Новые проделки Эмиля из Леннеберги 2 страница

Спрыгнув на пол, он подбежал к двери и подергал ее за ручку. Дверь была заперта.

– Так я и знал, – сказал Эмиль. – Но скоро они придут за колбасой, и тогда… угадайте: кто тогда выскочит отсюда?

Эмиль потянул носом воздух. В кладовой пахло чем-то вкусным. Значит, найдется, чем полакомиться. Эмиль внимательно огляделся. И в самом деле, в кладовой было полно еды! Наверху, под потолком, нанизанные на жердь, висели копченые окорока и пальты. Их было немало, потому что папа Эмиля обожал пальты со шпиком и белым соусом. В углу стоял ларь с караваями чудесного душистого пшеничного хлеба, а рядом с ним складной стол – на нем лежали желтые головки сыра и красовались глиняные горшки со свежесбитым маслом. Сзади, за столом, примостилась деревянная кадушка с соленым шпиком, рядом, в большом шкафу, мама Эмиля держала малиновый сок, маринованные огурцы, чернослив и свое лучшее клубничное варенье. А на средней полке она хранила свою знаменитую колбасу.

Эмиль просто обожал эту колбасу.

Праздник в Каттхульте был в полном разгаре. Гости уже выпили кофе со сдобными булочками и теперь сидели и ждали, когда у них снова разыграется аппетит, чтобы начать все сначала и отведать копченой грудинки, селедочного салата, колбасы и еще всякой всячины.

Но тут мама воскликнула:

– Ой, мы совсем забыли про Эмиля! Бедняжка, засиделся он в этой столярке!

Папа тотчас помчался в столярную, а маленькая Ида следом за ним.

– Ну, Эмиль, выходи! – крикнул папа, отворяя дверь настежь.

Угадай – удивился папа или нет? Эмиля там не было.

– Он сбежал через окошко, плутишка этакий! – сказал папа.

Но, выглянув в окошко, он увидел, что густая крапива под окном по-прежнему стоит высокая и пышная и нисколько не примятая. Тут папа перепугался.

«Что-то неладно, – подумал он. – Крапива не помята, по ней никто не ходил».

Маленькая Ида разревелась. Куда девался Эмиль? Лина часто пела грустную песенку о девочке, которая обернулась белой голубкой и улетела, чтобы не сидеть взаперти. Эмиля тоже заперли, и кто знает, не обернулся ли он голубем и не улетел ли от них? Маленькая Ида оглянулась – не видать ли где голубя. Но возле сарая разгуливала, выклевывая червей, лишь одна-единственная жирная белая курица.

Маленькая Ида еще пуще разревелась и, указав на курицу, спросила:

– Может, это Эмиль?

Папа так не думал. Но на всякий случай побежал к маме спросить, не замечала ли она, что Эмиль умеет летать.

Нет, мама ничего такого не замечала. В Каттхульте поднялся страшный переполох. Какой уж тут праздник. Все бросились на поиски Эмиля.

– Ясное дело, где же ему быть, как не в столярке, – сказала мама папе.

И все кинулись туда и стали обыскивать все углы.

Но Эмиля в столярной не было. Там было всего-навсего пятьдесят пять деревянных старичков, выстроившихся рядами на полке. Фру Петрель никогда не видела столько деревянных старичков зараз и удивилась, кто бы это мог их выстругать.

– Кто, как не наш Эмиль! – сказала мама и заплакала. – Он был такой чудесный малыш!

– Еще бы! – поддакнула, дернув головой, Лина. А потом добавила на чистейшем смоландском наречии: – Поглядим-ка лучше в кладовке!

Для Лины это было совсем не глупо. Все ринулись в кладовую. Но и там Эмиля не было!

Маленькая Ида горько и безутешно заплакала, потом подошла к белой курице и прошептала:

– Не улетай, миленький Эмиль! Я буду кормить тебя куриной едой, буду таскать тебе полные ведерки воды, только оставайся в Каттхульте!

Но курица ничего определенного не пообещала. Она только закудахтала и удалилась.

