Первый день школьных занятий 13 страница

Шон открыл дверцу и вылез из машины.

— Что ты об этом думаешь? — спросила Лили у Камерона. Он пожал плечами.

— Наверное, прошлым вечером у кого-то было много свободного времени. Лили почувствовала странный спазм в области желудка.

— Откуда ты знаешь, что это случилось прошлым вечером?

— Едва ли это сделали при свете дня, — сказал он.

— Не понимаю! Кому понадобилось сотворить такое? Камерон снова пожал плечами.

— Наверное, некоторым людям просто нравится что-нибудь портить. В машину вернулся Шон.

— Вандализм, — сказал он. — Ущерб оценивается в пять тысяч долларов. Если окажется, что газон придется менять полностью, сумма увеличится в десять раз.

— Тебе нужно остаться? — спросила Лили. Тем самым она давала ему возможность улизнуть. И Шон вполне оправданно позволил бы ей самой отвезти детей в Портленд.

— Я сказал им, что занят. — Шон пристегнул ремень. — У них есть номер моего сотового.

По пути они строили предположения о том, что там произошло. Они пришли к заключению, что, скорее всего, преступление совершили подростки. Карт принадлежал одному из членов клуба, и тот, по словам Шона, часто оставлял его незапертым. Больше он не станет этого делать.

— Газон был такой ухоженный, — заметила Лили. — Неужели его восстановят в прежнем виде?

— Точно таким он уже не будет.

— Это ужасно. О чем только думали эти подростки?

— Уверен, они вообще ни о чем не думали. Ну ладно. Поле можно привести в прядок.

Трава после пожара будет расти еще лучше.

 

Дом престарелых «Голден Хиллз» находился в красивом месте, с видом на реку Колумбия и заснеженную вершину горы Худ, поднимавшуюся в отдалении. Кристел вместе с матерью выбрала это место уже давно, когда с ней случился первый инсульт, после которого она восстановилась лишь частично. В марте обширный инсульт чуть не свел ее в могилу.

— Иногда, — говорила Кристел Лили, — я думаю, что ей было бы лучше тогда умереть. Инсульт отнял у нее все воспоминания, все то, благодаря чему она была собой.

Лили казалось ужасным влачить такое существование. После долгих лет полноценной, насыщенной событиями жизни Дороти осталась прикованной к постели и теперь даже не знала, что у нее была дочь, которая умерла, и есть внуки, любящие ее.

— Бабушка сейчас все время лежит в кровати, — сказала Чарли Шону, когда они подошли к козырьку над входом. — Ее даже в инвалидном кресле больше не возят.

Он взял девочку за руку.

— А какой она была, пока не заболела?

— Самой лучшей в мире. — Чарли вприпрыжку шла рядом с ним.

— Наверняка. — Шон поднял руку, и Чарли, словно в танце, покружилась, держась за

нее.

 

— И я! — Эшли попыталась высвободиться. — И я!

Перед дверями дома престарелых Шон покружил обеих девочек, и этот танец отразился

в огромных стеклах фойе.

«Итак, в доме полный беспорядок, а его девушка остается там на ночь, — подумала

Лили. — Зато он танцует с племянницами». Она бросила взгляд на Камерона: он тоже смотрел на них с легкой, загадочной улыбкой. Впрочем, улыбка исчезала, едва он понял, что Лили повернулась к нему. Она заподозрила, что он очень зол и не уверен в себе.

— Когда ты видел ее в последний раз? — спросила Лили.

— Месяц назад. Мы принесли фотографии, чтобы повесить у нее в комнате. Она была довольно плоха. — Камерон сделал шаг к автоматическим дверям, и они разъехались в стороны. — Наверное, она скоро умрет. — Камерон вошел внутрь.

Несмотря на красивые сады и роскошный, современный внешний вид здания, было очевидно, что люди проводят здесь самый тяжелый период своей жизни. Странная тишина стояла в фойе и длинных коридорах, по обе стороны которых располагались двери, достаточно широкие, чтобы в них проходила инвалидная коляска. Сквозь ароматы освежителей пробивались неистребимые запахи мочи и дезинфекции.

