О бедном кощее замолвите слово 10 страница. – пойдем, цыпа, – бесцеремонно прервал мои думы тролль

– Пойдем, цыпа, – бесцеремонно прервал мои думы тролль. – Час на исходе, а ревнивая баба – тьфу-тьфу, чтобы не накаркать, – может статься, на подъезде.

– Ховел же говорил – она только через неделю вернется?

– Это она так сказала. А может, и через две, и на следующий же день. Не пойму я, цыпа, на гхыра вы, люди, лишние проблемы себе придумываете: любовь, верность, ревность? Нет бы как у порядочных троллей – одним кланом в общей пещере живут, и все довольны! У кого рука тяжелее, тот и главный, того и бабы любят, а ежели какая права начинает качать – дубиной ее!

Себя Вал порядочным троллем не считал, и рискнувший утверждать обратное схлопотал бы не только дубиной. В количестве больше одной штуки тролли-наемники уживались только на время выполнения задания или последующей выпивки.

Обратный путь мы скоротали за жарким обсуждением, сможет ли женщина качать права, если дубина окажется в ее руках, и не сойдет ли за оную магия? А если кое-кто а этом сомневается, то не желает ли он проверить это прямо сейчас? Тролль величественно возразил, что желает, но воздержится. Потому как боится ненароком меня зашибить, и тогда прости-прощай гонорар. Я в запале предложила отдать ему свой задаток, на что Вал объявил, что за такие деньги согласен добровольно считать меня грозой всех троллей от Волмении до Ясневого Града. Но при этом так бессовестно ухмылялся, что я безнадежно махнула рукой и решила не швырять деньги на ветер.

Поднимаясь в столовую, я впервые обратила внимание на развешанные по стенам портреты. Симпатии, несмотря на все старания художников, изображенная на них дама не вызывала, умудрившись сохранить желчный и надменный вид на всех без исключения холстах. Особой красотой госпожа Залесская не блистала, а учитывая, что живописцы склонны льстить клиентам, в жизни была страшна как смертный грех.

– И что он в ней нашел? – задумчиво вопросила я, изучая остренькое крысиное личико в окружении неестественно пышных кудрей. – И если все-таки нашел, то что мы с тобой тут делаем? А ведь говорил, любит…

– Любит? – хихикнул наемник. – Верно, я тоже люблю. Но не эту гнусную бабу – видал один раз живьем, бррр! до сих пор иногда в кошмарах снится, – а ее денежки. Имение-то родовое, на нее записанное, вот Ховел на богатую невесту и польстился. Теперь небось жалеет, да поздно…

Господин Залесский и впрямь пребывал в глубокой скорби и печали.

– Я отослал из замка всех… посторонних, – уныло сообщил он, безо всякого аппетита ковыряясь вилкой в тарелке с солянкой (квашеной капустой, тушенной с белыми грибами). Я к этому яству тоже не притронулась, тролль же наворачивал за троих. Его прожорливость с честью выдержала испытание трупами и уж тем более не страдала от воспоминания о брошенном в капусту огрызке. – Но селу уже расползлись слухи, будто это моих рук, то есть зубов, дело. Дескать, мой интерес к прекрасному полу носит еще и гастрономический характер…

Я сочувственно покивала. Сегодня утром я случайно подслушала, что не только летаю, но и плаваю в гробу, а вместо весла у меня – «кобылья лопатка, сама воду гребет, волну гонит…». При мне селяне помалкивали, но косились с таким священным ужасом, что становилось неловко.

– Госпожа ведьма… – Ховел изумленно выудил из солянки жесткий черный волос и, не оценив этот уникальный ингредиент, брезгливо отбросил его в сторону. – Что, если я попрошу вас заняться еще и этим делом? За дополнительную плату, разумеется?

– Не надо…

Господин Залесский окончательно сник и забормотал, что да, он все понимает, это и впрямь очень опасное задание, не всякому мужчине по плечу, и поручать его такой хрупкой и очаровательной женщине просто неприлично, если не сказать убийственно…

– Просить не надо, – перебила я. – Я и так им уже занимаюсь.

