У: Можно ли сделать то же самое со страхом? 12 страница

Добро – не противоположность зла. Зло к нему никогда не может прикоснуться, хотя и окружает его. Зло не может повредить добру, но иногда может казаться, что добро причиняет вред, и от этого зло становится ещё более хитрым, ещё более злым. Зло может быть культивированным, широко распространённым и яростным; оно рождается внутри движения времени, выращивается и ловко используется. Но доброта не от времени; она никоим образом не может быть культивирована или вскормлена мыслью; её проявление незримо; она не имеет

feet and it was bulging with what it had eaten. It went over a mound and you walked towards it, looking down upon it a few inches away, its forked black tongue darting in and out; it was moving towards a large hole. You could have touched it for it had a strange attractive beauty. A villager was passing by and called out to leave it alone because it was a cobra. The next day the villagers had put there on the mound a saucer of milk and some hibiscus flowers. On that same road further along there was a bush, high and almost leafless, that had thorns almost two inches long, sharp, greyish, and no animal would dare to touch its succulent leaves. It was protecting itself and woe to anyone that touched it. There were deer there in those woods, shy but very curious; they would allow themselves to be approached but not too close and if you did they would dart away and disappear among the undergrowth. There was one that would let you come quite close, if you were alone, bright-eyed with its large ears forward. They all had white spots on a russet-brown skin; they were shy, gentle and ever-watchful and it was pleasant to be among them. There was a completely white one, which must have been a freak.

The good is not the opposite of the evil. It has never been touched by that which is evil, though it is surrounded by it. Evil cannot hurt the good but the good may appear to do harm and so evil gets more cunning, more mischievous. It can be cultivated, sharpened, expansively violent; it is born within the movement of time, nurtured and skilfully used. But goodness is not of time; it can in no way be cultivated or nurtured by thought; its action is not visible; it has no

 

причины и потому не порождает следствия. Зло не может стать добром, потому что добро – не продукт мысли; оно вне мысли, как и красота. То, что создаёт мысль, она может и разрушить, но это не добро; так как добро вне времени и у него нет фиксированного места. Где добро – там порядок, – не порядок авторитета, наказания и награды; такой порядок необходим, иначе общество само себя уничтожает, а человек становится злым, кровожадным, развращённым, он вырождается. Ибо человек – это общество; они неразделимы. Закон добра вечен, неизменяем и вневременен. Устойчивость, постоянство – его природа, и поэтому он абсолютно надёжен. Другой надёжности не существует.

 

Апреля 1975

Пространство есть порядок. Пространство – это время, протяжённость, широта и объём. В это утро море и небеса были беспредельны; горизонт, где покрытые жёлтыми цветами холмы встречались с далеким морем, – это порядок земли и неба; он космичен. Этот кипарис, высокий, тёмный, одинокий, обладает порядком красоты; и отдалённый дом на том лесистом холме следует движению гор, возвышающихся над холмами, лежащими ниже; зелёный луг с единственной коровой пребывает вне времени. А человек, поднимающийся на холм, зажат в тесном пространстве своих проблем.

Существует пространство ничто, размеры которого не связаны временем, которое не может измерить мысль. В это пространство ум не может проникнуть; он может его лишь наблюдать. В этом наблюдении нет того, кто переживает. У этого наблюдающего нет истории, нет связи, нет мифа, и потому этот наблюдающий является тем, что есть. Знание способно расширяться, но пространства оно не имеет, потому что самим своим весом и объёмом оно искажает и душит это пространство. Не существует

cause and so no effect. Evil cannot become good for that which is good is not the product of thought; it lies beyond thought, like beauty. The thing that thought produces, thought can undo but it is not the good; as it is not of time, the good has no abiding place. Where the good is, there is order, not the order of authority, punishment and reward; this order is essential, for otherwise society destroys itself and man becomes evil, murderous, corrupt and degenerate. For man is society; they are inseparable. The law of the good is everlasting, unchanging and timeless. Stability is its nature and so it is utterly secure. There is no other security.

