О бедном кощее замолвите слово 12 страница

Я удовлетворенно кивнула, отпивая глоток густой, холодной простокваши. Работа была. И деньги – тоже.

– Значит, так, – совершенно нормальным, деловым тоном начал дайн, неторопливо прихлебывая пиво. – Завелось у нас на пруду чудо невиданное, злобное и прожорливое, четырех детей за неделю под воду утянуло и слопало, только обувка на берегу осталась. Каковой участи и тебе, ведьма, искренне желаю… но лишь опосля убиения чудища оного.

– Кикиморы, что ли?

– Кикиморы! – фыркнул дайн, стирая пивные усы. – Да кикимору мы бы с божьей милостью и железными цепами живенько отучили добрую паству изничтожать. За каждую кикимору ведьмам поганым платить – пожертвований не наберешься!

– А за чудище наберетесь? – живо заинтересовалась я. – И сколько?

Дайн подумал, посчитал в уме, закатив глаза на засиженный мухами потолок, и назвал цену. Я удвоила, чем удостоилась замысловатой анафемы.

– …да будет пламя преисподнее столь же неутолимо, сколь алчность чародейская! – закончил Эразмус.

Я мысленно поаплодировала и сбросила три монеты.

Дайн накинул два.

Пронзительный лай прервал наш торг на самом интересном месте. Маленькая кривоногая собачонка рыжей масти злобно бросалась на невесть чем ей не угодившие Смолкины бабки. Моя лошадка терпела до первого укуса. Потом она выпростала морду из кормушки с овсом и уставилась на шавку немигающими змеиными глазами. Когда песик, от страха присевший на задние лапы, сообразил, на кого осмелился поднять голос, было поздно – кобыла молниеносно бросилась вперед и вниз.

Хрустнули позвонки. Короткий визг оборвался булькающим всхрипом.

Втянув клыки и запрокинув голову, Смолка сделала несколько судорожных глотательных движений… черный ком натужно прошел по ее горлу, встопорщив шерсть, и… все. Собачонка исчезла. Облизнувшись, лошадь удовлетворенно вздохнула и снова опустила морду в кормушку.

Пробормотав молитву и сотворив сложный знак надо лбом, Эразмус так и не смог оторвать вытаращенных глаз от мирно жующей кобылы.

– По рукам? – ловя момент, настойчиво потребовала я.

– По рукам, – рассеянно подтвердил дайн, протягивая ладонь мерзкой ведьме.

На какой сумме мы сошлись, он вспомнил только по дороге к пруду, и на меня, а заодно и на Смолку, обрушилась еще одна анафема.

– Вот это – тот самый пруд? – не выдержала я. – Да вы с ума сошли, Эразмус! В нем жабе икру метать зазорно!

Дайн угрюмо фыркнул, одергивая рясу.

Пруд… нет, широкая лужа, саженей пять в ширину, загаженная по берегам домашней птицей, отороченная хилым камышом, грязная и мутная, производила отталкивающее впечатление. Прогретая солнцем вода источала сладковатый гнилостный душок. Десяток белых упитанных уток важно пересекали пруд то вдоль, то поперек – три гребка туда, два обратно.

– Смейся, смейся, ведьма, – проворчал дайн. – А я посмеюсь, когда по утренней зорьке найду твои сапожки, ровненько стоящие у воды. И твои подковы, кровожадный демон!

Смолка ехидно заржала, выскалив клыки. К'яардов никогда не подковывали – по известной причине.

– Итак, вы утверждаете, – я безуспешно пыталась собраться с мыслями, – что вот в этом, простите за выражение, водоеме, водится нечто, способное съесть ребенка?

– А вот переночуй на бережку – узнаешь. – Дайну явно не терпелось поскорее убраться с глаз долой.

– И переночую! – уязвленно вскинулась я.

– Приятных тебе кошмаров, – неприязненно бросил Эразмус, брезгливо перекрестил меня на расстоянии и удалился величественной поступью, то и дело оскальзываясь на кочках и подбирая рясу, пристающую к цепкими репейным головкам.