Вал вытаращил на меня глаза, и я поспешно добавила:

– Но насчет дополнительной платы я ничего против не имею!

– Угу, – поддакнул наемник, – нам с напарницей любую нежить уделать – раз плюнуть!

Я украдкой показала ему кулак, но смутить тролля, учуявшего запах денег, было невозможно. Помнится, лет десять назад северные провинции Белории наводнили степняки – косоглазые орки на мелких лохматых лошадках, с ятаганами и завываниями навещавшие приграничные селения на предмет быстрого обогащения. Дошло до того, что селяне стали требовать у налетчиков расписки для предъявления конкурентам, которые вполне могли заявиться в ту же деревушку спустя какой-то час после отъезда предыдущей ватаги. Расписки орки, хоть и неохотно, давали. По причине неграмотности – в виде трех крестиков и грубо намалеванного кулака, – но селян, тоже не шибко обремененных образованием, они вполне устраивали.

В конце концов нашему тогдашнему королю надоело получать эти писульки вместо податей и он, прихватив регулярную армию, нанес оркам ответный визит вежливости. Такого вероломства с нашей стороны они не ожидали и, не приняв боя, бросились «наступать в противоположном направлении», всем скопом укрывшись в единственной на всю степь крепости. Кстати, очень качественно укрепленной, с высокими неприступными стенами и толстенной дверью. Три недели раздосадованные люди, эльфы и гномы злобно кружили возле крепости, обогащая лексикон противника замысловатыми ругательствами на трех языках и заодно выучивая оркские, но иного прогресса в осаде не наблюдалось. Пока не подоспели тролли-наемники. Прочувствованно-вдохновляющую речь короля они выслушали, зевая и почесываясь, пока тот не объявил, что за взятие крепостной двери им тут же выплатят по сто кладней. Так они ее с разбегу без тарана и снесли…

— Ну? – иронически поинтересовалась я, когда Ховел, устав меня благодарить, вышел из столовой. – И как ты собираешься ее уделывать? Неужели и впрямь одним плевком на месте положишь – чесночку там пожевав или святой водички хлебнув? А что, может сработать. Отвлечешь по крайней мере.

– Может, травануть ее чем? – Вал подозрительно заглянул в кружку, понюхал ее содержимое и, решившись, осушил одним глотком.

– Разве что ты за хвост подержишь, а я клизму с ядом поставлю. Иначе никак – если помнишь, последнюю пару дней она увлекается лечебным голоданием. Нет, лучше засаду устроить.

– А что, эта тварь только человечину жрет? – Тролль ткнул ножом в блюдо с колбасой, наколов три кружка разом.

– Нет, пару месяцев может обходиться другой пищей, даже растительной. Но потом неизбежно ослабеет и погибнет.

– Так, может, просто подождем? – цинично предложил наемник. – Либо она сама лапы откинет, либо проголодается и отраву схарчит!

– Или от старости околеет, – поддакнула я. – Не валяй дурака, напарничек, надо прикончить ее как можно скорее. Этой же ночью и займемся. Главное, хорошенько все продумать – второй попытки, боюсь, у нас не будет.

 

* * *

 

Ховел распахнул дверь по первому же стуку, встретив меня в синем шелковом халате, с тщательно уложенными волосами и алой розой наперевес, но его обворожительная улыбка тут же угасла – в комнату, бесцеремонно отпихнув его с дороги, шагнул Вал. Удивленно принюхавшись, тролль сморщил нос и раскатисто чихнул:

– Чем это здесь смердит, а?

На столе горела витая ароматическая свеча, стояли два высоких бокала и откупоренная бутылка вина.

– Вал, открой окно, – попросила я, гася свечу и заменяя ее пульсаром. – Господин Залесский, я же предупреждала, что навещу вас исключительно с целью поимки нацыги, а вы что тут устроили? Навоняли какой-то дрянью, у меня виски теперь ломит, как же я колдовать буду?

