Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим Вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.
Кэти Эванс МОЙ
Оригинальное название: "Mine" (Real#2) Katy Evans
"Мой" (Настоящий 2) Кэти Эванс
Серия: Real, Raw & Ripped / Настоящий, Грубый и Разъяренный
Номер в серии: 2
Переводчики:
Ільміра Абдуразакова,
Ольга Белоус,
Юлия,
Ирина Еленская
Редакторы:
Ольга Раковец,
Ольга Михась,
Veronica Zaviyalova,
Ирина Еленская
Переведено для группы: https://vk.com/real_raw_ripped
Любое копирование без ссылки
на переводчиков и группу ЗАПРЕЩЕНО!
Аннотация
"Он мой, а я его. Наша любовь всепоглощающая, сильная, неидеальная и настоящая..."
В международном бестселлере "НАСТОЯЩИЙ" неудержимый плохой парень Андеграунда наконец встретил достойного соперника. Нанятая, чтобы держать его в отличной форме, Брук Дюма, разбудила первобытную жажду в Ремингтоне "Разрывном" Тэйте к ней, такой же необходимой, как воздух, которым он дышит... и теперь он не может жить без нее.
Брук никогда не предполагала, что в конечном итоге будет с мужчиной, о котором мечтает каждая женщина, но не все мечты заканчиваются "долго и счастливо", и именно тогда, когда они нуждаются друг в друге больше всего, ее отбирают у него. Теперь с расстоянием и тьмой между ними, единственное, что осталось, это бороться за любовь к человеку, которого она называет "МОЙ".
ПЛЭЙЛИСТ «МОЙ»
“IRIS” by Goo Goo Dolls
“DARK SIDE” by Kelly Clarkson
“I CHOOSE YOU” by Sara Bareilles
“BENEATH YOUR BEAUTIFUL” by Labrinth featuring Emeli Sandé
“FIRST TIME” by Lifehouse
“STAY WITH YOU” by Goo Goo Dolls
“BETWEEN THE RAINDROPS” by Lifehouse
“BREATHLESS” by the Corrs
“ACCORDING TO YOU” by Orianthi
“HERE WITHOUT YOU” by 3 Doors Down
“WHEN YOU’RE GONE” by Avril Lavigne
“FAR AWAY” by Nickelback
“HOLD ME NOW” by Red
“UPRISING” by Muse
“DEMONS” by Imagine Dragons
“KISS ME” by Ed Sheeran
“FROM THIS MOMENT ON” by Shania Twain and Bryan White
♥ ♥ ♥
Сердце являет собою полую мышцу, и его биение сопровождает нас всю жизнь. Размером с кулак оно состоит из четырех камер: два предсердия и два желудочка. Как эта мышца может вместить что-то настолько охватывающее, как любовь? Сердцем ли мы любим? Или своей бессмертной душой? Я не знаю. Я знаю только то, что я чувствую эту любовь каждой клеточкой своего тела, каждым вздохом, целой бесконечностью своей души. Я поняла, что вы не можете бегать, если разорвали связку, но ваше сердце может быть разбитым на миллион кусочков, а вы все еще сможете любить всем своим естеством.
Я была разбита и вновь исцелена.
Я любила и я люблю.
Я влюблена и я навсегда останусь такой, какой сделала меня эта любовь, этот человек. Когда-то я мечтала о медалях и чемпионских титулах, но теперь я мечтаю только о голубоглазом бойце, который в один прекрасный день изменил мою жизнь, когда прикоснулся своими губами к моим...
♥ ♥ ♥
ГЛАВА ПЕРВАЯ
С ВОЗВРАЩЕНИЕМ, РАЗРЫВНОЙ!
Брук
Прошло два месяца, а именно шестьдесят два дня с тех пор, как я вернулась к нему. Одна тысяча четыреста восемьдесят восемь часов желания, тоски и потребности в нем. Это было даже дольше, чем то время, когда тысяча женщин, мужчин и фанатов по всему миру наблюдали за его падением.
Он вернулся.
Итак, наконец. Первый бой нового сезона в Андерграунде.
Он тренировался, как сумасшедший. Он еще больше накачал мускулы. Он более взбешенный, чем всегда, и я знаю, что в этом сезоне он готов забрать то, что принадлежит ему.
Публика Вашингтонской арены состоит из приблизительно тысячи человек, и когда объявляют победителя сегодняшнего боя, толпа звереет.
Мы все знаем, что сейчас его должны позвать. Его помощник, Пит, сидит напряженный справа от меня. Он сказал мне, что он «приманка», что большинство людей здесь из-за него.
Ну, я, несомненно.
Воздух заряжается волнением с запахами духов, пива и пота. Два предыдущих бойца сейчас покидают ринг, один из них в сопровождении своей команды. А я с колотящимся сердцем неподвижно сижу на своем месте в первом ряду, в самом центре, именно там, где желает видеть меня мой мужчина. И вот я здесь, в ожидании, мое тело гиперчувствительное, а мое сердце отбивает его имя. Ремингтон, Ремингтон, Ремингтон...
Динамики трещат, когда диктор включает микрофон, и я чуть не выпрыгиваю из кожи.
— Дамы и господа, все мы помним наши разбитые сердца, наши сломленные души! Когда фаворит зрителей проиграл на финальном соревновании в прошлом году.
Толпа выражает неодобрение от воспоминания, а мое горло сжимается от мысли о том, как побитое тело Реми выносили из ринга.
— Не бойтесь, люди. Не бойтесь!
— РЕМИ!!!!!!!!!! — кто-то кричит.
— Пусть он уже выходит! — еще кричит кто-то.
— О, он выйдет. В этом нет сомнений; он выйдет, — мрачно говорит диктор, мучительно растягивая время для толпы. — После долгих размышлений и многочисленных слухов, это абсолютно официально. Человек сражается в этом сезоне, и он никого не берет себе в заложники, люди! Вот он и здесь, дамы и господа. Он. Здесь! Вы все знаете, о ком я говорю?
Толпа ревет:
— РАЗ-РЫЫЫЫЫЫВНОЙ!
— Кто?
— РАЗ-РЫЫЫЫЫЫВНОЙ!
— Еще раз, потому, что я вас не слышу!
— РАЗРЫЫЫВНОЙ!
— Верно, дамы и господа! Вот наш любимый плохой парень с этой печально известной улыбкой и этими смертоносными кулаками, готовыми выгравировать R.I.P.[1] на ком угодно, кто станет на его пути в этом году. Единственный и неповторимый, Ремингтоооон Тэйт, ваш РАЗРЫЫЫЫЫЫЫНОЙ!
Дикое возбуждение обрушивается на меня, когда толпа ревет стоя, как никогда.
— Боже мой, поклонники жаждут его, — выдыхает Пит.
И я тоже. Боже мой. Я тоже.
Через ринг напротив меня женщины машут трусиками в воздухе. Трусиками! Еще одна поднимает знак, на котором написано «УЛОЖИ МЕНЯ, РАЗРЫВНОЙ!»
Во рту у меня пересохло, и тысяча и одна крылатые вещи затрепетали в моем животе, когда я увидела проблеск красного.
Затем он становится ближе.
Выбегает из прохода к рингу.
К его рингу.
Мое тело оживляется от ощущений, когда он прорывается сквозь толпу.
Некоторые фанаты оставили свои места, чтобы схватить его, но он с легкостью расталкивает свой путь сквозь толпу, на его лицо падает тень от капюшона его красной мантии. Реми. Мой Реми. Мужчина, которого я люблю каждой своей частичкой.
— Разрывной, ты являешься смыслом слова СЕКСУАЛЬНЫЙ!
— Реми, я хочу, чтобы ты, черт возьми, оплодотворил меня!
С плавным прыжком он поднимается на ринг, затем медленно, не торопясь, снимает свою мантию «РАЗРЫВНОЙ». Крики сотен женщин раздаются в моих ушах, когда он направляется к своему углу, чтобы отдать накидку Райли, помощнику своего тренера.
Райли с улыбкой похлопывает его по мускулистой спине и что-то ему говорит. Ремингтон закидывает голову назад, как будто он смеется, затем встает в центре ринга, выпрямляет свои длинные сильные руки и начинает делать свои медленные самоуверенные «я-знаю-вы-все-хотите-меня-трахнуть» повороты.
Я умираю.