– И переночую… – пробормотала я себе под нос – уже далеко не столь уверенно.

Мне доводилось ночевать на кладбищах, в могильных склепах, чашобах и урочищах, вурдалачьих берлогах, домах с привидениями, перекрестках трех и более дорог, чистом поле, постоялых дворах (что самое ужасное, ибо заснуть там не удавалось ни до полуночи, ни после – мешали клопы и пьяное пение других постояльцев). По сравнению с ними щедро оплаченная ночевка на берегу утиного пруда казалась подозрительнее бесплатного сыра. Следовало удвоить, утроить, учетверить бдительность. Хотя… если это ловушка и дайн Эразмус надеется уничтожить меня (в девятый раз!) окончательно и бесповоротно, то он выбрал самое неудачное место для засады, – кругом, насколько хватает глаз, чистое поле с высохшей почти до основания травой. Бесшумно не подкрадешься, внезапно не выскочишь.

Нет, дайн не дурак… видно, тут что‑то другое.

Присев на корточки, я почеркала землю кинжалом, набрасывая острые углы пентаграммы. Пять‑шесть пассов, пара заклинаний – и во мне снова закипело беспокойное раздражение.

Что за липовую работенку всучил мне фанатичный святоша? Нет здесь никакой нечисти. Нет и не было. И никого тут не убивали за последние сто лет. Подняв с земли маленький камушек, я пробормотала формулу и кинула его в центр пруда. Бултых! Утки наперегонки рванулись за аппетитным звуком.

В висках кольнуло. Так я и знала! Два локтя в самом глубоком месте! Я искренне позавидовала буйной фантазии человека, чей не в меру болтливый язык населил пруд «злобными и прожорливыми» чудищами. Пропавших детей могли украсть разбойники, задрать упыри или бродячие собаки; наконец, они могли попросту сбежать от родителей и пристать к проходящим мимо деревни кочевникам… да мало ли что еще.

Сбивала меня с толку одна‑единственная деталь – что‑то не слыхала я, дабы упыри, отобедав, снимали с жертв обувь и художественно расставляли ее по берегам прудов. Да и детям без лаптей далеко не уйти.

«А, утро вечера мудренее», подумала я и стала устраиваться на ночлег.

Стемнело. Утки, потряхивая хвостами, выбрались из воды и, чинно переваливаясь и покрякивая, цепочкой потянулись в деревню.

Расстелив одеяло на охапке камыша, я подремывала, вполуха прислушиваясь к шелесту высокой травы, по которой, не отходя далеко, бродила Смолка. Ни чудищ, ни дайна во главе воинствующей толпы. Тишина и покой.

Солнце скрылось за горизонтом, как тлеющий уголь под пеплом, и тут же чья‑то невидимая рука распахнула двери ночи, впуская ее холодное дыхание на притихшую землю. Ветер с шелестом пересчитал камышины, взъерошил Смолкину гриву, ледяными пальцами пробежался по моим плечам.

Неохотно поднявшись, я побрела к пруду, где, как мне помнилось, лежало у самого берега то ли полусгнившее бревно от мостков, то ли толстый сук дерева, годный на растопку. Заскучавшая лошадь увязалась следом, жарко дыша в спину.

В темноте пруд выглядел и вовсе неприглядно. Смолка понюхала воду, но пить не решилась, только вопросительно посмотрела на меня. Я развела руками – мол, и хозяйка на сухом пайке. А не найдет бревно – останется и без жареной колбасы.

…Это ощущение нахлынуло внезапно. Как человек догадывается о приближении грозы по внезапной духоте и тяжести в висках, так опытный маг безошибочно чует надвигающуюся на него волшбу. Я замерла, краем глаза уловив стертое движение на той стороне пруда, тут же отозвавшееся знакомым посасыванием под ложечкой.