Персонал дома престарелых был не в медицинских халатах, а в обычной одежде. Лили казалось, что они похожи на стюардесс в самолете или крупье в казино. С пациентами здесь обращались уважительно и сочувственно, и Дороти сразу же обратила на это внимание — тогда она еще замечала подобные вещи.

Кристел признавала, что для нее слишком дорого содержать мать в этом доме, но это не беспокоило ее.

Когда они направились к комнате Дороти, Лили взглянула на Камерона.

— Это было жестоко — говорить так. Надеюсь, сестры не слышали тебя. Его ответ удивил ее.

— Если бы они могли услышать, я не сказал бы этого.

Лили тронула его за рукав. Он говорил с болезненной честностью и сам страдал от этого. Ей очень хотелось обнять Камерона, но она не знала, примет ли он эту ласку. Мальчик держался так, будто желал, чтобы она и другие обращались с ним как обычно, даже иногда сердились на него. В Камероне с его озлобленностью и замкнутостью Лили отчасти узнавала себя, и это тревожило ее.

— Камерон…

Чарли подбежала к ним, нарушив их уединение.

— Идем, дядя Шон. Я покажу тебе, где живет бабушка. Она связала мне этот свитер. Он был слишком большой: она хотела, чтобы я носила его подольше. — Чарли развела руки в стороны, чтобы продемонстрировать всем свой розовый кардиган. — А сейчас он мне уже почти мал.

— Тогда тебе пора перестать расти. — Шон легонько подергал племянницу за хвостик. — Не забудь еще раз поблагодарить ее за то, что она связала его.

— Она ничего не поймет.

— А ты все равно поблагодари.

Комната Дороти, которую она делила еще с одной пациенткой, миссис Уизерс, была залита солнцем. К двери были прикреплены карточки с соболезнованиями, серебристые, золотистые и белые. Когда они проходили мимо, Эшли заметила их и весело рассмеялась.

Медсестра увезла миссис Уизерс на прогулку. Кто-то подготовил Дороти к встрече: изголовье кровати подняли почти до сидячего положения, ее одели в красивый розовый халат с шелковой лентой, завязанный в бант под специальной шиной, которая поддерживала ее шею. Волосы Дороти были причесаны, ногти подпилены, а одеяло аккуратно покрывало ноги.

У Лили сжалось сердце. Всю жизнь Дороти была красавицей и гордилась своей красотой. То, что сейчас она не осознавала своего состояния, было своего рода благом. Дороти пришла бы в ужас, если бы узнала, что будет лежать здесь, в доме престарелых, под присмотром медсестер, неспособная обслуживать себя. Мысль о том, что она пережила свою дочь, была бы невыносима для нее.

— Привет, Дороти! — Лили старалась, чтобы ее голос звучал естественно. — Это я Лили. Я привезла твоих внуков повидаться с тобой. А это их дядя Шон.

— Мэм, — сказал он, — мне очень приятно познакомиться с вами.

Дороти моргнула, но никак не показала, что узнает их. Ее лицо было неподвижным, словно маска. Шон задумчиво рассматривал фотографии, прикрепленные к стене напротив ее кровати.

Лили взяла Дороти за руку. Рука была холодная, кожа сухая и тонкая, как луковая шелуха.

— Я часто думала о тебе в эти дни, Дороти. Пожалуй, кроме членов моей семьи, только ты и Кристел знали меня дольше, чем кто бы то ни было. — Она улыбнулась, вспоминая, как ей нравилось приходить в дом Кристел, где было так уютно и мирно, где все были спокойны и доброжелательны и нигде не таились призраки. — Ты для меня очень близкий человек. Наверное, ты и сама это знаешь.

Подняв глаза, Лили увидела, что все смотрят на нее. Она смутилась, поняв, что слишком выдала себя.

