Маркиз де Сад. Сто двадцать дней содома

Многочисленные войны, которые вел Людовик XIV в период своего царствования,опустошили казну Франции и высосали из народа последние соки. К казне, однако,сумели присосаться пиявки, всегда появляющиеся в моменты социальных бедствий,которые быстро открыли секрет обогащения за счет других. Особенно многосомнительных состояний, поражающих роскошью и отмеченных пороками, скрываемымистоль же тщательно, как и тайны обогащения хозяев, возникло в конце правленияЛюдовика XIV, впрочем, на редкость помпезного, быть может, даже одной из вершинвеличия Франции.Незадолго до этого Регент попытался с помощью знаменитого трибунала, известногопод именем Палаты правосудия, задушить всех этих откупщиков, четверо из которыхмнили себя единственной в своем роде элитой порока, о чем будет рассказано ниже.Было бы ошибкой думать, что незаконным взиманием налогов занимались людинизшего звания. Отнюдь нет -- к этому была причастна самая верхушка общества. ГерцогБланжи и его брат Епископ из..., оба баснословно разбогатевшие на налогах, являютсянеоспоримым доказательством того, что благородное происхождение подчас совсем немешает обогащению подобными средствами. Оба этих знаменитых персонажа, тесносвязанные деловыми отношениями и погоней за удовольствиями с неким Дюрсе иПредседателем Кюрвалем, стали актерами одной пьесы с ужасными оргиями, занавескоторой мы здесь и приоткроем.В течение шести лет четыре распутника, объединенные богатством, знатностью ивысоким положением в обществе, укрепляли свои связи браками, целью которых былпрежде всего порок. Именно он был основой этих союзов. И вот как это происходило.Герцог Бланжи, вдовец трех жен, от одной из которых у него осталось две дочери,узнав о том, что Председатель Кюрваль хочет жениться на старшей из них, несмотря навольности, которые, как он знал, ее отец допускал по отношению к ней, Герцог, повторяю,сразу же согласился на этот тройной союз. "Вы хотите жениться на Юлии, -- сказал онКюрвалю. -- Я вам отдаю ее без колебаний, но с одним условием: вы не будете ревноватьее, если она уже будучи вашей женой, будет поддерживать со мной те же отношения, чтои до вашего брака. Кроме того, вы поможете мне убедить нашего общего друга Дюрсевыдать за меня его дочь Констанс, к которой я питаю чувства, весьма похожие на те,которые вы испытываете к Юлии.-- Но, -- заметил Кюрваль, -- вы, конечно, не можете не знать, что Дюрсе неменьший распутник, чем вы...-- Я знаю все, что нужно знать, -- отрезал Герцог. -- Да разве в нашем возрасте и снашими взглядами на вещи подобная деталь может меня остановить? Вы думаете, я ищу вжене только любовницу? Она нужна мне для удовлетворения моих капризов, моих тайныхжеланий и пороков, которые покров Гименея окутает самым надежным образом. Короче, яжелаю ее, как вы желаете мою дочь. Вы думаете, я не знаю о ваших целях и желаниях?Мы, сластолюбцы, порабощаем женщину. Статус жены обязывает ее быть покорнойнашим желаниям, а уж вам ли не знать, какую роль в наслаждении играет деспотизм!"Между тем появился Дюрсе. Друзья поведали ему о содержании их беседы и былирады услышать, что и он питает нежные чувства к Аделаиде, дочери Председателя. Дюрсесогласился принять Герцога в качестве своего зятя при условии, что сам он станет зятемКюрваля.Три свадьбы последовали одна за другой -- с огромными придаными и содинаковыми условиями договора. Председатель признался в тайных отношениях ссобственной дочерью, в результате чего все три отца, желая сохранить свои права и вцелях еще большего их расширения, признали, что три молодые особы, связанныеимуществом и именем со своими мужьями, принадлежат телом в одинаковой мере всемтрем мужчинам, а если они этому воспрепятствуют, то будут наказаны самым жестокимобразом в соответствии с договором, который подпишут.Уже был составлен текст договора, когда появился Епископ из... хорошо знакомый сдвумя друзьями своего брата по общему времяпровождению, который предложилдобавить в договоре еще один пункт, поскольку он тоже хотел бы в нем принять участие.Речь зашла о второй дочери Герцога и племяннице Епископа из.... У которого была связь сее матерью, причем оба брата знали, что именно Епископу из... обязана была своимпоявлением на свет юная Алина. С колыбели Епископ из... заботился об Алине и не могупустить случая сорвать бутон как раз в тот момент, когда ему пришло время раскрыться.Как видим, предложение Епископа из... ни в чем не противоречило намерениям трех егособратьев. И ими тоже двигали корысть и похоть. Что же касается красоты и молодостиособы, о которой зашла речь, то именно по этой причине никто не усомнился ввыгодности предложения Епископа из... Он, как и трое других, тоже пошел наопределенные уступки, чтобы сохранить некоторые права; таким образом, каждый изчетырех мужчин оказался мужем всех четырех женщин.Итак, чтобы помочь читателю разобраться, посмотрим, какая сложилась картина:Герцог, отец Юлии, стал супругом Констанс, дочери Дюрсе; Дюрсе, отец Констанс, сталмужем Аделаиды, дочери Председателя; Председатель, отец Аделаиды, женился на Юлии,старшей дочери Герцога; и Епископ из..., дядя и отец Алины, стал супругом трех другихженщин, уступив в свою очередь Алину своим друзьям, но сохранив на нее определенныеправа.Счастливые свадьбы состоялись в Бурбоннэ, великолепном имении Герцога, и яоставлю читателям возможность вообразить себе все те оргии, которые происходили там.Необходимость описать другие не позволяет нам сосредоточить внимание на первых.После них союз наших друзей еще более укрепился. И так как в наши намерения входитописать всю эту разнузданную торговлю, мне кажется, важно упомянуть еще об однойдетали в ожидании того момента, когда о каждом из участников будет рассказаноподробно.Общество создало общественную стипендию, которую в течение шести месяцевполучал каждый из четырех. Фонды этой стипендии, которая служила лишьудовольствиям, были безграничны. Огромные суммы расходовались на самыесомнительные вещи, и читатель совсем не должен удивляться, когда ему скажут, что двамиллиона франков в год было израсходовано только на удовольствия и услажденияпохоти четырех развратников.Четыре владелицы публичных домов и четыре сводника, вербующие мужчин, незнали иных забот в Париже и провинции кроме удовлетворения потребностей их плоти. Вчетырех загородных домах под Парижем регулярно организовывались четыре ужина внеделю.На первых из них, целью которого были удовольствия в духе Содома, приглашалисьтолько мужчины. Туда постоянно приезжали шестнадцать молодых людей в возрасте отдвадцати до тридцати лет для совокупления с нашими четырьмя героями, которые игралироли женщин. Молодых людей подбирали по размеру полового члена. Было необходимо,чтобы член достигал такого великолепия, что не мог войти ни в одну женщину. Это былважный пункт договора, и поскольку деньги текли рекой, и за ценой не стояли, условияредко не выполнялись. Чтобы испить все удовольствия разом, к шестнадцати молодыммужчинам добавлялось такое же число более молодых юношей, которые выполняли рольженщин, в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет.Чтобы быть принятыми, они должны были обладать свежестью, грацией, красотойлица, невинностью и душевной чистотой -- и всем этим в наивысшей степени. Ни однаженщина не допускалась на мужские оргии, где претворялось на практике все, что толькоСодом и Гоморра изобрели наиболее утонченного.Второй ужин был посвящен девушкам из хороших семей, которые из-за большихденег вынуждены были согласиться выставить себя напоказ и позволять обращаться ссобой самым недостойным образом, отдаваться причудливым капризам развратников идаже терпеть от них оскорбления. Девушек обычно приглашали по двенадцать, и так какПариж не всегда мог поставить нужное число благородных жертв, на вечера иногдаприглашались дамы из другого сословия, жены прокуроров и офицеров. В Париженасчитывается от четырех до пяти тысяч женщин из этих двух сословий, которых нуждаили страсть к роскоши заставляют предаваться подобным занятиям. Их только надо былонайти; наши развратники в своем деле толк знали, и на этом пути их ожидали иногданастоящие открытия. Больше всего им нравилось подчинять своим капризам девушек извысшего общества; здесь разврат, незнающий границ, подогревался жестокостью игрязными ругательствами, хотя, казалось бы, благородное происхождение и условностисвета должны были избавить девушек от подобных испытаний. Но их туда привозили, иони обязаны были подчиняться и выполнять все самые гадкие и недостойные прихотираспутников; именно это согласие на любые капризы было главным условием договора.