Я никогда в жизни не привыкну к его виду на этом ринге. Мое сердце возбужденно ударяется в грудную клетку, а все мои внутренности пульсируют от необходимости, и моя грудь кажется воздушным шаром, который вот-вот лопнет от возбуждения. Жесткий, тощий и совершенный, он весь опасен, весь красивый, и весь мой.
Мои глаза поглощают каждый дюйм того, на что каждая другая женщина пускает слюни, и я беспомощно провожу взглядом сверху вниз по его идеальной спортивной форме. Мои глаза с любовью ласкают его загар и целуют чернильные кельтские полосы на его бицепсах. Я восхищаюсь его торсом и длинными сильными ногами, его рельефными руками, узкой талией и широкими плечами. Каждый мускул в его совершенном теле образован так, что, если вы проведете пальцами по его великолепной форме, то будете точно знать, где заканчивается одна часть и начинается другая.
И когда он снова поворачивается, я вижу его пресс, подобный стиральной доске, с восемью квадратиками — восемь! Да, это невозможно, но у него они есть... А его лицо…
О боже, я даже не могу это воспринять.
Щетина на челюсти. Блестящие голубые глаза. Сексуальная ухмылка. Ямочки. На его лице улыбка; это как раз то выражение, говорящее, что у него на вечер запланировано очень много неприятностей, а вы не хотите этого пропустить, игривое и мальчишеское.
Групповой вздох простирается в рядах позади меня, когда он оборачивается к нам лицом.
В моем желудке просыпаются бабочки, когда эти танцующие голубые глаза начинают оглядывать толпу, молча смеясь над всеми нами. Его явно позабавила наша одержимость Ремингтоном Тэйтом!
Возле меня блондинка средних лет со слишком большим количеством ботокса прыгает вверх-вниз и орет, как сумасшедшая:
— Реми! Дай мне ощутить вкус того Разрывного!
Меня охватывает побуждение потянуть эту женщину за волосы вниз, но в то же время, я знаю, что нельзя смотреть на него, не растворяясь в луже похоти.
Он жеребец. Создан для спаривания. Чтобы производить потомство.
И он нужен мне, как следующий вдох.
Я хочу его больше, чем любая другая кричащая здесь женщина хочет его.
Я хочу каждую его часть. Я хочу его тело. Его ум. Его сердце. Его прекрасную душу.
Он говорит, что он мой, но я знаю, что есть часть Ремингтона Тэйта, которая никогда никому не будет принадлежать.
Я — его, но он неукротимый и непобедимый.
Единственный, кто может победить Ремингтона Тэйта — это он сам.
Он там, всегда неуловимый и загадочный, черный ящик бесконечной тайны. И я хочу потеряться в нем, даже если никогда не смогу выбраться.
Пит пихает локтем меня в ребра и шепчет на ухо:
— Боже мой, это несправедливо, что он получает все внимание, а это, — он указывает на свое тощее тело, — не получает ничего.
Я улыбаюсь. С вьющимися волосами и карими глазами Пит всегда одет в черный костюм с галстуком. Он не только личный помощник Реми, он также и его старший брат и один из моих самых близких друзей.
— Норе ты нравишься таким, какой есть, — поддразниваю его я своей младшей сестрой.
На это он улыбается и поигрывает бровями, многозначительно кивая на ринг, где Ремингтон заканчивает свои повороты и почти полностью стоит лицом ко мне.
Мои нервные окончания перемешиваются и покалывают от волнения, когда его мерцающие голубые глаза скользят по всей длине моего ряда, где он знает, буду я. Клянусь, каждая часть меня дрожит в предвкушении, ожидая, что эти глаза найдут меня.
Они находят.
Он электризует меня. Между нами проскакивает невидимый ток. Его улыбка вспыхивает во мне, и вдруг такое чувство, как будто в моей груди, там, где бьется сердце, находится горящий факел, что он только что зажег.
Его глаза удерживают меня, охваченную теплом, что из них исходит, и я вижу его молчаливую радость сегодня, его собственнический взгляд, который говорит всем в помещении, что я. Принадлежу. Ему.
Затем он указывает на меня.
Мое сердце останавливается.
Кажется, что все глаза следуют за пальцем, указывающим в мою сторону, направленным прямо на мою грудь, где мое сердце колотится для него. Его неистово синий взгляд отчетливо говорит «Это для нее».
Вокруг меня взрывается рев от восторга зрителей. То, как фанаты его любят, поражает меня, как адреналин, как шот текилы, что сразу врезается в голову. То, как он любит их в ответ. То, как он любит меня.
Я поражена тем, как публика реагирует на него, и тем, как он стоит там, демонстрируя свои ямочки, впитывая всю энергию в помещении и направляя ее в «Разрывного».
Боже, я люблю его, и я ни за что не хочу, чтобы он об этом забывал!
Под импульсом я посылаю ему воздушный поцелуй.
Он ловит его и направляет к своему рту.
Толпа становится еще громче. Реми, смеясь, указывает на меня, и я смеюсь тоже. Мои глаза немного жжет, потому что я так счастлива, что просто не могу поместиться в своей коже. Я счастлива, потому что он счастлив и он там, где должен быть.
Это его сезон. В этом году ничто не помешает Ремингтону Тэйту заполучить титул чемпиона в Лиге Андерграунда. Ничто.
Он будет делать все, что потребуется, потому, что он целеустремленный, мощный, страстный мужчина, и как бы я не боялась, беспокоилась, волновалась или все вместе взятое, я буду поддерживать его.
— А сейчас, дамы и господа, может у нас найдутся аплодисменты поприветствовать новичка в Андерграунде, из Бойцовского Клуба. Знаменитый, внушающий страх и смертоносный Грант Гонсалес, «Гоооодзилла»!
Когда объявляют его противника, Ремингтон беспокойно кружит по рингу, как пантера, пока огромная глыба серебра не выходит из второго прохода. Реми сгибает пальцы в кулаки, наблюдая, как мужчина забирается на ринг. Сегодня их руки в повязках с оголенными суставами, что очень похоже на то, как мужчины дрались в старые времена.
Новый боец едва ли снял свою мантию, как зрители начинают бойкотировать его.
— Бууууууу! Бууууу!
— Этот парень убил пару людей в драках, — говорит мне Пит вполголоса. — Он нечист, а значит ублюдок.
— Не говори мне, что люди умирали на этих мероприятиях, — в ужасе прошу я, чувствуя тревожное землетрясение в желудке. Пит закатывает глаза.
— Брук, это бои без правил. Конечно, случается дерьмо.
Мысль о том, что Реми сражается с убийцами, катапультирует мой обычный страх перед боем на совершенно новый уровень. Опасения, которые я подавляла, когда мой мужчина упивался обожанием зрителей. Опасения, которые сейчас охватывают мой желудок и сжимают меня, как кулак.
— Пит, смерть это больше, чем «случается дерьмо».
Ремингтон с противником легко ударяются кулаками и толпа затихает. У меня внутри все замирает. Я дико, почти с тревогой, измеряю взглядом нового парня, как будто я что-то узнаю о нем от одного его внешнего вида. Белая кожа молодого человека чем-то смазана и выглядит, как жир. Им разрешено быть скользкими во время борьбы? У него длинные волосы, завязаны в хвост и такие накачанные мышцы, каких я никогда не видела ни у одного бойца. Ни у кого нет такой хорошей формы и красивого тела, как у Реми. Бьюсь об заклад, никто не заботится о своем теле и не тренируется с таким же рвением, как это делает он.
Когда раздается колокол, кажется, я не дышу.
Они приближаются друг к другу. Ремингтон ждет движения противника, идеально держа защиту. Каждая из его мощных мышц расслаблена, так что они могут быстро вступать в бой. Наконец, «Годзилла» замахивается. Реми уклоняется, таранит того в бок, и, невероятно, этот огромный монстр с большим грохотом падает на пол.
Когда начинается подсчет рефери, я задыхаюсь в полном неверии.
Губы Реми искажаются в незаметной улыбке, когда он смотрит на неподвижную фигуру и практически бросает вызов ему двигаться.
Он не движется.
Толпа взрывается ревом.
Пит вскакивает на ноги, поднимая вверх кулаки.
— Да! Отлично! Кто здесь босс! Кто. Здесь. БОСС!
— ОДИН УДАР, дамы и господа! — кричит голос в динамиках. — Один чертов удар! Он вернулся! ОН ВЕРНУЛСЯ!!! Мужчины и женщины, девушки и чертовы мальчики, сегодня я представляю вам вашего единственного Рааазрывного!!! РАЗрыыыыывной!
