About half a minute they were examined each other with curiosity and vigilance. Then a dog slowly moved to the boy and stood on the three foot distance.

– Чего тебе? – сказал мальчик. Сказал не сердито, а с неловкостью, как говорят с маленькими детьми, когда не умеют с ними обращаться и боятся обидеть.

“-What do you need?-“ asked the boy. He asked not in a grumpy way, but with unease, like people, who don’t know how to communicate with little children and who are afraid of hurting them.

Пес нерешительно махнул хвостом. Один раз.

A dog tailed shilly-shally. Once.

Мальчик чуть улыбнулся. Щелкнул замком чемоданчика и поднял крышку. Пес сделал еще шаг, торопливо сел, наклонил голову и совсем по-человечьи моргнул. Мальчик вынул газетный сверток с дорожным запасом. Это были два ломтика хлеба, а между ними – котлета. Песий хвост засвистел и замелькал, как пропеллер, с пушистых одуванчиков стайками взлетели семена-парашютики и осели у мальчика на брюках. Он засмеялся, разломил котлету и бросил половину псу.

The boy smiled to himself. Then he flipped by his suitcase’s lock and opened it. A dog made another step, then he hasty sat down and blinked in a very human-like way. The boy took out a magazine-paper bundle with his road food in it. It consisted of two pieces of bread and a cutlet between them. Dog’s tail started whizzing and glimpsing just like a propeller does, and parachute-seed packs shoot up from the fury blowballs and grounded on the boy’s pants. He giggled, broke the cutlet and threw a half of it to a dog.

Мальчик думал, что кусок моментально исчезнет в собачьей пасти. Но пес, получив угощение, перестал вертеть хвостом, лег и начал жевать котлету, деликатно придерживая лапой. При этом поглядывал на мальчика благодарно и хитровато. Другую половину котлеты мальчик съел сам.

The boy thought, that a half would disappear in a dog’s chaps in a moment. But after the treatment a dog stopped his tail propelling, lied down and started chewing the cutlet, holding it by his paw in quite delicate way. During the process he was throwing grateful and cunning glances on the boy. Another cutlet’s half had been eaten by the boy.

Потом они поделили хлеб. Он был не такой вкусный, как котлета, но пес охотно сжевал весь кусок и выразительно посмотрел на мальчика: "Нет ли еще?"

After that they divided the bread. It wasn’t as tasty as the cutlet was, but a dog willingly ate his portion and looked on the boy significantly: “Isn’t something else there?”

– Все, – сказал мальчик.

“ -That’s all.-“ the boy said.

Пес глазами показал на газету: "А это?"

A dog pointed the magazine dy glance:” And what is that?”

– Это же просто бумага. Видишь? – Мальчик повертел перед ним смятый газетный лист.

“It’s just a paper. See?”- The boy fidgeted the crumple paper list in front of a dog.

Пес не прочь был пожевать и бумагу, пропитанную таким вкусным котлетным запахом, но мальчик не понял. Он скомкал газету и оглянулся: куда бы кинуть? Кругом было чисто. В траве палисадника и на дорожке мальчик не заметил ни окурков, ни бумажных клочков. К тому же сердитое побрякивание ведер напоминало, что мусорить на станции не следует. Уборщица уже вымыла пол внутри дома и мыла крыльцо. Мальчик подошел к ступеням.

A dog was agree to chew even a paper, with such a tasty cutlet smell, but the boy hadn’t understood. He crumpled the paper and looked round for the place to throw it away. It was clean everywhere. The boy noticed neither cigarette stubs, nor paper scraps in the palisade and on the road. In addition to, grumpy bucket rumbling reminded him that litter dropping is not recommended to be done here. A charwoman had just cleaned the floor inside the cottage and started washing the staircase. The boy came to stairs.

– Скажите, пожалуйста, куда можно бросить бумагу?

“Excuse me, could you tell me where could I throw the paper?”

Уборщица выпрямилась и глянула с высоты. Она сделала вид, что лишь сию секунду заметила мальчика, хотя давно украдкой наблюдала за ним. Она знала, что от мальчишек добра не бывает. Бывают лишь вытоптанные клумбы, шум, беспорядок, а то и окурки по углам. Она привыкла обходиться с этим народом сурово. Но сейчас привычка боролась в ней с симпатией к незнакомому парнишке – спокойному, удивительно ясноглазому, не похожему на скандальных поселковых пацанов.