Третий ужин был посвящен созданиям с самого дна общества, наиболее низким инепристойным, каких только можно встретить. Тем, кто знаком с прихотями разврата, этаутонченность покажется естественной. Порок обожает валяние в грязи, погружение внечистоты с самыми грязными шлюхами. В этом находят полное падение, и этиудовольствия, сравнимые с теми, которые испытали накануне с самыми утонченнымидевушками из общества, придают особую остроту наслаждению и в том, и в другомслучаях. Ничего не было забыто, чтобы сделать разврат всеобъемлющим и пикантным. Втечение шести часов на вечере появлялось до ста проституток; не все они возвращалисьобратно. Но не будем спешить. Эта особая "утонченность" относится к деталям, окоторых еще не настало время говорить.Четвертый вечер касался девственниц. Их отбирали в возрасте от семи до пятнадцатилет. Условия были те же. Обязательным было очаровательное личико и гарантиядевственности. Она должна была быть подлинной. В этом заключалась невероятнаяутонченность разврата. Впрочем, они не стремились сорвать все цветы, да и как бы ониэто сделали, если девочек всегда было двадцать? Из четырех развратников только дваучаствовали в этом акте, один из двух оставшихся не испытывал никакой эрекции, аЕпископу его сан не позволял обесчестить девственницу. Тем не менее число всегдаоставалось двадцать, и те девочки, которых не смогли лишить невинности наши герои,становились добычей слуг, таких же развратных, как их господа.Помимо этих четырех вечеров по пятницам устраивались тайные и обособленныевстречи, менее многочисленные, чем четыре вышеописанных, хотя, может быть, ещеболее расточительные. На эти вечера приглашались только четыре молодые особы изсостоятельных семей, вырванные у их родителем силой или с помощью денег. Женынаших развратников почти всегда разделяли их орган, и полное послушание, заботы, аглавное, само их участие делало эти вечера еще более пикантными.Что касается кухни на этих вечерах, то нет надобности говорить, что еда была самаяизысканная. Ни одно блюдо на этих вечерах не стоило меньше десяти тысяч франков;привозилось все то, что Франция и заграница могли предложить наиболее редкого иэкзотического. Вина и ликеры были в изобилии и большом разнообразии. Фрукты всехсезонов подавались даже зимой. Можно предположить, что стол первого монарха землине обслуживался с такой роскошью и великолепием. Теперь вернемся к началу нашегоповествования и постараемся со всей тщательностью нарисовать читателю портреткаждого из четырех героев, ничего не скрывая и не приукрашивая, с помощью кистейсамой природы, которая несмотря на беспорядок, иногда отличается удивительнойтонкостью, что часто работает против нее самой. Потому что, -- осмелимся, междупрочим, высказать одну рискованную мысль, -- если преступление обладаетутонченностью, присущей добродетели, то не выглядит ли оно порой даже высоким и, вкакой-то степени, величественным, превосходя в привлекательности изнеженную иунылую добродетель?Вы скажете, что в жизни для равновесия необходимо и то, и другое? И нам липроникать в законы природы, нам ли решать, что более необходимо: порок илидобродетель? Чтобы склониться в этом споре в ту или иную сторону, надо обладатьособыми, высшими полномочиями, которыми она нас не наделила. Но продолжим нашеповествование.ГЕРЦОГ БЛАНЖИ уже в возрасте восемнадцати лет стал обладателем огромногосостояния, которое он значительно округлил с помощью махинаций по незаконномувзиманию налогов. Он рано испытал на себе отношение толпы, взирающей на оченьбогатого молодого человека, который ни в чем себе не отказывает. Почти всегда в такихслучаях мерилом собственной силы становятся пороки; причем чем меньше себеотказываешь, тем легче привыкаешь желать всего. От природы Герцог получилпримитивные качества, которые, быть может, как раз уравновешивали опасности его пути.Странная мать-природа иногда как будто бы договаривается с богатством: кому-тодобавить пороков, а у кого-то их отнять -- наверное, для равновесия, ей нужны и те, идругие. Итак, природа, повторяю я, сделав Бланжи обладателем огромного состояния, в тоже время вложила в него все влечения и способности к порокам. Наделив его коварным иочень злым умом, она вложила в него душу негодяя, дала вульгарные вкусы и капризы, изчего и родилась свойственная ему склонность к ужасному разврату. Он рано стал лживыми жестоким, грубым эгоистом, жадным до удовольствий, обманщиком, гурманом,пьяницей, трусом, развратником, кровосмесителем, убийцей, вором, словом, средоточиемвсех пороков. Ни одна добродетель не была ему свойственна. Да что я говорю? Он былубежден и часто повторял, что мужчина, чтобы стать полностью счастливым, долженпройти через все возможные пороки и никогда не позволять себе никаких добродетелей.То есть вершить только зло и никому никогда не делать добра. "Есть немало людей,которые совершают зло только в порыве страсти, -- говорил Герцог. -- Справившись сзаблуждением, их душа возвращается на путь добродетели. Вот так в ошибках иугрызениях совести проходит их жизнь, и в конце ее они уже не знают, какова же была ихроль на земле.-- Эти люди, -- продолжал Герцог, -- должны быть несчастны: всегдаколеблющиеся, всегда нерешительные, они проходят по жизни" ненавидя утром то, чтобыло ими сделано накануне. Познавая удовольствия, они дрожат, позволяя их себе, итаким образом становятся порочными в добродетели и добродетельными в пороке. Мойхарактер другой. Я не испытываю подобных колебаний и не балансирую на острие всвоем выборе. И так как я всегда уверен, что найду удовольствие в том, что делаю,раскаяние не ослабляет влечения. Твердый в своих принципах, которые сформировались уменя еще в молодые годы, я всегда поступаю в соответствии с ними. Они помогли мнепонять пустоту и ничтожество добродетели. Я ее ненавижу и никогда к ней не вернусь. Яубедился, что порок -- это единственный способ заставить мужчину испытатьсладострастие, эту головокружительную вибрацию, моральную и физическую, источниксамых восхитительных вожделений. С детства я отказался от химер религии, убедившись,что существование Бога -- это возмутительный абсурд, в который ныне не верят дажедети. И я не собираюсь сдерживать свои инстинкты, чтобы ему понравиться. Ими менянаделила природа, и если бы я им воспротивился, это вывело бы ее из себя. Если она даламне плохие наклонности, значит, считала таковые необходимыми для меня. Я -- лишьинструмент в ее руках, и она вертит мною, как хочет, и каждое из совершенных мноюпреступлений служит ей. Чем больше она мне их нашептывает, тем, значит, более они ейнужны. Я был бы глупцом, если бы сопротивлялся ей! Таким образом, против меня толькозаконы, но их я не боюсь: мое золото в мой кредит ставят меня над этими вульгарнымизасовами, в которые стучатся плебеи."Если бы Герцогу сказали, что у людей тем не менее существуют идеи справедливостии несправедливости, являющиеся творением той же природы, поскольку их находят у всехнародов и даже у тех, кто вообще не приобщен к цивилизации, он бы ответил, что этиидеи относительны, что сильнейший всегда находит справедливым то, что слабый считаетнесправедливым, и если бы их поменяли местами, то соответственно изменились бы и ихмысли, из чего он делает вывод, что то, что доставляет удовольствие -- справедливо, а чтонеприятности -- несправедливо. Что в тот момент, когда он вытаскивает его луидоров изкармана прохожего, он совершает поступок, справедливый для себя, хотя обкраденный имчеловек должен на это смотреть по-другому. Что оценку этим мыслям может дать толькотретейский судья. С помощью подобной философии Герцог оправдывал все своипоступки, и его аргументы казались ему убедительными.