Рефери поднимает руку Реми в знак победы.
И хотя вся арена выкрикивает его имя, его веселые голубые глаза немедленно приникают ко мне, и все мое тело начинает болеть в каждом месте.
Боже.
Он чертовский бог секса. И он чертовски заводит меня.
— Разрывной, пожалуйста, ох, пожалуйста, позволь мне прикоснуться к тебе! — кричащая женщина бежит к краю ринга, протягивая руки сквозь канаты к нему.
Кажется, Ремингтону становится ее жалко, и он хватает ее руку. Он проводит губами по костяшкам ее пальцев, и она начинает истерически кричать. Я смеюсь, но затем змея ревности скручивается внутри моего желудка. Отпуская ее, он поднимает на меня взгляд, и затем, с той гибкостью его движений, что напоминает мне больших смертоносных кошек, спрыгивает с ринга.
Арена полностью затихает, и все, что я могу слышать, это мое сердцебиение.
Ремингтон... Ремингтон... Ремингтон...
Он подходит ко мне, улыбка на его лице говорит мне, что он думает, он единственный.
— Ты ревнуешь, — говорит он глубоким голосом, от которого поджимаются пальцы на ногах.
— Немного, — говорю я, смеясь над собой.
Он не смеется, но улыбается улыбкой, которая искрится в его голубых глазах, когда он проводит пальцами вверх по моему горлу, потом я чувствую нежное касание подушечкой его большого пальца к моей нижней губе. В моем животе пробудились бабочки. Его веки приспущены, когда он исследует мой рот. Он делает это медленно, от одного уголка к другому, и затем, из-за того что он думает, что этот рот принадлежит ему, он овладевает им.
Его губы разжигают меня. Мой желудок вращается, когда он заставляет мои губы раскрыться, и когда появляется его язык, горячий, влажный и могучий, чтобы на миг ощутить мой пьянящий вкус, я подавляю стон.
— Не надо, — грубо говорит он, глядя на мой зацелованный рот, на миг оценивая своих рук дело. На долю секунды он прижимается губами к моему лбу и затем направляется назад к рингу своей грациозной походкой, расслаблено и почти пританцовывая.
За моей спиной я слышу задыхающиеся голоса.
— Вот дерьмо, я хочу делать это десятью способами до воскресенья.
— Обожемой, он был прямо здесь!
Я облизываю губы, и все еще могу почувствовать вкус сексуального негодяя, единственного кто заставляет мои соски твердеть, а влагалище набухнуть от полного его обладания.
Когда объявляют его следующего соперника, Ремингтон сгибает мышцы рук до кончиков пальцев. На миг он улыбается мне с ринга, и очень четко его две ямочки говорят мне, как сильно ему нравится оставлять меня в луже любви и желания. Дьявол.
Боец, которого я помню с прошлого года, Паркер Дрейк, «Террор», поднимается на ринг. И звенит колокол.
Тын.
Толпа замолкает, когда начинается бой, и оба мужчины начинают размахиваться и ударять. Удары Реми мощные, и можно услышать звук приземления его кулаков, глубокий, сильный, и быстрый, как молния. Пум-пум-пум! Ерзая на своем сидении, я смотрю и слушаю, по очереди ощущая то трепет, то волнение, когда Паркер падает на пол. Я вскакиваю на ноги и кричу «Разрывной!» в один голос со всеми другими людьми, зная, что это первый из множества раз, я нахожусь здесь и наблюдаю, как Ремингтон возвращает все себе, каждую отдельную вещь, что отдал за меня.
ГЛАВА ВТОРАЯ
СЧАСТЬЕ = ОН
В своей жизни я проводила ночи только с одним мужчиной. Я люблю натыкаться на его мускулы, когда мы спим. Мне нравится, как простыни пахнут им, нами, и как его плечи стали моей любимой подушкой, хотя они чертовски твердые и я не могу понять, почему мне нравится спать на них, но я сплю. А еще его руки вокруг моей талии, его запах, и его сердце, я люблю это все, каждую частичку. Особенно, когда он наклоняет голову, чтобы зарыться носом в моей шее, а я утыкаюсь в его.
Проблема в том, что его сторона кровати, кажется, выталкивает его ровно в десять утра, а моя сторона кровати, похоже, не имеет кнопки выталкивания.
Сегодня я чувствую себя мертвой массой, потому как могу сказать, что его даже нет в комнате.
Когда его нет рядом, воздух отличается. Он заряжает его, когда он близко, меня как будто окружают медленные, мощные вибрации, приводящие в гиперготовность, и я чувствую одновременно безопасность и волнение.
Я действительно влюбилась в него.
Шесть месяцев назад мне хотелось «приключения на одну ночь», немного развлечься после того, как посвятила свои годы карьере. Взамен... мне достается он.
Непредсказуемый, сводящий с ума, сексуальный... мужчина, которого жаждут все, а я не хотела. В конечном итоге я не только жажду его, я по уши в него влюблена. И сейчас любить его является наиболее волнующими американскими горками, на которых я когда-либо ездила в своей жизни.
Сидя на кровати, я потираю глаза, пытаясь защитить их от потока солнечных лучей. Хотелось бы мне принять «Red Bull» и «Monster», как это делает Реми. Мы почти не спали, занимаясь нашим любимым занятием, сексом, а он уже рвется к работе. Я даже вижу его чемодан у двери, готовый к нашему переезду к следующему месту тура, в то время как мой еще нужно упаковать.
Вновь прищурившись, я сползаю с кровати и направляюсь к небольшому шкафу, чтобы что-то надеть, когда замечаю письмо на тумбочке возле его айфона, который он включает очень редко, разве что, чтобы послушать музыку. От вида моего письма на меня обрушиваются ужасные воспоминания, и мне приходится подавить желание схватить его, порвать и спустить в унитаз.
Но Ремингтон сошел бы с ума. Он дорожит этим глупым письмом, что я оставила ему, когда уходила.
Потому что в нем я сказала ему то, что никто никогда не говорил ему прежде.
«Я люблю тебя, Реми».
Я начинаю двигать ногами, закрываю глаза и говорю сама себе, что я не идеальна. Меня никогда не учили делать это. Я никогда не мечтала о любви, партнере... я мечтала о спорте и о новейших кроссовках. Не о колючих черных волосах и голубых глазах. Я пытаюсь научиться быть женщиной, которую заслуживает такой мужчина, как он. И я хочу провести всю оставшуюся жизнь, показывая Реми, что заслуживаю его, и все остальные дни посвятить тому, чтобы убедиться, что он возвращает себе то, что потерял из-за меня. Если в мире кто-то и заслуживает быть чемпионом — это он.
— Он слабак, просто расслабься, — слышу его грубый мужественный голос вне спальни.
Мне смешно от того, как мое тело отреагировало на произношение слова «слабак»[2] Ремингтоном, лоно сжимается и становится немного жарко. Шлюха.
Улыбаясь, я роюсь в его вещах в шкафу, затем приходится приступить к его чемодану. Я знаю, что ему нравится, когда я надеваю его вещи. Думаю, от этого ему кажется, что я его собственность, и это безумие, как сильно мне нравится дразнить его альфа-склонности. Когда его глаза голубые, он собственник, но когда они черные, он прямо-таки метит свою территорию.
Меня радует, когда он ворчливо повторяет «ты моя», а его радует, когда я ношу его вещи.
Так что, почему бы сегодня утром не обрадовать нас обоих? Я беру его боксерскую мантию «РАЗРЫВНОЙ» и проскальзываю в нее, затем спешу в ванную, чищу зубы, умываю лицо, собираю волосы в высокий хвост и выхожу.
Я слышу его смех в гостиной, больше похожий на мягкую насмешку над чем-то, что пробормотал Пит, и когда я направляюсь за угол, у меня внутри происходит то, что он всегда заставляет меня чувствовать.
Боже мой.
Не могу поверить в то, что он делает со мной. Я даже не могу объяснить эту комбинацию дрожь-содрогание-трепетание внутри меня, но это восхитительно.
— Он проверяет тебя, чувак, и я не вижу здесь ничего забавного, — говорит тревожно Пит. — Его разведчики опрашивали все отели вокруг, чтобы узнать, где мы остановимся в следующий раз.
