в жизни духа всего человечества, вы бессмертны (если не вы лично, то — то, что в вас таково). Казалось бы, что, сознавая все это, горевать и оплакивать таких людей тем более грешно и малодушно, это значило бы считать всю работу вашу бесплодной. А тем не менее бывают минуты, когда скорбь и боль сильней всего, и тогда я чувствую только одно, что помимо всего того, что вечно в вас, вы лично нужны и дороги нам, потому что вы — Лев Николаевич, и никто другой не может быть им...» Далее А.К.Дитерихс писала о смирении, самоотречении, браке и семье.

Толстой начал свой ответ на это письмо в самом начале октября 1886 г. В письме к В.Г.Черткову от 4 октября 1886 г. Толстой сообщает: «...От А. К-ны давно получил длинное хорошее письмо и вместо того, чтобы коротко ответить, начал по пунктам на все ее мысли. А так как одна из мыслей была о жизни и смерти, то, о чем я так много заново думал, то и начал об этом и до сих пор все пишу, т.е. думаю, записываю. Напишите ей, чтобы она на меня не обижалась. Впрочем я это передал ей с Бирюковым»^* <...>

^* По-видимому, о начале новой философской работы Толстой сообщил в октябре и Н.Н.Страхову, потому что последний замечает в письме от 2 ноября 1886 г.: «Какая радость, что у вас является новая работа! Художество, самая свободная и самая глубокая форма, в которой мы можем выражать свою душу, находится вполне в Вашей власти. — Но Вы, теперь, если будете писать, дадите нам христианское художество...» В письме от 11 декабря 1886 г.: «Вот бесценный Лев Николаевич, немножко моей метафизики, и она сходится с Вашею в мысли о господствующем значении сознания. И я думаю, что сознание есть высшая сила мира».

Письмо однако не было окончено. Толстого отвлекла художественная работа. 20 октября он начал «Власть тьмы», которую закончил в ноябре. Черновые же листки начатого ответа, вероятно, по просьбе А.К. Дитерихс, узнавшей от П.И.Бирюкова об их существовании, были к ней пересланы, а может быть были переданы даже самим Толстым Анне Константиновне. Она в своих воспоминаниях, рассказывая о пребывании в Москве у Толстого зимой 1886 года, сообщает:

«Я сижу около большого стола у окна и занимаюсь чем-то. Входит Лев Николаевич с листками тетрадки в руках:

— А мужа вашего нет?.. А я вот принес ему мои черновички, — он хорошо в них разбирается...

И он кладет листки на стол, около меня.

— Это все то же, — отвечает он на мой вопрос, — о чем мы с ним начали переписываться... Да, вот я — уже простите — кажется, так и не отослал к вам этого письма...

И он садится тут же у стола. Я что-то говорю о том, как бы хотелось поскорей прочесть его статью «О жизни» целиком...

— Ну, да конечно, прочтете... Все надеюсь, что авось, разрешат хоть эту книгу...

Не могу вспомнить и передать в точности, что именно говорил Лев Николаевич на тему «о жизни и смерти», — это слишком серьезная тема, которую не решаюсь передать «своими словами», а точно не запомнила (А.К.Черткова — «Из воспоминаний о Л.Н. Толстом»).

В воспоминаниях А.К.Чертковой есть неточность: о «книге» «О жизни и смерти» Толстой зимой 1886 г. еще не думал. Но приведенная сценка показывает, что со своим ответом на письмо АК.Чертковой Толстой познакомил ее, по-видимому, сам. Во всяком случае в ноябре 1886 года черновые листы

«О жизни и смерти» были уже у Чертковых в Воронежской губернии. Об этом можно заключить по фразе в письме В.Г.Черткова к Толстому из Россоши Воронежской губ. от 9 ноября 1886 г.: «Вообще, если за последнее время я лично не получал писем от вас, то зато пришлось вынести много радости и пользы из некоторых ваших писем к другим людям. Напр. к Гале (черновые листки о жизни и смерти)»... (т. 85 наст, изд., стр.412). Галей В.Г.Чертков называет ставшую осенью 1886 г. его женой А.К. Дитерихс.

Анна Константиновна переписала присланные к ней черновые листки и оставила у себя одну копию.

В то же время очевидно у Чертковых с мьгслями Толстого о жизни и смерти познакомился редактор «Русского богатства» Л.Е.Оболенский, который в письме к Льву Николаевичу от 6 ноября 1886 года, посылая Толстому выдержку из его ответа А.К. Чертковой, писал: «Посылаю вам выписку из одного вашего частного письма, которое бы мне было желательно распространить путем помещения в "Русском богатстве". А быть может захотите сделать какие-либо изменения и добавления. В этом отрывке удивительно хорошо формулировано, как неизбежное условие жизни, поглощение личной жизни служением жизни общей». Толстой отвечал Оболенскому 14—15 ноября: «Спасибо за присылку выписки, дорогой Леонид Егорович. В таком виде неконченной она невозможна. Постараюсь закончить и тогда пришлю вам». 14-го же ноября в письме к В.Г.Черткову Толстой пишет: «Нынче получил от Оболенского письмо с выпиской из письма к вам о смерти и жизни. Хорошо бы докончить, сказать, что думаю. Спасибо, что прислал». <...>

Может быть, смерть матери СА.Толстой в Крыму 11 ноября (С.А. Толстая ездила в Крым и должна была, вернувшись, рассказывать об этой смерти, происшедшей на ее глазах) не прошла также мимо внимания Толстого. Во всяком случае, как показывает с одной стороны дата ответа Оболенскому (14 ноября) и с другой стороны дата штемпеля на рукописи № 6 (12 декабря) несомненно, что на конец ноября и начало декабря 1886 г. падает полная переработка первого чернового варианта и превращение его во второй вариант будущей книги «О жизни». Этот второй вариант послужил отправной точкой для первой редакции книги. <...>

Вероятно, о втором варианте речь идет в письме из Москвы к В.Г.Черткову от 18 декабря 1886 г., где Толстой сообщает: «Еще последнее время урывками писал продолжение и уяснение письма к А[нне] К[онстантиновне] (знаете?)».

Этот второй вариант статьи Толстой снова посылает Чертковым, потому что В.Г.Чертков из Петербурга в письме от 2 января 1887 года пишет: «...Вашу статью о жизни и смерти мы внимательно переписываем и надеемся на этих днях вам выслать...» 15 января 1887 г. он же сообщает Толстому: «...Листки о жизни и смерти будут вам высланы, надеюсь, завтра."..» 21 янв.

1887 г. Толстой отвечает Черткову, что «... ценную посылку с рукописями до сих пор не получал, а жду их очень». Но 23-го уже января Лев Николаевич ему же из Москвы пишет, имея в виду рукописи «О жизни»: «...За переписку моей метафизической чепухи (я пробежал ее) очень, очень благодарен...» В.Г.Чертков из Петербурга 24 января отвечает Толстому: «... Меня беспокоит то, что вы не получили еще посланных мною заказных посылок. Я послал вам три. Сначала те рукописи, о которых говорил в письме, и при них переписанные листки "О жизни и смерти"... Если будете продолжать "О жизни и смерти", а кончить эту вещь непременно следовало бы по важности ее содержания, то не забудьте написать о том, что вы мне говорили, когда мы ходили по бульвару — о 3-х составных частях человека: тело, порода и вечная сторона...» В приписке к этому письму 26 января добавлено: «...я получил ваше письмо, в котором вы сообщаете, что получили рукописи»... Таким образом 23 января 1887 года Толстой имел уже копию с второго варианта. Другая копия была оставлена Чертковым у себя. В январе же месяце 1887 г. Толстой приступает к работе над копией. В январском письме этого года из Москвы к И.Б. Файнерману Толстой сообщает: «...пишу общее рассуждение о смерти и жизни, которое мне кажется нужным. Я кое-что читал вам» (Тенеромо, «Воспоминание о Л.Н. Толстом и его письма», изд. ж. «Образование», 1906, стр. 187). На январь 1887 г., по-видимому, приходятся две переделки черновика, принятого за основу дальнейшей работы. Первая переделка состояла в ряде крупных перестановок частей текста для логической концентрации близких мыслей и в расширении отдельных мест вставками; была введена концовка с особенным подчеркиванием темы смерти. Исправленный текст первой переделки был скопирован и снова правлен — получилась вторая переделка, в которой рядом с сокращениями и перестановками произведена некоторая стилистическая правка и внесена большая вставка на особом листе с темой о тождестве процессов жизни человека, животных и растений. Самый конец второй переделки дан в форме вопросов, ясно показывая установку статьи на дальнейшее расширение.