Да, досталось бедным обитателям Каттхульта! Где они только не искали! В дровяном сарае и в гладильне – но и там Эмиля не было! В конюшне, на скотном дворе и в свинарнике – но и там его не было! В овчарне и в курятнике, в коптильне и в прачечной – мальчика не было! Тогда они заглянули в колодец – но даже там Эмиля не было. Вообще-то ничего худого пока не случилось, но хозяева и гости ревели все хором. Леннебержцы, приглашенные на праздник, перешептывались:

– Верно, чудесный был малыш этот Эмиль! И не такой уж сорванец! Я-то никогда его так не называл!…

– А может быть, он в ручей плюхнулся? – предположила Лина.

Ручей в Каттхульте был бурный, быстрый и опасный – маленьким детям недолго и потонуть.

– Ты ведь знаешь, Эмилю туда ходить не разрешалось, – строго сказала мама.

– Хе, именно потому он и отправился туда, – мотнув головой, дерзко ответила Лина.

Тогда все помчались к ручью. Хотя даже там Эмиля, к счастью, не нашли, слезы у всех потекли в три ручья. А каково было маме Эмиля! Она так надеялась, что праздник удастся на славу!

Больше искать было негде.

– Что будем делать? – спросила мама.

– Пожалуй, немного подкрепимся, – ответил папа.

Лучше и не скажешь, потому что, покуда горевали и искали Эмиля, все снова успели проголодаться.

Мама сразу же принялась накрывать на стол. Ее слезы капали в селедочный салат, когда она ставила его на стол вместе с телячьими фрикадельками, копченой грудинкой, сырными лепешками и прочими лакомствами. Фру Петрель облизнулась. Все было так аппетитно. Хотя колбасы что-то не было видно, и это немного беспокоило ее.

Тут мама Эмиля и сама спохватилась:

– Лина, а колбасу-то мы забыли! Неси ее скорее!

Лина побежала в кладовую. Все терпеливо ждали, а фру Петрель сказала, кивнув головой:

– Наконец-то принесут колбасу! Уж теперь мы полакомимся, несмотря на наше горе.

Тут вернулась Лина, но без колбасы.

– Идемте! – таинственно сказала она. – Я вам кое-что покажу.

Вид у нее был немножко чудной, но она ведь всегда-то была чудная, так что никто не обратил на это внимания.

– Что еще за глупости ты выдумала? – строго спросила мама Эмиля.

Лицо у Лины сделалось еще более странным, и она тихонько и чудно рассмеялась.

– Идемте! – повторила она.

И все, кто был на празднике в Каттхульте, пошли с нею.

Лина шла впереди, а остальные, недоумевая, сзади. Слышно было, как она тихонько и чудно хихикает. Отворив тяжелую дверь, Лина переступила высокий порог, и все устремились за ней в кладовую. Лина подвела гостей к большому шкафу и, распахнув с грохотом дверцы, указала на среднюю полку, где мама Эмиля обычно хранила свою знаменитую колбасу.

Теперь там никакой колбасы не было. Зато там был Эмиль. Он спал. Приютившись на полке посреди колбасной кожуры, он спал, этот чудесный, этот золотой мальчик. А его мама так обрадовалась, словно нечаянно-негаданно обнаружила в шкафу слиток золота. Эка важность, что Эмиль слопал всю колбасу! В тысячу раз лучше найти на полке Эмиля, чем даже несколько килограммов колбасы. И папа думал то же самое.

– Хи-хи-хи! – засмеялась маленькая Ида. – Вот и Эмиль. Он вовсе не превратился в голубя. Пока это не очень заметно.

Подумать только, один-единственный мальчишка, объевшийся колбасой, может осчастливить столько людей сразу! В конце концов пир в Каттхульте удался на славу. Мама отыскала случайно уцелевший кусок колбасы, который Эмиль не в силах был доесть, и он достался фру Петрель, к ее величайшей радости. Но и другие гости, которым колбасы не перепало, тоже не ушли домой голодными. Ведь на празднике угощали еще копченой грудинкой и телячьими фрикадельками, маринованной сельдью, селедочным салатом, и тушеным мясом, и пудингом, и запеченным угрем. А под конец гостям подали отличнейшую сырную лепешку с клубничным вареньем и взбитыми сливками.