Движение повторилось. На сей раз я разглядела его отчетливо – словно на секунду сгустился и помутнел кусочек воздуха… сначала один, потом другой… несколько одновременно… десятки, сотни, тысячи вспышек, разбивших мир на осколки и составивших заново – в ином порядке.

Пруд раздался вдаль и вширь, берега прыснули в разные стороны, как вспугнутые зайцы, запах гниющего ила сменило свежее дыхание леса, вода просветлела и в ней отразились деревья и кусты.

Я стояла на берегу озера.

Там, у пруда, догорал закат, здесь же небо только начинало светлеть, и в утренней тишине и безветрии полз по зеркальной глади легкий туман, дышавший теплом и влагой.

Молодые березки склонялись над водой, щекоча ее кончиками веток. Идеально круглое, с пологими берегами, без единой камышинки и водоросли, озеро завораживало и пугало первозданной красотой. На песчаном дне был виден каждый камешек, каждая коряжка. Локтях в двадцати от берега кристально чистая вода темнела – дно резко обрывалось, уходило вниз, в пропасть омута. Не поверив своим глазам, я наклонилась и зачерпнула пригоршню воды. Теплая, как парное молоко, она шелковыми нитями проскользнула сквозь озябшие пальцы. С разных концов озера доносились негромкие, ритмичные, обрывистые звуки – то ли щелчки, то ли плеск весел, чуждые до нутряного, беспричинного страха. Поколебавшись, я расшнуровала сапоги и вошла в воду. Туман ласково обвился вокруг щиколоток, обкатанная галька щекотнула пятки. Звонко плеснуло‑бултыхнуло слева и справа. Приглядевшись, я заметила парочку существ величиной с ладонь, торопливыми подскоками уступающих мне место – точь‑в‑точь вспугнутые лягушки, только шестиногие и хвостатые, с вытянутыми рыбьими мордочками. Странные щелкающие звуки прекратились.

Я досадливо покачала головой. Дипломированная чародейка позорно бежала, услышав лягушачье кваканье! Позор на мои рыжины…

Шестиногие твари изучали меня со взаимным, чувством гадливого любопытства. Плюнув на все равно уже намокшие снизу штанины, я зашла подальше. У самого обрыва глубины вода едва достигала моих колен. Опустив одну ногу за край, я присела, надеясь нащупать ею дно, но тщетно. Ступню обожгло холодом – озеро питалось глубинными ключами, прогреваясь лишь у поверхности да на мелководье. Смолка, пившая с бережка, негромко заржала. Я обернулась. Мои сапоги чинно стояли на песочке, рядом с узловатым корнем нависшей над водой березы.

…только обувка на берегу осталась…

– Зараза… – почти беззвучно шевельнула я мгновенно пересохшими губами. – Леший тебя побери…

За спиной что‑то булькнуло, плеснуло, зашуршало чешуей, и в потемневшей воде отразилось толстое зеленое тело.

Медленно, очень медленно, делая над собой гигантское усилие, я повернула голову.

Сквара распахнула пасть, полную зазубренных крючковатых зубов, и мерзко, въедливо зашипела.

Длинное змеевидное тело с пятью парами шипастых плавников высоко подняло над водой бугорчатую, жабью голову, покрытую чешуей и длинными, непрестанно шевелящимися выростами толщиной с палец, походившими на развевающиеся волосы. В желтых немигающих глазах пульсировали мутные зрачки.

В самой широкой части туловища сквару с трудом смогли бы обхватить двое взрослых мужчин – и они же с легкостью поместились бы у нее в желудке.

Впрочем, я сомневаюсь, что кому‑то захочется обниматься со скварой; лично я рекомендую попотчевать ее горстью жидкого пламени.

Мощь огненной стихии не пришлась водяной твари по вкусу. Отшатнувшись, она с рявканьем захлопнула обожженную пасть и скрылась в омуте, чиркнув раздвоенным хвостом по мелководью.