Ховел смутился и поплотнее запахнул халат.

– У вас уже есть план?

– Да. Мы посидим здесь до полуночи, а потом одинокая беззащитная девушка спустится вниз по лестнице, пересечет двор и неспешным прогулочным шагом пойдет к деревне, любуясь звездами и нюхая цветочки.

– А чем она собирается заниматься до полуночи? – проворковал Ховел, вновь обретая надежду.

– Да уж явно не окучиванием и без того развесистых рогов вашей дражайшей супруги, – фыркнула я. – Удивляюсь, как их еще на портретах не рисуют – для пущего сходства… Впрочем, попробуйте предложить этой отважной девушке пяток-другой кладней, может, она и согласится?

– Цыпа, ты чего?! – неподдельно возмутился тролль. – Совсем сбрендила?

– Почему бы и нет? Ты же сам говорил, что неприличных работенок не бывает. Главное, никому о них не рассказывать, – вкрадчиво напомнила я, предусмотрительно держась подальше от его тяжелой и уже занесенной лапы.

– А вам-то что за дело, любезный? – Судя по алчному блеску Ховеловых глаз, над казной госпожи Залесской в очередной раз нависла угроза растраты.

Тролль широко осклабился и вытащил из кармана парик, без зазрения совести позаимствованный нами из комнаты отсутствующей хозяйки. Энергично встряхнул, подняв облачко приторно пахнущей пудры, критически изучил на вытянутой руке.

– Мне-то как раз и дело, потому что одинокая беззащитная девушка – это я, а цыпа будет красться следом!

Ховел, уже позвякивавший монетками в кармане, поспешно отпрянул назад и, не оценив шутки, обиженно насупился.

Мы с Валом на всякий случай обшарили комнату, но ни в шкафах, ни под кроватью затаившихся нацыг не обнаружили. Не слишком огорчившись, я заперла дверь, а тролль снял куртку и прямо поверх кольчужки натянул веселенькое платье в мелкий цветочек (наученная горьким опытом, я не стала обещать кухарке вернуть его в целости и сохранности, а сразу сунула женщине пару серебряных монет). Не сказать, чтобы оно оказалось как по Валу сшито, но ширина успешно перешла в длину, и движений оно не стесняло.

Ховел крутился вокруг, причитая:

– Какой позор! Неужели она поверит, что я мог польститься на… такое?

Прямо сказать, при близком рассмотрении юной прелестницы нацыгу могло и стошнить. Девица из Вала вышла да редкость непривлекательная– высоченная, сутулая и горбатая из-за висящего за спиной, под платьем, меча. Особую пикантность образу придавала небритая, паскудно ухмыляющаяся троллья рожа в обрамлении длинных светлых локонов.

– Ховел, прекратите ныть! – не выдержала я. – Какая вам разница, что подумает о вас нацыга? Или вы и ее вознамерились пригласить на романтический ужин при свечах? Если вам так уж хочется стенать, делайте это сладострастно, пусть нацыга не сомневается в царящем за дверью разврате!

Но сладострастно стенать Ховел отказался наотрез, и убеждением нацыга пришлось заняться мне. Вал, распускавший ворот платья до неприличной глубины, чтобы тот не мешал выхватывать меч, на минутку замер, прислушался и задумчиво изрек:

– Ну, ранней весной под окнами такие вопли – обычное дело, но посередь лета и испугаться недолго – то ли режут кого, то ли душат…

Я обиженно замолчала. Окно, кстати, на всякий случай закрыла. Запах уже выветрился, и мне не хотелось привлекать излишнее внимание нежити одиноким пятнышком света. Сомневаюсь, конечно, что в него с зубовным скрежетом ринутся «сотенные косяки нетопырей», но у большинства ночных тварей тонкий слух и острые когти, вполне пригодные для карабканья по отвесным стенам. Хотя бы из чистого любопытства, а там – кто знает…

– Ну что, цыпа, готова? – Тролль в последний раз одернул платье и шагнул к двери. У меня предательски заныло внизу живота.

