VIII. Такла-Макан — Карашар 9 страница

 

Вот опять народный учитель. Тот, который работает двенадцать часов в сутки за 36 рублей в месяц. Он и учитель в трех школах, и режиссер, и народный лектор, партийный работник Послушайте, как любовно он говорит о лучших методах преподавания; как он бережлив с индивидуальностью детей и как следит за достижениями науки. Сейчас едет, чтобы пройти дополнительный курс на биостанции.

 

А вот латыш — командир полка. Жена его шепчет: "Что делать с ним? Все, что имеет, раздает. Найдет каких-то бедных старушек, выдает им пенсию. А чуть скажешь ему, отвечает: "Да ведь ты сыта. Лучше я сам есть не буду". А ведь жалованье-то всего 125 рублей". Этот грозный латыш — убежденный партиец. И весело с ним говорить об эволюции материи. Это не тупой дарвинист, но реальный искатель и поклонник реального познания сущего. Радостно плыть по Иртышу и слышать о добром строительстве. Радостно не слышать никакого сквернословия и не видеть жестов пошлости. Радостно видеть углубление знания. Как говорено: "Претворение возможности в необходимость".

 

Вспоминаем всякое бывшее с нами: трехсуточная гроза в Гульмарге, шаровидная молния около моей головы в Дарджилинге, необъяснимый синий огонь в Ниму, шесть часов с револьвером в Тангмарге, бамбуковый мост в Ташидинге, глетчер Сассера, мертвый оскал даотая Ма, ползанье по пещерам кучарским, неожиданная стужа на Каракоруме, буран после Ток-суна, буря на озере Вулар и многое другое. И каждая эта буря, и каждая эта стужа, и каждая эта молния вспоминаются, как неповторяемый сон. П. спрашивает в Урумчи: "Вошла ли в вас "зараза" Азии?" Да, Петр Александрович, вошла не зараза, но очарование, всегда оно было в нас. Оно было гораздо ранее, нежели писался "Стан половецкий" или "Заморские гости" 52. И как же будем мы без тебя, Азия? Но ведь мы и не уехали от тебя. Да и когда уедем? И где граница твоя, Азия? Какие задачи могут быть решены без Азии? Какое построение обойдется без камней, без заветов Азии? "Длинное ухо" Азии слышит музыку сфер. "Великая рука" Азии возносит Чашу. О "Длинном ухе" Азии сложено много рассказов. О "Великой руке" Азии повесть только еще пишется. Из Азии пришли все великие Учителя. Е. И. читает письмо Махатмы53. Лучше всего понимает письмо командир-латыш. Как понятно и ценно все его мышление. Потом я делаю доклад команде и пассажирам. Следуют вопросы. Так же, как на "Лобкове", — напряженные вниманием лица. По откосам берегов еще лежит снег. Сегодня утром прошли селение Ермак и место, где утонул завоеватель Сибири. Рабочий поясняет: "Он бы выплыл, наверно бы выплыл, да доспех-то его на низ потянул". Так помянул рабочий героя этих студеных просторов.

 

8 июня

 

Омск. Мост через Иртыш. Несколько "исторических" зданий; особняк, где жил Колчак; здание колчаковского сената; дом солдата; собор, где хранится ветхое знамя Ермака. Полуразрушенная тюрьма, где был заключен Достоевский; верхушка старого острога XVII века. Оказалось, что оба нужные нам поезда только что отошли, и мы должны сидеть в Омске три дня, до вечера четверга. Совторгфлот радушно заботится о нас. Б. многое рассказывает. Слышим о моих картинах. Высокие цены. Поверх всего идут расспросы опять о йогах, об Индии, о буддизме и об учениях жизни. Целый слой изучения воли и материи. И совершенно здесь не знают положения ни Америки, ни Китая.

 

В газетах пишут о том, что мы "нашли" манускрипт об Иссе. Откуда идет эта формула? Как могли мы найти то, что известно давно. Но мы нашли большее. Можно было установить, что формула Иссы-Учителя воспринята и живет на всем Востоке. И на границах Бутана, и в Тибете, и на холмах Сиккима, и на вершинах Ладака, и в хошунах монгольских, и в улусах калмыцких живет текст манускрипта. Живет не как сенсация праздничных газет, но как твердое, спокойное сознание. То, что для Запада — сенсация, то для Востока — давнее сведение. Пройдя Азию, можно убедиться, как мыслят народы.