– Вкуснее сырной лепешки ничего на свете нет, – сказал Эмиль на чистейшем смоландском наречии.

И если тебе довелось когда-нибудь отведать такой сырной лепешки, как в Каттхульте, то ты знаешь: Эмиль сказал правду!

Наступил вечер, и над Каттхультом, над всей Леннебергой и над всем Смоландом сгустились сумерки. Папа Эмиля опустил флаг. Эмиль и маленькая Ида стояли рядом и внимательно наблюдали за ним.

Так закончился праздник в Каттхульте. Все стали собираться по домам. Повозки одна за другой выезжали на дорогу. Последней укатила на своих дрожках знатная фру Петрель. Эмиль и маленькая Ида слушали, как за холмами замирает цокот лошадиных копыт.

– Только бы она не обидела моего крысенка, – озабоченно сказал Эмиль.

– Какого крысенка? – удивилась Ида.

– Которого я запихнул ей в сумку, – невозмутимо сказал Эмиль.

– А зачем? – спросила маленькая Ида.

– Мне стало жалко крысенка, – ответил Эмиль. – Он еще ничего не видел в своей жизни, кроме шкафа с колбасой. Вот я и подумал: пусть посмотрит хотя бы Виммербю.

– Только бы Петрелиха его не обидела, – добавила Ида.

– Как же, не обидит, жди! – сказал Эмиль.

Это случилось десятого июня, когда Эмиль поднял на флагшток сестренку Иду и съел всю колбасу. Может, послушаешь и о другой его проделке?

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 8 ИЮЛЯ

Как Эмиль вволю повеселился на Хультсфредской равнине

Альфред, тот самый, что служил в Каттхульте, очень любил детей. Особенно Эмиля. Эмиль без конца проказничал и был настоящий сорванец, но Альфред не обращал на это внимания. Он все равно любил Эмиля и даже вырезал ему из дерева прекрасное деревянное ружье. С виду оно было как настоящее, хотя, ясное дело, не стреляло. Но Эмиль орал «пиф-паф!» и все равно стрелял, так что каттхультовские воробьи от страха подолгу не показывались на дворе хутора. Эмиль обожал свое ружье и не желал расставаться с ним даже ночью.

– Хочу ружейку! – вопил он на чистейшем смоландском наречии и совсем не радовался, когда мама, ослышавшись, приносила его кепчонку.

– Не хочу шапейку! – орал Эмиль. – Хочу ружейку!

И мама приносила ружье.

Да, Эмиль обожал свое ружье, а еще больше – Альфреда, который смастерил ему ружье. И неудивительно, что Эмиль расплакался, когда Альфреду пришлось ехать на Хультсфредскую равнину отбывать воинскую службу. Ты, верно, не знаешь, что значит «отбывать воинскую службу»? Видишь ли, так в прежние времена назывались военные сборы, на которых учили солдатскому делу. Все работники из Леннеберги, да и из других селений, должны были отбывать военную службу и учиться воевать.

– Подумать только! И надо же такому случиться, как раз когда приспело время сено возить, – сказал папа Эмиля.

Ему вовсе не улыбалось потерять Альфреда в разгар сенокоса, в самую горячую пору. Но ведь работниками из Леннеберги командовал не папа Эмиля, а король со своими генералами. Они-то и решали, когда этим парням ехать в Хультсфред учиться быть солдатами. Правда, Альфред должен был снова вернуться домой, когда его хорошенько обучат солдатскому ремеслу. А на это много времени не потребуется. Так что Эмилю незачем было реветь. Но он все равно ревел, а заодно с ним ревела и Лина. Потому что не только Эмиль любил Альфреда.

Альфред не плакал. Он сказал, что в Хультсфреде можно вволю повеселиться. А когда повозка с Альфредом покатила со двора и опечаленные домочадцы замахали ему на прощание, Альфред ухмыльнулся и запел, чтобы никто больше не горевал. Вот какой куплет он спел:

В городе Экше на Реннской долине

Шведскую польку пляшут шутя,

И с хуторов на Хультсфредской равнине

Девицы в танцах кружат до утра.

