XXI. Этика благоговения перед жизнью

Альберт Швейцер. Культура и этика

Сложны и трудны пути, на которые должно вновь встать заблудшееэтическое мышление. Но его дорога будет легка и проста, если оно не повернетна кажущиеся удобными и короткими пути, а сразу возьмет верное направление.Для этого надо соблюсти три условия: первое - никоим образом не сворачиватьна дорогу этической интерпретации мира; второе - не становиться космическими мистическим, то есть всегда понимать этическое самоотречение какпроявление внутренней, духовной связи с миром; третье - не предаватьсяабстрактному мышлению, а оставаться элементарным, понимающим самоотречениеради мира как самоотречение человеческой жизни ради всего живого бытия, ккоторому они стоит в определенном отношении. Этика возникает благодаря тому, что я глубоко осознаю мироутверждение,которое наряду с моим жизнеутверждением естественно заложено в моей воле кжизни, и пытаюсь реализовать его в жизни. Стать нравственной личностью означает стать истинно мыслящим. Мышление есть происходящая во мне полемика между желанием и познанием.В своей наивной форме эта полемика проявляется тогда, когда воля требует отпознания, чтобы оно представило ей мир в такой форме, которая бысоответствовала импульсам, скрытым в воле, и когда познание пытаетсяудовлетворить это требование. На месте этого диалога, заранее обреченного набезрезультатность, должен прийти другой, истинный, в котором воля требовалабы от познания только того, что оно действительно само может познать. Если познание будет давать только то, что оно может познать, то волябудет получать всегда одно и то же знание, а именно: во всем и во всехявлениях заложена воля к жизни. Постоянно углубляющемуся и расширяющемусяпознанию не останется ничего другого, как вести нас все глубже и дальше втот загадочный мир, который раскрывается перед нами как всесущая воля кжизни. Прогресс науки состоит только в том, что она все точнее описываетявления, в которых обнаруживается многообразная жизнь, открывает нам жизньтам, где мы ее раньше не подозревали, и дает в руки средство, с помощьюкоторого мы можем так или иначе использовать познанный процесс развития волик жизни. Но ни одна наука не в состоянии сказать, что такое жизнь. Для миро- и жизневоззрения результаты познания сказываются в том, чточеловек не в состоянии уже пребывать в бездумье, ибо познание все большенаполняет его тайной вездесущей воли к жизни. Поэтому различие между учеными неученым весьма относительно. Неученый, преисполненный при виде цветущегодерева тайной вездесущей воли к жизни, обладает большим знанием, чем ученый,который исследует с помощью микроскопа или физическим и химическим путемтысячи форм проявления воли к жизни, но при всем его знании процессапроявления воли к жизни не испытывает никакого волнения перед тайнойвездесущей воли к жизни, напротив, полон тщеславия от того, что точно описалкусочек жизни. Всякое истинное познание переходит в переживание. Я не познаю сущностьявлений, но я постигаю их по аналогии с волей к жизни, заложенной во мне.Таким образом, знание о мире становится моим переживанием мира. Познание,ставшее переживанием, не превращает меня по отношению к миру в чистопознающий субъект, но возбуждает во мне ощущение внутренней связи с ним. Ононаполняет меня чувством благоговения перед таинственной волей к жизни,проявляющейся во всем. Оно заставляет меня мыслить и удивляться и ведет меняк высотам благоговения перед жизнью. Здесь оно отпускает мою руку. Дальшеоно может уже меня не сопровождать. Отныне моя воля к жизни сама должнанайти свою дорогу в мире. Познание открывает мне мое отношение к миру не тогда, когда пытаетсявозвестить мне, что означают те или иные проявления жизни в масштабе всегомира. Оно не оставляет меня на поверхности, но ведет в глубины. Оно ставитменя внутренне в отношение к миру и заставляет мою волю переживать все, чтоее окружает, как волю к жизни. ……………………………………………………….Истинная философия должнаисходить из самого непосредственного и всеобъемлющего факта сознания. Этотфакт гласит: "Я есть жизнь, которая хочет жить, я есть жизнь среди жизни,которая хочет жить". Это не выдуманное положение. Ежедневно и ежечасно ясталкиваюсь с ним. В каждое мгновение сознания оно появляется предо мной.