Российские регионы, принципы их классификации

Обращение к регионалистской проблематике требует уточнения самого понятия «регион»; подобно многим базовым понятиям социальных наук, оно имеет целый ряд различных дефиниций и стоящих за ними смыслов, порой не очень схожих друг с другом. Вместе с тем можно с достаточной уверенностью утверждать, что понятие «регион» подразумевает, во-первых, определенную территорию или часть территории и, во-вторых, некую однородность этой территории в одном или нескольких отношениях, ей свойственную и отличающую от других территорий.

Можно выделить ряд аспектов понятия «регион». Нередко исследователи – в соответствии с поставленными целями – принимают во внимание только один или несколько из указанных аспектов, хотя нельзя назвать исключением и попытки комплексных определений.

Первый аспект (О. Барбаков называет его «составляющей» понятия[96]) – территориально-географический. Регион в данном случае рассматривается как определенная географическая или территориальная единица, отделенная от других физическими рубежами. Необходимо подчеркнуть, что в данном случае под регионом может пониматься территория не только части единого государства, но и целого государства, и группы государств: «Индийский регион», «регион Центральной Европы», «регион Восточной Европы», «скандинавский регион». Часто организующим признаком для выделения региона здесь выступает тот или иной физико-географический объект – горный хребет, море и т.п. («Европа от Атлантики до Урала», «Циркумбалтийский регион» и пр.).

Значительное количество авторов рассматривают понятие регион с экономической (территориально-экономической, социально-экономической) точки зрения. «Это крупная территория с более или менее однородными природными ресурсами, характерной направленностью развития производительных сил на основе сочетания комплекса природных ресурсов со сложившимся хозяйством, производственной и социальной инфраструктурой, достаточно высоким уровнем внутрирегиональных производственно-экономических связей»[97]. Со спецификой территориального размещения и развития производительных сил связывают выделение регионов И. Арженовский, В. Долятовский, А. Маршалова, Н. Некрасов, А. Новоселов и др.[98] В экономической литературе также зачастую отожествляются понятия «регион» и «район» (разумеется, хозяйственно-экономический район, а не район как единица административного деления)[99].

Существует также ряд социологических и социально-культурных определений региона. По В. Сигову, это территориальная общность, члены которой «связаны общим отношением к окружающим их условиям жизни – природной и социальной среде», осуществляют все основные виды деятельности людей, так что могут «функционировать как относительно самостоятельные социальные образования»[100]. Сходна с этим определением и формулировка, предложенная С. Барзиловым и А. Чернышевым: «Регион есть естественно-историческое пространство, в рамках которого осуществляется социально-экономическая и общественная деятельность проживающих в нем людей»[101]. Иногда добавляется указание на особенности менталитета и культуры жителей того или иного региона. И. М. Бусыгина в этой связи говорит о культурно-философском понимании региона как особого микрокосма с нечеткими границами, жители которого обладают специфическим менталитетом[102].

Предпринимались попытки дать политологические определения региона: «Регион как единое политическое пространство есть совокупность учреждений и способов, посредством которых осуществляется воздействие населения на местную власть в плане ее формирования (активное избирательное право), обозначения и корректировки социальной политики, и система политического контроля власти над населением»[103]. Примечательно, что авторы данного определения не пошли по пути определения региона как территориального политического сообщества, локальной политии, что отчасти сблизило бы его с вышеприведенными социологическими дефинициями региона, подчеркивая, напротив, разделенность, дифференцированность «власти» и «населения», попеременно оказывающихся активными сторонами, и особо оговаривая необходимость осуществления властью «политического контроля». Наконец, можно говорить об административно-юридическом понимании региона, при котором регион – это административно-территориальная единица[104]. Логическим развитием подобного подхода становится отождествление региона и субъекта федерации, что, в частности, обычно для работ российских авторов. Однако такая операция не должна обманывать нас своей простотой. Субъект федерации и регион, как указывается М.Х. Фарукшиным – близкие, но не тожественные понятия[105]. И дело здесь, по нашему мнению, не только в неравенстве, в естественной асимметрии регионов, некоторые из которых неизбежно будут обладать более ярким набором специфических черт – и экономических, и социально-культурных, выделяющих их среди остальных, равных им лишь в юридическом отношении. Существуют субъекты федерации, к которым характеристика региона приложима лишь с известной натяжкой. Будучи политико-административной единицей, они не обладают спецификой ни в экономическом, ни в социально-культурном отношениях, мало чем отличаясь от своих соседей.

Это, кстати, учитывается и «Основными положениями региональной политики в Российской Федерации», в соответствии с которыми регион может не только совпадать с границами территории субъекта Российской Федерации, но и «объединять территории нескольких субъектов Российской Федерации»[106], что предполагает менее жесткую трактовку данного понятия. Подобная неопределенность содержит и предпосылки обоснования возможности объединения субъектов федерации, хотя, конечно, аргументация в пользу возможности такого объединения не должна становиться аргументацией необходимости объединения и укрупнения всех и вся. Сама же необходимость объединения должна определяться волей населения и целесообразностью.

Чтобы избегнуть ненужной двусмысленности и не оговариваться всякий раз, что этот регион может быть назван регионом в полном смысле слова, а тот - наверное, не может, далее мы будем употреблять термин регион в значении, синонимичном понятию «субъект федерации», а говоря о группе субъектов, сходных по своим экономическим, социально-культурным и политическим характеристикам, используем понятием «макрорегион».

Таким образом, говоря об определениях понятия «регион», для целей настоящей работы следует признать наиболее уместным и подходящим комплексное определение, включающее все основные аспекты данного понятия в их единстве. Можно сказать, что регион – это политико-территориальная общность, характеризующаяся известной однородностью физико-географических и социально-экономических условий, а также общими социально-культурными и иными особенностями, границы которой обычно совпадают с административными границами субъекта федерации[107].

Порой складывается впечатление, что оперирование понятием «регион» применительно к субнациональному уровню типично скорее для России, в то время как зарубежные исследователи предпочитают применять его к более крупным, даже наднациональным, территориальным единицам и населяющим их сообществам: «Как регион можно рассматривать всю Западную Европу, ибо она представляет собой особую физико-географическую, историческую и культурную общность»[108]. Это не так, хотя отождествление региона с субъектом федерации для региональных исследований для США, например, нехарактерно. Но региональной проблематике как проблематике субнациональной уделяется громадное внимание в Западной Европе, в частности, в Германии и Италии. И здесь регионы понимаются именно как части национальной территории, обладающие физико-географическими, экономическими и культурными особенностями, границы которых совпадают с административно-территориальным делением или близки к нему[109]. Более того, еще в 1988 г. Европейский парламент принял Хартию регионализма, согласно которой регион - гомогенное пространство, имеющее физико-географическую, этническую, культурную, языковую общность, а также общность хозяйственных структур и исторической судьбы[110]. Позже, в 1996 г., более 300 европейских регионов по инициативе Ассамблеи регионов Европы приняли Декларацию о регионализме в Европе[111]. Но популярный в связи с этим слоган «Европы регионов» различными участниками понимается в разных смыслах – от интенсификации сотрудничества между регионами европейских государств до отмирания национального государства и прямой интеграции регионов в масштабах Евросоюза, но уже на субнациональном уровне.

Интенсивная регионализация России, повышение роли и значения регионов в 1990-е гг. привели к появлению различных классификаций регионов.

