Адаптироваться / адаптация / адаптационный процесс 8 страница

Культура, создаваемая ориентацией на ровесников, не сочетается с другими культурами. Ориентация на ровесников существует только в отрыве от окружающего мира, и точно так же ведет себя культура, создаваемая ею. Она действует скорее как секта, чем как культура. Незрелые существа, попадающие под влияние культуры, сформи­рованной ориентацией на ровесников, становятся отрезанными от представителей других культур. Ориентированная на ровесников молодежь находит удовольствие в отрицании традиционных цен­ностей и исторических связей. Представители различных культур. передающихся по вертикали, сохраняют способность относиться к другим культурам с уважением, даже если на практике эту способ­ность часто подавляют исторические или политические конфликты, в которые люди попадают, как в ловушку. За отдельными особенно­стями культурного самовыражения они взаимно признают универ­сальность человеческих ценностей и лелеют богатство разнообразия- Ориентированные на ровесников дети склонны общаться только с себе подобными. Они дистанцируются от тех, кто на них не похож

Когда наши ориентированные на ровесников дети достигают подросткового возраста, они становятся практически неузнаваемыми за племенной музыкой, одеждой, языком, ритуалами и украшени­ем тела. «Тату и пирсинг, когда-то шокировавшие нас, теперь стали просто признаками культуры, которая постоянно сдвигает границы между допустимым и нежелательным поведением», - заметил один канадский журналист в 2003 году*.

Большинство наших детей вырастают, не познакомившись с ше­деврами всеобщей культуры, такими как «Бхагават Гита», произве­дения Руми и Данте, Шекспира, Сервантеса и Фолкнера, лучших и самых передовых современных авторов, не слушая музыку Бетхове­на и Малера, не прочитав даже знаменитых переводов Библии. Они знают только то, что популярно сегодня, ценят только то, чем могут поделиться со своими ровесниками.

Истинная универсальность, означающая взаимное уважение, интерес и признание общечеловеческих ценностей, не нуждается в глобализованной культуре, создаваемой ориентацией на ровес­ников. Она требует психологической зрелости - зрелости, которая не может стать результатом дидактического обучения, но является следствием здорового развития. Как будет видно из последующих глав, только взрослые могут помочь детям вырасти в этом смысле. И только в здоровых взаимоотношениях со старшими наставниками - родителями, учителями, другими взрослыми, художниками, музы­кантами и учеными - дети могут воспринять то, что принадлежит им по праву: всеобщее, проверенное веками культурное наследие человечества. Только в таких взаимоотношениях может полностью развиться их свободная индивидуальность и способность к культур­ному самовыражению.

8 Опасное бегство от эмоций

 

Н

а днях, проходя по коридору школы, в которой учится мой сын, я вдруг поймал себя на мысли: там царила та же атмосфера, что и в коридорах и столовых детских колоний, где я раньше работал. Позы, жесты, интонации, слова и отношения между сверстниками, которые я увидел в этой толпе подростков - все говорило об их пугающей неуязви­мости. Казалось, этим ребятам все нипочем. Их манеры выражали уве­ренность, сродни браваде, словно непробиваемую, а может напускную?

Главное правило в культуре ровесников - «быть крутым», то есть полностью эмоционально закрытым. Самые уважаемые члены груп­пы подростков сохраняют неизменно невозмутимый вид, практиче­ски не проявляют страха, как будто бы лишены чувства стыда и по­вторяют, как мантру: «не важно», «плевать» или «без разницы».

На самом же деле, все совсем не так. Человек - самое уязвимое из всех живых существ. Мы уязвимы не только физически, но и псих­чески. Так в чем же дело? Почему молодые люди, в действительности очень ранимые, выглядят такими безразличными? Их уверенность, их «крутизна» - не притворство ли все это? Быть может, это только маска, которую они сбросят, почувствовав себя в безопасности, или это и есть настоящее лицо ориентации на ровесников?

