Раздача провинций и энкомьенд 2 страница

Достигши противоположного берега, мы больше недели прятались в горах, чтоб окончательно сбить преследователей. В Коацакоалькосе между тем узнали о нашей неудаче, но предполагали, что мы убиты, ибо так думали и верные наши индейцы, напрасно прождавшие нас несколько дней. Посему Луис Марин отдал, как то требовалось обычаем, наши энкомьенды остальным конкистадорам, сообщив об этом в Мешико, а наше имущество было продано... Когда же мы после 23 дней появились в Коацакоалькосе, друзья наши встретили нас с восторгом, а "наследники" были немало огорчены.

Постепенно Луис Марин пришел к убеждению, что для прочного усмирения страны ему нужно куда больше сил. За этим он и поехал в Мешико, наказав нам отсиживаться в наших крепких домах и никуда не соваться наобум. Кортес согласился на доводы Марина, дал ему 30 солдат, но в то же время обязал его и нас подчинить провинции Чиапу и основать там город.

О немедленном походе не могло быть и речи: сперва пришлось проложить пути, ибо страна изобиловала болотами и горными зарослями; стали настилать гати из бревен и досок, а где этого было недостаточно, заготовляли лодки. Так мы прошли, наконец, первую часть пути. Далее следовали горы, и мы опять прокладывало себе дорогу вдоль реки, чтоб таким образом добраться до Чиапы. Никакой дороги раньше здесь не было, ибо соседи весьма боялись Чиапы, жители которой были, может быть, самым воинственным племенем во всей Новой Испании, так что даже Мешико не мог их покорить. Занятие их было — разбой; они то и дело требовали дань золотом, всяким добром и людьми, которых потом зарезали при своих жертвоприношениях; в своих набегах они часто доходили до Теуантепека и залегали в тамошних горах, ожидая прохода индейских купцов, так что нарушали мирный обмен целых провинций. Частые и удачные походы их собрали у них множество пленных, которых они держали на положении рабов, прежде всего для сельских работ.

Идя вверх по реке, мы произвели смотр нашим силам. Нас было: 30 всадников, 15 арбалетчиков, 8 аркебузников, 1 артиллерист с пушкой и большим количеством пороха, 60 солдат с мечами и щитами. Было с нами и немало индейцев — более 80 мешиков, и касик Качулы с большой свитой и значительным отрядом, но они настолько опасались Чиапы, что соглашались лишь помочь при транспортировке грузов и прокладке дорог.

Мы шли с величайшей предосторожностью, но люди из Чиапы нас заметили, и всюду зажглись сигнальные костры для сбора воинов. Между тем, дорога шла уже между маисовыми полями и другими весьма привлекательными насаждениями; мы надеялись на изобильный ужин, ибо отсутствие жителей — они все бежали — нисколько нас не конфузило. Но вместо отдыха пришлось биться. Со всех сторон насели враги, неослабно нападая вплоть до самого вечера. Капитан Луис Марин был тяжело ранен в самом начале, а теперь еле дышал, так как не хотел покидать битвы, и раны его остудились и загрязнились. Убитых мы похоронили, а раненым оказали помощь, насколько могли. Было ясно, что положение наше серьезно, ибо противники оказались отважными и опытными бойцами.

Тем не менее, мы решили на следующий день подойти вплотную к городу Чиапе. Именно городу, а не поселку: ведь в Чиапе было много прекрасных и просторных домов, правильные улицы и население, по меньшей мере, в 4 000 душ, не считая пригородов и многих соседних поселений.

На рассвете мы поднялись, но вскоре уже наткнулись на врага. Помимо обычного оружия, у него были еще странные палицы, которыми они действовали очень ловко. Все же мы их опрокинули и уж считали победу решенной, как вдруг из-за холмов на нас набросились свежие силы. У них также были опасные новинки: прежде всего, крепкие арканы, которые они издали набрасывали на коней и людей, а затем особые сети, применяемые ими для красной дичи, которыми они старались опутать наших лошадей. С великим трудом удалось нам осилить и эти отряды. Наконец, они дрогнули, повернули вспять и побежали, причем многие бросились в реку, показав себя замечательными пловцами... Тут же, на поле битвы, мы повалились от усталости. Падре наш затянул благодарственное песнопение, а несколько солдат, с хорошими молодыми голосами, подтягивали. Красиво это было, и мы все, оставшиеся в живых, радовались своей удаче. Невдалеке росли вишневые деревья, полные спелых ягод, и никогда эти плоды не казались нам столь вкусными!