Малышка смеялась и лепетала, бегая по комнате. Шон присматривал за ней, а Лили подвела Камерона и Чарли к кровати бабушки.

— Я никогда не знаю, что ей говорить, — прошептал Камерон. — С тех пор, как она стала… такая… это так странно.

— Я знаю, — сказала Лили. — Просто будь самим собой. Расскажи ей что-нибудь, что помнишь о ней. Пока Дороти не заболела, она обожала тебя. Она и сейчас тебя любит, но не может показать этого так, как раньше.

Камерон остановил на ней взгляд.

— Что? — спросила Лили.

— Ничего. — Он наклонился к бабушке и неловко поцеловал ее в щеку. — Привет, ба. — Сунув руки в карманы джинсов, он снова посмотрел на Лили. — Я все равно не знаю, что говорить.

— Любое воспоминание.

Камерон снова наклонился над Дороти и что-то прошептал ей на ухо. Сначала Дороти не отреагировала на его слова, но потом ее лицо смягчилось, а глаза закрылись. Издав низкий звук, она открыла глаза. Лили могла поклясться, что пожилая леди смотрит прямо на своего внука, однако опасалась принять желаемое за действительное. Потом снова подумала, что, может быть, Камерону удалось установить с ней связь.

Чарли подошла и встала рядом с братом, забыв о ссоре в машине.

— Привет, бабуля, — сказала она с серьезным выражением лица. — Меня зовут Чарли, и раньше ты это знала. На мне свитер, который ты мне связала. Я очень о тебе скучаю, бабуля. Честное слово. — Она прикоснулась к руке Дороти, а потом подвела к ней Эшли. Малышка радостно фыркнула и дотронулась до кольца на пальце бабушки, улыбаясь ей.

Сейчас Лили искренне гордилась детьми. Они относились к бабушке с любовью и уважением, держались раскованно, хотя именно так редко держатся с тяжелобольными.

Глядя на детей, Лили радовалась, что убедила всех приехать сюда.

— Мы принесли тебе новую фотографию, — сказала она. На стене напротив кровати висела доска. Кристел всегда развешивала на ней яркие, увеличенные фотографии, свои и детей, и часто меняла их, чтобы матери не надоедало смотреть одни и те же снимки. Новый снимок, сделанный месяц назад, запечатлел Кристел, получившую наградную табличку от клуба «Ротари». В отличие от большинства фотографий, на которых люди выглядели так, словно выполняли указания фотографа: скажите «сы-ы-ыр», эта была по-настоящему удачной. Великолепно одетая Кристел держала сумочку, расшитую ониксом, и улыбалась своей фирменной белозубой улыбкой, гордой и признательной.

Меняя старую фотографию Кристел на новую, Лили почувствовала на себе взгляд Шона. Потом поняла, что на нее смотрит не только он. Глаза Дороти тоже были устремлены на новое фото.

— Хорошая девочка, — произнесла она хриплым голосом. — Хорошая… дочь.

Судя по словам ее врачей и по тому, что прочла Лили в медицинских брошюрах, такое ясное сознание было уникальным.

— Очень хорошая, правда? — сказала Лили, улыбаясь сквозь слезы. — Самая лучшая.

Она любила жизнь и людей, окружавших ее.

Теперь Дороти смотрела не на фотографию Кристел, а на Лили. Подойдя к кровати, она погладила Дороти по голове.

— Ее муж умер? — тихо спросил Шон, разглядывая снимки на доске.

— Да, когда мне было одиннадцать, — сказал Камерон, указывая на фото красивого седовласого мужчины, державшего в руках приз одного из турниров по гольфу. — Дедушка Фрэнк.

— Хороший игрок?

— Отличный. Гандикап двенадцать.

— А у тебя сейчас сколько? — спросил Шон.

— Около трех, — ответила Чарли за брата. — Я слежу.

— Неплохо, — сказал Шон.

Камерон смущенно ковырял пол носком ботинка, с которого сыпались кусочки засохшей грязи. Они провели в палате еще минут пять, пока Дороти не задремала.