Как из непересыхающего родника, из него постоянно бьет живое, охватывающеевсе факты бытия миро- и жизневоззрение. Из него вырастает мистика этическогоединения с бытием. Как в моей воле к жизни заключено страстное стремление продолжать жизньи после таинственного возвышения воли к жизни, стремление, которое обычноназывают желанием, и страх перед уничтожением и таинственным принижениемволи к жизни, который обычно называют болью, так эти моменты присущи и волек жизни, окружающей меня, независимо от того, высказывается ли она илиостается немой. Этика заключается, следовательно, в том, что я испытываю побуждениевыказывать равное благоговение перед жизнью как по отношению к моей воле кжизни, так и по отношению к любой другой. В этом и состоит основной принципнравственного. Добро - то, что служит сохранению и развитию жизни, зло естьто, что уничтожает жизнь или препятствует ей. Фактически можно все, что считается добрым в обычной нравственнойоценке отношения человека к человеку, свести к материальному и духовномусохранению и развитию человеческой жизни и к стремлению придать ей высшуюценность. И наоборот, все, что в отношениях людей между собой считаетсяплохим, можно свести в итоге к материальному и духовному уничтожению илиторможению человеческой жизни, а также к отсутствию стремления придать жизнивысшую ценность. Отдельные определения добра и зла, часто лежащие в разныхплоскостях и как будто бы не связанные между собой, оказываютсянепосредственными сторонами одного и того же явления, как только онираскрываются в общих определениях добра и зла. Но единственно возможный основной принцип нравственного означает нетолько упорядочение и углубление существующих взглядов на добро и зло, но иих расширение. Поистине нравствен человек только тогда, когда он повинуетсявнутреннему побуждению помогать любой жизни, которой он может помочь, иудерживается от того, чтобы причинить живому какой-либо вред. Он неспрашивает, насколько та или иная жизнь заслуживает его усилий, он неспрашивает также, может ли она и в какой степени ощутить его доброту. Длянего священна жизнь, как таковая. Он не сорвет листочка с дерева, не сломаетни одного цветка и не раздавит ни одного насекомого. Когда он летом работаетночью при лампе, то предпочитает закрыть окно и сидеть в духоте, чтобы неувидеть ни одной бабочки, упавшей с обожженными крыльями на его стол. Если, идя после дождя по улице, он увидит червяка, ползущего помостовой, то подумает, что червяк погибнет на солнце, если вовремя недоползет до земли, где может спрятаться в щель, и перенесет его в траву.Если он проходит мимо насекомого, упавшего в лужу, то найдет время броситьему для спасения листок или соломинку. Он не боится, что будет осмеян за сентиментальность. Такова судьбалюбой истины, которая всегда является предметом насмешек до того, как еепризнают. Когда-то считалось глупостью думать, что цветные люди являютсядействительно людьми и что с ними следует обращаться, как со всеми людьми.Теперь эта глупость стала истиной. Сегодня кажется не совсем нормальнымпризнавать в качестве требования разумной этики внимательное отношение ковсему живому вплоть до низших форм проявления жизни. Но когда-нибудь будутудивляться, что людям потребовалось так много времени, чтобы признатьнесовместимым с этикой бессмысленное причинение вреда жизни. Этика есть безграничная ответственность за все, что живет. По своей всеобщности определение этики как поведения человека всоответствии с идеей благоговения перед жизнью кажется несколько неполным.Но оно есть единственно совершенное. Сострадание слишком узко, чтобы статьпонятием нравственности. К этике относится переживание всех состояний и всехпобуждений воли к жизни, ее желаний, ее стремления целиком проявить себя вжизни, ее стремления к самосовершенствованию. Еще больше означает любовь, потому что она одновременно содержит в себеи сострадание, и радость, и взаимное стремление. Но она раскрывает этическоесодержание в некотором равенстве, пусть даже естественном и глубоком.