Хип-хоп стал моей девушкой, тем, кому я мог доверять, лучшим другом.

The Way I Am Book

Часть 1: Предисловие

Я даже не могу вернуться в то место, где я услышал, что случилось с Пруфом {Proof). Я никогда в жизни не чувствовал такой сильной боли. И эта боль со мной по сей день. Боль, которая стала частью того, кто я. Я сел в машину в 7 часов утра, чтобы поехать в больницу увидеть Пруфа… он был убит. Это был худший день в моей жизни. Я, помню, думал: «НЕ ПРУФ, НЕ ПРУФ, НЕ ПРУФ». Пруф был моей опорой, понимаете? С его смертью я упал на колени. Смерть и раньше бывала в моей семье — два моих дяди совершили самоубийство — и это вырвало куски из моей жизни тогда. У каждого есть кто-то, ушедший из его жизни, кто был всем для него. Я не был в том клубе, когда Пруфа застрелили, но, как я понимаю, этот инцидент стал причиной полного непонимания, раздутого в нечто большее. Я стараюсь держаться подальше от таких мест, но Пруф был по-настоящему обычным чуваком. Он зависал на районе даже после своего успеха, а успех на любом районе может вести к зависти. Я бы хотел, чтобы конфликт разрешился лишь кулаками. Но он обострился, и Пруф принял удар. Пруф был очень сильной личностью. Он был не из тех, кто отступает. Если было нажать не ту кнопку, что-нибудь могло в нем сорваться. И все же он был забавным чуваком, он не был гангстой все время.

У него была и глупая сторона, как у всех нас в D12. Несмотря на то, что у Пруфа были две личности, больше всего я помню его доброту. Это чувак, который, когда я жил чертовски бедно, проходя мимо моего дома, заставил меня избавиться от мокасинов из секондхэнда, которые мать мне купила. Мы оба носили 10-ый размер. Он подошел к дому и сказал: «Что за херня у тебя на ногах?» Потом он передал мне пару Nike’oB, почти новых. Это был один из моментов, когда мне хотелось заплакать. Как у всех друзей, у нас с Пруфом были хорошие и плохие моменты. В дороге мы были друг с другом 24 часа, и когда возвращались в Детройт, мы делали перерыв. Потому что, понимаете, я могу быть надоедливым засранцем, как и все остальные. Если мы не виделись долгое время, мы общались по телефону хотя бы пару раз в неделю. К тому же, мы оба стали семьянинами — были заняты с детьми. После того, как его не стало, прошел год, прежде чем я смог снова делать что-то нормально. Мне было трудно даже подняться с кровати, у меня бывали дни, когда я не мог ходить, не говоря уже о написании рифм. Когда я пытался собрать мысли вместе — я говорил бессмысленно, поэтому все пытались держать меня подальше от телевидения и прессы. Мой мозг был рассеян, особенно первые пару месяцев после его смерти. рошло лишь два года, как его не стало, и все это до сих пор тяжело для меня. Теперь, когда я думаю о туре, я задаюсь вопросом, кто будет со мной на сцене? Это самая большая трагедия, которую я мог себе представить, отдельно от того, если бы что-то случилось с одним из моих детей.

Пруф сыграл убитого парня в клипе «Like Toy Soldiers», который был в госпитале. То, что я хотел показать в этом видео, это как рэперы втягиваются в бифы, что это есть на самом деле противостоящие стороны — окружения — в итоге приносящие боль. Вскоре после этого, все, к сожалению, воплотилось в реальность. В течение года после его смерти, я бывало мог уставиться в потолок и думать об этом клипе. Судьба стала причиной того, что это произошло в реальной жизни? Может я? Всегда хочется указать пальцем на кого-нибудь другого, когда случается что-то подобное, понимаете? Пруф был моим ключем ко всему. Он был единственной причиной, по которой меня перестали бить. Я не собираюсь ничего приукрашивать — он был моим пропуском в гетто. Не знаю, осознает ли это кто-нибудь, поэтому говорю об этом сейчас. Ему было похер на то, что его называли Дядей Томом за то, что он дружил со мной. Он заступался за меня, как будто мы были братьями. До того, как я стал знаменит, как у меня появилось все, мы с Ким жили на чердаке у ее мамы, потому что некуда было больше идти. Если бы Пруф не вытащил меня оттуда, не привел меня в Hip Hop Shop и в рэп-игру, не знаю, где бы я был. Уж точно вы бы обо мне не слышали. Он был замечательным другом, кто увидел во мне что-то, что я еще не увидел, и я думаю, я был достаточно умен, чтобы понять, что он был тем, кто смог каким-то образом спасти мою жизнь. Я так долго тонул. Пруф был как спасательный хип-хоп плот и настоящим братом от другой матери. Он смог не только вырастить мой талант, но и увидеть бриллиант на дороге, когда миллионы людей могли смотреть туда же и не видеть ничего. Это не значит, что у Пруфа не было множества своих талантов. Пруф был чуваком в хип-хопе, с которым никто не мог потягаться. Фристайл, битва — никто не мог с ним тягаться. Никто. Он, бывало, приходил с нами на радио — в пятничные вечера были открытые сессии в Детройте. Тогда же я был со своей первой группой, Bassmint Productions. У нас была совместная песня с Пруфом, которую мы должны были исполнить в эфире, а Пруф не выучил свой куплет. Он только помнил первые четыре строки, а дальше стал фристайлить. Невозможно было понять, что он облажался — так хорош он был в этом. Это был дар божий Пруфа — уметь так фристайлить. Пруфу подчинялась вся сцена рэп-музыки Города Моторов в средине 90-х. Он был чуваком с дредами из Детройта, который всех знал. И каждый готов был поклясться, что он станет первым рэпером из Детройта, который выбьется сольно. Я помню, увидел Treach’a и Vinnie из Naughty by Nature на его похоронах. Я поблагодарил их за то, что пришли, но, оглядываясь назад, я понял: «Оу, чего я их благодарил?» Они были там ради него — не меня. Каждый был. Я смотрел на это так, ведь это был мой лучший друг, поэтому некоторые пришли поддержать меня в моей потере. Понятно, что у него были свои близкие связи и отношения. Люди любили его. Я потерял своего лучшего друга, но я гарантирую, что миллион людей скажет: «Да, что ж, Пруф был и моим лучшим другом». Но у нас с Пруфом было это обоюдное чувство. Вот почему я скажу: «Он был моим лучшим другом; я был его лучшим другом».