A charwoman drew up to her height and glanced from it. She gave the go-by to the boy, but had been secretly watching on him for a long time. She knew, that boys have no good. They leave only trampled down flowerbeds, noise, disorder and even stubs in the corners. She used to behave severe with them. But now her habit

Наконец она снисходительно сказала:

 

– Если уж так порядок любишь, снеси вон туда, за угол. Там мусорный ящик есть.

 

Он кивнул и неторопливо зашагал по тропинке, протоптанной вдоль кирпичного фундамента. Пес неодобрительно взглянул на уборщицу и пошел за мальчиком. Они свернули за угол.

 

Уборщица смотрела мальчику вслед. "Ишь какой, – думала она со скрытым удовольствием. – Не хулиганистый, ладненький мальчонка. Родители, видать, культурные…"

 

Потом она взглянула на скамейку, где мальчик оставил вещи. Курточка сползла со спинки и свалилась в траву. Женщина вытерла о подол руки, спустилась с крыльца и подняла куртку. "Из лагеря возвращается, – подумала она. – Чего же это он один-то? Самостоятельный…"

 

…К большому огорчению пса, мальчик бросил вкусную газету в побеленный дощатый ящик и хлопнул крышкой. Пес вздохнул и сел.

 

– Что вздыхаешь? – спросил мальчик. – У тебя тоже неприятности?

 

Пес замахал хвостом. Он как бы говорил: "Неприятности – чушь. Если хочешь, я готов быть веселым".

 

– Ты смешной, – сказал мальчик. – Ушастый, хвостастый, блохастый.

 

Пес наклонил набок голову. Одно ухо встало у него торчком, а другое совсем упало и закрыло глаз.

 

Мальчик засмеялся:

 

– Чучело репейное. Как тебя зовут?

 

Пес вдруг подскочил и припал на передние лапы. Он приглашал поиграть. Морда у него стала дурашливая и озорная.

 

– А ты меня нечаянно не слопаешь? – спросил мальчик.

 

Пес замотал головой так, что уши захлопали: "Ни в коем случае!"

 

Мальчик шлепнул его по косматому загривку:

 

– Ты ляпа! Догоняй! – и помчался по траве.

 

Разинув большую розовую пасть, пес рванулся за ним. Он тут же догнал мальчика и постарался ухватить его за ногу. Мальчик споткнулся и полетел в упругие заросли репейника. Пес вцепился в его штанину. Обрадованно заурчал. Но при этом косился золотистым взглядом: "Тебе не больно? Ты не ушибся?"

 

– Эй-эй! – крикнул мальчик. – Брысь со своими зубами! Не имеешь права!

 

Он тряхнул ногой и вскочил. Пес отпрыгнул и ждал, махая хвостом.

 

– Смотри, что ты грызешь, – укоризненно сказал мальчик. – Мои заграничные штаны. На них твой портрет, а ты – зубами…

 

Он повернулся к собаке задним карманом. Карман украшала кожаная заплата с отпечатанной головой овчарки и буквами "Szагik". Это был знаменитый Шарик из польского фильма "Четыре танкиста и собака". Но кудлатый станционный пес не смотрел многосерийных телефильмов, и ему было все равно. Он снова примерился, как бы сцапать мальчика за штанину.

 

– Ах, ты так?!

 

Мальчик прыгнул к нему и хотел повалить в траву, но пес увернулся и зигзагами бросился наутек.

 

– Догоню! – крикнул мальчик.

 

И правда догнал, хотя и не сразу. Хлопнул пса по кудлатой спине:

 

– Ты опять ляпа! А ну, поймай!

 

И пес бросился за ним… Он понял, что такое игра в "ляпки"…

 

Наконец они устали. Мальчик сел на старую шпалу в тени красной трансформаторной будки, похожей на часовенку. Пес встал перед ним, вывесил язык и моргал желтыми глазами.

 

– Ты хороший, – сказал мальчик. – Ты совсем не чучело. Я пошутил.

 

Пес одобрительно задышал, подошел вплотную и сунул морду мальчику под мышку.

