Берлин, полицай-президиум, александерштрассе, 5/6 4 страница

- Своевременное вмешательство...

- Хорошо. Об этом после. С Вёлем все?

- Нет. Поступили сведения, что он намерен пойти на шантаж и угрожает серьезными разоблачениями.

- Он что, спятил?

- Вчера он был замечен в обществе советника французского посольства Жироду. Беседа длилась сорок минут в кафе Ашингера. О чем шла речь, установить не удалось.

- Ликвидировать.

- Если Рем проявит неудовольствие, вы меня прикроете?

- Само собой разумеется.

- Благодарю, экселенц. К счастью, вмешиваться не придется. Сегодня утром Вёль попал под автомобиль. Водитель скрылся. В крови погибшего найден большой процент алкоголя.

- Моя полиция действует расторопно! А, Гейдрих? Так где Димитров?

- Кельнер одного из ресторанов, член партии с 1929 года, Гельмер, увидев в газете портрет каменщика Ван дер Люббе, пришел в полицию дать показания, что видел означенного каменщика в обществе человека с эффектной запоминающейся внешностью. Нарисованный Гельмером словесный портрет совпадает с приметами Димитрова, он же Рудольф Гедигер. Приняты меры к задержанию.

- Главное, чтоб не ушел! У вас все, Гейдрих?

- Все, экселенц.

- Тогда прошу вас задержаться и принять участие в обсуждении вопроса о Тельмане. - Геринг нажал кнопку на телефонном столике.

В кабинет вошли Дилс и Шиль. Отдали нацистский салют.

- Хайль Гитлер! Садитесь, господа, - пригласил Геринг.

- Разрешите доложить, экселенц? - сидя согнулся в полупоклоне Дилс.

- Начинайте, - кивнул Геринг и стал ковырять в зубах серебряной зубочисткой.

- В качестве отвлекающей меры мы послали двадцать восьмого февраля наряд полиции на Бисмаркштрассе, двадцать четыре, - официальную квартиру Эрнста Тельмана в Берлин-Шарлоттенбурге. Хозяйка квартиры заявила, что (цитирую) "господин Тельман две недели назад уехал по своим делам и с тех пор не дает о себе знать". Во время обыска на письменном столе Тельмана были обнаружены и конфискованы брошюры "Долой Гитлера!" и "Церковь и коммунизм". Хозяйка квартиры арестована. За домом ведется наблюдение. У меня все, экселенц.

- Теперь вы, Шиль. - Геринг демонстративно повернулся к нему боком, спрятал зубочистку и, выдвинув ящик, начал сосредоточенно копаться в бумагах.

Гейдрих хорошо ориентировался в создавшейся обстановке. Доклад Шиля он слушал, как всегда, внимательно.

- Агент гестапо Пауль Шнейдер доносит, - монотонно бубнил Шиль, - что он напал на след Тельмана. Тельман (цитирую, экселенц) "днем и ночью находится в районе Шарлоттенбург, Лютцоверштрассе, девять, в квартире членов КПГ Ключинских, которые ранее также прятали у себя коммунистов, перешедших на нелегальное положение. Хозяин квартиры Ганс Ключинский, инвалид мировой войны, находится почти постоянно в Гатове под Берлином на своей даче, где помещается склад оружия и коммунистической нелегальной литературы".

- Это все? - любуясь холеными ногтями, спросил Геринг. Голос его упал, взгляд делался все более тусклым. Вновь давала знать о себе усталость последних горячих деньков и лихорадочных ночей.

- Еще два момента, экселенц.

- Давайте.

- Сегодня утром, то есть второго марта, в одиннадцать часов сорок минут, в полицейский участок явился некий Герман Хилигес и сообщил, где скрывается Тельман. Адрес тот же: Лютцоверштрассе, девять, квартира Ключинского.

- Это нам известно, генерал, - вмешался Гейдрих. - Нас больше волнует вопрос о координации действий СА и полиции. Тут не все благополучно. Агент Шнейдер, в частности, жаловался на известные препятствия.

Шиль заерзал, сложил досье и промокнул лоб сложенным вчетверо платком.

