для пояснения теории ветров. 1756

 

1. Задача данной работы - показать трактат в его становлении, в легитимации его институтов и в установлении закономерностей его стратегического развития. Эта задача будет решаться сразу в двух направлениях. С одной стороны, важными здесь оказываются эво­люционные ходы трактата, его интенции, связанные с историчностью любой деятельности человеческого сознания. А с другой, не менее существенными оказываются также и те механизмы дискурсивной организации трактата как текста, трактата как жанра философствования, которые позволяют тем или иным образом структурировать весь корпус философских текстов и концептуализировать любой разговор о трактате.

2. Начать следует, пожалуй, с установления некоторой темати­ческой рамочки для нашего исследования, оговорить правила игры. Для своей работы мы будем использовать только трактаты Нового времени и те представления о трактате как жанре, которые сложи­лись в парадигме философствования после Декарта. Тому есть две причины. Во-первых, именно тогда складываются те классические идеалы научности, которые позволяют считать трактат научным жанром. А во-вторых, здесь важно то, что только в эпоху Нового времени - появляется специфическое поле философствования и даже сама философия как деятельность разума (в смысле характерного способа отношения к миру, человеку и знанию).

Еще один важный пункт заключается в том, что мы будем говорить о трактате как о жанре философствования и текстообразования, и потому собственное содержание того или иного трактата будет представлять для нас столь уж важного значения.

З. Существенным для разговора о трактате как о жанре философствования является определение специфики философского текст вообще. В самом деле, какой текст следует считать философски. Как происходит это определение: конституируется извне, предполагается изнутри самого текста или обретает себя в движении от одного к другому? Во всяком случае, здесь будет уместным остановить несколько на этом вопросе.

Специфика философского произведения во многом определяет благодаря самому этому произведению. Поэтому каждый текст уникален не только с содержательной стороны, но и с тех позиций, которые возможны внутри него и которые дают основания для любой классификации. Уникален он еще и в силу тех технологий, которые использует любой текст для собственной реализации. У трактата в этом отношении шансов больше всего, так как в его распоряжении наука, а это воистину всемогущий миф.

4. Важным для философского текста является его отношение к собственным границам. (Если сонет - это 14 строк, то трактат может быть как 4, таки 4000 страниц). Более того, трактат не имеет необходимости определять собственные границы, он безразличен к этому, потому границы постоянно смещаются. Но такое смещение и есть философская работа.

«Смещение границы и является философской работой. Критерии границ и сами границы находятся в работе»¹. Смещение границы (в этом отношении Кант был Великим Пограничником) и есть то особое место трактата, где он вписывает себя полностью, без остатка. Может быть, поэтому любой, даже самый строгий философский трактат работает всегда на границе философии и других дисциплин (как гуманитарных, так и естественно - научных).

5. Эта пограничная работа трактата связана во многом с тем, что трактат есть наиболее классический жанр философского текста, но различие между классическим и неклассическим (постклассическим) происходит уже с других позиций, которые не находятся в самом тексте. С одной стороны, такая ситуация создает вокруг трактата некоторую среду, возможное поле интерпретаций, которые не только способствуют адекватному размещению трактата в культуре философского текста, но и задает тон (ритм) отношениям с границами трактата и границами человеческого мышления. А с другой стороны, наряду с вопросом о границах и классичности трактата как тек­ста следует также ставить вопросы и «... о сущности истории, сущно­сти и возможности отношения практики и познания, сущности и спе­цифики самого философствования»².

6. Самое время перейти к тем конкретным стратегиям трактата, которые позволяют ему реализовываться как жанру, и в то же время дают возможность интерпретатору (читателю) занять ту или иную позицию по отношению к некоторой проблеме или тексту. Как же действует трактат? На какие смысловые узлы он опирается в своем становлении?

7. Трактат начинается с названия, в котором задается угол зрения на тот или иной вопрос или проблему, причем иногда само слово «трактат» выносится в заголовок, что предполагает уже вполне оп­ределенный подход со стороны читателя к самому тексту. (Но осо­бенностью трактата является то, что, несмотря на всю предзаданность позиций читателя в отношении трактата, сам трактат остается предельно безразличным к судьбе читателя, в результате чего чита­тель должен сам искать возможные ходы для установления диалога с трактатом.)

В названии происходит также тематизация тела трактата, что вво­дит в обиход уже установившийся корпус механизмов для описания, проблематизации и работы с теми истинами, которые дарует нам на­ука. В то же время тема трактата подчас дает только толчок, им­пульс (как, кстати, и в эссе) для начала некоторого рассуждения.

8. Та глубина мысли, к которой обращается трактат посредством собственного тела, предполагает узкую специализацию темы, пре­дельную конкретность разговора и весьма характерную исследова­тельскую интенцию. Что не только позволяет трактату быть о чем-­то, но также дает ему возможность иметь вполне определенную науч­ную ценность. Трактаты всегда пишутся для чего-то. Такая телеоло­гическая направленность деятельности трактата позволяет ему не только серьезно исследовать предмет, но и задает ритмику и даже смысл его движения. Трактат знает свои желания и поэтому эффек­тивно работает.