Можно выделить экономические, социально-экономические, социально-политические и политические классификации регионов. Многие из них тесно связаны и даже взаимно обусловлены, как мы постараемся показать ниже. Особенно велико разнообразие экономических типологий, распадающихся на несколько групп.

Во-первых, это классификации, в основе которых лежит какой-либо единичный признак. Чаще всего это объем валового регионального продукта, темпы экономического роста, тип территориальной структуры хозяйства (поляризованный или гомогенный), коэффициент плотности населения, характер хозяйственной специализации региона. Так, одним из частных критериев классификации может стать обеспеченность расходов региона собственным налоговым потенциалом. В соответствии с этим критерием российские регионы можно разделить на три основные группы: «постоянные доноры», «доноры в течение отдельных» и «постоянные реципиенты» (см. Приложение 1). Постоянными донорами были, в частности, Москва, Санкт-Петербург, Самарская и Свердловская области, донорами в течение отдельных лет – Архангельская, Астраханская, Мурманская области, а постоянными реципиентами – Ивановская область, республики Адыгея, Дагестан, Северная Осетия-Алания[112]. При введении количественных показателей возможна и более дробная градация – на «условных доноров», «условных реципиентов» и пр.[113] (см. Приложение 2).

Однако при объяснении того, почему те или иные регионы относятся (или относились) к постоянным донорам или реципиентам или же характеризуются более высокими или более низкими темпами экономического роста, приходится обращаться к более основополагающим характеристикам, таким, как хозяйственная специализация региона.

Рассмотрим в качестве примера типологию российских регионов по хозяйственной специализации, предложенную Н. Зубаревич. Ей выделено семь типов регионов: 1) C диверсифицированной структурой хозяйства и развитым третичным сектором (Москва, Санкт-Петербург, Нижегородская, Самарская, Свердловская области); 2) Нефтегазодобывающие регионы (республики Башкортостан, Коми, Татарстан, Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономные округа); 3) Прочие экспортоориентированные регионы (Красноярский край, Вологодская, Иркутская, Липецкая области); 4) Терминальные регионы (регионы, являющиеся «воротами» для экспортных потоков – Краснодарский и Приморский края, Ленинградская, Калининградская, Мурманская области); 5) Аграрные регионы (республики Адыгея, Ингушетия, Калмыкия); 6) Депрессивные индустриальные регионы (республика Удмуртия, Владимирская, Ивановская, Кировская области); 7) Окраинные стагнирующие регионы (Республики Алтай, Тыва, Чукотский и Эвенкийский автономные округа)[114].

Перед нами типология регионов, хотя и относящаяся к числу типологий по хозяйственной специализации, но руководствующаяся явно не одним критерием: кроме критерия собственно хозяйственной специализации (добывающие, индустриальные, аграрные регионы), мы видим указание на экономико-географическое положение региона (окраинный, терминальный), а также на его проблемность (депрессивный, стагнирующий). Поэтому данная типология и ей подобные должны быть отнесены к следующей группе классификаций регионов по экономическим признакам - классификаций, в основе которых лежит два признака и более.

Если сопоставить классификацию Н. Зубаревич с классификацией по обеспеченности расходов региона собственным налоговым потенциалом, то становятся понятными, по крайней мере, некоторые из причин того, почему одни регионы оказываются в числе «постоянных доноров», а другие – «постоянных реципиентов». «Постоянные доноры» - это, как правило, регионы с диверсифицированной структурой хозяйства и развитым третичным сектором, а также нефтегазодобывающие регионы. Нет ничего удивительного и в том, что в число «постоянных реципиентов» попадают депрессивные индустриальные и аграрные регионы, а также окраинные стагнирующие регионы.

Конечно, не во всех частностях можно согласиться с данной типологией. Так, Краснодарский край представляется в первую очередь все-таки не «терминальным» регионом, а аграрным регионом, причем сравнительно высокоразвитым. Кстати, наименее продумано в данной классификации выделение именно аграрных регионов: сначала в качестве примера этого типа приводятся наиболее слаборазвитые регионы Северного Кавказа, а далее из комментария выясняется, что сюда следует включить и индустриально-аграрные регионы (Саратовскую и Курскую области)[115]. Если первая группа регионов выделена достаточно удачно и ей несомненно присуще внутреннее единство, прослеживающееся, в частности, при переходе к политическим ориентациям населения – значительный вес демократического и либерального электората[116], объясняющийся, по всей вероятности, существованием на их территориях крупных культурных и научных центров, значительной долей населения, имеющей высшее образование, то вторая группа таким внутренним единством не отличается. В ее составе, с одной стороны, малонаселенные регионы, богатые полезными ископаемыми, осваиваемые в немалой степени вахтовым методом и лишенные культурных и научных центров, с другой – регионы, индустриально развитые, хотя и уступающие в этом отношении регионам первой группы.

О высокой степени универсальности типологии регионов по хозяйственной специализации говорит и то, что сравнительно недавно А.А. Галкин, предлагая классификацию регионов по структуре политических предпочтений населения, большинство выделенных типов регионов охарактеризовал в зависимости от их хозяйственной специализации!

1) Регионы, богатые полезными ископаемыми, с развитой добывающей промышленностью и сравнительно слабым сельским хозяйством (например, Ханты-Мансийский АО);

2) Урбанизированные регионы с высокой концентрацией обрабатывающей и машиностроительной промышленности и развитой транспортной инфраструктурой (например, Нижегородская область);

3) Регионы со средним уровнем индустриального развития и укорененным сельским хозяйством (например, Орловская область);

4) Регионы с доминированием сельскохозяйственного производства (например, Ставропольский край)[117].

Хозяйственная специализация, по мысли автора, так или иначе детерминирует поддержку населением тех или иных политических сил, поэтому население регионов, входящих в 1 и 2 группы, в целом проявляет лояльность к российскому режиму, в то время как население регионов, относящихся к группам 3 и 4, позитивно оценивает доперестроечные порядки. По иному признаку выделена лишь пятая группа регионов – «национальные республики». Хотя А.А. Галкин оговаривается, что по ряду социально-экономических параметров они могут быть отнесены к разным группам, «с точки зрения электоральных предпочтений их допустимо рассматривать как некое специфическое единство, ибо во всех республиках велика роль верхушки местной, преимущественно этнической, элиты и, следовательно, административного ресурса как фактора, обеспечивающего итоговый результат электорального процесса»[118] (иначе говоря, практикуются массовые фальсификации итогов выборов).

Более подробно собственно политические классификации мы рассмотрим ниже, а сейчас вернемся к экономическим классификациям.

Типология регионов по хозяйственной специализации, предложенная А. Адамеску, избегает неизбежных трудностей, возникающих при необходимости отнести тот или иной регион, обладающий в известной мере противоречивым набором признаков, к той или иной группе, но за счет большего схематизма. Создание типологии для него практически совпадает с задачей экономико-географического районирования. А. Адамеску выделены три большие группы регионов: опорные («точки роста»), кризисные (депрессивные, отсталые) и самообеспечивающиеся (новые приграничные отсталые). Опорные регионы делятся, в свою очередь, на индустриальные, сырьевые и аграрные[119]. Следует также оговориться, что Адамеску предпочитает оперировать более крупными единицами, чем субъект федерации, так что «регион» для него - в первую очередь экономический район. К опорным индустриальным Адамеску относит Центральный, Северо-Западный, Волго-Вятский и Поволжский экономические районы, а также Москву и Санкт-Петербург. По классификации Н. Зубаревич это 1, 3 и отчасти 2 группы (Башкортостан и Татарстан).

