Секретный дополнительный Протокол к договору о ненападении между Германией и советским Союзом

При подписании договора о ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик нижеподписавшиеся уполномоченные обеих сторон обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. Это обсуждение привело к нижеследующему результату:

1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению Виленской области признаются обеими сторонами.

2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского Государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана.

Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского Государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития.

Во всяком случае, оба Правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия.

3. Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих областях.

4. Этот протокол будет сохраняться обоими сторонами в строгом секрете.

Москва, 23 августа 1939 года

По уполномочию Правительства СССР В. Молотов

За Правительство Германии И. Риббентроп

Подписи Молотова и Риббентропа под секретным дополнительным протоколом

АП РФ, Ф. 3, оп. 64, д. 675а, лл. 3-4. Подлинник.

Документ опубликован в книге "Документы внешней политики, 1939 г.", издание Министерства иностранных дел Российской федерации. Москва 1992, т. XXII, кн. 1, с. 632.

 

Уинстон Черчилль. Речи

У.Черчилль. «Мускулы мира». М.: «Эксмо», 2006.

 

ВОПРОСЫ ВОИНЫ И МИРА. ЕВРОПА СТОИТ ПЕРЕД ВЫБОРОМ

Речь в зале «Фри-Трейд Холл» в Манчестере 9 мая 1938 года

Я счел своим долгом употребить все свои силы, чтобы пробудить страну перед лицом все возрастающей опасности. Это не кампания против нынешнего правительства или против партий оппозиции. Это выступление не рассчитано на то, чтобы содействовать интересам той или иной партии или повлиять на ход выборов. На нашей платформе представлены все партии – консерваторы, либералы, лейбористы, социалисты. Все верующие, протестанты и католики, евреи и христиане, сплотились воедино. Никто не почувствовал себя лишним – ни лидеры профсоюзов, ни кооператоры, ни коммерсанты, ремесленники, промышленники, ни те, кто возрождает мощь наших территориальных войск, ни те, кто занят в противовоздушной обороне.

Но какая же цель объединила нас всех? Нас сплотило убеждение в том, что жизнь Британии, ее слава, ее миссия в мире достижимы только с помощью национального единства, а национальное единство может быть достигнуто лишь во имя цели еще более великой, чем сама нация. Как бы ни различались наши политические убеждения, как бы велико ни было расхождение наших партийных интересов, какими бы различными ни были наше призвание и общественное положение, нас роднит одно: мы намерены защищать наш Остров от тирании и агрессии и, насколько это в наших силах, мы намерены протянуть руку помощи другим, кто, быть может, находится в более непосредственной опасности, чем находимся в настоящий момент мы сами. Мы отвергаем гнусное и растленное пораженчество во всех его видах. Мы хотим, чтобы наша страна была сильна и находилась в безопасности,– а безопасность ей может дать только сила,– и мы хотим, чтобы наша страна, пока еще есть время, сыграла свою роль, совместно с другими парламентскими демократиями по обеим сторонам Атлантического океана, в деле спасения цивилизации от разрушительных и смертоносных ужасов новой мировой войны. Мы хотим увидеть начало царства международной законности, опирающейся, как и должно быть в наше бурное время, на достаточную и, если возможно, более чем Достаточную мощь.

В настоящий исторический момент перед широкими трудящимися массами всех стран впервые открылась перспектива более полноценной жизни и меньших тягот. Наука стоит наготове, чтобы дать миллионам и десяткам миллионов людей изобилие, какого они еще не знали. Сокращенный рабочий день; более прочная защита от личных бедствий; более широкое распространение хотя бы и менее сложной культуры; глубже осознанное чувство социальной справедливости; более свободное и равноправное построение общества – таковы те ценности, которые, после многих поколений и веков бессилия и неуверенности, реально открываются перед человечеством.

Неужели всем этим надеждам, перспективам, всем этим тайнам, отвоеванным у природы гением человека, суждено обратиться на его собственную погибель от руки тирании, агрессии и войны? Или им суждено принести еще большую свободу и прочный мир?

Еще никогда выбор между благословением и проклятием не стоял перед человечеством в столь простом, наглядном и даже грубом виде. Выбор открыт. Чаша весов грозно колеблется. Может статься, что наш Остров и все собранное им вокруг себя Содружество сумеют, если мы окажемся достойными своего назначения, сыграть важную, а может быть, и решающую, роль в том, чтобы склонить чашу весов человечества от зла к добру, от страха к спокойствию, от безмерной нищеты и преступлений к всеобщему изобилию и благу.

Мы ставим себя на службу этой цели. Но бессмысленно было бы бороться за дело, не вооружившись методом или планом, которые обеспечили бы победу этому делу. Я не хочу унижать вас повторением общих мест. Надо иметь цель. Надо иметь план, и надо действовать согласно плану. Наш ближайший план и политику мы определяем одной фразой: «Вооружимся и встанем на защиту Устава». В этом, и только в этом гарантии безопасности, защита свободы и надежда на сохранение мира.

Какой же Устав мы должны взять под свою защиту? Это – устав Лиги Наций. После всех бедствий Первой мировой войны целый ряд государств и народов сплотился для создания такой системы коллективной безопасности, которая позволила бы предотвратить или поставить предел насильственной агрессии одного государства против другого,– с тем чтобы выработать методы, с помощью которых несправедливости, причиненные народам и отдельным группам, могли быть исправлены, не прибегая к войне. На основе устава Лиги и Пакта Келлога почти все страны обязались принять эти принципы, проводить их в жизнь и подчиняться им.

Увы, как далеко отстают в действительности деяния человека от его чаяний! Одни великие государства и народы отпали от Лиги. Другие нарушили данное ими слово. Третьи дали увлечь себя интригами или поддались силам циничным, близоруким и своекорыстным. Многие подавлены ощущением своей изолированности и слабости. Некоторые явно напуганы. Устав нарушен. Лига стала бессильной. Над всеми встревоженными правительствами, над всеми широкими народными массами нависла мрачная тень распада и обманутых надежд. В наших ушах отдаются звуки издевательских насмешек и упреков за неудачу.

Но несмотря на это, мы сейчас заявляем с трибуны, что этот план был самым лучшим; он и продолжает открывать самый мудрый, самый благородный, самый здравый и самый действенный путь, на который сегодня же должны ступить мужчины и женщины всех стран. По этому пути они должны выступить в поход, за этот путь они должны бороться, не щадя сил.

Если с Лигой Наций поступили дурно и разрушили ее, то мы обязаны построить ее заново. Если значение лиги народов, стремившихся к миру, свели к нулю, то мы обязаны превратить ее в лигу вооруженных народов, народов, настолько верных своему слову, чтобы не нападать на других, и настолько сильных, чтобы самим не подвергаться нападению. Разве эта задача непосильна для нас?

За пределами нашего счастливого Острова мир объят бурей. На Дальнем Востоке совершено грубое нападение на народ, который считался огромной и неорганизованной массой. Но терпеливые, умные и храбрые китайцы, при всей ужасающей нехватке у них оружия, сплотились в своем сопротивлении жестокому захватчику и агрессору. При этом отнюдь нельзя быть уверенным, что в конечном счете они будут растоптаны. Здесь мы должны признать услугу, оказываемую Россией на Дальнем Востоке. Советская Россия, не произведя ни единого выстрела, сковывает отборные войска Японии на Сибирском фронте; что же касается остальных японских армий, то возможно, что в конце концов им не удастся покорить и эксплуатировать четыреста миллионов китайцев. У себя дома Япония испытывает не только финансовое и экономическое напряжение, но также и пробуждение в японском народе социального самосознания, которое уже принимает форму серьезного недовольства. Если японский народ вовремя получит предупреждение, он откажется, пока еще не поздно, от тщеславного замысла, ибо, настаивая на нем, он рискует потерять плоды изумительного прогресса, достигнутого им за последние пятьдесят лет.

