Бабушка Абигайль, расскажи сказку.

БАБУШКА АБИГАЙЛЬ, РАССКАЖИ СКАЗКУ….

 

Осень. Поздний вечер. Дождь зарядил еще с утра. Изба древняя-древняя, но добротная, сделанная на века, в ней спокойно разместилось бы не слишком большое семейство. Огромная печка, лежанка застлана шкурами и одеялами. Огонь полыхает внутри сильный, жаркий, угли будут тлеть до утра. Тяжелые прочные лавки, местами натерты до блеска, потемнели от времени. Стол тоже стар, но крепок и видно, что его часто натирают песочком крупным деручим с ручья. Пол настлан из широких досок, богатый по здешним меркам пол, но видно, что не первый десяток лет по нему ходят – дорожки протоптаны от двери до печки и дальше до стола, до сундука и полок у стены, до задернутого простенькой шторкой угла и до двери в соседнюю комнату, куда детворе вход заказан – хозяйкина – королевство бабушки Абигайль…

И сколько помнят себя здешние старожилы все она –бабушка Абегайль, пусть сами то они еще под стол пешком ходили. Под этот самый крепкий выскобленный до бела стол, в такие же осенние дождливые вечера, и зимние. А летом во дворе под крупными ясными звездами учились успевать загадывать желания на падающую звезду. Учились правильно приваживать домового и дворовых, скотьих хозяев, да и многому другому разному, что со временем становится само собой разумеющимся, неотъемлемой частью жизни, повседневностью.

Старожилы помнят ее все такой же крепкой старухой с лукавой усмешкой очень редко сходящей со смуглого сморщенного лица, с неправдоподобно яркими пронзительными глазами, под сухими в мелких тоненьких трещинках веками. Бабкой не скупящейся на смех и шутки, меткие, колкие часто обидные шутки. Ведьмой, щурящей непостижимые проницательные глаза и обнажающей в улыбке пожелтевшие, но неправдоподобно крепкие для столь преклонного возраста зубы. Ее вечный, почтенный черный платок, туго обтягивающий голову, с еще солидной «шишкой» не до конца поседевших волос. Ее всегда чем-то занятые узловатые потемневшие руки: то травы в древней ступке толчет, то замечательно пушистую козу чешет, то стряпает, то вяжет какую-то одежку для чьего-то новорожденного (был ли кто-то в этой деревне не носивший в первый год жизни «бабушкин подарочек»?). Замечательные руки, стольких поднявшие на ноги, стольким помогшие появиться на свет.

Старожилы, дряхлые старики помнят ее такой, но и их прадеды, увидев впервые, вряд ли бы назвали молодой. Я тоже встретила именно «бабушку Абегайль» в одно из свих отрочеств. Давно, даже для стихийны, прошло уже изрядно времени. За это-то, вырастая, и потихоньку старясь, начинают недолюбливать, называть ведьмой, хоть все, что делает старая от трав, от земли, от накопленных за очень долгую жизнь знаний и опыта, хоть не сделала ни кому ничего дурного. Разве что не даст иной раз какой девке настоя приворотного: «Не для тебя он.» – и ни слезами ни уговорами ничего уже не добиться, а угрожать… ей? Или не сможет вылечить кого, так ведь и богам не все подвластно.

Ходят узнать, когда что в этом году сажать, на какой урожай рассчитывать, кто родится спрашивают, счастливо ли замуж выдадут, травки просят себя или скотину подлечить, порчу согнать, тяжелые роды принять(так-то с этим делом бабы сами в деревне разбираются), за советом иногда, но редко, если уж совсем припечет. Только недолюбливают бабку.

Дом подновляют. Огород большой у старухи, так что кто-нибудь из ребятни всегда вскопать-прополоть помогает. Едой какой, тканьем за все расплачиваются щедро, но не любят старую, побаиваются…

Ни словом, ни делом каким не обижают. Детей с малолетства тому же учат, и просиживать вечера и ночи напролет у старой Абигайль разрешают. И вырастают на ее, главным образом, сказках, байках, песнях. От нее узнают, становящиеся потом такими привычными, правила житья в мире и с видимыми тварями лесным, водяными и прочими, и с силами невидимыми, что тоже живут вокруг. Но не любят, боятся, избегают, только это потом, когда вырастут и начнут старится, а она будет все такая же крепкая живая, язвительная, неугомонная мудрая бабушка Абигайль.

 

«Бабушка Абигайль, расскажи сказку», - взъерошенные головенки рядком поднимаются над печкой, мерцают глазенки с сундука, - «ну пожа-алуйста.»- и выжидающе молчание с лавки - там ребятня постарше солидность на себя напускает, ждет молча, а глазищи-то так и горят. Я тоже сидела там, рядом с рассказчицей, я жила в ее доме, не долго, и давно, очень… Потом, опять же рядом, только гостьей, и сама рассказывала под видом сказок, что-то из своей жизни, истории стихийн кажутся часто такими невероятными для человека. Рассказывала и самой старушке, во время долгих походов по лесам и полям в поисках трав. Привозила какие-то чужеземные средства от хворей, семена, саженцы, только не наколдованные. Нюх у бабки на чужое, так сказать «чистое колдовство» просто поразительный. Не любит она чужое, иноземное, созданное, трудом великоученых магов, а силушки -самой бы создавать на зависть многим мудрецам. Не хочет, говорит, что лучше уж ее всю в старое, проверенное веками простое волшебство вложить. Так – то вот…

Кто она, спросите, - не знаю. Не стихийна, не рядовая деревенская ведьма, не старая богиня, не дух – хранитель, но что-то есть в старухе необычайное, щекочущее, свербящее где-то в костях, и такое родное-родное.

