Мурат Мажитович Картоев
Вендетта
Рассказы
Зав. редакцией Л. О. Тамазова
Редактор А. М. Картоев
Технический редактор Т. В. Демьяненко
Корректор Н. В. Римская
Рег. № 1020700753952 от 06.02. 2004
Сдано в набор 16.02. 2007 г. Подписано в печать
Формат 84Ч1081/32. Печать офсетная.
Гарнитура ScoolBook. Бумага типографская № 1.
Усл. п. л. 9,66. Тираж 1000 экз. Заказ № 22
Отпечатано на ГП КБР «Республиканский полиграфкомбинат
им. Революции 1905 г.» Министерства культуры
и информационных коммуникаций КБР
360000, КБР, г. Нальчик, пр. Ленина, 33
ВЕНДЕТТА
Калмык Хабибулла гостил в одном горном ауле у ингуша Ибрагима. Ему очень хотелось понять характер народа, для которого жизнь дороже всего, но честь превыше жизни. Такую оценку когда-то он слышал из уст своего отца Кайсара.
– Хочу спросить тебя, Ибрагим, – сказал Хабибулла, – как ты понимаешь слово «честь»?
– Кто тебе сказал, что «честь» – это слово?! – воскликнул Ибрагим. – «Честь» – это гора, с вершины которой можно увидеть весь мир. Рассказать тебе историю...
Ибрагим не стал ждать согласия Хабибуллы и неторопливо принялся за дело.
– Однажды три брата, старшему из которых, Мати, было шестнадцать лет, отправились вместе с матерью в лес собирать кизил. И случилось так, что сыновья пошли искать хорошее дерево, а женщина на время осталась одна.
В это время рядом проезжал Саади, житель соседнего аула. Он увидел женщину, одинокую и беззащитную, и в голову ему полезли всякие нехорошие мысли. Саади быстро слез с коня и приблизился к женщине.
– Ты мне нужна, – сказал он, – и даже если весь мир разрушится, ты будешь моей.
– Гори ты синим пламенем, – возразила женщина. – Кто тебе сказал, что под каждым женским платьем скрывается потаскуха?
Она отчаянно сопротивлялась, но женщина слаба. А когда поняла, что над ее честью нависла опасность, начала звать сыновей. Те появились как из-под земли. Младший ударом кулака пригвоздил негодяя к дереву, средний схватил с земли корягу и съездил ею по голове насильника, а старший Мати ударом кинжала рассек ему правое плечо и разрубил сердце злодея на две части.
– Что будем делать? – спросила мать сыновей. – Если мы оставим труп здесь, звери и птицы будут глумиться над ним.
– Мы вынесем труп на дорогу и положим у обочины, – сказал младший.
– Дождемся темноты, а потом доставим труп на окраину аула. Там его подберут люди, – сказал средний.
– Нет, – сказал старший. – Это он живым был плохим человеком. А мертвым он находится во власти Аллаха. Мы доставим его родственникам, а там, что будет, то и будет.
Принесли братья труп в аул и положили его у порога башни, где он жил до того, пока не решил отнять честь у чужой женщины.
Собрались родственники и родные убитого. Они молча выслушали рассказ трех братьев.
– Лучше бы наша мать не рожала его, – сказали братья убитого. – Но он лежал в том же чреве, что и мы. Наша честь посрамлена, и наша кровь бунтует.
У убитого было два брата – Аслан и Беслан.
– Что нам делать? – обратились они к жителям аула.
– Братья поступили правильно, – сказали старейшины аула, – они спасли свою честь и честь своей матери. Но они убили человека и заслуживают мести. Иначе честь вашего дома будет посрамлена.
– Хорошо, – сказали Аслан и Беслан. – Они могут идти. После похорон мы начнем охоту.
Спустя месяц после этого, во дворе башни, где жила женщина с сыновьями, явился сосед Эши. Он был стар и с трудом передвигал ноги.
– Мати, – сказал он старшему из братьев, – твой кинжал сберег честь женщины. Окажи мне, старику, услугу – побрей мою седую голову этим достойным клинком.
Мати развел мыло, аккуратно намазал им голову Эши и приступил к работе.
В это время младший брат заметил у забора человека с ружьем в руках, который целился в Мати.
– Мати, берегись! – воскликнул младший брат. – С той стороны, где родник, у забора стоит наш враг и целится в тебя из ружья.
Но Мати продолжал работу, словно не слыша слов младшего брата. Только переместился немного в сторону и закрыл собой старика. Эши понял, в чем дело и сделал попытку встать. Но Мати не позволил ему сделать это.
– Воти, – сказал он решительно и строго, – если ты подымешь голову еще на ширину пальца, я перережу тебе горло.
Выстрел не прозвучал.
Закончив дело, Мати принес в кумгане воду и предложил старику помыть голову.
– Нет, – сказал старик, – для этого у меня нет времени.
Он взял сухое полотенце, занес его за голову, взявшись двумя руками за концы, и вытер оставшуюся пену. Затем поблагодарил и быстро ушел.
Через час вместе с двумя своими ровесниками он был у порога башни, где жили братья убитого.
– Отныне, – сказал он, – кровь вашего человека на мне. Вы можете убить меня и это будет местью. Но помните, если вы тронете мальчиков, я не умру, пока не уничтожу ваш род. А еще лучше будет, если вы простите кровь. Кровь вашего брата ничего не стоит. Он был псом и умер, как пес. И пусть он оттуда не вернется, даже если все мертвые встанут из могил.
– Я мог, Эши, убить своего врага до этих твоих угроз, – сказал Аслан, – но рука не послушалась меня. Я посоветовался с Бесланом, и мы решили заключить перемирие. Пусть Мати явится к нам.
Мати приехал на черном скакуне, в черном бешмете и в черной папахе. И первым его увидела мать убитого им человека. Мати опустил голову.
– Подыми голову, сын, – сказала женщина. – Ты защитил честь матери, а моего сына уберег от великого позора. Как бы жила я на этом свете с таким пятном на совести?
Она расстегнула две верхние пуговицы своего платья и обнажила грудь.
Мати прикоснулся к ней своими губами.
– Теперь у меня снова три сына, – сказала женщина. – В этой истории только ты оказался в выигрыше. У тебя теперь две матери, у каждой из которых своя честь...
– И на этом состоялось перемирие, – закончил свой рассказ Ибрагим. – Хорошо, что горячих голов здесь не оказалось. Что было бы тогда?
– Да, да, – воскликнул Хабибулла, – при всех достоинствах у вас, у ингушей, есть недостатки.
– Конечно, – согласился Ибрагим, – механизм наш безупречным не назовешь. Какая-то гайка осталась недокрученной. Только вот какая она из многих, сказать не могу.
И друзья рассмеялись.
Отступница
Хабибулла долго и в упор смотрел на Ибрагима, словно стараясь увидеть то, что недоступно глазу. Когда, наконец, он отвел глаза, Ибрагим спросил:
– А что, все кумыки такие любопытные?
– Наши народы давно живут рядом, – протяжно сказал Хабибулла, – а вот родниться с ингушами у нас как-то не получается. С чеченцами другое дело. Я могу хоть до самого заката солнца приводить примеры, когда кумычки шли за чеченцев, а чеченки входили в дома кумыков. Басира была замужем за князем Хизири. Она была из большого чеченского рода, с презреньем смотрела на всех кумыков, могла нагрубить кому угодно. В ней сошлось много шайтанов. Но Хизири был счастлив, вперед жены не забегал, шел рядом или бежал следом. Басира прожила долгую жизнь, одряхлела, однако нрав ее оставался прежним. Хоронил ее весь Кизляр.
– Чеченцы наши братья, – улыбнулся Ибрагим, положив ладонь правой руки на плечо друга. – Породнившись с ними, кумыки сразу становятся нашими родственниками. Между нами самый узкий ручей пробежит. А вот одну историю, как мы роднимся, я тебе расскажу прямо сейчас.
Хабибулла приготовился слушать, понимая, что его ждет увлекательный рассказ.
– У моего деда был друг, который своими глазами видел Мекку, Медину и Каабу. К святым местам он ходил трижды, но смиренным не стал и до самых седин оставался балагуром. Дух испустил сидя на коне. Видите ли, ему, восьмидесятилетнему старику, захотелось участвовать в скачках. Конь привез к финишу уже мертвого джигита. Нухи, так звали друга моего деда, однажды поехал в гости к своей старшей сестре, которая жила на плоскости. У самого порога его встретил племянник Бахал, приветствовал и пригласил в дом.
