Л.С.Мамут. Социальное государство с точки зрения права

ГОСУДАРСТВО И ПРАВО, 2001, N 7, с. 5-14

22.07.2001

Государство - многоаспектное образование. Фиксируемые мыслью особенности каждого из аспектов его структуры и деятельности получают свои соответствующие определения, которые, по принятому в науке обыкновению, одновременно становятся и номинациями государства как такового. Например, через обозначение той или иной формы правления оно в целом квалифицируется либо в качестве республики, либо в качестве монархии. Государство же, характеристика которого является производной от констатации присущего ему типа политико-территориального устройства, аттестуют как унитарное либо федеративное. В зависимости от степени его непосредственного участия в общественно-экономических процессах (если степень брать в крайностях), оно выступает интервенционистским или оптимальным.

Со второй половины XX в. в концептуально-понятийный аппарат государствоведения и юриспруденции вошли и прочно в нем закрепились положения о современном государстве не только как о республиканском (монархическом), унитарном (федеративном), либеральном (авторитарном), правовом, светском и т.д., но также как о социальном. Хорошо известно, что формула "социальное государство" присутствует в ряде принятых в последние десятилетия конституций и активно пользуются в политическом и юридическом обиходе.

Посредством данной формулы те, кто обращается к ней, маркируют деятельность государства по перераспределению имеющейся в обществе совокупности материальных и иных благ в соответствии с принципами "социальной справедливости". Дух этих принципов рассудочен, суров и непреклонен. Он требует обеспечить каждому "достойный уровень жизни", исключить или минимизировать "неоправданные социальные различия" между людьми, выравнивать "неодинаковые стартовые жизненные возможности" индивидов, помогать всем страждущим, нуждающимся и т. п.

На сегодня достаточно прослежена история идеи социального государства и освещена практика его институционализации и функционирования [1]. Изучены специфические черты аккумулирования и перераспределения им национальных ресурсов. Тщательно рассмотрен опыт реализации патронажной роли государства. На этой основе выявлены как плюсы, так и минусы, неизбежно сопутствующие выполнению государством такой роли. Показаны неоднозначные экономические, политические, нравственные, психологические и другие последствия ее претворения в повседневную жизнь. Короче, знаний (и притом полезных) насчет социального государства теперь накоплено немало.

Однако некоторые очень важные стороны природы интересующего нас феномена остаются все еще не в должной мере исследованными и проясненными. В частности, не удостоилось должного внимания соотношение социального государства и права. Необходимость и польза анализа проблемы "социальное государство -право" проистекает из того, что он дает возможность продолжить и углубить познание модусов бытия обоих названных объектов, позволяет обрести более полную и достоверную информацию о них. Потому указанный анализ столь актуален как в плане теоретическом, так равно и в прагматическом.

I

При подходе к проблеме социального государства крайне редко открыто и внятно говорят о том, что, собственно, разумеют под самим государством. Оттого сплошь и рядом остается неясным образование, которое начинают считать социальным. В настоящей статье под государством подразумевается публично-властным способом агрегированное и устроенное общество, достигшее в своем экономическом и социокультурном развитии стадии цивилизации. Другими словами, государство есть не что иное, как публично-властная организация народа, возникающая на известном этапе его истории - организация, которая на публично-властный лад интегрирует (объемлет собой, включает в себя) всех людей, составляющих народ. Именно государство как публично-властная структура - надлежащий и точный адресат определения "социальное". Вернее будет сказать, что приведенное определение относится не к композиции, не к построению государства, а к отмеченному вначале праксеологическому, деятелъностному моменту его бытия.

Центральное звено организационной структуры государства - государственный аппарат. Он осуществляет управление делами общества, публично-властным способом агрегированного и устроенного; он же официально представляет все это общество целиком. В число тех дел, которым "заведует" аппарат государства, входят (наряду с множеством прочих забот) аккумулирование и перераспределение национальных богатств сообразно задачам, решаемым государственно-организованным обществом. Бесспорно, к деятельности, именующейся "социальной", госаппарат прямо причастен. Более того, без него она просто невозможна; на нем лежит изрядная доля ответственности за подобную деятельность.

Отсюда, однако, не следует, будто государственный аппарат - единственный субъект социальной деятельности, монопольно занимающийся ею. Условием, истоком, постоянным и неотъемлемым компонентом последней является также деятельность субъекта уже другого уровня и масштаба: государственно-организованного общества. Активностью, совокупными усилиями его членов создается вся та масса материальных и социокультурных благ, которая затем (только будучи созданной) может аккумулироваться и перераспределяться госаппаратом в потребных обществу целях [2]. Нет произведенной, наличной массы этих благ - нет и почвы для какой-либо социальной деятельности. В конечном счете государство, т.е. государственно-организованное общество, а не государственный аппарат, выступает ее генератором и основным, агентом. Стало быть, практически все граждане государства в той или иной форме и мере участвуют в ней. Посему она от них зависит, их интересом детерминируется. К сожалению, в дискуссиях о социальной деятельности государства очень часто проходят мимо данного принципиального значимого обстоятельства. За государство как таковое принимают государственный аппарат. Подмена понятий тут несомненна. Очевиден и тот серьезный вред, который эта (мягко выражаясь) некорректная операция причиняет теории и практике.