Было уже за полночь, когда подплыло несколько лодок, крадучись, почти бесшумно. В них был десяток индейцев. Наши дозоры их схватили, но они этого-то и хотели. Когда их привели к нашему капитану, они заявили, что они не жители Чиапы, а родом из Шалтепека; Чиапа их некогда победила, и множество народа переселила к себе; теперь они живут здесь на положении рабов, в горькой доле и непрестанной работе, вот уже 12 лет, и по несколько раз в год у них уводят лучших женщин и девушек; ныне они надеются на освобождение, ибо готовы испанцам указать надежный брод; но за это они просят отпустить всех их на родину, как только Чиапа нами будет покорена.

Двое из них остались при нас, а остальные, чтоб не возбуждать подозрений, вернулись. Тем не менее их проследили, невидимому, и вскоре на том берегу послышались звуки барабанов и боевых дудок, а также шум настоящего боя: это восстали рабы против своих притеснителей, для чего и захватили большой си [(пирамиду храма)]. А тут подоспели и мы. Реку мы прошли вброд, хотя вода и доходила до груди и течение было очень сильное. Взобравшись на берег, мы ударили на врага, а недавние рабы напали с тыла с неслыханным ожесточением, и вскоре мы одержали полную победу и в добром порядке, с музыкой и знаменами вошли во вражеский город.

Жители, конечно, бежали. Но наш капитан умелыми действиями заставил их вернуться; их примеру последовало и население соседних поселков, и скоро жизнь вошла в колею, и наш падре проповедовал с большим успехом. Добрые отношения вскоре были нарушены по вине одного из наших солдат, бывшего в Чамуле, соседнем большом городе. Солдат был отправлен в Мешико на суд, но Чамула все же восстала, и пришлось ее вновь покорять. Город лежал в горах и был защищен крепкими стенами, а кругом зияли непроходимые пропасти. Обстрел ничего не дал, и вот мы соорудили особые крепкие подвижные навесы, под защитой которых мы стали подкапывать стены. Защитники сбрасывали разные горючие материалы, стараясь зажечь навесы, лили кипящую воду, обрушивали большие глыбы камней. Несколько раз навесы обрушивались, и мы строили более крепкие, ни на минуту не прекращая своей работы. Ожесточение обеих сторон все возрастало. Помню, как жрецы со стен кричали: "Вам нужно золото, только золото! Нате!" — и со стен полетели чудесно сработанные украшения, но сброшены они были в такое место, куда свободно достигали и стрелы, и дротики.

Но вот, как-то днем, прошел ливень, а затем последовал густой туман, как это бывает в горах. Ничего не было видно, и даже звуки как-то глохли. Наш капитан хотел прекратить пока работы, но я, зная по мешикским примерам, что и враг в таких случаях слабеет, с немногими товарищами пробрался сквозь пролом и, действительно, наткнулся лишь на небольшой отряд человек в 200. Завязалась отчаянная схватка, и, может быть, всем нам тут бы и пришел конец, если бы несколько из наших индейцев не бросились за помощью. Наши подоспели, и город был взят; жители в паническом страхе устремились в противоположную от нас часть города, где старались улизнуть по отвесным почти скалам; многие расшиблись насмерть. Многих мы забрали в плен, но сокровищ никаких не нашли. По нашему обычаю мы послали кое-кого из пленных, чтоб они вернули бежавших. Те пришли, выразили подчинение, и им вернули их добро. Наш же капитан дал мне в пожизненную энкомьенду всю Чамулу, ибо Кортес написал ему, что во вновь завоеванной стране я должен получить те места, куда я проникну первым... Впрочем, я пользовался энкомьендой лишь восемь лет, ибо, когда здесь был построен новый город, значительная часть моих земель отошла под него. Конечно, иначе думали, когда я завоевал Чамулу! Жители считались моей собственностью, но я хорошо с ними обходился, ибо полюбил их.