 

9 июня

 

Холодное солнце пробивается через узорчатые листья филодендрона в комнате гостиницы "Европа". Не к теплице, не к ботаническому саду, но в Сикким теперь будут переносить эти листья наше воспоминание. Там, когда от реки Тишта поднимались к Чаконгу, такие же самые листья вились по зеленым мшистым стволам, переплетались с блестящими цветами орхидей. И маленький храм в Чаконге, и одинокий сторож при храме, высокий и статный, в простой холщевой рубахе. И вечерние рассказы ламы Мингюра. И так такой узорный лист будет теперь сопровождать нас в далекие страны, и возле такого листа будут расцветать в воспоминаниях образы близкие и Милые.

 

Едем сдать на хранение оружие. Опять та же предупредительность и заботливость. "Чем можем помочь?" Управляющий Совторгфлотом едет на далекий вокзал, чтобы по недоразумению мы не переплатили за багаж.

 

Идем в краевой музей. Отделы художественный и этнографический. Из больших городов прислан ряд картин, умело подобранных, характеризующих течение русской школы живописи. Есть не только Левицкий, но и Мусатов, и Левитан. К удивлению, находим и две моих вещи. Обе из группы неоконченных запасов, стоявших у стен мастерской. Одна — "Ладьи" 1903 г. из сюиты "Город строят", другая — "Древо преблагое", эскиз. Надо написать, что обе не окончены.

 

Подходит местный учитель, удивленно спрашивает: "Вы — Рерих?" — "Да". — "Но ведь Вы были убиты в Сибири в 1918 году". Опять та же сказка, которая достигла нас в Лондоне и в Америке. Как же не убит, если были и панихиды и некрологи. Но отпетому на панихидах — светло работалось, плавалось по океанам и легко всходилось на вершины. Верно, "панихида" помогает. И некрологи были очень душевные. Какие славные учителя в этом краю. Уже четвертая радостная встреча.

 

10 июня

 

Уезжаем. Поезд отходит в полночь. Друзья! Буду рад по окончании пути кроме этих кратких заметок передать вам весь дневник и рисунки. Но для этого нужно где-то временно осесть и разобрать записки и альбомы. Но где и когда?

 

Козлов пишет о Хангае. Интересны две статуи — черная и белая — добрая и злая. Но почему они в скифском наряде? Тары ли это? Или приспособленные каменные бабы? Значительно, как и все из старой области Орхона.

 

Сегодня сабантуй — татарский посевной праздник. Скачки на конях и верблюдах. Татары с громкими бубенцами скачут в загородную рощу. Празднуется новый посев.

 

В полночь приходит поезд. Едем под знаком розы; под знаком праздника посева. Привет друзьям!

 

Х. Алтай

(1926)

 

Во все небо стояла радуга. И не одна, но две. И в радужные ворота стремилась широкая Обь. Великая Обь — родина жены и змия.

 

Шамбатион-река стремительно катит по порогам и камням. Кто не пострашится, перейдет ее. А на той стороне живут люди М. М — самая священная буква алфавита, она скрывает имя фядущего. Каббала помнит Шамбатион. Катит камни — катунь настоящая. И не построен еще город на месте новом54.

 

Катун — по-тюркски "женщина".

 

"Додекаэдрон женского начала обозначается в географических понятиях, связанных со сроками эволюции".

 

"На Катуни и на Бии встанет брат на брата. Будет избиение великое, а потом начнется новая жизнь".

 

И еще приходили другие и толковали все о том же двадцать восьмом годе. Солнечные пятна сгущаются так через семьдесят семь лет. И пришел самый вдохновенный человек и о том же толкует. Вот диво-то: один по астрономии, другой по астрологии, третий по писаниям, четвертый по числам, и разговоры все о том же самом. Вот диво-то. К 1911-му прибавить 25 — получается тот же 1936 год55.

 

Камень — дивный камень. Тигерецкий камень. И просто — камень. И весь край — сплошной камень.

 

Елен-Чадыр, Тоурак, Куеган, Карагай, Ак-Кем, Ясатар, Эконур, Чеган, Арасан, Уруль, Кураган, Алахой, Жархаш, Онгудай, Еломан, Тургунда, Аргут, Карагём, Арчат, Жалдур, Чингистай, Ак-Ульгун, Хамсар.