Преследовать сквару под водой не имело смысла. Заведись она в том самом, безжалостно осмеянном мною пруду, я бы не пожалела сил и времени на публичную экзекуцию людоедки, ибо нечего всякой зубастой гадости делать посреди плодородных угодий достославной деревеньки. Озерная же сквара беспокоила меня в последнюю очередь. Пусть себе резвится в родимом водоеме, чем успешно занимались до последнего времени ее предки и соплеменники, и слыхом не слыхавшие о подрастающем поколении Россох. Причина феномена занимала меня куда больше, чем его вострозубое следствие. Посему не стоит тратить время на ловлю сквару в мутной воде (а она там не одна, ручаюсь) – лучше выяснить, что же произошло, и пресечь непорядок в самого корне.

Оскорбленная невниманием, можно даже сказать, возмутительным пренебрежением потенциального ужина к царице водоема, сквара (та же самая или другая) предприняла вторую попытку пополнить мною свой скудный рацион, и успокоилась, лишь получив пульсаром в левый глаз.

Свистнув кобыле, я пошла по воде вдоль берега. И очень скоро обнаружила, что идти‑то нам особенно и некуда – стоило выбраться на сушу и попытаться углубиться в лес, как я натыкалась на невидимую стену, окружающую озеро вместе с узкой полоской травы,

У меня начали появляться кой‑какие догадки, вскорости слившиеся в правдоподобную гипотезу. Похоже, деревенский пруд располагался на месте Ведьминого Круга, точке соприкосновения миров, каким‑то образом обменявшихся кусочками, как замки – ключами; причем последние, как и положено чужим ключам, заклинили в замках, выпав из своих миров, но так и не слившись с чужими.

Кто или что стало виновником этой аномалии, оставалось лишь гадать. Был ли это обычный всплеск‑перепад в энергетической прослойке между мирами или следствие волшбы мага‑недоучки, не сумевшего прибрать за собой рабочее место, определить уже невозможно. Да и не входит в мои обязанности.

Б голову пришла забавная мысль. Значит, у нас здесь чужое озеро, а у них – наш пруд? И местные чародеи выбиваются из сил, стремясь прекратить разгул странной нечисти – белых, крылатых, крякающих созданий с перепончатыми лапами?!

За спиной всплеснуло, злобно взвизгнула Смолка, подкинув крупом и с оттяжкой полоснув копытами что‑то тяжелое и податливое. Но когда я обернулась, то увидала лишь круги, расходящиеся по окрашенной кровью воде.

– Молодец, девочка, – устало похвалила я. – Так ее, пакость неугомонную…

Из‑за верхушек деревьев показался краешек солнца, вызолотив гребешки меленьких волн, разбегавшихся от длинного тела, проскользнувшего у самой поверхности. День, как и в моем мире, обещал быть жарким.

Пора было выбираться. Если я правильно поняла, «счастливчика», оказавшегося в нужном месте в нужное время, захватывало межреальностью, словно вращающейся дверью потайного лаза. Логически рассуждая, для возвращения в свой мир нужно встать на берегу рядом с сапожками в момент «поворота», на закате.

Оставалось одно «но». Феномен никак не проявлял себя в течение дня, а значит, я не могла «запереть» Круг, находясь в своем мире. Был необходим удар изнутри. Отсюда и сейчас, что заставляло крепко задуматься…

Нет, я не сомневалась, что сумею разъединить миры, ударив в нужную точку; однако меня глодало сомнение – а не останусь ли я после этого тут навсегда? Вероятность подобного исхода была, и немалая. Оставалось только надеяться, что теория «притяжения подобного», каковую адепты зубрят на пятом курсе, не слишком расходится с практикой, и миры на прощание заберут друг у друга принадлежащее им добро… или зло в моем лице, как утверждал дайн Эразмус.

Нехитрые расчеты показали, что для максимально успешной атаки на спайку миров я должна стоять в центре озера и бить вертикально вверх.

Словно прочитав мои мысли, из омута высунулась хамская морда сквары, уставилась на меня желтыми буркалами и, раззявив рот, с чувством провела языком по клыкам.

– Ссс…сквара! – вырвалось у меня.