Моделируя таким образом свое поведение с помощью своей философии, Герцог сюности пустился в самые постыдные и поразительные авантюры. Его отец, рано умерший,оставил ему, как я уже говорил, огромное состояние, но поставил условие, чтобы прижизни его матери значительная часть состояния принадлежала ей. Это условие оченьскоро перестало нравиться Бланжи; негодяй увидел свое спасение в яде, который решилиспользовать. Но так как тогда он только начинал путь порока, он не осмелилсядействовать сам и привлек к осуществлению замысла одну из своих сестер, с которойсожительствовал, пообещав ей за это часть полученного таким образом наследства.Девушка побоялась совершить преступление, и Герцог, испугавшись, в свою очередь, ниминуты не поколебавшись, присоединил к избранной жертве и ту, что еще недавно былаего сообщницей. Он отвез обеих в одно из своих загородных имений, откуда они уже невернулись.Ничто так не воодушевляет, как первое безнаказанное преступление. Отныне онотпустил все тормоза. Едва кто-нибудь оказывал ему малейшее сопротивление, как онтотчас же пускал в ход яд. От убийств по необходимости он вскоре перешел к убийствамиз сладострастия. Он узнал состояние удовольствия от страданий другого. Постиг могучеепотрясение и радость удовлетворенной похоти, когда нервы напряжены до предела,вызывая эрекцию, и, наконец, -- освобождение, как обвал.Как следствие этого он начал совершать кражи и убийства, исходя из философии иимея целью порок как таковой, в то время как любой другой человек в той же ситуациидействовал бы во имя страсти, из-за любви к женщине. В двадцать три года вместе с тремяединомышленниками, которым он сумел внушить свою философию, он остановил надороге общественную карету. Женщин и мужчин они изнасиловали и убили, забрав ужертв все деньги, в которых у них совсем не было нужды; в тот же вечер все четвероотправились на бал в Оперу, чтобы обеспечить себе алиби. Добавьте к этому убийстводвух очаровательных девушек, которые были ими обесчещены на глазах их матери. Потомбыло бессчетное число других преступлений, но Герцога никто не мог даже заподозрить.Охладев к прелестной супруге, которую ее отец вручил ему перед своей смертью,молодой Бланжи не замедлил отправить ее туда же, где уже пребывали его мать, сестра ивсе другие жертвы, и все это для того, чтобы жениться на другой девушке, достаточнобогатой, но уже с испорченной в свете репутацией, про которую он знал, что она --любовница его брата. Это как раз и была мать Алины, одной из участниц нашегоспектакля, о которой уже шла речь выше. Эта вторая супруга вскоре разделила участьпервой, а наш герой женился на третьей, которой, впрочем, была уготована та же судьба.В свете говорили, что жены Герцога умирали из-за его могучего сложения и, так как он ивправду был гигантом, это помогало ему скрывать истину. Этот зловещий колосс, похоже,унаследовал что-то от Геракла или Кентавра: в нем было росту пять ступней иодиннадцать пальцев, его руки и ноги обладали невероятной силой и энергией, голос былподобен трубе, а нервы из железа... Добавьте к этому мужественное и надменное лицо сбольшими черными глазами и красивыми темными бровями, ослепительные зубы, общийвид, излучающий здоровье и свежесть, широкие плечи, превосходную фигуру с узкимибедрами и стройными ногами, равных которым не было во всей Франции, железныйтемперамент, лошадиную силу, красивые ягодицы и мужской член как у мула,удивительно обросший волосами, обладающий способностью терять сперму столько раз вдень, сколько он этого хотел, -- даже в возрасте пятидесяти лет он обладал почтипостоянной эрекцией. Величина его члена была восемь дюймов по окружности идвенадцать дюймов в длину. Таков был Герцог; вот перед вами его портрет, как если быего сами нарисовали.Но если этот шедевр природы был свиреп в своих обычных желаниях, вы можетевообразить, каким он становился, когда им овладевала похоть? Это был уже не человек, абешеный зверь. Страсти извергали из его груди ужасные крики и богохульства, казалось,из глаз его вырывалось пламя, он хрипел, исходил слюной и ржал как лошадь. Это былдемон порока. В состоянии высшего возбуждения в момент истечения спермы он душилженщин.Вслед за совершенным преступлением приходило состояние полного равнодушия кжертве и к тому, что только что произошло, даже апатия; затем -- новая вспышкасладострастия.В пору своей молодости Герцог способен был извергать сперму по восемнадцать раз вдень, не выдыхаясь и оставаясь в конце таким же полным сил и свежим, как в начале.Несмотря на то, что к началу нашего рассказа им уже было прожито полвека, он все ещебыл способен совершить за вечер по семь или восемь половых актов. В течение двадцатипяти лет он занимался, в основном, пассивной содомией, но если возникало желание,переходил к активной роли в мужском совокуплении. Однажды на пари он совершилпятьдесят пять таких "атак" за день. Обладая, как мы знаем, нечеловеческой силой, онодной рукой мог задушить девушку -- и делал это не раз. В другой раз он на паризадушил лошадь, зажав ее голову между коленями.Но его чревоугодие превосходило, если только это возможно, его альковные подвиги.Трудно было сосчитать то количество пищи, которое он заглатывал. Он садился за столдва раза в день регулярно и ел долго и обильно, обычной его нормой было десять бутылокбургундского. Он был способен на пари выпить и тридцать, а то и пятьдесят. Выпитоевино ударяло ему в голову, взгляд становился бешеным, его приходилось связывать.И в то же время -- кто бы мог подумать? -- недаром говорят, что душа не всегдасоответствует телу, -- этого колосса мог привести в трепет отважный ребенок, недрогнувший перед ним, а в тех случаях, когда его козни с адом и хитростями неполучались, он бледнел и дрожал, поскольку сама мысль о честной борьбе на равныхспособна была заставить его бежать на край света. Тем не менее, ему пришлосьучаствовать в одной или даже двух военных кампаниях, но он показал себя там абсолютнобесполезным и вынужден был оставить службу. Поддерживая свой престиж наглостью ихитростью, он оправдывал свою трусость свойственным ему чувством самосохранения, ауж не один здравомыслящий человек не сочтет это качество недостатком.ЕПИСКОП из..., брат Герцога Бланжи, обладал такими же моральными качествами,что и его брат, но его физические данные не шли с ним ни в какое сравнение. Та жечернота души и предрасположенность к преступлению, то же презрение к религии иатеизм, то же коварство, но ум более гибкий и проворный, большее искусство в играх сжертвами; сложенья он был хрупкого и хилого, роста невысокого, здоровья слабого,нервы повышенной чувствительности; проявлял более высокую ступень изысканности впоисках удовольствий; способности имел посредственные; половой член обычный, дажемаленький, но он пользовался им с большим искусством и при половом акте расходовалсебя экономно, что при его богатом без конца воспламеняющемся воображении, делалоего потенцию не менее высокой, чем у брата; впрочем, экзальтация и нервноевозбуждение достигали у него такой силы, что он нередко терял сознание в моментизвержения спермы.Ему было сорок пять лет. Лицо с тонкими чертами, довольно красивые глаза, ноотвратительный рот и зубы; тело белое, без растительности, зад маленький, но стройный;половой член пять дюймов в толщину и десять в длину. Обожая в равной степениактивную и пассивную содомию, все же большее пристрастие имел к пассивной, и этоудовольствие, которое не требует большого расхода сил, вполне соответствовало егофизическим данным. Позже мы поговорим о других его пристрастиях.Что касается еды, то здесь он не отставал от брата, но при этом проявлял большетонкости. Ничуть не меньший негодяй, он обладал некоторыми чертами характера,которые, без сомнения, приравнивали его к известным поступкам только что описанногогероя. Достаточно рассказать об одном из них, и читатель, познакомившись с тем, чтоследует ниже, сам будет судить, на что способен подобный человек.Один из его друзей, очень богатый человек, имел связь с одной знатной девушкой, откоторой имел двух детей, девочку и мальчика. Любовник девушки рано умер, оставивогромное состояние. Так как у него не было других наследников, он решил оставить всесостояние своим внебрачным детям. На пороге смерти он поведал о своем проектеЕпископу и, поручив ему заниматься наследством и воспитанием детей, передал дваодинаковых кошелька", которые он должен будет вручить детям, когда они достигнутвозраста, предусмотренного законом. Переданные деньги он просил вложить в банк,чтобы за это время состояние детей удвоилось. Он также просил Епископа не сообщать ихматери о том, что он сделал для детей и вообще никогда не упоминать при ней его имени.