– Как поживает моя сестра? – спросил Нухи.
– Стареет, – ответил Бахал, – больше сидит, чем ходит, больше стонет, чем говорит, больше суетится, чем делает что-то.
– Хорош. Хорош ее сынок, – улыбнулся Нуха.– Умен, все подмечает. А сам-то ты что сделал, чтобы облегчить матери обязательный конец? Приведи в дом бойкую и сильную женщину и тогда тебе некогда будет следить за недостатками старости. А может, у тебя кроме ума других достоинств нет? Больше, наверное, смотришь, чем действуешь.
Больно задели Бахала слова Нуха, и решил он съязвить.
– Раз другие достоинства отсутствуют, то только дядя сможет помочь, – сказал он. – Наши отцы говорили, если сам не в силах, то других позови.
– Не слышал я, чтобы отцы что-то подобное говорили, – с горечью сказал Нуха. – А вот другую пословицу о том, что кот, который много мяукает, мышей не ловит, точно наши предки придумали. Будет у тебя невеста.
Случай подвернулся спустя две недели. Айшет приехала в гости к родичам матери, живущим на соседней улице, и попалась на глаза Нухе. «Не девица, а огонек», – решил он. В ситуации, когда мужик плох, только хорошая жена поможет.
Нуха начал действовать. Все разузнал и проведал, выяснил, что Айшет уже дважды умыкали, но она выстояла, на уговоры и просьбы не поддалась, а взять ее силой так никто и не решился. А в гостях Айшет оказалась не случайно, надо было остудить очередного воздыхателя. Уж слишком назойливым тот оказался.
Нуха надел новый бешмет и пошел на соседнюю улицу. Его радушно приняли, сварили жирную баранину, испекли чурек. Но дотрагиваться до еды гость не стал.
– Что случилось? – спросил хозяин дома Махти. – Неужели Айшет понравилась?
– Да, – вздохнул Нуха. – Не мне, а моему племяннику. Какой орел!
– Можешь приступать к еде, – сказал Махти.
Дело закрутилось так быстро, что в течение недели Айшет засватали. Но было одно условие: будущий муж должен посетить будущих родственников и представиться невесте.
Очная ставка оказалась просто ужасной. Айшет поняла, с каким орлом ей придется век коротать, и сразу же объявила о размолвке.
– В Сибирь добровольно пойду, – сказала она. – В гареме персидского шаха последней женой буду, но за такого замуж не выйду.
– Мы дали слово, получили калым, – сказали ей. – Мы связаны обязательствами.
– Скажите что угодно. Больна, не может стать матерью, лишена чести и совести, но отведите от меня эту беду.
Когда до Нухи дошла эта весть, он побледнел, схватился за левый бок и свалился в постель. Но ненадолго. Собрал братьев по тейпу и провел совет.
– Мы пострадали дважды, – сказал он. – Бог дал нам не племянника, которому впору носить женское чокхи, а не бешмет. Это во-первых. Я засватал за него невесту, получил слово и уплатил калым. Теперь все рушится. Как быть?
– Иди впереди, – сказали братья по тейпу. – Со стороны спины ты всегда будешь защищен.
Нуха все проведал, Айшет спрятали в Ачалуках, в доме родственников, и берегли пуще зеницы ока. Нуху там никто не знал в лицо.
У хозяина, где находилась Айшет, была сноха Аза. Именно она рано утром выгоняла скот на пастбище. Вечером она же встречала стадо и гнала скот домой. Нуха узнал, что Аза не обделена умом.
Выгоняя однажды буренок и пересекая дорогу, Аза увидела всадника и остановилась, чтобы соблюсти обычай и пропустить мужчину вперед.
– Ты чья такая умная? – спросил Нуха.
Женщина молчала.
– Аллах будет благодарен тебе, – сказал Нуха. – Уважить любого мужчину долг женщины. Видимо, этому тебя научили родители. Значит, ты из хорошего дома.
Женщина промолчала, но ее глаза наполнились некоторым светом. Это изменение Нуха заметил сразу и продолжил:
– Коровы, наверно, не все твои?
– Я выгоняю весь скот. А доить приходится только одну скотину. Вон ту...
И Аза указала на тощую корову.
– А если будет еще одна, молоко которой будет жирнее сметаны?
– Такого не бывает.
– Правильно, сметану корова не дает. Это отдельный продукт. Зато как хорошо, когда гонишь в стадо хорошую корову. Люди скажут: «У этой коровы хорошая хозяйка».
– И за что мне такое добро?
Нуха все рассказал.
– Это очень скверно, – добавил он. – Их сторона не сдержала слова. Последствия от такого шага могут быть еще сквернее.
– Видимо, я должна что-то сделать. Что?
– Где спит эта отступница? Укажи ее окно, выдерни защелку из рамы. Мы берем не чужое.
Аза выполнила просьбу Нуха.
Перед сном она зашла к Айшет, поговорила с ней по душам и незаметно выдернула защелку из рамы. Когда она ушла, Айшет разделась и легла в постель. Спала она крепко.
Нуха сам пробрался в комнату, засунул кляп в рот испуганной женщине, завернул ее в одеяло и передал в окно братьям по тейпу. Вскоре джигиты были у порога неудачного жениха. Тот сладко спал в своей комнате и во сне совершал подвиги.
– Пусть она станцует на твоих похоронах,– в сердцах крикнул Нуха и бросил невесту в постель жениха. Бери ее.
Изумленный и испуганный жених не мог и слова сказать. Зато невеста оказалась на высоте.
– Лежи, лежи, – сказала она мужу. – Когда у тебя нет головы, за тебя думают другие, когда ты слаб, за дело берутся сильные.
Девушка понимала, какую беду она может навлечь на своих родственников и нашла выход.
– Можешь сказать, что я устыдилась своего поступка и сама убежала. Если будет надобность – я подтвержу эти слова. Не хочу, чтобы из-за меня лилась кровь, – сказала она Нуху. – А ты – будь проклят за то, что зашел слишком далеко и решил распоряжаться судьбами людей. Ты взял на себя большую ответственность. А теперь не мешай нам. Уходи.
После того, как Нуха скрылся за дверью, невеста отвесила оплеуху жениху.
– Вот тебе за то, что спал, когда другие охотились.
Родственники невесты были счастливы, что так все хорошо закончилось. Все правильно: слово не нарушено, их девушка показала не только зубы, но и ум. Утром следующего дня был заключен мир. Вскипели только мозги хозяев дома, откуда увезли невесту. Но и их пыл охладили веские доводы прибывших на перемирие стариков. Девушка сама вышла замуж, не нарушив законов предков и не дав повода для вражды.
Годы бежали и бежали. Айшет родила много сыновей и дочерей, но ей всегда не хватало мужа. Сердце ее не смирилось. Однажды она увидела Нуху и отвернулась.
– Я снимаю с тебя проклятие, – сказала она, – но не забываю, что благодаря тебе прожила жизнь в темной комнате.
Совсем неблагодарным оказался Бахал. Однажды за свадебным столом он позволил себе вольность.
– Этот Нуха привел мне невесту, – сказал он. – Но я стыжусь родства с ним.
Кто-то передал Нухе эти слова. Тот немедленно отправился к племяннику и задал ему тумаков.
– Ишак и сын ишака! Я не невесту тебе привез, а ездока. Вези ее всю жизнь. Вези и радуйся, что тобой понукают. Ни на что другое ты не годишься.
– Мы странные люди, – улыбнулся Ибрагим. – С нами лучше не родниться.
И Хабибулла покачал головой.
Кража
Кумык Хабибулла гостил у ингуша Ибрагима второй день подряд. Друзья давно не виделись и ужасно соскучились, говорили и наговориться не могли. Но рано или поздно все важные темы кончаются, и люди переходят на пустяки.
