Второй пункт гласил: (2) Я — живое существо.
Третий: (3) Я живу на Марсе.
Четвертый: (4) Я нахожусь в подразделении так называемой Армии.
Пятый: (5) Армия намеревается истребить другие живые существа, которые живут на Земле.
Вначале девяносто один пункт не был вычеркнут. В этих пунктах автор касался все более тонких вопросов и ошибался все чаще.
Боза он раскусил и разоблачил с первых ходов.
(46) Берегись Боза, Дядек. Он не тот, за кого себя выдает.
(47) У Боза в правом кармане спрятана штука, которая больно бьет в голову, когда человек чем-то не угодит Бозу.
(48) Еще кое-кто имеет при себе такую штуку, которая может тебя больно ударить. По виду не поймешь, у кого она есть, так что будь вежлив со всеми.
(71) Дядек, дружище, почти за все, что я точно узнал, заплачено болью в голове, с которой я боролся, — поведало Дядьку письмо. — Когда я начинаю поворачивать голову и разглядывать что-то и натыкаюсь на боль, я все равно поворачиваю голову и смотрю, потому что знаю — я увижу что-то, что мне не положено видеть. Когда я задаю вопрос и нарываюсь на боль, я знаю, что задал очень важный вопрос. Тогда я разбиваю вопрос на маленькие вопросики и задаю их по отдельности. Получив ответы на кусочки вопроса, я их все складываю и получаю ответ на большой вопрос.
(72) Чем больше я учусь терпеть боль, тем больше я узнаю. Ты сейчас боишься боли, Дядек, но ты ничего не узнаешь, если не пойдешь добровольно на пытку болью. И чем больше ты узнаешь, тем больше будет радость, которую ты завоюешь, не поддаваясь боли.
Один, в пустой бойлерной покинутого барака, Дядек на минуту отложил письмо. Он чуть не плакал, потому что герой, написавший письмо, напрасно доверял Дядьку. Дядек знал, что не выдержит и малой частицы той боли, которую перенес автор письма, — нет, не так уж ему дорого знание.
Даже маленькая, пробная боль, которой его угостили в госпитале, была невыносима. Он стал хватать воздух ртом, как рыба, вытащенная из воды, при одном воспоминании о жуткой боли, которой Боз сшиб его с ног в бараке. Он готов лучше умереть, чем еще раз пойти на такую пытку.
Глаза у него налились слезами.
Если бы он попытался говорить, то разрыдался бы.
Бедняга Дядек ничем не хотел рисковать, ни с кем не хотел ссориться. И какую бы информацию он ни получил из письма — информацию, завоеванную героизмом другого, — он всю ее употребит на то, чтобы избежать новой боли.
Дядек задумался о том, способны ли одни люди лучше переносить боль, чем другие. И решил, что в этом все дело. Он со слезами говорил себе, что просто особенно чувствителен к боли. Не желая автору зла, он все же хотел бы, чтобы автор письма хоть раз почувствовал боль так же остро, как сам Дядек.
Может быть, тогда он адресовал бы свое письмо кому-нибудь другому.
Дядек не мог оценить важность содержавшейся в письме информации. Он поглощал ее безоговорочно, без критики, с жадностью голодающего. И, поглощая ее, он впитывал мировоззрение автора, перенимал его взгляд на жизнь. Дядек усваивал целую философию.
А с философией были перемешаны слухи, сведения по истории, астрономии, географии, психологии, медицине — и даже короткий рассказ.
Вот выдержки, наугад:
Слухи: (22) Генерал Бордерз всегда беспробудно пьян. Он так пьян, что даже шнурки на ботинках завязать не может, узлы не держатся. Офицеры так же запуганы и несчастны, как и все прочие. Ты тоже был офицером, Дядек, командовал целым батальоном.
История: (26) Все население Марса прибыло с Земли. Они надеялись, что на Марсе им будет легче жить. Никто не может вспомнить, чем плоха была жизнь на Земле.