Февраль и март месяцы 1887 г. несколько осложнили работу Толстого и дали новый толчок для ее продолжения. Этим толчком явились встречи в Москве с философом профессором Н.Я.Гротом. По данным любезно предоставленным нам проф. К.Я. Гротом, Н.Я. Грот начал свою деятельность в Москве с осени 1886 года, но познакомился с Толстым несколько раньше.

В письме Толстого к В.Г.Черткову от начала апреля 1885 года из Москвы значится: «Познакомился я здесь с Гротом-философом, он мне очень понравился — надеюсь не столько потому, что он разделяет мои взгляды». В письме к брату от 7 декабря 1886 г. Н.Я.Грот пишет: «Был я на-днях у Льва Толстого и проболтал о философии часа два», а в письме от 13 декабря: «Сегодня был у меня, но, к сожалению, не застал, Лев Толстой». В начале февраля 1887 г. Н.Я.Грот был выбран временным вицепредседателем Психологического Общества. В письме к брату К.Я.Гроту от 5 февраля он пишет, что готовит реферат о свободе воли к первой неделе поста, и добавляет: «Сегодня были в Румянцевском музее — вторично для осмотра — встретили там Льва Толстого, и я с ним час с лишком прогулял по бульварам и проспорил о "науке"». 12 февраля Н.Я.Грот пишет матери: «Третьего дня вечер провел у Толстого. Застал его шьющим сапоги. Он мне читал одно свое рассуждение о бессмертии разума. Моя статья "о душе" на него повлияла — он сам говорит»... Через день, т.е. 14 февраля Н.Я.Грот пишет к родителям: «В четверг вечером у меня были Л.Н. Толстой, АА.Фет и Гиляров, и я им читал свой реферат о свободе воли для Психологического Общества. Толстому он очень понравился. Он просидел дольше всех с 7 1/2 до 11 часов, и мы много болтали и спорили о частностях, ибо в общих положениях мы вполне согласны». В письме к брату от 18 февраля Н.Я.Грот сообщает о том же, а также добавляет: «Сегодня хочу сходить к Толстому» (очевидно, побеседовать перед предполагавшимся около 24 февраля докладом). 1 марта в письме к матери Н.Я.Грот уже рассказывает о состоявшемся в среду вечером заседании Психологического Общества и чтении своего реферата. Присутствовал и Л.Н. Толстой. «Толстой сидел против меня, и его сочувственное присутствие меня очень ободряло», «прения продолжались от 10 до 12 1/2 и назначено на будущий четверг еще заседание для прений и споров».* О втором заседании Н.Я.Грот сообщает родителям в письме от 9 марта: «Бывшее в четверг заседание было очень интересно. Оно длилось от 8 до 12... Был и Толстой, стоявший за мои основные положения... В пятницу он будет читать в Психологическом Обществе маленький реферат в дополнение к моему — Понятие жизни — и мы думаем после оба эти реферата напечатать вместе от Психологического Общества и в пользу философского журнала, могущего возникнуть в будущем...»** Сам Толстой о первом заседании 25 февр. 1887 г. Московского Психологического Общества сообщает в письме к Н.Н.Страхову 26 февраля 1887 г.: «Вчера — вы удивитесь — я был в заседании психологического общества. Грот читал о свободе воли, я слушал дебаты и прекрасно провел вечер, не без поучительности и главное с большим сочувствием лицам общества. Я начинаю выучиваться не сердиться на заблуждения».

^* Реферат Н.Я. Грота «О свободе воли» был напечатан сначала в «Русских ведомостях» 1887, № 75 от 18 марта. Позже он бьи напечатан в «Трудах Московского Психологического Общества», М. 1889, III. См. также «Вопросы философии и психологии», 1889, I, стр.100. Л.Н. Толстой бьи избран действительным, а впоследствии почетным членом Московского Психологического Общества.

^** Об участии Толстого в прениях см. в отчете о заседании 25 февраля «Русские ведомости» 1887, № 73 от 16 марта.

В мартовском письме 1887 г. к В.Г.Черткову из Москвы он сообщает: «... очень занят был над мыслями о жизни и суеверии смерти...»

С.А. Толстая следит за работой мужа. 3 марта 1887 г. в Москве она записывает в свой дневник: «Левочка написал повесть из времен первых христиан, теперь работает над статьей "о жизни и смерти"» (Дневник С.А. Толстой, стр.137), 6 марта запись: «Переписала "о жизни и смерти" и сейчас перечла (стр.137). 9 марта С.А. Толстая записывает: «Левочка пишет статью "о жизни и смерти" новую для чтения в Университете в Психологическом обществе» (стр.139), 14 марта: «Лев Николаевич уехал с Н.Н.Ге (сыном) в Университет в Психологическое общество, будет читать свою новую статью "О жизни и смерти". Мы с Ге спешили ее переписывать, и я весь день сегодня писала... Левочка много работал над этой статьей, и она очень мне нравится» (стр. 139). В тот же вечер сестре С.А. Толстая пишет: «Весь день писала, переписывала Левочкину статью "О жизни и смерти" (философия), которую он в настоящую минуту читает в университете в Психологическом обществе. Статья хорошая и без задора и без тенденции и чисто философская... Все это время Левочка очень много работал над этой статьей...» (Письмо С.А. Толстой к Т.А.Кузминской от 14 марта 1887 г.) О самом докладе Толстого сообщает довольно подробно в неизданном письме к матери от 16 марта Н.Я.Грот. В письме этом рассказывается, что Толстой очень сильно волновался перед докладом, совещался с Гротом и даже колебался, выступать ли. Он даже условился с Н.Я. Гротом, что может быть не явится на заседание, и просил поставить первым пунктом заседания 14 марта продолжение прений по докладу Грота. В день доклада Толстой хорошо выспался и, чтобы быть свежим, явился на заседание, переполненное публикой благодаря ожидавшемуся его выступлению, лишь к 10 часам вечера. Доклад и прения продолжались до 12 1/2 часов. Некоторые подробности этого выступления Толстого описывают газеты «Русские ведомости» и «Новое время». Последняя в № 3973 от 22 марта 1887 г. в статье Л.Б. «Понятие жизни. Сообщение графа Льва Толстого» писала между прочим: «Во избежание многочисленного стечения публики заседание это было объявлено закрытым...» В 8 часов началось заседание, приступили к прениям по докладу Н.Я.Грота: «Прения эти продолжались около 2 часов, вплоть до приезда графа, который, как это было известно раньше, не мог поспеть к началу заседания. Граф взошел в залу, когда все присутствующие, после перерыва, вновь заняли свои места. Он торопливо прошел к тому месту, которое было для него оставлено, видимо, не желая обращать на себя внимания, и, заняв его, обратился к присутствующим со следующими словами: «Я должен просить у вас извинения, господа, что не мог явиться вовремя, и потому, чтобы не задерживать вас долго, я начну свое сообщение со второй части. "Лучше сначала, граф", — раздались протестующие голоса. "Нет, право, так лучше будет", — возразил граф, — "позвольте мне остаться при моем решении", — и он принялся за чтение». Газета «Русские ведомости» в № 73 от 16 марта 1887 г. дополняет эту справку: «членов общества собралось на это заседание более, чем когда-нибудь, — человек 70, очевидно привлеченных сообщением графа Л.Н. Толстого. Читая по писанным листам, граф Лев Николаевич пропустил первую часть своего рассуждения и начал прямо со второй, так сказать с сути вопроса, взгляды даровитого писателя не могли не заинтересовать глубоко слушателей и вызвали ряд замечаний и вопросов со стороны гг. Астафьева, Бугаева, Коленова и др. В виду позднего времени заседание было затем закрыто, но беседы отдельных членов с гр. Л.Н. Толстым продолжались некоторое время и после заседания». Обе газеты поместили стенографические записи (с купюрами) доклада Толстого. «Новое время» в том же N° 3973 дало более полную стенограмму доклада (которая в виду близости текста к черновикам книги «О жизни» во второй редакции и издается девяностотомником в качестве Приложения 1-го), «Русские ведомости» в № 78 от 21 марта в виде особого фельетона под заглавием: «Понятие жизни (Извлечение из реферата Л.Н. Толстого)». При этом «Русские ведомости» объявили: «Сообщение гр. Л.Н. Толстого будет напечатано, как мы слышали, в "Трудах Психологического Общества", но часть его появится также скоро в одном Петербургском журнале».