Грустная Чарли стояла перед доской с фотографиями; ее узенькие плечи поникли.

Камерон взглянул на нее и нахмурился.

— Ну же, не раскисай.

— Я не могу.

— Нет, можешь. Просто перестань.

— Как? — Чарли обернулась к брату. Ее косички взметнулись в воздух. — Как перестать?

— Очень просто, тупица. — Камерон слегка дернул ее за косу. — Нужно на что-нибудь разозлиться.

Глава 28

— Так вот она какая, ваша бабушка Дот, — сказал Шон, когда они отъезжали от дома престарелых. Он ощутил неожиданное облегчение — им давно пора было навестить Дороти, но он откладывал бы поездку и дальше, если бы не Лили. Сейчас все осталось позади, посещение прошло весьма неплохо, и он уже и сам не понимал, почему так тянул с этим.

— Раньше она была совсем другая, — заметила Чарли. — Очень добрая.

— Не сомневаюсь. — Посмотрев в зеркало заднего вида, он увидел, что Чарли снова повеселела. Срывы и приступы отчаяния, вроде того, который произошел с ней только что, были, по словам доктора Саш, нормальным явлением, частью процесса восстановления. Шон сомневался, что слово «тупица», услышанное из уст старшего брата, поможет в таком восстановлении, но не обращал внимания на их перепалки, поскольку обычно они затихали сами собой. Иногда, как в этот раз, Камерон отступал первым. Под его наносной грубостью таилось доброе сердце.

Эта мысль обнадежила Шона. Возможно, эта разбитая семья уцелеет.

— Она всегда обожала внуков. — Лили повернулась к детям. — Помните кедровый сундук у нее в подвале? В нем была куча всяких восхитительных вещей.

— Меховой воротник, а на нем лисья голова и хвосты, — вспомнила Чарли. — Фу!

— Она надевала его в церковь, — сказала Лили. — Кстати, ты знаешь, что когда мне было столько же, сколько тебе сейчас, я иногда ходила в церковь с твоей мамой и ее родителями?

— Не-а. А почему ты не ходила в церковь со своей семьей? Лили взглянула на Чарли.

— Они перестали ходить… Они… в общем, они не ходили.

Уголком глаза Шон заметил, что она с трудом сглотнула, и решил сменить тему.

— А моя бабушка ходила в церковь два раза в неделю, — вставил он.

— Два раза? — удивилась Чарли. — Наверное, она очень много грешила.

— Она была ирландка. Моя бабушка по отцу. У нее был сильный акцент, вот такой. — Шон изобразил ее акцент, сказав несколько слов. Впервые за много лет он улыбнулся, вспомнив Бриджет Каллахен Магуайер. — Каждую субботу, вернувшись из церкви, она отрубала голову курице и готовила ее в воскресенье на обед.

— Фу! А ты когда-нибудь видел, как она ее отрубает?

— Я смотрел каждый раз, когда имел возможность. Я был отвратительным мальчишкой. — Шон увидел, как Лили нахмурилась. «Тем хуже», — подумал он.

— А что еще ты любил делать? — спросила Чарли.

— Играть в гольф. Мы с вашим папой научились играть в гольф благодаря церкви. Вы знали об этом?

— Он ничего такого не рассказывал, — сказал Камерон.

Шон снова взглянул в зеркало заднего вида, радуясь, что племянник выразил интерес. В то же время он ощутил уже привычную боль. Шон спрашивал себя, когда это пройдет и пройдет ли вообще. Боль утраты, как оказалось, вполне материальна, но это не означает, что с ней можно справиться усилием воли. Этот коварный враг часто подкрадывался неожиданно.

— Дело было так, — продолжил он. — Отец Кемпбелл из церкви Святой Марии

отлично играл в гольф, а мы были при нем служками. Он и стал нашим первым тренером.

— Наверное, это было весело, — заметила Чарли.

— Правда весело — я имею в виду гольф, а не то, что мы были служками.