Создаваемую этикой солидарность она ставит в отношение аналогии к тому, чтоиногда временно допускает природа в физическом отношении между двумя поламиили между родителями и их потомством. Этика благоговения перед жизнью, возникшая из внутреннего побуждения,не зависит от того, в какой степени она оформляется в удовлетворительноеэтическое мировоззрение. Она не обязана давать ответ на вопрос, что означаетвоздействие нравственных людей на сохранение, развитие и возвышение жизни вобщем процессе мировых событий. Ее нельзя сбить с толку тем аргументом, чтоподдерживаемое ею сохранение и совершенствование жизни ничтожно по своейэффективности по сравнению с колоссальной и постоянной работой сил природы,направленных на уничтожение жизни. Но важно, что этика стремится к такомувоздействию, и потому можно оставить в стороне все проблемы эффективности еедействий. Для мира имеет значение тот факт, что в мире в образе ставшегонравственным человека проявляется воля к жизни, преисполненная чувствомблагоговения перед жизнью и готовностью самоотречения ради жизни. Универсальная воля к жизни постигает себя в моей воле к жизни иначе,чем в других явлениях мира. В них эта воля обнаруживается в качественекоторой индивидуализации, которая - насколько я могу заметить со стороны -является только "проживанием самой себя", но не стремится к единению сдругими волями к жизни. Мир представляет собою жестокую драму раздвоенияволи к жизни. Одна жизнь утверждает себя за счет другой, одна разрушаетдругую. Но одна воля к жизни действует против другой только по внутреннемустремлению, но не по убеждению. Во мне же воля к жизни приобрела знание одругой воле к жизни. В ней воплотилось стремление слиться воедино с самойсобой и стать универсальной. Почему же воля к жизни осознает себя только во мне? Связано ли это стем, что я приобрел способность мыслить обо всем бытии? Куда ведет меняначавшаяся во мне эволюция? На эти вопросы ответа нет. Для меня навсегда останется загадкой мояжизнь с чувством благоговения перед жизнью в этом мире, в котором созидающаяволя одновременно действует как разрушающая воля, а разрушающая - каксозидающая. Мне не остается ничего другого, кроме как придерживаться того факта,что воля к жизни проявляется во мне как воля к жизни, стремящаясясоединиться с другой волей к жизни. Этот факт - мой свет в темноте. Ясвободен от того незнания, в котором пребывает мир. Я избавлен от мира.Благоговение перед жизнью наполнило меня таким беспокойством, которого мирне знает. Я черпаю в нем блаженство, которого мне не может дать мир. И когдав этом ином, чем мир, бытии некто другой и я понимаем друг друга и охотнопомогаем друг другу там, где одна воля мучила бы другую, то это означает,что раздвоенность воли к жизни ликвидирована. Если я спасаю насекомое, то, значит, моя жизнь действует на благодругой жизни, а это и есть снятие раздвоенности жизни. Если где-нибудь икаким-либо образом моя жизнь действует на благо другой, то моя бесконечнаяволя к жизни переживает единение с бесконечным, в котором всякая жизньедина. Я испытываю радость, которая сохраняет меня от прозябания в пустынежизни. Поэтому я воспринимаю в качестве предначертания моей жизни задачуповиноваться высшему откровению воли к жизни во мне. В качестве цели своихдействий я выбираю задачу ликвидировать раздвоенность воли к жизни в тоймере, в какой это подвластно влиянию моего бытия. Зная только то, что мненеобходимо, я оставляю в стороне все загадки мира и моего бытия. ……………………………………………………………………………. Этика есть благоговение перед волей к жизни во мне и вне меня. Изчувства благоговения перед волей к жизни во мне возникает глубокоежизнеутверждение смирения. Я понимаю мою волю к жизни не только как нечто,осуществляющееся в счастливых событиях, но одновременно переживающее самоесебя. Если я не дам уйти этому самопереживанию в бездумность, а удержу егокак нечто ценное, то я пойму тайну духовного самоутверждения. Я почувствуюнезнакомую мне до того свободу от судеб жизни. В те мгновения, когда я могбы думать, что раздавлен, я чувствую себя вознесенным к невыразимому,неожиданно нахлынувшему на меня счастью свободы от мира и испытываю