Впервые столкнувшись с субкультурой подростковой неуязви­мости, я решил, что это просто маска. Человеческая психика может развивать мощные механизмы защиты от осознанного чувства уязвимости, механизмы, прочно проникающие в структуры мозга, отвечающие за эмоциональное восприятие. Мне хотелось думать, что такие дети в благоприятных условиях сбросят свои доспехи и откро­ют мягкую, по-настоящему человеческую суть. В некоторых случа­ях мои ожидания оправдывались, но чаще я обнаруживал, что эмо­циональная неуязвимость подростков вовсе не была притворством. Многие из этих детей ни на что не обижались, не чувствовали боли. Это не значит, что их невозможно было ранить в принципе, но со­крытие эмоций у них не было осознанным.

Дети, способные испытывать чувства грусти, страха, потери и от­верженности, зачастую прячут свои эмоции от ровесников, опасаясь насмешек и нападок. Неуязвимость - это маска, которой они при­крываются, чтобы смешаться с толпой, но в «безопасном» окруже­нии они снимают маску и становятся самими собой. Беспокойство вызывают как раз не эти дети, хотя, безусловно, нас волнует то, как окружающая атмосфера неуязвимости повлияет на их обучение и развитие. В такой атмосфере сложно проявлять естественное любо­пытство, невозможно свободно задавать вопросы и открыто интере­соваться учебой. В таком окружении не принято рисковать, демон­стрировать увлеченность и креативность.

Но больше всего страдают и подвергаются риску психологиче­ской травмы дети, стремящиеся быть жесткими и неуязвимыми не только в школе, но в любом месте и в любой ситуации. Такие дети не способны надевать и снимать броню но необходимости. Защитные механизмы уже стали частью их характера. Такую эмоциональную ожесточенность чаще проявляют делинквентные подростки, члены уличных банд и беспризорники, но она, в значительной мере, является разновидностью ориентации на ровесников, свойственной детям обычных американских семей. Дети, ориентированные на ровесников, более уязвимы Ребёнок может не осознавать своей уязвимости по одной причине: она стала невыносимой, его раны слишком болезненны, чтобы что-то

чувствовать. Иными словами, дети, пережившие в прошлом cepьёз­ные эмоциональные травмы, могут выработать иммунитет к подоб­ным ситуациям в будущем.

Связь между психологическими травмами и бегством от уяз­вимости очевидна у детей, испытавших глубокие эмоциональные переживания и боль. С наибольшей вероятностью такой экстре­мальный тип защитной эмоциональной ожесточенности разовьется у детей из приютов или приемных семей, у детей, переживших по­терю, у детей, с которыми жестоко обращались или которым уделяли недостаточно внимания. С учетом пережитой ими травмы, легко понять, почему они выработали мощные подсознательные защит­ные механизмы.

Что удивительно - так это то, что дети, ориентировавшиеся неко­торое время на ровесников, могут демонстрировать такое же оборо­нительное поведение, не пережив сопоставимых травм. Почему это происходит, если явных признаков схожести опыта переживаний нет?

Прежде, чем перейти к обсуждению причин повышенной уязви­мости и эмоционального ожесточения детей, ориентированных на ровесников, давайте проясним значение выражения «защищенный от уязвимости» и близкого по значению термина «бегство от уязви­мости». Под ними мы понимаем инстинктивные защитные реакции мозга на подавляющее, всеобъемлющее чувство уязвимости. Эти непроизвольные защитные реакции направлены на подавление осознания собственной уязвимости, а не против уязвимости как таковой. Человеческий мозг не может спасти ребенка от травмы, но способен помочь ему ее не чувствовать. Термины «защищённый от уязвимости» и «бегство от уязвимости» заключают в себе суть этого процесса: ребенок теряет связь с теми мыслями и эмоциями, которые заставляют его чувствовать себя уязвимым, и таким об­разом снижается его чувствительность к эмоциональным травмам. Время от времени все мы можем проявлять подобную эмоциональную закрытость. Защищённым от уязвимости ребенок становится, если закрытость перестает быть временной реакцией и переходит устойчивое состояние.

Дети, ориентированные на ровесников, более подвержены эмо­циональным травмам, чем дети, ориентированные на взрослых, по четырем причинам. Главным результатом этого становится бегство от уязвимости пугающе похожее на ожесточение детей, переживших эмоциональную травму. Дети, ориентированные на ровесников, теряют естественную защиту от стресса Дети, ориентированные на ровесников, ожесточаются эмоционально прежде всего потому, что теряют естественный источник силы и уверенности в себе, природный щит, спасающий от невыносимой боли и травм.