— А вот мы давно уже не веселимся, — добавила она.

Шон услышал, что ее голос опять дрожит; это обычно предшествовало взрыву слез. Когда Чарли начинала плакать, к ней присоединялась Эшли, а потом Камерон выходил из себя, и все превращалось в кошмар.

«Только не сегодня». — Шон сжал руками руль. По дороге домой они собирались зайти в супермаркет, однако он решил сделать небольшое отступление.

— Я знаю, как мы повеселимся.

— Как? — спросила Чарли.

— Сделаем это прямо сейчас.

— Я думала, мы должны ехать за продуктами. — Лили всегда возражала против внезапной перемены планов.

— Продукты подождут. У меня появилась идея получше, — сказал Шон.

— И какая же?

— Не скажу. Но это очень весело. Вы все будете скакать от радости.

— Дядя Шон! Лили, пусть он скажет! — Чарли заерзала на сиденье.

— И как мне его заставить?

— Ты учительница. Просто скажи, чтобы он это сделал.

— Ну надо же, учительница! — усмехнулся Шон. — Я прямо трясусь от страха. — Он задрожал всем телом, от чего Чарли тихо захихикала.

— Пусть это будет сюрпризом. — Лили неодобрительно поджала губы.

«Тем хуже», — снова подумал Шон. С тремя детьми приходится учиться спонтанности. Он дразнил их еще минут десять, пока они двигались на запад. Потом въехал на засыпанную гравием парковку, и Камерон громко застонал.

— Глазам своим не верю!

— Испугался, что я тебя побью? — спросил Шон.

— Нет, что кто-нибудь увидит меня здесь.

— Ставлю двадцать долларов на то, что отделаю тебя как первоклашку. Глаза Лили сверкнули под очками.

— Шон, я не думаю…

— Заметано! — Камерон выпрыгнул из машины. Конечно же, он не устоял, когда на кону оказались деньги.

Чарли была вне себя от радости.

— Дядя Шон, как классно!

Он ухмыльнулся, глядя на Лили.

— Видишь? Я классный!

Она наклонила голову и прочитала вывеску, украшавшую арку входа. На вывеске, раскрашенной флуоресцентными красками, было написано: «Добро пожаловать в гольф- парк юрского периода. Тысяча лет веселья».

— И чего мы ждем? — Шон вынул малышку из детского кресла, и они все направились к билетному киоску.

— Двое взрослых, двое детей, маленькая бесплатно, — сказал продавец. — С вас 18 долларов 50 центов.

— О, я не буду играть, — сказала Лили.

— Нет, будет, — возразил Шон и просунул в окошко двадцатидолларовую банкноту.

Им выдали клюшки и мячи, явно знававшие лучшие времена, а Эшли получила легкую пластмассовую колотушку.

— Пожалуйста, сюда, — пригласил их служитель. Они вошли под арку, такую низкую, что Шону и Камерону пришлось пригнуть головы.

— Буууу! — закричал пещерный человек, выскакивая перед ними.

— Буууу! — повторила Эшли, хлопая в ладоши. Даже Камерон улыбнулся, глядя на нее.

— Улыбочку! — пещерный человек сфотографировал их. — Какая очаровательная семья! — Он показал снимок на экране цифрового фотоаппарата.

Лили смутилась.

— Нет, мы не…

— Фотография будет готова до вашего отъезда, вы сможете купить ее, — сообщил пещерный человек.

Неважно, были они семьей или нет, но снимок получился прекрасным. На фоне задника, разрисованного под первобытный тропический лес, они все выглядели так, словно внезапно увидели что-то невероятно забавное; собственно, так оно и было.

— Сколько? — спросил Шон.

— Десять долларов за снимок восемь на десять. Он будет ждать вас на выходе. Шон протянул пещерному человеку бумажку в десять долларов.

— Скаут Чарли, ты будешь вести счет. — Он протянул ей карточку и карандаш.

— Я не умею.