TH APRIL 1975

Space is order. Space is time, length, width and volume. This morning the sea and the heavens are immense; the horizon where those yellow flowered hills meet the distant sea is the order of earth and heaven; it is cosmic. That cypress, tall, dark, alone, has the order of beauty and the distant house on that wooded hill follows the movement of the mountains that tower over the low-lying hills; the green field with a single cow is beyond time. And the man coming up the hill is held within the narrow space of his problems.

There is a space of nothingness whose volume is not bound by time, the measure of thought. This space the mind cannot enter; it can only observe. In this observation there is no experiencer. This observer has no history, no association, no myth, and so the observer is that which is. Knowledge is extensive but it has no space, for by its very weight and volume it perverts and smothers that space. There is no

 

 

знания о собственном "я", высшем или низшем; существует только словесная структура "я", скелет, покрытый мыслью, окутанный покровом мысли. Мысль не может проникнуть в собственную структуру; то, что составлено ей, мысль не может отвергнуть, а когда она отвергает, то это отказ ради последующего приобретения. Когда времени "я" нет, существует пространство, не имеющее меры.

Эта мера есть движение награды и наказания, приобретения или потери, деятельность сравнения и приспособления, респектабельности или её отрицания. Это движение есть время, будущее с его надеждой и привязанностью, что есть прошлое. Всё это хитросплетение есть сама структура "я", и его единение с верховной сущностью или абсолютом остаётся всё ещё в границах его собственной сферы. Всё это – деятельность мысли. Мысль, как бы ей этого ни хотелось, никоим образом не может проникнуть в это пространство за пределами времени. Самый метод, курс обучения, практика, изобретённые мыслью, не являются ключами, которые откроют дверь, потому что не существует двери и нет ключа. Мысль может только осознавать свою собственную беспрестанную деятельность, свою собственную способность искажать, свою собственную ложь и иллюзии. Она – наблюдающий и наблюдаемое. Её боги – это её собственные проекции, а поклонение им – это поклонение самому себе. То, что лежит за пределами мысли, за пределами известного, нельзя вообразить, нельзя сделать мифом или тайной для немногих. Оно здесь, чтобы вы увидели.

 

 

knowledge of the self, higher or lower; there's only a verbal structure of the self, a skeleton, covered over by thought. Thought cannot penetrate its own structure; what it has put together thought cannot deny and when it does deny, it is the refusal of further gain. When the time of the self is not, the space that has no measure is.

This measure is the movement of reward and punishment, gain or loss, the activity of comparison and conformity, of respectability and the denial of it. This movement is time, the future with its hope and the attachment which is the past. This complete network is the very structure of the self and its union with the supreme being or the ultimate principle is still within its own field. All this is the activity of thought. Thought can in no way penetrate that space of no time, do what it will. The very method, the curriculum, the practice that thought has invented are not the keys that will open the door, for there is no door, no key. Thought can only be aware of its own endless activity, its own capacity to corrupt, its own deceits and illusions. It is the observer and the observed. Its gods are its own projections and the worship of them is the worship of yourself. What lies beyond thought, beyond the known, may not be imagined or made a myth of or made a secret for the few. It is there for you to see.

 

М а л и б у [21]

 