 

Это все имена. Эти названия речек, урочищ и городищ слышатся как напевный лад, как созвучный звон. Столько много народов принесли свои лучшие созвучия и мечты. Шаги племен уходят и приходят.

 

Около Черного Ануя на Караголе — пещеры. Глубина и протяжение их неизвестны. Есть там кости и надписи.

 

А когда перешли Эдигол, расстилалась перед нами ширь Алтая. Зацвела всеми красками зеленых и синих переливов. Забелела дальними снегами. Стояла трава и цветы в рост всадника. И даже коней здесь не найдешь. Такого травного убора нигде не видали.

 

Поравнялся с нами алтаец. Пугливо взглянул на нас. Что за новые чужаки в его страну пожаловали? Махнул плетью и потонул в звонких травах. Синих, золотых, пурпуровых. Поражающе сходство североамериканских индейцев с монголами.

 

Про доброго Ойрота все знают. А любимое имя алтайское — Николай.

 

За Ялуем начались алтайские аилы. Темнеют конические юрты, крытые корой лиственницы. Видно место камланий. Здесь не говорят "шаман" — но "кам". К Аную и к Улале есть еще камы, "заклинатели снега и змей". Но к югу шаманизм заменился учением про Белого Бурхана и его друга Ойрота. Жертвоприношения отменены и заменились сожжением душистого вереска и стройными напевами. Ждут скорое наступление новой эры. Женщина — молодая алтайка — почуяла новые шаги мира и хранит первый строгий устав.

 

Размытая ливнями дорога утомила коней. Остановились в Кырлыке. Придется здесь просидеть ночь. Но не жаль провести ночь в месте, где родилось учение о Белом Бурхане и его благом друге Ойроте. Имя Ойрота приняла целая область. Именно здесь ждут приход Белого Бурхана. В скалах, стоящих над Кырлыком, чернеют входы в пещеры. Идут пещеры глубоко, конца им не нашли. Здесь также пещеры и тайные ходы — от Тибета через Куэнь-Лунь, через Алтын-Таг, через Турфан; "длинное ухо" знает о тайных ходах. Сколько людей спасались в этих ходах и пещерах! И явь стала сказкой. Так же, как черный аконит Гималаев превратился в Жар-цвет.

 

"А как выросла белая береза в нашем краю, так и пришел белый царь и завоевал край наш. И не захотела чудь остаться под белым царем. Ушла под землю. И захоронилась каменьями". На Уймоне показывают чудские могилы, камнями выложенные. "Тут-то и ушла чудь подземная". Запечатлелось переселение народов.

 

Беловодье! Дед Атаманова и отец Огнева ходили искать Беловодье. "Через Кокуши горы, через Богогорше, через Ергор — по особой тропе. А кто пути не знает, тот пропадет в озерах или в голодной степи. Бывает, что и беловодские люди выходят верхом на конях по особым ходам по Ергору. Также было, что женщина беловодская вышла давно уже. Ростом высокая, станом тонкая, лицом темнее, чем наши. Одета в долгую рубаху, как бы в сарафан. Сроки на все особые".

 

С юга и с севера, с востока и с запада мыслят о том же. И тот же революционный процесс запечатлевается в лучших образах. Центр между четырех океанов существует. Сознание нового мира — существует. Время схода событий — улажено, соблазн собственности — преоборен, неравенство людей — превзойдено, ценность труда — возвещена. Не вернется ли чудь подземная? Не седлают ли коней агарты, подземный народ? Не звонят ли колокола Беловодья? По Ергору не едет ли всадник? На хребтах — на Дальнем и на Студеном — пылают вершины.

 

"В 1923 году Соколиха с бухтарминскими поехала искать Беловодье. Никто из них не вернулся, но недавно получилось от Соколихи письмо. Пишет, что в Беловодье не попала, но живет хорошо. А где живет, того и не пишет. Все знают о Беловодье".

 

"С каких же пор пошла весть о Беловодье?" — "А пошла весть от калмыков да от монголов. Первоначально они сообщили нашим дедам, которые по старой вере, по благочестию".

 

Значит, в основе сведений о Беловодье лежит сообщение из буддийского мира. Тот же центр учения жизни перетолкован староверами. Путь между Аргунью и Иртышом ведет к тому же Тибету.

 

Задумана картина "Сосуд нерасплесканный". Самые синие, самые звонкие горы. Вся чистота. И несет он сосуд свой.