В сердцах запустив в гадину подвернувшимся под руку камнем (та тут же нырнула, рассудив, что благоразумнее будет выждать, пока я сама к ней подойду), я выбралась на берег, оседлала нависший над водой ствол березы и начала перебирать в уме различные варианты. Смолка замерла рядом, настороженно вглядываясь в темное пятно омута.

Вплавь? Хо‑хо! Плот? Глупая идея. Подобьет снизу и подхватит на лету. Выманить и уничтожить? И сколько их там? Растрачу весь магический резерв, не хватит на прорыв. Левитировать и одновременно бить? Взаимоисключающие заклинания… Что же делать?!

Сквара снова показалась из воды. Вид у нее был довольный донельзя, словно там, на дне, уже накрыт стол, расставлены тарелки, разложены вилки и красиво свернуты угольником накрахмаленные салфеточки. Она аж сияла от радости – в прямом и переносном смысле: чешуя лучилась на солнце, а сплошной щиток на затылке то и дело зеркально полыхал белым пламенем.

– Ага… – задумчиво протянула я. – Ага!

Сквара насторожилась и, погрузившись по верхнюю челюсть, беспокойно засопела, ероша озерную гладь.

Спрыгнув с березы, я пошлепала по воде вкруг омута, стараясь не слишком приближаться к его кромке.

Голова сквары, к немалой моей досаде, поворачивалась за мной, как лист за солнцем.

Я остановилась, приподнялась на пятках и пошла в другую сторону.

Проклятая тварь не сводила с меня алчного взгляда.

Ну что ж… будь я на ее месте, тоже не упускала бы из виду долгожданный завтрак. Может, попробовать его чем‑нибудь заменить?

Подозвав Смолку, я извлекла из чересседельной сумы кольцо ароматной копченой деревенской колбасы – свой несостоявшийся ужин. Отломив кусок длиной с ладонь, попробовала его и скривилась – эх, жалко переводить такой отличный продукт на тупую тварь! Но другого выхода не было. Злобно плюнув на огрызок, я запустила им в нахальную жабью морду.

Сквара, наученная горьким опытом общения с магами, немедленно скрылась под водой.

Уже через несколько секунд она предстала передо мною во всем великолепии, скаля зубы и довольно облизываясь. Домашняя, с чесночком и молотым кориандром, колбаса определенно подняла меня в глазах сквары. Второй кусок я кинула на середину омута. Отплыв немного подальше, гадина благосклонно приняла мой дар и вежливой отрыжкой намекнула на продолжение банкета. Тщательно рассчитав и укрепив заклинанием траекторию броска, я кинула остаток колбасы так, чтобы тот пролетел над головой сквары и упал прямо за ней. Хищница в очередной раз спутала мои коварные планы. Вместо того чтобы обернуться за колбасой, она подскочила вверх, показав свернутый спиралью хвост, и заглотала наживку в воздухе. После чего, изящно шлепнувшись в воду, только что не раскланялась, ожидая аплодисментов.

У меня уже не было сил смотреть на сквару – отчасти из‑за откровенно издевательского выражения ее морды, отчасти из‑за солнца, бившего мне прямо в глаза. Я сощурилась, прикрывая их рукой… Стоп!

Торопясь проверить свою догадку, я перебежала на противоположную сторону озера. Сквара, как и положено упрямой скваре, немедленно развернулась ко мне «лицом», но почти сразу же недовольно заморгала, замотала мордой, словно пытаясь стряхнуть с нее солнечные лучи, и, сердито рыкнув… отвернулась.

Луч света, вырвавшийся из моих сложенных и протянутых вперед ладоней, ударил скваре в затылок и, отразившись от щитка, заметался по сторонам, поджигая деревья.

Зараза! Точнее!!!

Я подскочила к самому краю омута, корректируя направление луча.

Сквара визжала, шипела и трепыхалась подсеченной щукой, вздымая тучу брызг. Вырваться или повернуть голову она уже не могла, спаянная в одно целое с лучом, уверенно бившим в небо над озером.