В письмах конца марта и начала апреля Толстой сам определяет характер этой двухмесячной работы. В письме к П.И.Бирюкову (вероятно 20 марта 1887 г.) Толстой сообщает: «соскучился я о вас, милые друзья (обращаюсь к вам и Чертковым), беспрестанно о вас думаю. Верно оттого, что последнее время так был увлечен своими мыслями о жизни и смерти, что мало думал, так теперь наверстываю. Я все еще не кончил и все уясняю себе больше и больше. Когда кончу, то напечатаю у Оболенского последнюю, по моему лучшую версию, если он хочет и цензура пропустит (нецензурного кажется нет ничего)». И дальше в том же письме: «Кое что я прибавил, уяснив себе, к моим мыслям о жизни и смерти, что мне кажется ясно и полезно знать. Сообщу вам, когда оставлю эту работу и возьмусь за другую».

Н.Л.Озмидову 24 марта 1887 г. из Москвы он пишет: «Я теперь уже более месяца занят писанием о том, что есть жизнь. Хочется и надеюсь выразить совсем просто и ясно, что жизнь есть совсем не та путаница и страдания, которые мы себе представляем под этим словом, а нечто очень простое, ясное, легкое и всегда радостное».

2 апреля 1887 г. из Москвы он пишет В.Г.Черткову: «...очень я увлекся своей работой о жизни и смерти. Месяца полтора ни о чем другом не думаю ни днем, ни ночью. Вы, верно, думаете, что напрасно. Очень может быть, но не могу иначе, и работа, мне кажется, не толчется на месте, а подвигается и даже приближается к концу. Работа потому меня затягивает, что работаю для себя и для других: себе наверное много уяснил, во многом себя утвердил, и потому надеюсь, что хоть немного также подействует и на некоторых других». Того же 2 апреля Г.А. Русанову: «Я уехал из Москвы для уединения. Работаю над мыслями о жизни и смерти, переделываю то, что читал, и очень мне предмет этот кажется важен. Кажется, что разъяснение этого, т.е. того, что именно есть жизнь (у Христа это разъяснено), разъяснение Христово для людей, которые не хотят понимать Евангелия — это очень важно, нужно, прибавит счастья людям. Видите, какие гордые мысли! Что делать, они есть, и они-то поощряют к работе». («Вестник Европы» 1915, 3, стр. 12.)

С.А. Толстая также сообщает об усиленной работе Толстого в марте месяце: «Лев Николаевич очень занят своей работой по поводу статьи "О жизни и смерти", которую он читал в университете. Он ее после чтения несколько раз уже переделывал и все еще усиленно над ней работает... Статью свою Лев Николаевич будет печатать в отчете Психологического общества, и мы немедленно ее вам пришлем. Я бы вам ее переписала, да он переделывает ее так часто и быстро, что не знаешь еще, в каком виде будет настоящее» (Письмо С.А. Толстой к А.А.Фету от 23 марта 1887 г.). «Очень интересно одно — это Левочкина статья "О жизни и смерти"; некоторое из нее было в "Новом времени", но без связи и не совсем так напечатано. Он опять ее всю переделал и очень над ней работает»... (Письмо С.А. Толстой к Т.А. Кузминской от 1 апреля 1887 г.). Надо думать также, что не без влияния на усиленную работу над статьей в марте месяце прошли факты смертей ряда лиц, хорошо знакомых Толстому. Во всяком случае СА.Толстая сообщает в письме к А.А.Фету от 23 марта: «Лев Николаевич... озабочен очень эти дни умиранием Перфильевой, жены губернатора. Это его старый друг, и несчастная эта Прасковья Федоровна третий день в агонии (у ней рак в желудке), всех все-таки узнает и радуется приходу друзей. Хотя Лев Николаевич этого не говорил, но мне приходит часто в голову, что это умирание теперь особенно интересует и волнует его, потому что именно этот вопрос, вопрос о жизни и смерти, его интересует больше всего в данную минуту, когда он об этом пишет»... Она же в письме к Т.А. Кузминской от 1 апреля 1887 г. пишет: «Тут в Москве все хоронили: Полиньку Перфильеву похоронили... Ник. Як. Львов, спирит известный... Смерть Крамского* тоже нас очень поразила»...

^* И.Н. Крамской — художник, рисовавший Л.Н. Толстого, умер 24 марта 1887 года.

Приведенные записи показывают, что Толстой в феврале и марте 1887 г. находится через посредство Н.Я.Грота в интенсивной связи с Московским Психологическим Обществом и именно от него получает серьезный толчок к дальнейшей работе над «О жизни и смерти». Это во-первых. А во-вторых, результатом этого общения была установка работы Толстого на статью для журнала, редактируемого Оболенским. Если отправным моментом замысла была установка на ответное письмо, то работа с января по март ясно определила установку замысла на журнальную статью. Наконец, в-третьих, к началу апреля Толстой считал, что работа «приближается к концу». <...>

Заново пишется начало. Вот его текст вместо зачеркнутого прежнего:

«Я хочу сообщить не психологическое рассуждение, а просто некоторые мои наблюдения и мысли о жизни и смерти, основываясь на таких понятиях и выражаясь такими словами, которые понятны всеми без всякого приготовления. — Вот эти наблюдения и мысли: Я живу хорошо. Давно ли? Погляжусь в зеркало, попробую побегать, тогда узнаю, что я слаб и стар; но без этого не" могу по тому, как я чувствую жизнь, — сказать давно или недавно я начал жить. Если спросить себя хорошенько, не думая о теле, то кажется, что жил я всегда. Но начнешь соображать и видишь, что не всегда, а вот люди говорят, что родился я 58 л[ет] тому назад и по всем рассчетам это верно. Но что ж, разве с тех пор, как я родился, я так все и жил, все 58 лет. Стану соображать, вижу, что нет. Лет 20 я проспал не жил, потом детство почти не помню — помню только урывками, потом и в молодости и в зрелости...» и т.д.

Как указано выше, в конце февраля у Толстого возникает мысль под влиянием бесед с Н.Я. Гротом выступить с докладом в Психологическом Обществе. Этот доклад Толстой составляет следующим образом. Посещение заседаний Психологического Общества несомненно наводит его на мысль написать особую статью, направленную против науки и ученых. Эта особая статья — будущее «Вступление» к книге «О жизни». На обложке рукописи вступления № 28 рукой СА.Толстой сделана запись: «Предполагается читать в Университете в Психологич. Обществе», а заключительная фраза той же рукописи явно адресована к живой слушающей аудитории: «Вот такой опыт исследования о жизни и ее свойствах и я хотел бы предложить вам». Таким образом писалось «вступление», вероятно, между 25 февраля (заседание — на котором возникла мысль о докладе Толстого) и 14 марта (день доклада Толстого). Это «вступление» и составило первую непрочитанную 14 марта часть реферата Толстого. Из нее Л.Н. Толстой прочитал только самый конец.