Приняв все эти предосторожности, монсиньор закрыл глаза, а Епископ оказалсяобладателем миллиона в банковских чеках и попечителем двух детей. Ни минуты неколеблясь, негодяй присвоил себе деньги детей: ведь умирающий никому кроме него неговорил о своих намерениях, их мать ничего не знала, а детям было четыре или пять лет.Он объявил, что его друг завещал свое состояние бедным, и немедленно все прикарманилсебе. Но ему было мало разорить двух несчастных детей. Одно преступление вдохновилоего на второе. Воспользовавшись пожеланием своего друга, он взял детей из пансиона, гдеони содержались, и перевез их в свои владения. Там, под присмотром его людей, детисодержались до тринадцати лет.Мальчику тринадцать исполнилось первому. Епископ силой подчинил его своимпорочным наклонностям; так как мальчик был очень красив, он наслаждался им восемьдней.Девочка к указанному возрасту оказалась дурнушкой, но это не остановило Епископа.Удовлетворив свои желания, он рассудил, что, если он оставит детей в живых, можетраскрыться правда об их наследстве. И он отправил их в имение своего брата, гдежестокими половыми злоупотреблениями довел обоих до смерти. Это произошло в тайнеот всех. А нет такого развратника, погрязшего в грехе, который не испытывал бысладострастия, убивая жертву в момент извержения спермы.Надеюсь, эта мысль послужит предостережением читателю, которому еще предстоитпрочитать весь роман, где об этом будет рассказано подробно.Итак, успокоившись по поводу изложенных событий, монсиньор возвратился в Парижбез малейших угрызений совести, чтобы продолжать жизнь распутника.ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КЮРВАЛЬ был старейшина общества. Ему было под шестьдесят.Пристрастие к пороку превратило его почти в полный скелет. Он был высок ростом,сухощав и тонок в кости. На лице выделялись впалые потухшие глаза, рот был зловещегосиневатого цвета, нос длинный, подбородок выступал торчком. Покрытый шерстью каксатир, он имел плоскую спину и дряблые ягодицы, похожие на две грязные тряпки,которые болтались на бедрах; кожа на них была такой иссушенной и бесчувственной, какбудто бы его всю жизнь стегали кнутом. Посреди ягодиц зияла дыра огромного размера,цветом и запахом напоминающая стульчак в уборной. Чтобы завершить описаниепрелестей этого сластолюбца из Содома, скажем, что эта часть его тела всегда находиласьв таком неопрятном виде, что по кромке были видны нечистоты толщиной в два дюйма.Под животом, тоже дряблом и мертвенно бледном, в зарослях волос висел инструментлюбви, который в момент эрекции достигал восьми дюймов в длину и семи в толщину. Ноэто с ним случалось крайне редко, и требовался целый спектакль, чтобы привести его всостояние возбуждения. Тем не менее, раза два или три в неделю он еще мог. ИПредседатель без всякого разбора втыкал свой член во все отверстия, хотя задний проходюноши был для него всего предпочтительнее. Председатель сделал себе обрезание такимобразом, что головка его члена никогда не была закрытой, -- процедура, облегчающая иусиливающая восторги плоти (все специалисты по сладострастию должны взять это навооружение).Но и эту часть тела следовало бы содержать в большей чистоте, а у Кюрваля головка,как и заднее отверстие, была вымазана толстым слоем кала.Столь же нечистоплотен Председатель был в своих вкусах. От него исходилозловоние, что не могло понравиться никому, но его приятели не придавали большогозначения таким мелочам и об этом просто не говорили.Нечасто встретишь такого ловкого и порочного человека как Председатель. Кмоменту нашего повествования он уже пресытился и отупел до такой степени, что ему дляпробуждения сексуальности требовалось по три часа самых грязных и жестокихвозбуждений. Что касается извержения спермы, то оно происходило у него чаше, чемэрекция и не больше одного раза за весь вечер, но было незначительно и совершалосьпосле долгих спектаклей, настолько омерзительных, что сами участники отказывались ихисполнять, что вызывало у Председателя истеричный гнев, который иногда приводил кжелаемому результату лучше, чем все усилия. Кюрваль настолько увяз в трясине разврата,что уже не мог существовать ни в каком ином мире. С его уст без конца срывались самыескверные ругательства, которые он энергично перемешивал с бесчисленнымипроклятиями и богохульством. Этот беспорядок в мыслях, усиленный постояннымпьянством, превратил его с годами в человека опустившегося и полубезумного.Рожденный гурманом в такой же степени, что и пьяницей, он был достойнымсотрапезником Герцогу; мы еще увидим, на какие подвиги были способны эти обжоры.В течение последних десяти лет Кюрваль не выполнял своих обязанностейПредседателя суда не только потому, что был уже неспособен; я думаю, если бы он и могеще что-то делать, то его бы упросили никогда больше не утруждать себя. Кюрваль велжизнь распутника, любые извращения были ему по душе; те, кто его близко знал,подозревали, что в основе его огромного состояния лежат два или три отвратительныхубийства. Как бы то ни было, судя по тому, что произойдет в дальнейшем, именно этотвид извращений в высшей степени его возбуждал; за это преступление, сведений окотором почти нет, он и был удален от Верховного Суда.Теперь мы поведаем читателю об одной истории, которая даст ему представление охарактере Кюрваля.Рядом с домом председателя проживал бедный носильщик, отец прелестной девочки,который имел несчастье обладать возвышенными чувствами. Уже раз двадцать к нему иего жене приходили посыльные с предложениями за большие деньги уступить девочку, нородители упорно отказывались. Тогда Кюрваль, от которого исходили эти предложения икоторого эти отказы только возбуждали, не зная как заполучить девочку в свою постель,решил попросту колесовать носильщика. План был хорошо продуман и точно выполнен.Два или три мошенника, нанятых Председателем, уже в конце месяца обвинилинесчастного в преступлении, которого тот никогда не совершал, что вскоре привело его впарижскую тюрьму Консьержери. Председатель, как вы понимаете, сразу завладел этимделом и, так как он не был заинтересован в его долгом разбирательстве, то, благодаряподлогу и деньгам несчастный в три дня получил приговор: "колесование", хотя ниодного преступления он в своей жизни не совершил и только хотел уберечь честь дочери.Вскоре последовали ходатайства. Вызвали в суд мать девочки и так представили ей дело:мол, она -- единственная, кто может спасти мужа, если согласится на предложениеПредседателя. Она посоветовалась -- к кому она обратилась, вы догадываетесь, -- и ответей был: медлить нельзя. Несчастная, плача, сама привела дочку к ногам судьи; он обещалвсе, но на самом деле не собирался держать свои обещания. Он не только опасался, что вслучае освобождения муж узнает, какая цена заплачена за его жизнь, но тут был и особыйсадизм: получить обещанное, не выполнив обещания. Этому преступлению Кюрвальпридал особую окраску порочности и жестокости, что в высшей степени возбуждало егосладострастие.Его дом находился напротив того места в Париже, где совершались казни. Казньнесчастного должна была происходить как раз там. В назначенное время к нему привелижену и дочь носильщика. Окна со стороны площади были занавешены, так что жертвы незнали, что там происходит. Негодяй, хорошо осведомленный о часе казни, выбрал этотмомент, чтобы обесчестить дочь, причем он заставил мать держать девочку в объятиях итак все устроил, что выпустил сперму в задний проход дочери в тот момент, когда отцаколесовали на площади. Как только дело было сделано, он закричал: "А теперь идитесмотреть, как я сдержал свое обещание!" И открыл окно. Когда несчастные увиделисвоего мужа и отца истекающим кровью под ножом палача, обе потеряли сознание. НоКюрваль все предвидел; обморок стал их агонией: обе были отравлены и никогда большене открыли глаз.Несмотря на предпринятые меры предосторожности, чтобы навсегда скрыть этуисторию, кое-что все же просочилось наружу. О смерти женщин не узнал никто, но в делемужа заподозрили служебную недобросовестность. Мотив преступления был наполовинуизвестен, и результатом стала отставка Председателя.