В «постреформенной» России проблемы злоупотребления правом на научном уровне в той или иной мере касались такие ученые-цивилисты как В.П. Доманжо, И.А. Покровский, К.Н. Анненков, Г.Ф. Шершеневич, В.И. Синайский, Ю.С. Гомбаров, И.И. Петражицкий и многие другие. Однако шикана была единственной формой злоупотребления правом, которая признавалась русской дореволюционной доктриной права, а судебная практика вообще не видела необходимости ставить эту проблему на повестку дня, поскольку случаи злоупотребления правом были, по ее мнению, довольно редки. Представляется, что редки они были именно потому, что защиту от злоупотребительных действий бесполезно было искать в только что родившейся российской судебной системе. Злоупотребление правом оставалось в тот период все больше в латентном состоянии.
Постреволюционное гражданское законодательство и судебная практика печально «восполнили» этот пробел. Статья 1 ГК РСФСР 1922 г. установила, что «гражданские права охраняются законом, за исключением тех случаев, когда они осуществляются в противоречии с их социально-хозяйственным назначением»[10]. Термин «социально-хозяйственное назначение» был, скорее всего, позаимствован из арсенала теории «социальных функций» права, ярким представителем которой являлся JI. Дюги.
М. А. Гурвич называл ст.1 ГК РСФСР «экстраординарной, грозной для всякой нормы», совершенно необоснованно подменяющей термин «социально-хозяйственное назначение», употребляемый в законе и имеющий точный смысл, термин «социально-хозяйственная целесообразность», при обсуждении которой привлекаются факты, «лежащие за пределами основной массы гражданского права вообще». И. Разумовский, касаясь статьи 1 ГК, писал: «И подумать только, что эти «дюгистские», ничего не говорящие, каучуковые формулировки, расшифровка смысла которых в каждом отдельном случае может легко привести к политическим ошибкам, в судебных инстанциях должны играть роль теоретического обоснования специфических особенностей нашего гражданского права!». Известнейший цивилист О.С. Иоффе, критикуя и признавая неудачной редакцию ст. 1 ГК 1922г., приводит пример с платьем, которое не носят, и иронично приходит к выводу, что если буквально применять ст.1 ГК, то следовало бы отказать в защите права собственности на это платье[11].
Статья 1 ГК часто применялась со ссылкой на статью 4 ГК, «кладущей в основу гражданской правоспособности цели развития производительных сил страны». Под этим лозунгом в жилищной сфере изымались излишки жилой площади, используемой под склад или сдававшейся внаем, т.е. не в соответствии «с общественно-хозяйственным назначением». И даже применительно к объектам авторского труда Верховный Суд давал следующие указания: «Исходя из того, что труд авторов религиозно-музыкальных произведений, предназначенных к исполнению в домах культа, не является трудом общественно-полезным, а создаваемые ими религиозно-музыкальные произведения содействуют усилению реакционного влияния служителей и проповедников религиозных вероучений на трудящихся, разъяснить, что авторское право на религиозно-музыкальные произведения, исполняемые при совершении религиозных обрядов в домах культа (церквах, костелах, синагогах и т.п.), судебной защите не подлежит». В итоге следует согласиться с утверждением В.Ф. Маслова о том, что «применение статьи 1 ГК всегда и во всех случаях означает лишение собственника его права на имущество»[12].
Подводя черту раннему советскому периоду, следует отметить, что хотя по своей юридической конструкции норма статьи 1 ГК РСФСР 1922 года охватывала некоторые случаи злоупотребления экономическими правами, на практике же использовалась как жестокий инструмент классовой борьбы, не имеющий никакого отношения к проблеме злоупотребления гражданскими правами. В середине 30-х годов статья 1 ГК 1922 года, утратив свою классовую направленность, тем не менее, полностью сохранила свое значение как норма, устанавливающая пределы осуществления субъективных прав, направленная «против тунеядцев и других антиобщественных элементов, пытающихся использовать свои права для получения нетрудовых доходов и не желающих правильно сочетать свои личные интересы с интересами общественными, с интересами других лиц»[13]. В конце концов, цивилисты пришли к выводу, что статья 1 ГК 1922 года утратила всякое значение в судебной практике, что она представляет собой анахронизм, не соответствующий ни экономическим, ни правовым реалиям.
Печальный опыт не был учтен (да и не мог быть учтен в тех условиях) в Основах гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик (далее — Основы) и в ГК РСФСР 1964 года, которые, в сущности, провозгласили аналогичные принципы[14]. Таким образом, в «чистом виде» — без политической составляющей - проблема злоупотребления правом на раннем этапе перед советскими цивилистами как таковая не стояла. Юридические умы ученых-цивилистов были заняты в основном теоретическим переосмыслением и совершенствованием «инструментального», догматического механизма советского гражданского права. Однако, несмотря на то, что проблема право - осуществления решалась, в основном, в разрезе частных интересов и интересов самого государства, в отечественной цивилистике, тем не менее, постепенно появлялось независимое теоретическое осмысление проблемы злоупотребления правом. В советской правовой литературе время от времени об исследуемом явлении высказывались в том или ином смысле известные ученые-юристы.
В защиту понятия «злоупотребление правом» одним из первых выступил советский ученый-цивилист М.И. Бару, который полагал, что специфика этого правонарушения состоит в том, что управомоченный субъект, допуская недозволенное использование своего права, при этом всегда внешне опирается на субъективное право. «Если под осуществлением субъективного права понимать такое поведение лица, такие действия управомоченного лица, которые соответствуют содержанию принадлежащего ему права, - писал он, - то поведение этого лица, его действия могут и не соответствовать содержанию этого права, и в таком случае имеет место злоупотребление правом... Несмотря на кажущуюся противоречивость, нельзя отрицать понятие «злоупотребление правом»[15]. В данном случае лицо не осуществляет своего права, разъясняет М.И. Бару, не совершает тех действий, которые «соответствуют содержанию принадлежащего ему права», а действует за рамками данного субъективного права. Таким образом, М.И. Бару справедливо не признавал в качестве средства злоупотребления само субъективное гражданское право.
Взгляд М.И. Бару на злоупотребление правом был подвергнут критике С.Н. Братусем, который указывал: «Во-первых, опасно противопоставлять форму и содержание в праве в тех случаях, когда поведение не противоречит объективному праву, то есть закону. Такое противопостановление может привести к нарушению законности, к неосновательному расширению судейского усмотрения. Во-вторых, и это главное, нет необходимости в таком противопоставлении: если право осуществляется вопреки его назначению, то это свидетельствует о том, что требования закона нарушены и такое осуществление права противоречит объективному праву»[16]. Поддерживают эту критику и современные цивилисты: «То понимание злоупотребления правом, которое предлагал М.И. Бару, - пишет В.М. Пашин, - представляется внутренне нелогичным. Если действия не соответствуют содержанию права, то оно не осуществляет это право, а, значит, и не может этим правом злоупотребить». И далее: «Злоупотребление правом вообще запретить нельзя, поскольку как только мы запрещаем какие-то действия, которые ранее квалифицировались как злоупотребление правом, эти действия сразу же перестают быть злоупотреблением правом и становятся противоправными действиями. Поэтому сама фраза «запрещается злоупотребление правом» является бессмысленной - чисто логически злоупотребление правом возможно лишь как правомерное действие».
Подробнее всех проблемой злоупотребления правом занимался профессор В.П. Грибанов в своей монографии «Пределы осуществления и защиты гражданских прав» (1972 г.). Указанную проблему автор рассматривал не отдельно, а в составе пределов осуществления гражданских прав, под которыми он рассматривал субъективные границы, пространственно-временные границы, варианты способов осуществления прав, средства принудительного осуществления или защиты. Одним из важнейших критериев определяющих пределы осуществления гражданских прав, считал видный ученый, является требование осуществления этих прав в соответствии с их назначением в социалистическом обществе, нарушение которого он рассматривал как одну из форм злоупотребления правом[17].
Как и все предыдущие исследователи, профессор В.П. Грибанов начинает свое исследование с лексического анализа термина «злоупотребление правом», из которого следует, что действия подобного рода могут быть связаны исключительно с «употреблением» права, с его использованием: «...понятие «злоупотребление правом» может быть использовано лишь тогда, когда управомоченный субъект обладает определенным субъективным правом". Ученый традиционно для тех времен рассматривает проблему с точки зрения шиканы, то есть в контексте наличия злоупотребительных действий непосредственно в содержании самого субъективного гражданского права. В тех же случаях, по мнению автора, когда действие не основано на субъективном праве, то говорить о злоупотреблении правом вообще нельзя. Подобные, не основанные на субъективном праве, действия подпадают под категорию «охраняемого законом интереса», как предпосылки еще «несозревшей» до уровня субъективного гражданского права. Таким образом, зло-употребительные действия, не имеющие своим основанием полноценное субъективное гражданское право, не относились, по его мнению, к случаям злоупотребления правом. Анализ злоупотребительных действий исключи-тельно «изнутри» субъективного гражданского права и в качестве данности в объективном праве обусловило ученого к закономерной операции: он выну-жден был отделить содержание субъективного права от формы его реализации. «А это значит, что проблема злоупотребления правом, - делает вывод ученый, — связана не с субъективным правом вообще, не с его содержанием, а с процессом его реализации, с его осуществлением»[18]. Иными словами, зло-употребление правом - правомерное действие с точки зрения содержания субъективного права, но противоправное с точки зрения осуществления права.
Необходимо помнить, что профессор В.П. Грибанов создавал свою концепцию о злоупотреблении правом в кардинально отличных социально-экономических условиях и на другой нормативно-правовой основе, в частности, в большей мере через призму осуществления гражданских прав в соответствии с их назначением «в социалистическом обществе в период строительства коммунизма» (ст. 5 Основ ГЗ СССР). Кроме того, профессор разделял распространенное в то время догматическое учение о субъективных гражданских правах, непосредственно закрепленных как данность в гражданском законодательстве. Такая трактовка подразумевала, что в нормах объективного гражданского права установлены непосредственно субъективные права со своим содержанием и границами, а, кроме этого, в отдельном правовом режиме установлен и процесс осуществления этих субъективных прав. Причем эта процедура осуществления права могла быть и в рамках содержания субъективного права, а могла и не совпадать с его содержанием. «А из этого следует, - пишет В.П. Грибанов, — что различие между содержанием субъективного права и его осуществлением состоит прежде всего в том, что содержание субъективного права включает в себя лишь возможное поведение управомоченного лица, тогда как осуществление права есть совершение реальных, конкретных действий, связанных с превращением этой возможности в действительность»[19]. Далее ученый, методично обосновывая свою позицию о различном содержании субъективного права и содержании его правоосуществления, пишет: «Таким образом, если содержание субъективного гражданского права может быть охарактеризовано как общий тип возможного поведения управомоченного лица, санкционированный объективным правом, то содержание процесса его осуществления сводится к совершению управомоченным лицом реальных, конкретных действий, в которых находят свое выражение как воля самого управомоченного лица, так и специфические особенности данного конкретного случая. При этом содержание субъективного права как бы характеризует право в его статистическом состоянии, тогда как осуществление права есть динамический процесс его развития, его реализации».
В концепции профессора В.П. Грибанова, таким образом, по существу проводится линия о двойственности содержания в субъективном гражданском праве. Одно содержание — в статике, в качестве идеальной модели поведения, а другое содержание - в динамике, в качестве конкретных форм поведения. При этом, если лицо выходит за рамки «статического содержания», то оно действует не как носитель субъективного права, а как обычный правонарушитель. В этом случае соответственно нет и самого «употребления» права. А если поведение управомоченого лица по осуществлению права остается в рамках «статичного содержания», то происходит стандартный процесс реализации права, где действительное поведение совпадает с нормальным. Но, если управомоченный субъект действует в границах «нормального» субъективного права, не выходя за его содержание, делает вывод ученый, но «использует такие формы его реализации, которые выходят за установленные законом пределы осуществления права», то на лицо злоупотребление правом.
Итак, злоупотребление правом, по мнению В.П. Грибанова, могло проявляться в нарушении назначения прав в обществе, в нарушении субъектных границ, в нарушении временных границ, в неверно избранном способе, типе, порядке, средстве осуществления права и т.д. Этот вывод нашел свое подтверждение в предложенном им определении злоупотреблению правом, которое прозвучало и используется вплоть до сегодняшних дней следующим образом: «Злоупотребление правом есть особый тип гражданского правонарушения, совершаемого управомоченным лицом при осуществлении им при-надлежащего ему права, связанный с использованием недозволенных конкретных форм в рамках дозволенного ему законом общего типа поведения»[20].
Профессор В.П. Грибанов, подводя общий итог его учению, убедительно показал необходимость закрепления в законодательстве принципа недопустимости осуществления гражданских прав в противоречии с их назначением, выработал определение понятия «злоупотребление правом» в качестве противоправного поведения, разработал объективные и субъективные критерии для применения правила о недопустимости злоупотребления правом, а также выявил общее влияние этого феномена на правоприменительную практику при оценке правомерности действий управомоченных лиц. Проблема злоупотребления правом — это, по мнению В.П. Грибанова, «проблема субъекта», т.е. проблема его моральной ответственности за осуществление субъективного права в противоречии с его назначением вопреки общественным интересам". Перед юридической наукой - завещал профессор В.П. Грибанов - встает задача исследования институтов гражданского законодательства с точки зрения соответствия правового регулирования осуществления тех или иных предоставляемых субъектам гражданских прав назначению этих прав[21].