– У моей соседки старушки Халипат украли с десяток гусей и уток, – сказал Хабибулла. – А вот куры были на месте. Вор действовал расчетливо и нагло, без особой спешки. Иначе как бы ему удалось так запросто отловить такое количество весьма крикливых и проворных тварей, положить в мешок и незаметно унести. Халипат рассуждала так: воров не могло быть несколько, ибо добыча не ахти какая. А если это так, то вор не издалека, ибо с десяток гусей и уток на край света не утащишь. Вор, видимо, кто-то из своих, ибо он не очень опасался, что попадется. В пользу этого довода говорил и тот факт, что собака ни разу не залаяла.
– Значит, гусей и уток украл мой непутевый, – решила Халипат и пошла к сыну, который жил через дорогу.
Тот сидел за столом и доедал гусиную грудинку.
– Ты? – спросила мать.
– А кто еще? – закричал сын. – Была бы ты настоящей матерью, то знала бы, на какой ужасной подушке я сплю. Родить родила, а вот позаботиться забыла.
– Но ты взял живой товар. Мог бы мою подушку забрать.
– Тогда тебе пришлось бы спать на жесткой, – сказал сын.
– А как с гусятиной и утятиной?
– Не выбрасывать же мясо. Пусть твои внуки и внучки плов поедят, а сноха косточки погрызет. Она это дело очень любит.
– Знаю, что любит. И еще знаю, что ни одна корова не умерла от угрызений совести. А на охоту небось вместе ходили?
– Она занималась шитьем наволочки. Хочешь полюбоваться?
– Я и так знаю, какая она мастерица, – вздохнула мать. – А что, и в ней не заговорила совесть? Ни разу...
– Если бы ты знала, как твоя сноха сопротивлялась! Как брыкалась! Но ела с большим аппетитом. А дети! Такую вкуснятину даже в темноте на ощупь найти можно.
– И чтобы это было в последний раз, – протяжно сказала мать.
– Что? Чтобы кража была в последний раз или чтобы ели с концом? Так и не поймешь, где пожелание, а где проклятье.
– Когда я выходила за твоего отца, я была счастлива. Но очень скоро поняла, что дорога в рай все еще на запоре. Муж привычку имел: перед выходом на улицу губы куском курдюка смазывал. Все хотел показать людям, что не жизнь у него, а лафа. Только вот однажды беда случилась: кот на курдюк наткнулся. Твой старший брат за отцом побежал и при людях закричал: «Папа, кусок, которым ты смазывал губы, котик съел». Твой отец все это на меня списал, обиделся. Он не пил, не бил, однако куском попрекал, расходы подсчитывал, доходы держал в кармане. Все боялся, что растолстею и своенравной стану. Жила как в тумане. Потом дети пошли, снохи, внуки. Теперь вот и лиса в курятник повадилась. Подушки ей мягкой захотелось с потрошками. А жаловаться некому. На могилку к твоему отцу схожу и скажу ему, что с сынком он не ошибся. Достойная у него смена подросла.
– Мертвым басни нужны не больше, чем кошке рога, – закричал сын. – Отца не трогай! За свои грехи он ответит там, на небесах.
– Кто здесь ловчил и там лазейку найдет, – проговорила мать. – А ты больно не кричи, иначе подавишься. Не все куски на пользу идут.
Хабибулла внимательно посмотрел на товарища.
– У вас, ингушей, такое невозможно, – сказал он. – Я правильно говорю? Я о том, что вор остался без наказания.
– Кто-то уже давно окрестил нас шайкой скотокрадов, – улыбнулся Ибрагим. – Но это слишком громко сказано. Если попадешься на краже скота, разоришься вконец. Ответ приходится держать по всем статьям. За то, что на чужую территорию зашел, в чужой сарай пробрался, хозяина опозорил. Были случаи, когда вор уводил одну телку, а откупные платил за несколько коров.
– И это помогало? – спросил Хабибулла.
– В большинстве случаев – да. Но были исключения. Могу кое-что из этого порядка рассказать. Было это давно. Два брата – Хамберд и Акберд – устроились чабанами в колхоз. Начиналось все со скрипом, но затем дела пошли в гору: братья научились делать пользу. Своих личных овец пригнали в отару, здесь же держали несколько коров и пару лошадей. Пошел приплод, корма были казенные, а настроение самое, не знаю даже как лучше выразиться, приподнятое что ли.
Так было долго, но не вечно. Однажды братья не досчитались трех овец. Не поверили глазам своим и вновь принялись считать. Овец точно не хватало. Крепко задумались Хамберд и Акберд и опечалились.
– Спать будем меньше и по отдельности, – сказал Хамберд.
Волк может унести одного барана, а задрать несколько. Да и собаки его обязательно почуяли бы. У четырехногого – свой почерк. Нет, брат, это человек работал.
Засада сработала в ту же ночь, вор был отловлен при попытке унести овцу и связан. Им оказался односельчанин Хамберда и Акберда Адам. К тому же он приходился братьям дальним родственником по материнской линии.
Братья схватили Адама за руки и ноги и потащили на свет. Тот совершенно не сопротивлялся и даже пытался шутить.
– Так, наверное, только на кладбище несут, – говорил он. – Несите осторожнее.
– Молчи, собака! – закричал Хамберд. – Иначе я тебе все зубы выставлю.
– Было бы что выставлять, – засмеялся Адам. – У меня во рту почти ничего не осталось. Можете убедиться.
– Развяжи этого негодяя, – сказал Хамберд младшему брату, когда они оказались под навесом, где тускло горел фонарь. – Родственник по матери как-никак.
– Вор он! – сказал Акберд. – Не стоит его развязывать. Когда отпускаешь преступника, приходится ставить на окна решетки.
– Меня гонит голод и причитанья детей, – признался Адам.
– Работай и корми семью, – сказал Акберд.
– На всех отар не хватит, а баранины всем хочется.
– Мы расскажем людям, каким позорным промыслом ты кормишь детей.
– А я ничуть не боюсь огласки, – сказал Адам. – Когда я ем мясо, все знают, что ем не свое. Откуда ему взяться, если в доме пусто и в сарае крысы.
– Будь ты проклят! – вскричал Хамберд. – Мы не можем тебя отпустить голодным, садись и ешь.
Акберд поставил перед Адамом чурек, овечий сыр, кусок мяса и кипяченую воду.
– Еще раз явишься, – жизни лишим, – сказал Хамберд. – Не заставляй на душу грех брать. Богом умоляю, забудь дорогу к колхозной кошаре.
– Я не сумасшедший, – сказал Адам, дожевывая кусок мяса. – Больше на ваших овец зариться я не буду.
Когда Адам собирался уйти в темноту, Хамберд окликнул его:
– Возьми овцу, идиот, – сказал он. – Ради этой твари ты забыл совесть, опозорил свою честь. Ешь и подавись.
Адам взвалил овцу на шею и ушел.
– Он больше не придет, – сказал Акберд, – этот урок он никогда не забудет.
– Спать мы не будем, – сказал Хамберд. – Возможно, напрасно я пригрозил ему смертью.
Адам не сдержал слова и на следующую же ночь пришел к отаре. Гнев ослепил братьев и погасил их разум. Безжизненное тело вора они погрузили на телегу и привезли в село. Их доводы выслушали, в правильности их поступка никто не засомневался.
– Мой сын напросился на свою смерть, – сказал отец Адама. – Но он мой сын. Право на возмездие остается за мной.
Старик дотянул до смерти, не соглашаясь на перемирие. Перед самым своим концом он позвал родственников.
– Прощать не прощайте, и мстить не стоит, – сказал он. – Наш человек иного конца не заслуживал. Будь он проклят. Он опозорил наш род и навесил на нас вражду. Но какой бы черной она не была, это наша кровь. Проливший ее не должен спать спокойно.
– Костер до сих пор не потух и тлеет, – сказал Ибрагим. – Вражда осложняет жизнь многим людям. Вот к чему приводит кража – самое отвратительное человеческое деяние.
РОДНИКИ
Летом в горах вечереет долго, но окончательно темнеет быстро. Солнце опускается за снежные вершины исполинов, и с этого момента небо начинает тускнеть. Все это напоминает догорание костра, сложенного из мокрых веток. Еще немного, и мир погружается в темноту.
Ибрагим и Хабибулла даже не заметили, как наступили сумерки и следом пришла ночь. Они давно не виделись, соскучились и не могли наговориться. Сперва говорили о важном, а затем перешли на пустяки. Их беседу прервала Залина, которая вышла во двор и с чайником в руках направилась в их сторону. Друзья сидели за столом, сбитом из досок и установленном под высокой и раскидистой кроной отживающей свой век яблони.