Теперь о праве. Будучи сущностно единым, оно в своих проявлениях многообразно. Эти проявления отличаются друг от друга внешне; роли заданные им природой права, тоже неодинаковы. Отношение формального равенства субъектов социального взаимодействия не идентично той норме поведения, коей субъекты в рамках такого отношения должны руководствоваться в своих поступках. Мера и форма свободы их действий не дублируются мерой и формой обязанностей и ответственности тех же самых субъектов, хотя абсолютно предполагаются такой свободой, служат ее необходимым коррелятом. Взаимность как принцип социального обмена, опосредствуемого отношениями формального равенства, - нечто иное, нежели притязания субъекта на известную долю жизненных благ, которые удовлетворяются благодаря такому обмену.

Каждый из отмеченных моментов именуют (в просторечии, в специальной литературе, в официальных актах) правом. Именуют небезосновательно, ибо все они впрямь праворелевантны. Но вот только ни один из них самостоятельно, в изоляции от всех остальных, вне органической, "кровнородственной" связи с ними, не представляет собой право, т.е. правом в его целостности, в его истинном объеме и смысле не является. Принимать за право лишь какой-то его фрагмент, лишь то или иное отдельное его измерение - совершать ошибку очевидную; в логике ее называют pars pro toto. Все эти фрагменты или грани в совокупности, взятые в их неразрывном единстве, дополняя друг друга и проявляясь друг через друга, компенсируют сущностную неполноту, которая естественно свойственна каждому из них порознь. Знания о праве теоретически и практически продуктивны тогда и постольку, когда и поскольку верно исходное его понимание.

В контексте обсуждения проблемы "социальное государство - право" две внутренне сопряженные вещи вызывают первоочередной интерес и нуждаются в большем освещении. Одна - принцип взаимности, непременно действующий в социальном обмене, который опосредуется отношениями формального равенства участвующих в нем людей. Другая вещь - притязания участников такого обмена как возможные и дозволительные требования к некоему лицу, призванному удовлетворять их потребность в чем-либо.

Взаимность - имманентныйя признак социального обмена: при социальных взаимоотношениях никто не может получать нечто от других, ничего не давая взамен. Взаимность составляет и сокровенный дух права. Но в праве она уже приобретает форму эквивалентности. Согласен с утверждением B.C. Нерсесянца: "...специфика правового равенства и права вообще...означает и требование соразмерности, эквивалента в отношениях между свободными индивидами как субъектами права" [3]. Велик диапазон самых разнообразных ценностей, фигурирующих в таком эквивалентном обмене. Точно определить их перечень едва ли возможно. Однако возможно и очень нужно зафиксировать тот факт, что обладателями обмениваемых посредством права ценностей выступают не просто человеческие особи, индивиды (группы индивидов). Ими являются субъекты права, т.е. носители одновременно притязаний (дозволяемых данной социокультурой) и обязанностей.

Правовыми данные притязания становятся (превращаются в правомочия) именно вследствие того, что таковые находятся в неразъединимой связке с корреспондирующими им обязанностями. В упрощение впадает тот, кто считает будто характер этой связки исчерпывается определением: "Правомочие одного субъекта есть обязанность другого субъекта". Подчеркнутое свойство неразрывности указывает на то, что у субъекта не может быть правомочия (а значит он не в состоянии быть "субъектом права"), если его не обременяет соответствующая этому правомочию обязанность. Чуть по-другому о том же самом пишет СВ. Королев: "...подавляющая часть людей приобретает те или иные личные права лишь посредством осуществления своих же обязанностей " [4].

Началом эквивалентности - коренным принципом права - обусловлено не только наличие у каждого субъекта права на осуществление правомочий и связанных с ними обязанностей. Этим началом определяется также соразмерность суммы и "объемов" правомочий и обязанностей. Их диспропорции нарушают отношения формального равенства сторон, выводят носителей диспропорциональных, несбалансированных правомочий и обязанностей из сферы права.

Менее всего предшествующее изложение рассчитано на то, чтобы в деталях представить систему общенаучных взглядов на государство и право. Преследовалась иная, достаточно узкая цель: создать некоторый теоретический плацдарм для рационального рассмотрения проблемы "социальное государство - право". В этом изложении наверняка есть суждения, которые не для всех приемлемы. В нем есть места, которые могут вызывать вопросы, оспариваться и опровергаться. Нормальная ситуация... Аномальна и опасна лишь вера в монопольное владение истиной, иллюзорная надежда на сочинение непогрешимых текстов.