 

Пишут о магнитных бурях, о необычных температурах и о всяких не-нормальностях в природе в связи со сгущением солнечных пятен. В будущем году эффект пятен будет еще значительнее. Возможны необычайные северные сияния. Возможно потрясение нервной системы. Сколько легенд связано с солнечными пятнами, с грозными морщинами светила.

 

Рамзана ушел в Ладак. Не вынес северных низин. "Или уйду, или умру". Конечно, вся жизнь ладакцев проходит на высотах не ниже двенадцати тысяч футов (=3,5 км). Жаль Рамзану. Спокойно оставляли на ладакцев охрану всех вещей. А ойротские ямщики на ладакцев не похожи.

 

Кооператор бодро толкует: "Мы-то выдержим. Только бы машины не лопнули. Пора бы их переменить".

 

И считает Вахрамей57 число подвод с сельскими машинами. Староверское сердце вместило машину. Здраво судит о германской и американской индустрии. Рано или позднее, но будут работать с Америкой. Народ помнит американскую АРА. Народ ценит открытый характер американцев и подмечает общие черты. "Приезжайте с нами работать", — зовут американцев. Этот дружеский зов прошел по всей Азии.

 

После индустрийных толков Вахрамей начинает мурлыкать напевно какой-то сказ. Разбираю: "А прими ты меня, пустыня тишайшая. А и как же принять тебя? Нет у меня, пустыни, палат и дворцов..."

 

Знакомо. Сказ про Иосафа58. "Знаешь ли, Вахрамей, о ком поешь? Ведь поешь про Будду. Ведь Бодхисатва — Бодхисатв переделано в Иосаф".

 

Так влился Будда в Кержацкое сознание, а пашня довела до машины, а кооперация до Беловодья.

 

Но Вахрамей не по одной кооперации, не по стихирам только. Он, по завету мудрых, ничему не удивляется; он знает и руды, знает и маралов, знает и пчелок, а главное и заветное — знает он травки и "цветики. Это уже неоспоримо. И не только он знает, как и где растут цветики и где затаились коренья, но он любит их и любуется ими. И до самой седой бороды набрав целый ворох многоцветных трав, просветляется ликом, и гладит их, и ласково приговаривает о их полезности. Это уже Пантелей Целитель, не темное ведовство, но опытное знание. Здравствуй, Вахрамей Семёныч! Для тебя на Гималаях Жар-цвет вырос.

 

А вот и Вахрамеева сестра, тетка Елена. И лекарь, и травчатый живописец, и письменная искусница. Тоже знает травы и цветики. Распишет охрой, баканом и суриком любые наличники. На дверях и на скрынях наведет всякие травные узоры. Посадит птичек цветистых и желтого грозного леву-хранителя. И не обойдется без нее ни одно важное письмо на деревне. "А кому пишешь-то, сыну? Дай-ко скажу, как писать". И течет длинное жалостливое и сердечное стихотворное послание. Такая искусница!

 

"А с бухтарминскими мы теперь не знаемся. Они, вишь, прикинулись коммунарами и наехали грабить, а главное — старинные сарафаны. Так теперь их и зовут "сарафанники". Теперь, конечно, одумались. Встретится — морду воротит все-таки человек, и стыдно. Теперь бы нам машин побольше завести. Пора коней освободить".

 

И опять устремление к бодрой кооперации. И тучнеют новые стада по высоким хребтам. А со Студеного хребта лучше всего видно самую Белуху, о которой шепчут даже пустыни.

 

Все носит следы гражданской войны. Здесь на Чуйском тракте засадою был уничтожен красный полк Там топили в Катуни белых. На вершине лежат красные комиссары. А под Котандой зарублен кержацкий начетчик Много могил по путям, и около них растет новая густая трава.

 

Как птицы по веткам, так из языка в язык перепархивают слова. Забытые и никем не узнанные. Забайкальцы называют паука мизгирем. Торговый гость, мизгирь, по сибирскому толкованию — просто паук. Какое тюркское наречие здесь помогло? Ветер по-забайкальски — хиус. Это уже совсем непонятно. Корень не монгольский и не якутский.

 

В тайге к Кузнецку едят хорьков и тарбаганов (сурков). Это уже опасно, ведь тарбаганы болеют легочной чумой. Говорят, что чумная зараза исчезает из шкурки под влиянием солнечных лучей. Но кто может проверить, когда и сколько воздействовали лучи? Откуда шла знаменитая "испанка", так похожая на форму легочной чумы? Не от мехов ли? Часты в Монголии очаги заболеваний, а чума скота вообще довольно обычна. Ко всему привыкаешь. В Лахоре, в Шринагаре и в Барамуле была при нас сильная холера; в Хотане была оспа; в Кашгаре скарлатина. Обычность делает обычным даже суровые явления.