С этого момента Кюрваль, которому не надо было больше соблюдать внешниеприличия, пустился очертя голову во все пороки и преступления. Свои будущие жертвыон искал повсюду, убивая их в соответствии с извращенностью жестоких вкусов. Так, дляудовлетворения своих желаний он использовал класс неимущих. Днем и ночью онотыскивал бедных женщин, ютящихся по чердакам и сараям, под предлогом помощи,заманивал их к себе, насиловал и отравлял собственноручно; это было его любимымразвлечением. Мужчины, женщины, дети -- ему было безразлично, кто это был, -- лишьбы испытать сладострастие. За эти преступления он мог тысячи раз оказаться на эшафоте,если бы не его кредиты и золото, которое тысячи раз его спасало. Можно не сомневаться втом, что он, как его приятели, был далек от религии; более того, он ее страстно ненавидел,и в этом у него были особенные заслуги, поскольку в свое время им было написанонесколько антирелигиозных произведений; они даже имели успех, о котором он без концавспоминал, и который был еще одним излюбленным источником его наслаждения.Итак, мы увеличили число любителей сладострастия еще на одного. А теперьприбавьте туда Дюрсе.ДЮРСЕ было пятьдесят три года, он был мал ростом, толст и коренаст, лицо имелмиловидное и свежее, кожу очень белую; все тело, особенно бедра и ягодицы, у него былокак у женщины; задница свежая, крепкая и пухленькая, но с ярко выраженной привычкойк содомии; его инструмент любви был удивительно маленьким, с трудом достигал двухдюймов в толщину и четырех в длину; извержения семени были у него редки, мучительныи малообильны, им предшествовали спазмы, которые приводили его в бешенство итолкали на преступления; грудь у него тоже походила да женскую, голос был нежный иприятный. В обществе он слыл порядочным человеком, хотя душа его была не менеечерна, чем у его приятелей. Дюрсе был школьным товарищем Герцога, в юности ониежедневно вместе забавлялись, и одним из любимых занятий Дюрсе было щекотать свойзадний проход огромным членом Герцога.* * *Таковы, читатель мой, все четыре развратника, вместе с которыми ты, с моейпомощью, проведешь несколько месяцев. Я тебе их описал как мог, чтобы ты их немногоузнал и тебя не удивило то, о чем ты дальше прочитаешь. Естественно, я опустилнекоторые детали, так как, обнародовав их, нанес бы ущерб основному сюжетуповествования. Но по мере того, как мой рассказ будет разворачиваться, ты будешьследить за ними со вниманием, разберешься в больших и малых грехах, узнаешь омогучем тяготении ваших героев к пороку. Что можно сказать о них вместе и о каждом вотдельности, так это то, что все четверо были удивительно восприимчивы к содомии и,регулярно ею занимаясь, получали от этого наивысшее удовольствие. Герцог, тем неменее, в силу своего могучего сложения, скорее из жестокости, чем из пристрастия,развлекался с женщинами и иным способом. Председатель иногда тоже, но редко; что жекасается Епископа, то он этот способ просто ненавидел и, вообще, женщины как таковыеего совершенно не интересовали. Лишь один раз в жизни он имел сношения со своейдвоюродной сестрой, да и то ради рождения ребенка, который позже доставил емуудовольствие в кровосмесительной связи, -- и в этом, как мы уже видели, он преуспел.Что касается Дюрсе, то он обожал утехи с задним проходом с такой же страстью, какЕпископ, но пользовался этим более умеренно. Любимые его "атаки" были в третий храм.В дальнейшем мы приоткроем и эту тайну. Мы закончили портреты мужчин и теперьдадим читателям представление о супругах этих респектабельных мужей.* * *Какой контраст!КОНСТАНС, жена Герцога и дочь Дюрсе, была высокой и стройной женщиной,словно созданной для кисти художника. Элегантность ее облика ничуть не умаляла еесвежести, формы ее были округлы и женственны, кожа белее лилии, и казалось, что самаЛюбовь создала ее с особым старанием, ее лицо было несколько продолговатым, чертылица удивительно благородны, все в ней дышало величием и достоинством, ее глаза былибольшими, черными и полными огня; рот маленький: в нем можно было увидетьвеликолепные зубы и маленький узкий язык алого цвета; дыхание было нежнее, чем запахрозы. Груди ее были округлы, высоки, белоснежны и крепки, как алебастр; бедраизумительно изогнуты, а задняя часть создана природой с изяществом и артистизмом.Ягодицы были белые, крепкие и нежные, задний проход маленький, восхитительночистый, милый и деликатный, он него исходил тонкий аромат розы. Какойочаровательный приют для самых нежных ласк! Но боже мой, как не долго он хранил этупривлекательность! Четыре или пять "атак" Герцога совершенно разрушили эту грацию, иКонстанс после замужества уже напоминала прекрасную лилию, сорванную бурей сосвоего стебелька. Два бедра, округлых и великолепно отлитых, обрамляли другой храм,настолько привлекательный, что мое перо тщетно ищет слова, чтобы его воспеть.Констанс была почти девственницей, когда Герцог женился на ней; отец, как мы об этотговорили, был единственным мужчиной, которого она узнала до мужа. Прекрасныедлинные волосы волнами падали ей на спину, струились по ее телу, закрывая ее всю,вплоть до влекущего женского органа, прикрытого сверху волосами того же цвета -- ещеодного украшения, завершающего этот ангельский облик.Ей было двадцать два года, и она обладала всем очарованием, каким только природамогла наделить женщину. Ко всем достоинствам Констанс еще присоединяла высокий иприятный ум, что было просто удивительно в той ситуации, в которую бросила ее судьба,весь ужас она сознавала. Она, конечно, была бы счастливее если бы была менее тонкой ичувствительной. Дюрсе, воспитавший ее скорее как куртизанку, чем как свою дочь, икоторый отнюдь не стремился внушить ей моральные устои, все же не мог разрушить в еедуше приверженность к порядочности и добродетели. Она не получила религиозногообразования; о религии с ней никогда не говорили, но в ней подсознательно всегда жиличистота я скромность, которую невозможно вытравить из души честной и чувствительной.Она никогда не покидала дома отца, а тот уже в двенадцать лет заставил ее служитьудовлетворению его порочных инстинктов. Но в том, как повел себя с ней Герцог, онаобнаружила разительное отличие. Уже на другой день после первого общения с мужемчерез задний проход она тяжело заболела. Думали, что у нее совсем разорвалась прямаякишка. Молодость, здоровье и лечение тропическими средствами вернули ее к жизни, агерцог вскоре принуждением приучил несчастную Констанс к этой ежедневной пытке,впрочем, не единственной; она постепенно привыкла ко всему.* * *АДЕЛАИДА, жена Дюрсе и дочь Председателя, была красавицей, может быть, ещеболее совершенной, чем Констанс, но совсем в другом роде. Ей было двадцать лет.Маленького роста, хрупкая, нежная и деликатная, с великолепными золотистымиволосами, она тоже была создана для полотен художника. Лицо ее выражало живуюзаинтересованность и чувствительность, что делало ее похожей на героиню романа. У неебыли огромные голубые глаза, излучающие нежность и кротость. Высокие тонкие брови,причудливо очерченные, окаймляли невысокий, но благородный лоб, казавшийся храмомцеломудрия; нос с горбинкой, немного напоминающий орлиный, тонкие яркие губы, ротбыл немного великоват: это, пожалуй, единственный недостаток ее божественнойвнешности. Когда рот приоткрывался, можно было видеть тридцать две жемчужинызубов, которые природа, казалось, поместила среди роз. Шея у нее была удлиненной, чтоделало ее еще привлекательней; она имела привычку чуть наклонять голову к правомуплечу, особенно когда слушала кого-нибудь. И сколько же грации было в этомзаинтересованном внимании ее груди были маленькими и округлыми, очень крепкими иупругими, и умещались в одной ладони. Они были похожи на два яблочка, которые Амур,играя, принес из сада своей матери. Грудь была очень деликатной, живот гладкий, какатлас; маленький пригорок внизу живота вел в храм, которому почести, должно быть,оказала сама Венера. Этот храм был таким тесным, что туда и палец прошел бы с трудом,причинив боль; тем не менее, десять лет назад, благодаря Председателю, бедняжкапотеряла девственность, и в этом храме, и в том, к описанию которого мы приступаем.