Воздух на стыке миров дрогнул, помутнел и пошел полупрозрачными волнами, размывая деревья на берегах. Солнце превратилось в слепящий отблеск неправильной формы, по озерной глади пробежала хмурая тень от несуществующего облака, небо задрожало и осыпалось ливнем сиреневых искр.

И в этот момент вторая сквара вынырнула у самой кромки омута и, не тратя времени на разговоры, ловко и аккуратно насадилась на меня раззявленной пастью и прожорливой глоткой.

…Омерзительная жижа хлынула в рот и уши.

Побарахтавшись, я вскочила на ноги и, отплевываясь, торопливо протерла глаза.

Первое, что я увидела, – свои чистенькие, блестящие сапоги, издевательски развалившиеся на берегу. Я стояла посреди пруда. И в каком виде! То, что натекло мне за шиворот, оказалось густой, липкой субстанцией, которая лишь издалека могла сойти за воду. В ней удержались бы на плаву даже куры – настолько вязкой оказалась заполнявшая пруд тина.

За моей спиной негодующе фыркнула Смолка, по‑кошачьи брезгливо поджав левую переднюю ногу и, будь это возможно, охотно проделав бы то же самое с тремя остальными.

– Еще в пухе нас обвалять – совсем хороши будем, – мрачно сказала я кобыле. – Выбирайся давай, боевая подруга. Нам еще вымыться где‑то надо, негоже в таком виде являться за гонораром.

Гонорар нас ожидал давно, да еще какой! Сплошной коридор из людей вдоль главной улицы, живое кольцо вокруг площади с часовенкой в центре, – что‑то вроде высокого деревянного колодца с плоской черепичной крышей, под которой, хорошо видимый в прорези‑окошки, висел колокол с тянущейся вниз веревкой. У подножия часовенки, услаждая слух, булькал на раскаленных углях котел с кипящим маслом и ласково улыбался дайн Эразмус, подбрасывая на ладони кошель с золотом.

Из непонятных мне соображений Эразмус платил всегда и при любых обстоятельствах. Вероятно, не хотел остаться в долгу у ведьмы, пусть даже мертвой. Он аккуратно вручал мне уговоренную, а затем пытался сделать из меня великомученицу.

Традиционный костер, встретивший меня в первый раз, не оправдал его ожиданий. Я незаметно телепортировалась из пут, когда пламя разгорелось повыше и посильнее.

Топить мага тоже бесполезно. В любом мало‑мальски крупном озере у него найдется пара знакомых русалок.

От колесования я избавилась еще проще – споткнулась по дороге к эшафоту, упала и перекинулась обликами с подходящим по размеру бревнышком. Представляю, в какую щепу они его измолотили!

Засим последовали: четвертование, дыба, виселица и плаха со скромным, застенчивым типом в красном колпаке с прорезями для глаз. С легкой руки дайна я коллекционировала казни, как иной травник – лютики. – Нет, я не имела к Эразмусу никаких претензий. Ну что поделаешь, работа у нас такая: я – ведьма, он – священнослужитель. Уверена, он питал ко мне не менее теплые чувства. Но это было уже слишком! Такой наглости я от него не ожидала. Он знал, что без денег я не уеду, и, наученный горьким опытом, решил действовать наверняка.

Ну, если вы так настаиваете… Я прищелкнула языком, Смолка пошла легкой трусцой. Стоило мне въехать в живой коридор, как он замкнулся за моей спиной и начал втягиваться следом. Пара копий… три‑четыре меча… рогатины… все как обычно. Хоть бы парочку арбалетов прикупили, что ли.

Хмурая радость на тупо сосредоточенных лицах селян не поддавалась описанию. Я обаятельно улыбнулась честному народу, помахала рукой, разослала пару‑тройку воздушных поцелуев.

Толпа возмущенно засопела.