Астрономия: (11) Весь небесный свод обращается вокруг Марса за одни сутки.
Биология: (58) Новые люди нарождаются от женщин, когда мужчины и женщины спят вместе. На Марсе новые люди почти не нарождаются, потому что мужчины и женщины спят в разных местах.
Теология: (15) Кто-то сотворил все сущее с какой-то целью.
География: (16) Марс шарообразен Единственный город на Марсе называется Феба. Никто не знает, почему он называется Феба.
Психология: (103) Дядек, у всех дураков одна беда — по крайней глупости они даже не представляют себе, что на свете есть такая штука, как здравый смысл.
Медицина: (73) Когда здесь, на Марсе, у человека стирают память, они не могут стереть ее начисто. Они как бы метут посередке, что ли. И всегда оставляют углы невыметенными. Тут рассказывают, как они пытались стереть память начисто у нескольких солдат. Бедняги, на которых они поставили опыт, не могли ходить, не умели разговаривать, вообще ничего не умели. Единственное, что с ними додумались сделать, — научили их пользоваться уборной, вдолбили самые необходимые слова — с тысячу, не больше, — и посадили в военные или промышленные рекламные конторы.
Короткий рассказ: (89) Дядек, у тебя есть закадычный друг — Стоуни Стивенсон. Стоуни — высокий, веселый, сильный малый, он выпивает по кварте виски в день. У Стоуни нет антенны в голове, и он помнит все, что с ним было. Он притворяется контрразведчиком, но на самом деле он — один из настоящих командиров. Он управляет по радио пехотинцами-штурмовиками, которые должны завоевать местность на Земле, именуемую Англия. Стоуни сам из Англии. Стоуни нравится Марсианская Армия, потому что тут есть над чем посмеяться. Стоуни всегда смеется. Он прослышал, что есть такой шут гороховый, Дядек, и решил посмотреть на тебя собственными глазами. Он притворился твоим другом, чтобы послушать, что ты плетешь. Понемногу ты стал доверять ему, Дядек, и ты поделился с ним своими тайными теориями о том, в чем смысл жизни на Марсе. Стоуни собрался было посмеяться, как вдруг понял, что ты открыл кое-что, о чем он сам не имеет ни малейшего представления. И это его сразило, потому что ему-то полагалось знать все, а тебе не положено было знать ничего. Потом ты высказал Стоуни множество серьезных вопросов, на которые хотел получить ответ, и оказалось, что Стоуни знает не больше половины ответов. Стоуни вернулся в свой барак, и вопросы, на которые он не знал ответов, все вертелись и вертелись у него в голове. В эту ночь он так и не заснул, хотя пил, пил, пил. До него начало доходить, что кто-то его использует, а кто, он понятия не имел. Он даже не знал, кому и зачем нужна армия на Марсе. Он не знал, с чего это Марс должен нападать на Землю. И чем больше он вспоминал о Земле, тем яснее понимал, что Марсианская Армия имеет такие же шансы на победу, как снежок в пекле. Массированный удар по Земле станет массовым самоубийством, это яснее ясного. Стоуни задумался, с кем бы обсудить все это, и понял, что поговорить может только с одним человеком — с тобой, Дядек. Так что Стоуни выкарабкался из постели примерно за час до рассвета и пробрался в твой барак, Дядек, и разбудил тебя. Он рассказал тебе о Марсе все, что знал сам. И он сказал, что отныне будет сообщать тебе каждую мельчайшую мелочь, какую узнает, а ты тоже должен говорить ему про каждую мельчайшую мелочь, какую узнаешь. И вы будете при малейшей возможности куда-нибудь прятаться и вдвоем обмозговывать все, что узнали. И он дал тебе бутылку виски. И вы оба из нее пили, и Стоуни сказал тебе, что ты его самый задушевный друг, черт бы тебя побрал. Он сказал, что ты, чертов сын, самый лучший друг, какой у него есть на всем Марсе, и хотя раньше он всегда смеялся, а тут так разрыдался, что едва не перебудил всех твоих соседей. Он тебе велел остерегаться Боза, вернулся в свой барак и уснул, как младенец.