— Просто расслабься и продолжай следить, Пит, — говорит Ремингтон, а я просто пялюсь, на миг, осознав, что затаила дыхание.
Мой голубоглазый лев.
Его волосы чертовски торчат. Чернильные кельтские полосы на его мускулах изгибаются, когда он медленно потягивает напиток электролита. Я вижу его славно загорелый торс. Эти спортивные штаны, сидящие низко на его узких бедрах, показывают лишь край его звездной татуировки. Его босые ноги. Он выглядит горячим, сильным и способным на крепкие объятия. Пульсирующая энергия, которая, кажется, исходит из самого его существа, действует на меня, как магнит.
— Доброе утро, Брук! — говорит из кухни Диана Вернер, его повар и диетолог.
Почти лениво, Ремингтон медленно, очень медленно поднимается, его мышцы подергиваются в движении. Замечательные голубые глаза проходятся по моему телу, замечая на мне его красную накидку, достигающую лодыжек, и проблеск владения своей территорией искрится в его взгляде так, что заставляет каждую мою женскую часть стянуться от желания.
— Что ж, привет, Мисс Разрывная, — вскакивает Пит, его карие глаза весело блестят.
Я улыбаюсь. Потому что я не только хочу носить одежду Разрывного, мне бы хотелось, чтобы он попросил меня носить его имя, даже если когда-то я сказала своей лучшей подруге, что никогда в жизни не выйду замуж, потому что моя карьера всегда будет на первом месте.
— Привет, Пит и Диана, — говорю я сонным голосом, но мои глаза на Ремингтоне, а мое сердце не собирается останавливаться.
Сбавит ли оно когда-нибудь ритм, когда я возле него? Когда я смотрю на него этим утром, как и каждое утро в течение последних нескольких месяцев. Я говорю сама себе, что не сплю, он не фантазия, он настоящий. Мой НАСТОЯЩИЙ.
Он спас мою сестру из когтей человека, которого я даже не могу назвать. Ремингтон бросил поединок чемпионата взамен на ее свободу, даже не колеблясь. Даже не говоря мне. Он потерял свой титул, огромную сумму денег, и мог потерять свою жизнь, все для спасения моей сестры, Норы.
Но я не знала, что это было для меня.
Все, что я знала — это то, что он был на последнем поединке сезона. Проигрывавший. Измученный. Избитый. Падающий. Поднимающийся. Плюющий в Скорпиона.
Мне хотелось умереть.
Мой боец, всегда такой энергичный, настойчивый, страстный и полный решимости, отказался от боя.
Боже, я была очень, очень не права.
Он не наказывал меня, он спасал мою сестру для меня.
Если бы он не вернулся в мой родной город Сиэтл, с благополучно доставленной Норой, я бы совершила самую большую ошибку своей жизни, и расплачивалась бы за нее всю оставшуюся жизнь.
Я бы прожила остаток своих дней без любви, без улыбок, и, хуже всего, без Реми. Как я бы и заслужила.
В то время как я борюсь с тысячей фунтов раскаяния, что дает мне моя память, появляются его ямочки, и если мне казалось, что я была счастлива пару минут назад, то ничто не сравнится с этой лавиной счастья.
— Привет, — шепчу я.
— Значит, моя маленькая петарда живет, — говорит он с дьявольским блеском в глазах.
— Только едва, по сравнению с тобой.
Он смеется, и Пит откашливается:
— Ребята, я как бы все еще здесь, и Диана тоже.
Моя улыбка исчезает, но у Ремингтона — нет, она смягчается, и также взгляд в его глазах. Внезапно он заставляет меня чувствовать стеснение. Невинность. Как будто он раздел меня прошлой ночью, и этим утром я вся такая без своей храбрости, без единого клочка защиты, одета только в то, что принадлежит ему.
Все еще используя эти ямочки, как смертоносное оружие против меня, он подходит.
Мое тело дергается туда-сюда, когда я заставляю себя пойти к нему навстречу, и я подавляю писк, когда он протягивает одну мускулистую руку, хватаясь пальцем за пояс накидки, и убирая оставшееся расстояние между нами, притягивает меня к себе.
— Иди сюда, — бурчит он.
Он наклоняет голову и целует меня возле уха, проводя рукой по моей пояснице, поглаживая, поднимаясь вверх к надписи «РАЗРЫВНОЙ» на спине, как-будто напоминая мне, что она там. Я задерживаю дыхание, когда он наклоняет голову к моей шее, и долго глубоко вдыхает меня. Черт, он убивает меня, когда так делает, и между моих ног я чувствую болезненное сжимание от потребности.
— Ремингтон, ты меня слушаешь? — спрашивает Пит.
Ремингтон рычит мое имя нежно, низко и глубоко, так, как во время секса:
— Доброе утро, Брук Дюма.
Мой желудок сжимается в ответ на это, а от его нежного поцелуя на моем ухе у меня подкашиваются колени, потому что он всегда так на меня действует. Голос Пита повторяет то, что он только что сказал, и я начинаю отходить, но Ремингтон мне не позволяет.
Он ногами придвигает стул и садится, увлекая меня с собой. Затем он передвигает меня на одно его бедро, чтобы достать свой спортивный напиток со стола, и, наконец, смотрит на Пита и говорит низким, но твердым голосом.
— Удвой наших разведчиков и следи за ними.
Он проводит пальцами вниз по моей спине, когда опускает бутылку, а Пит почесывается и качает головой в полном замешательстве.
— Рем... чувак... этот гребаный ублюдок смошенничал, чтобы выиграть, и он знает, что проиграет с тех пор, как ты сражаешься в этом сезоне. Сейчас он за нами шпионит, и он сделает все возможное, чтобы саботировать тебя в этом году. Он будет пытаться морочить тебе голову, провоцировать тебя до чертиков!
Я едва ли вникла в тему, но что бы то ни было, «провоцировать» Ремингтона не очень хорошая идея. Обычно он держит самообладание. Он трезвый, настойчивый и упрямый, но, прежде всего, он биполярный, и вам бы не хотелось разбудить его темную сторону, если вы не готовы иметь дело с более, чем двумя сотнями фунтов безрассудности, которые не спят.
Я люблю мои больше, чем двести фунтов безрассудности, но его безрассудность все еще волнует меня, даже если он совершенно не выглядит возмущенным на предупреждения Пита.
Вместо того чтобы ответить своему личному помощнику, он поворачивается ко мне, запуская пальцы в мои волосы на затылке.
— Будешь завтракать? — спрашивает он меня.
Кусая внутреннюю сторону своей щеки, понижаю голос, чтобы пощадить Пита.
— Ты имеешь в виду того, кто ушел из моей постели?
Он сжимает мой нос и склоняется ко мне.
— Сегодня работа вытащила твой завтрак из постели.
— На самом деле я чувствую странное похмелье сегодня утром, я вообще не голодна.
— Похмелье от чего? От моего рта? — спрашивает он с веселыми глазами.
Я смотрю на его рот, а он такой идеальный и совершенный. Он прекрасно его использует. Каждое продуманное слово, что он произносит — идеальное. Сексуальный гад. Конечно, у меня от него похмелье, которого я никогда не чувствовала до него.
— Я знаю, — вставляет Пит, — я бы был менее обеспокоенным из-за него и из-за того, что он планирует делать, если бы он не знал о твоем Криптоните, — он кивает на меня.
— Он даже не приблизится к моему Криптониту. Я скорее его сломаю.
От тихой убежденности, с которой он говорит, моя кожа на руках покрылась мурашками, и кажется, меня немного тошнит.
Финальный поединок прошлого сезона — мой самый худший кошмар.
— Тем не менее, я точно могу предположить, что он уже находит пути, чтобы добраться к твоему Криптониту, — говорит Пит. — Находит способы нажать на твою красную кнопку, чтобы ты стал обеспокоенным и безрассудным.
Ремингтон оборачивается ко мне, откидывает мои волосы в сторону и наклоняет мою голову назад, чтобы изучить меня, как будто знает, что я с трудом могу слышать имя того человека, и еще труднее слышать, как они говорят об этом.
Черный Скорпион является моим личным Волдемортом. Этот мудак обидел мою сестру, потом обидел меня. И, хуже всего, он обидел Ремингтона. В финале того сезона. Он причинил ему боль из-за меня. Боже, я фантазирую об убийстве ублюдка.
— Он собирается дразнить тебя, мучить тебя... — продолжает Пит зловещим тоном.