Вернемся к Европе. Два диктатора, два человека необычной силы и выдающихся способностей, приветствуют и обнимают друг друга в Риме. Но для всякого человека очевиден тот естественный антагонизм интересов, а может быть, и целей, который разделяет их народы. Для всякого очевидно, что итальянский диктатор находится в тяжелом положении. Его завоевания в Абиссинии оказались проклятием. Силы и ресурсы трудолюбивого и добродушного итальянского народа тают. Абиссиния завоевана, но не покорена. Сельское хозяйство и промышленность переживают застой. Вдали от родины приходится содержать огромную и обходящуюся разорительно дорого армию.

Итальянский народ испытывает чрезмерное напряжение сил и дальнейшее обнищание. Уровень его жизни заметно понизился. С трудом удается ему приобретать на рынке товары, необходимые для несения возложенного на его плечи сокрушающего бремени вооружений. Насильственный захват Австрии нацистской Германией приводит Италию в непосредственное соприкосновение с гораздо более сильной и агрессивной державой; немецкие вожди уже говорят о том, что открыт путь к Средиземноморскому бассейну и, говоря их словами, к «богатствам Африки». Даже итальянские фашисты – члены фашистской партии – спрашивают себя, действительно ли все это способствует делу постоянной безопасности и благу их родины. И здесь, опять-таки, что-то неладно с диктаторской властью. Мрачный призрак сидит за спиной у всадника. На этом пиру они, как Валтасар, еще увидят, быть может, огненные письмена на стене.

Посмотрим, что происходит дальше на западе. Агония гражданской войны продолжается. Если бы это было только внутрииспанской распрей, которая решалась бы силой оружия самих испанцев, мы, быть может, и могли бы отвернуться от ее ужасов; но постыдное вмешательство диктаторских держав с помощью регулярных войск и огромных масс военных материалов под лживой маской «невмешательства» придало борьбе испанцев особую горечь и значение, выходящее далеко за пределы Пиренейского полуострова.

Между тем республиканское правительство все еще сопротивляется. Борьба еще может затянуться надолго. Симпатии Соединенных Штатов нашли замечательное выражение. Мы все еще можем надеяться, что наша страна, которая вела себя абсолютно честно, сумеет найти путь для примирения враждующих сторон и помочь им добиться такого соглашения, которое сделает Испанию родным домом для всего ее народа.

Но здесь я перехожу к самым приятным вестям. Франция и Англия, эти две парламентарные демократии Запада, объединились, открыто и всенародно, в оборонительном союзе; они поставили перед собой общую цель и сообща принимают меры, необходимые для взаимной безопасности и для защиты принципов свободы и свободного правления, на страже которых они стоят. Разве это не является именно первым и самым важным шагом на пути к коллективной безопасности? Разве мы не чувствуем себя в большей безопасности благодаря тому, что французский и британский народы, в общей сложности насчитывающие восемьдесят пять миллионов в одной только Европе, рука об руку встали на защиту друг друга от неспровоцированной агрессии?

Но должны ли мы на этом остановиться? Почему бы нам не пригласить других присоединиться к этому союзу, почему бы нам не сочетать этот необходимый акт с санкциями и авторитетом устава Лиги Наций? Разве такая политика не будет еще больше способствовать величайшему единству общественного мнения в нашей стране? Было бы глубочайшей ошибкой бесцельно нарушать единство нации попытками высмеять и ослабить принципы международного права и коллективной безопасности, служившие на последних выборах общей платформой для всех партий.

Говорят, что Лига вовлечет нас в распри между другими народами, не дав нам взамен соответствующей защиты. Рассмотрим это возражение. Мы уже и теперь глубоко втянуты в дела Европы. Всего лишь месяц назад премьер-министр зачитал в палате общин длинный список стран, в защиту которых мы обязались вступить в войну; это – Франция, Бельгия, Португалия, Египет и Ирак. Далее он перечислил другую группу стран, которые могут стать жертвами агрессии, в защиту которых мы не обязаны вступать в войну, но в чьей судьбе мы глубоко заинтересованы. Мы не станем принимать на себя по отношению к ним какие-либо автоматические жесткие обязательства, но будем судить об акте агрессии, когда он совершится.

Возьмите упомянутый им случай с Чехословакией. Хотя мы и не зашли так далеко, как Франция, давшая Чехословакии определенные обещания, но все же м-р Чемберлен зашел довольно далеко. Мы являемся союзниками Франции, которая несомненно окажется вовлеченной в войну. Может случиться, говорит премьер-министр, что силой обстоятельств мы тоже будем вовлечены в войну даже при отсутствии каких-либо юридических обязательств. Наконец, в данный момент мы даем Чехословакии определенные советы, и если она ими воспользуется и пойдет на необходимые, по нашему мнению, уступки, но тем не менее подвергнется нападению, то не ясно ли, что морально мы будем связаны определенными обязательствами? Таким образом, в данном случае мы имеем взятые на себя непреложные обязательства, которые выходят за пределы предписаний устава Лиги Наций. Устав не обязывает нас вступать в войну в защиту Чехословакии или какой-либо другой страны, а лишь предписывает нам не быть нейтральными, в смысле безразличного отношения к агрессору и к жертве агрессии.

Если в Европе разразится война, никто не может сказать, как широко она распространится и кто сумеет остаться вне ее. Не лучше ли, в таком случае, хотя бы благоразумия ради, обеспечить себе ту силу, которая дается только совместными действиями? Не будет ли умнее всего попытаться придать уставу Лиги реальность, объединить возможно большее число наций для поддержания устава, добиться определенной меры безопасности для нас самих, в виде компенсации за тот риск, на который мы идем ради других.

При нынешней политике поношения Лиги и превращения ее устава в предмет партийных раздоров мы испытываем лишь невыгоды обоих путей. Было бы подлинным несчастьем, если бы здесь, у себя дома, между нами разгорелись жестокие раздоры по вопросам внешней политики. Избирательная кампания, в ходе которой между нами происходит борьба по поводу обычных вопросов нашей внутренней жизни, – это для нас дело знакомое. Но кампания, которая вращалась бы вокруг жгучих вопросов обороны и внешней политики, способна превратить нас в глубоко разобщенную нацию, возглавляемую лишенным определенного большинства и непоследовательным парламентом.

И это может произойти как раз в такой момент, когда опасность на континенте Европы достигла своего апогея. Вот почему я взываю к национальному единству и к той единственной политике, которая способна его обеспечить. Иначе может случиться, что всеобщие выборы или подготовка к ним пройдут под знаком споров о том, какая из сторон больше склонна к миру, купленному любой ценой. Это может произойти как раз в тот момент, когда военное безумие диктаторских держав достигнет точки взрыва.

Нам говорят также, что мы не должны впутываться в споры по вопросу об идеологии. Безусловно, нам незачем поддерживать одну из них против другой. Но должны же мы иметь свое мнение о том, что такое добро и что такое зло.

Точно так же мы должны иметь свое мнение о том, кто агрессор и кто его жертва. Речь идет вовсе не о том, чтобы сопротивляться диктаторам только потому, что они диктаторы; но о том, чтобы сопротивляться им только если они нападают на другие народы. Разве у нас нет идеологии – если уж приходится воспользоваться этим уродливым термином,– своей собственной идеологии, которая состоит в свободе, в либеральной конституции, в демократической и парламентской власти, в Великой хартии вольностей и в Билле о правах? Разве мы не должны быть готовы принести столько же жертв и употребить столько же усилий во имя нашей собственной главной и всеобъемлющей задачи, сколько готовы принести фанатические сторонники любого из этих новых верований?