Так расскажи же нам сказку, бабушка Абигайль…

___________________________ _________________ ________________

 

«Расскажи сказку, бабушка Абигайль…» – эхом отозвалась в голове приводящая всех в замешательство фразочка племянницы: «Расскажите мне сказку!». Это милый мой драконище такой добрый и терпеливый, что вытягивает их, сказки т. е., из себя, скрипя зубами и обливаясь холодным потом, а мое терпение – все – лопнуло!

- Помнишь ли, милая, мои рассказы про бабушку Абигайль? А не пойти ли тебе к бабушке со своими приставаниями? Дорожку так найдешь или пинковой тяги придать? – Нет вовсе я не страшная и не такая уж вредная, просто очень уж не вовремя ее принесло, да и достала она всех уже этой просьбой сил никаких не хватает быть мудрой нежной тетушкой. Шлындрает где попало, волнуешься тут за нее, родителей успокаиваешь, от мастера выслушиваешь, и куда это видите ли я смотрела, а потом является эта гулена - нос поцарапан, рука (лапа ли) перевязана, и ни «здрасьте», ни малейшего смущения во взоре, и на тебе с порога: «Тетушка, а расскажи сказку!» Когда-нибудь помелом ее пришибу, в порыве чувств так сказать!

В общем запустила я в милую маленькую Робярушку здоровенным яблоком, снарядив то информацией как пройти по тропам между мирами в ту деревеньку. И веди на лету поймала, маленькая бестия! Смачно хрустнула сочной мякотью и растворилась прямо тут же, как и стояла на пороге моей кухни.

Ну что ты будешь делать? Это просто подарок судьбы, что у такого чуда родители пофигистичные, даже не очень то и волнуются, когда та в очередной раз исчезает. По-моему в таких случаях больше проблем у Учителя, ведь он считает своим долгом проконтролировать все ли в порядке, не вляпалась ли та так сильно, что пора идти и спасать это буйное дитятко.

Ну что ж вот и новый источник баек для бабули, если Роби останется там на пару дней, заодно и руку подлечит, сказок послушает, детишек тамошних какой ни будь новой шалости научит (а вот за это мне может и достаться потом).

 

 

Поздняя осень. Дождь со снегом, а лужи на дороге начинает подмораживать. Опушка леса, где вся мало-мальски разумная живность попряталась. Еще несколько десятков шагов и замерцали вдалеке огоньки окон, за ними тепло. Ветер доносит обрывки запахов еды горячей вкусной.

А вон там на другом краю села, чуть в стороне и правее отделившийся от других огонек –жилище старой Абигайль. Там сейчас тепло и сказка …

Что ж в ночную непогоду взмывает мантикора, и пусть мужик, оказавшийся в тот момент на крыльце (ну мало ли зачем подвыпившему честному труженику понадобилось в такое время и такую погоду покинуть на минутку уютное жилище), с утра гадает ни то с похмелья всякая чушь про чудищ в ночном небе лезет, ни то и впрямь к ведьминому дому нечисть летает, что тогда надо бы свояка предупредить, у них детвора, вроде, там частенько с ночевой остается. Нет, конечно же, ничего плохого он про старуху не подумает, но родню предостеречь, свои все же… Хотя ведь и сам малым ночами, да по зиме особенно, у старой Абигайль на печке сказки слушал… Иэх!

Бабка настороженно прислушалась к шуму дождя за окном на пару секунд раньше, чем в двери постучали.

--Входи-входи, доченька. И где ж это тебя так? – Внешне такая естественная обычная суете старой любящею бабушки, да только в глазах мерцает искорка, особенный такой ясный пронзительный и колкий огонек, разве что маленьким детям может показаться, что она и впрямь удивлена твоему появлению, непривычной в этих местах одежде, мечу на поясе, кошачьим глазам, косой царапине на переносице.

- Я Роби, - говоришь ты, - меня тетушка к Вам послала, - не для Абигайль, для детворы таращащейся на тебя с печки и лавок, - Я издалека. Можно переночевать у Вас?

И разговор глазами. И улыбка сморщенных темных, почти черных губ. И приглашающий кивок на место рядом с собой.

- Кашу будешь, с грибами? – полу вопрос полу утверждение, - Или руку сначала посмотрю? – Все это просто форма, слова, она уже знает, что ты предпочтешь сесть прямо на чурочку у печки, поближе к огню, что скажешь про руку: «Ерунда это все!», - Что с радостью примешь шершавую глиняную миску с горячей кашей, прильнув к ней обеими ладошками, но глаза будут устремлены в ее удивительные ясные совсем черные. Твои смеющиеся не тамошние глаза и заранее улыбнется прозвучавшей лишь через секунду фразе: «Бабушка Абигайль, расскажи сказку!»

- Ну что же, слушай…Слушайте…….

 

 

Потечет шероховатый удивительный теплый голос, и так отчетливо поплывут пред тобой образы из сказки, или не сказки вовсе, а реальной истории кого-то как ты забредшего на огонек в непогоду к теплу огромной печки, к очарованию неспешно текущей речи:

- Бабушка Абигайль, расскажи сказку!

- Что ж, слушай деточка.