После этого короткого рассказа письмо неоспоримо доказывало эффективность совместной деятельности пары наблюдателей — Стоуни Стивенсона и Дядька. С этого места почти все точные ответы на вопросы предварялись почти неизменно такими фразами: Стоуни говорит и Стоуни сказал тебе и Ты сказал Стоуни и Вы со Стоуни как-то раз нализались до чертиков на полигоне, и вот что пришло в голову вам, двум пьянчугам этаким…
А самое главное, что пришло в голову двум пьянчугам, то, что всем на Марсе на самом деле заправляет рослый, любезный, улыбающийся человек с высоким певучим тенором, по пятам за которым ходит громадный пес. Как сообщалось в адресованном Дядьку письме, этот человек с собакой появляется на тайных советах настоящих командиров примерно раз в сто дней.
В письме об этом не говорилось, потому что автор этого не знал, но человек с собакой был не кто иной, как Уинстон Найлс Румфорд со своим Казаком, космическим псом. И их появления на Марсе были не случайны. С тех пор, как они попали в хроно-синкластический инфундибулум, Румфорд и Казак возвращались с такой же астрономической точностью, как комета Галлея. Они появлялись на Марсе каждые сто одиннадцать дней.
Дальше в письме к Дядьку говорилось:
(155) Стоуни говорит, что этот высокий человек со своим псом появляется на военных советах и просто-напросто пудрит всем мозги. После совета все они стараются думать точно так же, как он, словно он их заворожил. Все мысли исходят от него, а им кажется, что они сами все придумали. Он же знай себе улыбается да заливается, как соловей, а сам накачивает их новыми мыслями. И все участники военных советов начинают обмениваться этими мыслями, как своими собственными. Он помешан на игре в немецкую лапту. Имени его никто не знает. Когда его спрашивают, он только смеется. Он одет в форму воздушного десанта морской лыжной пехоты, но настоящие командиры воздушного десанта морской лыжной пехоты клянутся, что видели его только на военных советах и больше нигде.
(156) Дядек, друг сердечный, — было написано в письме к Дядьку, — каждый раз, когда вы со Стоуни что-нибудь разузнаете, пиши дальше это письмо. Запрятывай письмо как можно лучше. И каждый раз, как перепрятываешь в другое место, не забудь сказать Стоуни, куда ты его положил. Тогда сколько бы тебя ни забирали в госпиталь, чтобы вымести твою память, Стоуни всегда скажет тебе, куда идти, чтобы снова восстановить ее.
(157) Дядек, знаешь, что тебя держит? Ты держишься, потому что у тебя есть подруга и ребенок. На Марсе почти ни у кого нет ни подруги, ни ребенка. Твою подругу зовут Би. Она — инструктор в Школе шлиманносского дыхания, в Фебе. Твоего сына зовут Хроно. Он живет в начальной школе-интернате в Фебе. Стоуни Стивенсон говорит, что Хроно — лучший игрок в немецкую лапту во всей школе. Как все на Марсе, Би и Хроно научились ни в ком не нуждаться и надеяться только на себя. По тебе они не скучают. Они никогда о тебе не вспоминают. Но ты должен им доказать, что ты им нужен, как только может быть нужен человек человеку.
(158) Дядек, чучело ты этакое, я тебя люблю. По-моему, ты мировой парень. Когда ты соберешь свою маленькую семью, угони ракету и лети в какое-нибудь мирное, прекрасное место, куда-нибудь, где не придется глотать дышарики, чтобы остаться в живых. Возьми с собой Стоуни. А когда обживетесь на новом месте, соберитесь все вместе и не жалейте времени, подумайте, какого черта тому, кто сотворил весь этот мир, вздумалось его сотворить.