Разве из нашей среды не должны выступить в защиту добра столь же смелые поборники, столь же ревностные проповедники, а если понадобится, не должен ли быть поднят столь же острый меч, каким располагают лидеры тоталитарных государств?

Наконец, британская внешняя политика должна быть основана на моральном фундаменте. Народ нашей страны, после всех пройденных им испытаний, не намерен дать вовлечь себя в еще одну страшную войну во имя союзов или дипломатических комбинаций старого мира. И если мы хотим уничтожить глубокие источники разногласий в нашей среде, если мы хотим сосредоточить все свои усилия на важнейшей задаче укрепления нашей мощи и безопасности, это возможно только на основе возвышенных и бескорыстных идеалов, которым преданы все классы в нашей стране, идеалов, которые отдаются эхом в груди даже угнетенных диктатурой народов и заставляют полнее биться пульс расы английского языка во всех углах земного шара. Вот почему я говорю: «Встанем на защиту устава Лиги и попытаемся оживить и укрепить ее силу».

Практически план таков. Британия и Франция сейчас объединены. Вместе они образуют громадную как моральную, так и физическую силу, такую силу, которой лишь немногие отважатся бросить вызов. Я хочу, чтобы обе эти страны обратились ко всем малым государствам, которых нацистская тирания хочет поглотить одно за другим, и заявили им без обиняков: «Мы не станем вам помогать, если вы сами не поможете себе. Что вы намерены предпринять?

Какой вклад сделаете вы? Готовы ли вы оказать определенную услугу делу защиты устава Лиги? Если да, то докажите это делом, и тогда,– если вас окажется достаточно много,– мы объединимся с вами в действенном военном союзе под главенством Лиги – для защиты друг друга и всего мира от нового акта агрессии».

Нельзя требовать, чтобы все входящие в Лигу государства приняли на себя одинаковые обязательства. Одни расположены далеко, другим опасность совсем не угрожает. Но если бы нам удалось собрать в Европе хотя бы десяток хорошо вооруженных государств, объединившихся для сопротивления агрессии, направленной против любого из них, объединившихся для контрнападения на агрессора в рамках единого плана, тогда мы были бы настолько сильны, что непосредственная опасность была бы предотвращена и мы добились бы передышки для создания в дальнейшем еще более обширного аппарата мира. Разве это не много лучше, чем быть втянутыми в войну поодиночке, уже после того, как половина тех, кто мог быть нашими друзьями и союзниками, оказались повергнутыми один за другим? Ни одной нации нельзя предлагать присоединиться к этому торжественному обязательству, не дав ей уверенности в силе и доблести ее товарищей, объединившихся не только на основе хартии высоких идеалов, но и на основе практических военных конвенций. Этот путь – лучший для того, чтобы предотвратить войну, а если бы это не удалось,– то для того, чтобы выйти из нее непобежденными.

Точнее говоря, к числу государств, которых надо спросить, желают ли они присоединиться к Великобритании и Франции для исполнения этого особого долга, относятся Югославия, Румыния, Венгрия и Чехословакия. Эти страны можно раздавить поодиночке, но объединенные – они представляют огромную силу. Затем идут Болгария, Греция и Турция. Все это государства, желающие сохранить свою индивидуальность и национальную независимость, причем последние два уже связаны с нами сердечнейшей дружбой. Если бы эта группа дунайских и балканских государств прочно объединилась с обеими великими западными демократиями, тем самым был бы сделан важнейший, а может быть, и решающий, шаг на пути к стабилизации.

Но даже и это явилось бы только началом. На востоке Европы находится великая держава Россия, страна, которая стремится к миру; страна, которой глубочайшим образом угрожает нацистская враждебность, страна, которая в настоящий момент стоит как огромный фон и противовес всем упомянутым мною государствам Центральной Европы. Нам безусловно незачем идти на поклон к Советской России или сколько-нибудь твердо рассчитывать на выступление русских. Но какими бы близорукими глупцами мы были, если бы сейчас, когда опасность так велика, мы чинили бы ненужные препятствия присоединению великой русской массы к делу сопротивления акту нацистской агрессии.

Существует, однако, еще одна, третья сторона. Речь идет о Польше и других расположенных севернее странах – прибалтийских государствах и скандинавских державах. Если бы нам наконец удалось собрать воедино упомянутые мною силы, то мы получили бы возможность предложить этим странам весьма значительную вооруженную гарантию мира. В настоящий же момент они не знают, какой им взять курс. Но если бы они увидели перед собою сильное вооруженное объединение, подобное тому, которое я описал, чьи мирные интересы совпадали бы с их интересами, тогда нетрудно было бы побудить их связать свои судьбы с нашими и «уверенность подкрепить вдвойне». Но разве все это не что иное, как возрожденная Лига Наций, с ее первоначальными целями, а именно – целями предупреждения войны? Да. И если бы нам удалось осуществить хотя бы это, то, верьте мне, военная опасность была бы снята для нас, пожалуй, до конца наших дней. И с того берега Атлантического океана Соединенные Штаты тоже присоединились бы к нам со словами одобрения и сочувствия.

Мне возразят: «Но ведь это означает окружение Германии». Я отвечаю: «Нет, это – окружение агрессора». Нации, связанные уставом Лиги, никогда, как бы могущественны они ни были, не смогут угрожать миру и независимости какого-либо другого государства. Такова сама сущность того, что объединило их. Создать военный блок против одного определенного государства было бы преступлением. Но создать блок для взаимной защиты против возможного агрессора не только не преступление, но высочайший моральный долг и добродетель. Мы хотим для себя лишь такой безопасности, которую мы готовы полностью предоставить и Германии. Если Германия не лелеет никаких агрессивных замыслов, если Германия заявляет, что она сама опасается нападения, пусть она тоже присоединится к остальным; пусть вступает в члены ассоциации и честно делит наравне с другими все привилегии и гарантии.

Мы заключили с Италией соглашение, вызвавшее одновременно большие надежды и большие опасения. Но кто знает, на чьей стороне очутится Италия, если нацистская Германия затеет новую войну. В то же время Италия могла бы оказать огромную услугу описанной мною Лиге. Ничто так не способствовало бы претворению англо-итальянского соглашения в жизнь, как дружественное объединение всех этих стран в деле сохранения мира в Центральной и Южной Европе.

Таким образом, подобный курс внешней политики не накладывает на нас обязательств более связывающих, чем те, которые уже приняты нами; зато в случае успеха – но в этом можно убедиться только на опыте – он открывает перспективы существенной, если и не абсолютной, безопасности. В подобном политическом курсе нет ничего утопического или сентиментального. Это всего лишь здравый смысл, к тому же еще – освященный величественным зданием международного права и единства, воплощенных в Лиге Наций и ее уставе. Пусть это благородная мечта, но в то же время это и практический путь; и я убежден, что, если следовать по нему мужественно, со знанием дела и решительно, тогда удастся сплотить мирную Европу вокруг сильной Британии и Франции. Еще и сейчас не поздно добиться успеха для этого политического курса. А после того, как нам удастся собрать эти силы и общими усилиями устранить опасность войны, тогда настанет время заняться жалобами недовольных наций и избавиться от источников ненависти и зависти, коль скоро удастся устранить источник страха. Тогда-то и настанет пора для того, чтобы приступить к завершению всего труда, а именно к широкому и всеобщему сокращению отвратительного бремени вооружений, ибо, если они будут расти такими темпами, как теперь, это приведет лишь к банкротству и взаимному уничтожению.