– Может, вам постелить? – сказала Залина, которая в очередной раз налила друзьям чай.
– Мы еще посидим, – сказал Ибрагим.
– Пусть она отдохнет, – взмолился Хабибулла. – Вашим женщинам приходится нелегко.
– А вашим?
– Наши могут позволить себе некоторые отклонения.
– Ты еще не ведаешь, что может ингушка, когда она устанет от покорности. Ты не видел коней, в которых вселился бес?
Залина виновато улыбнулась.
– Так и быть, женушка, – покачал головой Ибрагим. – Слово гостя – закон: можешь досмотреть вчерашний сон. И пусть он у тебя будет без кошмаров.
Залина сделала недовольный вид, но возражать не стала. Она пошла в дом, скинула халат, от которого несло потом и жареным луком, прилегла рядом с годовалой дочуркой и задумалась. У нее есть все: дом, муж, ребенок. Причем здесь кошмары?
– У вас особое отношение к женщинам. Мне всегда бывает трудно понять, кем тебе приходится Залина – женой или сестрой. Эмоций – ноль, – сказал Хабибулла. – Она не возражает, не упрекает, всегда весела и проворна. Мне лично приходится задуматься, прежде чем пригласить в дом гостей.
– Не возражает только потому, что ничего не требую, не упрекает только потому, что я не наношу ей обиды, особенно при посторонних, а проворна только потому, что замешкавшись, может обрести соперницу. И еще: в нашем языке нет слова «любовь».
– И как тогда ты с ней объяснился?
– Я сказал: ты мне симпатична. Отсутствие слова не говорит об отсутствии чувств.
– Просто и хорошо.
– Не всегда, Хабибулла. Бывает и грохнет. Вот расскажу тебе историю, горестную и ужасную. Случилась она с моей тетей, которая появилась на свет следующей после моей матери. Она и сейчас жива, и следы необычайной красоты до сих пор остаются на ее лице. Время не властно над ее осанкой, голосом, нравом. Но в судный день ей придется держать ответ не за то, что своей красотой сеяла смятение в сердцах мужчин и порождала грешные мысли. На ее совести пятно. Забура, так ее зовут, часто зовет меня к себе, но я ищу и нахожу причины, чтобы не видеть ее.
– На тебя это не похоже.
– Не похоже, но это факт. Начну с того, что замуж она выскочила раньше старшей сестры. У ингушей это возбраняется и считается позором. Было это еще в разгар роковых тридцатых, еще до войны. Однажды Забура попалась на глаза трем друзьям, один из которых потерял покой. Подослал к ней девушку из своего рода, состоялся разговор и завязался, как сейчас говорят, роман. Были встречи, уверения, клятвы. Все кончилось тем, что трое друзей решили похитить Забуру. Разумеется, с ее согласия.
Об этих трех друзьях шли легенды в селе. Они были так привязаны друг к другу. Между ними и ветер не проскочит, говорили люди. Старший Азамат рано женился и имел трех сыновей. Средний Ислам даже говорить о женитьбе не хотел.
– Я подожду, пока старший женится, – весело говаривал самый младший – Гапур. – Благородные люди очередь не нарушают.
И вот подошло время Ислама, он весь пылал и не мог дождаться счастливого часа. Забура сильно пришлась ему по душе, и теперь осталось ждать ночь на четверг. Азамат согласился сразу, а Гапур замешкался.
– А если попробовать уладить это дело миром? – сказал он.
– Мудро, – согласился Азамат, – но ты забыл, что у девушки старшая незамужняя сестра. Любая попытка засватать Забуру обернется отказом.
А Ислам ждать не хотел. Было решено похитить девушку, и до назначенного часа оставалось совсем немного. Ислам готовился, начеку были Азамат и Гапур. Но беда грянула нежданно-негаданно: жениха забрали в милицию. Тогда такое случалось регулярно, и это часто кончалось плохо. Азамат и Гапур бросились спасать друга, собрали деньги, задействовали связи, пробовали взять на испуг милицейское начальство. Однако ничего решить не удалось. Ислама держали за решеткой вот уже третий месяц.
Однажды Гапур явился к Азамату.
– Друг, – сказал он, – меня привела к тебе боль.
– Что случилось? – забеспокоился Азамат. – И где эта боль?
– Вот здесь, – и Гапур указал на то место, где бьется сердце. – Вот здесь. Не могу я без нее. Давно не могу.
– О ком речь?
– О Забуре. Ни спать не могу, ни ходить не могу, ни думать не могу.
– А она?
– С ней я говорил, и она согласилась. Какая девушка не хочет замуж.
– Не смей! – зарычал Азамат. – Даже подумать об этом не смей! Тварь! И она змеюка! Остынь и забудь о дурном. И пусть никогда Ислам об этом не узнает.
Гапур ушел и в ту же ночь увел Забуру, отправил стариков на перемирие и добился согласия родителей невесты.
На свадьбу Азамат не пошел, но утром следующего дня он был во дворе Гапура. Тот виновато посмотрел на друга и опустил голову. Азамат нанес ему пощечину. А у ингушей это считается страшнее удара кинжалом и выстрела из ружья. Это страшный позор и великое унижение. Так и стоял Гапур без движения, смотря вслед уходящему Азамату.
Вскоре власть установила, что Ислам не виноват, и его отпустили. В первый же день возращения он отправился к молодоженам, поздравил их, пожелал счастья. Затем пошел к Азамату.
– Я друзей на женщин не меняю, – грустно сказал он. – Пусть живут. Примирись и ты. А пощечина ему будет уроком.
Круг друзей сузился на треть. Жена Гапура забеременела, родила, потом вновь забеременела и опять родила. Живут они до сих пор, внуков дождались. А Азамат и Ислам ушли в лучший мир. Хорошие уходят быстрее.
– Да, – вздохнул Хабибулла. – Какие страсти. А я думал, что реки крови будут.
– Никаких рек, – улыбнулся Ибрагим. – В Ингушетии рек мало, одни родники. И они бьют из-под земли и не иссякают.
ИНГУШСКИЙ БЕДУИН
Человек, о котором пойдет речь, ныне живет и здравствует. Однако называть его фамилию и имя не хочется, так как судьба его сложилась довольно странно. Одно можно все-таки прояснить: Ахмедхан (назовем его так) живет в одном из сел, лежащих в западной части Алханчуртской долины.
Жизнь Ахмедхана сложилась чем-то вроде земных пластов. Ему было четыре года, когда его депортировали, и семнадцать лет, когда без отца и близких людей он вернулся на Кавказ, в родные места. В нем жил дух казахстанских степей, нравы иных племен и народов. Как бы Ахмедхан ни старался, из прошлой кавказской жизни вспомнить хоть что-нибудь никак не мог. Жизнь ссыльного ребенка была настолько трудной, что картины прошлого размылись в его памяти.
А Казахстан ему запомнился как место, где здоровые мужики дубасили друг друга только потому, что не смогли поделить рыбью голову. Чужая земля сделала его неуправляемым, дерзким и странным человеком. Свое восемнадцатилетие он встретил уже на Кавказе, в кругу таких же буйствующих подростков. Новая жизнь внесла свои поправки в, казалось бы, сложившийся характер. Здесь не было ни целинников, ни уркаганов, ни казахов. Появились условности, которые сдерживали дурные порывы. Замкнутое пространство диктовало свои законы. Надо было сдерживаться, оглядываться и еще думать. Уйти от внимания окружающих практически было невозможно. Годы безделья шли медленно и ничем не запоминались. В конце концов Ахмедхан решил уединиться. Он бродил по окрестным лесам и редко приходил в село. Отшельничество привело его к мысли заняться скотоводством. Все началось с трех телят, которых Ахмедхану подарили его родственники по материнской линии. Не заставили себя ждать двоюродные братья отца, соседи. Осень Ахмедхан встретил владельцем десяти голов скота. Телят он загнал подальше в лес, построил там что-то вроде фермы, заготовил сено и приготовился пережить зиму. К счастью, в этот год не случилось больших холодов. Животным хватало даже подножного корма. За пять лет такого скитания Ахмедхан стал настоящим фермером. Правда, тогда это слово считалось заморским и плохо воспринималось на слух. Сам себя он называл не иначе как ингушским бедуином. Ему очень нравилось это выражение.