Второй, прочитанной частью реферата был текст копии с пятой переделки первой редакции, перед заседанием подправленный Толстым. Другими словами, Толстой нес 14 марта к докладу уже в готовом виде текст второй редакции статьи «О жизни и смерти», состоящей из будущего вступления и статьи. Рукопись содержала 41 нумерованный лист в 4-ку.

Несколько слов о работе над вступлением. Черновик вступления, его первая редакция, очень сильно снабженный авторскими поправками, которые сводятся лишь к иным формулировкам той же тематики, отдается в копировку и прорабатывается еще раз. В результате получается вторая редакция вступления. Эта редакция вступления получает: полную переработку конца 3-й главы, заново написанную 4-ю главу с темой и полемикой о задачах науки, измененный образ мельницы конной на образ мельницы водяной и в связи с этим поправки отдельных мест текста, получает ряд некрупных вставок, перестановок и сокращений и общую стилистическую правку текста. В главном вторая редакция определяет текст вступления, дошедший до основного текста книги «О жизни». Многие места ее перешли в основной текст буквально.

Вторая редакция вступления была подвергнута довольно заметной правке. Эта правка проводилась дважды по всему тексту вступления и несколько раз по частям и очень вероятно, что именно к ней относится запись С.А. Толстой в дневнике от 14 марта: «Мы с Ге спешили ее переписывать, и я весь день сегодня писала... Левочка много работал над этой статьей, и она мне очень нравится». Главная работа этой правки была направлена на главы 3 и 4 вступления, т.е. на понятие жизни (осн. стр.316, строка 12 по стр.319 строка 37) и на полемику с наукой (осн. стр.320-323).

Написанная таким образом особо первая часть доклада для Психологического Общества, как сказано, была присоединена к пятой переделке статьи «О жизни и смерти». С.А. Толстая при перебелении текста пятой переделки сочла было доклад органическим началом статьи и пронумеровала первые главы статьи цифрами «5» и «6» (продолжение к четырем главам вступления). Но Л.Н. Толстой не принял этого объединения, чувствуя органическую разнородность двух статей и определил докладу быть «вступлением» к статье.

Именно это крупное и тематическое и композиционное расширение и усложнение статьи «О жизни и смерти» особым вступлением дает право говорить о возникновении новой второй редакции ее. Нужно сказать, что в момент этого соединения и самая статья, т.е. беловой текст ее, была стилистически подправлена, но не очень значительно.

Несомненно в ближайшие же дни после 14 марта Толстой производит очень крупную переработку статьи (без вступления) второй редакции. (Вероятно, здесь имели значение и прения по докладу.) Во всяком случае между 14 и 19 марта возникает первая общая правка второй редакции. Она наслоилась непосредственно на текст реферата (т.е. хранится в тех же рукописях №№ 35—43, составляя в них большую часть правочного слоя). Сущность ее сводится к следующему: а) вторая редакция получила заново написанное начало статьи. Приводим его полностью:

«Все, что только делали и делают люди, они делают для жизни своей и других людей, и только потому, что они живые, и другие люди живые. Жизнь есть и цель и средство. И мыслят и трудятся люди только в жизни и для того, чтобы иметь жизнь и наслаждаться ею. Все в жизни и все для жизни. Что же такое сама эта жизнь? Люди обыкновенно и не задают себе вопроса, считают, что это-то уж наверно всем одинаково известно и всеми одинаково понимается. И действительно есть такое понимание жизни, которое всеми одинаково разумеется — от безграмотного и ребенка и до ученого мудреца. Жизнь — это то, что со мной происходит в моем теле со времени рождения моего тела до его смерти. Мы говорим жив ребенок, как бы он мал не был, старик, как бы он стар не был, пока происходит в его теле то, что происходит в моем, жива лошадь, собака, курица, мышь, пока по некоторым признакам в их телах происходит тоже, что и в моем. И спору в этом нет, и все понимают друг друга.

Если бывают расширения этого понятия в одну и другую сторону, как например, то, что мы микроскопическую клеточку называем живою, или душу умершего или духов спиритов называем живыми, то мы знаем, что это некоторое уклонение от основного понятия, и это не мешает ясности нашего всем известного понятия о жизни: того, что происходит в нашем и подобным нам телах от дня рождения и до смерти. Из этого понятия вытекает, в виду его составляются и на нем строятся все наши философские, научные, общественные житейские рассуждения и в ясности этого понятия о жизни мы не имеем никакого сомнения. — Но так ли это? Так ли ясно это понятие о жизни, как о чем то происходящем в нашем теле со времени рождения и смерти, как это представляется?

Я думаю, что нет, и что сложность этого понятия, различие значений, которые мы ему приписываем, и есть источник всех, без исключения всех заблуждений, от которых страдают люди».

б) Затем вторая редакция получает крупные вставки (описание №№ 35, 36) с темами о раздвоении человеческой личности, отречении разумного я от личности, об условности всех радостей и огорчений, в) Наконец, проведена сплошная и очень интенсивная общая логико-тематическая и стилистическая правка текста, многое сокращено, перефразировано. Общую тенденцию работы Толстого над правкой второй редакции поэтому, пожалуй, можно определить как стремление значительно укрупнить объем небольшой по первоначальному замыслу статьи.

19 марта Толстым была написана особая конечная часть для второй редакции, которая с позднейшими поправками составила главы XXXI и XXXII основного текста. Черновик дался Толстому очень легко: на нем нет больших поправок. Постановка даты показывает, что автор предполагает как бы близость окончания работы. В ближайшие же дни С.А. Толстая перебеляет этот черновик, а Л.Н. Толстой обращается к правке начала статьи.

Первая правка начала статьи второй редакции (без вступления), по-видимому, сделана около 28 марта. Правка была довольно основательной. Часть начала правилась по новой копии, часть по рукописям второй редакции. Сущность правки сводилась к: а) полной логической перекомпоновке материала (иногда с помощью механической перестановки листов), б) к расширению текста новыми вставками (введены темы о религиозных решениях вопроса смысла жизни, о болях и ранах телесных, о душе как носителе жизни, о законе борьбы в жизни, о достижениях культуры как обмане, о жизни богатых и бедных и др.) и в) к основательной и сплошной логико-стилистической обработке данной части текста.

С первой правки начала второй редакции была сделана копия, и 31 марта Толстой просматривает часть вступления и новую копию начала статьи. Результатом просмотра является вторая правка начала, которая сводится к следующему: а) перепутавшееся и частью стершееся деление статьи на главы теперь производится заново, намечено 14 глав. Причем во время специального просмотра с черным карандашом в руках Толстой к главам на полях приписал карандашные заголовки, именно: 1. «Вульгарное внерелигиозное понятие жизни», 2. «Внерелигиозное свободное понятие», 3. «Предположение души не обязат. понятие», 4. «Жизнь процессы, но это бессмысленно», 5. «Понятие жизни из ее цели также бессмысленно», 6. «Люди приписывают понятие жизни возможности жизни», 7. «Воспитание и отуманение в ложном понятии жизни». Однако снабжение глав заголовками не доведено до конца, б) Весь текст копии подвергнут сплошной логической переработке (пропуски, перестановки, стилистическая работа). Среди вставок имеются крупные, например, с новыми темами о призрачности телесного я, с цитатами из Конфуция, браминов, Будды, Моисея, Христа, которые дошли (правда с позднейшими переделками) до основного текста.