— Конечно, умеешь, дорогая. Ты должна подсчитывать количество ударов, сделанных каждым из нас, и сравнивать с паром для каждой лунки.

«Странно, — подумал он. — Ребенок Дерека Холлоуэя не умеет вести счет. Неужели это возможно?» Эти дети так легко шли на контакт, особенно если дело касалось гольфа.

— Но…

— Никаких «но»! Я собираюсь надрать задницу одному старшему братцу, так что тебе придется отвечать за счет. Следи, чтобы никто не мошенничал.

— Ну ладно, попробую. А разве можно говорить «задница»?

— Конечно, нет, — сказала Лили.

Шон проигнорировал ее слова. Каким-то образом эта женщина одновременно раздражала и возбуждала его. Он отправил Чарли и Камерона к первой лунке, Эшли заковыляла за ними.

— Не знаю, как это вам удается, мисс Лили, но рядом с вами мне так и хочется сделать что-нибудь запрещенное.

— И как мне остановить тебя?

— Может, попробуешь отшлепать?

Издав звук, похожий то ли на вздох, то ли на икоту, Лили пошла впереди него, покраснев и сжимая кулаки. «Старая добрая Лили Робинсон, — подумал он. — Ну что за девушка!»

Шону нравилось поддразнивать ее. Он и сам не знал, почему. Может, потому, что она так остро реагировала на это.

Восемнадцать лунок парка юрского периода были организованы по какому-то несусветному принципу. Одни лунки, когда в них попадал мяч, издавали рычащий звук,

кроме того, там был вулкан, а из него выливалась искусственная лава и вырывались клубы дыма. В ответ на все звуковые эффекты Эшли радостно визжала.

Камерон позволял Шону насладиться за его собственный счет. В конце концов, это был гольф и на кону стояли деньги. Попеременно то один, то другой из них вырывался вперед.

Чарли проявила настоящий талант к гольфу. Шон встал у нее за спиной, обнял обеими руками и показал правильную стойку и захват клюшки. Она схватывала все на лету; так же быстро она поняла, как вести счет, а терминологию впитывала как губка.

Выяснилось, что Лили — никудышный игрок. Ее стойка была странной, захват просто смешным. К четвертой лунке Шон уже не мог сдерживаться.

— Может, тебе нужен небольшой урок? — спросил он. Она подняла глаза и раздраженно взглянула на него.

— У меня и так все неплохо. Какой у меня счет, Чарли?

Девочка наморщила лоб и, постукивая кончиком карандаша по карточке, стала подсчитывать очки.

— Знаешь, довольно паршивый.

— Ничего, я как-нибудь переживу.

— На двадцать три больше пара, — захихикала Чарли и бросилась бежать вслед за Камероном и Эшли к следующей лунке.

— Вечно у меня ничего не получается, — прошептала Лили.

— Это точно, — согласился Шон.

Она наклонилась, чтобы поставить мячик на метку.

— Так вот, что касается ударов…

Шон начал с основ, исправляя ее стойку и захват. К пятой лунке она била уже немного лучше, хотя ей понадобилось целых восемь ударов, чтобы добраться до нее.

— У тебя совсем нет замаха, — сказал Шон.

— Очень смешно, — ответила Лили. — Понятия не имею, о чем ты говоришь.

Шон показал ей, как обычно показывал своим ученикам. Он сделал пар до следующей лунки. Камерон сделал берди, Чарли — два удара сверх пара.

— Это называется двойной богги, — важным тоном произнесла она.

— Замах, — снова вступил Шон. — Твои руки, ноги, плечи — все должно действовать в едином ритме. Когда выполняешь патт, бей совсем тихонько.

Лили поднесла клюшку к мячу. Шон уже видел, что она сейчас совершит ошибку.

— Погоди! — Он встал позади нее. — Стой прямо, я покажу тебе, что делать.