Апреля 1975

Широкая река была тиха, как мельничная запруда. На ней не было ни малейшей ряби; утренний ветерок ещё не пробудился, так как было очень рано. Звёзды отражались в воде, ясные и сверкающие, и утренняя звезда была самой яркой. Деревья на противоположном берегу реки стояли тёмные, и окружённая ими деревня ещё спала. Ни один листок не колыхался, только маленькие совы с их хриплыми криками шумно перекликались на старом тамариндовом дереве; это был их дом, а когда солнце освещало ветки дерева, совы грелись в его лучах. Крикливых зелёных попугаев ещё не было слышно. Всё живое, даже насекомые и цикады, в восторге затаив дыхание, ожидало появления солнца. Река была неподвижна, и на ней не было видно обычных маленьких лодок с тусклыми лампами. Мало-помалу над тёмными таинственными деревьями начал разгораться рассвет. Все живое было всё еще погружено в тайну этого момента медитации. Твой собственный ум пребывал вне времени, вне измерения; не было инструмента, чтобы измерить, как долго этот момент продолжался. Но началось оживление и пробуждение, попуган и совы, вороны и скворцы, собаки и голос с противоположного берега реки. И вдруг над деревьями возникло солнце, золотое, мелькающее среди листвы. Теперь большая река пробудилась, пришла в движение; время, протяжённость, широта и объём потекли, и началась жизнь, которая никогда не кончалась.

Как чудесно было то утро, чистота света и золотая дорожка, проложенная солнцем по этим живым водам! Ты был миром, космосом, бессмертной красотой и радостью

MALIBU

RD APRIL 1975

The wide river was still as a millpond. There wasn't a ripple and the morning breeze hadn't awakened yet for it was early. The stars were in the water, clear and sparkling and the morning star was the brightest. The trees across the river were dark and the village amongst them still slept. There was not a leaf stirring and those small screech owls were rattling away on the old tamarind tree; it was their home and when the sun was on those branches they would be warming themselves. The noisy green parrots were quiet too. All things, even the insects and the cicadas, were waiting, breathless for the sun, in adoration. The river was motionless and the usual small boats with their dark lamps were absent. Gradually over the dark mysterious trees there began the early light of dawn. Every living thing was still in the mystery of that moment of meditation. Your own mind was timeless, without measure; there was no yardstick to measure how long that moment lasted. Only there was a stirring and an awakening, the parrots and the owls, the crows and the mynah, the dogs and a voice across the river. And suddenly the sun was just over the trees, golden and hidden by the leaves. Now the great river was awake, moving; time, length, width and volume were flowing and all life began which never ended.

How lovely it was that morning, the purity of light and the golden path the sun made on those living waters. You were the world, the cosmos, the deathless beauty and the joy

 

 

сострадания. Только тебя самого там не было; если бы ты был, всего этого не было бы. Ты вносишь начало и конец, чтобы начать снова эту нескончаемую цепь.

В становлении имеется неопределённость и неустойчивость, непостоянство. В ничто существует абсолютная устойчивость, абсолютное постоянство и, следовательно, ясность. То, что является полностью устойчивым, постоянным, никогда не умирает; в становлении же присутствует разложение. Мир направляет свои усилия на становление, достижение, приобретение, извлечение выгоды, и поэтому существует страх утраты и смерти. Ум должен пройти через эту маленькую дыру, которую он создал, через "я", чтобы войти в это необъятное ничто, устойчивость и постоянство которого мысль неспособна измерить. Мысль желает завладеть им, использовать его, культивировать и вынести на рынок. Оно должно быть сделано приятным, приемлемым и потому респектабельным, чтобы перед ним преклонялись. Мысль не может включить его в какую-либо категорию, и потому оно должно быть обманом и ловушкой; или оно должно быть для немногих, для избранных. Таким образом, мысль движется своими собственными недобрыми путями, испытывающая страх, жестокая, самовлюблённая и никогда не устойчивая, не постоянная, хотя её тщеславие утверждает будто устойчивость, постоянство присутствует в её действиях, в её исследованиях, в знаниях, которые она накопила. Мечта становится реальностью, которую она взрастила. То, что мысль сделала реальным, не есть истина. Ничто – это не реальность, но истина. Маленькая дыра, "я", есть реальность мысли, тот скелет, на котором она построила всё свое существование, – реальность её фрагментации, страдания, печали и её любви. Реальность ее богов или её единственного бога – это тщательно выстроенная структура мысли ее молитва, её ритуалы, её

 

of compassion. Only you weren't there; if you were all this would not be. You bring in the beginning and the ending, to begin again in an endless chain.