– Рановато еще. До полуночи больше часа осталось.

– Ничего, погуляем, свежим воздухом подышим, покуда дождь не хлынул. Глянь, какая там темень, а ведь луна едва на убыль пошла. Добрые люди уже десятые сны смотрят, и нацыге, поди, тоже мокнуть неохота. Давным-давно небось у крыльца слоняется, на небо поглядывает и Ховела костерит.

– Ладно, – обреченно вздохнула я. – Открывай. Будем надеяться, она не заставит нас бродить вокруг села до рассвета, изображая не просто одинокую, но и больную на голову девушку. А потом селяне будут взахлеб рассказывать друг другу о кривоногой умертвии в саване, предвещающей – кто бы сомневался! – очередную гадость вроде курьего мора…

– Или парочки шишек на рыжей башке одной чересчур языкатой ведьмы, – не остался в долгу тролль, отодвигая щеколду.

 

* * *

 

…Не заставила. Как только Вал распахнул дверь, навстречу ему метнулась тень с горящими глазами. Все, что он успел, – пнуть ее ногой, не подпуская к голове, и тварь, увернувшись, рванула его зубами за бедро, в две борозды распахав плоть до кости. Заметив (точнее, услышав) обман, нацыга оставила упавшего тролля и кинулась ко мне. У меня с реакциями оказалось еще хуже. Я не успела опомниться, как очутилась на полу. В грудь упирались две когтистые лапы, жаркое дыхание отнюдь не было смрадным, но удовольствия все равно не доставляло.

«Эх, зря я не согласилась на кастет…» – тоскливо подумала я. Нацыга распахнула черную пасть, среди белоснежной россыпи клыков шевельнулось влажное жало языка.

«Отпусти меня, ведьма», – беззвучно толкнулось в виски.

Я так опешила, что даже не попыталась пнуть ее в живот, хотя уже согнула ногу.

«Отпусти-и-и…»

В следующее мгновение тяжесть на груди исчезла, раздался треск ломающегося дерева, потом приглушенный звон осыпающихся на подоконник осколков. Я торопливо перевернулась на живот, приподнялась на руках и помотала головой, стряхивая наваждение. Огляделась. Нацыги в комнате не было, сквозь неровную дыру в ставне струился голубоватый лунный свет. Из-под кровати торчали дрожащие Ховеловы пятки. Вал скорчился у стены, безуспешно пытаясь зажать рану. Из располосованного бедра хлестала кровь, черной лужей расползаясь по полу. Плюнув на удравшую тварь, я поспешила ему на помощь, даже не глянув в окно. Все равно вдогонку не брошусь, да и она вряд ли тем же путем вернется.

За время моего «поединка» с нежитью Вал не проронил ни звука, даже не позвал на помощь, отлично понимая, что я нуждаюсь в ней не меньше. Зато уж теперь оторвался по полной программе! Живым родичам нацыги безудержно икалось, а покойные ворочались в гробах!

– Ты не мог бы потерять сознание? Или хотя бы немного помолчать? – не выдержала я. – Сосредоточиться мешаешь!

– Может, мне вообще помереть? – искаженным болью голосом огрызнулся тролль. – А-а-а! У!

– Все уже, все! Хорош вопить. – Я потерлась лбом о собственное плечо, смахивая капельки пота. – Тебе какое заклинание больше нравится – кровоостанавливающее или обезболивающее?

– … первое!.. – За исключением этого слова пространный ответ для летописей не годился.

– Тогда какие претензии? Оно тебе и досталось!

Остальное было делом техники – стянуть края раны, спаять и наложить повязку. Тут мне на помощь пришли две служанки, робко заглянувшие в приоткрытую дверь. Испуганно поохав, они притащили ведро воды и охапку выглаженных льняных бинтов, которых вполне хватило бы обмотать тролля с годовой (что девицы, увлекшись, чуть было и не проделали). Им не терпелось узнать, что же здесь произошло, но я отделалась общими фразами, не желая признаваться в позорном провале засады. Ничего, сами додумают, не впервой. Или хозяина расспросят.