Вероятно, в самом начале апреля 1887 г. Толстой, перебелив части второй правки начала, делает общий свод всех полученных в результате правок рукописей и прорабатывает этот сводный текст еще раз. Так получается третья редакция, которую можно назвать сводной рабочей. Особенности этой новой редакции сводятся к следующему. Вступление оставляется почти без поправок. Статья же, во-первых, очень заметно расширяет сравнительно со второй редакцией объем и тематику. Статья растет. Наиболее крупные новые темы: жизнь это «то, что делает человек или животное для сохранения своей личности и достижения блага», жизнь есть стремление к невозможному сохранению своей личности, человек всегда смотрит на все глазами своей среды, учения мира, отводящие человека от решения вопроса о цели жизни, навязывают ему обязанности семейные, гражданские и т.п., жизнь должна быть согласна с разумным сознанием, и написанная заново целая большая глава о страданиях. Во-вторых, весь текст третьей редакции обновлен путем сильнейшей логической и частично композиционной (путем перестановок) правки текста второй редакции. В-третьих, разбивка на главы оставлена не проясненной. Кое-где намечены будущие главы через знак «NN». Таким образом третья редакция дала почти полностью новый текст статьи, хотя и писанный по канве второй редакции.

Создание третьей редакции статьи «О жизни и смерти» чрезвычайно крупный момент в истории работы Толстого. Так, по-видимому, ощущает этот момент и сам автор. В уже цитированном письме к В.Г.Черткову от 2 апреля 1887 г. он пишет, что работа подвигается и даже приближается к концу. Но если Толстой 2 апреля еще думал, что работа «приближается к концу», то 4 апреля в письме к С.А. Толстой он пишет «... начал "Жизнь"... Вчера был Буткевич и Фейнерман». По-видимому, именно третью редакцию, составляющую результат крупного, как указано, увеличения объема и переработки текста, Толстой и ощущает как «начало» новой волны работы. Последующие апрельские письма Толстого к разным лицам определенно показывают, что эта волна работы в апреле очень сильна. Несомненно к первым числам апреля относится не датированное апрельское письмо Толстого к С.А. Толстой, где он пишет: «Утро вчера много занимался; писал совсем новую главу: "О страдании" — боли... Пересматривал, поправлял сначала. Как бы хотелось перевести все на русский язык, так, чтобы Тит понял. И как тогда все сокращается и уясняется. От общения с профессорами — многословие, труднословие и неясность. От общения с мужиками —сжатость, красота языка и ясность»...

В ответ на это письмо С.А. Толстая писала 15 апреля: «Вместо желанного, художественного, ты стал писать о страданиях. Впрочем этот вопрос меня интересует. Когда же конец этой статье? А хорошо бы, если б ты разделил ее на главы и назвал бы каждую главу по содержанию. Как это всегда помогает пониманью. Например: о боли, о радости жизни, о труде, о душе и т.д.» В последней точке зрения поддерживает Толстого и В.Г.Чертков, который 9 апреля из Петербурга пишет: «Не думайте, что я не сочувствую вашей работе над выяснением значения истинной жизни и недоразумения, называемого смертью. Я теперь все более понимаю, что желательно только делать то, к чему влечет, а помимо этого вопрос, который вы выясняете, очень важный и выяснение его нужно людям. Для скольких людей все было бы ясно, если б только они поняли, в каком смысле нет и не может быть смерти и что смерть может существовать только для тех людей, которые отождествляют свою жизнь с своею органической оболочкой, что так же бессмысленно, как и отождествлять свою жизнь, например, с испражнениями своего тела. Одного только я немножко боюсь — это того, чтобы вы не писали об этом, имея в виду одну образованную среду. Если вы это сделаете по старой привычке, то будет очень жаль и скажете много ненужного. Все, что нужно людям, поддается выражению в общедоступной форме. Я в этом твердо убежден. И это прекрасное мерило для того, чтобы проверять, что действительно нужно, что нет. Ужасно хотелось бы мне прочесть, что вы написали».

11 апреля Л.Н. Толстой пишет Н.Н.Ге: «Чтение мое, о котором вы спрашиваете, это мысли о жизни и смерти, которые мне дороги и нужны и которые я поэтому стараюсь себе уяснить. Может быть, и другим пригодится. Колечка вам расскажет, а как будет в окончательной форме, то пришлю вам». 16 апреля к С.А. Толстой: «Вчера был день нехороший для писанья, не выспался, но нынче прекрасно работал, хотя все еще не кончил... осталось на раз...» В тот же день к В.Г.Черткову: «Занят очень своей работой. Ваш совет, как всегда, хорош. Надо перевесть по-русски. И я это стал делать, живя в деревне, имея перед собой не профессоров, но людей...» (Н.Л. Озмидову 18—19 апр. 1887 г.: «Долго не отвечал вам, дорогой... от того, что был очень хорошо занят своим писанием о жизни и смерти... Я все время, как писал вам, занят своей работой, зачавшейся во время моей болезни, подбодренный психологическим обществом. Многое для себя уяснил. Кабы Бог дал, чтобы и другим на пользу» (Письма, т. 64). В 20-х же числах апреля 1887 г. П.И.Бирюкову: «Работал о жизни и смерти так, как не бывает в городе, а сделал, как наверно вам покажется, мало. Но теперь существенное кончено, расположено по частям, остаются поправки, которые можно сделать и по корректурам» (т. 64).

Чувство близости к окончанию статьи, по-видимому, было в середине апреля у Толстого, потому что, кроме указанного письма к Бирюкову, о том же писала С.А. Толстая в письме к А.А.Фету от 19 апреля: «Вчера вернулся из деревни Лев Николаевич. Он там жил, наслаждался и работал почти три недели. Статья его пришла к концу, но еще не печатается»... Того же 19 апр. 1887 г. сам Толстой пишет П.И.Бирюкову: «Я все писал свою статью, Количка переписывал, и мы чудно прожили две недели...» Но несколько позже — именно 24 апреля (?) ему же: «Статья моя о жизни и смерти все не кончается и разростается в одну сторону и сокращается и уясняется в другую. Вообще же я вижу, что не скоро кончу, и если кончу, то напечатаю ее отдельной книгой, без цензуры, и потому не могу дать ее Оболенскому. И это меня огорчает. Будьте моим посредником между ним, чтобы он не огорчился и на меня не имел досады. Я постараюсь заменить это чем-либо другим. Пожалуйста, поговорите с ним и напишите мне» (Письма, т. 64).

25 апреля к С.А. Толстой: «С 12 до 4-х очень усердно работал, все с начала и все к улучшению, наверное». В тот же день В.Г.Черткову: «Я все работаю над жизнью и смертью и что дальше, то яснее. Эта работа для меня ступень, на которую взбираюсь. Во время работы этой приходят мысли из той же работы, которые могут быть выражены только в художественной форме, и когда кончу или перерву, Бог даст, то и напишу...» 30 апреля к С.А. Толстой: «Вчера нездоровилось и ничего не работал. Но нынче дождик теплый, и я здоров и работал». В том же апреле в письмах, не датированных точно, еще имеются упоминания о работе над статьей: «Все работаю, и все еще не запутался, а подвигаюсь к лучшему...» «Нынче по обыкновению занимался, а Колечка и Фейнерман переписывали». «Утро я опять все, часов 5 подряд, работал над своей "Жизнью". Все хорошо подвигается. Но вчера устал и почти не выходил, и оттого вчера был в унылом духе, и из другой комнаты слушал ребят. Но здоров и спал хорошо, и опять все утро работал», «...Читаю для отдыха прекрасный роман Stendhal'a — "Chartreuse de Parme" и хочется скорее переменить работу. Хочется художественной...» «Работалось плохо...» (между 25—30 апр.) Наконец, Толстой в апреле же знакомит с рукописью Н.Н.Ге, который в конце апреля пишет Толстому: «...Я прочел о "Жизни и смерти", все там до того верно, что я иначе не мог думать и многое буквально говорил своим. Это у вас восторг. Это сама правда! Не думать так нельзя».*

* Упоминает о работе Толстого и Н.Н.Страхов в письме к нему от 25 апр.: «...конечно, очень жажду и с Вами повидаться, поговорить, если Бог пошлет благодать, о жизни н смерти, о чем Вы пишите».