За годы скитаний по лесам Ахмедхан научился многому. Он овладел специальностями гуртоправа, дояра, сыродела, мясника. Ему стали понятны многие тайны леса. Кроме обычных трав Ахмедхан научил своих быков, коров и телят есть различные цветы, ягоды, плоды, листву и кору деревьев. Даже черемшу они поедали с большим аппетитом.
Необычным было молоко коров, которые употребляли в пищу только дары природы. Причем самые экзотические ее виды. Ахмедхан заметил, что употребление хотя бы одной-двух кружек этого молока быстро снимало любую хворь. У него никогда не бывало кашля, хотя раньше он болел воспалением верхних дыхательных путей, нормализовалась работа желудка. Ахмедхан стал забывать, где у него находится сердце, печень, поясница, вечный покой воцарился в голове. Он мог целый день находиться на ногах, а вечером даже не чувствовал усталости. В нем проснулась бешеная страсть к физическому труду, ходьбе и бегу. Ахмедхан слился с природой, стал ее частью и перестал жаловаться на прошлое. Это был зов крови. Отец рассказывал, что какой-то их предок был также бедуином. Всю свою жизнь он ходил по горам, переходя из одного ущелья в другое. Причем не его предок вел стадо, а он шел за ним. О жизни этого человека горцы сложили легенды, которые дошли до наших дней.
Возможно и сейчас Ахмедхан ходил бы по лесам со своим стадом, получал бы целебное молоко коров и лечил бы людей от хвори. В последние годы брежневского правления его стадо насчитывало более шестидесяти голов. Люди называли его богачом, врачевателем и бедуином.
Грянула перестройка, которую многие восприняли как вседозволенность. Жить в лесу стало опасно, и Ахмедхан погнал свое стадо поближе к селу. Не прошло и недели, как куда-то исчезли два бычка. Вслед за ними пропала и молодая корова, оставив маленького теленка. Поиски скота ничего не дали. Но самое большое горе пришло к Ахмедхану хмурым сентябрьским утром 1989 года: ночью скотокрады подобрались к его стаду и угнали шестнадцать голов скота. Это был удар, который он перенес только потому, что жизнь научила его сдерживать удары судьбы. Ахмедхан понял: уведут и остальных животных. Надо было что-то предпринимать. Решение далось трудно. Он продал и раздал остальных быков, коров и телят и перестал называть себя бедуином.
Теперь он живет на краю села, тоскует по прежней жизни и жалуется на свою судьбу. У него отняли детство, лишили молодости и уготовили ему трудную и беспросветную старость. Он бедуин, но уже без стада.
СВАДЬБА
Два друга ингуша из Кескема – Идрис и Илез – гостили в чеченском селе Гехи. Хозяин принял их радушно, щедро угостил, а вечером повел к соседу, во дворе которого вот уже третий день играли свадьбу. Местная молодежь, увлеченная песнями, шутками и танцами, быстро приняла гостей в свой круг, усадив Идриса на самое почетное место тамады, а Илезу освободили место по правую руку от него.
Чеченцы хорошо знали особенности ингушского этикета, и поэтому, отбросив свойственную им некоторую небрежность и бесцеремонность, организовались. Хаотичность разговоров за столом и вольные движения в танцевальном круге исчезли. Теперь все делалось по воле тамады.
Но нашелся один среди чеченцев, которому показалось, что ингушей уважили больше, чем это нужно было.
– Ва, Дела! – воскликнул он. – Неужели не нашлось у тебя для нас лучшего гостя, чем этот одноглазый тамада?
Идрис почувствовал, какое оскорбление нанесли ему, указав на недостаток его лица, но виду не подал.
– В темноте даже зрячий на оба глаза ничего не видит, – сказал он, – а здесь светло и люди вокруг умные, хотя одного из них мать родила стоя.
– И что, если родила стоя? – спросил другой чеченец, не поняв смысла слов тамады.
– А то, – сказал Идрис, – не удержала она его, уронила, и в результате пострадали мозги.
Все улыбнулись, восторгаясь находчивостью тамады. А обидчик, получивший хороший урок, отошел в сторону, подальше от недовольных взглядов.
Начались танцы, и первым в круг вошел тамада. Партнершей ему подобрали самую красивую и стройную девушку в длинном платье, которое плавно скользило по земле. Лихо отплясав первый круг, Идрис пошел на второй. И тут девушка оказалась по ту сторону, где вместо глаза у тамады был глубокий шрам. Идрис не заметил, как он наступил на конец платья партнерши и уронил ее. Сделав в движении несколько фигур, он снова оказался там, где совершил ошибку. Он сразу понял, что произошло, но самообладание не покинуло его.
– Правильно говорили наши отцы, – сказал Идрис, – мешок, упавший с телеги, сам не поднимется.
Он слегка наклонился над девушкой, пропустил правую руку под ее талией и без усилия поднял ее с земли. А это уже было полнейшим нарушением этикета, так как мужчина по вайнахским обычаям может притронуться к женщине, только став ее мужем.
Вдруг в круг вошел молодой чеченец, выхватил револьвер и выстрелил в небо.
– Я все понял, ингуш, – сказал он. – Я брат этой девушки, и, если она тебе нравится, она твоя.
Вскоре Идрис сосватал эту чеченку, женился на ней. Долгую и дружную жизнь они прожили вместе. Их дети и внуки до сих пор живут в селе Инарки. Один из них – учитель местной школы – и рассказал мне эту историю.
СНОХИ
Утром уходя на работу, чуть ли не каждый день я сталкивался с Ахмедом, с этим старым, ворчливым, противным сторожем местного лесхоза, который вдобавок ко всему еще хромал и почти не мог обходиться без костыля. Определенную часть пути мы шли вместе, где он успевал задать мне неимоверное число вопросов, затем, дойдя до перекрестка, он останавливался, делал серьезный вид, желал счастливой дороги и обязательно хлопал по моей спине. Этот его последний жест страшно бесил меня, но бороться против него я так и не научился. Ходки с Ахмедом до перекрестка я называл забегами на длинную дистанцию.
– Хочешь, расскажу тебе про двух братьев – Хасана и Хусена? – спросил он однажды. – Они были моими родственниками и жили в соседнем селе.
И хромой Ахмед поведал мне эту историю. А я в свою очередь расскажу ее вам.
Хасан из братьев был старшим и, когда Хусен женился, имел жену и двух мальчиков. Он на скорую руку построил себе небольшую мазанку и вскоре переселился туда. Мать же осталась с младшим сыном. Поделили братья и отцовскую землю. Старый дом, лучшая часть огорода достались Хусену, а Хасану осталась та часть, где уклон был покруче и сорняков побольше. Но в одном была соблюдена справедливость: огород поделили точно, пополам.
Не повезло братьям с женами – обе оказались языкастыми и завистливыми. Особенно негодовала жена Хасана – Яхи, недовольная тем, что ее доля из наследства оказалась худшей.
– Вставай! – закричала она однажды на рассвете спящему мужу. – Полюбуйся, чем занимается твой брат и сноха.
– Что случилось? – протяжно сказал полупроснувшийся Хасан, уже привыкший к странностям жены.
– А ты к окну подойди, сам увидишь, что они у нас целый метр земли оттяпали, – возмущалась Яхи.
Хасан тяжело встал, медленно оделся и подошел к окну. Хусен строил забор, разделяя на две части отцовскую землю. Он уже выкопал яму под второй столб.
– Теперь видишь, каких родственников дал нам Бог? – возмутилась Яхи.
– Иди принеси отцовский кинжал, – сказал Хасан. – Пора с этим кончать.
– А кинжал зачем? – присмирела Яхи. – Я же не говорю, что его надо убить. Просто пойди и проверь не перешел ли он на нашу сторону.
Хасан грозно посмотрел на жену и сам пошел за кинжалом.
– Пошли со мной, – сказал он жене, а когда та замешкалась, схватил ее за руку чуть выше локтя и повел за собой.
– Мне там делать нечего, – молила Яхи, – я уже успела с ними хорошо поругаться.