Дядек дочитал письмо. Осталось только взглянуть на подпись.
Подпись была на отдельном листке.
Перед тем, как перевернуть страницу, Дядек попытался себе вообразить, как выглядит автор, какой у него характер. Автор письма был бесстрашен. Он так жаждал правды, что готов был вытерпеть любые мучения, только бы добавить немного в свою сокровищницу правды. И Дядьку, и Стоуни до него было далеко. Он наблюдал и записывал результаты подпольной деятельности с любовью и преданностью, совершенно беспристрастно.
Дядьку автор письма представлялся чудесным стариком с белоснежной бородой и мощными мышцами кузнеца.
Дядек перевернул страницу и прочел подпись.
«Остаюсь преданный тебе» — вот какие чувства автор выразил на прощание, прежде чем подписаться.
Сама подпись занимала почти всю страницу. Она была начертана заглавными буквами, по шесть дюймов в высоту и по два в ширину. Буквы были неровные, расплывшиеся, выведенные по-детски неряшливо и размашисто. Вот эта подпись:
ДЯДЕК
Подпись была его собственная.
Дядек и был тот герой, написавший письмо.
Дядек написал письмо самому себе перед тем, как его память стерли. Это была литература в высшем смысле слова — потому что она сделала Дядька бесстрашным, бдительным, внутренне свободным. Она сделала его героем в собственных глазах в самое тяжкое время.
Дядек не знал, что убил у позорного столба своего лучшего друга, Стоуни Стивенсона. Если бы он это знал, он мог бы наложить на себя руки. Но Судьба пощадила его, избавила от этой ужасной правды на много лет.
Когда Дядек вернулся в свой барак, там стоял свист и скрежет — все точили кинжалы и штыки. У каждого в руке было оружие.
И на всех лицах он увидел смиренную, потаенную ухмылку. Но эта ухмылка смахивала на оскал убийцы, который бросится убивать с наслаждением, дай ему только волю.
Только что был получен приказ срочно готовиться к погрузке на космические корабли.
Война с Землей началась.
Передовой десантно-штурмовой отряд уже смел с лица Луны все постройки землян. Штурмовая артиллерия вела обстрел ракетами с Луны, и каждый крупный город на Земле уже отведал адского пекла.
А вместо ресторанной музыки при этой адской дегустации марсианское радио глушило землян сводящим с ума речитативом:
Черномазый, бледнолицый, желтопузый — стань рабом или умри.
Черномазый, бледнолицый, желтопузый — стань рабом или умри.
Глава шестая.
Дезертир с поля боя
«Никак не могу понять, почему немецкая лапта не признана одним из олимпийских видов спорта — может быть, даже главным видом спорта на Олимпийских играх».
— Уинстон Найлс Румфорд
От армейского лагеря до космодрома, где базировался штурмовой космический флот, был переход длиной в шесть миль, и маршрут проходил через северо-западную окраину Фебы, единственного города планеты Марс.
Население Фебы в период расцвета, согласно данным «Карманной истории Марса» Уинстона Найлса Румфорда, составляло восемьдесят семь тысяч. Все постройки и все до единого люди в Фебе были подчинены военным целям. Массы рабочих управлялись точно так же, как солдаты, — при помощи вживленных в мозг антенн.
Рота Дядька в составе своего полка проходила походным маршем через северо-западную окраину Фебы, по дороге на космодром. Солдат больше не нужно было заставлять двигаться и соблюдать строй при помощи антенн. Ими уже овладела военная горячка.
Они маршировали с песней, и их ботинки с железными подковками гулко грохотали по железной мостовой. Они пели кровожадную песню:
Ужас, горе и невзгоды —
Ать, два, три — ать!
Мы несем земным народам!
Ать, два, три — ать!