Сколько же привлекательности было в этом втором храме, какие красивые линии бедер иниза спины, какие восхитительные нежно розовые ягодицы! Все здесь было на редкостьминиатюрно. Во всех своих очертаниях Аделаида была скорее эскизом, чем модельюкрасоты. Природа, столь величественно проявившаяся в Констанс, здесь лишь проступиланежными контурами ее задок, подобный бутону розы, свежий, розовый, казалсянежнейшим созданием природы. Но какая деликатность и узость прохода! Председателюпотребовалось немало усилий, чтобы войти в этот проход, и он повторил свои попыткидва или три раза. Дюрсе, менее требовательный, надоедал ей гораздо чаще, и с тех пор,как она стала его женой, скольким жестоким и опасным для здоровья экзекуциямподвергался этот маленький проход! Впрочем, даже если Дюрсе ее щадил, она,предоставленная по договору в полное распоряжение всех четырех развратников, должнабыла подчиниться многим свирепым атакам.По своему характеру Аделаида была очень романтична, что отразилось на еевнешности. Она любила находить для прогулок уединенные уголки и там в одиночествепроливать слезы, о которых никто не знал и которые разорвали бы сердце любого.Недавно она потеряла любимую подругу, и эта утрата являлась без конца еевоображению. Хорошо зная своего отца и его порочные наклонности, она была уверена помногим признакам, что ее подруга стала жертвой насилия Председателя.Что касается религии, то здесь Председатель не принял мер по примеру Дюрсе вотношении Констанс, поскольку был совершенно уверен, что его речи и книги, которыеон написал, навсегда отвратили дочь от религии. И ошибся: религия стала неотъемлемойчастью души Аделаиды. Председатель мог сколько угодно поучать ее и заставлять читатьего книги, -- она оставалась набожной; все извращения, которые она всей душойненавидела и жертвой которых была, не могли отвратить ее от религии, составляющейвсю радость ее жизни. Она пряталась, чтобы молиться и совершать религиозные обряды,за что бывала сурово наказана как отцом, так и мужем, когда они ее заставали. Аделаидастоически переносила свои страдания, глубоко убежденная, что будет вознаграждена вином мире. Ее характер был мягким и кротким, а благотворительность доводила ее отцадо эксцессов. Презирая класс бедняков, Кюрваль стремился еще больше его унизить илиискал в его среде бедняков жертв; его великодушная дочь, напротив, готова была всеотдать беднякам, часто тайком отдавала им свои деньги, выданные ей на мелкие расходы.Дюрсе и Председатель без конца бранили и отчитывали ее за это и, в конце концов,лишили абсолютно всех средств. Аделаида, не имея больше ничего, кроме слез, горькоплакала по поводу совершаемых злодеяний, бессильная что-либо исправить, но по-прежнему милосердная и добродетельная.Однажды она узнала, что одна женщина, оказавшись в стесненных материальныхобстоятельствах, собирается за деньги принести свою дочь в жертву Председателю. Кактолько довольный Председатель начал готовиться к процедуре наслаждения, которую онлюбил больше всего, Аделаида продала одно из своих платьев и вырученные деньгиотдала матери девочки, отговорив ее от преступления, которая та едва не совершила.Узнав об этом, Председатель (его дочь еще не была замужем) наказал ее столь жестоко,что она две недели пролежала в постели. Но даже подобные меры не могли остановитьблагородных порывов этой возвышенной души.ЮЛИЯ, жена Председателя и старшая дочь Герцога, была далека от совершенствапервых двух женщин, но именно ее недостатки пробудили страсть Кюрваля, хотяпричины, вызывающие страсть, часто непостижимы.Юлия была высокой и хорошо сложенной, хотя излишне полной и рыхлой, у нее быликрасивые каштановые волосы, тело белое и дородное; ягодицы могли бы служитьмоделью для скульптуры Праксителя; женский орган -- теплый и узкий, обещающийсамые приятные удовольствия, красивые ноги и прелестные лодыжки. Недостатком еелица был рот некрасивой формы с плохими зубами, и вообще, она была порядочнаягрязнуля, причем это касалось и всего тела в целом, и двух храмов любви -- здесь онабыла достойной партнершей Председателю; повторяю, вряд ли кто другой, несмотря навсю привлекательность Юлии, смог бы выдержать ее нечистоплотность. Но Кюрваль былот нее в восторге: все его тайные мечты воплощались в зловонном рте, он приходил висступление, целуя ее; что же касается ее нечистоплотности, то он был далек от того,чтобы упрекать ее за это, даже наоборот, это его вполне устраивало. К этим недостаткамЮлии добавлялись и другие, но менее неприятные: она была невоздержана в еде, имеласклонность к пьянству, добродетелью не отличалась, и я думаю, что порок совсем неотталкивал ее. Воспитанная Герцогом в забвении всех моралей и принципов, она легкоусвоила его философию. Как нередко бывает в разврате, женщина, обладающая теми женедостатками, что и мужчина, нравится ему меньше, чем та, что исполнена добродетели.Одна ведет себя как он, другая в ужасе от его поступков, -- и вот она именно этим ужежеланна и влечет его.Герцог, имеющий, как мы помним, могучее сложение, с удовольствием пользовалсясвоей дочерью, хотя ему пришлось дожидаться ее пятнадцатилетия, а потом (поскольку онхотел выдать ее замуж) принять меры к тому, чтобы не нанести ей слишком большойущерб; так что, в конце концов, он был вынужден прекратить сношения с нею череззадний проход и довольствоваться менее опасными удовольствиями, хотя и не менееутомительными для нее. Юлия мало выиграла, став женой Председателя, у которого, какмы помним, был огромный член, к тому же он был нечистоплотен, но и она сама былагрязнулей, хотя эта грязь не шла ни в какое сравнение с той грязью порока, которой ввысшей степени обладал ее драгоценный супруг.АЛИНА, младшая сестра Юлии и незаконная дочь Епископа, не была похожа на своюсестру ни характером, ни привычками, ни недостатками. Она была самая молоденькая изчетырех: ей едва исполнилось восемнадцать. У нее было пикантное личико, свежее изадорное, курносый носик, карие глаза, полные живости и огня, прелестный рот, стройнаяталия, хотя и чуть-чуть широковатая; она, вообще, была в теле, кожу имела несколькосмуглую, но нежную и приятную, ягодицы весьма пышные и округлые: это место у неебыло пределом мечтаний развратника, женский член красивый, покрытый темнымиволосами и расположенный несколько низко (в "английском духе"), но великолепноузкий; когда ее показывали ассамблее, она была девственницей и оставалась ею к моментунашего рассказа, -- мы увидим, как разрушительны были первые опыты. Что касаетсязаднего прохода, то едва ей исполнилось восемь лет, Епископ начал им пользоватьсяежедневно, но никакого вкуса к этим занятиям она не получила и, несмотря на свойшаловливый и возбуждающий мужчин вид, не испытывала ни малейшего удовольствия оттех забав, жертвой которых становилась ежедневно.Епископ мало заботился о ее образовании. Она едва научилась читать и писать. Орелигии она вообще не имела никакого понятия и оставалась ребенком во всем:продолжала играть в куклы, забавно отвечала на вопросы, нежно любила свою сестру.Епископа она ненавидела, а Герцога боялась как огня. В день свадьбы, оказавшись голойсреди четырех мужчин, она заплакала, но выполнила все, что от нее потребовали" -- безвсякого удовольствия.Она была очень чистоплотной и трезвенницей. Ее единственным недостатком былалень. В ее поведении, облике, во всех ее поступках чувствовалась небрежность.Председателя она ненавидела не меньше, чем своего дядю, и только Дюрсе былединственным к кому она не питала отвращения.* * *Таковы восемь главных персонажей, с которыми вы, дорогой читатель, отправитесь впуть по страницам нашего романа. Пришло время приоткрыть завесу и поведать вам осамых причудливых удовольствиях, которым будут предаваться его персонажи.Среди истинных любителей секса существует мнение, что сведения, полученные изпервых уст с помощью органов слуха, тоже высшей степени возбуждают и дают самыеживые впечатления. Наши четыре развратника, пожелавшие вкусить порок во всейполноте и глубине, предавали слуховым ощущениям особое значение. Вот почему и зашларечь о том, чтобы освоить все способы сладострастия и все возможные его разновидностии оттенки, словом, о самом глубоком постижении самого языка порока. Трудно даже себепредставить, до какой степени человек способен разнообразить порок, когда еговоображение воспламеняется! И тот, кто смог зафиксировать во всех деталях и во всемразнообразии способы достижения сладострастных ощущений, создал бы одну из самыхпрекрасных и, может быть, самых захватывающих книг на планете. Потребовалось бысобрать воедино все эти сюжеты, проанализировать их, классифицировать и превратить вживой рассказ.