II

Вернемся к социальной деятельности государства. Напомню, что международно-правовые документы (Всеобщая Декларация прав человека, Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах, Европейская социальная хартия и др.), конституции различных стран определяют ее - с теми или иными вариациями - как попечение государства о том, чтобы каждый человек имел такой жизненный уровень (включая пищу, одежду, жилище, медицинский уход и необходимое социальное обслуживание), который необходим для поддержания здоровья и благосостояния его самого и его семьи.

Правда, в этих актах, в комментариях к ним нет единой и строго однозначной трактовки того, каким конкретно (по степени и насыщенности предоставляемыми государством благами) надлежит быть упомянутому уровню. В одних случаях ориентируются на уровень "достойный", в других на "достаточный", в третьих - на "удовлетворительный", в четвертых - на "минимальный". Разнобой. Он не удивителен, в частности, потому, что не существует (да и существовать не может) универсального, пригодного для всех эпох и народов стандарта жизни с заранее четко очерченными количественными и качественными параметрами.

По-всякому описывают, объясняют и оценивают социальную деятельность современного государства, ее задачи и формат, используемые средства (ресурсы) и применяемые способы, результативность и прочее. По характеру осуществления данной деятельности политологи различают три типа западных государств "всеобщего благоденствия": либеральные - США, Канада, Австралия; корпоративные ("консервативные") -Австрия, Франция, Германия, Италия; социал-демократические - скандинавские страны [5]. Но никто не отрицает явного, бросающегося в глаза факта: практически все едины в убеждении, что она есть, что она действительно имеет место. Однако и тут не удается избежать расхождений. Они возникают тогда, когда встает вопрос о причинах, инициирующих такого рода деятельность, когда начинается анализ потребностей и интересов, удовлетворяемых с ее помощью.

Социальная деятельность современного государства, в которую вовлечено и которой охвачено все его население, мотивируется рядом причин. Заниматься ею государственно-организованное общество (т.е. всю массу входящих в него граждан, иными словами - "коллективного гражданина") заставляет, на мой взгляд, осознание необходимости:

а) поддерживать некий доступный уровень жизни членов общества как непреложное условие существования и функционирования самой государственности;

б) уменьшать остроту свойственной любому обществу социальной напряженности, предотвращать социальные расколы и конфликты в нем;

в) соблюдать (как участнику мирового сообщества государств) гуманитарные нормативы цивилизованного общежития;

г) выполнять предписания нравственного долга, претворять в жизнь моральные установки - принципы: альтруизм, милосердие, благотворительность и т. п.

Конечно, не все причины, которые побуждают современное государство к социальной деятельности, здесь перечислены. Скорее всего, есть еще и другие, не менее весомые факторы, обусловливающие ее появление. Отмеченное обстоятельство ничуть не отражается на том, что она формируется и выступает в виде "улицы с односторонним движением". Поток благ идет по ней только в одном направлении - к их получателям (потребителям). Аналогичное по содержанию и адекватное по масштабу движение благ в сторону их отправителей (создателей) на этой "улице" не предусмотрено.

Процесса взаимодействия в рамках социальной деятельности современного государства не происходит. Черты обоюдности, взаимности ей не присущи [6]. Об отсутствии в ее рамках эквивалентного обмена и говорить не приходится. Такой констатации, кажется, довольно для признания того, что она протекает вне сферы права, несущей конструкцией которого является, повторюсь, как раз принцип эквивалентности.

Внеправовой характер обсуждаемой деятельности отчетливо проявляется также в том, что те блага, которые в ходе ее осуществления государственно-организованное общество предоставляет своим гражданам (как их получателям, потребителям), поступают к ним на безвозмездной - по логике попечения - основе. Отмеченную безвозмездность увлекающиеся политической риторикой публицисты и составители хартий, пактов, конституций перекрестили в бесплатность. Поколения людей воспитываются в твердом убеждении, искренней вере, что в государстве положено быть "бесплатному образованию", "бесплатному медицинскому обслуживанию", "бесплатным пособиям", "бесплатному жилью", "бесплатному отдыху" и т.д. Грустен эффект упорного внедрения тезиса о бесплатности названных благ. У их получателей от этого сплошь и рядом рождается ощущение, будто подобные блага вообще даровые, лишены всякого стоимостного измерения. Индивиду, который пребывает во власти такого ложного ощущения, чужда потребность (и обязанность) каким-либо образом возмещать доставляемые ему государством блага. Поскольку они никому ничего не стоят, то, естественно, нет никакого смысла оплачивать "бесплатное". Индивиду даже мнится, что в рамках социальной деятельности государства между ним и государством складываются отношения своеобразной взаимности: государство предоставляет ему нечто даровое, а он на это тоже отвечает даровым, т.е. взамен предоставляет государственно-организованному обществу ничто. Так возникает мираж взаимности, а с ним - мираж права.