Обеими руками он обхватил Лили сзади. В клубе Шон делал это по десять раз на дню, во время уроков. Но с Лили все было по-другому. Он заметил, что отвлекся, подумав о том, какая нежная у нее, наверное, кожа. Волосы Лили пахли свежестью и чистотой. Шон ощутил тепло ее тела. Поскольку он провел прошлую ночь с Морой, эти мысли казались неуместными. Он заставил себя сконцентрироваться и отнестись к Лили как к любому из своих учеников.

— Ты должна чувствовать это!

— Чувствовать что? Что я должна чувствовать? Хороший вопрос.

— Расслабь руки, я покажу тебе движение. Это патт, катящий удар. Надо бить очень аккуратно. — С помощью Шона она сделала отличный патт, теперь от лунки ее отделял один, может, два удара. — Чувствуешь разницу? — спросил он.

— Не уверена.

— Хочешь, чтобы я показал еще раз?

— Ни в коем случае. — Лили быстро отстранилась от него.

Очевидно, она не заметила искры, пробежавшей между ними, когда он держал ее в руках. «Так даже лучше», — подумал Шон. У него и без того достаточно проблем.

К концу раунда Лили стала играть немного лучше. Шон и Камерон подошли к последней лунке с разрывом в счете. Шон опережал племянника на три удара — достойный отрыв по любым стандартам.

— Похоже, двадцатки тебе не видать, Кам, — сказала Чарли.

— Очень мило, что ты напоминаешь мне об этом.

— Ты еще можешь победить, — сказала она. — На этой лунке есть водная преграда, видишь? Если Шон попадет в нее, ты выйдешь вперед.

Лили с улыбкой посмотрела на нее.

— Где ты научилась так говорить? Чарли пожала плечами.

— Смотрела папины игры по телевизиру.

— Ты говоришь, как телекомментатор, — сказал Шон.

— Я тоже могу попасть в водную преграду, — вставил Камерон.

— Не попадешь, — заверила его Чарли.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что хочешь заработать двадцать баксов.

— За нами движется именинник с толпой гостей, — предупредила всех Лили, оглянувшись через плечо и заметив приближавшуюся к ним группу. — Нам осталось всего две лунки.

Шон сделал знак Камерону.

— Ты выиграл предыдущую лунку, так что тебе начинать.

Камерон шагнул вперед и сделал нерискованный, но замечательный удар, который привел его туда, куда он рассчитывал: мяч оказался в двух ударах от лунки. Шон поставил свой мяч на метку. Отведя клюшку назад для патта, он почувствовал, как у него в желудке заурчало от голода. Помимо воли Шон вспомнил, как приятно было держать Лили в объятиях.

Мяч со звонким шепком упал в воду.

— У тебя штраф в два удара, — Чарли показала ему карточку.

— Ням-ням, — сказала Эшли.

Шон разозлился на себя. Для игры в гольф нужна прежде всего концентрация, и он знал это как никто другой. Стоило ослабить ее хоть на мгновение, и раунд был проигран.

Камерон сделал следующий удар, снова отличный, остановившись в одном патте от лунки. Преимущество Шона сократилось до одного очка, но он все еще был уверен, что выиграет эту лунку и сохранит свои двадцать долларов.

— Ах! — вырвалось у Чарли, и Эшли повторила за ней. Патт снова не удался, он ударил дальше лунки. Шону следовало сделать еще один удар, довольно длинный, чтобы загнать его туда.

Камерон легко забил мяч в лунку. Слишком опытный игрок, Камерон не выказал торжества, однако даже его осанка, когда он отходил от лунки, свидетельствовала о победе.

Шон подумал, что пока племянник еще не победил. Ему предстоял довольно трудный патт, но если все получится, счет сравняется, и они должны будут сыграть еще одну лунку.

Занося клюшку, Шон услышал, как Лили шепчет Камерону: «Это всего двадцать долларов».

Камерон шепнул в ответ: «Дело не в двадцати долларах».

Потом все замолчали. Даже малышка притихла, словно проявляя врожденный интерес к игре.