Цок‑цок лошадиные копыта… Теснее круг… Ближе, ведьма, ближе… Подойди, протяни руку…

Кончики пальцев коснулась заветного кошеля. Я увидела, как по лицу дайна расплывается торжествующая гримаса, как он поднимает свободную руку, чтобы взмахнуть ею, и…

– И‑и, пошла! – завопила я, пнув Смолку каблуками.

Кобыла рванулась вперед, сделала несколько размашистых скачков навстречу выставленным рогатинам, ликующе заржала и, не пытаясь прорвать кольцо вооруженных мужиков лобовой атакой, взбежала по часовне, как белка. Неподкованные копыта разомкнулись тремя острыми когтями, уверенно впившимися в потемневшие бревна, ноги извернулись в суставах, согнувшись под немыслимыми для лошади углами, и, прежде чем селяне успели опомниться, черная тварь оттолкнулась от края крыши и распласталась в длинном, изящном прыжке‑полете, тенью скользнув над головой Эразмуса.

Когда копыта Смолки – уже копыта – коснулись земли, люди с рогатинами остались далеко позади, а шальной галоп с каждой секундой увеличивал разделяющее нас расстояние.

Вслед нам понеслась трехэтажная анафема.

Отдышавшись, мы со Смолкой еще долго стояли на маленькой полянке у верстового столба с перевернутым указателем.

– Люблю я эту деревеньку, – задумчиво изрекла я, почесывая кобылку за ухом. – Люблю, хоть убей. Может, за это и люблю?

Селянин деликатно закашлялся.

 

НЕЛЕТОПИСНОЕ

 

– А вот гляньте, господа хорошие, на сию пакость, тьмы мерзопакостное порождение, – надрывался ярмарочный зазывала у входа в перекошенную палатку из грязной холстины, опасно вихляющуюся на ветру.

Проходящий мимо маг брезгливо скривил нос. Долетавшая из палатки вонь наводила на мысль о платной уборной, причем для весьма неприхотливых (или очень страждущих) посетителей.

Тем не менее желающие «глянуть» все‑таки находились. Сначала за услужливо отдернутый полог прошла и почти сразу же с оханьем выскочила толстая баба, беспрерывно осеняющая себя крестным знамением, потом с медяками рассталась парочка сорванцов – эти задержались подольше, одного даже пришлось выволакивать за ухо, чтобы освободить место для следующего клиента.

– А вот кому охота с самой что ни есть близи на монстра лютого полюбоваться, в буркала его злобные плюнуть?!

«Нет, не сортир», – рассеянно подумал маг, высматривая нужную ему лавку. «Видно, какую‑то нежить изловил и показывает – упыря или мроеда. За время войны их много расплодилось, работы для практиков невпроворот, даже адептов‑старшекурсников приходится для зачисток привлекать. Ох, долго нам еще эту кашу расхлебывать… поздно спохватились».

– Заходите, люди добрые, не пожалеете! – надрывался зазывала. – Тварь страсть какая лютая, гнусная и коварная, самого каждый раз аж оторопь берет!

Дальше маг уже не прислушивался, наконец‑то заметив молочный ряд. Выбрав самую опрятную и располагающую к себе бабку, не торгуясь, купил у нее ковшик свежего козьего молока («вот токо‑токо сдоила, ишшо тепленькое!»), аккуратно перелил его флягу при поясе и прямиком направился к выходу, торопясь вернуться на постоялый двор, где час назад снял отдельную комнату на ночь.

Обратная дорога лежала мимо все той же вонючей палатки. Собственно говоря, «мимо» оно «мимо» и есть, но в этот самый момент зазывалу угораздило выпустить край полога из рук и ветер немедленно задрал его выше крыши, позволив случайному взгляду мимоходом скользнуть внутрь.

Маг споткнулся от неожиданности. Резко развернулся, рывком отдернул только что возвращенный на место полог и, невзирая на возмущенное верещание зазывалы, шагнул внутрь, возмутительно игнорируя протянутую за платой ладонь.