Наверное, для некоторых категорий людей жизнь в мире мнимостей, обманчивых призраков, миражей удобна и психологически комфортна. Но в этом ирреальном мире нет права. Его единственное обиталище - действительный, эмпирически существующий социум, непохожий на дом презрения. Социальных благ, появляющихся из воздуха, создаваемых без всяких затрат, реальный социум не знает. Совсем никаких издержек не предполагают мерцание звезд на ночном небе, шум океанского прибоя и тому подобные романтические вещи. Производство же и перераспределение социальных благ, вплоть до минимальнейших, требует расходов. Эти блага имеют стоимостное измерение. Государство в процессе социальной деятельности может их предоставлять (и оно их предоставляет) соответствующим получателям безвозмездно. Данным получателям они достаются бесплатно либо без эквивалентного возмещения. Однако такая деятельность - возвращаюсь к уже сказанному - лежит по другую сторону права.

III

У того, кто не разделяет высказанную мной точку зрения относительно внеправового характера социальной деятельности государства, есть некоторый резон попробовать опереться на позицию авторов Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах. По их убеждению, государства сами добровольно возлагают на себя обязанность заниматься социальной деятельностью. Осуществлять ее как свою обязанность государства побуждает признание ими того, что в людях исконно заложено право на "бесплатное" получение от государства некоего набора "продуктов" этой деятельности (жилище, образование, медицинское обслуживание и др.).

Для авторов пакта аксиомой является тезис: такое право вытекает "из присущего человеческой личности достоинства". В пределах досягаемости находится согласие по поводу того, что термины "человеческая личность", "индивид", "человек", "член общества" и т.д. по своему политико-юридическому смыслу одинаковы. Но достижима ли подобная конвенция в понимании "достоинства"? Слабо в это верю. Какие-то абстрактные и аморфные суждения на сей счет имеются. Но едва ли их можно синтезировать в единое понятие, с которым в государствоведении и юриспруденции согласятся все. "Достоинство" - категория, слишком трудно поддающаяся конкретизации, стабильной и однозначной трактовке. Потому в чистом виде (как отмечалось правоведами еще с десяток лет назад), "до сих не выработано достаточно четкой и удобной формулировки относительно того, как следует понимать достоинство человека" [7]. Сомневаюсь, что в настоящее время, наконец, найдена истинная и устраивающая всех формула "достоинства". Но если и впрямь нет ясного знания того, какова субстанция "достоинства", свойственного "человеческой личности", то навряд ли возможно с толком размышлять о тех "правах", которые возникают из этой непонятной субстанции, об их основании и содержании.

Каждый человек в действительности обладает определенными правами и обязанностями. Он свободен, но в то же время на нем лежит известная ответственность. Но совсем не по той причине, что ему присуще врожденное "достоинство". Врожденными (наследуемыми от родителей) бывают его анатомические, физиологические и психические особенности. Социальные же качества присутствуют в "человеческой личности" как закономерные эффекты ее включенности в исторически-конкретную систему многообразных социальных связей и взаимодействий, как эффекты ее органического членства в обществе. Общество в целом - подлинный творец всех прав и обязанностей, свободы и ответственности, чести и достоинства, справедливости, равенства и т.д.; оно - творец всех социальных ценностей и антиценностей, всех социальных определений, которые персонифицируются в "человеческих личностях".

То, что принято именовать "экономическими, социальными и культурными правами", тоже происходит вовсе не из трудноуловимой субстанции "достоинства", как-то угнездившейся в отдельном индивиде. Они ("права") суть специфические проявления деятельности государства (публично-властным образом организованного общества). Задача заключается в том, чтобы установить следующее: является ли предоставляемая "человеческой личности" и гарантируемая государством возможность получать от него безвозмездно некий набор жизненных благ правом в собственном смысле слова.

Надо признать, что данная возможность похожа на право в его собственном смысле. Вернее сказать, она кажется одной из его ипостасей: правомочием субъекта, "субъективным правом". Внешне напоминающей "субъективное право" ее делает наличие в ней момента требования (притязания) исходящего от "человеческих личностей". Однако этот момент требования (притязания) существует только благодаря тому, что людей им наделяет государство. На этом поверхностное сходство такого момента с правом ("субъективным правом") кончается и проступает кардинальное различие между ними.

Экономические, социальные и культурные права - притязания базируются на законе. В нем - их источник, из него они "вытекают". Государством (через его органы публичной власти) они официально провозглашаются и признаются, легализуются. Но обязанностей, корреспондирующих этим правам - притязаниям, нет. Закон практически умалчивает о подобных обязанностях. А в их отсутствии хоть трижды разрешенное и официально санкционированное требование "человеческих личностей" просто так, лишь в силу его дозволения (или предписания) государством в право не превращается и превратиться не может. Тысячекратно доказано, что между легальностью, "законничеством" и правом знак тождества автоматически никогда не ставится.