К опорным сырьевым регионам относятся в первую очередь северная и центральная части Западной Сибири, Республика Саха-Якутия, Магаданская область и другие территории с уникальным природным потенциалом и развитыми отраслями лесопромышленного и топливно-энергетического комплексов (Группа 2, отчасти 3 по классификации Н. Зубаревич).

Опорные аграрные регионы – Центрально-Черноземный, Северо-Кавказский, Поволжский, юг Урала и Западной Сибири (По классификации Н. Зубаревич, группа 5, за исключением депрессивных регионов, относящихся к следующей группе).

К кризисным (депрессивным, отсталым) регионам относятся те, для которых были характерны глубокий спад производства, снижение уровня жизни, высокая доля стагнирующих отраслей, крайне неблагоприятная финансовая база, повышенная структурная безработица и т.п. (группа 6 и частично группа 5 по классификации Н. Зубаревич).

Самообеспечивающиеся регионы – Поволжский, часть Северо-Кавказского, юг Западной и Восточной Сибири. Их экономика отличалась заметно выраженной универсальностью и комплексностью, а основу ее составляло производство средств жизнеобеспечения, а хозяйственный комплекс характеризовался относительно высокой автономностью и устойчивостью. Эта группа не имеет соответствия в классификации Н. Зубаревич, включая в основном представителей групп 3 и 5.

Также выделялись приграничные регионы, ставшие таковыми в результате изменения геополитического положения. В типологии Адамеску эта одна группа, причем обоснование ее выделения весьма лаконично. Между тем положение одних регионов в результате распада СССР ухудшилось, других же – улучшилось. Поэтому в данном случае подход Н. Зубаревич, выделившей две группы – 4 и 7 – представляется более верным.

Существуют, конечно, и иные классификации регионов по хозяйственной специализации[120]. Но примечательно, что при всех их различиях и, видимо, неизбежной авторской субъективности, они имеют немалую степень сходства или, во всяком случае, существенные совпадения, как видно на примере типологий Н. Зубаревич и А. Адамеску.

К числу комплексных классификаций регионов также можно отнести классификацию по уровню экономического развития, поскольку она учитывает несколько критериев: стоимостные показатели уровня жизни населения, душевые показатели валового регионального продукта, а также уже рассмотренный нами в отдельности показатель обеспеченности расходов собственным налоговым потенциалом. Предложив подобную обобщенную классификацию, Н.В. Зубаревич ввела и дополнительные показатели, относящиеся к территориальному расположению и даже к социокультурным особенностям регионов («южные регионы», «северные регионы», «русские области»). В целом эта классификация выглядит следующим образом[121].

Регионы, которые могут быть охарактеризованы как богатые, делятся на три подгруппы:

· наиболее сильные регионы-доноры с высоким душевым ВРП и покупательной способностью населения (это 1 и 2 группа по другой ее классификации, или «опорные индустриальные и сырьевые регионы» по классификации А. Адамеску);

· промышленно развитые и северные регионы-доноры, а также условные доноры с недостаточно высокой покупательной способностью (группы 3 и отчасти 4 по другой классификации Н. Зубаревич, «опорные индустриальные» и «самообеспечивающиеся» регионы, по А.Адамеску);

· южные и центральные регионы – условные доноры с недостаточно высокой покупательной способностью (группы 5 и отчасти 4 по другой классификации Н. Зубаревич, «самообеспечивающиеся» и «опорные аграрные» регионы, согласно А. Адамеску).

Бедные регионы (группы 5-7 по другой классификации Н. Зубаревич, кризисные и отчасти приграничные регионы по классификации Адамеску) также дифференцируются не только по экономическим параметрам:

· республики и округа с минимальными значениями всех индикаторов (группы 5 и 7 по классификации Н. Зубаревич);

· аграрные и депрессивные русские регионы, в которых душевой ВРП и обеспеченность бюджетов налоговыми поступлениями несколько выше (группы 5 и 6 по классификации Н. Зубаревич).

Количество классификаций, учитывающих два показателя и более, весьма значительно. Существует ряд типологий регионов, берущих в качестве основных критериев эффективность использования и инвестиционную обеспеченность производственных фондов, с одной стороны, и трудовых ресурсов региона, с другой, фондоотдачу и производительность труда, инвестиционный потенциал и инвестиционные риски и т.п.[122] Обычно они имеют узко прикладной характер.

Третью группу классификаций можно назвать «частичными», т.к. они охватывают лишь часть регионов, как правило, проблемных. Например, И. Тургель выделяет типы регионов, как:

· депрессивные регионы - демонстрировавшие в прошлом относительно высокие темпы развития;

· стагнирующие (отсталые, слаборазвитые) регионы - отличающиеся крайне низкими или нулевыми темпами развития;

· пионерные регионы - регионы нового освоения;

· программные (плановые) регионы - регионы, на которые распространяется целевые программы социально-экономического развития и контуры которого не совпадают с существующими границами территориального районирования[123].

Выделяются также социально-экономические и социально-политические классификации регионов, берущие за основу уровень заработной платы (очень изменчивый показатель), уровень жизни, индекс развития человеческого потенциала и др. Рассмотрим некоторые из них.

Так, взяв за основу характеристики состояния экономики и социальной сферы, ученые Сибирского отделения РАН и специалисты бывшего Миннаца РФ свели разнообразие регионов к трем группам: развитые регионы с достаточно высоким уровнем производства и жизни людей; регионы со средним экономическим потенциалом; проблемные регионы с низким уровнем социально-экономического развития, в том числе депрессивные и отсталые[124].

Также к трем типам можно свести многообразие регионов, если брать в качестве основного показателя уровень жизни (как в количественном, так и в качественном аспектах).

Во-первых, это имеющие мощный финансовый сектор «столичные» регионы, а также экспортоориентированные регионы севера и востока. Здесь сложился высокий уровень доходов, превосходящий в относительном выражении повышенный уровень потребительских цен. Покупательная способность и степень расслоения по уровню доходов населения для регионов этого типа выше среднего по России уровня.

Во-вторых, это ряд областей и республик с относительно невысоким (средним) уровнем доходов и низкими ценами. Покупательная способность здесь достаточно высока, а степень имущественного расслоения, как правило, не превышает среднего по России показателя.

В-третьих, это экономически слаборазвитые регионы с низкой покупательной способностью, которая может сочетаться как с высокой, так и с низкой степенью имущественного расслоения. Уровень цен здесь не превышает среднероссийского, но доходы на душу населения минимальны из-за пониженной экономической активности и высокой демографической нагрузки на трудоспособное население[125].

К комплексным же социально-экономическим типологиям можно отнести, по всей вероятности, и классификацию регионов России по совокупному индексу развития человеческого потенциала (ИРЧП), исчисляемому экспертами ООН. Хотя этот индекс представляет собой как бы единое основание для классификации, в нем учитывается предполагаемая при рождении продолжительность жизни, уровень грамотности взрослого населения, средний коэффициент приема в учебные заведения, доход на душу населения (по паритету покупательной способности в долларах). С конца 1990-х гг. ИРЧП определяется не только для Российской Федерации в целом, но и для ее субъектов (исключая большинство автономных округов) (см. Приложение 3).