После взятия Чамулы долго спорили, учреждать ли здесь город или нет. Мнения широко разошлись, так и ни на чем не порешили. Вообще, споров и несогласий было не мало, особенно во время мелких походов в окрестностях. Наконец, после долгого отсутствия, мы вернулись к себе в Коацакоалькос.

КОРТЕС И ИСПАНИЯ

Неоднократно уже пришлось указывать, что дон Хуан Родригес де Фонсека — епископ Бургоса и архиепископ де Росано — был другом Диего Веласкеса и недругом Кортеса и всех нас. И вот, в год 1521 от Рождества Нашего Сеньора Иисуса Христа, был в Риме избран Верховным Понтификом, нашим Святейшим Падре — Папой, Адриан[431] из Лёвена, живший в то время в Витории, в Испании. Все бросились приветствовать нового первосвященника, отправились туда и поверенные Кортеса Диего де Ордас, лиценциат Франсиско Нуньес — двоюродный брат Кортеса, и Мартин Кортес — отец Кортеса. Им удалось заинтересовать одного германского вельможу — придворного Его Величества, которого звали де Ласао, и при его посредстве Его Святейшество узнал, сколь великие услуги Его Величеству и нашей святой вере оказал Кортес. Дальше — больше: выяснились столкновения Фонсеки с Кортесом, все его несправедливости и подвохи, и так как многие другие рыцари и гран-сеньоры, среди них был герцог де Бехар, были недовольны Фонсекой, то и Святой Папа Адриан готов был рассмотреть все дело, наши поверенные подали Его Святейшеству надлежащие прошения со всеми подписями и материалами.

Святой Папа решил: не только изъять из ведения Фонсеки решение спора между Веласкесом и Кортесом, но и самого Фонсеку освободить от должности в Королевском Совете по делам Индий, Кортеса же назначить губернатором Новой Испании с условием, что он возместит Диего Веласкесу все его расходы по снаряжению экспедиции Кортеса; Его Святейшество еще отправил в Новую Испанию буллы[432] со множеством индульгенций для госпиталей и христианских храмов и написал похвальное письмо Кортесу и всем нам — конкистадорам, его товарищам. Такая милостивая резолюция была утверждена императором, когда он вернулся в Испанию из Фландрии; даже более, — Диего Веласкес был отставлен от должности губернатора острова Кубы, так как он без разрешения Его Величества и против воли Королевской Аудьенсии — монахов иеронимитов, которая была на острове Санто Доминго, снарядил войско Панфило де Нарваэса против испанской же армии, а также за то, что был захвачен и содержался в тюрьме аудитор этой Королевской Аудьенсии — Лукас Васкес де Айльон, который отправился с этим войском.

Епископ Бургоса Фонсека сильно огорчился таким оборотом дел, ушел в частную жизнь, даже захворал. Но тут в Испанию прибыли Панфило де Нарваэс, Кристобаль де Тапия, пилот Карденас, которого я раньше упоминал в главе, где говорилось о первом дележе золота и как он был обижен[433], а также пилот Гонсало де Умбрия, которому по приказу Кортеса отрубили ногу, поскольку он пытался увести корабль вместе с Хуаном Серменьо и Педро де Эскудеро, которых по приказу Кортеса повесили; прибывшие выдвинули тяжкие обвинения против Кортеса. Разумеется, Фонсека был вне себя от радости и так ловко подстроил дело, что императору прожужжали все уши старыми и новыми кляузами; Его Величество разгневался и передал все на рассмотрение новой полномочной Комиссии.