Бей! Ломай! Дави! Круши!
Ать, два, три — ать!
Не оставим ни души!
Ать, два, три — ать!
Крик! Два, три, ать!
Кровь! Два, три, ать!
Смерть! Два, три, ать!
Гррррррррррррррррроб!
Заводы в Фебе продолжали работать в полную мощность. На улицах не было зевак, некому было смотреть на распевающих героев. Окна вспыхивали неровным светом, когда ослепительные факелы внутри разгорались и гасли. Дверные проемы изрыгали брызжущее искрами, смешанное с дымом желтое пламя, когда расплавленный металл лился в формы. Визг и скрежет машин врывался в звуки военного марша.
Над городом на бреющем полете проходили три летающие тарелки — голубые разведчики, с нежным, баюкающим жужжаньем, похожим на пение музыкальной юлы. Казалось, что они поют: «Прости-прощай!», улетая по касательной, а округлая поверхность Марса уходила из-под них, удалялась. Не успела синичка хвостиком дернуть, а они уже мерцали в беспредельном пространстве.
«Ужас, горе и невзгоды», — пели солдаты. Но один солдат только шевелил губами, не издавая ни звука. Это был Дядек.
Дядек шагал в первой шеренге предпоследней колонны своей роты.
Боз маршировал за ним в затылок, и Дядьку казалось, что взгляд Боза жжет ему шею. Кроме того, Боз и Дядек были превращены в подобие сиамских близнецов, потому что несли на плечах сувол шестидюймового осадного миномета.
— Кровь! Два, три, ать! — орали солдаты. — Смерть! Два, три, ать! Грррррроб!
— Дядек, дружище, — сказал Боз.
— Что, дружище? — рассеянно откликнулся Дядек. В путанице солдатского обмундирования он прятал гранату на взводе. Он уже выдернул чеку. Чтобы граната взорвалась через три секунды, Дядьку было достаточно разжать руку.
— Я нам с тобой обеспечил хорошее местечко, дружище, — сказал Боз. — Старина Боз — он уж не забудет своего напарника, а, дружище?
— Точно, дружище, — сказал Дядек.
Боз так все подстроил, что они с Дядьком должны были оказаться на борту флагманскою космического корабля во время вторжения на Землю. Флагманский корабль, хотя именно для него по прихоти судьбы и предназначался ствол осадного миномета, был, по сути дела, невоенным кораблем. Он был рассчитан всего на двух пассажиров, а остальная емкость была заполнена сладостями, спортивными товарами, магнитофонными кассетами, мясными консервами, настольными играми, дышариками, безалкогольными напитками, Библиями, бумагой для заметок, парикмахерскими наборами, гладильными досками и прочими припасами для поддержания силы духа.
— Счастливая примета — стартовать на борту флагманского корабля, а, дружище?
— Счастливая, это точно, дружище, — сказал Дядек. Он только что мимоходом швырнул гранату в канализационный люк.
Люк с ревом изверг столб грязи и дыма.
Солдаты бросились ничком на мостовую.
Боз, подлинный командир роты, поднял голову первым. Он увидел клубящийся в пасти люка дым, решил, что это просто газы взорвались.
Боз сунул руку в карман, нажал кнопку, подавая роте сигнал вскочить на ноги.
Когда они встали, встал и Боз.
— Черт побери, приятель, — сказал он. — Сдается, мы уже получили боевое крещение.
Он поднял свой конец ствола осадного миномета.
А другой конец поднимать было некому.
Дядек отправился на поиски своей жены, сына и лучшего друга.
Дядек дезертировал, «ушел в кусты» на плоской, плоской, плоской марсианской равнине, где не росло ни травинки.
Сын, которого разыскивал Дядек, носил имя Хроно.
По земному счету Хроно было восемь лет.