In becoming there is uncertainty and instability. In nothingness there is absolute stability and so clarity. That which is wholly stable never dies; corruption is in becoming. The world is bent on becoming, achieving, gaining and so there is fear of losing and dying. The mind must go through that small hole which it has put together, the self, to come upon this vast nothingness whose stability thought cannot measure. Thought desires to capture it, use it, cultivate it and put it on the market. It must be made acceptable and so respectable, to be worshipped. Thought cannot put it into any category and so it must be a delusion and a snare; or it must be for the few, for the select. And so thought goes about its own mischievous ways, frightened, cruel, vain and never stable, though its conceit asserts there is stability in its actions, in its exploration, in knowledge it has accumulated. The dream becomes a reality which it has nurtured. What thought has made real is not truth. Nothingness is not a reality but it is the truth. The small hole, the self, is the reality of thought, that skeleton on which it has built all its existence the reality of its fragmentation, the pain, the sorrow and its love. The reality of its gods or its one god is the careful structure of thought, its prayer, its rituals, its

 

 

романтическое поклонение. В реальности нет устойчивости, постоянства, нет безупречной ясности.

Знание, которым обладает "я" есть время, протяжённость, широта и объём; его можно накапливать, использовать в качестве лестницы для становления, совершенствования, достижения. Это знание ни как не способно освободить ум от бремени его собственной реальности. Вы сами – это бремя; истина заключена в видении данного факта и того, что свобода не является реальностью мысли. Видение есть действие. Это действие возникает из устойчивости и постоянства, из ясности ничто.

 

Апреля 1975

Всё живое имеет свою особую, присущую ему восприимчивость, свой особый образ жизни, своё сознание, но человек считает, что его собственное гораздо выше, и потому он утрачивает свою любовь, свое достоинство и становится бесчувственным, бессердечным, разрушительным. В долине апельсиновых деревьев, усыпанных плодами и весенними цветами, настало чудесное ясное утро. Горы на севере были покрыты сверкающим снегом; они стояли голые, холодные и отчуждённые, но на фоне нежно-голубого неба раннего утра казались очень близкими, ты мог почти дотронуться до них. В них было это безграничное ощущение древности, нерушимого величия и той красоты, которая приходит с вечным великолепием. Утро было очень тихое, и аромат апельсиновых цветов наполнял воздух, это было чудо и красота света. Свет в этой части мира обладает особым свойством: он всепроникающий, живой, наполняющий глаза; он словно проникает во все твоё сознание, выметая все тёмные уголки. В этом была огромная радость, и каждый листок, каждая травинка купались в ней. И голубая сойка прыгала с ветки на ветку, не поднимая ради разнообразия особенно

 

romantic worship. In reality there is no stability or pure clarity.

The knowledge of the self is time, length, width and volume; it can be accumulated, used as a ladder to become, to improve, to achieve. This knowledge will in no way free the mind of the burden of its own reality. You are the burden; the truth of it lies in the seeing of it and that freedom is not the reality of thought. The seeing is the doing. The doing comes from the stability, the clarity, of nothingness.

 

 

TH APRIL 1975

Every living thing has its own sensitivity, its own way of life, its own consciousness, but man assumes that his own is far superior and thereby he loses his love, his dignity and becomes insensitive, callous and destructive. In the valley of orange trees, with their fruit and spring blossom, it was a lovely clear morning. The mountains to the north had a sprinkling of snow on them; they were bare, hard and aloof, but against the tender blue sky of early morning they were very close, you could almost touch them. They had that immense sense of age and indestructible majesty and that beauty that comes with timeless grandeur. It was a very still morning and the smell of orange blossom filled the air, the wonder and the beauty of light. The light of this part of the world has a special quality, penetrating, alive and filling the eyes; it seemed to enter into your whole consciousness, sweeping away any dark corners. There was great joy in that and every leaf and blade of grass was rejoicing in it. And the blue jay was hopping from branch to branch and not screeching its head off for a change.