Оставив служанок выманивать Ховела из-под кровати, я проводила Вала на сеновал. Зеленовато-бледный, пошатывающийся тролль пренебрежительно обозвал рану царапиной и в доме ночевать отказался. Как и от моей поддержки, так что пришлось сделать вид, будто это не я, а он составил мне компанию.

Дождь так и не собрался, луна то и дело выглядывала из разрывов угольно-черных туч. Я попыталась было осмотреть землю под окном, но ничего, кроме посверкивающих осколков, разобрать не смогла. Примерно в таком же состоянии находились и мои мысли – обрывочные и перепутанные, но не дающие покоя, как мельчайшие хрустальные занозы под кожей.

Такое ощущение, что она знала о засаде. Знала – и все равно пришла. Почему?

Я прислушалась и различила далекий хриплый и тоскливый вой. Похоже, не я одна растерянно топталась в тупике…

 

* * *

 

Утро началось с жуткой ссоры. Камнем преткновения стала манная каша, собственноручно, пусть и не слишком удачно (но ведь главное – внимание, верно?) сваренная мной для злосчастной жертвы нацыги. Тролль удивленно понюхал это диетическое яство и осторожно поинтересовался, уверена ли я, что нацыга добровольно согласится отведать приготовленную для нее отраву. Я возмутилась и открыла истинное предназначение буроватой массы в тарелке, после чего возмутился уже Вал, и каша, щедро наложенная с горкой, без комментариев оказалась у меня на голове.

На больных не обижаются (по крайней мере, с применением грубой магической силы), а как только я, кипя праведным гневом, выскочила с сеновала во двор, все эпитеты в адрес неблагодарных троллей мигом вылетели у меня из головы. У забора под рябинкой ничком лежало тело – на сей раз мужское, в драной на локтях рубахе, замусоленных штанах и почему-то только одном лапте на босу ногу.

Кинувшись к трупу, я рывком перевернула его на спину… и отпрянула, сраженная мощным сивушным духом. Перевернутое тело протестующе замычало, разлепило глаза и, удивленно икнув, попыталось отпугнуть злого духа в обрамлении каши путем предъявления оному исчадию двух кукишей разом. Эффекта сие не возымело, дух разозлился еще больше, но, помня предыдущий опыт, не спешил облагодетельствовать бедолагу экстренным похмельем.

– Ты кто такой? Что-то я раньше тебя здесь не видела.

– А я… этта… кучер! – гордо объявило тело. – А раньше я в корчме со свояками гулял, покуда не того… этого… ых!

Видимо, подразумевался финансовый кризис и последующее раскачивание с выкидыванием за порог.

– Как кучер? – ошеломленно переспросила я. – А кто же хозяйку к тетке повез?

– А она… ик!.. одна поехала… – Кучер перевернулся на другой бок и, подложив ладони под щеку, громко и раскатисто захрапел, дабы больше никто не перепутал его хмельной покой с вечным.

На глаза начала оползать каша, но я, поглощенная более важными мыслями, машинально стерла ее рукой, не двигаясь с места. Интересно, с чего бы это госпожа Залесская взяла моду раскатывать по лесу в одиночку? Конечно, судя по рассказам, эту бабу никакое лихо не возьмет, но где это видано, чтобы знатная дама сама правила лошадьми или открывала дверцу кареты? А может, она и не собиралась кому-то показываться? Спрятать лошадей в лесу не так уж трудно, главное, миновать Ховелов кордон с голубками. Он довольно далеко от дома, но, как говорится, «для бешеной собаки семь верст не крюк». Для быстроногой нацыги тем более. Но поверить, что это госпожа Залесская, я по-прежнему не могла. Нацыги ведут кочевой образ жизни, на одном месте больше полугода не задерживаются. За тридцать пять лет она бы уже все окрестные села опустошила!

– Госпожа ведьма, у вас все в порядке? – робко поинтересовалась белобрысая помощница кухарки, тащившая к выгребной яме корзину с картофельными очистками.