Имя ему дали по названию месяца, в котором он родился. Марсианский год состоял из двадцати одного месяца, из которых двенадцать имели по тридцать дней, а девять — по тридцати одному. Месяцы назывались январь, февраль, март, апрель, май, июнь, июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь, уинстон, найлс, румфорд, казак, ньюпорт, хроно, синкластик, инфундибулум и сэло.
Для памяти:
Тридцать дней — июнь и сэло, инфундибулум, ноябрь,
Уинстон, хроно, румфорд, ньюпорт,
Найлс, апрель, казак, сентябрь;
В остальных же, крошка-сын,
Этих дней — тридцать один.
Месяц сэло был назван в честь создания, которое Уинстон Найлс Румфорд повстречал на Титане. А Титан, как вы знаете, был спутником Сатурна и райским уголком.
Сэло, титанский приятель Румфорда, был посланцем из другой Галактики, он совершил вынужденную посадку на Титане из-за поломки одной детали в энергоблоке космического корабля. Он дожидался запасной детали.
Он терпеливо ждал двести тысяч лет.
Энергия, двигавшая его корабль в космосе, как и энергия, обеспечивавшая Марсианскую Армию, была известна под названием ВСОС, или Всемирное Стремление Осуществиться. ВСОС — это то, что творит Вселенные из ничего — заставляет ничто упорно стремиться к превращению в нечто.
Многие земляне рады, что на Земле нет ВСОСа.
Вот как это выражено в уличной песенке:
Билл раздобыл кусочек ВСОСа
И прикурил, как папиросу.
Что говорить! Беднягу Билла
На пять Галактик раздробило…
Хроно, сын Дядька, в свои восемь лет был выдающимся игроком в немецкую лапту. Кроме немецкой лапты, его ничто не интересовало. Немецкая лапта была ведущим видом спорта на Марсе — и в средней школе, и в армии, и на заводских стадионах.
Так как детей на Марсе было ровным счетом пятьдесят два человека, для них хватало одной средней школы, в самом центре Фебы. Ни один из пятидесяти двух детей не был зачат на Марсе. Все они были зачаты еще на Земле или, как Хроно, на космическом корабле с новобранцами для Марса.
Дети в школе почти не учились, потому что на Марсе им, в общем-то, делать было нечего. Они почти все время играли в немецкую лапту.
В немецкую лапту играют дряблым мячом размером с крупную зимнюю дыню. Мяч летает не лучше шелкового цилиндра, налитого до краев дождевой водой. Игра немного напоминает бейсбол: игрок с битой (подающий) выбивает мяч в сторону полевых игроков команды противника, а затем бежит от базы к базе; а полевые игроки стараются поймать мяч и «запятнать» бегущего. Однако в немецкой лапте всего три базы: первая, вторая и «дом». И подающему никто не подкидывает. Он кладет мяч на один кулак и бьет по нему другим кулаком. А если полевой игрок заденет бегущего мячом во время перебежки между базами, считается, что его вышибли, и он должен тут же покинуть поле.
Повальное увлечение немецкой лаптой исходило, конечно же, от Уинстона Найлса Румфорда, от которого исходило все, что творилось на Марсе.
Говард У. Сэмс в своей книге «Уинстон Найлс Румфорд, Бенджамен Франклин и Леонардо да Винчи» убедительно доказал, что немецкая лапта — единственная спортивная игра, с которой Румфорд был знаком в детстве. Сэмс утверждает, что Румфорда в детстве научила играть в немецкую лапту его гувернантка, мисс Джойс Маккензи.
В далеком ньюпортском детстве Румфорда команда, состоявшая из Румфорда, мисс Маккензи и Эрла Монкрайфа, дворецкого, регулярно играла в немецкую лапту с командой, состоявшей из Уатанабе Уатару, садовника-японца, Беверли Джун Уатару, дочери садовника, и Эдварда Сьюарда Дарлингтона, полоумного мальчишки-конюха. Команда Румфорда неизменно выигрывала.