Увидев брата с кинжалом в руке, а вместе с ним и его жену, Хусен взял в руки топор, а невестка побежала за свекровью. Расстояние между братьями сокращалось с каждой секундой. Когда все собрались и женщины начали причитать и просить о мире, Хасан заговорил:
– Яхи, послушай и запомни, если еще когда-нибудь ты попытаешься встать между мной и этим человеком, – Хасан указал пальцем на младшего брата, – я побрею твою голову вот этим кинжалом.
Сказав это, Хасан поплелся домой. И уже из окна наблюдал, как Хусен выкапывал уже посаженный столб и заставлял молодую жену тащить его в сторону сарая. Видимо, та возмутилась и отказалась это делать. Тогда муж нашел хворостину и хорошо отхлестал ее.
А в соседней комнате истерически рыдала Яхи.
– Я и предположить не могла, что выхожу замуж за парикмахера, – кричала она.
– С тех пор братья жили по-братски, – весело сказал Ахмед, – а их жены не ссорились.
ФАНАТИК
Мой отец любил рассказывать об этом часто. Многое из того, о чем пойдет речь, он видел своими глазами, многократно анализировал и, с его точки зрения, отшлифовал до совершенства. Я передам эту историю так, как слышал, без изменения.
Братья Юнус и Юсуп дожили до глубокой старости и благополучно перешли в мир иной. В тридцатые годы они были еще молодыми парнями. Старший из братьев Юнус отличался дерзким характером, а младший Юсуп являл собой смирение и доброту.
По соседству от них жили Мискиевы, их братья по тейпу. Предок их носил имя Миски, оттуда и пошло это странное для ингушей самоназвание рода. Вот здесь и случилась трагедия.
Утром, на рассвете услышали братья Юсуп и Юнус крики в соседнем дворе, схватили кинжалы и побежали к Мискиевым. Не знакомый им мужчина, громко ругаясь и посылая проклятья на головы хозяев дома, угрожал убить всех и уничтожить весь род Мискиевых.
Братья вмешались в этот конфликт. Мужчина в буквальном смысле озверел, выпустил из рук женщину, которую тащил в сторону сарая, и напал на братьев. Юсупу и Юнусу ничего не оставалось, как принять бой. Первый же удар кинжалом поверг незнакомца на землю, он сделал несколько судорожных движений и к всеобщему ужасу скончался.
Потрясенные братья поняли весь трагизм своего положения, побежали домой, схватили карабин и бросились к лесу, намереваясь попасть как можно быстрее в Ачалуки к родственникам по материнской линии. Они и от кровников защитят, и укроют от властей.
Идти по лесным тропам было нелегко. Приходилось часто останавливаться и отдыхать. И когда до цели осталось километра два, внезапно перед ними возник всадник в форме и с карабином в руках. Он прицелился и внятно сказал:
– Я знаю кто вы, знаю, что вы убили безвинного человека, знаю, что вы убегаете от кровников и властей. Но я вам это сделать не позволю.
– Кто это – я? – спросил Юнус.
– Я, Ахметхан, местный оперативный уполномоченный, – ответил всадник.
– Во-первых, мы убили виноватого, во-вторых, мы не бежим, а идем, в-третьих, нам терять нечего, мы будем биться. И нам нет разницы одного или двух, – сказал Юнус и поднял карабин.
Ахметхан внимательно посмотрел на мальчиков, лицо его стало мрачнее тучи, вены на висках его вздулись от большого притока крови. Он не стал стрелять, а, наоборот, опустил ружье.
– Ну что же, – сказал он, – идите, не воевать же мне с детьми.
Развернул коня и поехал домой. Вернувшись, зашел в свою комнату, разделся и лег в постель. Просьба жены перекусить осталась без ответа. Так было и на следующий день. Когда ему стало совсем плохо, он позвал жену.
– Прости меня, – сказал он, – видно, земная жизнь моя закончилась. Человек, не выполнивший долг, не имеет права жить. Сама подумай, как я мог стрелять в детей. Это было проще простого, да вот сердце не захотело. А теперь и работать отказывается.
С этими словами на губах умер Ахметхан.
Мой отец знал его семью. Оттуда он и вынес эту историю.
ЦЕЛЕБНАЯ ГЛИНА
– Мой дядя Исраил тяжело заболел. Это было в первые годы коллективизации сельского хозяйства, – так начал свой разговор мой дальний родственник по матери Микаил. И поведал мне эту историю.
Исраил был старшим братом Джабраила. Братья осиротели, но что такое бедность, так и не узнали. Родственники, соседи и просто жители села окружили их заботой, согрели и помогли сделать первые шаги жизни. А дальше братья пошли сами. Взялись за землю, начали получать отличные урожаи кукурузы, научились торговать зерном. Вскоре по соседству построили два добротных по тем временам дома, женились и нарожали кучу детей.
Пришла советская власть. Тоже ничего. Работы добавилось, но жить стало легче. Исраила избрали председателем сельского совета. На первых порах он решительно взялся за дело, затем быстро охладел к работе и от должности отказался. Вернулся к земле и только тогда по-настоящему понял, что он мог потерять, если бы вовремя не поумнел.
Боль в желудке он почувствовал однажды к вечеру, после тяжелого трудового дня. Его скорчило, согнуло, но вскоре боль отпустила и в помутневших глазах рассеялся туман. Однако это оказалось началом страшного недуга – боли возобновились и в левой части живота появилась опухоль. Врачи пришли в смятение, увидев такую картину. Ничего не сказали, но класть в больницу не стали. Все поняли – больной обречен.
Когда совсем стало невмоготу, Исраил позвал Джабраила.
– Мне нехорошо, – сказал он, – боли настолько сильные, что я боюсь помимо своей воли застонать. А этого мужчине делать не следует. Лучше отвези меня в наш лес и оставь там. Там у меня есть любимое место. Дня два-три подожди, а затем можешь забрать тело.
– Не могу я это сделать, – заплакал Джабраил. – Брат, пожалей меня.
– Я же сказал, что мужчине нельзя делать, – строго сказал старший брат.
Джабраил выполнил волю умирающего. И каково было его удивление, когда, вернувшись к указанному Исраилом сроку, застал брата живым.
– Мне лучше, – сказал Исраил, – погляди – и опухоль немного спала.
Через несколько месяцев больной поправился, стал работать, вместе со всем народом был выслан в Казахстан и, пережив это страшное время, вернулся в родное село. Перед смертью одному из своих сыновей он поведал о своем странном исцелении.
– В лесу мне страшно захотелось поесть, – сказал он. – Но двигаться я не мог. С трудом протянул руку, набрал в ладонь глину и стал ее жевать. К вечеру мне полегчало. Я повторил эту операцию. Утром почти не стало боли, и я подумал, что это предсмертное состояние. Но, видимо, не судьба мне была умереть. Посмотри, до каких лет я дожил.
– Не раз я слышал, что за Инарками есть целебная глина. Но теперь никто не знает, где она, – закончил свой рассказ Микаил.
ИЗВЕРГ
– Это была странная семья, – начал свой рассказ Салим, мой старый соперник по шахматным баталиям. – Отец Бекмурза – беспробудный пьяница, грубиян. Мать – женщина среднего роста, с красивым белым лицом и ясными голубыми глазами. И сын Аслан, ученик шестого класса, который даже в самый дождливый день умудрялся почти не замочить обувь. Он всегда одевался опрятно, носил одежду по сезону, и вообще, был такой чистенький, правильный. Да, чуть было не забыл: мать Аслана Зарина была сельской модницей. Когда она приходила к нам в гости, комната наполнялась светом и благовонием. После ее ухода моя мама ужасно сердилась, задетая за живое репликами восхищенного мужа.
Так вот, однажды летней ночью мы с Асланом сидели на скамье под единственным окном их кухни. Не помню, о чем говорили, но беседа наша длилась долго. Слышно было, как за стеной возилась Зарина, а через форточку окна струился нежный запах жареной картошки.
Отец Аслана появился неожиданно. Пьяный, сутулый, грязный, с давно нестрижеными волосами, он скорее всего походил на бомжа. Не замечая нас, он с трудом поднялся по ступенькам, не спеша открыл входную дверь, разразился страшным матом. Только после этого его грязная спина скрылась в темном проеме косяка.
Не прошло и двух минут, как на кухне раздался его пронзительный голос.
– Ты... – кричал он на жену. – Красиво одеваться, пудриться, душиться вздумала. Мужиков приманивать захотелось. Я тебе устрою красивую жизнь. Снимай шмотки, распусти волосы, ведьма!