Пять дней длились прения сторон. Наши поверенные так умело защищали Кортеса, что совершенно посрамили обвинителей, и Комиссия пришла к следующему решению. Все обстоятельства дела явно указывают, что Кортес и мы, люди первого призыва, являемся единственными истинными конкистадорами Новой Испании и добрыми слугами государя. Достойно удивления наше счастье, достойна всяческой похвалы наша храбрость, Диего Веласкесу в его домоганиях — отказать, а денежные претензии рассмотреть в обычном судебном порядке. Кортеса же утвердить губернатором Новой Испании, дав ему полномочия распределять поместья по справедливости. Насчет обвинения Кортеса в смерти Гарая и непризнания патента Кристобаля де Тапии — произвести доследование на месте; двух пилотов — Умбрию и Карденаса, вознаградить. Всех истинных конкистадоров наделить, по их же собственному выбору, энкомьендами с индейцами и всегда давать служебное преимущество. Это решение было одобрено и подписано императором в Вальядолиде 16 мая[434] 1523 года и скреплено подписью секретаря Его Величества — дона Франсиско де лос Кобоса, который позднее стал старшим командором Ордена де Леона; также Его Величество написал Кортесу и всем нам, его соратникам, благодаря за многие добрые и значительные труды, совершенные нами, и в это же время брат Его Величества король Венгрии дон Фернандо[435], со своей стороны, также написал Кортесу письмо в ответ на его послание с приложением из многих золотых ювелирных украшений, в котором благодарил Кортеса за великое служение прежде всего Богу и нашему общему сеньору императору.

Наши поверенные немедленно отправили сей документ с решением, а также письма Кортесу и нам, со всем остальным важным материалом в Мешико, причем отрядили для этого Родриго де Паса, двоюродного брата Кортеса — лиценциата Франсиско Нуньеса, и с ними идальго из Эстремадуры, также родственника Кортеса, Франсиско де Лас Касаса. Путь свой они свершили благополучно и прибыли на остров Куба. В Сантьяго де Куба, где находился губернатор Диего Веласкес, они остановились, и решение императора было обнародовано с большой помпой, при звуке труб. Одновременно Родриго де Пас потребовал от Веласкеса точного подсчета его издержек. Такого исхода Веласкес не ждал, он очень огорчился, заболел, а вскоре и умер, в бедности и раздражении. Не менее тяжко пришлось и епископу Фонсеке: высокомилостивое отношение короля к Кортесу убедило его, что Комиссия проведала про все его проделки — и про сговор с Веласкесом, и про утайку королевских ценностей, и про извращение всех наших поступков и дел. Угнетенное его состояние перешло в настоящую длительную хворость.

Когда Франсиско де Лас Касас и Родриго де Пас прибыли в Мешико, радости не было конца; банкеты и увеселения сменяли друг друга, и особые посланцы разосланы были с радостной вестью по всем поселениям, где жили испанцы. На всех, кто так или иначе связаны были с удачной миссией, посыпались подарки и почести. Диего де Ордас и Франсиско де Монтехо, удачные наши поверенные, не забыли в Испании и своих интересов: Его Величество назначил Монтехо губернатором и аделантадо[436] Юкатана и Косумеля, дав ему также прибавку "дон" к имени и сеньорию; Диего де Ордас утвержден был во всех своих владениях в Новой Испании с присовокуплением огромной новой энкомьенды, а кроме того, в герб его включен был[437] тот вулкан около Уэшоцинко. Франсиско де Лас Касас назначен был капитаном, и ему дано было изрядное поселение Агуитлан, а Родриго де Пасу отвели несколько очень хороших поселений, и, кроме того, он стал личным секретарем Кортеса и его старшим майордомом; да и другим также дал земли и индейцев Кортес, как в своих владениях у Медельина, так и в других местах. Не забыт был даже маэстро корабля, принесшего столь великую весть: он вернулся в Испанию богатым человеком.

Одновременно почти, но на другом корабле, из Испании прибыли чиновники Асьенды Его Величества: казначей Алонсо де Эстрада, фактор[438] Гонсало де Саласар, контадор Родриго де Альборнос, веедор Педро Альминдес Чиринос и многие другие персоны.

Мы, конкистадоры первого призыва, разделявшие с Кортесом все радости и невзгоды с самого его отправления с Кубы, полагали, что теперь настало наше время: могучий Кортес, не имея теперь противников во всей Новой Испании, наградит нас в полной мере, тем более, что таково было и повеление короля. Но не тут-то было: как раз мы получили наименее доходные энкомьенды! Конечно, теперь, после стольких лет, не стоит вспоминать об этой обиде, но замечу, что сам Кортес потом не раз сознавался, что поступил неправильно. Ведь он роздал лучшие куски либо новоприбывшим чиновникам, либо родственникам своим и жены, либо иным своим присным и приятелям[439]...