Халли-дайен, халли-далли-да,

Балли-дайен, балли-далли-да…

Больше из песенки Альфреда они ничего не расслышали, потому что вовсю заголосила Лина, а вскоре повозка с Альфредом скрылась за поворотом.

Мама Эмиля пыталась утешить Лину.

– Не горюй, Лина, – уговаривала она. – Успокойся хотя бы до восьмого июля. Тогда в Хультсфреде будет праздник, и мы съездим туда и навестим Альфреда.

– Я тоже поеду в Хультсфред. Я тоже хочу вволю повеселиться и навестить Альфреда, – заявил Эмиль.

– И я, – сказала маленькая Ида.

Но мама покачала головой:

– На этих праздниках ничего веселого для детей нет. Вы только потеряетесь в такой давке.

– Потеряться в давке тоже весело, – убежденно сказал Эмиль, но это ему все равно не помогло.

Утром восьмого июля папа, мама и Лина поехали на праздник в Хультсфред, оставив Эмиля и маленькую Иду дома с Кресой-Майей, которой велели присмотреть за детьми. Креса-Майя была маленькая тщедушная старушка; иногда она приходила в Каттхульт помочь по хозяйству.

Маленькая Ида была доброй и послушной девочкой. Она тотчас забралась к Кресе-Майе на колени и потребовала страшных-престрашных сказок о привидениях. Сказки отвлекли и развеселили Иду.

Другое дело Эмиль. Он просто кипел от злости. С ружьем в руках он взбежал на пригорок к конюшне, приговаривая:

– Дудки, так я их и послушаюсь! Я тоже поеду в Хультсфред и вволю повеселюсь. Чем я хуже других! Решено. Поняла, Юллан?

Последние слова были обращены к старой кобыле, которая паслась на лужайке за конюшней. Был в Каттхульте и молодой жеребец, его звали Маркус. Но в эту минуту Маркус бежал по дороге в Хультсфред, увозя маму, папу и Лину. Да, некоторым так можно уезжать из дома и веселиться!

– Ничего! Кое-кто поскачет за ними следом, да так быстро, что только ветер в ушах засвистит! – сердито пробурчал Эмиль. – Едем, Юллан!

Сказано – сделано! Эмиль накинул на кобылу узду и повел ее с лужайки.

– Не бойся, – сказал он лошади. – Альфред обрадуется, когда я приеду, а ты наверняка найдешь себе под пару какую-нибудь подружку, старую добрую кобылку. Будете вместе ржать, раз уж ты не сможешь, как я, вволю повеселиться.

Он подвел Юллан к калитке, ему ведь нужно было на что-нибудь влезть, чтобы вскарабкаться ей на спину. Ух и хитер был этот мальчишка!

– Гоп-ля! – сказал Эмиль. – Халли-дайен, халли-далли-да! Да, а попрощаться с Кресой-Майей? Ладно, попрощаемся, когда вернемся назад.

Юллан затрусила вниз с холма. На спине у нее гордо восседал Эмиль, держа ружье наперевес. Ружье он, конечно, прихватил с собой в Хультсфред! Раз Альфред солдат, Эмиль тоже надумал пойти в солдаты; у Альфреда – винтовка, у Эмиля – ружье. Это все едино, теперь они оба солдаты. Иначе и быть не может, решил Эмиль.

Юллан была совсем старой. Она не спеша трусила по холмам, а чтобы лошадь не утратила интереса к путешествию, Эмиль напевал ей песенку на чистейшем смоландском наречии:

Кобылка чуть трусит рысцой,

Совсем плоха, совсем стара.

Ну не беда! Ну не беда!

Пусть только довезет меня!

Дорога ровная легла!

И хотя Юллан на ходу дремала, едва переставляя копыта и спотыкаясь на каждом шагу, всетаки в конце концов они прибыли в Хультсфред.

– Эй! – закричал Эмиль. – Теперь мы вволю повеселимся!