Женщина молчала и через окно мы видели, как она отступила к стене, даже не пытаясь защищаться. Это была сцена, которую Аслан видел не раз. Я помню его глаза, полные слез и стыда.
Вдруг он резко сорвался с места, мгновенно поднялся по ступенькам, забежал в дом и оказался между отцом и матерью.
– Не трогай мать! – исступленно закричал он отцу в лицо. – Я не позволю тебе издеваться над нею. Тварь!
Отец Аслана застыл, немного съежился, взвизгнул и страшно побледнел. А Зарина, наоборот, резко сорвалась с места, схватила сына чуть выше локтя, повернула к себе и дала пощечину.
– Никогда не смей упрекать и угрожать отцу! – закричала она. – Слышишь, никогда!
– Вон отсюда со своим выродком! – взревел отец. – Чтобы глаза мои больше вас не видели.
Зарина подошла к плите, спокойно выключила газ, положила руку на плечо плачущего Аслана и пошла к двери, увлекая за собой сына. Я, разумеется, убежал и через забор наблюдал, как сидели мать и сын на той же скамейке, прижавшись друг к другу, не замечая пьяную ругань засыпающего деспота.
– Пить меньше отец Аслана не стал, но ссоры с женой прекратил, – закончил свой рассказ Салим.
Тайна
Акромат ушел на гражданскую молодым и здоровым, а вернулся со страшным шрамом на левой щеке и культей вместо правой ноги. Сельский умелец Махми смастерил ему деревянный протез, который пару лет пролежал без толку: рана заживала долго, кровоточила и причиняла ужасные боли.
Шли слухи, что на войне Акромат отличался храбростью, разил врага наповал, но ранение получил при странных обстоятельствах. Сам он молчал, молчали его боевые товарищи, но, как всегда в таких случаях бывает, нашелся языкастый.
– Наш отряд преследовал белогвардейцев. А было это на Кубани, – рассказывал одноглазый Японц. – На окраине небольшого хутора завязался бой. Стреляли с близкого расстояния и положили много людей.
Особенно запомнился мне бравый офицер, который совсем не боялся смерти и носился на красном коне в трехстах метрах прямо перед нашими, подбадривая павших духом солдат. Пуля его не брала. Может быть, он и ушел бы невредимым, если бы не решился на отчаянный шаг. Вдруг он резко повернул коня прямо на нас и во весь опор ринулся в атаку. Не одно сердце забилось тревожно в этот момент. Но никто из белогвардейцев этот порыв не поддержал, а бедный офицер наткнулся на пулю, слетел с седла и остался неподвижно лежать на земле. Затем завязалась ужасная перестрелка. Представьте себе эту картину – гремят выстрелы, раздаются крики и стоны, а красный конь белогвардейца бегает вокруг своего хозяина и ржет, обезумев от страха. Акромат бросился к коню, но не добежал. Не знаю, какой бес его попутал и какая пуля его сразила – наша или вражеская. Когда мы вытащили его из боя, он был без сознания. Потом мы искали русских лекарей, которые спасли ему жизнь.
Искалеченный Акромат сильно изменился, озлобился, страшно возненавидел вторую жену своего отца Айшу и задался целью выгнать ее из отчего дома. Когда дело зашло слишком далеко, Айша позвала родственников мужа и состоялся тяжелый разговор.
– Акромат, я пришла в этот дом после смерти твоей матери, став женой человека, чьи дети от первой жены были старше меня. Так, видно, было угодно богу. Я уже тогда поняла, что рождение двух сводных братьев и сестры тебя не очень обрадовало. Даже болезнь и смерть отца не изменили твое решение избавиться от нас. Но сразу пойти на разрыв ты не решился и ждал момента. Теперь ты калека, страдалец и бьешь на жалость. К одной беде ты хочешь добавить новую. А может, на самом деле нам делить нечего? Люди мы бедные, живем своим хозяйством и трудом. О праве наследования младшего из сыновей я даже и не говорю.
– Но думаешь так! – закричал Акромат. – Уходи! До того как ты сюда пришла и заняла место, здесь все было мое: и земля, и дом, и скот. Иди и устраивай свою жизнь сама.
– Ты гонишь Айшу из общего дома, – сказали родственники. – Земли у вас много, здесь можно построить несколько домов. Мы все поможем, и вам не будет тесно.
– Пусть уходит. В этой мазанке живет дух моей матери, которая месила эту глину. А там, в огороде, ее пот и слезы. Моя мать гнула спину не для того, чтобы другая женщина пришла на все готовое.
– Этого готового нам хватало только на то, чтобы не умереть с голоду, – сказала Айша. – А теперь вокруг одна разруха, нищета, голод. Куда я пойду с тремя детьми?
– Иди куда хочешь. А право наследования мое, ибо я калека. Младший сын наследует только тогда, если в семье нет бессильного и обиженного здоровьем.
С тяжелым чувством уходили люди из дома, где поселилась вражда. Каждый просил не торопиться, подумать и не навлекать позор на семью. Дележка имущества – дело противное разуму.
– Никакой дележки, – возмутился Акромат. – Здесь добра мало и все, что есть, принадлежит моей матери.
Люди ушли, а проблемы остались.
– Нет другого пути, мне придется обратиться к своим родственникам. Конечно, они нас не оставят без крова над головой. Но я так не хотела растить вас на чужом дворе. Что скажешь, Гарси? – спросила Айша у своего первенца, которому только прошлой осенью исполнилось семь.
Гарси понимал, что происходит что-то постыдное, но измерить глубину падения еще не мог. Он ничего не ответил матери, встал и вышел во двор. Через несколько минут вернулся и передал матери полуразвернутый сверток.
– Я нашел его на пороге, – сказал Гарси и раскрыл его. – Здесь деньги, много денег.
Айша была потрясена, она полностью развернула сверток и начала пересчитывать деньги.
– Этого хватит на то, чтобы купить дом и корову, – сказала она. – Но это не наши деньги. Мы не можем их присвоить. Что скажете, дети?
Дети ничего не сказали. Айша бросилась к сундуку, разбросала все тряпье и спрятала сверток на самое дно. Затем быстро собрала тряпки, набросала в сундук и как ни в чем не бывало вернулась на место. Через минуту она вновь бросилась к сундуку, достала сверток и перепрятала деньги.
Но утаить находку Айше не позволила совесть. Она оповестила о случившемся соседей, родственников. Первым узнал Акромат.
– Меня не интересует ваши находки, – взревел он. – Мне хочется только одного – поменьше видеть мачеху и ее детей.
Однако владелец денег так и не объявился. О находке узнало все село, но и на этот раз ничего не изменилось. Айша пошла к мулле.
– На десятую часть устрой поминки по мужу, а остальные деньги можешь использовать на нужды семьи, – сказал тот. – Если хозяин денег не откликнулся на трехкратный зов, они отныне принадлежат тебе.
Вдова так и поступила. Был куплен дом с большим приусадебным хозяйством, корова с теленком и коза с козлятами. Корм для скота дали соседи, с домашней утварью помогли родственники. Акромат отказался отдать даже часть кукурузы, посаженной и собранной ее руками. Разрыв был окончательный и бесповоротный.
Но судьба не всегда поворачивается так, как нам того хочется. Грянула война, пошли лишения, венцом которых стала высылка народа в голодные и холодные степи Казахстана. Акромат лишился дома, право на владение которым отвоевал в жестокой схватке с мачехой, женой отца и матерью трех детей, являющихся ему сводными братьями и сестрой.
К этому времени дочь Айши выросла, на нее стали заглядываться парни. Гарси закончил семилетку, устроился учетчиком в местный колхоз. По его стопам пошел и младший Азамат. Но проклятая война и страшная высылка нарушили жизненные планы всех членов семьи. В Казахстан их погнали вместе со всем народом, скопом, без всякой жалости и скидки на возраст.
Акромат обессилел и умер в дороге. Последние дни и часы он провел под опекой тех, кого гнал из дома.
Муки совести не грызли его душу и он умер, убежденный в правильности своего поступка. Ухаживание мачехи он принял безропотно, но с пренебрежением. Сколько раз в жизни людей случалось так, что рука, которую отвергли в прошлом, оказывается необходимой в будущем.