очищениемоего жизневоззрения. Смирение - это холл, через который мы вступаем вэтику. Только тот, кто в глубоком самоотречении ради собственной воли кжизни испытывает чувство внутренней свободы от всяких событий, способенотдавать свои силы всегда и до конца ради другой жизни. Я борюсь в своем благоговении перед моей волей к жизни как за свободуот судеб жизни, так и за свободу от самого себя. Я воспитываю в себе высокоечувство самосохранения не только по отношению к тому, что мне встречается,но и по отношению к той форме, в какой я связан с миром. Из чувстваблагоговения перед своей жизнью я отдаюсь во власть истины по отношению ксебе самому. Если бы я действовал вопреки моим убеждениям, то купил быдорогой ценой все то, чего я добился. Я испытываю страх перед тем, что из-заневерности по отношению к самому себе могу ранить отравленным копьем моюволю к жизни.………………………………………………………….. Фактически же этика истинности по отношению к самому себе незаметнопереходит в этику самоотречения ради других. Истинность по отношению ко мнесамому принуждает меня к действиям, которые проявляются как самоотречениетаким образом, что обычная этика выводит их из идеи самоотречения. Почему я прощаю что-то человеку? Обычная этика говорит: потому что ячувствую сострадание к нему. Она представляет людей в этом прощении слишкомхорошими и разрешает им давать прощение, которое не свободно от унижениядругого. Таким путем она превращает прощение в сладкий триумф самоотречения. Благодаря этой не очень благородной идее устраняется этика благоговенияперед жизнью. Для нее всякая осмотрительность и всякое прощение естьдействия по принуждению истинности по отношению к самому себе. Я долженбезгранично все прощать, так как, если не буду этого делать - буду неистиненпо отношению к себе и буду поступать так, как будто я не в такой же степенивиноват, как и другой по отношению ко мне. Поскольку моя жизнь и так сильнозапятнана ложью, я должен прощать ложь, совершенную по отношению ко мне. Таккак я сам не люблю, ненавижу, клевещу, проявляю коварство и высокомерие, тодолжен прощать и проявленные по отношению ко мне нелюбовь, ненависть,клевету, коварство, высокомерие. Я должен прощать тихо и незаметно. Я вообщене прощаю, я вообще не довожу дело до этого. Но это есть не экзальтация, анеобходимое расширение и усовершенствование обычной этики. Борьбу против зла, заложенного в человеке, мы ведем не с помощью судадругих, а с помощью собственного суда над собой. Борьба с самим собой исобственная правдивость - вот средства, которыми мы воздействуем на других.Мы их незаметно вовлекаем в борьбу за глубокое духовное самоутверждение,проистекающее из благоговения перед собственной жизнью. Сила не вызываетшума. Она просто действует. Истинная этика начинается там, где перестаютпользоваться словами. Самое истинное в активной этике - если она проявляется и каксамоотречение - рождается из принуждения собственной правдивости и только вней приобретает свою истинную цену. Вся этика иного, чем мир, бытия толькотогда течет чистым ручьем, когда она берет свое начало из этого родника. Неиз чувства доброты по отношению к другому я кроток, миролюбив, терпелив иприветлив - я таков потому, что в этом поведении обеспечиваю себеглубочайшее самоутверждение. Благоговение перед жизнью, которое я испытываюпо отношению к моей собственной жизни, и благоговение перед жизнью, вкотором я готов отдавать свои силы ради другой жизни, тесно переплетаютсямежду собой. ………………………………………………………………… Но как ведет себя этика благоговения перед жизнью в конфликтах, которыевозникают между внутренним побуждением к самоотречению и необходимостьюсамоутверждения? И я подвержен раздвоению воли к жизни. В тысячах форм моя жизньвступает в конфликт с другими жизнями. Необходимость уничтожать жизнь илинаносить вред ей живет также и во мне. Когда я иду по непроторенной тропе,то мои ноги уничтожают крохотные живые существа, обитающие на этой тропе,или причиняют им боль. Чтобы сохранить свою жизнь, я должен оградить себя отдругих жизней, которые могут нанести мне вред. Так, я могу преследоватьмышь, живущую в моей комнате, могу убить насекомое, гнездящееся