Дядек, единственный дезертир за всю историю Марсианской Армии, сидел, сжавшись в комок и задыхаясь, за обломком бирюзовой скалы и смотрел, как школьники играют в немецкую лапту на железном поле для игр. За валуном рядом с Дядьком стоял велосипед, который он украл со стоянки возле фабрики противогазов. Дядек не знал, который мальчишка — его сын, какой из мальчишек — Хроно.
Планы у Дядька были самые неопределенные. Он мечтал об одном: отыскать жену, сына и лучшего друга, угнать космический корабль и улететь в какое-нибудь место, где все они будут жить-поживать, добра наживать.
— Эй, Хроно! — закричал один из играющих. — Тебе бить!
Дядек выглянул из-за камня, чтобы увидеть, кто подойдет к «дому». Мальчик, который выйдет подавать, и есть Хроно, его сын.
Хроно, сын Дядька, вышел на подачу.
Он был невысок для своего возраста, но на удивление, по-мужски широк в плечах. Волосы у мальчишки были черные, как вороново крыло, жесткие черные пряди упрямо завивались вихром против часовой стрелки.
Мальчишка был левшой. Мяч лежал у него на правом кулаке, и он приготовился бить с левой.
Глаза у него были так же глубоко посажены, как у отца. Его глаза сверкали из-под глубоких сводов под черными бровями. Они горели неземной яростью.
Горящие яростью глаза метнулись в одну сторону, потом в другую. Эти быстрые взгляды нагнали страху на полевых игроков, согнали их с занятых позиций, внушая, что неповоротливый дурацкий мяч настигнет их с жуткой скоростью и разнесет в клочки, если они окажутся у него на пути.
Стерах, который внушал мальчик с мячом, почувствовала даже учительница. Она занимала обычную позицию судьи в немецкой лапте — между первой и второй базами, и она тоже перепугалась до смерти. Это была хрупкая старушка по имени Изабель Фенстермейкер. Ей было семьдесят три, и она принадлежала к секте Свидетелей Иеговы — до того, как стерли ее память. Ее похитили обманом, когда она пыталась всучить номер «Маяка» марсианскому агенту в Дулуте.
— Хроно, милый, — сказала она дрожащим голосом, — не забывай, что это просто игра.
Небо внезапно потемнело от сотни летающих тарелок — кроваво-красных кораблей Марсианского воздушного десанта лыжной морской пехоты. Певучий рокот кораблей, как музыкальный гром, заставил дребезжать окна школы.
Однако в доказательство того, какое значение юный Хроно придавал немецкой лапте, ни один из ребят не решился взглянуть на небо.
Юный Хроно, напугав полевых игроков и мисс Фенстермейкер почти до безумия, вдруг опустил мяч к своим ногам, вынул из кармана недлинную металлическую планочку — свой талисман, приносящий счастье. Он поцеловал талисман — на счастье, положил планочку обратно в карман.
Потом он вдруг схватил мяч, мощным ударом — бляп! — послал его вперед и полетел от базы к базе, как птица.
Полевые игроки и мисс Фенстермейкер шарахнулись от мяча, как от раскаленного докрасна пушечного ядра. Когда мяч, прокатившись немного, остановился сам собой, игроки стали приближаться к нему с ритуальной торжественной медлительностью. Совершенно ясно было: они прилагают все усилия, чтобы не задеть Хроно мячом, не вышибить его из игры. Все противники словно сговорились для вящей славы Хроно продемонстрировать свое полное бессилие.
Было ясно, что Хроно — самое ослепительное существо, которое дети видели на Марсе, и сами они ловили только отраженный от него свет. Они были готовы на все, только чтобы возвеличить его еще больше.
Юный Хроно проскользнул в «дом» в облаке рыжей ржавчины.
Полевой игрок швырнул в него мячом — увы, поздно, очень поздно, слишком поздно. Игрок, как полагалось по ритуалу, обругал себя за невезенье.