Гарси и Азамат похоронили Акромата на одной из станций, где эшелон со спецпереселенцами стоял более часа. Им помогали люди из других вагонов. Удалось соблюсти все возможные в таких условиях ритуалы, включая чтение отходной молитвы и раздачи обязательной милостыни. В качестве последней были использованы кусочки чурека, испеченного из кукурузной муки.
Айша не растерялась и жизнь на новом месте приняла без слез и жалоб. Она устроилась на работу и стала зарабатывать на хлеб себе и детям. Вскоре повезло Гарси. Образованных людей в Казахстане было ничтожно мало, и его семилетка здесь оказалась пределом мечтаний местного населения. Сестра вышла замуж. Правда, сделала она это, не испросив согласия у матери и братьев. На этой почве возникла вражда.
– Меня никто не тянул, я пошла сама, – сказала сестра старику, который согласился уладить дело и помирить стороны.
Старик эти слова передал Айше. Проверять их достоверность не стали, за девушку взяли небольшой калым, символические двадцать пять рублей, и перестали произносить ее имя в кругу семьи.
– Пусть ей будет неуютно на новом месте! – в сердцах крикнула Айша. – Зачем было бежать, если ее и так никто не держал. Обязательно надо сделать вопреки и поперек. Чем объяснить такую психологию?
– А ничем, – сказали люди. – Но о том, чтобы было неуютно, нельзя говорить. Пусть она будет счастлива, пусть родит семерых сыновей и одну дочь.
Однажды приехал из Павлодара брат Айши, погостил несколько дней и, уезжая, забрал с собой Азамата. В комендатуре проблем не возникло, откупные оказались весомее сталинских запретов. Какую собаку нельзя купить на кусок колбасы?
– Устрою на работу, дам выучиться. Вскоре и вас заберу в город, – сказал брат Айше. – Построим дом, и вы забудете, как прозябали в этом тесном и мрачном бараке.
Однако вскоре режим ужесточился, появился указ о страшном наказании за несанкционированный переезд на новое место жительства. Многие получили срок за отлучку из дома без специального разрешения коменданта. Гарси даже не позволили навестить сестру, которая жила в том же селе, но на другом берегу речки. И вдобавок к этому неожиданно слегла Айша. Болезнь прогрессировала, а Гарси был вынужден постоянно находиться рядом с матерью. Она брала руку сына и не отпускала ее часами. Так она спала и при любой попытке высвободить руку просыпалась и плакала. Только в период недолгого бодрствования Айша позволяла сыну ненадолго выйти и заняться неотложными делами. Гарси страшно устал, но вида не подавал, стараясь поддержать мать и облегчить ее уход.
Ясным морозным утром, когда в маленькое окно барака с трудом проникли лучи неласкового зимнего солнца, Айша сильно оживилась, высвободила руку сына и мягко улыбнулась.
– Все это тебе зачтется, – сказала она. – Обязательно зачтется. Любовь к родителям – это долг детей, забота о них – обязанность. Во сне ко мне приходил твой отец, и я ему обо всем рассказала. Он благодарен тебе. А теперь пойди отвлекись, отдохни.
Гарси пробыл во дворе минут пять, но ему это показалось вечностью. Там, в углу темного барака, на низком деревянном топчане, застланном соломенным матрасом и рваным одеялом, умирала его мать. Он не мог остановить этот страшный процесс, вмешаться в работу неминуемого конца. С молоком матери он впитал в себя одну-единственную философию: смерть нельзя ускорить, оттянуть и тем более отменить. Когда бы она ни пришла – ночью или днем, на рассвете или в сумерках, под куполом дворца или в чистом поле, на свободе или темнице, – она приходит в свой срок. Всевышний отмерил цепь жизни, и никто из живых не может добавить к ней новое звено, никто не может ее укоротить. Значит, надо смириться и склониться перед волей тех, кто незримо стоит выше и не допускает изменений в подсчетах, сделанных еще до нашего появления на этот свет.
Когда он вернулся в барак и приблизился к деревянному топчану, мать еще была жива. Ему даже показалась, что бледное ее лицо немного порозовело, в потускневшем взгляде появился блеск, а ослабевшие руки перестали цепляться за воздух. «Неужели и на этот раз пронесло?» – подумал он.
Мать разжала губы и тихо заговорила:
– Сынок, я слаба и минуты мои сочтены. Теперь я точно знаю, что эту тайну мне придется унести в могилу. Но перед тем, как умереть, я хочу знать: откуда были деньги, на которые мы купили дом?
– Я их нашел. Сколько раз мне об этом повторять. Нашел на пороге нашего старого дома, сверток лежал прямо перед глазами и только слепой не мог его увидеть.
– За пару минут до этого я выходила на крыльцо и обратно вернулась в дом. Я ничего не увидела.
– Значит, ты не обратила внимание.
– Ты же сказал, что только слепой не мог не увидеть сверток. А я зрячая до сих пор. Мои глаза потеряли остроту, но предметы я вижу. Умоляю, скажи правду.
Он был растерян и подавлен, просьба матери сдавила ему горло и не давала дышать.
– Мать, а зачем тебе это? Разве можно об этом так долго думать? – спросил он. – Думать надо о другом.
– О чем?
– Да о том, что мы лишены родной земли, куска хлеба, сострадания, сочувствия, жалости. Что надо было совершить, чтобы такое проклятие пало на нас? Вот о чем надо думать.
– Когда ты нашел деньги, мы находились на родной земле, и мы не умирали с голоду. Теперь, ты прав, другая ситуация. Но я хочу знать, откуда деньги.
– Они лежали на земле и моя вина только в том, что я их подобрал, – взмолился он. – Ты терзаешь мне душу, мать.
– Я страдаю не меньше твоего, – дрогнувшим голосом сказала Айша. Какой матери тепло, когда холодно ее ребенку. Но перед тем как уйти я хочу услышать правду. Деньги с неба не падают, из земли не растут. Их, конечно, можно уронить и, обнаружив пропажу, пойти на поиски. А тут получается, что кто-то сознательно выбросил деньги, выбросил именно у нашего порога и именно тогда, когда мы в них сильно нуждались.
– Люди, подобные нам, всегда нуждаются, мать. А вот что хозяин денег не объявился, это очень странно. Я предполагаю, что подбросил деньги дядя. Он все рассчитал: деньги обязательно пойдут на покупку нового жилья. Таким образом он избавится от нас. Это во-первых. Во-вторых, никто не узнает, что он создал запасы и не попросит поделиться. Так оно и случилось.
– Это правдоподобно, сынок, но не истина. Я бы тебе поверила, если бы не знала, на что был способен этот человек. В алчности он был несравним. Я предполагала тысячу вариантов, в том числе и этот, но этот вариант пришел мне в голову последним.
– Вот, вот! Последний вариант – он самый верный, – обрадовался сын. – Мать, на этом и закончим разговор.
Айша попыталась выполнить просьбу сына, но не смогла. Лампа ее любопытства горела даже тогда, когда начинали угасать последние искорки жизни. Она хотела знать.
– В детстве и потом, когда стала большой, я слышала, что небесные силы помогают страждущим, – сказала Айша. – Я обращалась тогда к Всевышнему и просила его помочь моим детям. Это он послал нам деньги. Признайся, сын, что сверток тебе передал ангел. Шайтану доброе дело не поручают. Он был с крыльями, в чалме?
– Кто? – ужаснулся сын.
– Ангел. Зачем ты задаешь вопросы, на которые можешь ответить сам. Не мучай мать на пороге ее смерти. Это тяжкий грех. Я хочу точно знать, да простит меня Всевышний, существуют ли ангелы на самом деле. Когда умираешь, очень хочется надеяться, что это еще не конец.
– Никакого ангела я не видел, мать. Я нашел деньги, которые лежали на земле. Лучше бы я их не находил.
– У тебя есть младший брат, – сказала Айша. – Родительский дом по законам наших отцов должен принадлежать последнему. Но я хочу завещать его тебе. Он куплен на деньги, которые тебе послал Всевышний.
– Я эти деньги нашел и не знаю тайну их происхождения. Теперь это не важно, мать. Важно то, что мы ими воспользовались. А дом этот мне не очень нужен, пусть он достанется младшему. Только не знаю, когда мы сможем выселить из него Сталина или осетина,
