Иногда я пою. Осеннее
На скатах беседочных крыш,
На тихих ладонях газона,
Где солнце в стакане с озоном
И в озере преет камыш,
Осенние шепоты-стоны
Сбираются в мокрых углах,
И нежно воркует листва,
И сломаны все телефоны.
ПарА – па – па – пАра - рарА…
Пора бурой грусти, и пары
Парят меж густых тротуаров,
Пора мне кончаться. Пора.
Пара – па – па – пара - рара…
Умрут в клен упавшие руки,
И грош проржавеет от скуки
В карманах. И голод с утра.
И мне будет двадцать вчера.
Пара - па – па – пара – рара.
Кто-то играл мне в метро Наутилуса
Кто-то играл мне в метро "Наутилуса",
А эскалаторша в кубе будочном
Тихо спала, когда парень ринулся
В дверь электрички привычно-будничной.
Люди столичные пели матами,
Вдаль уносили коленки пестрые,
А я была в этот миг богатою
Тем, что рождалось в душонке розовой.
Лицами город летел и скалился,
Поезд звенел какофонным клиросом,
Но в этот будничный апокалипсис
Кто-то играл для меня "Наутилуса"...
Богам юности
Боги юности спят на моих не случившихся вехах,
К их ногам я бросаю не выросший лавра венок.
Я когда-то мечтала, что стану вам истой коллегой,
Но калекой в глазах ваших строю я храмы из строк.
Как ребенок ногами - нутро распирает их купол,
И, как чудо рождения, - муки и крики стихов.
Не ищите те храмы на картах под толстою лупой
И не шлите к их стенам врачей, звонарей и попов.
Растопчите птенца, укажите культурно на дверь мне,
Не водитесь со мной и не верьте в молитву стихов.
Боги юности сладко поют соловьиные трели
Свысока для других и не видят в упор чудаков.
Воздух дышит тоской и сорвавшейся в стужу громадой –
Это сердце густое вдогонку за белым листком
С подоконника ринулось и, вдруг сойдясь с колымагой,
Жарким лбом долбануло в ее лобовое стекло.
И забухало, будто Биг-Бен, и, отбив, отболело.
И, отбив, на асфальте ненужным листком разлеглось,
Распластав беззащитно тетрадное хрупкое тело,
Всем ветрам нарасхват и на суд свою жизнь отдало.
Уничтожьте птенца под колесами новой модели.
Кто возьмет в руки этот ничейный нестоящий клад?
Боги юности руки разводят картинно, и преет
Возле дома ногами изъеденный мой листопад.
Подруге
Сотни гробниц головы в пыли.
Город дробит стекло.
Струями катится света блик
В ночь. Фонаря поклон.
Милая, как ты добра, затронь
Пики безумных крыш,
С ними Европу вложи в ладонь,
Если еще не спишь.
Осени шорох смахни с ресниц
В кофе приятных дней.
Фрида из тысячи пестрых лиц
Выбрала твой портрет.
Шел дождь и два поэта
Филологическая шутка
шел дождь и два поэта
в кроссовках на «Маяк».
один писал сонеты,
другой — держа дуршлаг,
в блокноте, на манжетах,
по поводу и так.
один читал подборку
в «NN-новских вестях»,
другой — притворно громко:
как будто держит стяг.
шел дождь и косолапо
за ними плелся пес.
у них слетела шляпа,
состав ее увез,
куда-то уезжая
по гулким рельсам мая.
достать чернил и в лето,
писать неспешно, как
шел дождь и два поэта
в кроссовках на «Маяк».
Двери
Во мне живет романтика,
Огорбленная городом,
Обугленная рубельной
Монетой на размен.
Моя стихия - Балтика,
С воинственными нордами,
С огрубленными буднями,
С ветрами перемен.
Живу в холодном кружеве
Осеннего ристалища -
Ношу в себе пожарище
И стремянной забег.
А рядом - неуклюжая
Возня да обывальщина.
Жизнь - правильная банщица -
Размоет весь секрет.