Юный Хроно постоял, стряхнул с себя пыль, снова поцеловал свой талисман, поблагодарил его за еще один удачный пробег. Он твердо верил, что своей ловкостью и силой обязан этому талисману, и остальные ученики тоже были в этом уверены, и даже мисс Фенстермейкер тоже втайне в это верила.
Вот история счастливого талисмана:
Как-то раз мисс Фенстермейкер повела детей на экскурсию на завод огнеметов. Управляющий объяснил детям весь процесс сборки огнеметов, по операциям, и выразил надежду, что некоторые из них, когда подрастут, придут работать на его предприятие. В конце экскурсии в отделе упаковки управляющий запутался ногой в закрученной спиралью стальной ленте, какой скрепляют ящики с огнеметами.
Спираль с зазубренными краями, впившуюся ему в щиколотку, бросил в проходе цеха неаккуратный рабочий. Управляющий, освобождаясь от спирали, оцарапал ногу и порвал брюки. И тут он впервые за весь день выразился недвусмысленно и доступно для детей. Он по вполне понятным причинам сорвал зло на спирали.
Он стал топтать ее ногами.
А когда она снова вцепилась в него, он схватил ее и настриг громадными ножницами на кусочки по четыре дюйма длиной.
Дети увидели поучительное, захватывающее зрелище и были очень довольны. Уходя из отдела упаковки, юный Хроно поднял с пола один из четырехдюймовых кусочков и незаметно сунул в карман. Этот кусочек отличался от прочих тем, что в нем были просверлены две дырочки.
Это и был талисман Хроно. Он стал так же неотделим от Хроно, как его правая рука. Нервные окончания Хроно, образно говоря, проросли в эту полоску металла. Троньте ее — и вы тронете Хроно.
Дядек, дезертир, поднялся из-за бирюзового камня, энергично и деловито прошагал на школьный двор. Он еще раньше сорвал все свои знаки различия. Это придавало ему вполне официальный вид, как положено солдату на войне, однако не обязывало к каким-либо определенным действиям. Из всей походной выкладки он оставил себе только кинжал, однозарядную винтовку-маузер и одну гранату. Все это оружие он сложил в тайнике за камнем, вместе с краденым велосипедом.
Дядек четким шагом подошел к мисс Фенстермейкер. Он сказал, что ему необходимо допросить юного Хроно в связи с особо важным делом, без свидетелей. Он ей не сказал, что он — отец мальчика. То, что он отец мальчика, не давало ему никаких прав. А в качестве официального лица он имел право на все, о чем бы ему ни вздумалось попросить.
Бедняжку мисс Фенстермейкер провести было легче легкого. Она позволила Дядьку поговорить с мальчиком в своем собственном кабинете.
Ее кабинет был битком набит непрочитанными работами учеников начальной школы — некоторые пролежали лет пять. Она безнадежно отстала в своей работе — настолько отстала, что объявила мораторий на сочинения, пока не поставит оценки за все старые. Кое-где груды бумаг обрушились, и эти бумажные оползни медленно, как ледники, протянули щупальца под письменный стол, в прихожую и в ее отдельную уборную.
В открытом шкафу для картотек было два ящика, набитых минералами. Это была ее коллекция.
Никто никогда не проверял работу мисс Фенстермейкер. Никому не было до нее дела. Она имела диплом учительницы, выданный в штате Миннесота, США, Земля, Солнечная система, Млечный Путь, и этого оказалось вполне достаточно.
Перед началом разговора с сыном Дядек сел за ее письменный стол, а его сын Хроно остался стоять. Хроно сам захотел разговаривать стоя.
Дядек, обдумывая, что надо сказать, механически открыл один из ящиков письменного стола — оказалось, что этот ящик тоже набит минералами.
Юный Хроно был настроен подозрительно и враждебно, и он заявил, опережая Дядька:
