Из записок Фридриха Великого

Сборник текстов к семинару

«Эволюция Вестфальской системы в XVIII веке. Система баланса сил»

Из записок Фридриха Великого

Император Карл VI скончался в замке Фаворите 26 октября 1740 года. Известие о том получено в Рейнсберге, где находился король, страдавший в то время лихорадкою. Врачи, проникнутые старыми предрассудками, не хотели дать ему хины: он сам ее принял, имея более важные заботы, чем лихорадку. Он немедленно решился поддержать неоспоримые права своего дома на Силезское княжество, хотя бы и с оружием в руках. Это намерение соответствовало всем его политическим видам: оно представляло средство приобрести славу, усилить государство и покончить дело о спорном наследовании герцогством Бергским. Однако же, прежде чем принять окончательное решение, король взвешивал, с одной стороны, риск, представляемый подобною войной, а с другой — возможные выгоды.

С одной стороны, представлялся могущественный Австрийский дом, обладавший неистощимыми средствами в обширных своих областях; предстояло нападение на дочь Германского императора, которая должна была иметь союзниками короля Английского, Голландскую республику и большую часть имперских принцев, обязавшихся защищать прагматическую санкцию. Герцог Курляндский, правивший в то время Россией, был наемником Венского двора; и кроме того, молодая королева Венгерская могла обеспечить себе содействие Саксонии, уступив ей некоторые округи Богемии. Что же касается подробностей исполнения, то неурожай 1740 года внушал опасения относительно возможности снабдить магазины и продовольствовать войска. Риск был велик; следовало страшиться случайностей войны: одно проигранное сражение могло быть решительным. Король не имел союзников и мог противопоставить лишь необдержанное войско старым Австрийским солдатам, поседевшим на службе и обстрелянным в боях.

С другой стороны, многие соображения оживили надежды короля. Положение Венского двора по смерти императора было крайне шатко: финансы были плохи, армия расстроена и ослаблена неудачами против турок; в министерстве царствовал разлад. Поставьте во главе подобного правительства молодую неопытную принцессу, призванную защищать спорное наследственное дело, и окажется что такое правительство не могло быть страшным. Притом невозможно было, чтобы король остался без союзников. Соперничество, существующее между Францией и Англией, обеспечивало королю содействие одной из этих держав; и кроме того, все, домогавшиеся австрийского наследства, должны были стать на стороне Пруссии. Король мог располагать своим голосом для избрания императора; он мог войти в соглашение относительно своих прав на герцогство Бергское либо с Францией, либо с Австрией, и наконец, открытие войны в Силезии было единственным способом наступательного действия, который соответствовал положению его державы: ибо он оставался бы поблизости от своих границ, а река Одер предоставляла ему всегда верный путь сообщения.

Обстоятельство, побудившее короля окончательно решиться на это предприятие, была кончина императрицы Российской Анны, что воспоследовало вскоре после кончины императора Германского. Наследником престола был младенец Иван, великий князь Российский, сын принца Антона Ульриха Брауншвейгского (шурина короля) и принцессы Мекленбургской. По всему казалось, что во время несовершеннолетия молодого императора, Россия будет более занята поддержанием спокойствия внутри империи, чем охраною прагматической санкции, из-за которой неизбежны были волнения в Германии. К этим соображениям прибавьте армию, готовую к действию, наличные денежные средства и, быть может, желание прославить свое имя. Таковы были побуждения, заставившие короля объявить войну Марии Терезии Австрийской. …

Европа встрепенулась от внезапного вторжения в Силезию. Некоторые называли это предприятие необдуманным, другие считали его делом безумия. Английский министр при Венском дворе, Робинсон, утверждал, что король Пруссии заслуживал общего политического проклятия. Одновременно с поездкой графа Готтера в Вену король послал в Россию Винтерфельда, который встретил там маркиза Ботту, отстаивавшего интересы Венского двора со всей живостью своего характера. Однако же в этом случае померанское здравомыслие одолело итальянскую тонкость, и Винтерфельд благодаря влиянию фельдмаршала Миниха, успел заключить с Россией оборонительный союз. Нельзя было ничего лучшего пожелать в тогдашних критических обстоятельствах.

Швеция тоже хотела играть роль в предстоявших столкновениях. Она была в союзе с Францией и по внушению этой державы выдвинула корпус войск в Финляндию под начальством генерала Буддунброка. Этот корпус, возбудивший в России подозрения, ускорил заключение ее союза с Пруссией; но состоявшийся договор едва не расстроился в самом начале. Король Польский незадолго пред этим послал в Петербург красавца графа Линара. Этот министр полюбился принцессе Мекленбургской, правительнице России; а как сердечные страсти имеют влияние на доводы рассудка, то правительница скоро сблизилась с польским королем. Страсть эта могла сделаться столь же гибельною для Пруссии, как любовь Париса к прекрасной Елене для Трои; переворот, о котором упомянем впоследствии, помешал подобному исходу.

Главными врагами короля были, как водится, его ближайшие соседи. Короли Польский и Английский, полагаясь на успех происков Линара в России, заключили между собой наступательный союз для раздела Прусских областей; они в воображении уже наслаждались этой добычею, и, разглагольствуя о властолюбии молодого государя, своего соседа, помышляли обобрать его, в надежде, что Россия вместе с имперскими князьями поможет им достигнуть их корыстных видов. …

Английский министр Финч подстрекал Россию к войне; происки графа Ботты и красота Линара погубили доблестного Миниха. Принц Брауншвейгский, главнокомандующий русской армией, по внушениям своей бабки, вдовствующей императрицы, и чужестранных министров, наперерыв раздувавших воинское пламя, успел расположить Россию к немедленному объявлению войны Пруссии. Войска собирались уже в Лифляндии. Король был извещен о том, и это обстоятельство внушило ему недоверие к англичанам, двоедушие которых пред ним обнаруживалось. Проискам англичан удалось также выманить от великого пенсионера Голландского увещательное письмо к королю о выводе его войск из Силезии.