Вдобавок к этому некоторым категориям граждан государство предоставляет ряд "экономических, социальных и культурных прав" как привилегию, т.е. как определенное преимущество, коего не имеет остальная часть граждан [8]. Здесь закон с очевидностью игнорирует принцип формального равенства. Там же, где игнорируется данный принцип, праву нет места. Пространство, занимаемое правом, сужается, когда стремятся максимизировать равенство фактическое и минимизировать - формальное.

IV

Социальная деятельность современного государства (государственно-организованного общества, государственно-организованного народа), которая осуществляется на основе его одностороннего самообязывания, объективно совершенно необходима. Она целесообразна и в целом полезна. Мало тех, кто ставит ее под вопрос, кто полагает ее ненужной. Но о стимулах, направлениях и лимитах данной деятельности, об используемых в ней ресурсах, средствах и методах, о наступающих последствиях (результатах), о путях ее совершенствования и т.д. спорят постоянно и остро. Все предметы, которые фигурируют в обозначенных спорах, осветить в настоящей статье невозможно. Из этих "фигурантов" затрону лишь близкие праву либо так или иначе выдаваемые (выдающие себя) за право.

Чаще и охотнее всего вплотную к праву располагают (иногда помещают в "ткань" права) справедливость, именно в ее обеспечении усматривая чуть ли не решающее предназначение социальной деятельности государства. Если, однако, под справедливостью понимать формальное равенство свободных людей, соответствие (соразмерность) их правомочий и обязанностей, эквивалентность отдаваемого ими обществу и получаемого от него (приемлю такое понимание справедливости), то в социальной деятельности государства она, конечно, не реализуется.

Посредством этой деятельности преследуется иная цель: "справедливое" (всем поровну) перераспределение экономических, социальных и политических благ с тем, чтобы от него особенно выигрывали наименее обеспеченные, нуждающиеся люди. В истории перераспределение подобного типа нередко объявляют "социальной справедливостью". В процессе воплощения в жизнь "социальной справедливости" между субъектами предоставления указанных благ и субъектами их получения складываются отношения асимметрии. Они складываются постольку, поскольку первых в повседневности обычно ассоциируют с сильными особями, а вторых (получателей) -- со слабыми. Лишь потому, что сильные сами по себе таковы, на них (согласно идее "социальной справедливости") вечно лежат одни обязанности перед слабыми, которые свои требования о причитающемся им, естественно, всегда обращают к сильным; больше, по разумению слабых, обращаться не к кому [9].

Мир права не "оборудован" под воцарение в нем "социальной справедливости" (фактического равенства). Он строится как совокупность горизонтальных симметричных отношений между участниками универсального процесса социального взаимодействия. В этом мире нет сторон сильных и сторон слабых, а есть стороны (автономные субъекты), связанные друг с другом равенством в свободе, взаимными соразмерными правомочиями и обязанностями, равноценностью совершаемых предоставлений и получений.

Утопично ожидать пришествия эры "социальной справедливости". Не придет она. Но отнюдь не пустым является расчет человека на оказание ему безвозмездной социальной помощи государственно-организованным обществом "коллективным гражданином". Она вполне возможна, да и в подавляющем большинстве случаев фактически осуществляется. Однако не по логике эквивалентного обмена, не на началах права. Через такую помощь, в ее форме выражают себя самые разные атрибуты бытия человеческой коллективности: общественно-историческая необходимость, социальная целесообразность, экономическая выгода, политический интерес, моральный долг, альтруизм и т.д. Все они суть регуляторы общественного бытия. Оно обеспечивается далеко не одной справедливостью.

Отдельной строкой следует выделить проблему морального долга. Необходимо ее выделить хотя бы потому, что своеобразная модификация долженствования составляет зримую отличительную черту права. Веление морального долга (этическое предписание) содержит нормативно нечто более высокое, чем утилитарную цель, калькуляцию доходов - расходов, прагматический выбор. Исполняя свой моральный долг, человек строит свое взаимодействие с другими людьми (вносит собственный вклад в него) независимо от реакции общающихся с ним лиц, независимо от получения (неполучения) им самим вознаграждения с их стороны. Моральный долг еще и по той причине моральный, что он исполняется бескорыстно, "даром". Там, где моральному поступку предпосылается как жесткое условие определенная взаимность, он сразу превращается в элемент обыкновенного эквивалентного обмена - процесса в моральном плане нейтрального.

Приводя примеры морального долга, "естественных обязанностей" (лучше было бы сказать обязанностей, вытекающих из природы всеобщей социальной кооперации), Дж. Ролз называет прежде всего "обязанность помогать другому, когда тот находится в трудном положении" [10]. "Мы имеем естественную обязанность приносить как можно больше добра, - продолжает Дж. Ролз, - если мы можем сделать это относительно легко, но мы освобождаемся от этой обязанности, как только ее цена становится значительной" [11]. Чрезвычайно важным и правильным является утверждение Дж. Ролза: "Естественные обязанности и обязательства возникают только в силу этических принципов" [12]. Надо думать, автор "Теории справедливости" отчетливо осознает качественное отличие принципов этических от принципов юридических.