Но где-то хлопнет форточка,
И чья-то злая мордочка
Нечаянно просунется:
"Пора, мой друг, пора!"
Доем я хлеба корочку,
Потом захлопну форточку.
Скажу: "Какая ж умница!.."
...и в дверь шагну с утра.
На Нерли
1.
По глади озерной струится белый,
По глади озерной струится древний,
По глади озерной струится чистый,
Весь в вязи лазоревой, зыбкий храм.
Весенние воды распустят руки,
Ручьями распнут заливное поле,
Кольцом островную замкнут обитель,
Оставив парить изумрудно-черный
И строгий над водной страною купол,
Как князя над верным ему народом.
2.
По глади скользит золотая корка
Плода, принесенного с мест далеких, -
По глади скользит золотая лодка,
Где трое и третьего в лодке нет.
И стая лучится волшебных бликов,
И солнце, кусаясь, ласкает очи,
И лодка качает волнами храм.
Но брат его белый стоит нетронут
На острове, в царствии трав зеленых.
Все тихо, спокойно, все вечно в нем.
Врастаю
Я врастаю в суровую данность
Этой сонной размокшей страны,
Где привычна безликая стадность,
В темный север, где мы неслышны,
В широту неохватного неба,
Где по-прежнему нечем дышать,
Где не сыщешь дневного ночлега
И недешево вечность лежать,
В этот нищенский опыт вагонов,
В сотни пьяных потерянных рож,
В свою стойкость и прочность запоров,
За которыми – бедность и дождь,
В этих вечных святых на экранах,
В ощетиненность каждому дню
И в желание сделаться хамом,
В тихий бред и другую возню,
В одиночество спаянных комнат
И бессмертие злой суеты,
В табуреты, ножи и флаконы…
Всякий хлам, где исчез даже ты…
У кошки четыре ноги
У кошки четыре ноги,
У года четыре лица,
Строфа на четыре строки,
Мой крест - на четыре конца.
Резкое
Скоро захаркает красными листьями
Город столикий, как в притчах Бутусова.
Блядская осень, черна и расхристана,
Глупая осень, нагая, безусая.
Плюнет вокзал автоматным билетиком,
Знаешь, с машинами проще, чем с лицами.
Город с намеками лживой косметики,
Город с отсутствием всякой стилистики,
Город с отсутствием всякой духовности,
Еду я прочь, скрыв обиды и чаянья,
Напрочь лишенный приветливой легкости,
Ты так же скуп на приметы прощания.
В горле комок от искусственной гладкости,
Привкус табачный в ларце с поцелуями.
Лживая осень, нагая и блядская,
Кто бы «за так» полюбил тебя, фурия?
Мне бы нитью жемчужною вмиг рассыпаться и падать
Мне бы нитью жемчужною вмиг рассыпаться и падать,
И по полу катиться играющей бусиной белой,
Мне бы ехать и ехать – неважно, доедет ли поезд,
Мне бы делать и делать и, может, случится открытье,
И все время прощать – разве можно иначе любить их –
Всех, кто холоден в миг, когда горло исходится криком,
Всех, кто холоден там, когда просишь последнюю милость,
Ведь страшней ничего нет, когда их дыхание ровно.
И все время вставать, представляя падение спортом,
И, мечтая уйти, все ж, взглянуть в пистолетную морду,
И поднять подбородок, и плечи, и новые стены,
И опять отдавать, и не мерить поступки безменом.
Северный купол
Северный купол
Город окуклил
Окна изгваздал
Лесочный дождь.
И потянулись
Лентами улиц
Тени прохожих,
Буду я с ними…
Ворохи листьев
Ворохи мыслей
Письменный стол мой
Держит угрюмо.
Маска печали,
Бунин в ладонях,
Осень мешаю
С траурным чаем.
Бунин, прощайте.
Выйду на воздух
С гроздьями смеха,
Белая шашка
Метила ль в дамки?
Лето случилось.
Ставится точка.
Лето, прощайте,
Ныне и присно.