Но тогда случилось на Севере одно из наиболее благоприятных и решительных событий: Швеция объявила войну России и уничтожила этим все замыслы Английского и Польских королей и принца Антона-Ульриха против Пруссии. Король Август, утратив заманчивые надежды разделить с Английским королем прусские владения, увлекся общим настроением и, за неимением лучшего, заключил союз с курфюрстом Баварским для уничтожения Австрийского дома. …

1742-й год был годом важных событий. Вся Европа пылала войною из-за раздела спорного наследства; состоялись сеймы для избрания Австрийского дома, а в России был свергнут с престола император в колыбели. Один хирург, родом француз, один музыкант, один камер-юнкер и сто человек Преображенских гвардейцев, подкупленные французскими деньгами, привели Елизавету в императорский дворец. Они нападают врасплох на сторожей и обезоруживают их. Молодой император, принц Антон Брауншвейгский, его мать принцесса Мекленбургская, все схвачены. Затем собираются войска. Они присягают Елизавете, признавая ее своей государыней. Опальное семейство заключено в Рижскую тюрьму; Остерман, покрытый позором, сослан в Сибирь. Все это было делом нескольких часов. Но Франция, надеявшаяся воспользоваться этим переворотом, ею вызванным, вскоре увидела тщету своих надежд. …

Если б Швеция умела пользоваться случаем, то ей следовало бы нанести сильный удар, пока Россия была обуреваема внутренними смутами: все предвещало ей счастливый успех. Но Швеции не было суждено восторжествовать над своими врагами. Она оставалась в каком-то оцепенении, прежде и после этого переворота; она упустила благоприятную минуту, порождающую великие события. Поражение при Полтаве едва ли могло быть для нее столь пагубно, как праздное бездействие ее войск. …

Политическая причина таких превратностей заключается, вероятно, в различных видах правления, сменявшихся в Швеции. Пока у них была монархия, воинское звание пользовалось почетом: войско считалось нужным для защиты государства, которому не могло казаться страшным. В правление народное мы видим противное: правительство должно по своему существу быть миролюбивым, воинское звание должно быть униженным, следует опасаться всего со стороны генералов; через них может произойти переворот. В республиках честолюбие прибегает к проискам для достижения своих целей; подкупы понемногу их унижают, и понятие о чести теряется, потому что можно обогащаться путями, не требующими никаких достоинств от домогающихся. Кроме того, в республиках никогда не сохраняется тайна: неприятель бывает предостережен вперед о замыслах и может принять свои меры. Но французы некстати возбудили завоевательные стремления, не совсем еще изгладившиеся в умах у шведов, дабы столкнуть их с русскими, в такое время, когда у шведов не было ни денег, ни обученных солдат, ни порядочных генералов.

Тогдашнее превосходство России заставило шведов послать в Петербург двух сенаторов с предложением шведской короны молодому великому князю, принцу Голштинскому, племяннику императрицы. Не могло быть для этой нации ничего унизительнее отказа великого князя, который нашел эту корону недостойной себя. … После такого отказа духовенство и крестьяне, имеющие голоса на сеймах, хотели назначить преемником своему королю наследного принца Датского, сенаторы французской партии хлопотали о принце Цвейбрюкенском, но Елизавета высказалась за епископа Эйтинского, дядю великого князя, и его воля устранила прочие искательства. Избрание состоялось только в 1743 г.: так сильны были в Стокгольме происки, которыми замедлялось решение сейма.

***

Король открыл в Петербурге переговоры о предметах ему близких: дело шло о гарантии Бреславльского договора Елизаветою. Наиболее воспротивились тому англичане и австрийцы, действовавшие, однако, под рукою. Оба брата Бестужевы, министры императрицы, прельщенные приманкою десяти тысяч гиней, нашли средство затянуть окончание этого дела различными препятствиями. Королева Венгерская смотрела на уступку Силезии как на вынужденное действие, от которого она могла отречься со временем, сославшись на крайность, заставившую ее покориться тяжким обстоятельствам. Англичнае хотели изолировать прусского короля и лишить его всякой поддержки, чтобы удержать в полной от себя зависимости. Как бы ни старались государи скрывать подобные намерения, но им редко удается сохранить их в тайне.

В то время произошла ратификация Фридрихсгамского мира между Россиею и Швециею. Потеря некоторых пустынных округов Финляндии была наименьшим злом, постигшим шведов: самоуправство русских в Стокгольме покрыло нацию крайним позором; на каждого подданного императрицы смотрели в Швеции также, как в Галлии времен Юлия Цезаря на Римского сенатора. …

Изо всех соседей Пруссии Российская империя заслуживает преимущественного внимания как соседка, наиболее опасная. Она могущественна и близка. Будущим правителям Пруссии также предлежит искать дружбы этих варваров. Короля не столько страшила численность русских войск, сколько эта толпа казаков и татар, которые выжигают целые области, убивают жителей и уводят их в плен: они опустошают страну, наводняемую ими. Притом, с другим неприятелем можно возмещать претерпеваемый вред; но это становится невозможным относительно России, если не иметь в своем распоряжении сильного флота для обережения и продовольствия армии, которая направила бы свои действия прямо на Петербург. В видах приобретения дружбы России, король не щадил никаких усилий.