Такая попытка и была проделана. После бесчисленных консультаций и долгихпоисков были, наконец, найдены четыре женщины, обладающие большим сексуальнымопытом (этот опыт был Необходимым условием, при отборе кандидатур он игралважнейшую роль), чья жизнь прошла в самом разнузданном разврате, Чтобы можно былоподвести некоторые итоги. Чтобы соответствовать требованиям отбора, они должныбыли, кроме всего прочего, Обладать красноречием и определенной гибкостью ума.Каждая из них должна была рассказать о самых причудливых проявлениях порока, какиеони только встречали в своей жизни, причем в той последовательности, что первая из нихповедает о ста пятидесяти самых простых и обычных удовольствиях, вторая опишет такоеже количество страстей более изысканных, связанных с одним или несколькимимужчинами и несколькими женщинами. Третья расскажет о ста пятидесяти самыхкриминальных случаях, участники которых преступили все законы общества, природы,запреты церкви. Все эти истории приведут к преступлениям, а совершаемые в порокепреступления необыкновенно варьируются; этих историй тоже будет сто пятьдесят.Четвертая присоединит к событиям своей жизни рассказ о ста пятидесяти различныхпытках. В течение всего необходимого для рассказа времени наши герои, окруженные, какя уже выше говорил, своими женами и другими женщинами, будут слушать,воспламеняться и с помощью женщин или различных других объектов гасить пожар,который зажгут рассказчицы.Может быть, самым порочным в этом проекте будет сам дух спектакля и манера, вкоторой все это будет происходить. Эта манера и сами рассказы будут формировать нашепроизведение, которое я заранее не советую читать набожным и слабонервным людям,чтобы не быть скандализированными, поскольку само собой очевидно, что наш план неслишком целомудрии.Так как четыре актрисы, о которых идет речь играют в своих воспоминаниях оченьважную роль, просим еще раз прощения читателя за то, что мы вынуждены и ихобрисовать. Ведь они будут рассказывать и действовать в своих рассказах -- так можноли их не описать? Не ожидайте от нас портретов особенной красоты воспевающих ихфизические и моральные качества. В данном случае главную роль играют непривлекательность или возраст, а ум и опыт, и потому трудно было бы это сделать лучше,чем сделали мы.МАДАМ ДЮКЛО -- так звали ту, которая опишет нам сто пятьдесят простыхстрастей. Это была женщина сорока восьми лет, еще достаточно свежая, со следамибылой красоты, с прекрасными глазами, белой кожей, красивым и пышным задом, свежимртом прекрасной грудью и роскошными темными волосами, с полной, но высокой талиейи цветущим видом. Как мы дальше увидим, она провела жизнь в местах, которые смоглахорошо изучить и которые описала с умом и непринужденностью, легко изаинтересованно.МАДАМ ШАМВИЛЬ -- была высокой женщиной пятидесяти лет, хорошосложенной, худой, с порочным взглядом и порочным наклонностями. Вернаяприверженница Сафо, что угадывалось в каждом слове и движении, в любом ее жесте, онасама себя разрушила, предаваясь без удержу любовным ласкам с женщинами. Этойстрасти она пожертвовала всем, что имела, и только в этой стихии ей было хорошо. Онадолгое время была проституткой, потом стала содержательницей борделя, принималапожилых распутников, а молодых не принимала никогда. Дела ее поправились. Она былауже седеющей блондинкой. Глаза ее все еще были красивыми, синими и выразительными.Рот привлекательный и все еще свежий. Грудь слабо развита, живот хороший, пригороквнизу живота довольно высок, длина влагалища в момент возбуждения достигает тридюйма. Способна потерять сознание, когда ее там щекочут, особенно если это делаетженщина. Зад дряблый и помятый, совершенно увядший, столь привыкший ксексуальным злоупотреблениям, что чувствительность его вообще притупилась.Вещь редкая и тем более в Париже: она была девственницей, как всякая девушка,которая воспитывалась в монастыре. И может быть, если бы с ней не случилось всего тогоплохого, что ей пришлось пережить, и если бы ей не пришлось встречаться с людьми,желавшими только сексуальных извращений, эта странная девственница умерла бы вместес ней.ЛА МАРТЕН -- толстая мамаша пятидесяти двух лет, свежая и здоровая, обладающаямогучей задницей. Провела жизнь в занятиях содомией и так натренировалась, что идумать не хотела о других удовольствиях. На самом деле природа наградила ее дефектом,помешавшим ей познать обычные радости здорового женского органа. Зато через заднийпроход она принимала всех без разбора, самые чудовищные мужские орудия не могли ееиспугать, она их даже предпочитала. Ее воспоминания о сексуальных сражениях подзнаменами Содома будут для нас особенно ценными. Черты ее лица были не лишеныприятности, но в них уже чувствовалась усталость, и если бы не дородность, она казаласьбы увядшей.ЛА ДЕГРАНЖ -- для этой женщины порок и сладострастие сливались в одно. Онабыла высокая и худая, пятидесяти двух лет. Лицо ее было мертвенно бледным иистощенным, глаза погасшими, губы мертвыми. Она сама была похожа не преступление,кровавое и жестокое. Некогда она была брюнеткой, и даже хорошо сложена, но сейчасбыла похожа на скелет, вызывающий лишь отвращение. Зад ее был увядший иразорванный, дыра в нем была столь огромной, что им могли пользоваться любые, самыегрубые пушки, что сделало его в конце концов совсем бесчувственным. Чтобы закончитьпортрет, скажем, что эта фея, пострадавшая во многих схватках, была без одной груди итрех пальцев, у нее также не было одного глаза и шести зубов; к тому же она хромала. Мыузнаем, может быть, почему она так пострадала. Ничто не могло ее исправить, и если телоее было безобразным, то душа было средоточением пороков и не слыханных мерзостей.Не было, наверное, такого преступления, которое она бы не совершила: она убивала играбила, насильничала и отравляла, за ней были грехи отцеубийства икровосмесительства. В настоящий момент она содержала публичный дом, была одной изпоставщиц общества и к своему богатому опыту добавляла весьма своеобразныйплощадный жаргон. Она была приглашена на роль четвертой рассказчицы, той, в чьихрассказах было больше всего ужасов. Кто бы лучше ее, все переживший на собственномопыте, мог справиться с этой ролью?* * *Теперь, когда женщины найдены и соответствуют тем критериям, которые к нимпредъявлялись, можно заняться "аксессуарами"Прежде всего, наших героев надо было окружить самыми изысканными объектамисладострастия обоих полов. Местом действие был избран замок в Швейцарии,принадлежащий Дюрсе, куда он отправил маленькую Эльвиру; но так как замок не могвместить слишком большое число участников, к тому же не хотелось привлекатьвнимание соседей, -- ограничились тридцатью двумя артистами, включая и четырехрассказчиц. Сюда входили четверо наших героев из высшей знати, восемь девушек ивосемь юношей, восемь мужланов, обладающих чудовищными орудиями для занятиясодомией (назовем их "работягами"), и четыре служанки. На подбор участниковпонадобилось время. Целый год прошел в обсуждении деталей, было израсходованомного денег, искались возможности отобрать самых красивых и изысканных девушекФранции.Шестнадцать ловких владелиц публичных домов, каждая с двумя помощницами, былиотправлены в шестнадцать главных провинций Франции, в то время как семнадцатьборделей было в одном только Париже. Ровно через десять месяцев все они должны былив указанное время приехать в поместье Герцога под Парижем и привезти с собой каждаяпо девять девушек. Вместе это должно было составить сто сорок четыре девушки, изкоторых надо было выбрать только восемь. Сводницам было рекомендовано при отбореобращать внимание только на возраст, девственность и красоту личика. Поимки надобыло вести в домах знати или в монастырях высшего разряда, где воспитывались девочкииз благородных семей. Девушки из других слоев общества не принимались. Задействиями сводниц следили агенты и обо всем докладывали в центр. Каждой отобраннойдевушке платили по тридцать тысяч франков. Операция стоила баснословно дорого.