- Штурмбанфюреру Пробсту уже было указано, - он аккуратно прокашлялся. - В настоящее время все трения устранены...

- У вас нет сведений насчет этого... - Гейдрих сморщил лоб, словно что-то усиленно пытался припомнить. - Вёль? Так, кажется?

- Штаб СА Берлин-Вест уже отдал приказ о его задержании. Ведутся розыски.

- Поставьте нас в известность. - Геринг поднял палец.

- Непременно, экселенц, - с видимым облегчением вздохнул Шиль. - Позволю себе добавить, что Пробст направил в штаб донесение о подготовке ареста Тельмана, в котором уточняются агентурные данные о его местонахождении и содержится запрос по поводу вознаграждения.

- Кто бы мог подумать, что из-за этого вознаграждения может завариться такая каша! - возмутился Геринг. - Свалка. Соперничество. Мерзость... Да, мы назначили вознаграждение за Тельмана, и оно будет выплачено. Но передайте вашим людям, что руки у них должны быть чистые! Надеюсь, я больше не услышу, что кто-то пытается подкупить, дать отступного... Это политическая борьба, а не черная биржа! СС это тоже касается, Гейдрих! - нахмурился, может быть, чуть сильнее, чем следовало, Геринг.

- Слушаюсь, экселенц. - Гейдрих почтительно склонил голову.

- Я немедленно доведу до сведения штаба ваше пожелание, экселенц, - заверил Шиль.

- Не пожелание - приказ, - осторожно поправил Гейдрих.

- Так что же вы ответили насчет награды? - поинтересовался Геринг.

- Я написал, что буду только приветствовать, если это денежное вознаграждение получит отряд СА в Шарлоттенбурге.

- Хорошо! - подытожил Геринг. - Пусть победит достойнейший. Только действуйте в полном контакте и товариществе с моей полицией. И помните: операция строго засекречена!

- Настолько засекречена, - заметил Дилс, - что гестапо рекомендует не выписывать ордера на арест. Достаточно одного приказа.

- Правильно, - одобрил Геринг. - Мы посоветуем прокурору Миттельбаху признать арест законным задним числом.

- Когда назначена операция? - спросил Гейдрих.

- Мы планируем на восемь ноль-ноль. - Дилс зачем-то глянул на часы.

- Лучше в шесть, - посоветовал Гейдрих.

- Хорошо, в шесть, - согласился Шиль.

- Итак, третьего марта в шесть ноль-ноль, - подытожил Геринг. - Держите нас в курсе дела. Благодарю вас, господа.

Генералы откланялись и пошли к дверям. Но на полпути Гейдрих сошел с голубой ковровой дорожки и возвратился к столу рейхсминистра. Подождав, пока за дверью скрылась черная фигура Дилса, предупредительно пропустившего Шиля вперед, он доверительно спросил:

- Как быть с недавним сообщением рейхслейтера Геббельса, экселенц? Боюсь, что своими действиями мы дезавуируем его. Факт задержания Тельмана на конспиративной квартире опровергнет сообщение о его бегстве в Голландию. Может быть, стоит уведомить доктора Геббельса о предстоящей операции?

Геринг молчал. На черном фоне мундира лицо Гейдриха казалось ему меловым.

- Как гаулейтер Берлина он должен быть посвящен в операцию, - не выдержал долгого молчания Гейдрих. - Пропагандисты смогли бы подготовиться.

- Безусловно. Но рейхслейтер опытный пропагандист. Он найдет что сказать. Поэтому воздержимся.

Геринг хотел было добавить, что Геббельс еще припишет арест Тельмана себе, но промолчал. Он, как и Гиммлер, не любил Геббельса. Но не спешил объединиться против министра пропаганды с рейхсфюрером СС. Блокироваться еще на одном фронте было, пожалуй, опасно. Это могло сковать, лишить маневренности. Всегда лучше оставить запасной ход, чтобы при случае отыграть назад.

Гейдрих еще раз резко, по-прусски, дернул головой и, повернувшись четко, как на параде, широким уверенным шагом пошел к белым дверям с позолоченными ампирными ручками.

"Неужели боров сомневается в том, что Тельман будет взят?" - подумал он.