В современном цивилизованном обществе почти никто не возражает против того, что на каждом лежит моральный долг, имеется естественная обязанность каждого помогать детям, инвалидам, людям преклонного возраста, жертвам стихийных и техногенных катастроф и т.п. Нуждаемость этих категорий людей в поддержке со стороны сограждан очевидна. Однако отмеченная нуждаемость не трансформирует лежащий на согражданах моральный долг в соответствующую правовую обязанность, в правовое долженствование. Точно также неблагополучие тех, кому такая помощь жизненно необходима, не преобразует потребность нуждающихся в ней людей в их правовое (опять-таки, не смешивать с легальным!) притязание на нее. Обездоленность, скудость, нужда никогда не были и не могут быть творцами права.

Лица, которые в современном государстве получают на условиях безвозмездности по закону определенную сумму социальных благ, зримо делятся на две разные группы. О первой (дети, престарелые люди, инвалиды, жертвы природных и техногенных катастроф и т.п.) только что говорилось. Вторую группу составляют все остальные, кого законодатель объявляет нуждающимся в получении социальных благ из государственных фондов потребления на указанных выше условиях.

Разница между этими двумя группами принципиальная. Входящие в первую группу не могут сами по независящим от них причинам (возраст, состояние здоровья, внезапно обрушившееся бедствие) обеспечить свое существование на некоем, наличествующем в обществе, минимальном жизненном уровне. Лица, входящие во вторую группу, в основной массе не умеют (бывает, что и не хотят) ценой собственных усилий обеспечить себе необходимый уровень жизни, самостоятельно обустроить ее.

Целесообразно и гражданско-нравственно такое положение вещей, при котором трудоспособные члены государственно-организованного общества помогают людям, объективно не способным нормально трудиться и содержать себя (постоянно либо временно). Однако нельзя, по-моему, столь позитивно оценить ситуацию поддержки тех, кто является вполне трудоспособными людьми. С какой это стати подобная помощь вообще имеет место? Менее всего с той стати, что у каждого человека (независимо от размера его личного вклада в создаваемый социальной кооперацией суммарный фонд жизненных благ) есть "право на достойную жизнь", право на полную реализацию своего "я".

Названное "право" вовсе не заключает в себе по отношению к другим людям их правовой (в строгом смысле слова) обязанности помогать носителю этого "права". Оно не может возлагать и не возлагает на государственно-организованное общество, на публично-властную ассоциацию со граждан (равно как и на всякого отдельного ее члена) правовое обязательство обеспечивать каждому " достойную жизнь", всестороннее умственное и физическое развитие.

Те, кто от имени государства сулят человеку избавление от нужды и наделяют его "правом" получать за счет государства необходимые средства к существованию, по сути открывают этому человеку доступ к благам, которые не им созданы и лично ему самому не принадлежат. Нелепо их требовать (под каким угодно предлогом) от госаппарата. Такими собственными средствами он не располагает. Подобное требование носитель упомянутого "права" по факту предъявляет всей массе своих сограждан (рядовых и нерядовых), из кармана которых и оплачивается сие "право" [13].

При осуществлении государством определенной социальной поддержки людей трудоспособных действуют в точности, один к одному, те самые факторы, что "работают" при оказании "коллективным гражданином" (а не преисполнившимися филантропии, сердобольными чиновниками из госаппарата!) помощи специальным категориям лиц: детям, престарелым, инвалидам и т.д. Эти факторы (в статье уже не раз обозначенные) суть нравственные, исторические, общественно-политические, цивилизационные и другие потребности, интересы, стандарты, как правило, получающие выражение и закрепление в социальном законодательстве. Однако и перевоплотившись в него, все они, тем не менее, продолжают оставаться внеправовыми.

Их влиянием (давлением) вызывается к жизни социальная деятельность государства. Это из-за них государственно-организованное общество вынуждается к самообязыванию материально помогать (в той или иной форме и мере) лицам, неспособным к труду, а также людям, по каким-либо иным причинам испытывающим нужду в средствах, необходимых для удовлетворения насущных потребностей. Об отношении государства к нетрудоспособным лицам говорилось, по-видимому, достаточно, чего не скажешь о его более сложном отношении к находящимся в нужде трудоспособным людям. Здесь требуются дополнительные пояснения.