Но он тут же замолчал, широко раскрыв глаза от удивления. Он слыхал, конечно, что людей на свете тьма-тьмущая, но не знал, что все они соберутся именно здесь, в Хультсфреде. Никогда не доводилось ему видеть столько народу. Тысячи людей окружили огромную равнину со всех сторон, а посредине, на площадке, шли военные учения. Солдаты вскидывали ружье на плечо, равнялись напра-а-во и нале-е-во и вообще делали все то, что обычно делают солдаты. Какой-то толстый старикашка разъезжал верхом на коне; он фыркал, кричал на солдат и приказывал им, а они слушались его не возражая и делали все, что он велел. Эмиля это удивило.

– Кто же тут командует? Разве не Альфред? – спросил он стоявших поблизости крестьянских мальчишек.

Но они только смотрели во все глаза на солдат и ничего не ответили.

Сначала Эмиля тоже забавляло, как солдаты вскидывают ружья. Но вскоре ему это надоело, и он захотел разыскать Альфреда. Ради чего же он приехал сюда? Но все солдаты были в одинаковых синих мундирах и похожи друг на друга. Найти здесь Альфреда было делом нелегким.

– Ну и что ж, пусть Альфред сам меня увидит! – сказал Эмиль своей лошади. – Он засмеется, подбежит ко мне, и пусть тогда этот злющий старикашка сам вскидывает ружье на плечо сколько ему вздумается.

Чтобы Альфред, поскорее заметил его, Эмиль выехал вперед из толпы и, остановившись перед строем солдат, завопил что есть мочи:

– Альфред, где ты? Выходи, давай повеселимся хорошенько! Разве ты не видишь, что я здесь?

Конечно, Альфред увидел Эмиля – Эмиля в его кепчонке и с ружьем, Эмиля верхом на старой кобыле. Но Альфред стоял в строю вместе с другими солдатами и не смел подойти к Эмилю, опасаясь толстого злого старикашки, который фыркал, орал и командовал без конца.

Вместо Альфреда к Эмилю подъехал сам толстый злой старикашка и очень добрым голосом спросил:

– Что случилось, мальчик? Ты потерялся? Где твои мама с папой?

Таких дурацких вопросов Эмиль давным-давно не слыхал.

– Это я-то потерялся? – спросил Эмиль. – Я-то здесь! А если кто и потерялся, так это мама с папой.

Эмиль был совершенно прав. Его мама сказала, что на Хультсфредской равнине маленькие дети могут потеряться. Но теперь она сама вместе с папой и Линой попала в страшную давку, и все они чувствовали себя потерянными, потому что никто из них не мог даже пошевелиться.

Правда, они видели Эмиля! Да, они видели, как он появился в своей «шапейке», со своей «ружейкой» верхом на старой кобыле, и папа Эмиля сумрачно сказал:

– Ну, чует мое сердце, придется Эмилю стругать еще одного старичка!

– Похоже на то! – подтвердила мама. – Но как бы нам добраться до Эмиля?

В этом-то все и дело! Если тебе доводилось бывать на празднике, подобном хультсфредскому, ты поймешь, что там творилось. Как только солдаты кончили маршировать и ушли, огромная толпа, окружавшая равнину, хлынула туда со всех сторон. Началась страшная давка, и о том, чтобы найти Эмиля, нечего было и думать, самому бы не потеряться. Эмиля искали не только мама с папой, но и Альфред, который получил увольнительную. Он хотел повеселиться вместе с Эмилем. В страшной толчее на Хультсфредской равнине было, однако, совсем не просто кого-нибудь найти. Почти все, кто там был, кого-то искали. Альфред искал Эмиля, Эмиль – Альфреда, мама Эмиля – сына, Лина – Альфреда, а папа Эмиля искал маму. Вот она-то потерялась по-настоящему, и папе пришлось искать ее битых два часа, пока он наконец не увидел ее, совершенно отчаявшуюся, зажатую в толпе толстых горожан из Виммербю.

Но Эмиль не нашел никого, и никто не нашел Эмиля. Тогда он понял, что пора хорошенько повеселиться одному, иначе он все упустит.

Но прежде чем начать развлекаться, ему надо было пристроить Юллан к какой-нибудь подружке, старой доброй кобылке, чтобы они ржали за компанию, ведь он почти обещал ей это.