 

Ойротские лошадки выносливы. Хороши также кульджинские олетские кони. Карашарские бегуны и бадахшанцы не выносливы и в горах менее пригодны.

 

Монголы и буряты хотят видеть разные страны, хотят быть и в Германии и во Франции. Любят Америку и Германию. Необходимость расширить кругозор характеризуется ими старинной притчей о лягушке и о черепахе. Лягушка жила в колодце, а черепаха в океане. Но приходит черепаха к лягушке и рассказывает о громадности океана "Что же, по-твоему, океан вдвое больше моего колодца?" — "Гораздо больше". — отвечает черепаха "Скажешь, в три раза больше колодца?" — "Гораздо больше". — "И в четыре раза больше?" — "Гораздо". Тогда лягушка прогнала черепаху как хвастуна и лжеца

 

Поповцы, беспоповцы, стригуны, прыгуны, поморцы, нетовцы (ничего не признающие, но считающие себя "по старой вере") доставляют сколько непонятных споров. А к Забайкалью среди семейских, то есть староверов, ссылавшихся в Сибирь целыми семьями, еще причисляются и темноверцы и калашники. Темноверцы — каждый имеет свою закрытую створками икону и молится ей один. Если бы кто-то помолился на ту же икону, то она считается негодной. Еще страннее — калашники. Они молятся на икону через круглое отверстие в калаче. Много чего слыхали, но такого темноверия не приходилось ни видать ни читать. И это в лето 1926 года! Тут же живут и хлысты, и пашковцы, и штундисты, и молокане. И к ним уже стучится поворотливый католический падре. Среди зеленых и синих холмов, среди таежных зарослей не видать всех измышлений. По бороде и по низкой повязке не поймете что везет с собою грузно одетый встречный.

 

В Усть-Кане — последняя телеграфная станция. Подаем первую телеграмму в Америку. Телеграфист смущен. Предлагает послать почтою в Бийск. Ему не приходилось иметь дело с таким страшным зверем, как Америка. Но мы настаиваем, и он обещает послать, но предварительно запросит Бийск

 

На следующий год запланировано продолжить железнодорожную линию до Котанды, то есть в двух переходах от Белухи. До Котанды еще с довоенного времени была запроектирована ветка железной дороги от Барнаула, связывая сердце Алтая с Семипалатинском и Новосибирском Говорят: "Тогда еще инженеры прошли линию". — "Да когда тогда?" — "Да известно — до войны". Таинственное "тогда" становится определителем довоенной эпохи. Уже Чуйский тракт делается моторным до самого Кобдо. Уже можно от Пекина на "додже" доехать до самого Урумчи, а значит, и до Кульджи, и до Чугу-чака, до Семипалатинска. Жизнь кует живительную сеть сообщений.

 

Ползут рассказы из Кобдо. Каждому занятно передать хоть что-нибудь из неведомой Монголии, из страны магнитных бурь, ложных солнц и крестовидных лун. Все хотят знать о Монголии. Все особенное. Толкуют, что часового солдата съели собаки. Он семь их зарубил, но от стаи отбиться не смог. Монгольский командующий в Улясутае съел человеческое сердце. Кто говорит — русское, а кто полагает — китайское. На Иро и к Урянхаю — много золота. Тоже на Иро, у шаманки родился странный мальчик, который сообщил какое-то предсказание. Шептали про перевоплощение богдо-гегена монгольского. А другой такой же, какой-то особенный, родился в Китае. Но знатоки не признают ни того ни другого: ведь богдо-геген никогда ни в Монголии, ни в Китае не рождался, а всегда это происходило в Тибете. На пути из Улясутая в Кобдо выскочили какие-то дикие люди в мехах и кидали камнями в машину. Их называли "охранители". По пути в Маньчжурию из скалы течет в пустыню "минеральное масло". И такие магнитные места, что даже машина замедляет ход.

 

На перекрестках дорог ткутся сложные ковры — слухи азиатских узоров. Да и как же без вестей? Этак скоро не к чему будет в дальний аил поехать и попить чай с крепким наваром рассказов. Монголия привлекает внимание.