Реми, молча, смотрит на меня, его грудь обнажена, шея загорелая и сильная, и когда он обращает свое внимание на Пита, его голос становится более мрачным.
— Пит, он еще не нанес удара, а ты уже впадаешь в панику, — говорит он ему.
— Потому что мне одному осталось исправлять положение, когда ты потерпел неудачу, — Пит поглаживает рукой свой черный галстук. — Этот сезон может стать очень опасным. Чувак, мы хотим, чтобы ты был сильным и подготовленным. Мы должны отправиться в аэропорт через полчаса, замечательно, но я предупреждаю тебя, что в Фениксе может быть не так спокойно, как мы ожидали.
— Я буду держать себя в руках. Просто удвой наших разведчиков, — теперь серьезно говорит Ремингтон. Затем он делает последний глоток спортивного напитка и отставляет пустую бутылку в сторону.
— Хорошо, позволь мне позвонить еще... — я смотрю, как Пит направляется на кухню, набирая что-то на телефоне.
Теперь голос Ремингтона становится глубже, когда он направляет свое пристальное внимание на меня.
— Ты заспалась, — бормочет он, удерживая мое лицо и улыбаясь мне сверху вниз. — Ты истощена прошлой ночью?
Его голос источает одновременно секс и нежность. Я киваю, чувствуя, как внутри разливается тепло.
— Я слышала, в этом виноваты секс-боги, — поддразниваю я.
Он мягко смеется, поглаживая пальцем мои губы.
— Верно. Ты готова идти?
Я кусаю его за палец и, улыбаясь, киваю.
— Мне не хватало тебя в постели этим утром, — шепчу я.
— Боже, мне тоже. Я должен быть первым, кого видят эти чудесные глаза каждое утро.
Он прижимает меня к себе и прячет лицо в моих волосах, и все напряжение от услышанного слова «Скорпион» и тошнота покидают меня, когда я чувствую его запах. Я утыкаюсь носом в его грудь и вдыхаю его, как он вдыхает меня, и теряется комната, теряется мир, в этот момент ничего не имеет значения. Ничего не имеет значения, кроме него, его рук вокруг меня и моих рук вокруг него. Думаю, часть его до сих пор не может поверить, что я в его руках снова, потому что он так сильно меня сжимает, что я с трудом могу дышать, но мне и не нужно дышать. На меня так влияет его запах, ощущение его сильных рук вокруг меня, что когда еще два месяца назад я тупо отказалась от него, я с трудом могла это осознать.
— Я люблю тебя, — шепчу я, и когда он не отвечает, открываю глаза и вздрагиваю, когда вижу, как его ожесточенный взгляд изучает меня. Он снова проводит пальцем по моей нижней губе и затем сильно прижимает к своей груди, словно я драгоценность. Он опускает голову и его губы возле моего уха:
— Теперь ты моя.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ПОЛЕТ В АРИЗОНУ
Частный самолет является самой крупной игрушкой Ремингтона.
Команда всегда занимает места в первой секции в передней части самолета, в то время как мне с Ремингтоном нравятся места позади, рядом с огромным баром с деревянными панелями и телевизором с плоским экраном, хоть мы и редко этим пользуемся.
Сегодня, когда мы садимся, в воздухе витает волнение. Сезон официально открыт, и ощутив вкус боя Ремингтона, команда собрана физически и морально. Пит и Райли даже стукнулись кулаками с пилотами, как только мы выскочили из «Эскалейда».
— Все становится намного лучше, когда ты здесь, — говорит мне Диана, усаживаясь в роскошное «лучше-первого-класса» сиденье. — Я так рада видеть вас двоих снова вместе.
— Я должен сказать, — тренер Люп забирается внутрь, и, если честно, то после того, как этот мужчина целую неделю был постоянно раздражительным, почти странно видеть эту улыбку на его лице, — ты мотивируешь нашего парня больше, чем все, что я видел. Я не только рад тому, что ты вернулась, но и тайно молился за это, а я, черт побери, атеист.
Я смеюсь, качая головой и продолжая идти по проходу, но, прежде чем я достигаю задних мест, Пит, похоже, уже сел и подзывает меня.
— Брук, ты видела наши новые костюмы «Босс»[3]? — спрашивает он меня.
Нахмурившись, я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на Пита, и вижу, что Райли тоже уже на борту. Пит улыбается мне и разглаживает рукой свой черный галстук, когда я тщательно рассматриваю его внешний вид, а Райли усмехается и разводит руками, как будто открывая мне лучший вид, чтобы рассмотреть. Я понятия не имела, что их костюмы новые.
Это то, что в основном эти парни и носят, и сегодня, как и каждый день, они оба готовы предстать «Людьми в черном ХII» или кем бы то ни было на сегодняшний день.
Пит, с его вьющимися волосами и карими глазами, был бы своего рода интеллектуальным зубрилой. Райли, с его светлыми волосами и этим взглядом серфингиста, был бы тем, кто случайно убивает демонов, медленно открывая дверь машины.
— Что скажешь? — подталкивает он.
Я, убеждаясь, что на моем лице восхищенный взгляд, отвечаю:
— Ребята, вы выглядите сексуально! — и взвизгиваю, когда кто-то сжимает мою задницу. Ремингтон тащит меня за талию по проходу к нашим местам.
Он усаживает меня и плюхается рядом со мной, его брови надвигаются низко над глазами.
— Повтори это еще раз о другом парне.
— Зачем?
— Просто попробуй.
— Пит и Райли выглядят тааааааак…
Он поднимает руки и щекочет меня под мышками.
— Теперь попробуешь снова? — подстрекает он.
— Обожемой, твои люди в черном так чертовски…
Он щекочет меня сильнее.
— Ты даже не позволяешь мне сказать слово «сексуально»! — пищу я, когда он останавливается.
Его голубые глаза блестят, губы Реми образуют самую соблазнительную улыбку, которую я когда-либо видела, и, в сочетании с щетиной на челюсти и ямочками, мои пальцы определенно поджимаются.
— Хочешь попробовать еще раз, Брук Дюма? — хрипло спрашивает он.
— Да, хочу! Потому, что я думаю, Пит и Райли выглядят потрясающе…
Он щекочет меня так сильно, что я бьюсь и кручусь в воздухе, потом я задыхаюсь, и замираю, полусидя, откинувшись на своем месте, моя грудь дотрагивается до его твердых грудных мышц с каждым резким вздохом. Наши улыбки исчезают, когда между нами начинает потрескивать восхитительное сексуальное напряжение, в то время как мы пристально смотрим в глаза друг другу.
Вдруг он протягивает руку и своим пальцем заправляет прядь волос мне за ухо, его голос понижается, а ямочки исчезают одна за другой.
— Скажи это, произнося мое имя, — говорит он, и по мне проходит дрожь, когда он проводит тыльной стороной пальца по моей челюсти.
— Твое эго недостаточно большое? — задыхаясь, шепчу я, запоминая его лицо. Квадратная челюсть, торчащие волосы, гладкие темные брови над этими пронзительными голубыми глазами, смотрящими на меня с небольшим озорством и достаточной ревностью, чтобы заставить мое влагалище сжиматься.
— Можно сказать, что оно ощутимо уменьшилось, когда моя девушка пожирала глазами тех двух недоумков. — он отстраняется, позволяя мне сесть, и, когда я сажусь, свободно откидывается так, как сидят все сексуальные парни, с разведенными ногами и жилистыми длинными руками, раскинутыми на спинке сиденья и смотрит на меня, наполовину нахмурившись.
— Что я должна была сказать? — дразню его улыбкой. — Что они не выглядят хорошо в новых костюмах? Они мне, как братья.
— Нет, они мне, как братья.
— Видишь ли. Я твоя, так что это одно и то же, — пожимаю плечами, расправляя юбку на коленях. — Теперь ты знаешь, что я чувствую, когда тысячи женщин кричат тебе, — я приобретаю самодовольный вид, пристегиваясь ремнем безопасности.
Он поднимает мой подбородок, чтобы я посмотрела на него.
— Кого волнует, что они кричат, когда я без ума от тебя?
Стук. Это было мое сердце.
— Тогда то же самое и со мной. Ты не должен рычать, когда ребята на меня смотрят.
Его глаза темнеют, он убирает руку и сжимает челюсть в твердую линию.
— Будь благодарна за то, что я себя контролирую и не привязываю их к ближайшему фонарному столбу. Я, черт возьми, знаю, что они делают с тобой в своих мыслях.