На современном этапе теоретики права, государствоведы и социологи почти единодушны в том, что у государственно-организованного общества, бесспорно, есть обязанность заниматься социальным вспомоществованием - заниматься им там и тогда, где и когда люди не в состоянии обеспечивать себе минимальный прожиточный уровень. Такая обязанность прямо фиксируется в большинстве действующих конституций и конкретизируется в текущем законодательстве. Правда, с одним непременным и решающим условием: первичная и главная обязанность обеспечивать свое существование лежит на самом трудоспособном человеке. Применительно к нему функция социального вспомоществования, которую реализует государственно-организованное общество и его различные институты, вторична и субсидиарна. Ответственность государства наступает лишь постольку, поскольку потребности данного человека ему самому никак не удается удовлетворить надлежащим образом.

Эти общие рассуждения предстанут более убедительными в контексте принципов и норм, формулируемых современными конституциями. Редкая из них не декларирует того, что предусмотрено ст. 45 (п. 4.1.) Конституции Ирландии: "Государство обязывается при помощи специальных мер охранять экономические интересы слабых слоев общества, и когда необходимо, участвовать в поддержке слабых, вдовых, сирот и пожилых..." или, например, § 17 Конституции Венгерской Республики: "Венгерская Республика проявляет заботу о нуждающихся через развитую систему социальных мероприятий". Такие и аналогичные им гуманные заявления на протяжении десятков лет мультиплицируются на законодательном уровне, они стали привычными, они у всех на слуху.

Ими, однако, не отменяются жесткие требования, предъявляемые конституциями ряда государств к гражданину. Требования подобного рода не очень охотно вспоминают и популяризируют теоретики и практики конституционализма. В частности, они будто бы стесняются акцентировать внимание на обязанности трудиться, которую на трудоспособных людей возлагает государственно-организованное общество (а не госаппарат!). "Каждый обязан работать..." Этот императив был включен в Преамбулу Конституции Франции 1946 г., воспринятую Конституцией Французской Республики 1958 г. В разных вариантах он есть в Основных законах и других стран. Во избежание недомолвок и страхов подчеркну, что императив "Каждый обязан работать", провозглашаемый современными конституциями, ни в малейшей степени не узаконивает принуждение к труду, не легализует принудительный труд. Ведь за человеком признается право выбора типа профессиональной деятельности, свобода определения им места, времени, условий вознаграждения за свой труд, т.е. всего того, что предотвращает возможность бытования принудительного труда.

Глубокий смысл рассматриваемой конституционной обязанности трудиться в том, что она носит не просто легальный, но также истинно правовой характер. Вот где встречается полное совпадение легального с правовым, где происходит адекватная позитивация права законом. Здесь легализованная возможность определенного поведения субъекта действительно выступает правомочием, поскольку своей оборотной стороной имеет однородную с ним (правомочием) обязанность того же самого субъекта. "Все имеют право на труд, - гласит ст. 27 ч. 1 Конституции Японии, - и обязаны трудиться". Предельно ясно и однозначно органическая связь (взаимозависимость) права на труд и обязанности трудиться зафиксирована е ст. 58 ч. 2 Конституции Португальской Республики: "Обязанность трудиться неотделима от права на труд. Исключение составляют лица, частично или полностью утратившие трудоспособность по болезни, возрасту или инвалидности". Аналогичное положение предусматривает Конституция Испании (ст. 35 ч. 1): "Все испанцы обязаны трудиться и имеют право на труд..." К сожалению, такой основополагающий правовой принцип, ставящий преграду социальному иждивенчеству, дс сих пор отсутствует в российском законодательстве.

Возложение конституционной обязанность трудиться на людей работоспособных можно легко понять. Законодатель справедливо исходит и: того, что каждый работоспособный человек, будучи свободной автономной личностью, в состоянии, во-первых, проявлять волю к самопомощи обеспечивать прежде всего самого себя жизненно необходимыми средствами к существованию. Во-вторых, что человек (а не какие-то другие субъекты за него) должен содержать свою собственную семью. В-третьих, как член государственно-организованного общества, в любом случае получающий пользу от коллективных усилий всех людей, от результатов процесса всеобщего социального взаимодействия, он должен вносить свой индивидуальный вклад в "общий котел" разнообразны? ценностей, создаваемых обществом; иначе говоря, гражданин государства должен заботиться о( общем благе, приумножать его. Показательна в данном плане ст. 4 Конституции Итальянской Республики: "...Каждый гражданин в соответствие со своими возможностями и по своему выбор} обязан осуществлять деятельность или выполнять функции, способствующие материальном} или духовному прогрессу общества". В Конституции Польской Республики (ст. 82) запись на сей счет лаконичней и прямей: "Обязанностью польского гражданина является верность Польской Республике, а также забота об общем благе". Реализация задач социального государства - проблема не одних только его институтов, служб должностных лиц, занимающихся решением над лежащих вопросов ex professo. Последние в полномобъеме могут выполняться лишь при наличии действенной социальной ответственности сами: членов государственно-организованного общества как за взаимопомощь, осуществляемую ими по отношению друг к другу, так и за поддержку соответствующих мероприятий, проводимых государством в целом.