С другой стороны, трактат есть только текст по поводу чего-то. Здесь как бы игнорируется его самостоятельность и ущемляется самость, но трактат никогда не скрывается за собственным содержани­ем и поэтому всегда находит способы для реабилитации своего тела. Мы должны показать, как это происходит.

9. После названия в классическом трактате (Лейбниц, Спиноза, Витгенштейн) буквально по пунктам выдвигается ряд положений (или предположений), которые в дальнейшем либо опровергаются, либо оправдываются (докапываются). Причем это оправдание-доказательство может иметь характер как объяснения, описания, рассуждения или выкладки некоторых соображений, так и претендовать­ на создание новой науки, или точнее, некоторых идеалов новой научности (для примера можно назвать как Спинозу, так и Гуссерля или Делеза).

10. В любом трактате (и не только трактате, а равно и в исповеди, и в эссе, и в романе) обязательно присутствует процедура рассужде­ния. Но специфика рассуждения в трактате заключается в том, что только трактат изначально нацелен на рассуждение. Те первоначаль­ные дефиниции, определения, посылки, гипотезы, которые делает автор с целью введения в курс (вспомним Спинозу или Витгенштейна), по сути, являются лишь предуготовлением к более основательному рассуждению (или доказательству), которое и становится ко­зырной картой, тайным оружием трактата.

В чем специфика рассуждения в трактате? Может быть, в том, что трактат может позволить себе настолько углубиться в некоторое рас­суждение, что здесь окажутся уместными любые философские про­блемы, понятия, идеи и т.д. Именно поэтому трактат является излюб­ленным и одним из наиболее классических жанров серьезного фило­софствования.

11. Важный (хотя неясно, насколько) момент - любовь трактата ко всякого рода объяснениям. Он никогда не пренебрегает ими (благо форма этому способствует) и даже, более того, всячески поощряет такой способ подачи собственного тела (материала).

Для чего нужно объяснение? Объяснение нужно для того, чтобы читатель (тот, кому объясняют) чувствовал себя уютно и мог полу­чить удовольствие от читаемого им незнакомого текста. Но парадоксальным образом объяснение никогда и ничего не объясняет, оно практически самодостаточно и при этом всегда к чему-нибудь отсы­лает. (Оставаясь собой, трактат через объяснение сам себя разотождествляет). Трактат отсылает либо к чему-то, что находится за его пределами, и тогда границы начинают приходить в движение, либо к чему-то, что находится внутри него самого, и тогда трактат замыка­ется на самом себе и становится целым миром, со своими описания­ми, рассуждениями, доказательствами, со своим языком и со своей мифологией.

12. Объяснение - это еще и попытка отослать читателя куда-нибудь и устранить его. (Объяснение, возможно, пишется только для того, чтобы устранить читателя из текста и отослать к чему-то ино­му, причем сама процедура объяснения, подчас весьма длинная и запутанная, ничего не объясняет и совершенно игнорирует то, что она должна объяснить). Итак, это возможность поиграть с читате­лем, одурачить его, посмеяться над ним и его попытками понять чи­таемое. Объяснение всегда несколько иронично, оно прекрасно зна­ет свою избыточность по отношению к теме исследования. (Афоризм прекрасно понимает эту ситуацию и потому избавляет себя от любых объяснений).

13. Объяснение - это то, что дает возможность (призрачный шанс) мнимому автору забыться и представить (пусть на мгновение) себя несведущим в данном вопросе. Автор сам себе объясняет собствен­ные позиции, намерения, желания и этим занимает позицию наблюда­теля; тогда сама фигура автора может быть описана со стороны, оце­нена и отнесена. Причем такая этичность автора совершенно абсур­дна в трактате.

В то же время следует отдавать себе отчет в том, что объяснение это только одна из многочисленных возможностей разъяснить, опи­сать, отстранить трактат как текст. Она успешно сосуществует с такими внутренними стратегиями трактата, как определение, рас­суждение, доказательство, рассмотрение, описание и т.д. Мы не бу­дем подробно вскрывать эти механизмы трактата, ибо рискуем серь­езно запутаться в необходимости собственного самооправдания.

14. Актуальность трактата в том, что он предлагает разобраться в достаточно сложных моментах современной ситуации, поэтому он подчас весьма полемичен и требует к себе внимания, тем большего, чем менее научным представляется трактат.

В высшей степени научный трактат не ориентируется на широкую публику, скорее наоборот, он пытается создать свою собственную среду, свой язык (свой дискурс, законченный и самодостаточный в какой-то мере) и в конечном итоге свою публику.

Успешность того или иного трактата будет зависеть от умения удерживать собственную публику, независимо от того, будет это 10 или 10 тысяч человек. Для этого требуется создание своей собствен­ной; уникальной и устойчивой области циркулирования знаний, которая в дальнейшем не может быть редуцирована или покрыта дру­гими трактатами. (Классический пример-трактат Витгенштейна, который со временем только наращивает обороты, увеличивает свою публику и дает возможность для возникновения других текстов, ко­торые не в силах умалить достоинства первоначального текста).