в доме, могууничтожить бактерии, которые подвергают мою жизнь опасности. Я добываю себепищу путем уничтожения растений и животных. Мое счастье строится на вредедругим людям. Как же оправдывает этика эту жестокую необходимость, которой яподвержен в результате раздвоения воли к жизни? Обычная этика ищет компромиссов. Она стремится установить, в какой мерея должен пожертвовать моей жизнью и моим счастьем и сколько я долженоставить себе за счет жизни и счастья других жизней. Таким путем она создаетприкладную, относительную этику. То, что в действительности отнюдь неявляется этическим, а только смесью неэтической необходимости и этики, онавыдает за этическое. Тем самым она приводит к чудовищному заблуждению,способствует все большему затемнению понятия этического. Этика благоговения перед жизнью не признает относительной этики. Онапризнает добрым только то, что служит сохранению и развитию жизни. Всякоеуничтожение жизни или нанесение ей вреда независимо от того, при какихусловиях это произошло, она характеризует как зло. Она не признает никакойпрактической взаимной компенсации этики и необходимости. Абсолютная этика благоговения перед жизнью всегда и каждый разпо-новому полемизирует в человеке с действительностью. Она не отбрасываетконфликт ради него, а вынуждает его каждый раз самому решать, в какойстепени он может остаться этическим и в какой степени он может подчинитьсянеобходимости уничтожения или нанесения вреда жизни и в какой мере,следовательно, он может взять за все это вину на себя. Человек становится более нравственным не благодаря идее взаимнойкомпенсации этики и необходимости, а благодаря тому, что он все громчеслышит голос этики, что им овладевает все сильнее желание сохранять иразвивать жизнь, что он становится все более твердым в своем сопротивлениинеобходимости уничтожения и нанесения вреда жизни. В этических конфликтах человек может встретить только субъективныерешения. Никто не может за него сказать, где каждый раз проходит крайняяграница настойчивости в сохранении и развитии жизни. Только он один можетсудить об этом, руководствуясь чувством высочайшей ответственности за судьбудругой жизни. Мы никогда не должны становиться глухими. Мы будем жить в согласии систиной, если глубже прочувствуем конфликты. Чистая совесть есть изобретениедьявола. Что говорит этика благоговения перед жизнью об отношениях междучеловеком и творением природы? Там, где я наношу вред какой-либо жизни, я должен ясно сознавать,насколько это необходимо. Я не должен делать ничего, кроме неизбежного, -даже самого незначительного. Крестьянин, скосивший на лугу тысячу цветковдля корма своей корове, не должен ради забавы сминать цветок, растущий наобочине дороги, так как в этом случае он совершит преступление против жизни,не оправданное никакой необходимостью. Те люди, которые проводят эксперименты над животными, связанные сразработкой новых операций или с применением новых медикаментов, те, которыепрививают животным болезни, чтобы использовать затем полученные результатыдля лечения людей, никогда не должны вообще успокаивать себя тем, что ихжестокие действия преследуют благородные цели. В каждом отдельном случае онидолжны взвесить, существует ли в действительности необходимость приноситьэто животное в жертву человечеству. Они должны быть постоянно обеспокоенытем, чтобы ослабить боль, насколько это возможно. Как часто еще кощунствуютв научно-исследовательских институтах, не применяя наркоза, чтобы избавитьсебя от лишних хлопот и сэкономить время! Как много делаем мы еще зла, когдаподвергаем животных ужасным мукам, чтобы продемонстрировать студентам и безтого хорошо известные явления! Именно благодаря тому, что животное, используемое в качествеподопытного, в своей боли стало ценным для страдающего человека, между ним ичеловеком установилось новое, единственное в своем роде отношениесолидарности. Отсюда вытекает для каждого из нас необходимость делать поотношению к любой твари любое возможное добро. Когда я помогаю насекомомувыбраться из беды, то этим я лишь пытаюсь уменьшить лежащую на человеке винупо отношению к другому живому существу. Там, где животное