Как представляется, существенное значение для эрозии коммунизма имел процесс формирования номенклатуры -- замкнутой привилегированной элиты, принадлежность к которой стала чуть ли не наследственной. Разрастание и консолидация номенклатуры привели к тому, что она стала самостоятельной силой, способной противостоять даже главе партии (примером может служить смещение Н. Хрущева в октябре 1964 года). Вождь все более терял свободу рук, обстоятельства вынуждали его все в большей мере считаться с интересами бюрократии, вследствие чего массовые «чистки» партийного и государственного аппарата прекратились, а в политической культуре снизилась репрессивность.
Растущие противоречия между номенклатурой и основной массой народа не только подрывали тоталитарные механизмы гармонизации интересов в коммунистическом обществе, но и дискредитировали ценности, на которых оно базировалось. Вследствие своего правящего положения номенклатура все более «обуржуазивалась», отвергая своим образом жизни требования аскетической коммунистической морали. Видя это, народ утрачивал доверие как к личностям руководителей, так и к возглавляемой ими политической системе и, что немаловажно, к идеологии, персональным олицетворением которой они являлись.
(Следует иметь в виду, что деидеологизированность и прагматизм номенклатуры отнюдь не исключает наличия у ее конкретных представителей определенных взглядов, симпатий и предпочтений. Однако характер рекрутирования и специфика жизненного цикла номенклатурного работника обусловливает почти полное отсутствие воздействие этих (обычно не афишируемых) взглядов на его политическое поведение. Последнее оказывается чисто ситуативным и определяется лишь одной целью -- удержанием власти и передачей ее по наследству. И когда коммунистическая система изжила себя, номенклатура первая нанесла ей удар в спину.)
В таких условиях неумолимо иссякал энтузиазм, готовность людей упорно и бескорыстно трудиться, жертвовать всем ради абстрактных идеалов. Они начали задумываться о неравноценности результатов своего труда для себя и для представителей номенклатуры. В итоге усилились потребительские настроения, которые отторгали коммунистическую идеологию, пропагандировавшую скромность и самоограничение. А поскольку возможности какого-либо позитивного самовыражения личности оставались недостаточными, первой жертвой либерализации оказалась трудовая этика, которая начала разрушаться. Упала трудовая дисциплина, а с нею и производительность труда.
Без постоянного перенапряжения всех сил общества возможности тоталитаризма резко снизились, вследствие чего общественное развитие утратило динамизм, резко упали темпы экономического развития -- возникло явление брежневского «застоя». Усилились элементы разложения -- коррупция, преступность, «черный рынок». В противовес плановой экономике развилась «теневая», которая никому не была подотчетна и жила по своим собственным законам. Усложнение общественной жизни больше не позволяло правящей партии детально регламентировать все и вся, вследствие чего стала неизбежной подспудная либерализация и не только в политике, но и на чисто бытовом, поведенческом уровне. При этом привилегированной категорией населения в период позднего социализма наряду с номенклатурой стали так называемые «выездные» граждане. Сложилась парадоксальная ситуация: преимущественное положение при социализме получили те люди, которые имели доступ к благам капитализма, и в этом можно видеть один из источников огромного влияния на российские умы Запада, западных идей, западного образа жизни и его символов.
Все эти процессы рано или поздно должны были разрушить коммунизм «изнутри». В конечном итоге сложилось положение, когда в его мнимые достоинства перестали верить все -- как народ, уставший от бесконечных, но несбыточных обещаний лучшей жизни, так и сам правящий слой, все более ориентировавшийся на буржуазные жизненные стандарты. Система продолжала существовать как бы по инерции, и достаточно было какого-либо сильного толчка, чтобы она рухнула. Таким толчком стали реформы, предпринятые руководством КПСС под лозунгом устранения недостатков и демократизации общества. Однако как только народу было позволено высказать свое суждение о господствующем политическом режиме, он отказал ему в праве на существование.
После краха СССР
Политическая культура посткоммунистической России представляла собой нечто неопределенное и противоречивое. После подспудной «легализации» идеологического плюрализма в конце 1980-х годов очень быстро выяснилось, что преодоление политико-культурной гетерогенности в коммунистический период было иллюзорным. Можно констатировать, что и сейчас с переменным успехом идет иногда скрытая, иногда явная борьба разнонаправленных политических тенденций (демократизация -- авторитаризм, централизация -- регионализация, глобализация -- изоляционизм), столкновение совершенно различных политических субкультур (коммунистической, радикал-либеральной, национал-патриотической), представители которых пользуются настолько несхожими политическими языками и в силу склада своего мышления прибегают к настолько разным системам политической аргументации, что, похоже, едва понимают друг друга. С другой стороны, сужение легального политического спектра после событий 3--4 октября 1993 года, приведших к удалению с политической «сцены» ряда радикальных оппозиционных организаций, что вынуждает оппонентов правительства переходить от антисистемной оппозиции к внутрисистемной (т. е. к политической борьбе в рамках рыночной экономики и президентской республики), а также постепенное осознание правящими кругами важности защиты государственных интересов и учета национальной специфики дает надежду на будущую консолидацию российской политической культуры на некоторых компромиссных началах.