 

"За периодом пробуждения Востока наступает период прямого участия народов Востока в решении судеб всего мира".

 

"Курумчинские кузнецы" — странные, непонятные народы, которые не только прошли, но и жили в пределах Алтая и Забайкалья. Общепринятые деления на гуннов, аланов, готов разбиваются на множество необъясненных подразделений. Настолько все неизвестно, что монеты с определенными датами иногда попадают в совершенно несоответственные времени установленные периоды. Оленьи камни, керексуры, каменные бабы, стены безымянных городов хотя и описаны и сосчитаны, но пути народов еще не выявлены. Как замечательны ткани из последних гуннских могил, которые дополнили знаменитые сибирские древности.

 

Живет предание о черном камне, появляющемся в сроки больших событий. Если сравните все устнь1е сроки из Индии, Тибета, Египта, Монголии, то совпадения их напомнят, как помимо историков пишется другая история мира. Особенно значительно сравнение показаний совершенно различных народностей.

 

Калмыки и монголы по следу коней и верблюдов узнают род и количество груза. Скажут: "Проехал конный с двумя конями в поводу. Два коня загнаны, а третий свежий". Или "Прошел табун и при нем два вершника".

 

Передавали случаи из недавних войн. Вызвался один наездник принудить к сдаче целый полк. Взял одного товарища и большой табун конский. "Больше, — говорит, — ничего и не надо". Подогнал табун с наветренной стороны, а сам поехал с товарищем для переговоров. Требует: "Немедленно сдать оружие, иначе поведу на вас все мое войско". Подумали, поглядели на столбы пыли от табуна, да и сдали оружие. А удалец велит товарищу: "Скачи, отведи войско обратно". Так и принудил к сдаче весь полк И это не чингисова сказка, а недавняя быль.

 

И слухи опережают даже моторы. За двести верст верхом едут чай попить.

 

Опять передают: "Толкуют, что вы пропали". Неужели во второй раз меня похоронят? Откуда это неиссякаемое стремление клеветы и всяких ложных выдумок? Говорят, что много распространено поддельных картин под меня. Рассказывают целые забавные истории и даже называют несколько имен, таким порядком на мне заработавших. Говорят, В. и Р. — один в Ленинграде, а другой в Москве поработали. Несколько подделок мне приходилось видеть еще до войны. Помню одну очень большую картину, неглупо составленную из фрагментов разных моих вещей. Бедный собиратель, позвавший меня одобрить его покупку, был огорчен безмерно. Друзья, вам могут приносить в музей такие подделки, смотрите, будьте осторожнее. Так часто приходилось видеть и картины, и целые альбомы, фальшиво приписанные. Помню одну картину Рущица, подписанную моим именем.

 

Рассказывают о гибели многих моих картин. Пропал "Зов змия" из академии, пропал "Поход", "Ункрада", "Построение стен", "Святогор" и другие. Конечно, их считают пропавшими, но кто знает? Пути вещей так неожиданны. Собирая работы старинных мастеров, мы наталкивались на такую изысканную игру жизни.

 

Приходит заезжая художница. Приходит геологическая экспедиция. Говор о художниках: крепко стоят Юон, Машков, Кончаловский, Лентулов, Сарьян, Кустодиев. Пошатнулся Бенуа. Ушел в Литву Добужинский. Не упоминают Сомова, не знают, что Бакст умер. Подрастают молодые. Смело действуют Щусев и Щуко. И ходит художница, и зарисовывает старые уголки: ворота, наличники окон, резные балки и коньки крыш, точно последний списочек вещей перед дальним путем. И исчезнут с крыш резные коньки. И пусть уйдут, так же как и узоры набойки. Но чем заменятся они? "Венский" стул и линючий ситец — не вводят культуру. Вот для молодых-то и задача: дать облик будущей жизни. Из фабричных гудков и из колокольного звона создавали симфонию. Если даже это не удалось, то сама затея была созвучна. Вот и для обстановки дома нужна находчивая рука и затея без предрассудков. Вот мастерские, палехские и холуйские иконники обновили и продолжают свою работу. Как красивы их произведения в Кустарном музее! Привет Вольтеру.

 

На Востоке применяют экстериоризацию чувствительности не только к отдельным личностям, но и к группам, и как бы к целым местностям. Получается грандиозный опыт применения психической энергии. И все это делается молчаливо и анонимно.