В мае месяце увлечение работой еще продолжается. В письме 2 мая из Ясной Поляны к С.А. Толстой Лев Николаевич пишет: «Тем для писания напрашивается столько, что скоро пальцев недостанет считать, и так и кажется, сейчас сел бы и написал. Что Бог даст после окончания "О жизни и смерти". Ведь будет же конец. А до сих пор нет. Предмет-то важен и потому хочется изложить как можно лучше. Ты думаешь, что хуже, а мне кажется, что нет...» 3 мая ей же: «Нынче работал над своим писанием...» 4 мая ей же: «Нынче почти не писал...», 5 мая ей же: «Нынче утром прекрасно работал. Самая сердцевина статьи, которая мне недоставала, нынче для меня уяснилась. И мне очень весело от этого...» В тот же день в письме к И.Б.Фейнерману: «Я все работаю над той же работой, и все, кажется, уясняется» (И.Тенеромо, «Воспоминание о Л.Н. Толстом него письма», стр.189). В тот же день к Н.Н.Ге: «по утрам пишу. Все то же и все, как мне думается, с пользой для дела» (т. 64). 8 мая в письме к С.А. Толстой: «Я два дня дурно сплю и потому вял и не работается; а не работается, и на душе не бодро. Павел Иванович усердно переписывает». 10 мая ей же: «Нынче мы тихо работали с Павлом Ивановичем (он усердно переписывает)». 14 мая к Н.Н.Ге: «...Я все копаюсь в своей статье. Кажется, что это нужно, а Бог знает. Хочется поскорее кончить, чтобы освободиться для других работ, вытесняющих эту...» 18 мая В.Г.Черткову: «Павел Иванович третьего дня уехал в Москву, прожил с неделю, и мне очень радостно было с ним. Он переписал мне всю мою статью, которую я опять вновь переделываю...» 20 мая Н.Н.Страхову: «Я все работаю над мыслями о жизни и смерти — не переставая, и все мне становится яснее и важнее. Очень хочется знать Ваше отношение к этому» (т. 64). К В.Г.Черткову 30 мая 1887 г.: «Я все живу в своей работе о жизни и смерти. И очень сильно живу ею»...

В июне работа продолжается. Очевидно в ответ на признание Л.Н. Толстого Н.Н.Страхову в чтении книг последнего («Основные понятия психологии и физиологии», Спб. 1886 и «О вечных истинах», Спб. 1887), Страхов 4 июня отвечает

Толстому: «Вы пишите, что мои мысли и книги много помогли Вам — это мне такая награда, похвала, гордость, что выше и быть не может». Страхов добавляет: хочу «вникнуть в то, что Вы писали о жизни и смерти — жду не дождусь свидания с Вами». 2 июня к Н.Л.Озмидову: «...сяду за свою работу о жизни и смерти, которая все не отпускает меня и радостно поглощает всего» (т. 64).

18 июня С.А. Толстая в дневник записывает: «...больше месяца, что я тут, и Лев Николаевич всецело занял меня переписыванием для него статьи "О жизни и смерти", над которой он усиленно трудится уж так давно. Только что перепишешь все — опять перемарает, и опять снова. Какое терпение и последовательность» (Дневник С.А. Толстой, стр.140). 21 июня она же записывает: «Сегодня он все переправлял свою статью "О жизни и смерти" и все после обеда косил в клинах, в саду» (там же, стр.142). Сам Толстой в июне (без числа) пишет И.Б. Фейнерману: «...Я все за своей работой "О жизни и смерти". Не могу оторваться, не кончив. Живу ею. Не знаю, грешу ли, но оторваться не могу» («Воспоминая о Л.Н. Толстом и его письма», стр.185).

В июле месяце работа приближается к концу. 2 июля С.А. Толстая записывает в дневник: «Левочка занимается покосом и 3 часа в день пишет статью. Дело к концу» (стр.143), 3 июля там же: «И вот я переписываю статью Левочки "О жизни и смерти", и он указывает совсем на иное благо»... (стр.143). 4 июля наконец об окончании работы Толстой извещает В.Г.Черткова: «Я кончил свою статью, посылаю печатать, все ею занимался, а кроме того покосом, и время очень полно»... 7 июля П.И.Бирюкову: «Свою статью о жизни и смерти все писал и пишу, и очень усердно, однако посылаю набирать. Страхов был и одобрил; это меня поощрило» (т. 64). 8 июля И.Б. Фейнерману: «Много работал и продолжаю работать над писанием "О жизни и смерти"» (т.64 и «Воспоминания о Л.Н. Толстом и его письма», стр. 177). Чертков 7 июля в ответ на письмо Толстого от 4 июля пишет: «Я рад, что вы кончили вашу статью. У меня к вам большая просьба, дорогой Л.Н., не можете ли вы присылать мне сюда корректурные листы этой статьи, если у вас будет лишний экземпляр. И мне, и нам всем здешним вашим братьям, так хочется прочесть ее и этим путем ближе слиться с вашею жизнью за все это время, что мы вас лично не видели. Пожалуйста, если только возможно, сделайте это. Это может оказаться полезным и для других в том случае, если издание этой статьи встретит какое-нибудь механическое препятствие, так как мы здесь скорее кого-либо другого перепишем все, что вы пишете, так как имеем на то время и особенно дорожим каждым вашим словом... Не знаю представляете ли вы себе, какой радостный день будет для нас всех тот, когда получим эту статью». 21 июля 1887 г. Толстой сообщает В.Г.Черткову: «Я немножко нездоров и все занят своим писанием о "Жизни и смерти" и нынче утром...»

Очевидно Толстой как-то ознакомил со своей статьей В.Г.Черткова, потому что последний 26 июля в ответ на письмо Толстого от 21 июля пишет: «...Какую чудную статью вы написали. Пожалуйста присылайте нам корректурные листы, по мере получения вами, если окажется свободный экземпляр. Если вам нужно что переписать поскорее, то присылайте мне. Переписчиков здесь много — и все люди одного духа с вами. Если есть у вас какие-нибудь черновые, вам не нужные, то вы бы присылали их сюда. Хоть по ним я пожил бы с вами».

В конце июля Толстой уже «спешит» заканчивать работу и прибегает даже к помощи сразу многих переписчиков. Об этом рассказывает гостившая в это время в Ясной Поляне А.А.Толстая: «Лев, имея спешную работу для отсылки в Москву [это была переписка "О жизни"], просил меня и других помочь ему в этом деле. Нас рассадили по парочкам на отдельных столах, каждую даму с кавалером; составилось шесть пар. Мне достался А.М. Кузминский, и мы сидели отдельно в маленькой гостинной, другие же все в большой зале. Он диктовал, а я писала. Совсем неожиданно вдруг стали попадаться такие неуклюжие фразы, что я невольно вспомнила "непроходимые болота", как выразился раз о Толстом Тургенев, и не могла решиться не переступить болота, ни передать печати в этом виде. Кузминский, хотя и соглашался со мной, но считал невозможным простым смертным поправлять Толстого. Я, однако ж, настояла на своем. В это время Лев, прохаживавшийся по комнатам от одного стола к другому, подошел и к нам.

— Savez vous, mon cher, que je viens de corriger votre prose au grand scandale de votre beau frere,* — сказала я.

— Et vous avez eu parfaitement raison, je ne tiens qu'a Tidee et ne fais aucune attention a mon style,** — ответил мне Лев Николаевич».

* Знаете, мои милый, я только что исправила вашу прозу, к великому негодованию вашего свояка.

** И вы хорошо сделали: я дорожу только мыслью и не обращаю ни малейшего внимания на слог.

И хотя последняя дата над рукописью в июле еще не поставлена, но все же конец июля — почти окончание рукописной работы над книгой. Окончательная дата будет поставлена 3 августа, но уже в конце июля несомненно в связи с окончанием книги Толстой приглашает в Ясную Поляну Н.Я.Грота. Грот был в Ясной Поляне 28 и 29 июля, в день приезда сильно разболелся мигренью, что объясняет своеобразное начало письма его к родителям из Ясной Поляны 29 июля: «В 9 ч. вечера я выполз, меня накормили и напоили чаем и затем Л.Н. читал нам до 12 1/2 ч. (с перерывами) свой реферат о жизни, который значительно переделал. Ему хотелось непременно услышать мое мнение. Сегодня он дочитал его до конца после завтрака». Приписка к письму в 6 1/2 час. вечера гласит: «До обеда (с самого завтрака) Лев Николаевич читал продолжение своего сочинения и все еще не кончил»...