В зависимости от шага измерения можно выделить различное количество групп. Представляется, что значения ИРЧП по регионам России, представленные в докладе Программы развития ООН за 2002-2003 гг., дают возможность выделения 6 групп регионов, что наиболее точно отражает региональное разнообразие в отношении ИРЧП[126]. Хотя, как показывает сравнение показателей за 1998-2000 гг., отдельные регионы нередко переходят из одной группы в другую, улучшая или ухудшая свои показатели, в целом выделенные группы обнаруживают тенденцию к сохранению своего состава. В особенности это касается групп с наилучшими и наихудшими показателями ИРЧП.

Первая группа, где ИРЧП выше 0, 800, сохранила свой состав с самого начала исчисления ИРЧП по регионам. В нее входят Москва, Тюменская область и Татарстан. Относительно стабильной остается также вторая группа (значения ИРЧП от 0, 771 до 0, 790), хотя Самарская и Нижегородская области, снизив показатель, перешли соответственно в третью и четвертую группу. Примечательно, что в первые две группы вошли преимущественно высокоразвитые регионы с достаточно диверсифицированной структурой хозяйства и развитым третичным сектором, либо нефтегазодобывающие регионы, но также те, где нефтегазодобыча является важной, но не единственной развитой отраслью промышленности. Также это, без исключения, регионы-доноры.

В последние группы (ИРЧП соответственно 0,711-0,730 и ниже 0,710) входят такие депрессивные индустриальные регионы, как Брянская, Ивановская, Кировская области, или окраинные стагнирующие регионы, как республики Алтай, Бурятия, Тыва, Читинская область и Еврейская АО. Такие слаборазвитые аграрные регионы, как республики Северного Кавказа, в большинстве своем входят в предпоследнюю, пятую группу, но занимают не последние места благодаря высоким показателям продолжительности жизни, а в некоторых случаях (Северная Осетия, входящая в группу III) - и образованности населения.

Состав же групп III (показатели ИРЧП от 0, 751 до 0, 770) и IV (показатели ИРЧП от 0, 731 до 0, 750) наибольших по численности, довольно пестр. Здесь встречаются и высокоразвитые индустриальные регионы, которых «утягивает» вниз низкая продолжительность жизни, вызванная, вероятно, в том числе и неблагоприятной экологической обстановкой (Нижегородская, Свердловская области), и регионы с высокоразвитым сельским хозяйством (Краснодарский край), и северные территории с широкой ресурсной базой (Красноярский край), так что республики Калмыкия и Кабардино-Балкария оказываются рядом с Новосибирской областью. Подобное соседство регионов, непохожих друг на друга, достигнутое благодаря формальному складыванию и делению различных показателей, так что большая продолжительность жизни, достигнутая не за счет высокого уровня здравоохранения, может компенсировать низкий доход на душу населения, нельзя, на наш взгляд, рассматривать как достоинство классификации регионов по ИРЧП.

Представляют интерес классификации регионов по типам политики, которые осуществлялись или осуществляются их региональными элитами, или же по типам политики, которые наиболее целесообразно проводить по отношению к этим регионам. Так, Г.В. Марченко была предложена классификация регионов по типам социальной политики, которая проводилась их региональными элитами (руководством, как предпочитает он выражаться) в 1990-е гг., включающая 6 типов.

Первый тип охарактеризован им как «открытая либеральная» модель, при кото­рой региональные власти пытаются реализовать особый статус своих регионов как свободных экономических зон, непосредственно включившись в мировые хозяйственные связи (Республика Карелия, Архангельская, Калининградская, Камчатская и Мурманская области).

Второй тип назван «национально-либеральной» моделью, при которой региональные власти пытаются честно (особенно в первые годы реформ) следовать в русле либерального реформирования со всеми его издержками (Нижегородская, Самарская, Свердловская, Владимирская области).

Следующая, по определению Г. Марченко, «сепаратистская» модель экономической политики, типичные представители которой, - Татарстан, Башкортостан и Якутия, сводится им к шантажу федеральных властей угрозой выхода из состава России с целью получения особых привилегий.

Четвертый тип – «консервативная» политика, сущность которой заключается в сдерживании роста цен и доходов населения. Типичные представители - аграрно самообеспеченные регионы «красного пояса»: Ульяновская, Пензенская, Курганская области и области Черноземья.

Следующая модель – «пассивно-лоббистская», проводимая элитами тех регионов, представители которых играют важную роль в федеральной элите (Оренбургская область и др.)

Наконец, последнюю модель можно назвать «вассально-па-терналистской». Ее придерживаются элиты наиболее экономически и финансово несостоятельных и инвестиционно непривлекательных регионов, живущих за счет перераспределения в их пользу средств федерального бюджета. Это республики Ингушетия, Калмыкия, Тыва, некоторые регионы Севера и Дальнего Востока[127].

В этой классификации, однако, смешаны как определенные типы или модели социально-экономической политики («консервативная», которую бы правильнее было бы назвать «советской» или «коммунистической», «либеральная») и методы, при помощи которых они осуществляются. Лоббизм или лоббизм с элементами политического шантажа (третья модель по данной классификации) могут использоваться для перенаправления бюджетных средств или сокращения налоговых отчислений в центр, но далее эти средства могут использоваться для проведения как либерально-монетаристской, так и патерналистско-коммунистической политики, или же просто разворовываться в духе «воровского капитализма». То, что названо Г. Марченко «открытой либеральной» моделью – модель либеральной политики, использующей преимущества терминального региона, а «национально-либеральная модель» - модель также либеральной политики, но проводимой в индустриально развитом и производящем конкурентоспособную продукцию регионе. Точно так же назвать определенную модель «сепаратистской» означает охарактеризовать некоторые условия ее осуществления, но не саму сущность проводимой политики; так, известно, что экономическая политика в Татарстане в первой половине 1990-х гг. сближалась с «консервативно-коммунистической» моделью, называясь «мягким вхождением в рынок». Она проводилась, однако, с опорой на большие финансовые ресурсы, чем в иных «консервативно-коммунистических» регионах, и во второй половине 1990-х гг. приобрела более либеральный характер (постепенный отказ от регулирования цен), при том, что Татарстан оставался «закрытым» регионом, рынки которого были труднодоступны для «посторонних» предпринимателей и ФПГ, т.е. не связанных с региональной элитой[128].

Классификация регионов по проводимой их властями экономической политике, в основу которой положена степень регулирования цен на товары и услуги, была предложена В. Парамоновым. Стремясь учесть все разнообразие регионов, она во многом, однако, фактически повторяет типологию регионов по их хозяйственной специализации. Впрочем, в той или иной степени определенный повтор был неизбежен, поскольку структура регионального хозяйства в значительной мере должна детерминировать возможный выбор экономической политики.

· регионы столичного типа с диверсифицированной экономикой и растущим финансовым сектором;

· экспортоориентированные, сырьевые, металлургические и (или) «транспортные» («завязанные» на обслуживание внешнеэкономических связей) регионы;

· взявшие курс на форсирование экономических реформ, как правило, финансово сильные регионы с крупной промышленностью;

· богатые природными ресурсами республики, добившиеся экономической самостоятельности от федерального центра;

· проводящие политику «мягкого» вхождения в рынок;

· кризисные (депрессивные) регионы со специализацией на легкой промышленности и на машиностроении, в том числе оборонном;

· экономически слаборазвитые аграрные и (или) периферийные регионы, зависящие от федерального бюджета;

· отдаленные северные и восточные регионы[129].

Вместе с тем автор типологии отмечал, что выделенные модели развития – своего рода «идеальные типы», и хотя в каждом случае можно указать на регионы, наиболее полно отражающие этот идеальный тип, большинство регионов пока занимает промежуточное положение между двумя-тремя типами.