 

– Пойдем, – сказал мальчик. – Вдруг у меня украли чемодан со скамейки? Тогда мы с тобой бросимся по следу и поймаем преступников. Согласен?

 

Пес был на все согласен. Они пошли в станционный скверик. Чемодан оказался на месте, куртка тоже. Да и кто их мог взять? На всей станции, кроме мальчика, было всего три человека: в глубине дома дремал пожилой дежурный, в комнатке с квадратным окошечком шелестела журналом кассирша, а недалеко от крыльца чистила медный колокол уборщица. Она стояла на табурете и драила колокол тряпкой с белым порошком. Солнце отражалось в начищенной меди, как большая лучистая звезда.

 

Мальчик и пес подошли, и уборщица глянула на них неласково. Теперь мальчик не казался ей таким уж культурным и воспитанным. Был он помят и взъерошен, на рубашке и брюках висели серые шарики репейника, в спутанных светлых волосах торчали мелкие листики и обрывки травы.

 

– Извините, – сказал мальчик. – Вы не знаете, как его зовут? – Он притянул к себе пса за шею.

 

– Этого-то зверя? – спросила уборщица хмуро и пренебрежительно. – Да никак его не зовут. Как его звать, если он бесхозяйный? Как хошь, так и зови. Он на все откликается, лишь бы кормили.

 

– Значит, он ничей?

 

– Может, и был чей, а сейчас не поймешь. Ребятня притащила откуда-то, а в дом никто не пускает. Кусок кой-когда кинут, ну и все… Кто Полканом кличет, кто Жучкой, кто Фантомасом.

 

– Спасибо, – сказал мальчик. Ему хотелось еще что-то спросить, но он не решался.

 

Псу было неуютно тут, рядом с сердитой женщиной, у которой в руках тяжелая тряпка. Он переступал передними лапами и нетерпеливо поглядывал на мальчика: "Пойдем отсюда, а?"

 

– Извините, что я вас отвлекаю, – сказал мальчик. – Я только хотел спросить: если его здесь не будет, о нем никто не станет беспокоиться?

 

– Да кому он нужен-то? Все равно когда-нибудь пристрелят за то, что кур гоняет.

 

– Видите, почему я спрашиваю… Я хочу его взять к себе домой, если он правда ничей.

 

– Такую лахудру? – изумилась уборщица. – Да мать-то вас обоих из дому веником выгонит!

 

Мальчик тихо сказал:

 

– Что вы! Никто не выгонит. Значит, я могу его взять?

 

– Да забирай на здоровье. Такое сокровище…

 

– Спасибо, – еще раз сказал мальчик и отступил к своей скамейке.

 

 

 

 

Человек устроен так, что ему обязательно нужен приют. Если он едет в вагоне, то привыкает к своей полке, и ему кажется, что эта полка – его маленький дом. Если он устраивается на ночлег в лесу под сосной, то сразу начинает отличать свою сосну от других: это дерево приютило его, и оно теперь ему ближе, привычнее, чем остальные.

 

Так и скамейка. Мальчик провел на ней почти полдня и привык.

 

Скамейка была сколочена из длинных деревянных брусков и покрашена в зеленый цвет. Давно покрашена. Бруски потрескались, краска отскакивала от дерева острыми сухими пластинками. Мальчик, пока сидел, потихоньку отколупывал их вокруг того места, где было вырезано слово "Алеша". Ему почему-то казалось, Алешей зовут гипсового парнишку. Мальчик поглядывал на него, но тот был занят, конечно, своим жеребенком.

 

Иногда мальчик вставал, чтобы напиться воды из бачка в пустом зале ожидания или погулять вокруг станции, а потом снова возвращался на скамейку, под ветки желтой акации – как домой. И снова сидел: ждал, когда пройдут долгие шесть часов и появится поезд.

 

Ему казалось, что ждет он очень давно, целую неделю. И целую неделю видит перед собой этот железнодорожный теремок, жестяного петуха на крыше, медный колокол и белую эмалированную табличку с синей надписью "ТЕЛЕФОНЪ" (сразу было понятно, что висит она тут с незапамятных времен, когда бегали по здешним рельсам паровозики, похожие на самовары).

 

У мальчика была привычка: от скуки читать все надписи задом наперед. Но слово "телефонъ" мальчик не мог прочитать наоборот из-за твердого знака. И от этого делалось еще скучнее.