Прежде чем отказаться от этой великой надежды, со всеми связанными с ее осуществлением трудностями и опасностями, которые я отнюдь не скрываю, посмотрите, что получится в противном случае. Существует и другой курс внешней политики, на который вас толкают. Этот курс заключается в том, чтобы не ломать себе голову по поводу всех этих стран Центральной Европы, не утруждать себя защитой устава Лиги, признать, что все это глупо и тщетно и уже никогда не сможет быть восстановлено и что надо заключить пакт дружбы с нацистской Германией. Нет никаких оснований к тому, чтобы мы не могли жить в дружбе с Германией. Наш долг велит нам попытаться этого достигнуть, как бы мало нам ни нравился ее государственный строй и как бы глубоко мы ни возмущались ее жестокими расовыми и религиозными гонениями, в пламени которых нацистское ненавистничество черпает себе пищу. Но когда нам заявляют, что мы должны заключить с нацистской Германией пакт, то я хочу знать, в чем этот пакт будет состоять и за чей счет он будет заключен. Наше правительство бесспорно могло бы заключить соглашение с Германией. Для этого нужно лишь вернуть ей ее бывшие колонии, а заодно и все те прочие, какие она пожелает, и с помощью какого-нибудь закона о цензуре надеть намордник на британскую прессу и трибуну, предоставив герру Гитлеру свободу рук для установления нацистского строя и владычества во всей Центральной Европе. Таков другой курс внешней политики. Такой курс, по-моему, был бы позорным и гибельным. Прежде всего, он ведет нас прямо к войне.

Нацистский режим, опьяненный подобным успехом и устранением всех препятствий, неудержимо устремится по пути честолюбия и агрессии. А нам останется роль беспомощных, безмолвных и явно безвольных зрителей, созерцающих те ужасы, которые обрушатся на всю Центральную Европу. Правительство, принявшее подобный политический курс, было бы сметено. Один лишь инстинкт самосохранения не позволил бы нам купить преходящую и неверную безопасность ценой разрушения и порабощения Европы. После некоторого перерыва, длительного или краткого, мы окажемся втянутыми в войну, точно так же как Соединенные Штаты были втянуты в Первую мировую войну. Но к тому времени мы окажемся лицом к лицу с противником, обладающим подавляющим могуществом, сами же – лишенные всех своих друзей.

Взгляните, перед какой опасностью мы стоим. Вот уже четыре года, как Германия день и ночь перевооружается. Ни разу на протяжении последних четырех лет ее ежегодные расходы на подготовку к войне не были ниже 800 миллионов фунтов стерлингов. Все мужское население страны запряжено в колесницу войны. Даже дети охвачены военизированными организациями. Все ее помыслы сосредоточены на утверждении превосходства расы и на покорении более слабых, более усталых или менее решительных рас.

Немцы рвутся вперед по своему пути. Каждые шесть недель к их вооруженным силам прибавляется по одному корпусу. В настоящий момент нас до известной степени защищают силы французской армии, но из месяца в месяц немцы численно ее обгоняют. У нас еще есть наш флот, который теперь, к счастью, силен в европейских водах как никогда. Но наша авиация, от которой зависит так много, не только не опережает немецкую, но отстает все больше и больше. Если мы хотим обеспечить себе безопасность, то должны заняться делом национальной обороны с такой же страстью и целеустремленностью, какую проявляет Германия.

Сегодня мы выступаем в защиту не какого-то маленького или чисто местного дела. Мы должны двигаться вперед в тесном содружестве наций, ибо мы идем под знаменами закона, справедливости и свободы. Мы должны сплотиться вокруг объединенной мощи Британии и Франции и под главенством Лиги, чтобы каждая страна была готова к сопротивлению, а по возможности и к предупреждению актов насильственной агрессии. В этом путь к безопасности. В этом единственные гарантии свободы. Только на гранитной скале устава Лиги Наций мы сможем построить высокий и прочный храм и цитадель мира.

 

Глас вопиющего в полупустыне. В мае 1938 г., когда была произнесена эта речь, Уинстон Черчилль был рядовым депутатом парламента Великобритании от Консервативной партии. Более того, 1938 г. был для него своего рода юбилейным: это был десятый год его неучастия в английском правительстве. Но при этом, вероятно, в Европе, а может быть и на всем земном шаре, не было более внимательного наблюдателя и аналитика европейских и мировых политических процессов. Черчилль, как никто другой, ощущал нарастающее напряжение и угрозу, исходившие от нацистской Германии. В 1936 г. его предчувствия стали реальностью: в марте 1936 г. Гитлер ввел войска в демилитаризованную Рейнскую область, вплотную приблизившись к границе Франции, а в марте 1938 г. захватил Австрию. Эти события происходили на фоне гражданской войны в Испании, начавшейся в июле 1936 г. Активное участие Германии в этом конфликте обозначилось бомбардировкой беззащитной Герники немецкой авиацией.

Черчилль был убежден, что экспансия Германии на этом не закончится, и следующий шаг Гитлера не заставит себя ждать. Но, выступая в Манчестере 9 мая 1938 г., он не занимается предсказаниями. Он говорит лишь о необходимости объединения свободной части Европы для политического и военного противостояния Германии, поскольку уверен, что на этом континенте уже нет страны, которая могла бы справиться с нацистской агрессией в одиночку. Однако временщики, стоявшие у власти пока еще свободных демократических стран, в том числе и в самой Великобритании, не желали прислушиваться к его призывам. Может быть, поэтому десять лет спустя, подводя итоги очередного мирового кризиса, одним из активнейших фигурантов которого ему суждено было стать, в своей книге «Вторая мировая война» Черчилль даже не упомянул об этой яркой речи.

11 июля – Опубликование предложения британского правительства об отозвании из Испании всех иностранцев, принимающих участие в вооруженной борьбе.

9–22 июля – Приезд английской королевской четы в Париж.

25 июля – Контратаки республиканских правительственных войск в Испании на фронте реки Эбро.

3 августа – Приезд в Прагу лорда Рансимена в качестве «примирителя и посредника».

15 августа – Начало небывалых по масштабу маневров германской армии, продолжавшихся весь август.

22 августа – Советское правительство уведомило германского посла в СССР, что, в случае нападения на Чехословакию, Советский Союз останется верен своим обязательствам по договору 1935 г. и окажет Чехословакии поддержку.

26 августа – Лидер судетских фашистов Генлейн обратился к своим сторонникам с приказом «перейти к самообороне и покончить с марксистскими и безответственными чешскими элементами».

 

МАНЕВРЫ В ГЕРМАНИИ

Речь в г. Тейдон-Бойсе 27 августа 1938 года

Трудно нам, собравшимся здесь, в этом древнем лесу Тейдон-Бойс, само название которого уводит нас к временам норманнов, здесь, в сердце доброй старой Англии,– представить себе неистовые страсти, разгоревшиеся в Европе. На протяжении этого тревожного месяца вы несомненно читали то добрые, то дурные вести, которые приносили нам газеты. Но должен вам сказать, что в целом положение Европы и всего мира упорно приближается к кризису, который уже более не удастся отсрочить надолго.