Если в основу классификаций Г. Марченко и В. Парамонова положены те разновидности социальной и экономическая политики, которые пытались претворять в жизнь региональные элиты, то классификация, предложенная экспертами фонда ИНДЕМ (Г. Сатаров, Л. Смирнягин, С. Артоболевский и др.) в докладе «Разнообразие российских регионов и региональная политика», напротив, пытается определить варианты региональной политики, которые должен проводить федеральный центр, чтобы максимально учесть разнообразие условий и траекторий развития регионов. 70 регионов было сгруппировано в 9 классов, и для каждого была предложена специфическая модель региональной политики, учитывающая особенности регионов, входящих в тот или иной класс. Эта классификация в некоторых случаях достаточно существенно отличается от тех классификаций, что были изложены и проанализированы выше, поэтому мы остановимся на ней более подробно (полное описание см. Приложение 4). Примечательно, в частности, что наиболее индустриально развитые (и начавшие переход к постиндустриальному развитию) регионы, отличающиеся демократической политической ориентацией, оказались в разных классах. Так, первый класс объединил Волгоградскую, Московскую, Нижегородскую, Новосибирскую, Самарскую, Челябинскую области и Алтайский край. Общим для них является не только высокий уровень социального и экономического развития, но и то, что природные ресурсы не являются основой развития этих регионов. Для них также характерна наиболее низкая доля госсектора в экономике, самое большое количество малых предприятий, высокая доля доходов от собственности в структуре доходов населения. Забегая вперед, можно добавить, что в конце 1990-х гг. в большинстве этих регионов политические симпатии населения распределялись достаточно любопытным образом. За исключением Алтайского края и Волгоградской области, во многом сохраняющих репутацию «красных» регионов, значительная часть электората голосовала, в частности, на думских выборах за демократические и либеральные партии и движения (20-25 %%). Примерно такой же или чуть большей поддержкой пользовались партии коммунистической оппозиции (хотя в ряде случаев КПРФ играла роль региональной «партии власти») и федеральные «партии власти» («Единство» и ОВР). В последние годы в этих регионах, как и везде, произошел значительный сдвиг в сторону усиления позиций «партии власти», но почти везде сумма голосов, отданных за КПРФ и «Родину», превышает 20 %, а демократические и либеральные силы опять-таки везде, кроме Волгоградской области, получили в сумме более 7 % голосов[130]. Авторы доклада, по-видимому, считают эту группу регионов почти эталонной и полагают, что основными мерами региональной политики по отношению к ним должно быть распространение их позитивного опыта, а также регулирование трудовой миграции.

Ко второму классу относятся 4 области: Иркутская, Кемеровская, Пермская и Свердловская. Они отчасти схожи с предыдущим классом, но обладают широкой ресурсной базой. Аграрный сектор развит в них слабее. Они характеризуются также высоким уровнем преступности, слабой внутренней инфраструктурой и невысоким уровнем включенности в инфраструктуру общероссийскую. Главной задачей региональной политики центра по отношению к этой группе регионов полагается борьба с их изолированностью, более тесная интеграция.

В третий класс входят республики Башкортостан, Татарстан, Удмуртия, Краснодарский и Ставропольский края, Оренбургская и Ростовская области. Это крупные регионы с мощным сельским хозяйством, имеющие хорошие природные условия и привлекательные в миграционном отношении. Социально-экономическая политика региональных элит характеризуется консерватизмом, и этатистским патернализмом (крупные бюджетные расходы, широкая раздача льгот, попытки установления административных барьеров для предотвращения свободного перемещения товаров и услуг), геополитическая проблемность расположения или даже сепаратизм. Последнее представляется несколько поверхностной характеристикой; особенно непонятно, как эти характеристики могут быть приложены к Удмуртии. Главной задачей региональной политики применительно к этим регионам, и с этим можно согласиться, является осуществление социально-политической модернизации, развитие публичной политики и гражданского общества.

Четвертая группа, к которой относятся Республики Бурятия, Коми, Саха-Якутия, Хакасия, Красноярский, Приморский и Хабаровский края, Амурская и Читинская области – это регионы, огромные по территории, богатые природными ресурсами, но имеющие суровые климатические условия, крайне слабо освоенные и сильно изолированные от основной части страны. Для них рекомендовано создание особо благоприятного режима хозяйствования путем введения концессий, налоговых и таможенных льгот, а также введение льготных транспортных тарифов и форсированное повышение стандартов жизни в самых крупных городах.

Пятая группа регионов (республики Алтай, Калмыкия и Тыва, Курганская, Сахалинская, Томская области) - небольшие по территории и численности населения, находящиеся, как правило, на географической и социокультурной периферии страны, в социальном и экономическом отношениях большей частью неблагополучные, а по уровню развития институтов гражданского общества находящиеся на последних местах в России. Основным направлением региональной политики экспертам ИНДЕМ здесь видится создание предприятий по более глубокой переработке местного сырья, развитие агропромышленного комплекса, а также улучшение транспортного положения этих регионов.

К шестой группе относятся регионы северной и северо-восточной периферии - Карелия, Архангельская, Вологодская, Камчатская и Магаданская области. Это суровые, но сравнительно давно заселенные регионы, богатые различного рода ресурсами, многие из которых являются едва ли не самыми индустриализированными регионами страны (в расчете на душу населения). Экономика здесь чрезмерно специализирована, сельское хозяйство практически отсутствует. Социальная жизнь характеризуется неблагополучием, выражающимся в плохом здоровье жителей, неустойчивости семей. Региональная политика по отношению к этим регионам должна быть направлена на улучшение инфраструктуры в широком смысле слова, в том числе развитие внутреннего и международного туризма.

Большинство регионов Центральной и Северо-Восточной России поделены экспертами ИНДЕМ на две большие группы. Одна из них (Брянская, Владимирская, Ивановская, Калужская, Костромская, Пензенская, Псковская и др. области) – это депрессивные регионы или регионы, имеющие обширные депрессивные районы, непривлекательные для инвестиций, с малоэффективным сельским хозяйством, невысоким уровнем доходов населения. В то же время они характеризуются привычной природной средой, освоенностью, хорошим географическим положением относительно главных центров страны. Рекомендации – осуществление классических программ помощи депрессивным районам (переориентация иностранных инвестиций, создание новых предприятий и т.п.).

Другая группа включает более преуспевающую часть регионов центральной России (Белгородская, Воронежская, Липецкая, Мурманская и др. области) с опорой на крупное головное предприятие или комплекс предприятий. Власти этих регионов предпочитают самостоятельно справляться с социально-экономическими трудностями, нередко блокируя вывоз продукции (прежде всего сельскохозяйственной), препятствуют банкротству убыточных предприятий, не стремятся привлекать иностранные инвестиции. Интересно, что применительно к этой группе регионов эксперты ИНДЕМ вторично высказывают рекомендации, носящие не только социально-экономический, но и политический. Но если применительно к третьей группе регионов (куда включены Башкортостан и Татарстан), задача осуществления социально-политической модернизации сформулирована в более общей и неопределенной форме, то здесь в качестве приоритета прямо названо недопущение попыток местных руководителей законсервировать сложившиеся общественные отношения.