 

 

громкого крика. Это было чудесное утро, полное света и глубокого чувства.

Время породило сознание с его содержанием. Сознание культивировано временем. Его содержание составляет сознание; без этого содержания нет сознания в том виде, в котором мы его знаем. Тогда ничего нет. Мы передвигаем маленькие частицы в этом сознании с одного места на другое в соответствии с давлением причины и обстоятельства, но все в той же сфере страдания, печали и знания. Это движение есть время, мысль и мера. Это бессмысленная игра в прятки с самим собой, тень и сущность мысли, прошлое и будущее мысли. Мысль не может удержать это мгновение, так как оно не от времени. Это мгновение – окончание времени; время остановилось в это мгновение. В этом мгновении нет движения, и потому у него не существует отношения с другим мгновением. Оно не имеет причины и поэтому не имеет начала и не имеет конца. Сознание не может вместить[22] его. В этом мгновении ничто существует всё.

Медитация - это освобождение сознания от его содержания.

 

 

It was a lovely morning of light and great depth.

Time has bred consciousness with its content. It is the culture of time. Its content makes up consciousness; without it, consciousness, as we know it, is not. Then there is nothing. We move the little pieces in this consciousness from one area to another according to the pressure of reason and circumstance but in the same field of pain, sorrow and knowledge. This movement is time, the thought and the measure. It is a senseless game of hide and seek with yourself, the shadow and substance of thought, the past and the future of thought. Thought cannot hold this moment, for this moment is not of time. This moment is the ending of time; time has stopped at that moment, there is no movement at that moment and so it is not related to another moment. It has no cause and so no beginning and no end. Consciousness cannot contain it. In that moment of nothingness everything is.

Meditation is the emptying of consciousness of its content.

БРОКВУДПАРК, ПЕРВЫЙ

ПУБЛИЧНЫЙ ДИАЛОГ

(ДИАЛОГ С СОБОЙ)

АВГУСТ 1977

К: (Кришнамурти) Я полагаю, что у нас с вами будет дискуссия, но, боюсь, это слово означает, что мы будем пытаться найти истину путем спора, путем дебатов. А при наличии такого большого количества людей, дискуссия, боюсь, невозможна. Как и диалог, ведь диалог – это разговор между двумя дружелюбно настроенными людьми. А при таком количестве людей это невозможно. Мы также думали, что здесь передо мной могли бы разместиться десять-двенадцать человек, с ними можно было бы провести диалог, а те другие, которые хотели бы принять в нем участие, тоже могли бы присоединиться. Однако это тоже невозможно. Что же нам делать? Может провести встречу вопросов и ответов или диалог с двумя или тремя людьми, которых достаточно серьезно заботит их жизнь, окружение, их окружающая среда, политика т.п.; провести диалог с теми людьми, которые не выбраны специально, и с теми, кто хочет к ним присоединиться, не делая исключения? Итак, что мы выбираем?

У (участник): Последнее.

К: Вопросы и ответы?

У: Нет, диалог.

У: Разговор с несколькими людьми.

К: Вы хотите разговор с несколькими людьми? Тогда, кто будет выбирать этих нескольких? Если это сделаю я или кто-то еще, вы будете считать их нашими протеже.

У: Пусть те, кто хочет, выйдут вперед и будут участниками диалога.

У: Самое простое – это вопросы и ответы.

К: Вы бы предпочли вопрос-ответ? Так встречу вопросов и ответов или диалог между двумя или тремя людьми? И вы сами выберете этих людей; не говорящий, а кто-то из вас.

У: Давайте вы будете слушать и отвечать.

К: Как вы себе это представляете?