Ко времени своего утверждения Кортес собрал для короля приблизительно 80 000 золотых песо; приготовлен был и подарок императору — нашему королю — чудесная пушка-кулеврина, сделанная из низкопробного золота и серебра, прозванная "Феникс". На ней стояла следующая надпись: "Никто подобной птицы не узрел; никто еще слугой Кортеса не имел; никто, подобно Вам, и миром не владел". Все это Кортес послал в Испанию Его Величеству с идальго Диего де Сото, уроженцем Торо, притом, нужно сказать, вовремя. Именно Хуан де Рибера, прежний его секретарь, натворил много бед в Испании. Человек он был дрянной, падкий до наживы — он, например, утаил часть денег, посланных Кортесом отцу, — а кроме того, завистливый, легко забывающий оказанное добро. Он самым низким образом оклеветал Кортеса, и так как он был ловкий говорун и все видели в нем лицо доверенное, его наветам стали верить, тем более, что Нарваэс и Кристобаль де Тапия тоже возобновили свои жалобы Его Величеству на Кортеса. Дело чуть было не приняло опасный поворот, и Кортес мог лишиться всех милостей, но за него вступился герцог де Бехар, очень расположенный к Кортесу, метивший выдать за него свою племянницу донью Хуану де Суньигу. Первый натиск, таким образом, был отражен, а тут подоспели 80 000 золотых песо, подарки и благодарственные письма Кортеса, и делу не было дано хода.

Говорят, что гордая надпись на пушке очень не понравилась другим слугам короля; даже герцог де Бехар видел в ней излишнее самомнение. Но я, по правде, этого не нахожу: какой иной, в самом деле, полководец оказал своему королю столь великие услуги, притом так, что тому это не стоило ни песо? Кто, подобно Кортесу, покорил и просветил целый новый мир? Конечно, говоря о Кортесе, не следовало бы забывать лишь о верных его товарищах!

Кулеврина "Феникс" была переплавлена в Севилье и дала, говорят, сумму в 20 000 дукатов. А слава Кортеса, благодаря этим великим подаркам, прежним и теперешним, распространилась не только по всей Испании, но и по всей Европе.

Кстати, дело Мартина Кортеса с Риберой, укравшего у него несколько тысяч песо из посылки сына, так и не закончилось: уже во время процесса Рибера как-то поел ветчины и тотчас же умер, без покаяния...

Но вернемся к Кортесу, который все еще, не покладая рук, трудился над восстановлением Мешико. Чтоб привлечь засельников, он объявил свободу от налогов и податей, пока все дома не будут вновь построены, дамбы и мосты исправлены, водопровод приведен в прежний вид. Появился и первый госпиталь для больных индейцев, за которыми умело и любовно ухаживал наш Ольмедо.

В это же время прибыли и 12 франсисканцев, посланных нам кардиналом доном фрай Франсиско де лос Ангелесом — генералом[440] Ордена монахов франсисканцев, о посылке которых, в помощь Ольмедо, Кортес давно уже хлопотал. Среди них был и фрай Торибио[441], по прозвищу "Мотолиния", то есть "Бедняк", которое дали ему мешики. Сильно они ему дивились, ибо знали, что он, отдавая последнее индейцам, нередко ложился голодным, всегда ходил босиком, в плохой одежонке. Любили же они его за то, что он всегда заступался за них. Итак, франсисканцы прибыли в Вера Крус. Узнав об этом, Кортес распорядился о самом торжественном их приеме: всюду по дороге должны были быть построены новые хижины, украшенные зеленью и цветами; встречать их должны были процессии со знаменами и свечами, при колокольном звоне. Сам Кортес при их приближении, вышел далеко за окраину Мешико; его сопровождали мы все без исключения; присутствовал также Куаутемок со своей свитой и множество касиков других городов. Мешики были неслыханно поражены, когда сам грозный Малинче, которого они привыкли почитать, как своих идолов или божеств, поспешно спешился и с видом величайшего смирения пошел навстречу каким-то невзрачным людям в плохой одежде, а затем пытался у них поцеловать руку. Дивились они этому немало, но сами, начиная с Куаутемока, поступили так же.