Война отнюдь не неизбежна. Но угроза миру не будет устранена до тех пор, пока огромные германские армии, пока все эти люди, оторванные от своих очагов, не будут распущены. Для страны, которой никто не угрожает и которой некого бояться, поставить под ружье более полутора миллионов людей – значит совершить весьма серьезный шаг. Ежедневно это должно обходиться не менее чем в шестьсот тысяч фунтов стерлингов, что составляет более тридцати миллионов в два месяца, причем все это должно быть выжато из страны, чьи финансы и без того крайне напряжены и чей народ уже давно живет в условиях, которые весь остальной мир назвал бы военными. На мой взгляд – и я считаю себя обязанным сказать это вам со всей прямотой,– вся эта огромная сила поставлена под ружье не без намерения добиться определенной цели в весьма короткий срок. Выдумки о мнимом марксистском заговоре в Чехословакии и отданный судетским немцам приказ вооружаться и защищаться являются тревожными признаками, подобными тем, которые предшествовали захвату Австрии.

Все мы одобряем линию, принятую нашим правительством и выразившуюся в посылке в Прагу лорда Рансимена. Мы надеемся, более того – мы молимся о том, чтобы его примирительная миссия оказалась успешной; совершенно очевидно к тому же, что правительство Чехословакии не щадило сил, чтобы привести свой дом в порядок и удовлетворить любые требования, не направленные к уничтожению Чехословакии как государства.

Я почти не сомневаюсь, что, если только лорду Рансимену действительно будет дана возможность, он сумеет добиться на месте дружественного соглашения. Но может, однако, случиться, что внешние силы, что более обширные и жестокие честолюбивые замыслы помешают такой договоренности; и тогда Европе и всему цивилизованному миру придется лицом к лицу столкнуться с требованиями нацистской Германии, а может быть – мы не должны исключать и такую 1938 г. возможность, – и с каким-нибудь внезапным насильственным актом со стороны германской нацистской партии, который повлечет за собою нашествие на маленькую страну с целью ее покорения.

Подобный эпизод представил бы собою не просто нападение на Чехословакию; это явилось бы актом насилия, направленным против цивилизации и свободы всего мира. Каждая страна спросит тогда: «Чья очередь теперь?»

Мы имеем правительство, которое, как всякий знает, искренно предано миру; правительство, политика и позиция которого целиком направлены на сохранение мира; оно показало свою готовность ради дела мира закрыть глаза на такие обиды и ущерб, каких мы не потерпели бы ни в какое иное время. Но было бы ошибкой со стороны какой-либо иностранной державы полагать, будто Британия уже более не способна нести свою долю бремени вместе с другими нациями в деле защиты неотъемлемых прав человечества.

Моим желанием всегда было, чтобы Великобритания, Франция и Германия сообща трудились на благо прогресса народов, воссоединения европейской семьи и во имя улучшения – радикального улучшения – положения трудящихся масс, ставшего ныне возможным благодаря современной науке. Никогда еще за всю свою историю человечество не было столь прямо и в таком масштабе поставлено перед необходимостью выбирать между благословением и проклятием. Крайне прискорбно сознавать, что в этот час судьба Европы находится в руках одного человека. Мы знаем, что германский народ не стремится к войне, а главное, что он не стремится к войне с Британской империей. Следовательно, наши тревоги и наши надежды сосредоточиваются вокруг одного экстраординарного человека, стоящего у вершины власти в Германии. Он вывел свою страну из положения побежденной; он вернул ей одно из первых по могуществу мест. С его стороны было бы поистине роковым шагом, если бы он, заставив Германию вступить на путь, который неизбежно приведет к мировой войне, тем самым свел на нет все то, что он сделал для германского народа.

Вот почему я хотел бы надеяться, что эти опасности нас минуют. Если они минуют нас, то перед нами будет открыт путь ко многим благотворным решениям, ко всеобщей взаимной выгоде. Путь будет также открыт к значительному улучшению повседневной жизни широких масс всех народов. Быть может, мы и в самом деле окажемся свидетелями движения, которое поднимет человеческий род на новый уровень безопасности и благосостояния, какого еще не знали минувшие эпохи. Но что бы ни произошло, другие страны должны знать,– и правительство правильно поступает, заявляя им об этом, – что не следует считать Великобританию и Британскую империю не способными сыграть свою роль и исполнить свой долг, как они это делали в моменты других великих событий, не забытых еще историей.

 

В предчувствии Мюнхена. Заканчивалось лето последнего предвоенного года, в течение которого Черчилль напряженно следил за событиями, связанными с судьбой Чехословакии, и в его обращении к избирателям в тихом провинциальном городке доброй старой Англии слышен отзвук бурь, сотрясавших Европу. Он говорил о надеждах на миссию лорда Рансимена, выезжавшего в Прагу с целью примирить чешское правительство с местным фюрером Генлейном, но в словах его не было надежды, потому что он уже знал, что эти переговоры были прерваны. Черчилль обеспокоен признаками самоустранения Великобритании, попытками правительства остаться над схваткой, понимая, что только неуклонное сопротивление может остановить или хотя бы замедлить развитие кризиса. Через десять лет в первом томе «Второй мировой войны» он, в подтверждение своей тогдашней правоты, приведет записку Гитлера Кейтелю, сохранившуюся в документах Нюрнбергского процесса: «Я приму решение о действиях против Чехословакии, только если буду твердо уверен, как это было в случае вступления в демилитаризованную зону и в Австрию, что Франция не выступит и что поэтому Англия не вмешается».

 

8 сентября 1938 – Незначительный инцидент, вызванный спровоцированным нацистами уличным столкновением у ворот тюрьмы в Моравской Остраве (Судетская область), использован германским правительством как повод для разрыва отношений с Чехословакией.

11 сентября – Нацисты приветствуют лорда Рансимена как «освободителя судетских немцев». В результате серьезных демонстраций, принявших характер волнений, в течение 11 и 12 сентября было убито 23 человека.

12 сентября – В зажигательной речи, произнесенной в Нюрнберге, Гитлер заявил, что угнетению судетских немцев должен быть положен конец.

14 сентября – Генлейн предъявил ультиматум, который отвергнут чехословацким правительством; бегство Генлейна из Чехословакии.

15 сентября – Британский премьер-министр Невилл Чемберлен отправился на самолете в Берхтесгаден.

18 сентября – По приглашению британского правительства премьер-министр Франции Даладье прибыл в Лондон для переговоров, в ходе которых было принято решение о расчленении Чехословакии и об отказе Франции от своих обязательств. Чехословацкое правительство объявило о введении «чрезвычайного положения».

19 сентября – Англо-французская нота правительству Чехословакии с предложением принять требования Германии о предоставлении суверенитета Судетской области.

21 сентября – Британский и французский послы уведомили президента Бенеша о том, что Чехословакия должна безоговорочно принять условия, предложенные их странами, в противном случае ей придется иметь дело с Германией один на один.

22 сентября – После совещания, продолжавшегося всю ночь, чехословацкое правительство приняло предложенные условия. Чемберлен отправился на встречу с Гитлером в Бад-Годесберг.

24 сентября – Чемберлен возвратился со списком требований Германии, который значительно превзошел его ожидания. Ввиду этого Британия и Франция заявили Чехословакии, что хотя и не намерены оказывать на нее давление при принятии ею того или иного решения, но поддержат ее в случае, если она воспротивится дополнительным требованиям. Чехословакия объявила всеобщую мобилизацию.

28 сентября – Первый лорд адмиралтейства Альфред Дафф Купер отдал приказ о мобилизации флота. Во время своего выступления в палате общин Чемберлен объявил, что приглашен Гитлером в Мюнхен для совместной встречи с Даладье и Муссолини.

29 сентября – Мюнхенская конференция с участием Чемберлена, Даладье, Гитлера и Муссолини. Чемберлен предлагает новые уступки от имени чехов, не допущенных в зал заседаний конференции.