– Что? Да, конечно, просто задумалась. – Я, сморгнув, тряхнула головой, возвращаясь к реальности.

– То-то я гляжу – аж мозга проступили, – глубокомысленно заметила девчонка, не торопясь продолжать намеченный путь. Яма все равно никуда не денется, а тут такое зрелище!

Спохватившись, я запоздало обнаружила, что «мозги» не только проступили, но и стекли на спину и плечи. Белобрысая тоненько хихикала, прикрывая рот ладошкой. Я вздохнула и поинтересовалась:

– На кухне найдется немного горячей воды?

– С утречка целый чугунок в печи стоял, да только тетушка посуду мыть собиралась, может, всю уже и извела.

– Пойдем-ка проверим, – предложила я, подкидывая на ладони мелкую монетку.

– Щас, только мусор выкину! – пообещала девчонка и со всех ног припустила к яме.

 

* * *

 

Торопились мы зря. Посуду еще не мыли и, похоже, вообще не собирались (видимо, рассчитывали, что успеют это сделать за час после прилета голубка). Она громоздилась на столе чуть ли не до самого потолка, для вящего колорита не хватало только оплетающей ее паутины. Упитанный, короткопалый, но на удавление проворный котенок гонял по полу звенящую крышечку от солонки.

Девчонка выволокла на середину кухни старую, рассохшуюся у краев бадью, отодвинула заслонку печи и увлеченно зашуровала в ней ухватом. Котенок, выбрав новую цель, с грозным мявом атаковал обутую в лапоть ногу.

– Рысь, отстань! – Служанка досадливо тряхнула ногой, и упрямый котенок вместе с лаптем укатился к стене, так и не разжав коготков.

– Мелковат он что-то для Рыси, – усмехнулась я.

– Так старого кота звали, – вздохнула белобрысая, осторожно наклоняя тяжелый чугунок и переливая часть кипятка в ведро с колодезной водой. – Уж тот здоровенный был, не поднять! Да только месяц назад запропастился куда-то, а этому все никак имя не придумаем, так, видать, Рысем по старой памяти и останется…

После совместных десятиминутных усилий нам удалось отскрести кашу с головы – по ощущениям, вместе с четвертью шевелюры. А еще говорят, кашу маслом не испортишь! Один к одному, наверное, все-таки многовато…

Отжав волосы полотенцем, я встряхнула головой, и к потолку с шипением рванулось облако пара. Разом высохшие пряди пышной гривой рассыпались по плечам. Девчонка так и села с открытым ртом, я же лишь недовольно поморщилась, приглаживая вставшую дыбом челку. Голова чесалась, волосы потускнели и кое-где сбились в колтуны, но у меня не было времени ждать, пока они высохнут самостоятельно.

Совершенно не надеясь на удачу, я еще раз наведалась под разбитое окошко. И досадливо стукнула кулаком по ладони – следы оказались тщательно затерты. Кто-то вооружился разлапистой еловой веткой и добросовестно шуровал ею до самых ворот, а за ними дружным строем промаршировали все окрестные коровы. Что самое обидное – мое окно выходило на ту же сторону, и ранним утром я слышала какой-то шелест, но решила, что это подметают двор. Ну что мне стоило распахнуть ставни и вежливо поздороваться со второй ипостасью нацыги? Или без лишних церемоний сбросить ей на голову ночной горшок? Чугунный, на месте бы уложил…

Увидев меня с седлом в руках, Смолка облегченно фыркнула и охотно подставила бок (затягивая подпругу, я мрачно подумала, что за потраченные на гробы деньги я могла бы купить новое седло, а не выпрашивать у конюха эту рухлядь).

За воротами я сразу пустила лошадь вскачь, и пять верст мы пролетели чуть ли не быстрее пресловутых голубков. До их заставы госпожа Залесская добралась без задержек, а значит, и нам не стоило попусту тратить время.

Проехав развилку, я сбавила ход. Спешилась и полушутя-полусерьезно приказала:

– Давай ищи!