И помещены были прибывшие в особом доме, где падре Ольмедо заботился о них и куда часто захаживал и Кортес, принося им богатые подарки.

Впрочем, у Кортеса было немало и иных забот. Опасался он, например, новых интриг в Испании, а посему хотел как можно быстрее отправить туда новую партию золота. Короля бы это очень расположило, а герцог де Бехар, видя такое богатство, тем охотнее согласился бы на сватовство к его племяннице, сеньоре донье Хуане де Суньиге.

Вместе с золотом послано было к королю и подробное донесение о последних делах. Между прочим, Кортес сообщил, что Кристобаль де Олид, посланный в Гондурас, отложился, подстрекаемый губернатором Кубы Диего Веласкесом; Кортес испрашивал разрешение судить и наказать ослушника, дабы другим неповадно было подражать ему. Послал он также письмо к своему отцу, сообщая, что вновь назначенный Родриго де Альборнос — ставленник Фонсеки, а посему его враг, который, конечно, будет ему вредить всюду и везде. Пусть Мартин Кортес следит, чтоб донесения Альборноса не испортили положения Кортеса при дворе.

Действительно, Альборнос послал с тем же кораблем доносы и письма к королю и Фонсеке; в них было сказано, что Кортес не только утаивает львиную долю всех доходов, но и является изменником, так как заставляет всех касиков Новой Испании чтить себя как короля, так что о подлинном короле они ничего не знают; отложится ли он совершенно или будет вести двойную игру и далее — сказать трудно, во всяком случае, лучше всего послать бы видного уполномоченного с достаточными военными силами и покончить с Кортесом.

Фонсека, со своей стороны, также разжигал короля, а тут еще подоспели Нарваэс и Кристобаль де Тапия. Невольно уступая столь единодушному мнению, король выразился так: "Хорошо. Ежели все это правда, я сурово расправлюсь с Кортесом. Пусть он знает, что справедливость выше всякого присылаемого золота!"

Вскоре же Его Величество велел адмиралу на Санто Доминго выступить против Кортеса, схватить его и, ежели обвинения подтвердятся, казнить его отсечением головы. Нечего делать, адмиралу пришлось согласиться, но, к счастью, у него не было средств на снаряжение экспедиции, а тем временем Кортес-отец успел все сообщить герцогу де Бехару. Тот рьяно принялся за дело и вскоре добился аудиенции для Мартина Кортеса. Король был в добром настроении, и старый Кортес сумел убедить его во вздорности обвинений и лживости самого Альборноса. Были еще раз рассмотрены реляции самого Кортеса, и король решил, наконец, что для выяснения всей правды следует послать в Новую Испанию надежного, правдивого и независимого человека с неограниченными по сему делу полномочиями. Избран был лиценциат Луис Понсе де Леон, и срок отъезда указан ему был кратчайший. Но на деле он отбыл лишь через... два с половиной года!

БЕЗУМНЫЙ ПОХОД

В свое время я рассказал, как Кортес послал Кристобаля де Олида в Гондурас и как тот под влиянием губернатора Кубы Диего Веласкеса ему изменил[442]. Лишь только Кортес узнал об этом поступке, как он, не имея возможности отправиться самому, послал прибывшего из Кастилии Франсиско де Лас Касаса с 5 кораблями, дав ему на подмогу несколько конкистадоров первого призыва — Педро Морено Медрано, Хуана Нуньеса де Меркадо, Хуана Бельо и других.

Приказ гласил кратко: во что бы то ни стало захватить Кристобаля де Олида. Флот вышел из гавани Вера Круса и после очень удачного перехода прибыл в гавань Триунфо де ла Крус, где находились и корабли Кристобаля де Олида. Не зная, в чем дело, Кристобаль де Олид, тем не менее, послал навстречу две хорошо вооруженные каравеллы [(carabelas)] с запретом входа в гавань. Лас Касас не подчинился; завязался бой, и Олид потерял одну из каравелл и четырех человек, что для него тогда было крупным уроном, а посему он, желая выиграть время и подтянуть разбредшие свои по стране силы, начал как бы мирные переговоры. Лас Касас поддался на эту удочку, несмотря на то, что во время боя ему тайно подбросили письмо, где сторонники Кортеса советовали ему скорее высадиться и захватить Кристобаля де Олида.