Я ЗНАЛ, ЧТО ХОЧУ СТАТЬ
РЭПЕРОМ
КОГДА МНЕ БЫЛО 14.

В тот же год я встретил Пруфа. Все было так, как я написал в «Yellow Brick Road». Я был на ступеньках средней школы Osborn High, куда шел Пруф, неся флаеры шоу талантов: «I had told him to stop by / And check this out sometime / He looked at me like I’m out my mind shook his head like white boys don’t know how to rhyme /1 spit out a line and rhymed birthday with first place / And we both had the same rhymes that sound alike / We was on the same shit that Big Daddy Kane shit with compound syllables sound combined / From that day we was down to ride somehow we knew we’d meet again somewhere down the line».

Всё что я знаю. Часть 1.

В Осборне, бывало, Пруф затаскивал меня в столовую, чтобы биться и разводить дураков. Мы получали деньги. Пруф говорил: «Ставлю 20 баксов на белого пацана». Это была теория «у белых нет чувства ритма» — никто не думал, что белый мог выиграть. Пруф задавал бит, стуча по столу, и мы шли по кругу, и я выигрывал всех, кто хотел биться. Одного за другим. Мы шли домой и делили деньги. Прибыль» бывала большой — мы были как акулы в бассейне. Но до людей стали доходить слухи об этой игре, так что нам пришлось придумать новую. Вот когда я начал разрисовывать джинсы и кофты. Пруф убил бы меня, если б узнал, что я говорил это людям, но его первый рэп-псевдоним был Maximum. Я написал «Maximum» на его джинсах. Я был серьезно настроен на дело. Я выводил краску на ткани, чтобы сделать границы букв, потом красил внутри. Я воровал краску — я когда -то был немного клептоманом. Я носил пуховую кофту, она была из перьев и всякой такой фигни и у нее были здоровенные карманы. Так что я набивал их маленькими бутылочками краски для ткани. Моей клиентурой были чуваки из окрестностей, которых приводил -ш^.:* Пруф. Он говорил, чего хотят люди, а я говорил: «Как думаешь, сколько мне за это взять?» Если было $60, я давал ему $20. В то время это были для меня большие деньги, как вторая работа. Лучше, чем фабрика, на которой я работал — обдувка песком, готовка на кухне и очистка оборудования — это разрушало мои руки. Как-то Пруф привел одного парня, он хотел Eazy-E сзади на джинсовой куртке. Eazy-E с пистолетом. Когда я начинал рисовать, я не понимал, как долго это займет. Все больше и больше людей хотели разрисовать свою одежду, и заказы стали откладываться. Пруф говорил: «Эй, чувак хочет свою куртку с Eazy-E. Ты когда закончишь?» Eazy был на всю спину. На всю работу ушло, наверно, бутылок 20 краски, которые я спер.
Пруф научил меня стоять на своем и быть мужиком. Он был первым, кто показал мне как нужно драться. Если тебя никогда не били, ты боишься быть побитым, потому что не знаешь каково это. Пруф заставил меня переступить этот начальный страх. Мы с ним боксировали на голых кулаках. Мои удары были такими размашистыми и открытыми, что Пруф постоянно сбивал меня. На Dresden Street жил неотесанный чувак, байкер, который часто стоял у забора и смотрел, как мы деремся. Он всегда кричал: «Давай, Маршалл, вставай! Ты что, девка что ли? Вставай!» А Пруф говорил: «Черт, лежи, чувак, лежи». Но я всегда, блять, вставал. Пока Пруф не добивал
меня почти до бесчувствия, и я просто просил: «Только не выбей мне зубы! Пожалуйста?!» Он не давал мне расслабиться ни на минуту. Когда после мы заходили домой, с окровавленными кулаками, уставшие и вымотанные, мы с Пруфом делали упражнение, когда один из нас подбирал слово, а потом смотрели, как много слов мы могли срифмовать с ним. Либо брали пять слов и рифмовали с ними минуту. А если кто-то не справлялся, получал по лицу. (Шутка.) Мы дрались как братья, но настоящей ссоры между нами никогда не было. Была какая-то связь, которую нельзя было разорвать. Мы дрались из-за самых тупых вещей. Однажды я не встретился с Пруфом, назначив встречу, потому что разговаривал с девчонкой по телефону. Когда я, наконец-то, появился, Пруф сказал, что уже не хочет играть в баскетбол. Я бросил ему мяч, а он сел на переднее сидение моей машины. Он бросил мяч на пол в машине, закрыл дверь и надулся. Мы не разговаривали две недели. Это было странно, потому что мы работали в одном месте — Little Caesars. Как-то, проходя, он ударил меня полотенцем по заднице. «Ах ты говнюк!», я побежал за ним и у нас началась война на полотенцах. Неожиданно, мы снова стали друзьями.