Другая участница этого чтения гр. А.А. Толстая так рассказывает о нем: «На другой день он [Толстой] предложил прочитать кое-что из переписанного нами; это было философское сочинение, под заглавием "Жизнь"; так как он адресовался ко мне, то я и отвечала: "Буду очень рада услышать образчик вашей мудрости, но вряд ли я пойму что-нибудь: философия чужда мне наравне с санскритским языком". — Если вы не поймете, то это будет, конечно, не ваша, а моя вина, но я надеюсь, что этого не будет, — отвечал Лев. — В семь часов мы все собрались около него; он был особенно весел и любезен. — "Какая же у меня дивная аудитория!" — шутил он, окидывая нас взглядом. "Какие представители: Ал.М.Кузминский, как прокурор, представитель юриспруденции, Николай Яковлевич Грот, сам профессор философии, и, наконец", — прибавил он, указывая на меня, — "Графиня — представительница религии" (вот поистине незаслуженная честь). — Чтение продолжалось около двух часов. Я поняла гораздо более, чем ожидала; были места прекрасные, но сердце мое не дрожало и не горело. Мне казалось, что я то сижу в анатомическом кабинете, то, что я бегаю по кривым дорожкам в полуосвещенном лабиринте и все сбиваюсь, путаюсь и не могу вздохнуть свободно... Разумеется, об этом я не поведала никому, и если останавливала чтение каким-либо вопросом, то это единственно для того, чтобы дать другим слушателям возможность сказать свое слово, так как замечала, что у Грота и других скопилось много возражений на языке, но он, как и другие, не дерзал перебивать учителя; впрочем Лев был очень снисходителен к его мнению, и вечер окончился прекрасно, загладив впечатление предыдущих бурь».

На последнем листе шестой, т.е. последней рукописной редакции собственоручно Толстым поставлена дата «3 Августа 1887 г.» Это был день, когда рукопись была отправлена в печать. С.А. Толстая в дневнике 4 августа записала: «Вчера вечером повез П.И.Бирюков статью "О жизни" в печать. Слова о смерти выкинул. Когда он кончил статью, он решил, что смерти нет». (Дневник С.А. Толстой, стр.145). Несомненно к тому же 4 августа 1887 г. относится и приведенное у Бирюкова письмо Л.Н. Толстого к В.Г.Черткову: «П[авел] И[ванович] милый вчера уехал и увез в типографию статью о жизни. Начал я писать о жизни и смерти, а когда дописал, оказалось, что вторую часть заглавия пришлось выкинуть, потому что для меня по крайней мере это слово потеряло совершенно то значение, какое я ему придавал в заглавии. Дай-то Бог, чтобы хоть на некоторых читателей она произвела то же действие... Я теперь после долгого времени в первый день без определенной начатой работы, и все мне открыто во все сто роны, и это очень весело». Это последнее сведение о работе над рукописями. Дальнейшие сведения говорят о начавшемся печатании и работе Толстого над корректурами.

Охватывая приведенные свидетельства, мы видим, что Толстой в течение апреля, мая, июня и июля месяцев 1887 г. целиком занят книгой «О жизни». Сопоставление свидетельств с состоянием рукописей дает право предположительно датировать и ход самой рукописной работы. Как показано выше, на начало апреля падает возникновение третьей редакции. Работа над правками третьей редакции и над четвертой приходится на апрель и май, потому что в рукописях этих текстов преобладают копии рук не С.А. Тол-стой, которая в это время была в Москве, а других переписчиков (очевидно П.И.Бирюкова, Н.Н.Ге младшего). Вернувшаяся в деревню в середине мая С.А. Толстая снова перебеляет правки Толстого и таким образом пятую и шестую редакции книги надо отнести на вторую половину мая, июнь и июль месяцы 1887 года. <...>

Текст третьей редакции автора не удовлетворил. Он мирится только с начальной частью, а две трети текста подвергает копировке по частям и правке этих частей порознь, причем частичные правки были настолько значительны, что почти не оставляют камня на камне от первоначального текста третьей редакции. <...>

По-видимому, в конце апреля или начале мая месяцев Толстой сводит воедино все исправленное, подвергает его основательнейшему просмотру, снабжает целиком рядом крупнейших вставок, среди коих заново написанная глава о любви, и логико-стилистической обработке, и таким образром получает четвертую редакцию, которая может быть названа 2-й сводной рабочей редакцией. В смысле приближения к основному тексту и эта редакция дает немного: несколько небольших кусков в несколько строк по разным главам да наметку важных глав о любви (XXII, XXIII, XXV и XXVI). Правда, самый текст этих глав основного текста формируется конкретным образом позже в виде наслоений на этот черновик, но думается, что написание этого черновика важный пункт работы данного этапа. Мне кажется, что именно к этому черновику и относится фраза Толстого в письме к С.А. Толстой от 5 мая: «Нынче утром прекрасно работал. Самая сердцевина статьи, которая мне недоставала, нынче для меня уяснилась. И мне очень весело от этого». Сердцевина книги «О жизни» именно главы о любви. Они датируют четвертую редакцию началом мая месяца. Но если Толстой еще далек от приближения к окончательному тексту, то сравнительно с третьей редакцией и ее частичными правками четвертая редакция должна рассматриваться как новый шаг по пути крупного расширения тематики статьи и именно прояснения основной темы книги — о любви. В этом, а также в логико-стилистическом обновлении состоят ее специфические особенности в отличие от третьей.редакции. <...> Насколько значительна была эта правочная работа над четвертой редакцией показывает уже тот факт, что с разных частей текста в период работы была сделана 21 копия (большей частью рукой С.А. Толстой) и внесено до десятка автографических вставок на отдельных листах, не считая сложнейшей правочной работы автора по копиям. Точно охарактеризовать эту работу Толстого над книгой можно было бы только в особом исследовании. Здесь же уместно указать, что главная линия устремлений автора в работе правочной над четвертой редакцией прежняя: это продолжающийся процесс расширения тематики и, главное, поиски новых логических формул для намеченных основных тем. <...>

Другое важное, что можно сказать о правках четвертой редакции, это то, что в них начинают отсеиваться и отстаиваться отдельные куски текста, сохранившиеся или целиком или сравнительно слабо деформированными в позднейшей работе до основного текста книги. Таковы во-первых совершенно законченное работой вступление к книге «О жизни», которое в позднейших 5 и 6 редакциях уже совершенно не затрагивается обработкой, и которое в виде, полученном в 4-й редакции, и идет в печать, и во-вторых таковы отдельные места в главах основного текста I, II, III, IV, VI, VII, VIII, XI — XVII, XX - XXIX. Причем главы XXII и XXVIII в больших своих частях сформированы именно на данном этапе работы.

Если верна датировка самой четвертой редакции началом мая месяца, то правочная работа, вероятно, приходится на вторую половину мая и июнь 1887 года. <...>

Толстой сам еще раз производит общую сводку всего материала статьи (отложив в сторону готовое вступление), нумерует эту сводку собственноручной пагинацией постраничной 1—289 и таким образом получает пятую (третью сводную) редакцию текста. Собственно весь процесс правки 4-й редакции и был дифференцированным процессом перевода ее в вид 5-й редакции. Одновременно с пагинацией, как кажется, Толстой сделал попытку упорядочить и общую конструкцию статьи, выросшей в книгу. Была сделана общая наметка деления на 32 главы, которые, однако, не совпадают еще с главами основного текста.