 

Смотрите и удивляйтесь: и книги, и картины, и песни, и танцы, и строения — все это анонимно пускается по волнам мира Книги, по традиции, приписываются определенному автору, но ведь он-то сам на рукописи свое имя не ставил. Картины не подписаны; имя зодчего Поталы не запечатлено. На фарфоре, на керамике и на металлических изделиях видите иногда марку производства, но не имя автора. И в этой основной анонимности Восток оставил далеко позади Запад. У Востока нужно учиться, но для этого нужно усвоить психологию Востока. Восток не любит фальшивых пришельцев; Восток легко различает маскарадную подделку. И Восток никогда не забудет свое решение. Испытание Востока решается в первый же момент. Все заплаты поправок лишь увеличат шутовство поддельного наряда.

 

Открытие Теремина: "Мы видели на экране движение человеческой руки, происходившее в те же моменты времени за стеною в соседней комнате". Наконец-то "чудесное" делается просто "научным". Наконец-то начинают обращаться к реальному изучению всех свойств энергии.

 

Именно тогда, когда мы не просили, именно тогда, когда не ожидали, он сам сказал и показал свое знание особых мест Тибета. Наши простецы сочли бы это за сказку или за необычайное откровение, а он улыбнулся, запахнул желтый халат и показал знание, кто и где живет. "А с тем местом уже пятнадцать лет не было сношений".

 

В личных покоях далай-ламы поставлено недавно сделанное изображение Будды с пламенным мечом. "Будда — Победитель всепокоряющий".

 

К таши-ламе в Пекине пришла группа китайцев, прося выдать им паспорта для отправления в Шамбалу. Это нам напомнило письмо, написанное из Бостона в Шамбалу. Откуда и как встретилась эта китайская группа? Собрали ли их скитания Лао-дзина? 59. Или более старые писания? Или книга утайшаньского настоятеля? Когда-то смеялись бы над этим фактом, но сейчас произошло многое. Так обогатилась литература, что недавняя "выдумка" и "магия" переданы в лабораторию исследования. И скептики негодуют, но благодаря их полной необразованности и непросвещенности. Прислушиваемся к шагам нового мира Видим движение великой руки Азии. Даже самые тяжелодумы спрашивают, что это значит? Можно говорить о значении происходящего, но самый факт уже не остается незамеченным.

 

Толкуют об опытах Манойлова, исследовавшего пол растений и минералов, а также мужское и женское начала человеческой крови. Опыт с минералом пиритом дает результат, издавна указанный наукой Востока. "Пирит дает кристаллы двух видов — в виде куба и в виде двенадцатигранника. Если тот же единый реактив налить в пробирку с кубическими кристаллами, получится обесцвечивание жидкости — мужская реакция, а если то же сделать с двенадцатигранными кристаллами, получится фиолетовое окрашивание — женская реакция". Для Запада это открытие ново, но Восток в своих древнейших формулах говорит о двенадцатизначнике (додекаэдро-не) Матери Мира — женского начала. Также указывается о фиолетовом физическом женском излучении. Представьте себе, с какой спокойной улыбкой слушает ученый Востока о "новых" открытиях Запада. "Гемоглобин в крови животных и хлорофилл в соке растений по природе своей сходны". И ученый Востока кивает головой в знак давно известного согласия.

 

Луначарский говорит: "Ведь у нас до сих пор еще, несмотря на сердитый окрик (...), распространено представление о том, что культура вплоть до возникновения элементов культуры пролетарской сплошь "буржуазна", что она представляет собою опасный яд для всякого правоверного коммуниста и что следует всемерно ограждать таких правоверных не только от "совета нечестивых", то есть людей старой культуры, но и от того, что они произвели. Порой, слушая таких людей, можно подумать, что мы не ученики Маркса, в колоссальной степени владевшего старой культурой и ценившего ее, между прочим, также и в области искусства, — вспомним его отношение к Гомеру, Шекспиру, Бальзаку, Гете и Гейне, — а ученики какого-то своеобразного Савонаролы, чуть-чуть что не его "Плаксы", боящиеся всякой радости жизни и готовые собрать на площади им. Свердлова большой костер для сожжения "Суеты сует"... Здесь уместно припомнить, как непрестанно и как подчеркнуто возвращался Владимир Ильич к идее о необходимости усвоить старую культуру вплоть до старого искусства, о чем совершенно определенно гласит составленный им соответственный параграф нашей программы".