Никакой старой кобылки для Юллан Эмиль не нашел. Но зато он нашел Маркуса, а это было куда лучше. На опушке леса, крепко привязанный к дереву, Маркус жевал сено. А рядом стояла их собственная старая повозка из Каттхульта, которую Эмиль тотчас признал. Встретив Маркуса, Юллан заметно обрадовалась. Эмиль привязал ее к тому же дереву и бросил ей охапку сена из повозки – сено в эту пору всегда возили с собой, – и Юллан тоже принялась жевать. Тут и Эмиль почувствовал, что от голода у него сосет под ложечкой.

– Но сена мне, однако, не хочется, – сказал он.

Да и зачем ему сено? Ведь вокруг столько палаток, где продают сколько угодно бутербродов с колбасой, булочек и пряников. Конечно, тем, у кого в кармане водятся денежки.

И было на ярмарке полным-полно всяких развлечений для тех, кто хотел вволю повеселиться. Цирк и танцевальная площадка, увеселительные аттракционы, ресторанчики, карусель и другие развлечения. Подумать только! Там был и шпагоглотатель, который умел глотать шпаги, и огнеглотатель, который умел глотать огонь, и одна очень внушительного вида дама с окладистой бородой, которая ничего не умела глотать, кроме разве кофе с булочками, и то не чаще одного раза в час. От этого, конечно, не разбогатеешь, но ей повезло: у нее была борода. Она показывала свою бороду за деньги и неплохо на этом зарабатывала.

На Хультсфредской равнине за все надо было платить, а денег у Эмиля не было.

Зато, как вы уже знаете, он был хитрый мальчишка, и ему хотелось увидеть как можно больше. Он начал с цирка, потому что это оказалось проще всего. Надо было только взобраться на ящик по Другую сторону балагана и заглянуть в дырочку в парусине. Эмиль так смеялся над потешавшим всех клоуном, что в конце концов с грохотом свалился с ящика и ударился головой о камень. Тогда он махнул рукой на цирк. К тому же он сильно проголодался.

– Какое уж тут веселье натощак, – сказал Эмиль, – а без денег еду не получишь. Надо чтото придумать.

Он видел, что здесь, на Хультсфредской равнине, много разных способов заработать деньги, так что и ему какой-нибудь мог пригодиться. Огонь и шпаги он глотать не умел, бороды у него не было, что же ему оставалось делать?

Эмиль стоял в нерешительности и размышлял. Вдруг он увидел, что посреди толпы сидит на ящике бедный слепой старик и распевает песни. Песни были грустные и жалостные, но за них ему подавали деньги. На земле рядом с нищим лежала шапка, и добрые люди все время бросали в нее мелкие монетки.

«Так и я могу, – подумал Эмиль. – Здорово мне повезло, шапейка как раз при мне».

Положив кепку на землю, он встал в позу и принялся горланить песню «Кобылка чуть трусит рысцой…» для всех, кому не лень было его слушать.

Вокруг сразу же столпился народ.

– Какой славный мальчуган, – говорили люди. – Наверное, он очень бедный, раз поет здесь за деньги.

В те времена было много бедных детей, которым нечего было есть. И вот одна добрая женщина подошла к Эмилю и спросила:

– Скажи, дружок, тебя чем-нибудь кормили сегодня?

– Да ничем, кроме сена! – ответил Эмиль.

Тут все стали его жалеть. А у доброго крестьянина-коротышки из селения Вена даже слезы выступили на глазах. Он плакал от жалости к этому несчастному ребенку, бедному сироте с такой красивой кудрявой головкой.

В кепку Эмиля полетели монетки в два, пять и десять эре. И добрый крестьянин-коротышка из селения Вена выудил из карманов штанов монетку в два эре, но тут же пожалел об этом и сунул ее обратно в карман, шепнув Эмилю:

– Если подойдешь к моей повозке, я накормлю тебя сеном вволю.

Но теперь у Эмиля было полным-полно денег. Он подошел к палатке и накупил целую гору бутербродов, булочек, пряников и много-много сока.