Я предлагаю нам начать с вопросов и ответов и посмотреть, что из этого получится. А затем с помощью этих вопросов и ответов, мы найдем тех, кто действительно может вести диалог, кто может обмениваться мнениями, кто может сказать: “Подождите, я не понимаю, что вы под этим имеете в виду; давайте поговорим об этом побольше”. Ведь это обсуждение между говорящим и вами. Можем мы попробовать? Сначала – вопрос-ответ, а затем – диалог, то есть обсуждение между двумя или тремя людьми. Сейчас посмотрим, что из этого получится.

Одну минуту, прежде чем вы зададите ваши вопросы, пожалуйста, мы задаем вопросы, касающиеся нашей жизни, нашей повседневной жизни. Как вызвать, или, пожалуй, возможно ли вызвать радикальную трансформацию в нашем повседневном существовании, в нашем сознании, радикальное изменение всего нашего способа мышления, того, как мы смотрим, наблюдаем, действуем. Это то, что волнует нас. И если вы будете задавать гипотетические или теоретические вопросы, то, боюсь, я не отвечу. Это очень просто и ясно. Пожалуйста, задавайте вопросы, непосредственно заботящие вас, так как вы – это остальное человечество; и если с помощью этих вопросов вы хотите понять, как разрешить ваши проблемы, как увидеть жизнь с совершенно другой стороны, тогда это имеет смысл. Но если вы обсуждаете, спрашиваете о том, что не является актуальным, фактическим, а теоретическим, тогда, боюсь, я не смогу ответить.

У: Я вижу, что общим среди всех нас является время. И я не могу этого видеть, не могу слышать, но я полагаю, что что-то существует. Вы можете сказать нам, что это такое?

К: В чем вопрос, сэр?

У: В том, что у всех людей есть нечто общее, что это?

К: На протяжении этих бесед и в прошлом мы уже объяснили, что повсюду в мире люди пойманы в ловушку печали, страдания, запутанности, неуверенности, беспорядка и т.д. и т.п. Это является общим для всех человеческих существ, живущих на этой несчастной земле.

У: Считаете ли вы, что психологический страх, жадность и насилие в каждом из нас являются прямой трансформацией физического насилия ради получения выгоды и добывания пищи? Другими словами, убийство животных – это причина нашего страдания?

К: Я не понял. Убийство животных…

У: …для пищи и получения выгоды.

К: В чем вопрос, сэр?

У: Не думаете ли вы, что психологический страх, жадность и насилие в каждом из нас – это прямая трансформация многовекового физического насилия.

К: О, я понимаю. Биологи и другие говорят, что человек эволюционировал от животного и т.д. Животным свойственно насилие, следовательно мы это насилие унаследовали.

У: Именно так.

К: Нас действительно это волнует? Действительно ли это проблема, которая глубоко и серьезно занимает нас в повседневной жизни; имеется ли стремление быть свободным от этого? Подождите минуту, сэр, это то, о чем я спрашиваю. Если это так, то давайте поговорим об этом. Однако если вы скажите, что теоретически вы бы хотели быть свободны от этого, но все равно по-прежнему будете убивать животных, тогда это не имеет смысла.

Итак, что такое насилие? Как оно возникает? Ведь существует не только физическое насилие: бить друг друга, бросать друг в друга бомбы, убивать друг друга, но также другие разнообразные формы насилия. Психологический конфликт между людьми является насилием. Это форма насилия, несомненно. Другая форма насилия – когда мы подражаем, когда мы приспосабливаемся, когда мы следуем; все это – признаки, похожие на гнев и т.п. – это форма насилия. Верно? Итак, когда мы говорим о насилии, мы говорим не только о психологических факторах насилия, но так же и о физических действиях: избиении друг друга, бросании друг в друга бомб и т.д. и т.п. Террористы, тоталитарные государства, угнетающие людей, – все это формы насилия. Верно?