— Только потому, что ты это делаешь, не значит, что и другие тоже.
— Конечно, они делают. Иначе никак.
Я улыбаюсь, потому что знаю, что он трахает меня в своей голове тонны времени, когда не может делать этого физически. И, конечно, я делаю то же самое. Бьюсь об заклад, даже монахиня, увидевшая его, делала бы то же самое.
Я шаловливо ныряю пальцами под его футболку и чувствую выпуклости его восьмикубикового пресса, наслаждаясь ощущением его кожи под моими пальцами. Я боготворю все, что касается человеческого тела. Не только потому, что я специалист по спортивной реабилитации, но и потому, что была спортсменкой и полностью восхищена тем, на что способны наши тела, как они выносят удары, насколько они приспособлены быть механизмами спаривания и выживания... Но как бы я отчаянно не любила человеческое тело, все же тело Реми - это моя главная церковь. Я даже не могу объяснить словами, что оно творит с моим телом.
— Все девушки раздевают тебя мысленно, когда ты дерешься, — говорю я ему, и у меня исчезает улыбка от небольшой капли ревности. — От этого я начинаю сомневаться, что ты выбрал меня из толпы.
— Потому что я знал, что ты для меня. Исключительно, только для меня.
Мое тело мгновенно напрягается от таких слов, что звучат так сексуально в сочетании с этой его уверенной улыбкой.
— Так и есть, — соглашаюсь я, глядя в эти игривые голубые глаза. — И сейчас я не могу определиться, что хочу поцеловать первым больше, тебя или твои ямочки?
Ямочки исчезают, и блеск в его глазах тоже, когда он протягивает руку к моей нижней губе.
— Меня. Всегда меня первым. Затем все остальное.
Завершается загрузка багажа и закрывается дверь самолета, а я ощущаю своей нижней губой тепло и массаж его пальца. И я смутно осознаю, что команда разговаривает на своих местах, так как слышу свой жаждущий шепот:
— Дай, я выключу свой телефон на время полета... Но ты определенно должен мне утренний поцелуй. Даже, если сейчас уже полдень, — киваю ему в предупреждении.
Я чувствую, как его низкий смех окутывает мою кожу.
— Я должен тебе больше, но начну с твоих губ.
Боже. Ремингтон? Он убивает меня. Он разговаривает небрежно, почти скучающе говоря «Да, я собираюсь тебя сейчас поцеловать». И мой организм трепещет. Моя кровь закипает, когда я начинаю об этом думать. Быстро вытаскиваю свой телефон из сумки, чтобы выключить его, и тут замечаю сообщение от Мелани.
МЕЛАНИ: «Моя лучшая подруга! Прошло очень много времени, и я сильно скучаю по тебе. Когда ты приедешь домой?»
Мел! Я двумя руками отписываю ей: «Я тоже скучаю по тебе! Очень сильно, Мел! Но я так счастлива! Я так чертовски счастлива, что это не смешно! Или, может, это так и есть! Видишь? Я говорю, как пьяная! Хахаха»
МЕЛАНИ: «Я хочу Реми».
МЕЛАНИ: «И Брук! Вааах!»
БРУК: «Теперь, когда начался сезон, я организую для тебя отличное место, чтобы ты приехала! Это беру на себя! Нора тоже может приехать».
МЕЛАНИ: «Но ты все еще будешь снимать жилье в Сиэтле?»
На мгновение я хмурюсь на этот вопрос, потому что, когда я бросила свою жизнь и решила следовать за своим секс-богом на край света, пока он начинал свой тренировочный режим и готовился к этому сезону, я совсем не думала об арендной плате.
Отвечаю Мелани: «Я по-настоящему привязалась к нему, Мел, так что, скорее всего, не буду продлевать аренду, когда истечет время. Теперь мой дом здесь. Сейчас я улетаю, но напишу тебе позже. Люблю тебя, Мелли!!!!!»
МЕЛАНИ: «ВЗАИМНО!»
Я выключаю телефон и кладу его в сумку. И как только я поднимаю голову, внизу живота у меня все сжимается, когда я вижу, что Реми держит свой стильный серебряный айпод. Бац. Этот мужчина в самом деле знает, как соблазнить меня с помощью музыки. Я смотрю, как его палец перемещается, выбирая музыку, и медленная чувственная манера, с которой он движется, вызывает поток влаги между моих бедер.
Он поднимает на меня взгляд с дьявольской улыбкой, затем протягивает руку и надевает мне наушники, и я ужасно взволнована, когда он нажимает «воспроизвести». Начинается песня, и пронизывающие любопытные голубые глаза остаются на мне, наблюдая за моей реакцией.
А я таю на своем сидении.
И чувствую, как моя душа содрогается внутри меня.
Потому что песня, которую он выбрал для меня, полностью заставила меня перестать дышать.
Он прижимается своим лбом к моему, наблюдая за тем, как я слушаю, а я настолько растрогана этой песней, что у меня дрожат руки, когда меняю его наушники на свои и помещаю один в свое ухо, а другой в его. Таким образом, мы оба слушаем вместе.
Снова прижимаясь лбом к нему, я наблюдаю за выражением его лица так же пристально, как и он наблюдает за моим... и мы оба слушаем эту удивительную песню. Не просто любую песню. Его песню.
Iris...
В исполнении Goo Goo Dolls.
Его взгляд темнеет от тех самых эмоций, что бушуют во мне, и затем он берет одной рукой мое лицо. Мое тело напрягается от ожидания, когда он приближается. Я чувствую его дыхание на своем лице, когда он медленно устраняет расстояние между нашими губами. К тому времени, как он касается своими губами к моим, я уже раскрыла их и позволила своим векам медленно сомкнуться. Он касается легонько, дважды. Нежно. Лениво. Я издаю звук, похожий на стон, требующий, чтобы он поцеловал меня сильнее, но слышу только:
«Когда все должно разрушиться»
«Я просто хочу, чтобы ты знала, кто я»
Боже, я не могу слушать эту песню, не чувствуя, как меня пожирает изнутри потребность быть ближе к нему настолько, насколько это возможно. Так близко, насколько я могу достать. С головы до ног я жажду его, каждая моя частичка жаждет каждую частичку его. Я запрокидываю голову и слегка прижимаюсь своими губами к его, жадно запуская пальцы в его волосы. Реми, о Боже, поцелуй меня сильнее.
Он заставляет меня подождать еще немного, наклоняя рукой мою голову набок, и затем, затем его губы наконец-то накрывают мои, язык обводит приоткрытые губы до тех пор, пока я не открываю их шире и не задыхаюсь, возбужденная, когда наши языки соприкасаются. Я не слышу его стон, но ощущаю вибрацию, проходящую через грудь напротив моей груди, и содрогаюсь, как только дотрагиваюсь своим языком до его и расслабляю рот под его властью. Потому что никому не доверяю больше, чем этому мужчине, с которым я разрушила все свои стены, как ни с кем другим. Поглаживая одной рукой мое тело, он нежно посасывает нижнюю губу, и я ощущаю, как между ног нарастает жар, от которого перехватывает дыхание, твердеют соски и увеличивается чувствительность по всей коже.
До этого момента я и не знала, как нуждалась в его поцелуе, когда все мое тело гудит под его ртом, и я двигаю губами и языком, чтобы убедить его язык вернуться в меня.
Даже не знаю, смотрят ли Пит или Райли, или еще кто-то; в наших ушах играет Iris, а рты влажные и алчущие. Его пальцы непринужденно проникают под топ, пока он сосет, засасывает, исследует, пробует. Кажется невозможным, но каждый трепещущий дюйм моей кожи испытывает удовольствие просто от того, что его рот делает с моим.
Стону от желания и кусаю его, и он теряет малейший контроль.
Расстегивает мой ремень безопасности и склоняется надо мной, пока я не раскидываюсь по всему заднему сиденью.
Музыка останавливается и начинается следующая песня, но он разочарованно вздыхает, когда провода окончательно запутываются между нами, выдергивает наушники и отбрасывает их в сторону. Затем проводит глазами по моему телу. Вдруг все, что я слушаю - это стук моего сердца, когда он снова наклоняет голову.
— Черт, я хочу тебя, — говорит он, затем я слышу приятный звук того, как его губы еще раз прикасаются к моим. Тепло распространяется по моим венам, когда он снова накрывает мой рот. Соприкасаясь языками. Лаская руками. Со смешанным дыханием.