Проглотив мигом всю эту еду, он за четыре кроны и двадцать эре сорок два раза прокатился на карусели. Никогда раньше Эмилю не приходилось кататься на карусели, он и не знал, что на свете бывают такие веселые развлечения.

«Ну уж теперь-то я веселюсь от души, – думал он, крутясь на карусели так быстро, что его кудрявые волосы развевались по сторонам. – Много интересного было в моей жизни, но такого – никогда».

Потом он вволю насмотрелся на шпагоглотателя, на огнеглотателя и на бородатую даму. После всех этих удовольствий у него осталось всего-навсего два эре.

«Спеть, что ли, еще и снова набрать денег? – подумал Эмиль. – Здесь все такие добрые!»

Но тут он почувствовал, что устал. Петь ему больше не хотелось, и не до заработка было… последнюю монетку в два эре он отдал слепому старику.

Потом он еще немного послонялся в толпе, пытаясь найти Альфреда, но безуспешно.

Эмиль был не прав, думая, что все люди добрые. Попадались и злые; кое-кто из них приехал в тот день на Хультсфредскую равнину. В те времена в округе бесчинствовал дерзкий вор по прозвищу Воробей. Его боялся весь Смоланд, а об отчаянных выходках Воробья немало писали в газетах – ив «Смоландском вестнике», и в «Хультсфредской почте». На всех праздниках и ярмарках, везде, где бывали люди и водились деньги, откуда ни возьмись появлялся Воробей и тащил все, что попадалось под руку. Чтобы никто не мог его узнать, он всякий раз нацеплял на себя новую бороду и усы. В тот самый день он приехал на Хультсфредскую равнину с черными усами и в надвинутой на глаза черной широкополой шляпе и так и шнырял повсюду в поисках добычи. Но никто не знал, что на равнине рыщет Воробей, иначе бы все перепугались до смерти.

Будь Воробей поумнее, он не явился бы на Хультсфредскую равнину в тот самый день, когда туда прискакал со своим ружьем Эмиль из Леннеберги. Угадай, что же там произошло.

Эмиль не спеша бродил в поисках Альфреда и случайно вновь оказался у балагана бородатой дамы. Занавеска, прикрывавшая дверной проем, была приподнята, и он увидел, что она считает деньги, проверяет, сколько заработала в этот праздничный день на Хультсфредской равнине.

Выручка была, как видно, немалая, потому что она довольно ухмыльнулась и погладила свою бороду. Вдруг она увидела Эмиля.

– Заходи, малыш! – крикнула она. – Можешь смотреть на мою бороду совсем бесплатно. Ты такой славный!

Эмиль уже видел эту бороду, но ему неудобно было сказать «нет», раз его так любезно пригласили. И к тому же совсем бесплатно. Он вошел в балаган со своей «шапейкой» и своей «ружейкой» и уставился на бородатую даму. Он насмотрелся на ее бороду не меньше чем на двадцать пять эре.

– Откуда у вас такая красивая борода? – вежливо спросил он.

Но бородатая дама не успела ему ответить. В ту же минуту чей-то нагоняющий ужас голос прошептал:

– Выкладывай деньги, а не то бороду оторву!

Это был Воробей, который незаметно прокрался в балаган.

Бородатая дама побледнела. Бедняжка, она немедленно отдала бы все деньги Воробью, не будь с ней Эмиля. Он шепнул:

– Возьми скорей мою ружейку!

И бородатая дама схватила его ружье, которое Эмиль так предусмотрительно ткнул ей в руки. В полутьме балагана бородатая дама подумала, что ружье настоящее и из него можно стрелять. Но самое интересное… так думал и Воробей!

– Руки вверх! Стрелять буду! – завопила бородатая дама.

Воробей побледнел и поднял руки. Он весь дрожал от страха, пока бородатая дама зычным голосом, гремевшим над всей Хультсфредской равниной, звала на помощь полицейских.

Явились полицейские, и с тех пор никто и никогда больше не видел Воробья ни в Хультсфреде, ни в каком-либо другом месте. И тогда настал конец воровству в Смоланде. Право слово, я не вру, вот как бывает на свете!