Теперь, возможно ли быть психологически свободным от насилия? Давайте начнем с психологического, не с физического. Мы говорим, что это возможно. Это возможно лишь тогда, когда вы можете столкнуться с ним лицом к лицу и заняться им, не так ли, а не тогда когда у вас имеются теории, идеалы ненасилия и все остальное. Верно? Это – бегство от факта. Я хочу быть свободным от насилия, следовательно, должно быть осознание всех факторов насилия и наблюдение за ними; не бегство от них, не слова “я должен изменить их”, “я должен быть ненасильственным”. В попытке стать ненасильственным вы находитесь в конфликте. Верно? Вследствие того, что вы насильственны и хотите стать ненасильственным, вы делаете усилие, а само это усилие есть форма насилия. Мы можем продолжать отсюда?

Итак, возможно ли быть свободным от насилия и посмотреть на целостную проблему, эту сложную проблему насилия, психологически? Что означает, не подражаем ли мы, не пытаемся ли соответствовать, не приспосабливаемся ли мы к тому образцу, который мы сами или другие установили для нас? Все это симптомы насилия, подобные гневу, ненависти, ревности. Теперь, можем ли мы оставаться с этим фактором насилия и без выбора осознавать всю структуру насилия? Вы сделаете это? Вы делаете это сейчас? Вы, сэр, задающий вопросы, делаете это? А спрашивающий, тот, кто задал этот вопрос, делает ли он это? Или это лишь теория о насилии? Когда имеется разделение между человеком и человеком, между женщиной и мужчиной, и т.д., то должен быть конфликт, который есть форма насилия. Национализм и т.п. – это формы насилия. Это очевидно. Когда существуют два различных догматических верования, каждое из которых пытается переделать другое, противостоять другому – это форма насилия. Итак, осознаем ли мы этот фактор в нашей жизни? А когда вы начнете осознавать это, что вы будете делать? Вы что, скажите: “Да, я осознаю это”, – и будете продолжать насилие? Таким образом это становится очень серьезным делом. Если человек действительно собирается быть свободным от насилия, он должен смотреть на него, жить с ним, понимать его, погрузиться в него и увидеть все многообразие его форм, близко познакомиться с ним, а когда вы близко познакомились с чем-то, это расцветает и увядает; вам не нужно бороться с этим.

У: Вы имеете в виду, что нам нужно стать насильственными, чтобы понять его?

К: Мы не имеем в виду, что вы становитесь насильственными, вы являетесь насильственными!

У: Что вы имеете в виду, говоря о цветении?

К: Сэр, посмотрите, я склонен к насилию. Я наблюдаю за ним. Так как я не убегаю от него, не подавляю его, не трансформирую его во что-либо еще, как, например, в ненасилие, что является абсурдным: трансформация насилия в ненасилие – это глупость, это бессмысленно. Итак, поскольку я склонен к насилию, я позволяю ему выйти наружу, но не в действии. Пусть оно расцветает, пусть оно растет, и по мере того, как я наблюдаю за ним, оно растет и умирает. Вы не делали этого? То есть, сэр, когда вы в гневе, в сам момент гнева вы не осознаете, вы целиком наполнены им. Затем, секундой позже, вы говорите: “Я был зол”. Правильно? То есть вы разделили себя на не находящегося в гневе и на то, что вы были в гневе. То есть существует разделение между наблюдателем, который говорит: “Я был в гневе, а я не должен злиться”. Верно? Итак, это разделение приносит конфликт, говоря: “Я не должен злиться; как мне избавиться от моего гнева?” – и т.д. и т.п. Однако если вы осознаете гнев в тот момент, когда он поднимается, и дадите ему выйти наружу не на словах, не в действиях, не говоря: “Я сейчас ударю тебя”; дадите ему расцвести, дадите ему выйти наружу, то вы увидите, что он очень быстро исчезает и увядает. И если вы сделаете это правильно, то вы никогда не будете в гневе снова, с ним покончено.