Между бедрами я такая набухшая. Я неустанно извиваюсь под его весом, двигая ртом быстрее и более нетерпеливо. Я чувствую выпуклости его восьмикубикового пресса под футболкой, И мои нервные окончания разжигаются, когда он снова скользит своими длинными пальцами под мой топ.
Он убивает меня. Я хотела этого поцелуя, но теперь хочу большего. Каждая пора, атом и клетка нагреваются до уровня сверхновой звезды[4]. Наши рты двигаются так правильно вместе, и я чувствую себя живой, раскрытой, любимой. Я люблю, хочу, нуждаюсь... в нем. Так чертовски сильно. Не думаю, что он когда-то по-настоящему узнает... как мне стыдно за то, что ушла от него... как мне больно от того, как он пострадал из-за меня... как я полна решимости остаться с ним... как сильно я действительно его люблю...
Его пальцы находят мои соски через бюстгальтер, и они настолько чувствительны, что от малейшего касания меня пронзает удовольствие до самых кончиков пальцев ног.
— Реми, мы должны остановиться, — выдыхаю я, тяжело дыша, пока у меня еще есть пара нейронов, работающих в мозгу. Но даже когда я говорю, я сжимаю его мускулы и «сумасшедшую-как-черт», возбужденную часть меня совершенно не волнует, сделаем ли мы это прямо здесь и прямо сейчас.
Но предполагаю, что он впадет в бешенство, если кто-нибудь здесь услышит, как я кончаю.
Он немного отстраняется и делает длинный шумный вдох. Затем смотрит на меня с горящими глазами и снова меня целует, но немного грубее. Он тихо стонет и останавливается, опираясь своей головой о мою. Я слышу его резкое дыхание.
— Включи мне песню, — говорит он грубым шепотом, позволяя мне сесть.
С хорошим осознанием того, что мои губы опухли, я хватаю свой айпод и начинаю просматривать плейлист, пытаясь игнорировать пульсацию между бедер.
— Просто дай мне сначала прийти в себя.
Он смеется, щипая меня за нос.
— Включи мне одну из твоих бойких анти-любовных песен.
— Их так много, что даже не знаю, с какой начать, — я начинаю искать, когда он ставит свой палец на мой и быстро начинает управлять им.
— У меня есть одна для тебя. Такая, как ты любишь.
Его голос звучит возле моего уха, вызывая приятную легкую дрожь по всему телу. Он кликает «воспроизвести» на дерзкую песню, что мне нравится, но это вовсе не песня о сильной девушке.
Это Келли Кларксон – «Темная сторона». (Kelly Clarkson’s “Dark Side.”)
Мои внутренности тают, когда я слышу музыку. Я люблю Келли, но ох, эта песня. Слова. Реми хочет знать... что я останусь, что пообещаю не сбегать..?
Он снова смотрит на меня, с этой легкой самоуверенной улыбкой. Но его глаза не такие дерзкие. В его глазах застыл вопрос. Он хочет знать.
И когда он берет мою руку и переплетает наши пальцы в такой манере, к которой я никогда не оставалась равнодушной, я приближаюсь к его уху без наушника и говорю ему:
— Я обещаю. Я обещаю, мое сердце принадлежит тебе, и я принадлежу тебе. Я всегда буду принадлежать тебе.
На этой земле просто нет такой песни, нет достаточно большого плейлиста, чтобы сказать ему, что я действительно люблю его. Я люблю его, когда его глаза черные, и когда его глаза голубые, и несмотря на то, что знаю глубоко внутри, что он не верит, что я здесь, чтобы остаться, но в один день клянусь, я сделаю так, чтобы он поверил мне. Мы улыбаемся, продолжая слушать эту песню, и когда он сжимает мою руку, я отвечаю ему тем же, говоря себе что, что бы ни случилось, я никогда, никогда не отпущу эту руку.
♥ ♥ ♥
НАШ ОТЕЛЬ В ФЕНИКСЕ выглядит, как какой-то рисунок. Длинное двадцатиэтажное кирпичное здание красиво простирается на пустынном ландшафте, в окружении цветущих кактусов и с цветами, такими огромными и яркими, что у меня появилось желание подойти и прикоснуться к ним, просто чтобы убедиться, что они не из пластика.
Внутри мраморного лобби две девочки-подростка шепчутся и указывают на Реми, когда он проходит мимо, потому что, конечно, они его заметили. Вы замечаете его, как замечаете быка, проходящего мимо вас в лобби отеля. Их глаза, похоже, незамедлительно нас изучают — компанию, которая пришла вместе с ним — и следующей оценивают меня.
Приподнимаю бровь с удивленной улыбкой, и они, кажется, определяют, что вероятно, я его девушка, но я ничего не могу поделать с тем, что мой желудок выделывает безумные скручивающие движения от собственнических чувств, когда они окидывают его последним «сверху-донизу» взглядом своими маленькими голодными глазами.
— Посмотри на этих двух влюбленных девочек! Он всегда строит глазки, — говорит мне Диана. — Это не заставляет тебя ревновать?
— Очень, — отвечаю я, наморщив нос от отвращения к своей собственной ревности.
Реми смотрит в мою сторону и подмигивает, пока ждет с Питом ключи, а Диана, смеясь, толкает меня локтем.
— Господи, этот мужчина знает, как очаровывать! — произносит она. — Но я не стала бы ревновать, Брук, вся команда ощущает любовь между вами двумя. Мы никогда не видели его таким с кем-то другим. Не важно, сколько женщин дефилировало здесь, он все же вернулся к тебе.
—Что ты имеешь в виду? — бросаю на нее хмурый взгляд. — Где дефилировали женщины?
— В нашем отеле.
— Ты имеешь в виду недавно?
Мой желудок падает, и я именно подразумеваю, падает, когда у Дианы расширяются глаза и ее лицо теряет цвет.
Она начинает качать головой, и затем... затем она начинает оглядываться вокруг, словно хочет спрятаться в проклятый цветочный горшок!
— Брук, — шепчет она извиняющимся тоном, как только отступает на шаг назад.
Почему?
Неужели она думает, что я собираюсь ударить ее?
Разве, похоже, что я собираюсь кого-то бить?
Не хочу я ни на кого нападать, я еле стою.
Перед глазами все расплывается, когда я поворачиваюсь и смотрю на спину Реми. В другой конец лобби. Я думаю о его движениях, когда он, как хищник берет меня, когда мы занимаемся любовью. В мыслях я вижу его глаза, то, как он смотрит на меня, когда я кончаю для него. Представляю себе, как он раскинут на кровати отеля, в то время как десятки женщин развлекаются с ним, его голубые глаза, мои голубые глаза, наблюдают, как они тоже кончают с ним.
И затем, затем я думаю, что его глаза могли не быть голубыми. Они могли быть черными. Реми в его самой грубой форме, напряженный и маниакальный, настолько безрассудный, насколько он может быть.
Потому что он не является нормальным. Даже не близок к нормальному. Он не только чертов Ремингтон «Разрывной» Тэйт, он биполярен, и его настроение меняется от одного спектра к другому. Когда он становится маниакальным, он иногда не помнит, что делает. И в месяц, когда я ушла, он был очень, очень маниакальным. Его глаза, черные и таинственные с отчаянием смотрели на меня с больничной койки...
У меня внутри все скручивается, и, кажется, будто легкие застряли в горле, когда я вспоминаю, как он пытался снять респиратор и остановить меня.
Сердце отбивает «борьба или бегство». Я нахожу в лобби Райли. Он занят телефоном, а я очень хорошо помню, как он не так давно приводил кучу блестящих красивых женщин в номер Ремингтона, чтобы развлечь его, когда у него был черный период.
Прежде, чем смогу себя остановить, я пулей несусь к нему с дрожащими кулаками по бокам.
— Сколько шлюх ты привел в кровать Ремингтона, Райли?
— Извини? — он опускает свой телефон в полном недоумении.
— Я спросила, сколько... шлюх... ты привел в его кровать. Он хотя бы осознавал, что делал с ними?
Он бросает взгляд на широкую спину Ремингтона, затем хватает меня за локоть и оттягивает в сторону лифта.