Бородатую даму очень хвалили и в «Смоландском вестнике», и в «Хультсфредской почте» за то, что она поймала Воробья. Но никто ни словом не обмолвился об Эмиле и о его «ружейке». Так что, помоему, настало время рассказать правду о том, как все было на самом деле.

– Повезло, что я захватил в Хультсфред и шапейку, и ружейку, – сказал Эмиль, когда полицейские увели Воробья в кутузку.

– Да, да, ты замечательный мальчуган, – сказала бородатая дама. – Можешь смотреть на мою бороду сколько хочешь совсем бесплатно.

Но Эмиль устал. Ему не хотелось смотреть ни на какую бороду. Ему даже не хотелось вволю повеселиться, и вообще ничего не хотелось. Только бы поспать. Потому что над Хультсфредской равниной уже спустился вечер. Подумать только, прошел целый долгий день, а Эмиль так и не нашел Альфреда!

Папа и мама Эмиля, да и Лина, тоже устали. Они без конца искали Эмиля, Лина же не переставая искала Альфреда, и больше искать у них не было сил.

– Ой, мои ноги! – простонала мама Эмиля, а папа угрюмо покачал головой.

– Веселенький праздник, нечего сказать, – проворчал он. – Поехали домой в Каттхульт, больше нам здесь делать нечего.

И они потащились к лесной опушке, чтобы запрячь коня и тронуться в путь. И тут они увидели, что к дереву рядом с Маркусом привязана и Юллан и что они вместе жуют сено.

Мама зарыдала.

– Где мой маленький Эмиль? – причитала она.

Лина, дернув головой, в сердцах сказала:

– Вечно он со своими проделками, этот мальчишка! Вот уж настоящий сорвиголова!

И тут вдруг папа, мама и Лина услыхали, что кто-то несется к ним во всю прыть. Это был вконец запыхавшийся Альфред.

– Где Эмиль? – спросил он. – Я искал его целый день.

– А мне-то что до него, – зло сказала Лина и уселась в повозку, чтобы ехать домой.

Подумать только! Она тут же наткнулась на Эмиля!

В повозке оставалось еще немного сена, и на этом-то сене и спал Эмиль. Понятно, он проснулся, когда Лина взгромоздилась на него. И сразу же разглядел того, кто прибежал сюда запыхавшись и стоял рядом с ним.

Эмиль обхватил шею Альфреда, одетого в синий солдатский мундир.

– Это ты, Альфред?! – спросил он.

И тут же снова заснул.

Потом хуторяне поехали домой в Каттхульт. Маркус тянул повозку, а привязанная к повозке Юллан трусила сзади. Время от времени Эмиль просыпался и видел темный лес и светлое летнее небо; он чувствовал свежесть ночи, вдыхал запах сена и лошадей, слышал, как стучат их копыта и поскрипывают колеса повозки. Но все-таки большую часть пути он спал, и ему снилось, что Альфред скоро вернется домой, в Каттхульт, к нему – Эмилю. Альфред непременно должен вернуться.

Это было восьмого июля, когда Эмиль повеселился от души на празднике в Хультсфреде. Угадай, кто еще искал Эмиля в тот день. Спроси Кресу-Майю. Нет, лучше не надо, а то она очень расстроится и на руках у нее выступят красные пятнышки, которые очень чешутся и потом долгодолго не сходят.

Теперь ты слышал, что натворил Эмиль и седьмого марта, и двадцать второго мая, и десятого июня, и восьмого июля, но в календаре найдется еще сколько угодно свободных дней для того, кто хочет проказничать. А Эмиль хотел. Он проказничал почти каждый день, весь год напролет, и в особенности девятнадцатого августа, одиннадцатого октября и третьего ноября. Ха-ха-ха! Я просто умираю от смеха, как вспомню, что он натворил третьего ноября! Но я обещала маме Эмиля никому никогда про это не рассказывать! Хотя именно в тот день леннебержцы пустили по всей округе подписной лист. Жалея своих соседей Свенссонов из Каттхульта, тех самых, у которых не ребенок, а настоящий сорвиголова, они сложились по пятьдесят эре каждый, завязали собранные деньги в узелок и пришли к маме Эмиля.