15. Такое удержание публики связано, с одной стороны, с тем, что трактат хочет (ни много, ни мало) объяснить мир (вещи и явления), рассказывая историю о чем-то. Этим чем-то может оказаться какая-­нибудь проблема в философии, так и общая ситуация возникновения трактата, и даже жизнь автора трактата (и здесь он соприкасается с жанром исповеди и дневника). А с другой стороны, трактат хочет, прежде всего, описать (промаркировать) некоторую свою область, определить собственные границы и легитимность любых действий внутри них. Т.е. трактат изначально нацелен на самоопределение, спецификацию, и этим во многом определяется как его структура, так и его тематические рамки.

16. Странные отношения у трактата с собственным содержанием. Он пытается, описывая что-то, исчерпать выбранную им тему полно­стью, при этом понимая, что это почти невозможно. Никакое описа­ние не может быть полным, но зато может быть строгим и серьезным (с научной точки зрения). Может быть, именно поэтому трактат - это почти всегда серьезное исследование, и всегда есть то, на что можно опереться в последующем для изучения этой темы. После Лей­бница ни у кого не возникает желания написать «другую монадологию», во всяком случае, такое написание носило бы скорее уже протагонистический или антагонистический характер и было бы лише­но всякой оригинальности, столь важной для трактата.

17. Трактат как жанр философствования помогает автору изба­виться от необходимости специально объяснять свою позицию (как личности и как ученого) относительно темы своего трактата. Имен­но поэтому трактат близок к объективистским позициям научного исследования и идеалам науки. Но при этом трактат - это подчас текст одного автора и потому предполагает единую точку зрения на ту или иную проблему. Даже полемика внутри трактата - это поле­мика для того, чтобы более отчетливо обосновать какую-то одну точку зрения (якобы истину).

Но трактат не в силах избежать множественности, которая спо­собна разорвать его на части, лишить всякой самотождественности и подорвать веру в собственные возможности. А самое главное, уди­вительным образом трансформируется фигура автора, который те­перь, будучи не в силах изображать демиурга и творца нового мира, пускается в путешествие по своему трактату, становится кочевни­ком в собственной стране, отдается чистой множественности элемен­тов трактата и сам становится только лишь одним таким элементом.

Такой поворот дела дает нам возможность использовать другой язык, язык кочевников.

18. Трактат в свете множественности собственных институций и неразличимости механизмов действия в плане создания устойчивой среды для обитания выявил свою несостоятельность как карты. По трактату невозможно ориентироваться без того, чтобы окунуться в него с головой. Трактат сам становится землей (страной), а не кар­той этой страны: и для его прочтения (прохождения по нему) требует­ся другая карта (набросок, который мы и пытаемся сделать).

Дело усугубляется еще и тем, что трактат как «рассмотрение» предполагает такую позицию наблюдателя (независимо от того, кто является в данный момент этим наблюдателем), которая делает невозможной участие, деятельность, ­работу или производство по отно­шению к трактату, но только достаточно статичное, догматичное и весьма не рефлективное описание. Сам исследователь (или наблюда­тель) здесь не проблематизируется. Хотя есть здесь и исключение.

19. Это исключение связано с введением в обиход другого языка для описания своих отношений с трактатом. Такое описание устра­няет позицию наблюдателя, как того, кто, занимая привилегирован­ное место, обладает подавляющими (властвующими) репрезентация­ми, а равно и нивелирует автора как создателя-демиурга того или иного трактата. Взамен предлагается такое отношение к трактату, которое предполагает скорее движение по трактату, путешествие со многими остановками.

Многие авторы трактата (Юм, Кант, Витгенштейн) сравнивают свои исследования с путешествием по какой-то области, границы которой они и пытаются выявить. В то же время именно такой подход (номадический) позволяет более продуктивно (и бесконечно акту­ально) относиться к тексту любого трактата, путешествовать по нему и открывать новые горизонты.

В этом контексте выражение «смерть автора» приобретает допол­нительное значение, когда автор умирает как творец, но продолжает жить как равноправный с читателем путешественник-кочевник по стране трактата.

20. Номадическое отношение дает возможность проблематизировать, прежде всего, самого путешественника, что предполагает дви­жение по трактату, участие в его жизни и практически бесконечное количество точек зрения на трактат как исследовательское поле. Эти точки зрения (их продуктивная множественность), которые связаны скорее с той или иной ситуацией, а не с некоторой извечной законо­мерностью, делают трактат не только подвижным, доступным и гиб­ким, но и открывают ему дверь в постклассическое будущее.

Именно эта подвижность структур трактата как жанра философ­ствования прочит за ним будущее в культуре философского текста, поскольку именно он будет тем классическим, которое в любую эпо­ху сумеет найти себе место (классика как стиль всегда в моде).

21. В свете подобных рассуждений можно сказать (в качестве зак­лючения), что именно сейчас отпадает необходимость в традицион­ных механизмах трактата, таких как определение, объяснение, рассуждение, описание, доказательство и т.д. Во всяком случае, здесь будут нужны принципиально иные описания, объяснения и рассужде­ния; что, в свою очередь, ведет к радикальному изменению (эволю­ции) всей культуры человеческого мышления и изучения этого мира. Иначе нельзя.