Возраст был определен от двенадцати до пятнадцати лет -- от тех, кто ему несоответствовал, отказывались сразу.В это же время и с теми же условиями и расходами отбирали мальчиков. Возраст былтот же: от двенадцати до пятнадцати лет. Семнадцать сводников бороздили Францию впоисках нужных объектов, их встреча была назначена через месяц посла сбора девушек.Для работяг "содомии" определяющим был размер пушки: он должен был иметь в длинуот десяти до двенадцати дюймов, а толщину семь с половиной. Восемь "работяг"отбирались по всему королевству, и встреча с ними была намечена через месяц послеотбора юношей.Хотя история этих отборов и встреч -- не тема нашего повествования, все же уместносказать несколько слов по этому поводу, чтобы в полной мере оценить творческий генийчетырех наших героев. Мне кажется, что все, что дает дополнительные штрихи к тойудивительной истории, не может быть отброшено в сторону как незаслуживающеевнимание.Пришло время для встречи девушек на земле Герцога. Кто-то из сводниц не привезнамеченных девяти, кого-то потеряли по дороге, кто-то заболел, так или иначе на местовстречи приехали сто тридцать девушек. И каких восхитительных, бог мой! Наверное,никогда еще не собиралось вместе столько красавиц! Отбор занял тринадцать дней.Ежедневно экзамен проходило десять девушек. Четыре ценителя образовывалиассамблею. Девушка оказывалась " середине кружка из четырех человек -- сначалаодетая в то платье, в котором ее похитили. Сводница докладывала историю вопроса: есличего-то не хватало в табели о происхождении, или ее целомудрие было под вопросом,девушку немедленно отсылали обратно без сопровождающего и какой-либо помощи, асводня лишалась своего гонорара. После характеристики, данной девушке сводницей, ееуводили, а у девушки спрашивали, правда ли то, что рассказала сводня. Если все былоправдой, сводня возвращалась и поднимала девушке сзади подол платья, чтобыпродемонстрировать ассамблее ее ягодицы. Это была первая часть тела, которую желалиосмотреть. Малейший недостаток здесь заставлял сразу же ее отсылать. Если же,напротив, в этом храме очарования все было в порядке, девушку просили раздетьсядонага, и в таком виде она пять или шесть раз поворачивалась перед нашимиразвратниками. Ее крутили и рассматривали, отодвигали и придвигали, проверялисостояние ее девственности, -- и все это хладнокровно и строго, как на настоящемэкзамене. После этого девочку уводили, а на билете с ее именем экзаменаторы помечали:"принята" или "отправлена обратно". Эти билеты помещали в ящик. Когда экзамензаканчивался, ящик открывали. Чтобы девочка была принята, необходимо было, чтобы набилете с ее именем оказались подписи всех четырех экзаменаторов. Если хотя бы однойне хватало, девушку не принимали и возвращали домой пешком, без помощи исопровождения (за исключением последних двенадцати, с которыми четверо друзейпозабавились после экзамена и которых затем уступили сводницам). После первого турабыло исключено пятьдесят кандидатур, восемьдесят оставшихся начали осматриватьболее тщательно, малейший недостаток служил поводом для отказа. Одну очень красивуюдевушку отправили домой только потому, что верхний зуб у нее чуть-чуть выступалвперед. Еще двадцати отказали, так как они были не дворянского происхождения. Послевторого тура осталось пятьдесят девушек. На третьем экзамене, еще более тщательном,каждый из четырех был окружен группой из двенадцати-тринадцати девушек во главе сосводницей; группы переходили от одного ценителя к другому, которые старались держатьсебя в руках, подавляя возникшее возбуждение, так как желали казатьсябеспристрастными. В результате осталось двадцать, и все одна другой красивее, но надобыло отобрать только восемь. Уже невозможно было отыскать изъяны у этих небесныхсозданий. И все-таки при равных шансах по красоте необходимо было найти у восьмидевушек какое-то преимущество перед двенадцатью остальными. Это доверилиПредседателю как наиболее изобретательному. Он решил проверить, кто из девушеклучше всего создан для того занятия, которым он любил заниматься больше всего насвете. Четыре дня понадобилось для решения этого вопроса; в результате двенадцатьбыли отсеяны, но не так, как предыдущие: с ними забавлялись восемь дней самымиразными способами. А потом их всех уступили сводням, что их скоро обогатило: не частов их борделях встречаются проститутки столь изысканного происхождения. Что касаетсявосьми отобранных девушек, то их отправили в монастырь, чтобы сохранить для будущихудовольствий, время для которых еще не пришло.Я не решаюсь описать вам этих красавиц. Все они так хороши, что мое перо простобессильно это сделать из боязни показаться монотонным. Довольствуюсь тем, что назовукаждую из них. Перед таким скоплением очарования, грации и всех совершенств я могутолько заметить, что природа не могла бы создать лучших моделей.Первую звали ОГЮСТИН: ей было пятнадцать лет, она была дочерью барона деЛангедока и была похищена из монастыря в Монпелье.Вторую звали ФАННИ: она была дочерью советника в парламенте Бретани и былапохищена из замка своего отца.Третью звали ЗЕЛЬМИР: ей было пятнадцать лет и она была дочерью графа деТревиля, который ее обожал. Он взял ее с собой на охоту в одной из своих земель в Босе.Ее похитили, выследив, когда она на несколько минут осталась в лесу одна. Она былаединственной дочерью своего отца и в будущем году должна была выйти замуж зазнатного синьора, имея приданое в 400 тысяч франков. Она больше всех рыдала от горя иужаса, оплакивая свою судьбу.Четвертую звали СОФИ: ей было четырнадцать лет, она была дочкой богатогодворянина, живущего в своем поместье в Берри. Ее похитили, когда она гуляла со своейматерью, которая пыталась ее защитить и была сброшена в реку, утонув на глазах удочери.Пятую звали КОЛОМБ: она была из Парижа. Ей было тринадцать лет, она быласхвачена по дороге с детского бала в монастырь, куда ее сопровождала гувернантка,которая была убита.Шестую звали ЭБЕ: ей было двенадцать, она была дочерью капитана кавалерии,аристократа, живущего в Орлеане. Девочку соблазнили и она содержалась в монастыре,откуда ее похитили с помощью двух монашек, которым хорошо заплатили. Она былапрехорошенькая, трудно было найти существо более очаровательное и соблазнительное.Седьмую звали РОЗЕТТА: ей было тринадцать лет, она была дочерью генерала изШалон-сюр-Сон. Ее отец только что умер, а ее увезли из деревни на глазах у ее матери.Последнюю звали МИМИ или МИШЕТТА: ей было двенадцать лет, она быладочерью маркиза де Сенаж и была увезена из поместья своего отца в Бурбонэ, когдакаталась в коляске, в которой ей разрешалось кататься только в сопровождении двух илитрех женщин из замка; все они были убиты.Как можно видеть, все похищения сопровождались преступлениями и большимизатратами денег. У таких людей, как наши герои, сокровища обесценивались, что жекасается преступлений, то в том веке, когда они жили, преступления совершались безконца, правда, и наказывались тоже, поскольку за преступлением следует наказание.Однако, большие деньги помогают все устроить и уладить настолько удачно, что наширазвратники ничуть не беспокоились по поводу последствий, которые могли бы иметьподобные похищения; возможный обыск даже не приходил им в голову.Итак, наступил момент экзамена для юношей. Поскольку условия были нетрудные, ихчисло было большим. Сводники набрали сто пятьдесят мальчиков, и я не преувеличу, еслискажу, что по красоте лица и детской грации они не уступали высокому классу девочек.Им платили по тридцать тысяч франков каждому, как и девушкам, но сводники ничем нерисковали, так как эта дичь была деликатной и больше всего по вкусу нашимразвратникам. Сводники знали, что здесь они не промахнутся в любом случае, посколькуте юноши, которые не пройдут по конкурсу, все равно будут использованы для утехи, зачто и им будет заплачено.Экзамен проходил как у девушек. Их осматривали по десять человек, оченьтщательно, при этом экзаменаторы принимали меры, чтобы не "выстрелить" вэкзаменующихся. Хотели даже совсем исключить Председателя, опасаясь испорченностиего вкусов; говорили, что своей наклонностью к пороку он и так уже всех одурачил наэкзамене девочек. Но он обещал держать себя в руках; если он сдержал слово, то это емудорого стоило, поскольку, если уж твое воо