- Простите, группенфюрер, - остановил его Геринг. - Еще один момент... Попрошу вас лично проследить вот за чем. Мне нужен живой Тельман. - Он сделал на слове "живой" ударение. - На процессах должны быть обвиняемые, а не их тени. Вам ясно?

- Да, экселенц, - Гейдрих остался у дверей и лишь повернулся к Герингу лицом.

- Знаете что? Сделаем лучше так. Пусть арестует полиция, а штурмовики примут участие, ну, скажем, в оцеплении. Так будет лучше.

- Понимаю, экселенц. - Гейдрих позволил себе легкую ироническую улыбку. - Вам нужен живой Тельман для процесса, а на штурмовиков в таких делах полагаться трудно. Пусть поэтому им займется полиция.

- Вы меня поняли правильно.

Радиограмма

Всем управлениям государственной полиции:

1. На основании § 7 распоряжения от 4.2.33 полиции надлежит наложить арест на все листовки, плакаты, местные газеты и тому подобные печатные издания КПГ и конфисковать их.

2. Всех коммунистов - депутатов ландтага Тюрингин и всех функционеров КПГ в соответствии с § 22 распоряжения от 4.2.33 и § 86 уголовного кодекса в интересах общественной безопасности арестовать.

3. Произвести тщательные обыски у всех функционеров Коммунистической партии, так как они подозреваются в подготовке к совершению изменнических действий.

Глава 9

БЕРЛИН, ПОЛИЦАЙ-ПРЕЗИДИУМ, АЛЕКСАНДЕРШТРАССЕ, 5/6

Холодное и солнечное утро 3 марта. Небо светится весной, и тротуар, еще грязный и пыльный, по-весеннему светел. Черные длинные тени строго ломаются на нем. Люди спешат, особенно женщины в тонких чулочках от Бемберга. И ветер стремительно гонит их все дальше. Морозец пощипывает, а ветер порывисто задувает, и колючая пыль летит по площади от универмага Тица, мимо Вертгейма, на Кёнигштрассе, где потише. Но колдовское невероятное утро гонит людей из темных улиц к яростному свету и распахнутому простору площадей. И пути их пересекаются на Александерплац, на Алексе.

Грохочут колеса по рельсам надземки - штадтбана. От вокзала к Яновицскому мосту паровозы, пыхтя, набирают скорость, а ветер сдувает с черных труб клочки облаков, дышащих углем, разогретых металлом и маслом. Встречные поезда тяжело и натужно сбавляют ход и, кажется, бесшумно почти ползут вдоль кирпичных домов. А над крышей "Прелата", где подают знаменитое пиво "шлосброй", тормозная судорога с лязгом пробегает от вагона к вагону.

Из восточных районов Берлина сбегаются сюда трамваи. На дугах, как на мачтах, трепещут голубые огни. Из фешенебельного Вестена - автобусы. Машины - с юга и с севера, из Панкова и Штеглица.

Автобусы и трамваи везут передачи. Машины везут арестантов. Это - сердце Берлина, Алекс: полицай-президиум и следственная тюрьма.

Но каковы времена? Нынче за счастье считают попасть в Алекс. Это вам не казармы СА - жуткий, леденящий кровь "Колумбиа-хауз", где, заглушая вопли людские, днем и ночью орет патефон: "Вахт ам Рейн" и "Юбер аллес". Алекс - это воспоминание, это призрак кайзера и Веймара. Сюда доставляли на "зеленом Гейнрихе" тех, кого до суда формально считали вполне порядочными людьми.

Германия - олицетворение порядка, Алекс - оплот Германии. Петь, свистеть и шуметь запрещается. По сигналу к подъему немедленно встать, убрать койки, умыться, причесаться, вычистить платье и одеться. Мыла отпускают достаточно. 5.30 - подъем! 6.00 - отпирают камеру. Поверка. Завтрак. Работа. Обед... В 18.00 камеру запирают - до следующего утра. До следующего удара колокола. И человек может быть уверен, если только не отдаст ночью душу творцу, что утром услышит колокол. Ровно в 5.30.

Нет, Алекс - это не "Колумбиа-хауз"...