30 сентября – Ввиду требования Чемберлена о том, чтобы ответ был дан не позднее полудня, чехословацкое правительство принимает продиктованные ему условия. В речи, переданной по радио в 5 часов вечера, генерал Сыровый известил об этом нацию. Подписание англо-германской декларации о ненападении и мирном урегулировании спорных вопросов.

1 октября – По возвращении в Англию, Чемберлен заявил прямо в аэропорту, что привез с собою «мир для нашей эпохи». По прибытии же на Даунинг-стрит, он объявил, что привез «почетный мир».

2 октября – В знак протеста против мюнхенского соглашения первый лорд адмиралтейства Купер ушел в отставку. Палата общин приступила к трехдневным прениям о соглашении. Польша захватила Тешенскую область Чехословакии.

5 октября – Президент Чехословакии Бенеш подал в отставку.

 

МЮНХЕНСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ

Речь в палате общин 5 октября 1938 года

Если сегодня я начну не с обычной и поистине почти неизменной дани уважения к премьер-министру по поводу его роли в этом критическом деле, то не по недостатку личного уважения. Между нами на протяжении долгих лет существовали дружеские отношения, и я, на основании собственного опыта в подобных же критических ситуациях, ясно сознавал, какое напряжение и бремя пришлось вынести ему; но я уверен, что, когда речь идет об общественных делах, гораздо лучше говорить именно то, что ты думаешь; сейчас же совсем не время предаваться погоне за политической популярностью. Два дня назад мы имели блестящий пример твердости характера со стороны бывшего первого лорда адмиралтейства. Он проявил ту твердость характера, которая совершенно не поддается изменчивости мнений, какими бы скоротечными и стремительными они ни были. Мистер Аоу, депутат от Юго-Западного Халла и мой уважаемый друг, чью убедительную речь палата слушала в понедельник, был совершенно прав, напомнив нам, что сам премьер-министр, касаясь всех этих вопросов, проявил стойкое безразличие к голосам приветствия и осуждения, к сменяющим друг друга критике и восторгам.

Подобные достоинства и возвышенность ума дают право на самый суровый обмен честными мнениями в нашей палате, без нарушения при этом личных отношений; дают право на предельно полное выражение всех точек зрения. Таким образом, опершись на пример других, я буду следовать по их стопам. Я начну с изложения вопроса, с вещи самой непопулярной и пользующейся наименьшим успехом. Я начну с того, о чем всем хотелось бы не вспоминать или даже забыть, но что тем не менее должно быть сказано: дело в том, что мы потерпели полное и ничем не оправданное поражение, и Франция пострадала еще больше нас. Максимум, чего удалось достигнуть моему достопочтенному другу премьер-министру огромным напряжением своих собственных сил и вслед проведенной величайшими усилиями мобилизации в нашей стране, после всех этих мучений и напряжения, которые испытала наша страна,– максимум, чего ему удалось добиться для Чехословакии при разрешении спорных вопросов, это лишь того, что германский диктатор избавлен от необходимости урывать сладкие куски украдкой и получает их на блюде одно за Другим.

Канцлер казначейства сэр Джон Саймон заявил, что впервые герра Гитлера заставили – так, мне помнится, он выразился – хоть сколько-нибудь отступить. Нам незачем, после всех наших долгих прений, тратить время на выявление разницы между позициями, достигнутыми в Берхтесгадене, Годесберге и Мюнхене. Их очень легко суммировать, позволив себе такую метафору.

Под дулом пистолета потребовали один фунт стерлингов. По получении этой суммы, под дулом пистолета потребовали два фунта стерлингов. В конце концов диктатор согласился взять 1 фунт 17 шиллингов и 6 пенсов, а остаток принял в форме заверениями в доброй воле на будущее.

Здесь я остановлюсь на доводе, только что услышанном мной и исходящем от определенных скамей палаты, насчет спасения мира. Не было более решительного и непримиримого борца за мир, чем премьер-министр. Это известно всем. Еще никто и никогда не проявил столь упорной и несгибаемой решимости сохранить и обеспечить мир, как он. Все это совершенно справедливо. Но тем не менее мне не совсем ясно, почему Великобритании и Франции на данном этапе грозила столь большая опасность вовлечения в войну с Германией, что они все время были готовы пожертвовать Чехословакией. Мне кажется, что условий, привезенных премьер-министром, весьма легко было бы добиться через обычные дипломатические каналы еще минувшим летом. Более того, я скажу, что, по-моему, чехи, даже предоставленные самим себе и уже заведомо зная, что они не получат никакой помощи от западных держав, сумели бы добиться гораздо лучших условий, чем те, какие они получили после всех этих грандиозных треволнений; эти условия вряд ли могли быть хуже.

Никогда нельзя быть абсолютно уверенным в том, что драка состоится, если одна сторона твердо решает уступать до конца. Когда читаешь мюнхенские условия; когда видишь, как час за часом развиваются события в Чехословакии; когда заранее уверен если не в одобрении со стороны парламента, то хотя бы в том, что парламент примирится с положением; когда канцлер казначейства выступает с речью, в которой он, по меньшей мере, пытается, в весьма сильной и убедительной форме, доказать, что в конце концов все это было неизбежно и даже справедливо; когда наблюдаешь все это – между тем как всем, кто занимает правительственные скамьи, включая многих членов Консервативной партии, являющихся бдительными и осмотрительными стражами национальных интересов, вполне ясно, что на самом деле на карту не было поставлено что-либо жизненно важное,– тогда кажется, что следует спросить: ради чего были все эти треволнения и шумиха?

Решение принимали британское и французское правительства. Чрезвычайно важно уяснить себе, что этот вопрос британское правительство никоим образом не могло решать самостоятельно. Я крайне восхищен принятой в нашей палате манерой подавлять всевозможные упреки. Надо понять, что это решение не исходило от того или другого правительства в частности, а явилось решением, ответственность за которое должны делить оба.

Мы приняли определенное решение и определенный курс – можно считать его мудрым или неразумным, дальновидным или близоруким, но раз было решено, что защита Чехословакии – это не повод к войне, то, если бы это дело было проведено обычным образом, в течение лета, не было бы никакой необходимости сооружать всю эту грозную обстановку кризиса.

Мне кажется, что на этом моменте следует остановиться. Нам предлагают голосовать за внесенную резолюцию1, составленную в весьма недвусмысленных выражениях, как, впрочем, составлена и поправка оппозиции. Я не могу выразить своего согласия с предпринятыми шагами, но раз уж канцлер казначейства так талантливо изложил свои доводы, я попытаюсь, если мне будет позволено, изложить вопрос под иным углом зрения. Я всегда придерживался того мнения, что сохранение мира зависит от нарастания факторов, которые служили бы тормозом для агрессора, наряду с искренним стремлением устранить поводы для обид.

Победа герра Гитлера, как это случалось во многих исторических конфликтах, определявших судьбы мира, была вырвана им лишь наскоком. С этой проблемой мы уже сталкивались раньше в наших прениях по поводу захвата Австрии, происшедшего в марте. Я осмелился просить правительство пойти несколько дальше, чем это сделал тогда премьер-министр, и принять на себя обязательство совместно с Францией и другими державами гарантировать безопасность Чехословакии на то время, пока комиссия Лиги Наций или какой-нибудь другой беспристрастный орган расследует проблему судетских немцев; и я по-прежнему считаю, что если бы мы пошли по этому пути, то события не приняли бы столь катастрофический оборот.

Я глубоко согласен с моим достопочтенным другом мистером Эмери, депутатом от Спаркбрука, заявившим по этому поводу: «Решитесь на что-нибудь одно: либо заявите, что вы вообще не заинтересованы во всем этом деле в целом, либо же сделайте определенный шаг, предоставив такую гарантию, которая способна в полной мере обеспечить защиту этой страны».