 

Так было, пока не пришёл пес.

 

Пес оказался добрый и веселый. И когда мальчик понял, что эта ничья собака стала теперь его и не надо никогда с ней расставаться, все прошлые горести показались ему пустяками.

 

Он подвел пса к своей скамейке.

 

– Мы будем жить вместе. Понял? Ты меня не бросишь?

 

Пес фыркнул, чихнул и замотал головой: то ли семя одуванчика влетело ему в ноздрю, то ли вопрос мальчика показался оскорбительным.

 

– Молодец ты, умница. Только как мы с тобой поедем в поезде? Подожди-ка…

 

Мальчик достал из кармана складной ножик и расстегнул брючный ремешок. Ремень был длинный и опоясывал худенького хозяина почти два раза. Мальчик отрезал лишний конец. Затем проколол в отрезанном куске несколько дырок, вытащил из другого кармана колечко медной проволоки, протянул ее сквозь отверстия.

 

– Ну-ка, давай голову, примерю ошейник.

 

Пес отнесся к приглашению без восторга. Но не спорил. Он терпеливо ждал, когда мальчик закрепит у него на шее непонятную штуку.

 

– Ну вот, – с удовольствием сказал мальчик. – Теперь ты не бродяга, а вполне законная собака. И ничего, что ты худой и кудлатый. Ты еще станешь гладкий и красивый, когда подрастешь. Ты ведь еще не взрослый, хотя и большой. Ты почти щенок.

 

При последнем слове пес торчком поставил оба уха и моргнул.

 

– Ще-нок… – ласково повторил мальчик.

 

Пес переступил, передними лапами и усиленно замахал хвостом.

 

Мальчик засмеялся:

 

– Нравится? Я и буду звать тебя Ще-Нок. А когда вырастешь, "Ще" мы отбросим.

 

Он вытащил из чемодана, из-под маек и рубашек, старенькие кеды, выдернул из них шнурки. Потом соединил шнурки узлом и один конец привязал к ошейнику. Поводок получился непрочный, но он ведь и нужен был только для вида: пес, по имени Ще-Нок, и без привязи не отходил от своего хозяина ни на шаг.

 

– Пошли, – сказал мальчик.

 

Они отправились к кассе, и мальчик вежливо побеспокоил молоденькую кассиршу, увлеченную журналом мод:

 

– Скажите, пожалуйста, для собаки надо брать билет?

 

– А как же! Если до города – тридцать две копейки.

 

Мальчик обрадованно подмигнул псу: денег хватало. Теперь они оба станут пассажирами. Билет – это документ. Это доказательство, что Нок в самом деле его собака.

 

Он взял пса за ошейник.

 

– Пошли, товарищ пассажир.

 

И в этот момент мальчик увидел у своей скамейки человека.

 

Мальчик совсем не хотел с ним встречаться. Это был физрук лагеря Станислав Андреевич. Конечно, оказался он здесь неспроста.

 

Физрук пока не видел мальчика. Но все равно нельзя было ни спрятаться, ни убежать. Убегает и прячется тот, кто виноват. Или тот, кто боится. А мальчик знал, что не виноват, и не боялся. Правда, он испытывал тоскливое чувство: смесь унылой тревоги и досады, но это был совсем не страх.

 

Придерживая пса, мальчик медленно подошел к скамейке.

 

– А-га… – растянуто сказал Станислав Андреевич. – А то я смотрю: вещички здесь, а хозяина нет… Ну как? Набегался?

 

– Я не бегал.

 

– Ну… нагулялся, значит, – сказал физрук примирительно.

 

– Я не гулял. Я поехал домой, вы знаете.

 

– Смотри-ка ты, домой! – воскликнул Станислав Андреевич почти весело. – Ладно, друг, кончай дурака валять. И давай топать в лагерь, а то к обеду не поспеем. Да не бойся, ничего тебе не будет, это я по секрету могу сказать.

 

Мальчик удивился:

 

– "Не будет"? Я и не боюсь, что "будет". Я просто решил уехать домой.

 

– Обиделся!

 

Мальчик вскинул глаза:

 

– А что? Человек не имеет права обижаться?

 

– Человек… Если всякий будет на ерунду обижаться да из лагеря бегать, что тогда?