Отряд из двадцати полицейских под командованием лейтенанта ворвался в то утро в квартиру Ключинских. Тельману сразу же надели наручники. Но и после этого полицейские не убрали оружия. Все так же, с пистолетами в напряженных руках, отконвоировали они его к машине. По иронии судьбы она стояла там, где обычно ждала машина, увозившая Тельмана на тайные встречи.

Его втолкнули внутрь, а два шупо крепко зажали его с обеих сторон, и машина тронулась. Сначала повезли в участок, потом в Алекс.

Когда Тельмана выводили из подъезда, утро только разгоралось. В улицах еще плавал синеватый сумрак. Сухо поблескивали глазурованные льдом сточные решетки. Занавешенные окна были слепы. Только в одном узком оконце на четвертом этаже чуть дрогнула синяя штора. Легкое движение руки, пугливый и жадный взгляд. Неуловимый взгляд предателя.

О чем думал Хилигес в то раннее утро? О награде? Или мимолетный призрак грядущей смертной тоски все же коснулся его? Нет, он не мог знать, что по прошествии лет сунет голову в самодельную петлю и спрыгнет, поджав ноги, с тюремного табурета. Нет, он не мог знать, что страх справедливого возмездия пересилит в нем ужас перед смертью. Но разве в каждом предательстве не отражен отвратительный лик всех предательств и распятий?

Хилигес как был, в носках и кальсонах, крадучись, отошел от окна и сел на постель. Все было кончено. Он видел, как большого, грузного человека с могучей лысой головой втолкнули в полицейский автомобиль. Но радости не было. И покоя тоже не было.

После полудня Хилигес отправился в участок, где вручил прошение о вознаграждении, коротко перечислив свои заслуги в деле...

А Тельман думал о своей большой ошибке. Он недооценил угрожавшую опасность и не согласился с решением товарищей переправить его в Букков на старую виллу "Охотничий домик Хорридо". Это была ошибка, как теперь очевидно, непоправимая.

Впервые речь о Буккове зашла еще в Нидерлеме, сразу же после пленума. Но Тельман наотрез отказался "лезть в нору".

- Я буду руководить борьбой, - сказал он, - только из Берлина. К тому же, в городе человека труднее выследить. Находясь в Берлине, я смогу быть везде. В Букков же придется посылать ко мне много людей. Нет, со всех точек зрения Берлин лучше, - и тут же заговорил о подпольной работе.

Центральный Комитет заблаговременно подготовился к переходу партии на нелегальное положение.

30 января 1933 года, когда престарелый президент фон Гинденбург сделал Адольфа Гитлера канцлером, Коммунистическая партия экстренно выпустила воззвание.

"В Германии устанавливается кровавый варварский режим фашизма. Массы, не допустите, чтобы смертельные враги немецкого народа, смертельные враги рабочих и бедных крестьян, трудящихся города и деревни осуществили преступление!.. Все на улицы! Прекращайте работу! Немедленно отвечайте на наступление фашистских кровавых собак забастовкой, массовой забастовкой, всеобщей забастовкой!"

Это был своего рода сигнал пустить в ход сложный невидимый механизм явок, конспиративных квартир, подпольных типографий, секретных складов нелегальной литературы, партийных документов. На границах Чехословакии, Дании и Швейцарии были организованы надежные переправочные пункты - "коридоры". Вся структура партии подверглась коренной реорганизации. Низовые ячейки насчитывали теперь не свыше пяти человек. Между собой ячейки никак не соприкасались. Связь осуществлялась только через инструкторов и уполномоченных вышестоящей организации. Провал одного человека мог привести к провалу ячейки, но не далее. Тут сеть обрывалась.

Казалось, все было предусмотрено: германские и зарубежные центры нелегального издания "Роте фане", коммунистических брошюр и листовок, пути доставки и распространения.

Вновь зашел разговор о вилле в Буккове.

После поджога рейхстага и последовавших за ним массовых арестов Политбюро приняло решение переправить Тельмана за границу, откуда он продолжал бы руководить партией. Отъезд назначили на 5 марта, и, конечно, эти несколько дней разумнее было провести в Буккове...