Мало того, что проблемы и трагедии могут атаковать ребенка из­вне, его собственный мир наполнен постоянными интенсивными переживаниями по поводу травмирующих его событий: недостаток внимания, ощущение собственной незначительности, исключенности из группы, несоответствия ожиданиям, неодобрения, ситуации, когда ребенок не нравится ровесникам, его не выбирают, высмеива­ют и издеваются. Защитить ребенка от ударов и переживаний мо­жет привязанность к родителям. Если ребенок не привязан к тем, кто принижает и недооценивает его, серьезного вреда ему нанести невозможно. Насмешки могут обидеть и даже довести до слез, но обида пройдет. Когда точкой отсчета является родитель, значение имеет то, что он говорит и как относится к ребенку. Если случает­ся что-то плохое, ребенок обращается к взрослому, чтобы понять, как ему быть и как реагировать. Если связь ребенка и взрослого прочна, дети защищены и не чувствуют опасной уязвимости, пусть

даже небо рухнет, и весь мир рассыплется в прах. Ярче всего это сказано в фильме Роберто Бениньи «Жизнь прекрасна», который рассказывает о том, как отец-еврей пытался защитить своего сына от ужасов расизма и геноцида. Привязанность защищает ребенка от внешнего мира.

Один отецрассказал мне, как однажды смог убедиться в том, что сила привязанности охраняет его сына, назовем его Брейденом. В описываемый период мальчику было пять лет. «Брейден хотел играть в футбол за местную команду На первой тренировке мальчишки из команды не приняли его.Когда я услышал, как они насмехаются и издеваются над ним, я уже было встал в позу. Я собирался преподать этим забиякам урок, как вдруг увидел, что сын сам решил дать им отпор. Он вытянулся во весь рост, упер руки в бока, выпятил грудь и заявил: «Никакой я не дурак! Мой папа говорит, что я футболист!» На том дело и кончилось» Брейден знал, что папа в него верит, и это защитило его лучше, чем отцовская опека. Важным для него было мнение отца, а оскорбления сверстников отскакивали от него, как мячик. Дети, ориентированные на ровесников, напротив, не оглядываются на взрослых, не ищут их под­держки и одобрения, и потому лишены защиты.

Безусловно, у этой медали есть и обратная сторона. Привязан­ность мальчика к отцу защищает его от болезненных стычек с другими детьми, но в той же мере делает его чувствительнее к словам и действиям отца. Если бы отец отнесся к Брейдену невниматель­но, пристыдил или оскорбил его, Брейден был бы просто раздав­лен. Его привязанность к родителям делает его крайне уязвимым перед ними, но при этом менее уязвимым перед чужими людьми. У привязанности есть внешняя и внутренняя сторона: внутри при­вязанности мы уязвимы, вне ее - защищены. Привязанность - это одновременно и щит, и меч. Привязанность делит мир на тех, кто может сделать нам больно, и тех, кто не может. Привязанность и уязвимость - эти две главные темы человеческого существования - идут бок о бок.

Очевидная часть нашей задачи в роли родителей заключается в том, чтобы защитить наших детей от физических травм. Однако мы должны понимать, что опасность получить психологическую трав­му еще выше, даже если такие «синяки» не всегда легко заметны. Даже взрослые, достаточно зрелые люди, могут быть подавлены и ошеломлены эмоциональной болью от разрыва привязанностей. Если даже нас, взрослых, можно так сильно ранить, насколько же сильнее переживают это дети, которые гораздо более зависимы, гораздо больше нуждаются в привязанности. Привязанность - это главная потребность ребенка, самый мощный стимул для него, и все же, именно привязанность делает ребенка уязвимым. Это две стороны медали, одной без другой быть не может. Чем сильнее при­вязанность ребенка, тем больнее ему может быть. Привязанность - это опасная зона. И это подводит нас ко второй причине возник­новения прочных защитных механизмов у детей, ориентированных на ровесников.