Смолка понятливо сверкнула на меня желтым глазом и неспешно пошла вперед, обнюхивая придорожные кусты. Я занялась второй обочиной. Кобыла у меня любопытная, мигом замечает все необычное и прекрасно чует магию. Но, в отличие от обычных лошадей, ничего против нее не имеет, позволяя хозяйке колдовать буквально у нее над ухом.

На сей раз повезло мне. В засохшей грязи обнаружился четкий след изящной дамской туфли на высоком каблуке, провалившемся по самую подошву. Заостренный нос указывал на непролазный с виду малинник пополам с крапивой. Вряд ли госпожа Залесская вздумала справлять нужду в столь неподходящем месте или полезла туда за грибочком. Кусачие заросли отбивали всякую охоту следовать ее примеру, но я повела рукой, и кусты послушно раздвинулись. За ними оказалась маленькая круглая полянка с примятой травой странного серовато-зеленого цвета. Ощутимо попахивало гарью.

Сорвав парочку травинок, я обнаружила, что они покрыты тонким слоем пепла, словно кто-то старательно разгреб по поляне прогоревшие дотла угли. Вот только кострища в центре не было, зато ближе к краю сохранилась кучка пепла правильной треугольной формы, размером с ладонь. Я подобрала одну щепотку и задумчиво растерла ее между пальцами, вслушиваясь в едва слышный хруст. Понюхала. Попробовала на вкус и тут же брезгливо сплюнула. Терпеть не могу дилетантов, которые тупо следуют книжным указаниям, не зная принципов работы заклятий. Таким напиши – отрежу палец и брось в котел, отрежут и бросят! Хотя вполне хватило бы его просто туда обмакнуть. Впрочем, могло быть и хуже. Намного хуже…

И тут за моей спиной тревожно всхрапнула Смолка. Я глянула на нее и тут же повернула голову обратно – кобыла, ушки на макушке, напряженно всматривалась в кусты через мое плечо. Меч словно сам собой очутился в судорожно стиснутой ладони. Пока что, впрочем, я никого не видела. Смолка, кажется, тоже. Черные ушки чутко и безостановочно поворачивались в разные стороны, делая чуть ли не полные обороты. Тишина не понравилась лошади еще больше встревожившего звука. Набычившись, она начала приплясывать на месте, перейдя на гортанное рычание вперемежку с гадючьим шипением. Насколько я знала свою лошадку, означало оно примерно следующее: «Я, конечно, сильная, грозная и смелая… но не пора ли нам драпать отсюда?»

– Не пора, – негромко ответила я. Кусты вспыхнули высоким ровным пламенем, не сжегшим, а словно растворившим ветки. Не осталось даже пепла – только жаркое марево в узком коридоре над оголённой землей. Кусты по его краям грустно повесили опаленные, сморщенные листочки.

Я ее не убила. Даже не задела. Но настроение явно подпортила. Одна из веточек качнула макушкой без помощи ветра, чуть поодаль – другая. Ну и нахальная же тварь! Она уходила, но демонстративно не торопилась, зная, что гоняться за ней по кустам я не страну. Или наоборот – надеялась, что погонюсь?

– Делать мне больше нечего, – вслух сказала я. День уравнял наши шансы на победу, но даже обычный волк в засаде куда опаснее дракона в чистом поле. Внезапно прыгнет на спину – и тогда мне придется употребить гроб по назначению.

«Ну так и проваливай отсюда», – с нескрываемой досадой огрызнулся беззвучный голос.

– Что? – растерянно переспросила я.

Нацыга любезно пояснила, куда именно мне надлежит провалиться и как туда дойти, но выслушивать ответные пожелания не стала. Ветки дрогнули в последний раз, кобыла еще немного поворчала и постепенно успокоилась.

Я с трудом удержалась от соблазна броситься за ней вдогонку. Да кто же она такая? И что ей от меня надо? Играет, как кошка с мышкой – вчера отпустила, сегодня снова вышла на охоту. Хорошо, что я Смолку с собой прихватила. Иначе кто знает – не собиралась ли эта тварь подобраться ко мне на расстояние прыжка?