К последней, девятой группе (или классу) регионов по классификации ИНДЕМ относятся большинство республик Северного Кавказа, а также Мордовия и Чувашия. Их характеризует наличие мощного аграрного сектора, но в то же время недостаточность инфраструктуры, большая доля государственного сектора, неразвитость малого и среднего бизнеса (несмотря на доминирование сельского хозяйства), наименьшие показатели валового регионального продукта на душу населения. Основная рекомендация - модернизация общественной жизни, средством которой видится высокотехнологическая индустриализация, создание максимального количества новых рабочих мест[131].

Наконец, существует и ряд политических классификаций регионов. Они появляются достаточно поздно, в конце 1990-х гг., в силу того, что различия электоральных предпочтений населения, а также сложившихся в российских регионах в 1990-е гг. политических режимов стали проявляться в лишь во второй половине 1990-х гг.

Одной из первых, наиболее простых и очевидных типологий регионов стала типология по электоральным симпатиям населения. Конечно, указать, в каком именно регионе какая именно партия или блок партий вышли на первое место, было бы достаточно просто. В параграфе 1 главы 3, посвященном голосованию за оппозиционные партии и блоки на думских выборах, мы рассмотрим регионы с точки зрения партийных предпочтений подробнее. Ввиду того, что партийная система в 1990-е гг. в России была неустойчива, предпочтительнее представляется говорить не о голосовании в регионах за отдельные партии, блоки и движения, но об ориентации регионального электората на основные идейно-политические направления. Конечно, важно, что, допустим, движение «Яблоко» в 1995 г. вышло на 1 место в двух субъектах федерации (Камчатская область и Санкт-Петербург), как и то, что подобного успеха повторить ему более не удалось. Типология, в качестве особого типа или класса включающая регионы, в которых единожды одержала победу та или иная партия или блок, возможно, позже сошедшие с политической арены, все же скорее чрезмерно детализирована. Особенно четко размежевание между основными идейно-политическими направлениями было заметно на президентских выборах 1996 г., отражая существовавший в то же время основной политический раскол между ретроградно-патриотическо-коммунистическими и демократическо-либерально-западническими силами и настроениями. Позже оно заметно ослабело, так что некоторые аналитики считают его к настоящему времени сошедшим на нет. Тем не менее оно дает хорошую возможность создания классификации, включающей «реформаторские», «коммунистические» и «промежуточные» регионы, что мы и попытались представить в Приложении 6. Примечательно, что «коммунистические» регионы по хозяйственной специализации и уровню социально-экономического развития – это в первую очередь аграрные регионы, как сильные (Краснодарский край), так и слаборазвитые (республики Северного Кавказа, исключая Ингушетию), а также депрессивные индустриальные и отсталые регионы. Как правило, к «реформаторским» относились имеющие диверсифицированную структуру хозяйства развитые регионы, а также регионы нефтегазодобывающие и экспортноориентированные.

Более подробный анализ результатов голосования позволяет выделить из общей массы и «коммунистических», и «реформаторских» регионов те, которые можно назвать монолитными, т.е. такие регионы, где большинство голосов во всех территориальных избирательных комиссиях было отдано «коммунистическому» или «реформаторскому» кандидату. К монолитно «коммунистическим» относились республики Адыгея, Алтай, Мари Эл, Северная Осетия-Алания, Чувашия, Мордовия, Белгородская, Орловская, Пензенская, Рязанская, Смоленская, Тамбовская и Ульяновская области. «Монолитно-реформаторскими» были Москва, Санкт-Петербург, республики Карелия, Саха-Якутия, Тыва, Камчатская, Магаданская, Пермская области и все автономные округа, кроме Усть-Ордынского Бурятского АО [132].

Вместе с тем, конечно, нельзя ожидать полного совпадения этой классификации с социально-экономическими классификациями, наподобие рассмотренных выше. Как уже достаточно давно показали В. Колосов и Р. Туровский, прямая корреляция между голосованием за ретроградно-коммунистическую оппозицию и уровнем жизни в регионе наблюдается далеко не во всех случаях. Среди регионов, где уровень жизни относительно высок (вернее, был относительно высок в 1996 г.), встречались как «реформаторские» (Москва, Санкт-Петербург, Пермская, Тюменская области), так и «ретроградно-коммунистические» (Белгородская, Липецкая, Кемеровская области). При этом В. Колосов и Р. Туровский не могли отрицать, что самые бедные края и области все же склоняются к поддержке коммунистической оппозиции, хотя в качестве исключения назвались Владимирская и Ивановская области[133]. Весьма показательно, что в 1996 и 2000 гг. оппозиционные симпатии жителей этих областей проявились на губернаторских выборах (подробнее об этом см. параграф 2 Главы 4). Но предложенное В. Колосовым и Р. Туровским объяснение политического размежевания российских регионов, имевшего место в 1990-е гг., и сегодня в определенной мере справедливо. Оно связывает особенности голосования за ретроградно-коммунистическую оппозицию, с одной стороны, и за власть и демократическо-либеральную оппозицию, с другой, с таким фактором, как уровень урбанизации региона, и соответственно принадлежностью избирателей к городской или сельской политической культуре[134]. Подобной же классификации российских регионов на «северные» и «южные», или «красные» и «синие», придерживается и А. Титков. Правда, в объяснении различий между «реформаторским» севером и «консервативным» югом он осторожнее. «Объясняются они по-разному в зависимости от политических вкусов: «северяне» поддерживают правительственную политику то ли за счет «подачек от распродажи национальных богатств», то ли потому, что они в основном горожане и поэтому более склонны поддерживать все новое и прогрессивное, то ли еще почему-то… Доказанной считается связь между политическим лицом региона и соотношением в нем сельского и городского населения – чем больше горожан, тем выше поддержка «реформаторов», и наоборот»[135].

Ситуация с тех пор, особенно после думских выборов 2003 г., достаточно существенно изменилась. Так, если посмотреть, какие партии в различных регионах России вышли на первое место, то ответ будет удивительно единообразен: везде, кроме Республики Алтай, на первом месте – «Единая Россия». А.А. Галкин выразил общее удивление, отметив, что «результаты всех прошлых общегосударственных выборов, как парламентских, так и президентских, свидетельствуют о глубоких региональных различиях в структурах политических предпочтений граждан», но «в 2003 г. картина оказалась прямо противоположной… Как это могло произойти? Неужели столь несходные структуры политических предпочтений, уходящие корнями в принципиально разные условия существования, за последние четыре года вышли на некий усредненный уровень?»[136] Если учесть не первые, а вторые места, полученные партийными списками в российских регионах, ситуация становится менее загадочной. Обнаруживается, что при голосовании по общефедеральному округу КПРФ в 41 регионе заняла второе место. Эти регионы расположены на юге и юго-западе России, и, что еще примечательнее, подавляющее большинство из них – те, в которых в 1996 г. Г. Зюганов одержал победу над Б. Ельциным (см. Приложение 5, табл. 1, столбец 2)[137]. Совпадение между списками регионов, в которых в 1996 г. в 1 туре победил Г. Зюганов, и в которых в 2003 г. на втором месте удержалась КПРФ - 90 % (об этом также параграф 1 Главы 3).

О классификации по структуре политических предпочтений населения, предложенной А.А. Галкиным, уже упоминалось выше.