Текст пятой редакции затем подвергается сложнейшей и мозаически-мелкой обработке. Разбив книгу на несколько кусков, Толстой беспощадно относится к большей части созданного за десять месяцев текста, и весь процесс работы его состоит в том, что он рассыпает каждый кусок на мелкие листки, правя их порознь, отдавая в перебелку, затем соединяет исправленное в новые своды, чтобы снова править, рассыпать и сводить. Если сказать, что первые 60 страниц пятой редакции знали за время переделок 13 разных копий и три общих сводки, что страницы 61—76 знали 9 разных копий и три общих сводки, что страницы 277—289 знали крупные перестановки, 38 разных копий, несколько вставок, пять новых пагинаций, один конспект всей книги, один конспект части книги, что следовательно вся правка пятой редакции знала не меньше 60 разных частичных копий, то станет понятным, что к концу этой работы оставалось сравнительно немногое в тексте нетронутым и что к 6-й редакции текст книги почти полностью обновился.

В каком направлении велась правка 5-й редакции, показывает прежде всего сравнение объема ее с финалом правки. 289 страниц превратились в 410, т.е. текст в среднем увеличился почти на 40%. Были вчерне сформированы в виде особых вставок значительные части глав XXIII, XXV, XXVII и XXXII и была произведена полная логико-стилистическая переделка текста. Кое-что из вставочной работы над пятой редакцией вошло и в другие главы (III, VII, VIII, IX, XV, XVIII, XIX, XX, XXIV, XXVIII, XXIX, XXX, XXXI и в прибавления). Чрезвычайно характерна для отдельных мест книги полная перестановка, перекомпоновка текста <...>

Как указано выше, правочная работа над пятой редакцией в конце концов превратила книгу в шестую редакцию, которая была последней рукописной. <...>

3 августа 1887 г. было датой окончания работы над рукописью книги «О жизни», слова о смерти выброшены из заглавия. Вечером того же дня П.И.Бирюков повез книгу в Москву для печатания. Однако шестая редакция книги не была последней. Начавшееся печатание вызывает новый и такой значительный приступ работы автора над корректурами, что можно говорить — окончательный текст книги получился только как особая седьмая (корректурная) редакция <...>

3 августа вечером П.И.Бирюков увез книгу в Москву, а 8 августа датированы первые корректурные гранки. Таким образом печатание началсь тотчас вслед за окончанием книги. Бирюков сообщает: «Когда я, пробыв несколько дней, собрался ехать в Москву, Лев Николаевич дал мне с собой всю рукопись с поручением сдать в набор в типографию Мамонтова, что я и сделал. При этом Лев Николаевич просил меня передать профессору Гроту его просьбу продержать корректуру. Этим он хотел искусственно оторваться от своей работы». Однако Толстой и сам продолжает работу над корректурами, и руководит корректурами Н.Я.Грота, и даже при случае совместно с ним правит текст. Все три случая представлены сохранившимися корректурными листами. <...>

Толстой в Дневнике записывает: «Поправляю свою печатающуюся статью, но дело идет очень медленно». В сентябре сам Толстой сообщает И.Б.Фейнерману: «Работаю письменную работу. Все кончал "О жизни". Печатается. Верно, не пропустят» (И.Тенеромо, «Воспоминание о Л.Н. Толстом и его письма», стр.179). <...>

8 ноября 1887 г. Толстой П.И.Бирюкову: «...поправляю и довольно много и с увлечением последние главы о жизни. Должно быть на следующей неделе все будет отпечатано» (т.64).

10 ноября Н.Н.Страхову: «О жизни печатается. Грот с удивительным усердием держит корректуры; на будущей неделе должно быть все будет набрано, и к концу месяца, вероятно, наступит решение вопроса для цензуры — сжечь или нет. Жалко будет, — я имею смелость думать, что многим эта книга будет утешением и опорой. Разумеется употреблю все старания, чтобы в случае непропуска оставить вам экземпляр». 18 ноября С.А. Толстая пишет Т.А. Кузминской: «Левочка все занят корректурами своей статьи, которая на-днях должна выйти из печати и поступить в нашу кровожадную цензуру». <...>

С другой стороны, Толстой руководит корректурной работой Н.Я.Грота. В середине сентября он пишет Н.Я.Гроту: «Je vous prend au mot, дорогой Николай Яковлевич, и прошу вас держать мои корректуры. Воздержусь от выражения моей благодарности и пишу прямо о деле. 1) Корректуры подписывайте к печати, если не найдете ничего такого неладного, о котором бы надо списаться со мной. О цензурности совсем не думайте и не принимайте в соображение. 2) Если милость ваша будет делать синтаксические изменения и исключения (поправки), делайте, чем больше, тем лучше. 3) По существу не делайте мне возражений. Я уж слишком много переработал эту работу, и всякие замечания, особенно одобрительные, очень путают меня. Остальное и подробности передаст П.И. У нас Фет, и я заработался, и потому с трудом собираю мысли и больше не пишу». («Н.Я.Грот в очерках, воспоминаниях и письмах», стр.212—213.) Грот ответил 30 сентября согласием: «Только что был у меня Павел Иванович с Вашим письмом и поручением. От души рад, что могу быть Вам полезен, и приложу все старание, чтобы сделать дело как можно лучше. В случае серьезных сомнений позвольте все-таки прибегать к Вам...» (т.64). В октябре 11—12 Толстой пишет П.И.Бирюкову: «Гроту, пожалуйста, скажите что "вступление" я отнес к примечаниям, но потом думаю, что надо оставить его "вступлением" и колеблюсь. Не будет ли он так добр решить это за меня. А еще то, что я желал бы просмотреть то, что идет после тех глав, которые мы с вами переправили. Пожалуйста, скажите то же и в типографии. Они теперь мне ничего не посылают. Представьте себе, что у Канта все то же самое сказано, и чудесно во многих местах». Самому Н.Я.Гроту Толстой пишет 13 октября: «Я писал П.И.Бирюкову, прося его передать вам мои некоторые просьбы о печатании, но так как он может не скоро быть в Москве, то повторю их. Есть "вступление", напечатанное мелким шрифтом: я написал на нем, чтобы его печатать, как прибавление к концу книги, но потом усомнился, не лучше ли оставить его вступлением. Будьте добры, прочтите это вступление и решите — оставить ли его вступлением или отнести к прибавлениям. В пользу его говорит то, что оно наводит читателя на главный смысл книги, против него говорит дурной тон его. У меня весы стоят совсем ровно, так что ваше мнение пускай перевесит в ту или другую — т.е. решите вы...» («Н.Я.Грот в очерках, воспоминаниях и письмах», стр.219—221). Н.Я.Грот ответил 25 октября: «Прочел Ваше вступление (прибавление) и нахожу, что его надо напечатать, как вступление, в начале. Это прекраснейшая вещь, которая не только полезна, но и необходима, как подготовка ума читателя к чтению остальной» (т.64). <...> 14 октября в письмах к брату и матери Н.Я.Грот пишет, что очень занят и добавляет в письме к матери: «Сегодня подписал к печати 1-й лист (после 4-й корректуры), а в наборе всего 4 листа. Но эту вещь не пропустят, конечно, так как он и тут нападает немного резко на фарисеев, т.е. духовенство наше». <...> 21 ноября К.Я. Гроту: «корректуру Толстого кончаю на следующей неделе. Вижусь с ним ежедневно. Он часто заходит в 3 часа дня, и мы идем пешком в типографию (в Леонтьевский переулок) — взад и вперед. Его книжку я так полюбил, что мне будет недоставать ее, когда корректура кончится».

Из приведенных свидетельств уясняется, что книга «О жизни» печаталась в типографии А.И. Мамонтова и что корректуру держал и сам Толстой и Н.Я.Грот, а иногда оба вместе. Эти обстоятельства надо учесть и при изучении корректур книги «О жизни». Наконец, книга печаталась около пяти месяцев (август — декабрь), так как имеются корректуры с типографскими датами от декабря.

Корректуры книги «О жизни» сохранились не все. Почти не сохранились верстанные листы, недостает многих гранок. Но и то, что сохранилось, показывает очень большую работу, проделанную Толстым после шестой редакции. <...>

К январю 1888 года книга была отпечатана пол