— Ты не можешь выказывать свое мнение, Брук. Помнишь? Ты ушла! Ты ушла, когда он был сломлен в гребаной больничной койке. Пит нянчился с твоей сестрой в реабилитационном наркотическом центре, а я едва мог собрать все кусочки того, что твое письмо... твое чертово письмо... сделало с ним! Что-то, чего ты никогда даже не осмыслишь! И если ты забыла, у Рема аффективное расстройство[5]. Его нужно было вытаскивать из гребаной темноты…
— Эй, — Ремингтон за шиворот дергает его назад, сжимая руку в кулак, как будто готовясь поднять его. — Какого черта ты делаешь?
Райли высвобождается и смотрит на свой галстук, заправляя его в свой дурацкий новый пиджак «Босс».
— Послушай, я пытался объяснить Брук, что все было не так весело, как сейчас, когда ее не было с нами.
Реми тыкает пальцем в грудь Райли.
— С этим покончено. Ты понял?
Райли сжимает челюсть, и Ремингтон тычет пальцем ему в грудь так сильно, что он делает шаг назад.
— Ты понял? — спрашивает он.
Райли выразительно кивает.
— Да, я понял.
Больше не говоря ни слова, Ремингтон обнимает рукой меня за шею и направляет в лифт.
Но всю поездку в лифте у меня внутри все сжимается от боли, хоть я и пытаюсь урезонить сама себя, что не имею права чувствовать себя так.
Не видя ничего перед собой, я смотрю на наш пентхаус, когда мы заходим внутрь. Это наш новый дом. Наши отельные номера всегда становятся на время, будто домом, но они - не мой дом. Мой дом далеко. Мой дом теперь - этот мужчина. И я должна принять тот факт, что любовь к нему может меня сломать. Снова и снова, любовь к Ремингтону ломает меня. Когда он дерется и получает больше ударов, чем я могу вынести, я могу сломаться. Когда он нежен со мной и дает мне всю любовь, которую я не чувствую, что заслуживаю, я могу сломаться. Когда у него глаза становятся черными и он не помнит того, что сказал или сделал... я могу сломаться.
— Тебе нравится номер, маленькая петарда? — тепло его тела окутывает меня, когда он подходит сзади и обнимает меня руками. Я чувствую тепло. Защиту. — Хочешь пойти на пробежку, когда стемнеет?
Его губы проводят кривую между моей шеей и ключицей, и легкое касание посылает болезненную легкую пульсацию к моему сердцу. Такое чувство, будто я проглотила весь сад, полный обжигающе-горячих кактусов, когда подтягиваю воротник рубашки и оборачиваюсь.
— Ты трахался с другими женщинами?
Наши глаза встречаются, и знакомая дрожь понимания проходит сквозь меня, когда я смотрю на его лицо. Хоть убей меня, но я не могу понять, о чем он думает.
— Я понимаю, что не имею никакого права спрашивать тебя, — я внимательно смотрю в его голубые глаза, и они смотрят на меня с такой же интенсивностью. — Мы расстались, правильно? Это был конец. Но... у тебя было что-то с другими?
Я жду, а в его глазах появился огонек.
Он. Действительно. Улыбается!
— Это имеет для тебя значение? — задиристо спрашивает он, поднимая одну бровь. — Если я с кем-то спал?
Гнев и ревность вскипают во мне так быстро, что я хватаю подушку с дивана и ударяю ею его в грудь, взрываясь.
— А ты как думаешь, чертов придурок?
Он хватает подушку и быстро отбрасывает ее.
— Скажи мне, насколько это имеет значение, — блеск озорства в его глазах только заставляет меня сильнее сжать зубы, и я бросаю в него другой подушкой.
— Скажи мне!
— Зачем? — он отклоняет подушку и, когда я начинаю отступать, идет за мной с веселой улыбкой. — Ты ушла от меня, маленькая петарда. Ты оставила меня с милым письмом, очень красиво говорящим мне пойти на хрен и вести славную жизнь.
— Нет! Я оставила тебя с письмом, в котором сказала, что люблю тебя! Кое-что, чего ты не говорил мне, пока я не вернулась и не попросила тебя это произнести.
— Ты сейчас такая чертовски привлекательная. Иди сюда, — он берет меня за затылок, притягивая к себе, и у меня уходят все силы на то, чтобы вырваться.
— Ремингтон. Ты смеешься надо мной! — жалко кричу я.
— Я сказал, иди сюда, — он снова заключает меня в объятия, и я извиваюсь и дергаюсь, пытаясь освободиться.
— Реми, скажи мне! Пожалуйста, скажи мне, чем ты занимался? — умоляю я.
Он прижимает меня к стене, опираясь своим лбом о мой, его взгляд полностью собственнический.
— Мне нравится, что ты ревнуешь. Это потому, что ты меня любишь? Считаешь меня своей собственностью?
— Отпусти, — сердито дышу я.
Он поднимает одну большую загорелую руку и берет мое лицо так нежно, будто я могла быть из стекла.
— А я - да. Я чувствую полное право собственности на тебя. Ты моя. Я не отпущу тебя.
— Ты говорил мне «нет», — дышу я, пылая внутри обидой. — В течении многих месяцев. Я умирала из-за тебя. Я сходила с ума. Я... кончила... как гребаная идиотка! На твоей гребаной ноге! Ты отказывался от меня, пока я... чуть ли не умирала внутри, желая тебя. У тебя было больше силы воли, чем у Зевса! Но первые женщины, которых приводят к твоей двери... как только я ушла, первые шлюхи, оказавшиеся с тобой...
На его лице остается улыбка, но свет в его глазах померк, и сейчас его взгляд свирепо интенсивный.
— Что бы ты сделала, если бы была здесь? Остановила бы это?
— Да!
— Но где ты была?
Я начинаю прерывисто дышать.
Он опускает голову и смотрит мне в глаза, теперь с любопытством.
— Где ты была, Брук? — одна большая теплая рука обхватывает мою шею, и большим пальцем он гладит точку пульса.
— Я была сломлена, — кричу я, одновременно от гнева и боли. — Ты сломал меня.
— Нет. Ты. Твое письмо. Сломало меня, — смех исчез из его взгляда, когда он проводит подушечкой своего большого пальца вверх по моему горлу, затем с любовью направляет его вдоль челюсти, и затем, наконец, проводит им по губам, мягко, как перышком. — Какое это имеет значение, если я должен был поцеловать тысячу губ, чтобы забыть эти?
В дверь постучали, но наша энергия, направленная друг против друга, наведена, как ракеты на свои цели. Он слишком занят, удерживая меня в своих объятиях, а я слишком занята своим разбитым сердцем и отвращением к тому, что, фактически, являюсь виновницей в том, потому что мы расстались. Я знаю, что ему нужен секс, когда он маниакальный. Я знаю, что ушла. Я не имела никакого права на Ремингтона, или на что-нибудь, что он сделал или сказал.
Так что я разбила собственное сердце, когда ушла от него, и сейчас реальность того, что случилось, когда я ушла, возвращается и продолжает разбивать его. И вот я здесь, с огромным комком в горле и с таким же тяжелым дыханием, как у огнедышащего дракона.
Он отстраняется, чтобы открыть дверь и впустить посыльного, стоящего там с чемоданами. Когда я пытаюсь пройти, он хватает меня за рубашку сзади и говорит:
— Иди сюда, теперь успокойся.
Я отталкиваю его руку и сама не знаю, хочу ли позволить ему успокаивать меня. Я веду себя иррационально. Я сломалась. Я ушла. Тот, на кого я злюсь прямо сейчас, тот, кого я хочу ударить прямо сейчас — это я. У меня внутри все скручивается от боли, когда мы удерживаем взгляды друг друга. Я вытираю слезу, направляясь к открытой двери, где Ремингтон продолжает затаскивать остальные наши вещи внутрь.
Знаю, что виновата в этом я. Потому, что думала, что я сильная и попыталась защитить себя, и таким образом сделала больно себе, сделала больно ему и еще куче людей, потому что я была сильной и считала, что смогу защитить его и свою сестру, а вместо этого облажалась. Но я так изранена внутри, что мне просто хочется запереться где-то и хорошенько выплакаться. Я представляю себе, как сверкающие шлюхи приходят в его номер, когда он даже не был по-настоящему в своем уме, и меня сейчас стошнит.
Я говорю посыльному:
— Спасибо. Вы не могли бы отнести эту сумку с этим чемоданом в другой номер?
Парень толкает тележку назад к лифту и кивает.
— Куда ты идешь? — спрашивает Ремингтон, к