Ганса и Марту Ключинских Тельман знал еще по Гамбургу. Когда понадобилась конспиративная квартира, он сразу же подумал о Лютцоверштрассе, где обычно останавливался, приезжая в Берлин из Гамбурга.

Узнав, что у них опять будет жить Тедди, Марта первым делом вымыла полы. Потом освободила письменный стол и этажерку, перестелила постель. Некоторое время размышляла над тем, что бы еще такое сделать. Наконец придумала и сменила на окнах занавески. Повесила тюлевые, чтобы, не дай бог, не заметили с улицы. Тедди человек приметный. В Шарлоттенбурге его каждый знает. Да и во всей Германии тоже. Марта сама наклеивала на стены агитационные плакаты с его портретом на президентских выборах. Поэтому ему и на улице теперь показаться нельзя - сразу схватят. Придется подолгу сидеть в комнате. А он такой подвижный, общительный. Трудно ему будет. Надо придумать что-то, хоть как-то облегчить Тедди вынужденное заточение... Марта перенесла в его комнату приемник, купила пакет хорошего кофе. Конечно, в зернах. Она их поджарит и смелет потом на кухонной мельничке. И, как раньше, сама станет поить по утрам Тедди на кухне.

Но вышло иначе...

Первое время Тельман редко бывал дома. По ночам за ним приезжали, и он дворами перебегал на соседнюю улицу, где его ожидала машина. Чтобы не привлекать внимания к дому, на Лютцоверштрассе старались не заезжать.

Но, как видно, не помогло и это. Они его выследили. И все-таки почему он не перебрался в Букков? Не считал возможным удаляться от центра острейшей борьбы с фашизмом?

Конечно, это сыграло определенную роль. Но было и другое. Какое-то необъяснимое чувство собственной удачи, вера в конечную победу. Тем более, что с Букковом все время поддерживалась связь. Казалось, что в случае необходимости он всегда успеет укрыться в "Охотничьем домике". Необходимость была, а вот укрыться так и не пришлось. Да, необходимость была, настоятельная, грозная необходимость. Но был ведь и азарт борьбы, работа, не оставлявшая времени на раздумье. Уверенность, наконец, что фашизм долго не удержится. Здесь-то и кроется главная ошибка. За нее еще долго и тяжело придется платить...

Накануне поджога гаулейтер Саксонии Мучман истерически вопил, что для ликвидации коммунизма нужна Варфоломеевская ночь. "Без этого не обойтись! - Он был полностью откровенен, этот нацистский сатрап, на ораторской трибуне. - Национал-социалисты будут наготове. Никакой жалости! Сентиментальность неуместна!"

В ночь на 28 февраля, в ночь поджога, в одном только Берлине они арестовали тысячи коммунистов...

Уже тогда Тельман увидел, что события застали партию врасплох. Переход в подполье сопровождался страшными потерями. Теперь ясно, что их можно было избежать, уменьшить, во всяком случае. Переоценка своих сил и недооценка врага - одинаково опасны. Особенно такого врага - небывалого, лютого, бесчеловечного.

Все эти дни у Тельмана был постоянный контакт с Димитровым. Последний раз он виделся с руководителем западноевропейского бюро Коминтерна на конспиративной квартире в Шёнеберге. Кажется, это было 10 февраля. Они обсуждали возможность установления фашистской диктатуры. Георгий не сомневался, что нацисты попытаются взять в свои руки всю полноту власти. Но тогда казалось, что это случится не так скоро. А произошло все быстро и очень просто. Примитивно просто. Конечно, никто не поверил комедии с рейхстагом. Но разве это помешало им? Разве они хоть когда-нибудь обращались к разуму?.. Здесь тоже есть известная недооценка врага... "Кровь, земля и меч" - это зов наглой силы, это вопль во тьму инстинкта.

...Во дворе полицай-президиума партии арестованных выгружаются. Приезжают и уезжают машины. По узкой железной лестнице людей гонят наверх, в широкий и длинный коридор, женщин направо, мужчин налево. Потом обыск. Натренированные агенты ощупывают каждый шов в белье, заглядывают в рот, между пальцев и еще кое-куда. Толкотня, давка, ругань, полицейские орут, угрожают, увещевают...