Дети, ориентированные на ровесников, беззащитны при общении с нетактичными сверстниками

Точно так же, как ребенок, ориентированный на взрослых, становит­ся более уязвимым в отношениях с родителями и учителями, дети, ориентированные на ровесников, уязвимее в отношениях друг с дру­гом. Потеряв защиту привязанности к родителям, они становятся очень чувствительными в общении с другими детьми. Проблема со­стоит в том, что естественное общение между детьми сложно назвать осторожным, обдуманным и цивилизованным. Если ровесники за­мещают родителей, безответственное и неосмотрительное общение между детьми получает такую значимость, какой никогда не должно было бы иметь. Дети чувствительны и эмоциональны, их легко оби­деть. Сложно даже представить, как мы, взрослые, могли бы жить и добиваться чего-то, если бы мы и наши друзья оказались в условиях такого же общения, какое обычно для детей: мелкие предательства, бойкоты, оскорбления, полное отсутствие надежности. Неудиви­тельно, что дети, ориентированные на ровесников, закрываются, пы­таются стать неуязвимыми.

Литература, описывающая влияние на детей отвержения ровесни­ками, на основе масштабных исследований очень четко определяет отрицательные последствия этого, называя их «разрушительными», «деформирующими», «опустошающими», «подавляющими»¹. Коли­чество суицидов среди детей неуклонно растет, и источники указы­вают на то, что причиной все чаще становится отвержение ровесниками. Я не понаслышке знаю, как отношение ровесников покалечило жизни многих взрослых и детей. Первый же клиент в моей психологической практике уже во взрослом возрасте все еще страдал от пережитых в детстве проблем со сверстниками. По каким-то ему самому непонятным причинам, он стал козлом отпущения для нескольких обозленных ребят, которые беспрестанно издевались над ним. У него выработались такие навязчивые состояния и идеи, с которыми в нормальной жизни он уже не способен был справиться. Например, для него невыносимо было любое упоминание числа 57, потому что 1957 год был самым сложным для него годом, когда он вытерпел самые жестокие издевательства ровесников. При «заражении» этим числом он должен был проводить сложные ритуалы очищения, которые не давали ему нормально жить. Исключение из группы ровесников и издевательства разрушили жизнь многих таких «козлов отпущения» (Недавние исследования свидетельствуют о том, что распространен­ность этого явления стремительно растет за счет ориентации на ро­весников. Эти исследования мы подробнее рассмотрим в главах 10 и 11, рассказывающих об агрессии и издевательствах в среде детей).

Первопричиной этого считают отвержение ровесниками: бойко­ты, исключение из группы, насмешки и издевательство. Некоторые эксперты пришли к выводу, что одобрение ровесников абсолютно необходимо для эмоционального здоровья и благополучия ребенка, и что ничего не может быть хуже, чем нелюбовь ровесников. Счи­тается, что отвержение ровесниками - автоматический пожизнен­ный приговор к комплексу неполноценности. Многие современные родители опасаются, что у их детей не будет друзей, что ровесники не будут ценить их. Такой образ мыслей не учитывает двух осново­полагающих вопросов: «Что делает ребенка уязвимым?», «Почему уязвимость растет?»

Дети, действительно, унижают, игнорируют, подавляют, изде­ваются и высмеивают друг друга. Дети всегда это делали, стоило воспитателям отвернуться. Но уязвимость создают вовсе не слова ровесников и не их поведение, а привязанность. Современная кон­цепция значимости отвержения или признания ровесниками совер­шенно упускает из виду роль привязанности. Если ребенок привязан в первую очередь к родителям, жизненно важным для его эмоцио­нального здоровья и благополучия становится признание родите­лей, а недостаток родительской любви нанесет сокрушительный удар по его самооценке. Жестокость и даже бесчеловечность детей. вероятно, не усилились, но, как показывают исследования, травмы, которые наносят друг другу наши дети, становятся все глубже. Если в наши дни многие дети травмированы безразличием других детей, то не потому, что современные дети стали более жестокими, а пото­му, что ориентация на ровесников сделала их более чувствительны­ми к насмешкам и эмоциональным оскорблениям сверстников. Мы не смогли сохранить привязанность наших детей к нам и к другим взрослым воспитателям, и это не только разрушило их защиту, но и вложило оружие в руки их сверстников. Когда ровесники замещают родителей, дети теряют необходимую защиту от необдуманных слов и действий других. В таких обстоятельствах ребенка легко ранить. Многие дети просто не в силах перенести такую боль.

Результаты исследований однозначно показывают, что лучшей за­шитой для ребенка, даже в подростковом возрасте, является сильная привязанность к взрослому. В самом впечатляющем из таких иссле­дований в репрезентативную выборку вошли девяносто тысяч подростков из восьмидесяти американских городов. Обнаружилось, что у подростков, имевших сильную эмоциональную связь с родителя­ми, гораздо реже возникали проблемы с алкоголем или наркотиками, они реже предпринимали попытки суицида, проявляли жестокость или рано начинали половую жизнь². Иными словами, эти подростки значительно меньше подвержены проблемам, связанным с защитой от уязвимости. Сильная привязанность к родителям ограждала их от стресса и защищала их эмоциональное здоровье и развитие. К это­му же выводу пришел и именитый американский психолог Джулиус Сегал, блестящий основоположник исследований темы способности детей к восстановлению после травм. Объединив результаты иссле­дований по всему миру, он заключил, что важнейшим фактором за­щиты детей от вредного воздействия стресса является «присутствие в их жизни харизматичного взрослого - человека, с которым они отождествляют свои интересы и у которого черпают силы»³. Как го­ворит профессор Сегал, «ничто не поможет, если нет этой неруши­мой связи между родителем и ребенком».

Ровесники не должны были стать настолько значимыми, и уж, во всяком случае, не более значимыми, чем родители, учителя и другие взрослые объекты привязанности. Насмешки и отторжение ровесниками, безусловно, ранят, но они не должны поражать в самое сердце, не должны быть настолько разрушительны. Глубокая подавленность ребёнка, исключенного из группы сверстников, свидетельствует, скорее, о серьезной проблеме привязанности, чем о проблеме отвержения ровесниками.

В ответ на усиливающуюся жестокость детей по отношению друг к другу, в школах по всему континенту поспешно вводят программы, чтобы привить молодежи социальную ответственность. Пытаясь возложить ответственность за детей на других детей, мы становимся на ложный путь. Я считаю абсурдным предполагать, что таким образом мы сможем истребить конфликты, бойкоты или оскорбления среди ровесников. Вместо этого, нам следует работать над восстановлением власти взрослых для защиты детей от них самих и друг от друга.

Ровесники высмеивают проявления уязвимости и пользуются ими

Итак, психика молодых людей, ориентированных на ровесников, подвергается сразу двум рискам, достаточным, чтобы сделать чув­ство уязвимости невыносимым и заставить их мозг включить за­щитные механизмы: потери щита привязанности к родителям и появления мощного орудия привязанности в руках беспечных и безответственных детей. Третий удар по способности глубоко и от­крыто чувствовать - и третья причина для эмоциональной изоляции ребенка, ориентированного на ровесников - заключается в том, что стоит ребенку проявить хотя бы тень уязвимости, как другие дети, уже закрывшиеся от уязвимости, набросятся на него.

Приведем пример из крайней части спектра: одной из моих глав­ных целей при работе с юными преступниками было растопить их защиту от уязвимости, чтобы они снова могли почувствовать свои раны. Если сессия была успешной, и мне удавалось провести их сквозь их собственные защитные механизмы к скрытой внутри боли, их лица и голоса смягчались, а на глазах выступали слезы. Для большинства этих детей, это были первые слезы за многие годы. А если человек редко плачет, слезы оставят яркие красные следы на его лице. В самом начале своей работы я был настолько наивен, что сразу после сессий отправлял этих детей обратно в тюремный двор. Не трудно догадаться, что там происходило. Уязвимость все ещё была написана на лицах этих детей, и это привлекало внимание дру­гих ребят. Защищенные от уязвимости подростки чувствовали необходимость атаковать. Они нападали на уязвимость, как на врага. Вскоре я научился справляться с этим и помогать своим пациентам маскировать следы уязвимости. К счастью, рядом с моим кабинетом в тюрьме была умывальная комната. Бывало, дети целый час поли­вали лицо холодной водой, чтобы смыть улики, которые могли выдать их эмоции. Даже если их защитные механизмы немного ослабевали, им все равно приходилось носить маску неуязвимости, чтобы им не причинили еще больше боли. Часть моей работы состояла в том, чтобы объяснить им разницу между маской неуязвимости, которую им нужно было носить в таком месте как колония, чтобы не стать жертвой, и внутренними механизмами защиты от уязвимости, которые мешали им чувствовать глубоко и по-настоящему.

Та же динамика, хотя, очевидно, не в таком крайнем проявлении, действует в мире, которым управляют дети, ориентированные на ро­весников. Проявления уязвимости подвергаются нападкам, только нападающие действуют не кулаками, а насмешками. Многие дети быстро учатся прикрывать любые признаки слабости, чувствитель­ности и хрупкости, а также тревогу, страх, заинтересованность, по­требность в чем-то и даже любопытство. И самое главное: они никог­да не должны признаваться в том, что насмешка попала в цель.

Карл Юнг писал, что в других людях мы чаще преследуем то, что нам не нравится в самих себе. Если уязвимость - враг, то каждый раз, обнаружив ее даже в лучшем друге, ее нужно атаковать. За про­явления тревоги могут обозвать «трусишкой» или «слизняком». Если ребенок заплачет - его поднимут на смех. Выражение инте­реса встретят закатыванием глаз, назовут сверстника чудиком или занудой. Над проявлениями нежности не устанут подтрунивать. Признаться в чем-то, что доставляет тебе боль или является очень важным, в присутствии людей, испытывающих дискомфорт от ощу­щения свой уязвимости, может быть рискованно. В компании детей, подавляющих чувствительность, любое проявление эмоциональной открытости, скорее всего, сделает ребенка мишенью. Отношения ровесников непрочны по своей сути

Есть и четвертая, более глубокая причина, заставляющая детей, ориентированных на ровесников, спасаться от повышенной чувствительности к эмоциональным травмам.

Уязвимость, порожденная ориентацией на ровесников, может быть всеобъемлющей, даже если дети не пытаются причинить вред друг другу. Такая уязвимость основана на непрочности отношений ровесников. Уязвимость связана не только с тем, что происходит, но и с тем, что могло бы произойти - с неизбежной непрочностью при­вязанности. Мы можем потерять то, что имеем, и чем ценнее то, что мы имеем, тем тяжелее возможная потеря. Мы в состоянии добиться близости в отношениях, но мы не можем зафиксировать отношения, обезопасить их, как можно привязать веревкой лодку или обеспе­чить финансовую стабильность, купив государственные облигации. Мы почти не можем контролировать отношения, не можем быть уве­рены, что завтра нас будут все так же любить и ждать.

Риск потери присутствует в любых отношениях, но родители всег­да пытаются дать своим детям то, чего дети не могут дать друг другу: связь, не зависящую от их попыток угодить, нашего чувства уверен­ности в их присутствии или от чего-то еще. Иными словами, мы даем нашим детям то, чего не хватает им в отношениях с ровесниками: безусловное принятие.

Люди интуитивно понимают, когда уязвимость становится невы­носимой. Уязвимость, обусловленная страхом потери, естественна для отношений с ровесниками. В отношениях ровесников нет той зрелости, на которую возможно было бы опереться, нет обязательств. на которые можно положиться, и нет чувства ответственности за другого человека. Ребенок остается один на один с суровой реально­стью небезопасной привязанности: «А что если мне не удастся нала­дить отношения с ровесниками? Что если ничего не получится? Что если мне не понравится то, что нравится моим друзьям, если мама меня не отпустит, или если моей подружке развлечения будут важ­нее меня?» Вот что постоянно беспокоит детей, ориентированных на ровесников. Эти мысли не покидают их, их невозможно заглушить. Дети, ориентированные на ровесников, одержимы вопросами: кто кому нравится, кто кого предпочитает, кто с кем хочет быть. Здесь нельзя допустить оплошности, нельзя, чтобы тебя уличили в пре­дательстве, несогласии, отличии или несоответствии. Потребность поддерживать отношения любой ценой разрушает истинную инди­видуальность. И все же, как бы ни старался ребенок, если ровесники заменяют родителей, чувство неуверенности может расти до тех пор, пока не станет совершенно невыносимым. Часто здесь вступают в игру потеря чувствительности и защитное эмоциональное отчужде­ние, и дети перестают казаться уязвимыми. Они замораживают чувства, из-за потребности защититься от боли потери еще до того как такая потеря действительно произойдет. Похожая динамика наблюдается и в сексуальных «любовных» отношениях у подростков постарше (подробнее в главе 12).

В «Расставании», второй части своей великой трилогии о привя­занности, Джон Боулби рассказывает, что произошло, когда десять детей воссоединились со своими мамами после того, как провели без них в интернате от двух недель до пяти месяцев. В каждом случае та­кое расставание было вызвано семейными обстоятельствами - боль­ше детей оставить было не с кем - но абсолютно не с намерением родителей бросить ребенка.

В первые дни после отъезда матерей дети были обеспокоены и повсюду их искали. Затем следовал этап внешнего смирения, даже депрессии у ребенка, которая сменялась чем-то похожим на воз­вращение к нормальному состоянию. Дети вновь начинали играть, общались с воспитателями, принимали пищу. Истинная эмоцио­нальная цена травмы потери стала очевидной только по возвраще­нии матери. Встретив маму впервые после дней или недель разлуки, каждый из десяти детей повел себя очень отстраненно. Двое словно не узнали маму. Остальные восемь отвернулись или даже отошли. Большинство из них заплакали или были готовы расплакаться; не­сколько детей то казались безучастными, то, вдруг, бросались в сле­зы. Динамику разлучения Джон Боулби назвал «отчуждением»⁴. Та­кое отчуждение имеет защитные задачи и значит лишь одно; «Твое отсутствие было для меня так болезненно, и чтобы не испытать этого снова, я закроюсь в скорлупу подавленных эмоций, перестану воспринимать любовь - а значит, и боль. Я больше никому не позволю делать мне так больно».

Боулби также отметил, что родители физически могут присутствовать, но эмоционально быть далекими от своих детей из-за стресса, беспокойства, депрессии или занятости. С точки зрения ребенка, это и не важно. Его запрограммированные реакции останутся теми же, потому что для него важно не столько физическое присутствие родителей, сколько их эмоциональная доступность. Дети, которые страдают от неуверенности в отношениях с родителями, примут в качестве модели поведения защитную отстраненность неуязвимости. Если действительная привязанность ребенка направлена на родителей, их любовь и чувство ответственности обычно помогают спасти ребенка от необходимости прибегать к таким отчаянным мерам. Ровесники не обладают таким пониманием, у них нет чувства ответственности и угрызений совести по поводу других детей. Угроза быть брошенными всегда присутствует во взаимоотношениях детей, ориентированных на ровесников, и дети автоматически реагируют на нее эмоциональ­ной отстраненностью.

Не удивительно, что «крутизна» - это главный принцип культуры ровесников, ее основное достоинство. И хотя у слова «крутой» мо­жет быть много значений, в первую очередь оно несет смысл неуяз­вимости. Если ориентированность на ровесников сильна, никаких признаков уязвимости в разговоре, походке, манере одеваться или привычках детей мы не заметим.

Прежде чем стать врачом, мой соавтор был школьным учителем. Габор вспоминает, что когда он со своими учениками-десятикласс­никами читал «О мышах и людях» Джона Стейнбека, ученики ни капли не сочувствовали двум нищим простым работягам - главным героям книги. «Они же тупые, - говорили многие из этих учеников. - поделом им». Подростки не осознали трагедию, и не выказали ни­какого уважения к мужеству людей, вытерпевших боль.

Можно обвинить телевидение, кино или рэп- музыку в том, что наши дети стали безразличны к страданиям, насилию и даже к смер­ти. И все же, фундаментальная неуязвимость происходит не из коммерциализованной культуры, сколь бы она ни потворствовала и не использовала эмоциональное ожесточение и незрелость детей. Не­уязвимость детей, ориентированных на ровесников, питается изну­три. Даже не будь кино и телевидения, которые формируют выра­жение этой неуязвимости, она все равно расцвела бы внезапно как modus operandi (образ действий), ориентированной на ровесников молодежи. Дети, ориентированные на ровесников, могут жить в лю­бой части света и принадлежать к различным субкультурам, но тема неуязвимости в молодежной культуре универсальна. Мода прихо­дит и уходит, музыка меняет форму, мы можем говорить на разных языках, но холодная отстраненность и эмоциональная закрытость проникают везде. Проницаемость этой культуры является мощным свидетельством отчаянного бегства ее членов от уязвимости.