Коммунистическое общество, бесспорно, сумело избавиться от наиболее вопиющих социальных контрастов, но при этом утратило значительную часть культурного и интеллектуального потенциала, аккумулированного образованными слоями дореволюционной России. Уничтожение старой культурной элиты, «аристократии духа» привело к духовной деградации населения, усреднению стандартов и господству посредственности. Более того, следует отметить, что из-за ущербности процесса модернизации в России и сверхбыстрого, неорганичного формирования в советское время высших социальных групп возникло такое парадоксальное явление, как неэлитарность элиты, ее плебейский характер. (Если рассматривать социальную структуру коммунистической России с точки зрения уровня потребления и отношения к собственности, то можно сделать вывод, что роль элиты в ней практически играл средний класс, в то время как абсолютное большинство народа было отброшено на позиции низшего класса.) Поэтому в 90-х годах, после легализации частной собственности, распространенная в «верхах» психология выскочки-«вы-движенца» плавно трансформировалась в психологию выскочки-нувориша. Длительное отлучение народа от собственности и процесса принятия решений неизбежно породило распространенное среди буквально всех слоев населения люмпен-пролетарское сознание, которое, в свою очередь, обусловливает крайнюю неустойчивость общественных настроений, падкость на обещания, повышенную восприимчивость к демагогии.
Особенности отношения гражданина к государству в России (особенно с учетом длительного тоталитарного опыта) обусловливают значительную специфику его политического поведения. В такой ситуации самоустранение властей от решения многих вопросов и передача слишком многих управленческих функций обществу, которое как структурно, так и психологически не готово к этому, приводит к негативным последствиям. При этом в России правительство, которое не решается употребить, где нужно, власть, не пользуется достаточным уважением. Отказ от жесткого контроля сверху часто воспринимается как признак слабости и стимулирует региональный сепаратизм и другие формы политического «отклоняющегося поведения», вследствие чего возникает угроза анархии (не случайно поэтому паралич центральной власти во время конфликта между Съездом депутатов и президентом Б. Ельциным в 1993 году едва не поставил Российскую Федерацию на грань развала). Российское общество, не привыкшее жить в условиях свободы, не приемлет политического вакуума, и властные полномочия, от которых отказывается государство, неизбежно перенимают другие, подчас нелегитимные структуры (в том числе и связанные с организованной преступностью). Кризис государственности, поразивший Россию практически сразу после падения коммунистического режима, еще раз продемонстрировал крайнюю слабость в нашей стране интегрирующих основ, раздавленных многолетней тиранией, отсутствие прочных элементов гражданского общества, структурирующих и цементирующих нацию.
В конечном счете проблема эволюции политической культуры современной России сводится к тому, сможет ли наша страна построить устойчивую демократическую систему и достойно войти в третье тысячелетие, или же, как уже бывало, перевесит груз авторитарно-монархических и тоталитарных традиций и Россия вновь вернется на круги своя, обусловленные ее политико-культурным «генотипом». Причем следует иметь в виду, что демократия не сводится к регулярным выборам, многопартийности, парламентаризму и т. п. -- эти внешние атрибуты имели и многие диктатуры (особенно в «третьем мире»). С другой стороны, развитие рыночных отношений и внедрение частной собственности отнюдь не гарантирует автоматически политическую демократию: феномен «капитализма в условиях диктатуры» хорошо известен на примере Латинской Америки.
Сложность нашего положения заключается в том, что демократические идеи в России не имеют глубоких корней. Октябрьская революция 1917 года прервала процесс медленного вызревания в нашей стране собственной демократической традиции, опиравшейся на опыт общинного и земского самоуправления, а также на опыт работы Государственной Думы. Пока что демократия в России почти всецело опирается на заимствование западных идей.
Не следует упускать из виду, что современная либеральная демократия -- это не власть толпы, не власть механического большинства избирателей, а власть закона, диктатура процедуры, основывающаяся на абстрактном, формализованном мышлении. У многих же русских нет привычки к формализованному мышлению; наше мышление более предметно, более конкретно и, соответственно, наше восприятие политики более эмоционально, и часто оно обусловливается негласным желанием «хлеба и зрелищ», даже если в качестве последних выступает штурм здания парламента.