В канцелярии - стены покрыты охрой, матовые стекла окон зарешечены - за длинными столами сидят чиновники в штатском. Здесь придирчиво изучают документы, отсюда звонят в полицейские участки и наводят справки. Здесь взволнованные обыском, ошарашенные заключенные должны ответить, кто они и зачем живут на земле. Здесь человек приобретает сомнительные права арестанта...

Тюремный бланк - как пропуск в первый ров, в первый ярус. Документ, к которому прилагается арестованный. Место совершения преступления, в районе какого участка, место задержания, обстоятельства и т. п. Время поступления: утром, днем, вечером. Имя, фамилия, сословие или занятие, число, месяц и год рождения, место рождения, адрес, постоянного адреса нет, арестованный не мог указать адреса, указанный арестованным адрес оказался по выяснении на месте вымышленным. Опись приобщаемых к делу вещественных доказательств, предметов, имеющих отношение к настоящему или какому-либо иному преступному деянию. Опись предметов, оказавшихся при задержанном, которыми он мог бы причинить повреждение себе или другим, как-то: трости, зонтики, ножи, револьверы и т. д.

Какие ножи? Какие трости? Это было давно, на иной планете, в иные времена. Это недавнее прошлое Алекса. Милый его уголовный сон. Тихая греза мрачного квадратного двора.

 

Этот арестант одинок. Пуст нахмуренный двор, куда не проникает солнце и где нет ветра, а только холод. Пусты лестницы и коридор.

Зверски избитый, весь в крови и грязи, лежал Тельман на каменном полу следственной тюрьмы где-то в подвалах, самый воздух которых пропитался вонючей влагой пропущенного сквозь мясорубку человеческого естества.

Чем измерить и какими словами передать унижение и боль этих первых часов заключения, которые разрывают циферблаты и корежат стрелки отсчета времени? Мера - это удары сердца. Частые, как паровой молот. Это задыхающиеся от боли легкие. Мера - это количество крови: светлой артериальной и темной венозной, но одинаково густой и соленой, застывающей ржавыми корками на лице. Бешеной вспененной крови, бьющей в виски, разрывающей мозг. Мера - это запас ненависти. Мера - это сила любви.

А слов нет, ибо тюремная цензура черной тушью заливает такие слова. Останутся короткие точные фразы. Без эмоций. Без соленого металлического вкуса во рту. Без тошнотворного запаха. Без осклизлой сырости выщербленного каменного пола.

"На меня надели наручники. Затем - в машину и в ближайший полицейский участок, а оттуда под охраной особой полицейской команды - в берлинский полицай-президиум на Александерплац. Краткий допрос. Никаких показаний. 5 часов ожидания. Наконец я был водворен в камеру тамошней полицейской тюрьмы".

Значит, "это" тянулось пять часов. И назвать "это" можно ожиданием. Здесь есть и мера и слова. Мера? Обычная мера времени - часы, всего пять часов, триста минут, от восемнадцати до тридцати пяти тысяч ударов сердца. Слова? Но что может быть проще и обыденнее скучного слова "ожидание"? К тому же это и впрямь было ожидание. Самое страшное ждало его впереди. И он это знал.

Странное утро, странный день для Алекса - огромной свобододробильной мельницы, скопища человеческих мук. Ветер выдул из жуткого в своей нежной голубизне неба все облака, и солнце беспощадно сверкает над медленно оттаивающим после ледяной ночи Алексом. Люди с рабочего Остена поворачивают назад. Кордоны полиции. Сегодня Алекс не принимает посылок и передач, сегодня он не дает свиданий. Проходите мимо и по Клостерштрассе возвращайтесь в свой Остен. Даже арестантов не принимает сегодня Алекс. Великий пожиратель свободы замер и притаился.

Вся полицейская машина работала сегодня только ради одного человека. Ради одного узника, которого, согласно приказу, не должен был видеть никто. Кроме участников операции, разумеется... О его задержании было немедленно сообщено по телеграфу всем органам полиции: "Тельман арестован". К сему присовокуплялось: "Необходимо продолжать контроль за всеми прибывающими из-за границы пассажирами".

Глава 10