В низкой клетке из намертво склепанных железных прутьев – маг не заметил даже дверцы – сидел, скорчившись, вампир. Голый, грязный, покрытый синяками и ожогами, истощенный до такой степени, что его организм уже перестал регенерировать, да что там – он даже крылья не мог свернуть и они неряшливыми кожаными лоскутами повисли вдоль спины. Поперек груди, точнее – выпирающих ребер тянулся широкий, багровый рубец. Одну, самую страшную рану вампир успел‑таки затянуть, но не срастить до конца. Видимо, из‑за нее людям и удалось захватить его в плен.

Война только‑только закончилась, скрепленный печатями мирный договор торжественно зачитали на всех площадях, но разгоряченные, едва вошедшие во вкус люди продолжали требовать крови, недоумевая, почему им не дали раз и навсегда истребить распроклятых тварей.

И поэтому израненное существо заживо заклепали в клетку и оставили умирать без воды и еды, в собственных нечистотах, на потеху охочей до зрелищ толпы. Сколько он тут уже сидит? Две недели? Месяц? Вампиры очень живучи, а этот, хоть и не светловолосый, явно участвовал в боях. Страж? Похоже на то.

Когда маг носком сапога постучал по одному из прутьев, он даже не повернул головы.

– А вы его каленым железом ткните, – услужливо посоветовал зазывала, все еще надеясь на мзду. – Вона, прут в горшке с угольями торчит!

Так вот откуда ожоги.

Маг со свистом выпустил воздух сквозь стиснутые зубы, пристально уставился на клетку и резко развел руками.

Вампир настолько обессилел, что даже не шевельнулся, когда прутья одной из стенок с натужным скрипом отогнулись вверх. Глаза у него были открыты, но так безучастно смотрели в пустоту перед собой, что маг только покачал головой и, нагнувшись, подцепил вампира под мышки и выволок из клетки. Зазывала вылетел из палатки, словно подхваченный ветром. Маг с трудом удержался, чтобы не швырнуть ему вслед с пяток молний, но ограничился смачным проклятием. Обтянутый кожей скелет оказался неестественно легким, чуть теплым, и так закоченел в скрюченной позе, что магу стоило немалых усилий ровно уложить его на плаще и быстро, пока короткий ворс еще хранил тепло владельца, закутать. Но нашаренная на шее жилка слабо, неровно пульсировала, и маг, вскинув длинный сверток на плечо, поспешил к выходу.

Там уже собралась небольшая толпа, возглавляемая заметно осмелевшим зазывалой.

– Вот он, колдун проклятый, который упыря на свободу выпустил и вместе с ним драпать собирается – завопил он, с безопасного расстояния тыча в мага выдернутым из частокола дрыном. Предпочтения остальных разделились между ножами и булыжниками, хотя маг с презрением заметил двух рыцарей с мечами и одного дайна – пока, впрочем, мнущегося с краешка и просто прислушивающегося. Прочие расы отводили глаза и торопились поскорее миновать место назревающей потасовки, чтобы самим не подвернуться под руки разгоряченной толпе.

Маг мог пустить в ход боевые заклинания, что почти наверняка закончилось бы не одним десятком трупов и долгим судебным разбирательством, а то и тюрьмой. Мог трусливо и, увы, безрезультатно заорать «Спасите, убивают!», ибо городская стража и так прекрасно видела, что происходит на ярмарочной площади, но вмешиваться не спешила. Мог, в конце концов, с досадой бросить свою ношу под ноги главному зачинщику и, воспользовавшись возникшей суматохой, открыть одиночный телепорт и перенестись прямо на постоялый двор, а уж оттуда поскорее дать деру из городка, ибо обманутая толпа наверняка кинулась бы его искать, по дороге разбухнув в несколько раз.

К счастью, в Совет Ковена Магов дураков не брали.

– Верно, – бесстрастно подтвердил маг, – я колдун. И властью, данной мне Ковеном и его величеством королем Васаром Седьмым, конфискую эту тварь для алхимических опытов. Разумеется, ее владельцу полагается денежная компенсация, а мною лично выражается горячая благодарность за содействие в поимке этого монстра.