Речь, напомним еще раз, идет не о том, можно ли привнести в российскую политическую практику формальные демократические процедуры -- как раз возможность этого не вызывает никаких сомнений. Настоящая проблема заключается в другом: можно ли добиться в России цивилизованных и органичных отношений между человеком и государством, при которых граждане смогли бы действенно влиять на политику властей и государство было бы не самодовлеющей бюрократической корпорацией или инструментом удовлетворения каких-либо эгоистических интересов, а проводником и защитником общего блага, совокупностью институтов, обеспечивающих обществу благоприятные возможности развития? Сможет ли, наконец, народ преодолеть хроническую безответственность политических лидеров, изжить ситуацию, при которой власти остаются неподконтрольными обществу, добиться от государства квалифицированного выполнения своих функций?
Окончательный ответ на этот вопрос, конечно, может дать только сама жизнь.
Заключение
Перестроечный и реформистский периоды жизни России конца 80-х и начала 90-х годов привели к формированию некоторых предпосылок и элементов политических отношений типа конституционализма. Однако еще нет достаточного материала для утверждения, что конституционализм -- это наша политическая судьба, а гражданское общество -- естественная социальная аура нашего бытия.
Если на Западе идеи конституционализма развивались и реа-лизовывались в результате корректировки устоявшихся христианских максим и национальных- традиций, поиска основ мира в обществе, то в России идея конституционализма возникла как попытка выйти из тупика, застоя, как обоснование условий ускорения развития, приобщения России к прогрессивным просветительским идеям.
Современный вариант приобщения к конституционализму является, с одной стороны, итогом и способом критики советского социализма, а с другой -- решением проблемы выхода из режима администрирования, остаточной формы тоталитаризма, перехода от всеобщей огосударствленности к отношениям, основанным на разных формах собственности.
Имеющийся англо-американский и евроконтинентальный опыт говорит о том, что нет единой универсальной модели отношений общества и государства. Более того, можно подвергнуть сомнению общецивилизационность конституционализма, коль скоро он еще не стал частью всех национальных культур. Другое дело, допустить, что в европейских по происхождению ценностях есть общецивили-зационное начало. Это упрощает подход к нашим российским проблемам. Западные варианты в таком случае не эталоны, но поучительные примеры.
Список литературы
1. Алмонд Г., Верба С. Гражданская культура и стабильность демократий // Полис. 2010. № 4.
2. Гаджиев К. Размышления о политической культуре современной России // Мировая экономика и международные отношения. 1996. №2.
3. Гельман В.Я. Политическая культура, массовое участие и электоральное поведение // Политическая социология и современная российская политика. СПб., 2012.
4. Кретов Б.И. Современная российская политическая система: Учебное пособие. М., 2014.
5. Пикалов Г.А. Политическая культура: концепция, модели, современность. СПб., 2011.
6. Политический процесс: основные аспекты и способы анализа: Сборник учебных материалов / Под ред. Мелешкиной Е.Ю. – М., 2011.
7. Российская историческая политология. Курс лекций: Учебное пособие / Отв. ред. С.А.Кислицын. Ростов н/Д., 2012.
8. Соловьев А. Политическая культура // Кентавр. 2013. № 6.
9. Теория политики: Курс лекций: В 3-х ч. Ч.3. / Авт.-сост. Н.А.Баранов, Г.А.Пикалов. СПб., 2013.
10. Щербина Н.Г. Архаика в российской политической культуре // Полис. 2013. №5.
[1] Соловьев А. Политическая культура // Кентавр. 2013. № 6.
[2] Соловьев А. Политическая культура // Кентавр. 2013. № 6.
[3] Соловьев А. Политическая культура // Кентавр. 2013. № 6.
[4] Теория политики: Курс лекций: В 3-х ч. Ч.3. / Авт.-сост. Н.А.Баранов, Г.А.Пикалов. СПб., 2013.
[5] Теория политики: Курс лекций: В 3-х ч. Ч.3. / Авт.-сост. Н.А.Баранов, Г.А.Пикалов. СПб., 2013.
[6] Теория политики: Курс лекций: В 3-х ч. Ч.3. / Авт.-сост. Н.А.Баранов, Г.А.Пикалов. СПб., 2013.
[7] Теория политики: Курс лекций: В 3-х ч. Ч.3. / Авт.-сост. Н.А.Баранов, Г.А.Пикалов. СПб., 2013.