Франция и Великобритания сообща, особенно если бы они поддерживали тесный контакт с Россией,– а это безусловно не было сделано,– могли бы в те летние дни, когда они еще пользовались авторитетом, оказать влияние на меньшие государства Европы; я считаю также, что они могли бы определить позицию Польши.

Такой союз, подготовленный в пору, когда германский диктатор еще не погряз глубоко и бесповоротно в своей новой авантюре, укрепил бы, по-моему, все те силы в Германии, которые противились этому новому акту, этому новому замыслу. Силы эти были разнообразны; среди них были силы военного характера, утверждавшие, что Германия не подготовлена к тому, чтобы начать мировую войну; среди этих сил была и вся та масса умеренных общественных кругов и народа, которые боялись войны, а также известные элементы, которые еще сохраняют некоторое влияние на правительство. Подобный шаг усилил бы ту жажду мира, которую беспомощные германские народные массы разделяют со своими собратьями и которая, как нам справедливо напомнили, нашла свое страстное и редко дозволяемое выражение в радостных манифестациях, сопровождавших пребывание премьер-министра в Мюнхене. Все эти силы, в соединении с другими тормозящими факторами, которые создались в результате объединения держав, великих и малых, готовых твердо стать на страже закона и обеспечить организованное устранение обид, могли оказаться вполне действенными. Кроме выбора между подчинением силе или немедленной войной, была еще и эта, третья возможность, сулившая не только мир, но и справедливость. Несомненно, такая политика требовала от Британии недвусмысленного и заблаговременного заявления о том, что она, совместно с другими государствами, выступит на защиту Чехословакии от неспровоцированной агрессии. Правительство его величества отказалось дать такую гарантию, когда это могло спасти положение; позднее правительство дало ее, но тогда было уже слишком поздно, а теперь, когда правительство совершенно бессильно осуществить эту гарантию, ее наконец дали, но на неопределенное будущее.

Все кончено. Молчаливая, объятая горем, покинутая, сломленная – Чехословакия погружается во мглу. Она во всех отношениях пострадала благодаря своей связи с западными демократиями и Лигой Наций, чьей верной слугой она всегда была. Она особенно пострадала за свою связь с Францией, чьему руководству и политике она следовала в течение столь долгого времени. Даже те шаги, которые были предприняты правительством его величества и оформлены в англо-французском соглашении с целью предоставить Чехословакии возможно лучшие условия, как, например, установление паритетного муниципального управления в определенных районах без проведения плебисцита, обернулись в ущерб Чехословакии, потому что плебисцит все-таки будет проводиться, причем на весьма обширных территориях, а наряду с этим другие державы, предъявляющие претензии, тоже набросились на беспомощную жертву. Муниципальные выборы, результаты которых приняты за основу установления паритетного управления, не имели ничего общего с вопросом о присоединении к Германии. При встрече со мною здесь герр Генлейн заверил меня, что его люди этого даже и не желают. Он определенно заявлял, что речь идет всего лишь о самоуправлении, о приобретении самостоятельного положения внутри Чехословацкого государства. Никто не имеет права говорить, будто плебисцит, назначенный для территорий, находящихся на положении Саарской области, и установление паритетного управления – будто оба эти мероприятия, взятые вместе, хотя бы в отдаленной степени похожи на принцип самоопределения. В этой связи такой термин звучит фальшиво и издевательски.

Мы, в нашей стране, как и в других либеральных и демократических странах, имеем полное право превозносить принцип самоопределения; но звучит насмешкой, когда он провозглашается теми людьми в тоталитарных государствах, кто по отношению ко всем мнениям и верованиям в подвластных им странах отказывается соблюдать хотя бы малейшую терпимость. Однако, в каком бы свете ни представлять дело, но именно эта частица земного шара, вся эта масса отдаваемых в чужие руки человеческих существ никогда не выражала желания отдаться под власть нацистов. Я не поверю, чтобы и теперь, даже если бы можно было спросить их мнение, они выразили бы подобное желание. В каком положении оказалась Чехословакия? Она не только политически изуродована: ее экономика и финансы тоже полностью расстроены. Ее банковское дело, ее железнодорожная система нарушены и сломаны, ее промышленность урезана, а ее население принуждается к насильственному переселению. Судетские шахтеры, по национальности сплошь чехи, проживавшие со своими семьями в этих краях на протяжении столетий, должны теперь спасаться бегством в такие места, где для них едва ли найдется работа.

Трагедия свершилась. В сердцах англичан навсегда должно сохраниться чувство глубокого сожаления и досады по поводу невзгод, обрушившихся на Чехословацкую республику. Но они еще не закончились. В любую минуту может случиться заминка в программе. В любую минуту герру Геббельсу могут приказать вновь начать свою кампанию клеветы и лжи; в любую минуту может быть спровоцирован инцидент. Но теперь, когда крепость обойдена, какая сила способна обуздать произвол агрессора? Совершенно очевидно, что в настоящее время мы не имеем ни малейшей возможности оказать чехословакам какую-либо иную помощь, кроме той, о которой все мы с радостью узнали. Я имею в виду финансовую помощь, оперативно предоставленную нашим правительством.

Я полагаю, что в дальнейшем чехословацкое государство не сможет сохраниться как самостоятельное целое. Мне кажется, что в ближайшие годы, а может быть, и в ближайшие месяцы, все вы окажетесь свидетелями поглощения Чехословакии нацистским режимом. Возможно, что движимая отчаянием или жаждой мести, она и сама присоединится к нему. Так или иначе, а дело сделано и кончено. Но мы не можем рассматривать оставление Чехословакии на произвол судьбы и ее гибель только в свете того, что произошло за последний месяц. Это лишь печальное последствие наших действий, а вернее, бездействия за последние пять лет – пять лет, исполненных бесплодных благих намерений, пять лет непрерывного отступления британского могущества, пять лет пренебрежения воздушной обороной.

Таковы обстоятельства, которые я хочу вынести здесь на свет,– обстоятельства, характеризующие то недальновидное руководство, за которое Великобритании и Франции приходится расплачиваться дорогой ценой. За эти пять лет мы лишились безопасности настолько подавляющей и неоспоримой, что раньше мы могли и не заботиться о ней. Мы лишились положения, при котором самое слово «война» считалось возможным лишь в устах людей, достойных места в доме умалишенных. Мы лишились безопасности и силы – силы, позволявшей нам творить добро, силы, позволявшей нам быть благородными по отношению к побежденному врагу, силы, позволявшей нам договариваться с Германией, силы для надлежащего удовлетворения ее жалоб, силы остановить, если бы мы захотели, ее вооружение, силы делать все от нас зависящее во имя добра и справедливости. За эти пять лет мы низведены с уверенной и неприступной позиции до того положения, в каком мы очутились теперь.

И когда вспоминаешь о прекрасных надеждах на длительный мир, открывавшихся перед Европой еще в начале 1933 года, когда герр Гитлер только пришел к власти, и обо всех упущенных возможностях поставить предел росту нацистского могущества; когда вспоминаешь, какими грандиозными союзами и ресурсами мы пренебрегли, бесцельно их растратив, то не верится, чтобы когда-нибудь за всю историю случалось нечто подобное.