принуждаетсяслужить человеку, каждый из нас должен заботиться об уменьшении страданий,которые оно испытывает ради человека. Никто из нас не имеет права пройти мимо страданий, за которые мы,собственно, не несем ответственности, и не предотвратить их. Никто не долженуспокаивать себя при этом тем, что он якобы вынужден будет вмешаться здесь вдела, которые его не касаются. Никто не должен закрывать глаза и несчитаться с теми страданиями, которых он не видел. Никто не должен сам себеоблегчать тяжесть ответственности. Если встречается еще дурное обращение сживотными, если остается без внимания крик скота, не напоенного во времятранспортировки по железной дороге, если на наших бойнях слишком многожестокости, если в наших кухнях неумелые, руки предают мучительной смертиживотное, если животные испытывают страдания от безжалостных людей или отжестоких игр детей, - то во всем этом наша вина. Мы иногда боимся, что на нас обратят внимание, если мы обнаружим своеволнение при виде страданий, причиняемых человеком животному. При этом мыдумаем, что другие были бы "разумнее" в данном случае, и стараемся показать,что то, что причиняло муки, есть обыкновенное и даже само собой разумеющеесяявление. Но затем вырывается из уст этих других слово, которое показывает,что они также в душе переживают виденные страдания. Ранее чужие, онистановятся нам близкими. Маска, которая вводила нас в заблуждение, спадает.Мы теперь знаем, что не можем пройти мимо той жестокости, котораябеспрерывно совершается вокруг нас. О, это тяжкое познание! ………………………………………………… В вопросе о собственности этика благоговения перед жизнью высказываетсярезко индивидуалистически в том смысле, что все приобретенное илиунаследованное может быть отдано на службу обществу не в силу какого-либозакона общества, а в силу абсолютно свободного решения индивида. Этикаблагоговения перед жизнью делает большую ставку на повышение чувстваответственности человека. Собственность она расценивает как имущество общества, находящееся всуверенном управлении индивида. Один человек служит обществу тем, что ведет какое-нибудь дело, котороедает определенному числу служащих средства для жизни. Другой служит обществутем, что использует свое состояние для помощи людям. В промежутке междуэтими крайними случаями каждый принимает решение в меру чувстваответственности, определенного ему обстоятельствами его жизни. Никто недолжен судить другого. Дело сводится к тому, что каждый сам оценивает все,чем он владеет с точки зрения того, как он намерен (распоряжаться этимсостоянием. В данном случае ничего не значит, будет ли он сохранять иувеличивать свое состояние или откажется от него. Его состоянием обществоможет пользоваться различными способами, но надо стремиться к тому, чтобыэто давало наилучший результат. ………………………………………………………….. Благоговение перед жизнью не покровительствует и моему счастью. В теминуты, когда я хотел бы непосредственно радоваться чему-нибудь, оно уноситменя в мыслях к той нищете, которую я когда-то видел или о которой слышал.Оно не разрешает мне просто отогнать эти воспоминания. Как волна несуществует для себя, а является лишь частью дыхания океана, так и я недолжен жить моею жизнью только для себя, а вбирать в себя все, что меняокружает. Истинная этика внушает мне тревожные мысли. Она шепчет мне: тысчастлив, поэтому ты обязан пожертвовать многим. Все, что тебе дано вбольшей степени, чем другим, - здоровье, способности, талант, успех,чудесное детство, тихий домашний уют, - все это ты не должен считать самособой разумеющимся. Ты обязан отплатить за это. Ты обязан отдать силы своейжизни ради другой жизни. ……………………………………………………… Этика благоговения перед жизнью дает нам в руки оружие противиллюзорной этики и иллюзорных идеалов. Но силу для осуществления этой этикимы получаем только тогда, Когда мы - каждый в своей жизни - соблюдаемпринципы гуманности. Только тогда, когда большинство людей в своих мыслях ипоступках будут постоянно побуждать гуманность полемизировать сдействительностью, гуманность перестанут считать сентиментальной идеей, иона станет тем, чем она должна быть - основой убеждений человека и общества.