Социальными и экономическими факторами определяется типология регионов и у М. Афанасьева. Главными основаниями классификации у него являются уровень развития региона и наличие (или отсутствие) конкуренции. Что же касается разных масштабов социально-экономических ресурсов и качественных характеристик населения, упомянутых им, то они выступают в качестве характеристик режима, а не оснований деления. Аграрные, аграрно-индустриальные регионы, а также некоторые регионы «со значительной индустрией советского типа» относятся М. Афанасьевым к неконкурентному, или «закрытому» типу политических режимов[138]. Напротив, регионы с диверсифицированной экономикой, значительным культурным потенциалом – к «открытому» типу. Третий же тип – «депрессивный» - образуют неразвитые регионы (видимо, два предыдущих по умолчанию относятся к развитым). Для них характерны неразвитая индустрия, бедное сельское хозяйство, массовая пауперизация, «рыхлый» правящий слой. «Для политической жизни такого региона типична апатия, перемежающаяся с харизматическими и протестными фрустрациями»[139].

К достаточно ранним (появившимся в начале 1990-х гг.) классификаций регионов нужно отнести классификацию по типам элит, предложенную Н. Петровым (фонд Карнеги). На материале анализа 47 регионов был выделен номенклатурный тип, а также примыкающие к нему старономенклатурный и неономенклатурный (соответственно 13, 6 и 7 регионов). В этих случаях в составе региональной политической элиты оказывались только официальные руководители. Уже в начале 1990-х гг., по мнению автора типологии, был достаточно распространен «директорский» тип региональной элиты, представленный 10 регионами. Оставшиеся регионы были отнесены к выделенному со значительной долей условности неноменклатурному типу, оказавшемуся самым нестабильным, по сути, переходным (6 регионов). Прошедшие впоследствии выборы позволили отнести эти регионы с достаточной однозначностью к одному из вышеназванных типов. Наконец, два последних региона (Свердловская область и республика Чувашия) были отнесены к особым переходным типам (переходно-рыночному и национал-либеральному). Как особо отметил Н. Петров, ни одна из волн губернаторских выборов в 1993-1996 гг. «существенных корректив в нашу типологию региональных элит не внесла – попадание в тип было весьма точным»[140].

Нами также была предложена классификация региональных политических режимов, основывающаяся как на политической ориентации главы региона, так и на том, каких ориентаций придерживаются противостоящие ему политические силы, т.е. оппозиция[141]. В качестве основных выступают следующие типы региональных режимов:

- «красные» (поддержанные КПРФ и НПСР), делящиеся, в свою очередь, на «ортодоксальных» и «гибких». К первым мы бы отнесли режимы, сложившиеся в Краснодарском крае (1996-2000), Брянской, Камчатской, Костромской, Курской и Тульской областях; ко вторым – режимы, сформировавшиеся в Ставропольском крае, Владимирской, Волгоградской, Кемеровской, Рязанской (до 2004 г.) и некоторых других областях. В оппозиции здесь были не только демократические силы, но и те политические образования, которые называются «партией власти», т.е. «Единая Россия», ранее НДР и т.д.;

- «белые» (ориентирующиеся на партии правее центра); здесь очень трудно предложить какую бы то ни было типологию, поскольку каждый случай тяготеет к уникальности; но можно выделить губернаторов, поддерживаемых либеральными силами, в то время как коммунисты находятся в оппозиции (режим К. Титова в Самарской области (с 1993 г.)[142], Б. Немцова в Нижегородской области (1992-1997 гг.)[143];

- губернаторы и главы регионов, которых мы могли бы назвать «серыми», т.е. не примыкающими ни к «красным», ни к «белым», а опирающиеся на «партии власти», а зачастую и принявшие активное участие в создании той или другой подобной «партии».

В последнем случае можно выделить пять подтипов. Во-первых, это губернаторы и главы регионов, пришедшие к власти благодаря союзу с коммунистами и в той или иной степени на них опиравшиеся. Соответственно в оппозиции оказываются либералы (Л. Горбенко в Калининградской области, 1996-2000). Во-вторых, выделяются региональные режимы, установившиеся благодаря поддержке либералов и в качестве оппозиции получившие коммунистов (Вологодская, Ростовская, Пермская области, режим И. Склярова в Нижнем Новгороде в 1997-2001 гг.)[144]. Есть губернаторы, опиравшиеся почти исключительно на старую партийно-советскую элиту, и главной оппозицией по отношению к подобным режимам выступают левые и патриоты. Что касается демократических сил, то здесь они, в отличие от предыдущего подтипа, слишком слабы и неорганизованны, чтобы оказать какое-то заметное воздействие на политический процесс. При подобных режимах политическая оппозиция обычно игнорируется ввиду ее слабости до тех пор, пока не наступают «опрокидывающие выборы» (судьба режимов А. Ефремова в Архангельской и Ю. Горячева в Ульяновской области)[145]. Промежуточный по отношению к двум последним типам и крайне интересный случай - региональный режим Э. Росселя (Свердловская область)[146]. Здесь «партия власти» не может уничтожить или политически разгромить оппозицию.

Наконец, когда главы регионов предпринимают особые усилия по устранению оппозиции, мы сталкиваемся еще с двумя подтипами. Это подтип «позитивного консенсуса», когда главу региона поддерживают все основные политические силы области (режимы Д. Аяцкова в Саратовской области, М. Прусака в Новгородской). Но долговременное сохранение подобной ситуации невозможно без применения насильственных административных манипулятивных техник. В чем-то схожа ситуация «негативного консенсуса»[147], когда опять же все значимые политические силы, кроме «партии власти», вытесняются из регионального парламента и из политического пространства (обычно полного вытеснения не происходит), на каковой почве и объединяются (Народная партия Калмыкии, объединившая региональные отделения КПРФ, ДВР и ЛДПР, или «Круглый стол» оппозиционных политических партий и движений в Татарстане[148]).

Законодательные собрания регионов, их относительная «сила» и «слабость», а также партийная составляющая, не укрылись от внимания исследователей. Так, А. Глубоцким и А. Кыневым была предложена классификация регионов по одному частному признаку: уровень партийности законодательных собраний. Оказалось возможным выделить 7 типов регионов: с минимальной или сверхнизкой партийностью (преимущественно республики, как Дагестан и автономные округа, как Чукотский АО); со слабой партийностью (менее 50 % - в основном регионы бывшего «красного пояса»); с имитационной (номенклатурной) партийностью (большей частью республики - Татарстан, Башкортостан); близки к ним регионы с преобладанием непартийных депутатских объединений (Кемеровская область); регионы с относительно низкой заявленной и относительно высокой реальной партийностью (большинство регионов Центральной России и Сибири); с высокой заявленной и реальной партийностью (Удмуртия – хотя режим здесь «довольно авторитарен», Красноярский край, Камчатская и Свердловская области); со сверхвысокой партийностью (Волгоградская, Новосибирская, Рязанская области, Санкт-Петербург)[149].

Для ситуации 1993-2003 гг. это достаточно верная и точная классификация, верно и различие, проводимое авторами между партийностью реальной и заявленной. Но связи с вступлением в силу с начала 2004 г. смешанной избирательной системы в региональные легислатуры, доля партийных депутатов (избранных по спискам) должна составлять и уже составляет в некоторых регионах не менее 50 %.

Классификация А. Кузьмина, Н. Мелвина и А. Нечаева принимает в расчет большее количество аспектов региональных режимов: сила или слабость региональной легислатуры, конкурентность выборов главы региона и уровень партийности легислатуры[150]. Необходимо отметить, что эта классификация, концентрирующаяся на особенностях институционального дизайна законодательной и исполнительной ветвей власти в регионах, основана, по всей вероятности, на неоинституционалистской парадигме, в которой сам режим понимается как совокупность политических акторов с их ресурсами и стратегиями, и политических институтов как комплекса определенных формальных и неформальных правил и норм[151]. Характерно также игнорирование предпосылок перехода, выразившееся в допущении, что при советской системе региональные режимы носили однотипный характер. Комбинация параметров позволила автором классификации выделить 12 возможных типов и подтипов. При эмпирическом исследовании первого электорального цикла (1993-1996 гг.) им удалось обнаружить 8 типов и подтипов, а во втором электоральном цикле – выявить еще 2.