Почему-то Шон снова отвлекся. Он размышлял том, как выглядит Лили без очков, а еще о том, почему она спросила, что происходит у них с Морой.

Патт не получился.

— Ура! — Чарли запрыгала от радости. — Камерон побеждает на один удар!

С серьезным видом Шон вынул кошелек и протянул Камерону двадцатидолларовую купюру. Они вышли из юрского парка и сдали взятые напрокат мячи и клюшки.

— Мне жаль, дядя Шон, — сказала Чарли. — Вообще-то, я болела за тебя.

— Тут не о чем жалеть. Камерон играл отлично, а мне не удалось собраться.

— Почему?

— Потерял концентрацию.

— Почему?

— Я думал о вещах, которые отвлекают меня.

— О каких вещах?

От любопытства ее глаза заблестели.

— Например, о том, что племянницы задают слишком много вопросов, и мне так и хочется пощекотать их! — Шутливо зарычав, Шон набросился на Чарли.

Она радостно завизжала и залилась смехом, когда он добрался до ее подмышек. Вслед за сестрой Эшли разразилась смехом и смеялась до тех пор, пока возня не прекратилась. Камерон посадил ее на плечи, и они все вместе направились к выходу.

Поравнявшись с Лили, Шон улыбнулся ей.

— Недурной получился денек.

— Я даже не знала, что играю так плохо. Мне очень стыдно.

— Брось!

— Почему то, что с виду совсем просто, оказывается таким сложным?

— Это гольф — вот почему, — объяснил он. — В любом случае, это была ненастоящая игра. Нужно научить тебя играть в настоящий гольф. — Шон и сам не знал, почему сказал это. Не знал, почему до сих пор не может забыть, как держал ее в объятиях.

— Я плохой игрок, но все же начинаю понимать, почему столько людей обожает гольф.

Шон никак не ожидал, что услышит это от нее. Он был заинтригован. Как только ему показалось, что он уже хорошо знает Лили, она снова удивила его.

— Камерон! Эй, Камерон! — послышался женский голос. К ним подбежала высокая девушка в безразмерной футболке с символикой «Парка юрского периода».

Шон и Лили обменялись взглядами. Шон взял Чарли за руку, чтобы она не вмешивалась в разговор. Все они смотрели на девушку — длинноногую, веселую, с каштановыми волосами, собранными в хвост, со скобками на зубах и в очках.

Камерона, похоже, не обрадовало ее появление.

— Привет, Бекки, — сказал он, снимая Эшли со своих плеч.

— Вот фотография, которую вы просили. — Бекки протянула ему снимок восемь на десять в целлофановой обертке. Она явно была влюблена в Камерона и не могла этого скрыть. — Я очень удивилась, узнав, что ты здесь. Хотела отдать это сама.

— Спасибо, — Камерон взял у нее фотографию. — Мы заехали, чтобы порадовать мою

младшую сестру. Мы уже уходим.

— А! — она покачалась с носков на пятки, улыбаясь малышке. Потом посмотрела на Шона, Лили и Чарли, подходивших к ним. — Это твоя семья?

— Нет, — ответил Камерон. — То есть это Эшли, а это еще одна моя сестра, Чарли, мой дядя Шон и Лили.

— Я Бекки Пилчук. — Ее лицо вспыхнуло от радости.

— Ты здесь работаешь? — спросила Чарли.

— Ага. В ресторане, по выходным.

— Ничего себе! Здорово!

— Правда здорово, — согласилась Бекки.

— Нам пора. — Камерона явно смущала ее восторженность. — Увидимся. Бекки бросила тревожный взгляд в сторону главного здания парка.

— Вы можете пообедать у нас в баре, — предложила она. — Там довольно неплохо, если, конечно, вы проголодались.

— Умираю с голоду, — трагическим тоном объявила Чарли. — Просто умираю!

— Я тоже, — сказала Эшли.

— Решено, — откликнулся Шон. — Поедим в баре. Я плачу. Я даже не заставлю тебя потратить те двадцать баксов, которые ты выиграл у меня.