Хотя стараниями приверженцев социального государства в современном мире усилился культ экономических, социальных и культурных прав [14], названные права в большинстве конституций получают все же не столь высокое признание сравнительно с классическими гражданскими и политическими правами. Так, в Основном законе ФРГ отсутствует перечень социальных и культурных прав; и это несмотря на то, что Германия объявила себя социально-правовым государством. В конституциях Нидерландов и Швеции -стран, которые обоснованно считаются образцовыми в постановке дела социального обеспечения, тоже нет подробной регламентации социальных услуг, которые должны предоставляться органами и учреждениями государства. Социальные и экономические права практически оказались за бортом действующей Конвенции (Совета Европы) о защите прав человека и основных свобод и протоколов к ней. Случайным такое положение вещей не бывает. Оно складывается закономерно под влиянием многих причин и обстоятельств. О них следует вести отдельный большой разговор.

Однако два момента надо упомянуть здесь в данном контексте. Первый из них - разумная осторожность законодателя, чуждая популизма, взвешенная оценка им тех материальных (экономически) и иных потребных ресурсов государства, которыми оно может распоряжаться, чтобы реально выполнять берущиеся социальные обязательства [15]. Второй момент - тенденция переноса законодателем центра тяжести социальной деятельности государства с акций вспомоществования на формирование системы условий для возможно более полного использования трудового, интеллектуального, предпринимательского (в общем - "производительного") потенциала работоспособных граждан и стимулирования их личной ответственности за самообеспечение. Сегодня мудрость законодателя состоит не в раздаче им обещаний гарантировать всем и каждому "достойное существование". Она - в создании таких юридико-нормативных и организационных механизмов, в поощрении таких морально-психологических активизаторов, которые впрямь позволят "все большему числу людей включиться в отношения формального равенства (свободного эквивалентного обмена) и преуспеть в них" [16].

По сложившейся в науке о государстве и праве традиции авторов, которые пишут о социальном государстве, весьма интересует вопрос: является ли такое государство (может ли оно быть) одновременно государством правовым. Если условиться определять правовое государство как государственно-организованное общество, в котором основные права и обязанности, свободы и ответственность человека высоко чтутся и защищаются конституцией (законодательством), институты публичной власти легитимны и легализованы, в котором существует разделение властей и независимость суда, то положительный ответ на поставленный вопрос трудно будет оспорить.

Но стоит только ввести в предложенное определение правового государства в качестве еще одного неотъемлемого его признака принцип равенства предоставлений и получений, долженствующий иметь место в отношениях между самыми разными субъектами общественного взаимодействия, как в возможности положительного ответить на упомянутый вопрос придется усомниться. Усиливает сомнение и то обстоятельство, что социальная деятельность государства (тем паче ее нарастание) оказывается по ряду позиций в разладе с реализацией основных гражданских и политических прав человека. «Между конституционным требованием защиты личной свободы и требованием социального государства существует... "неустранимое и принципиальное состояние напряженности", то есть известное противоречие» [17].

Ничего катастрофического и сверхъестественного в наличии таких противоречий нет. Давным-давно известно, что не все параметры цивилизованного человеческого общежития точь-в-точь согласуются между собой, не все они гармонично сочетаются друг с другом. Таково оно искони по своей природе. Хрестоматийное подтверждение тому - "неустранимое и принципиальное состояние напряженности" между свободой и равенством. "На протяжении столетий, - констатирует И. Берлин, - люди стремились к свободе и равенству как к одним из первичных целей человеческой жизни, но полная свобода... для сильных и талантливых несовместима с правом на достойную жизнь для слабых и менее одаренных... Без наличия свободы, хотя бы в небольшой степени, нет выбора и потому нет возможности оставаться человеком в нашем понимании. Но свобода может быть ограничена ради социального благосостояния, чтобы накормить голодных, приютить обездоленных..." [18].

Навсегда избавиться от подобного рода коллизий невозможно. Есть, однако, путь, движение по которому дает шанс смягчить, умерить опасную (а подчас пагубную для общества) сшибку конфликтующих принципов. Этот путь - поиск, нахождение и поддержание приемлемого компромисса между ними, способного сохранять элементы каждого из них, благоприятствовать развитию социума. Непреходяща, например, задача поиска и удержания необходимого равновесия между параметрами иерархически построенной и функционирующей организации, каковой является публично-властным образом интегрированное общество (государство), и параметрами рынка, а шире - архитектоникой и принципами функционирования системы горизонтальных отношении, различных механизмов и процедур эквивалентного обмена.

Что касается социального государства, то "дух права" присутствует в нем настолько, насколько удается (всякий раз применительно к той или иной конкретной общественно-исторической обстановке) достичь прежде всего с помощью закона оптимальной комбинации права с другими социальными факторами, таким же, как оно само, позитивными и значимыми для цивилизованногс человеческого бытия. Разумной альтернативы данному варианту сопряжения социальной и правовой государственности нет [19].