I тип характеризуется слабостью всех трех параметров (Хабаровский и Приморский края).

II тип – слабые легислатуры с низким уровнем партийности, но при высокой конкурентности на выборах главы региона (Астраханская, Ивановская, Костромская, Курская, Ростовская и другие области).

III тип – слабые легислатуры с высоким уровнем партийности при умеренной конкуренции на выборах первого лица. Выделяются также два подтипа: с высокой долей депутатов от региональной «партии власти» в региональной легислатуре (Краснодарский край, Владимирская область), а также с региональной легислатурой, что сравнительно плюралистична (Самарская и Томская области).

IV тип – с сильной региональной легислатурой, уровень партийности в которой низок (республики Карелия, Коми, Татарстан и Саха-Якутия). Правда, авторы классификации тут же оговорились: «Незначительный уровень конкуренции на выборах свидетельствует о неформальном политическом доминировании исполнительной власти»[152].

V тип – со значительными формальными полномочиями регионального парламента, низким уровнем его партийности, но высокой конкурентностью на выборах глав исполнительной власти (Белгородская, Воронежская, Курганская, Мурманская, Псковская, Смоленская области и др.)

VI тип – все три анализируемых параметра достаточно сильны, но партийность легислатур может носить разный характер: один подтип включает случаи, когда депутаты принадлежат к одной партии или коалиции (Адыгея, Амурская и Кемеровская области), а другой – когда они принадлежат к разным (Челябинская область).

VII тип – слабая легислатура с высоким уровнем партийности и абсолютным преобладанием первого лица, что выражается в низкой конкуренции за его пост (Краснодарский край при Н. Кондратенко).

VIII тип – формально сильная легислатура при высоком уровне ее партийности и опять же абсолютным преобладанием первого лица (Кемеровская область при А. Тулееве).

Делая выводы, авторы этой классификации пытаются создать шкалу для определения «демократичности» или «полиархичности» региональных режимов. Наиболее «полиархичны» регионы VI типа, принадлежащие ко второму подтипу. В случае с Челябинской областью с этим можно согласиться, но авторы классификации считают, что после 1996 г. в этот тип перешли Удмуртия и Карелия, что далеко не бесспорно (хотя А. Глубоцкий и А. Кынев также отнесли Удмуртию к регионам с высокой заявленной и реальной партийностью легислатуры). За ними следуют регионы V типа. Типы II и III занимают промежуточное положение, а дальше всего от полиархии I, VII и IV типы. С помещением IV типа в самый низ шкалы опять же можно согласиться, хотя подобный формальный метод оценки может приводить и к существенным ошибкам.

Возможности применения данной классификации в настоящее время также сведена на нет как введением смешанной системы на выборах региональных легислатур, так и изменением системы избрания главы исполнительной власти субъектов федерации (что в подавляющем числе случаев, вероятно, будет фактически равносильно его назначению).

Более того, последнее обстоятельство дает основания говорить о том, что плюрализму региональных режимов будет, по всей вероятности, положен конец. Впрочем, уже в 2002-2003 гг. совершенно явно обозначилась тенденция «продавливания» желательного кандидата в главы субъекта федерации со стороны федеральной власти, не особенно стеснявшей себя при этом формальностями, а на думских выборах 2003 г. подавляющее большинство глав регионов с охотой или вынужденно должны были способствовать успеху «Единой России», невзирая на свою первоначальную политическую «окраску».

Другие классификации региональных режимов, выполненные на основе неоинституционалистской методологии, принимают в качестве основания уже не столько формальные институты и их характеристики, сколько более глубокие характеристики: сложившиеся конфигурации основных акторов и политических институтов, а также модели взаимодействия между ними. Эти классификации - применения к российской действительности попытка и развития транзитологических теорий.

Так, Мэри МакОли выделила 4 модели взаимодействия политических и экономических элит: консервативный политический режим (близкий к позднесоветскому), патронажный (личной власти), консенсусный и плюралистический[153]. К этой типологии близка и классификация Н. Лапиной: подавление («война всех против всех»), патронаж, партнерство и «приватизация власти»[154].

Наиболее глубоко проработанной в теоретическом отношении из классификаций этой группы представляется та, что была предложена в конце 1990-х гг. В. Гельманом. В основу ее положены идеально типические модели транзита, разработанные Т. Карл и Ф. Шмиттером (см. предыдущий параграф)[155]. Первый тип режимов получил метафорическое обозначение «победитель получает всё» (изучен на примере Саратовской области). В этом случае вся полнота власти оказывается в руках одной из группировок, подавившей своих оппонентов и установившей моноцентрический режим, сходный с авторитарным по реализуемым политическим практикам, но действующий в формальных демократических рамках при сохранении демократических институтов. Второй тип режимов получил название «сообщество элит» (Нижегородская область). Он подразумевает наличие нескольких элитных групп, практикующих компромиссные стратегии друг по отношению к другу. Наконец, наиболее демократическим из рассмотренных вариантов оказывается «борьба по правилам» (по крайней мере, он допускает возможность движения в сторону демократизации). В этом случае существует несколько элитных групп, представляющих примерно равные или сопоставимые друг с другом центры силы, конкурирующих друг с другом, но делающих это сравнительно цивилизованным образом, используя компромиссные стратегии. В анализе В. Гельмана вариант «борьбы по правилам» иллюстрируется примерами Волгоградской и Свердловской областей[156]. Кроме того, существует еще один тип режимов, характеризующийся ожесточенным противоборством акторов и сохранением неопределенности («война всех против всех»)[157]. Каждый конкретный тип определяется соотношением сил акторов (доминированием или неопределенным равновесием) и избираемыми ими стратегиями (компромиссной или силовой).

При всем том значительном продвижении в понимании процессов перехода, которому способствовали эта и подобные схемы, трудно не увидеть и их недостатков. Политический процесс в неоинституциональной парадигме уподобляется некоей головоломке или конструкции «Лего», которая при одном порядке сборки образует одну фигуру, при другом порядке – другую. Вероятно, это понимает в какой-то мере и сам В. Гельман, отмечая: «такое развитие политических событий в процессе перехода напоминает «аркады» в компьютерных играх, когда игрок, пройдя через цикл испытаний в одной комнате и выйдя из нее, начинает новый цикл сражений»[158]. Неоинституционалистские типологии политических режимов также по большей части учитывают при анализе ситуации лишь позиции элит, стараясь не замечать массовых акторов – партий, общественных движений, профсоюзов и т.д., предлагая, в сущности, синтез неоинституционализма и элитизма. Ввиду слабости ресурсной базы и отсутствия стратегий массовым акторам вообще отказывается в праве выступать в качестве самостоятельных политических игроков[159]. Хотя для подобного вывода и есть основания, думается, ситуация далеко не столь однозначна. Один из патриархов отечественной политологии А.А. Галкин отмечал в одним из своих интервью, что сегодняшнее поколение российских политологов развивает проблемы, поставленные еще в 1960-е гг., но «преемственность иногда гипертрофирована настолько, что от н