Перед тем, как я пошел в 9-ый класс, мы с матерью переехали на Dresden Street на восточной стороне Детройта. Я все еще ходил в свою старую школу — дорога была суровей зимой! — но я проводил время, зависая в Osborn High School с Пруфом.

ХИП-ХОП СТАЛ МОЕЙ ДЕВУШКОЙ, ТЕМ, КОМУ Я МОГ ДОВЕРЯТЬ, ЛУЧШИМ ДРУГОМ.

Мой дядя Ронни впервые ввел меня в хип-хоп, когда мне было 11. У моей бабушки он был поздним ребенком, и, несмотря на то, что он был моим дядей, мы были почти одного возраста и вместе росли детьми в Миссури. Ронни сам записывал кассеты. Он жил в трейлерном парке, у него было два радио с кассетными деками. Одну он использовал как битбокс. Он нажимал воспроизведение — я отчетливо помню, как это было -потом нажимал запись на второй деке и читал под бит.

«That faggot walking down the street / He think that he have a funky beat / Huh-huh, look at him, combing his underwear / He thinks he’s bad, I think he’s sad / But the only reason I am glad /1 am the king of the funky beat /1 know what’s going down». Я сделал копию и взял кассету домой и постоянно слушан ее. Тогда я понял, что хочу сам делать это — читать. Я не касался хип-хопа до этого. Я слушал Майкла Джексона и New Edition, ну вы знаете, «Cool ItNow». Но даже в «Cool It Now» они читали рэп в конце. Я слышал рэп раньше самым первым был «Jam on It» от Newcleus, по радио. Как-то Ронни принес саундтрек к фильму «Breakin’», на нем была тема Ice-T «Reckless». После того, как я послушал кассеты Ронни, я начал собирать все: рэп постарей, типа Mantronix. Я выучил наизусть текст «Тhе Message». И все начало сливаться воедино.

В начале 6-ого класса 3 пацана, с которыми я ходил в школу, научили меня танцевать брейк. Они бросали на пол кусок картона в школьной библиотеке и приступали к делу. Мы жили в общежитии в Саванне, штат Миссури, и с друзьями выходили на игровую площадку со своими картонками — мы привлекали девчонок со всего комплекса. Это было круто! Некоторое время я не видел Ронни, потому что мы с мамой переехали обратно в Детройт. Когда мы на лето приехали в Миссури, Ронни ударился в хэви-метал. Это очень сильно доставало меня. Я знал слова песни LL Cool J «I’m Bad» от а до я. И я, стоя на дороге к дому Ронни, читал ее, выдавая шоу проезжающим машинам.
Никто не мог отличить меня от LL’a!

License to Ш от Beastie Boys сыграл для меня большую роль. Очевидно потому, что они были белыми парнями, читающими в преимущественно черном стиле музыки. И они были просто прикольными. Одно из лучших живых хип-хоп выступлений, которое я видел еще ребенком, был тур Run-DMC «Tougher than Leather». Beastie Boys открывали шоу и они вынесли огромный член на сцену. Хип-хоп был таким живым в то время. Выступление означало все. Если ты лажал, тебя освистывали, прогоняя со сцены. Потому что хип-хоп всегда остается реальным. Мне нравились Beastie Boys потому, что они были самими собой — они не выпендривались. Миллионы детей по всему миру были привязаны к тому, откуда они пришли. Когда Beastie Boys впервые выступили, они заработали себе уважение в андеграунде. Все строилось на этом. Они были собой — это помогло мне понять, как расслабиться и быть самим собой, давало мне чувство, что я могу просто подняться и раскачать майк, закачать миллионы. То, чего хочет начинающий рэпер. Я проводил много времени один — так хип-хоп стал моей девушкой, тем, кому я мог доверять, моим лучшим другом. В нем было столько эмоций: LL мог читать о девчонках, a Rakim, с его игрой слов, мог проникнуть действительно глубоко. Boogie Down Productions могли по-настоящему научить тебя чему-нибудь — что действительно невероятно, когда ты просто слушаешь музыку под настроение. У Masta Асе были удивительные навыки рассказывания историй -его мысли были настолько яркими.