Поскольку речь идет о нашей стране, ответственность должна лечь на тех, кто располагал безраздельным контролем над нашей политикой. Они не помешали Германии перевооружиться, равно как не позаботились вовремя о нашем собственном перевооружении. Они ссорились с Италией, но не спасли Абиссинию. Они эксплуатировали и дискредитировали огромный институт Лиги Наций, но пренебрегли возможностью заключить союзы и блоки, которые помогли бы исправить прошлые ошибки. Таким образом, благодаря им в час испытания мы остались без достаточной национальной обороны и без действенной международной безопасности.

Я воспользовался своими каникулами для изучения царствования английского короля Этельреда II Неразумного. Палата помнит, что то был период величайших бедствий, когда сильное положение, завоеванное нами при наследниках короля Альфреда, быстро сменилось хаосом. То был период датского ига и чужеземного угнетения. Должен сказать, что грубый язык «Англосаксонской хроники», написанной тысячу лет тому назад, кажется мне вполне уместным сейчас, во всяком случае столь же уместным, как цитаты из Шекспира, которые нам преподнес предыдущий оратор со скамей оппозиции. Вот что говорит «Англосаксонская хроника», слова которой, по-моему, вполне применимы к нашему поведению и отношению к Германии: «Все эти бедствия обрушились на нас вследствие дурных советов, вследствие того, что в должное время на них не обратили внимания и не оказали им сопротивления; когда же они причинили величайшее зло, с их источником заключили мир». Такова мудрость прошлого, ибо всякая мудрость не нова.

Я позволил себе выразить эти взгляды в оправдание того, что не могу поддержать внесенную сегодня резолюцию; в то же время я сознаю, что этот огромной важности вопрос о Чехословакии и о лежавшем на Британии и Франции долге уже принадлежит истории.

Нас ждут новые события. Сегодня мы собрались здесь не для того, чтобы решать, надо или не надо было предпринимать все эти шаги. Они уже предприняты, и притом теми, кто имел на это право в силу того, что на них лежала высочайшая исполнительная ответственность перед короной. Какого бы мнения мы ни были, эти шаги нам приходится отнести к категории бесповоротных вещей. Что прошло, то прошло, и нам лишь остается утешаться тем, что мы сделали все от нас зависящее, чтобы вовремя подать правильный и разумный совет. А потому я обращаюсь к нашему будущему положению и к положению, сложившемуся для нас сегодня. Здесь, опять-таки, мне придется сказать кое-что, боюсь, далеко не приятное.

Мы присутствуем при бедствии первой величины, обрушившемся на Великобританию и Францию. Не будем закрывать на это глаза. В настоящее время мы должны быть готовы к тому, что все страны Центральной и Восточной Европы постараются выговорить себе возможно лучшие условия у торжествующей победу нацистской мощи. Система союзов в Центральной Европе, на которую Франция опиралась для охраны своей безопасности, сметена, и я не вижу, каким способом можно ее воссоздать. Путь через долину Дуная к Черному морю – путь, ведущий к самой Турции, открыт. Мне кажется, что фактически, если и не формально, все эти страны Центральной Европы, все придунайские страны будут одна за другой вовлечены в громадную систему политики силы, причем не только военной политики силы, но и экономической политики силы – исходящей от Берлина.

Достигнуто это будет, мне кажется, очень гладко и быстро и, возможно, обойдется без единого выстрела. Если вы захотите увидеть, какой хаос царит во внешней политике Британии и Франции, то посмотрите, что происходит и ежедневно отражается на столбцах «Тайме».

А что произошло в Варшаве? Британский и французский послы посетили министра иностранных дел полковника Бека, во всяком случае пытались с ним встретиться, чтобы просить о некотором смягчении тех жестоких мер, какие применяются против Чехословакии в связи с проблемой Тешенской области. Перед ними захлопнули дверь. Французский посол так и не добился аудиенции, английский же посол получил весьма резкий ответ от одного из чиновников министерства. Все это дело изображается польской печатью как политическая бестактность со стороны обеих держав, а уже сегодня мы узнаем из газет об успешном исходе нанесенного полковником Беком удара. Я не забываю, должен сказать, что не прошло еще и двадцати лет с тех пор, как британские и французские штыки спасли Польшу от полуторавекового ига. Поистине, это – печальный эпизод в истории страны, свобода и права которой в течение длительного времени вызывали у многих из нас горячее сочувствие.

Эти примеры типичны. День за днем вы можете наблюдать полное отчуждение в этих краях. Многие из этих стран, опасаясь роста нацистского могущества, уже обзавелись политическими деятелями, министрами и правительствами прогерманской ориентации. Но в Польше, Румынии, Болгарии и Югославии всегда существовало активное народное движение, обращавшее свои взоры к западным демократиям, с отвращением отвергавшее мысль о том, что им может быть навязан тоталитарный режим произвола, и питавшее надежду на то, что этой угрозе будет оказано сопротивление. Все это рухнуло. Мы рассуждаем о странах, расположенных очень далеко от нас.

Но я спрашиваю, каково будет еще в этом году и год спустя положение Франции и Англии? Каково будет положение Западного фронта, относительно которого мы несем полную ответственность в силу данных нами гарантий? В настоящее время германская армия численно превосходит армию Франции, хотя далеко еще уступает ей по зрелости и совершенству. В следующем году численно она вырастет еще больше, а зрелость ее станет более завершенной. Избавившись от всякого источника беспокойства на Востоке и обеспечив себя ресурсами, которые в величайшей степени уменьшат, если и не вовсе устранят угрозу морской блокады, правители нацистской Германии смогут свободно выбирать направление для дальнейших действий. И если нацистскому диктатору угодно будет обратить свой взор на Запад, что вполне возможно, то Франция и Англия горько пожалеют о потере превосходной армии древней Богемии, которая, согласно недавним подсчетам, отвлекла бы не менее тридцати германских дивизий прежде, чем она была бы сокрушена.

Можем ли мы быть слепы к огромной перемене в военном положении и к тем опасностям, которые стоят перед нами? На нынешней стадии, насколько я понимаю, мы увеличиваем британскую армию на четыре батальона в течение четырех лет. Уже закончено формирование по меньшей мере двух из этих батальонов. А там, на французском фронте, дополнительно формируются по меньшей мере тридцать дивизий, с которыми приходится считаться, помимо двенадцати дивизий, захваченных при поглощении Австрии.

Бесспорно, многие искренно уверены в том, что они предают лишь интересы Чехословакии. Между тем я очень боюсь, как бы нам не пришлось убедиться в том, что мы нанесли глубокий урон, а может быть, и создали роковую угрозу для безопасности и самой независимости Великобритании и Франции. Вопрос не сводится просто лишь к отказу от германских колоний, чего, я уверен, от нас тоже потребуют. Вопрос не сводится также лишь к потере влияния в Европе. Дело гораздо глубже. Вы должны вдуматься в характер нацистского движения и вытекающего из него режима. Премьер-министр желает установления сердечных отношений между нашей страной и Германией. Совсем нетрудно поддерживать сердечные отношения между народами.

Мы питаем к немцам искреннюю симпатию. Но они бессильны. И вы никогда не сможете быть в дружеских отношениях с нынешним германским правительством. Мы должны поддерживать дипломатические и корректные отношения, но никогда не может быть дружбы между британской демократией и нацистской властью, той властью, которая попирает христианскую этику, которая сопровождает свое движение проповедью варварского язычества, которая восхваляет дух агрессии и завоеваний, которая черпает силу и извращенную радость в гонениях на людей и которая, как мы это видели, с безжалостной жестокостью прибегает к угрозе кровавого истребления. Такая власть никогда не сможет быть настоящим другом британской демократии.

Для меня совершенно непереносима мысль о том, что наша страна очутится во власти, в орбите или под влиянием нацистской Германии и что наше существование может оказаться зависимы