Представив плачевный результат, я поежилась и поспешила вскочить в седло. Нет, это определенно не госпожа Залесская. Она задержалась на полянке всего лишь на часок-другой, а потом поехала дальше. А вот чем она тут занималась, мне еще предстояло выяснить,

 

* * *

 

Вал поджидал меня во дворе, устроившись на лавочке возле прогретой солнцем стены. Извиняться передо мной он, разумеется, не собирался. Признаваться, что мое длительное отсутствие его встревожило, – тоже. Но я успела заметить, как прояснилась его хмурая физиономия, когда Смолка играючи перемахнула через двухаршинный забор.

Расседлав кобылу и сдав ворчливому конюху казенное имущество, я подошла к напарнику, села рядышком и как ни в чем не бывало дружески поинтересовалась:

– Ты как?

– Бывало и хуже. – Наемник сощурился на стоящее в зените солнце, с кряхтеньем распрямил раненую ногу. – Не нравится мне это, цыпа. Вечером дверь была заперта изнутри, я проверял. В окно она вскочить не могла, на ночь прислуга закрывает ставни. Значит, ее впустил кто-то из домашних.

– Или в дом ведет потайной ход.

– Нет, я бы знал. Ховел мне еще в том году план дома показывал, со всеми входами-выходами. Ты-то где шлялась?

– Инспектировала бдительных голубков. Заодно с нацыгой парой слов перекинулись.

– И? – оживился тролль.

– Она вещала из кустов, так что мы ограничились обменом нелюбезностями.

– Ну хоть голос узнала?

Я машинально запустила пятерню во встрепанные волосы и намертво увязла в первой же пряди. Каша на пару с магией сделала свое черное дело – воронье гнездо на затылке было проще состричь, чем расчесать.

– Это не голос в прямом смысле слова. Какая-то разновидность телепатии, передающая интонации, но не тональность.

– И что, совсем никого тебе не напомнил?

– Напомнил. – Я по примеру тролля привалилась спиной к теплой стене и закрыла глаза. Безумно хотелось спать, завалиться в постель с обеда и до следующего утра, повесив на двери табличку «Нацыгам вход воспрещен». – Тебя. Семь слов было на тролльем, три – на гномьем и несколько предлогов из Всеобщего. Повторять не буду, приберегу для нашей следующей размолвки.

– А может, она и принимает облик тролля? – предположил Вал.

– Или частенько закусывает наемниками, – мрачно поддакнула я, не открывая глаз. – Их все равно никто не хватится, на той неделе был – а на этой дракон слопал и безутешным родственникам сообщить не удосужился.

– Выходит, зря я платье напяливал? Хватило бы веточки петрушки за ухом? – фыркнул наемник.

– Ах да, – спохватилась я, – держи!

Тролль удивленно повертел в руках растрепанный букет из невзрачных трав с мелкими цветками.

– Слышь, цыпа, ты, конечно, на морду ничего и все такое, но я с коллегами шашней не завожу, и не проси… Сходи вон к Ховелу, он тебя и без веника примет!

– Дурак, – обиделась я, – это антинацыговый сбор! Вороний глаз, живокость пурпурная, очиток собачий, три вида зверобоя и кольчужница сумеречная. Специально для тебя собирала!

– И что я с ним должен делать?

– Часть раскидаешь у порога сеновала, а из остального сплетешь венок и на ночь наденешь на шею.

– Пусть лучше меня нацыга сожрет. – Вал решительно сунул букет обратно мне в руки. – Ты бы мне еще ту свечу смердючую на грудь присобачить посоветовала! И с чего ты взяла, что нацыга заявится именно на сеновал? На кой я ей сдался, ежели она нынче постится? Нет, цыпа, ко мне она как раз больше не полезет, вывела из строя – и ладно. Я же всего лишь наемник, а не ее кровный враг. Кто мне заплатил, на того и работаю. Хоть бы и на ту же нацыгу, если она прежде Ховела подсуетится.