 

– Во-первых, это не ерунда, – четко сказал мальчик. – Во-вторых, я не убегал. Я сказал, что уйду, и ушел. Начальник сам говорил: "Убирайся!"

 

– А ты и обрадовался! Мало ли что человек может сгоряча сказать! Может, ты хочешь, чтобы он у тебя прощения попросил?

 

Мальчик подумал:

 

– Нет, не хочу. Да он и не будет.

 

– Слава богу, догадался. Сам во всем виноват, а еще выкаблучиваешься.

 

– Я? Виноват? – опять удивился мальчик.

 

Станислав Андреевич вздохнул и сказал добродушно:

 

– Ну ладно, парень. Не будем спорить, кто виноват. Я про эту историю подробно и не знаю. Мне что нужно? Чтобы ты в лагерь вернулся.

 

Мальчик мотнул головой:

 

– Не вернусь я… Теперь я уж совсем не могу, даже если бы и хотел. Видите, у меня собака. Куда ее девать? В лагерь ведь не пустили бы… Нок, лежать! – Он ладонью нажал псу на загривок, и тот неохотно лег.

 

Физрук с усмешкой спросил:

 

– Где ты подобрал эту зверюгу?

 

– Подарили.

 

– Ну и подарочек… За версту видно, что он дурак и трус.

 

– Мне и такой хорош, – сдержанно сказал мальчик.

 

Станислав Андреевич щелкнул языком. Пес шевельнул хвостом, добродушно разинул розовую пасть и вопросительно глянул на мальчика. Тот сделал шаг вперед, словно хотел загородить собаку от чужого человека.

 

– Выходит, ты променял весь лагерь на бродячего пса, – сказал Станислав Андреевич.

 

Мальчик слегка растерялся:

 

– Да ничего я не менял… Ну при чем здесь ваш лагерь? Он без меня проживет. А собака не проживет. Мне ее отдали, значит, я за нее отвечаю.

 

– А за тебя отвечает коллектив. И администрация, – внушительно сказал физрук. – И покидать лагерь ты не имеешь права.

 

– А почему?

 

– Потому что порядок должен быть. Вот пускай приедут родители, напишут заявление, что хотят забрать тебя, и тогда – до свидания.

 

– Как же они приедут? Они не знают…

 

– Напиши им.

 

– "Напиши"… – насмешливо откликнулся мальчик.

 

– Да ладно тебе, – кисло сказал Станислав Андреевич. – Ты много о себе воображаешь. Думаешь, будто кому-то нужны твои письма! Если хочешь, можешь и это отправить, оно у меня. Тихон Михайлович велел отдать. Хоть сейчас опускай в ящик, вон он висит.

 

– Давайте, – быстро сказал мальчик.

 

Физрук протянул ему помятый конверт. Мальчик сложил его пополам и сунул в карман.

 

– Ты опускай, опускай в ящик-то.

 

– Зачем? – хмуро сказал мальчик. – Оно два или три дня будет идти. А сам я сегодня вечером буду дома.

 

Станислав Андреевич насупился и тяжело произнес:

 

– Не будешь ты дома… вечером. Ты эти шуточки играть со мной перестань. Мне директор сказал, чтоб тебя в лагерь доставить. Я доставлю, будь спокоен.

 

– Как? – удивленно спросил мальчик. – Разве я посылка или багаж? Ну как вы меня доставите, если я не хочу?

 

– А очень просто!

 

Станислав Андреевич шагнул к скамейке, левой рукой подхватил чемоданчик и куртку, а правой взял мальчика за локоть.

 

В первую секунду мальчик замер от неожиданности: никогда в жизни ему не приходилось еще испытывать на себе злую силу взрослого человека. В следующий миг напрягся он, чтобы рвануться со всей обидой и яростью! Но тут же почувствовал: напрасно. Пальцы физрука – сильные, загорелые, с белыми волосинками и короткими ногтями – охватили тонкую руку мальчика с каменной прочностью. И он отчетливо понял, что выхода нет. Сейчас этот человек в самом деле уведет, утащит его отсюда, и никто не заступится. Если кто-нибудь и встретится по дороге, то поверит, конечно, взрослому, а не мальчишке, у которого сто грехов: нарушил дисциплину, сбежал из лагеря, не слушает старших…