Переговоры установили перемирие на сутки, а ночью поднялась ужасная буря: все корабли Лас Касаса со всем их грузом затонули, 30 человек погибли, а остальные, спасшиеся, после двухдневных скитаний, голодные и холодные, должны были сдаться. Еще важнее для Кристобаля де Олида было, что и Лас Касаса удалось захватить; его он и продержал в тюрьме, а с остальных взял присягу верности, после чего они были выпущены на свободу.

Но этим триумф Кристобаля де Олида не ограничился. Дело в том, что часть своих сил он послал к заливу Дульсе [(Golfо Dulce)], где засел некий Хиль Гонсалес де Авила[443] в качестве губернатора, случайно прибывший в эти края и основавший там город Сан Хиль де Буэна Виста [(San Gil de Buena Vista)]. Окрестные туземцы были очень воинственны, и Хиль Гонсалес де Авила лишь с трудом держался против их напора. Узнав об этом, Кристобаль де Олид задумал ликвидировать весь гарнизон. План не удался; гарнизон отчаянно защищался, и люди Олида потеряли 8 человек. Теперь экспедиция возвращалась: города, правда, не взяли, зато вели нескольких пленных и среди них самого Хиля Гонсалеса де Авилу.

Подобные успехи значительно подняли дух Кристобаля де Олида, и он решил пойти против Нако, большого поселения внутри страны. Взял он с собой и обоих своих пленников, ибо считал себя достаточно сильным, чтобы не опасаться их. Воспользовавшись его беспечностью, Лас Касас и Хиль Гонсалес быстро составили заговор, опираясь на большое количество сторонников Кортеса, даже среди людей Олида, и решено было напасть на Олида при сигнале: "За короля и Кортеса!"

Между тем, Олид ничего не замечал. Поэтому как-то вечером, когда заговорщики у него ужинали, Лас Касас внезапно вскочил, бросился на Олида и вместе с другими нанес ему множество ран. Олид упал замертво, а те продолжали ужин. Вдруг слышат они голос убитого: "Сюда, друзья, помогите!" Оказывается, Кристобаль де Олид, человек геркулесовой силы, очнулся, встал на ноги и теперь пытался укрыться в кустах, призывая на помощь. Многие солдаты сейчас же бросились к нему, но тут выступил Лас Касас и именем короля и Кортеса повелел им отстать от тирана и самозванца. Солдаты повиновались, отступились от Олида, его вновь схватили, судили и на следующий день обезглавили на торговой площади в Нако.

Так кончил Кристобаль де Олид, храбрец, но властолюбец, столь легко забывший, сколь многим он обязан Кортесу... После его казни командование перешло к Франсиско де Лас Касасу и Хилю Гонсалесу де Авиле, которые действовали в большом единодушии. Лас Касас основал город Трухильо, а Хиль Гонсалес послал небольшой отряд в прежний свой город, Сан Хиль де Буэна Виста, чтобы немного усилить гарнизон, пока он сам не вернется из Новой Испании, куда они с Франсиско де Лас Касасом решили отправиться за дальнейшими подкреплениями...

Кортес, между тем, прождав несколько месяцев и не имея никаких известий об экспедиции Франсиско де Лас Касаса, стал сильно беспокоиться и, не очень надеясь на море, решил самолично отправиться сухим путем в Гондурас на выручку своим.

Приготовления прошли быстро и без задержки. Перво-наперво Кортес позаботился о безопасности Мешико. Крепость и верфи были снабжены пушками; временными губернаторами были назначены казначей Алонсо де Эстрада и контадор Альборнос. До сих пор не понимаю, почему выбор Кортеса остановился на Альборносе. Правда, он тогда еще не знал, что тот всячески чернит его пред королем, но все же это назначение было жалким. Старшим алькальдом стал лиценциат Суасо, а старшим альгуасилом и майордомом всех владений Кортеса — Родриго де Пас. Всеми уважаемого фрай Торибио "Мотолинию" из Ордена Сеньора Сан Франсиско и других священнослужителей Кортес попросил не только заботиться об обращении индейцев, но и о сохранении всего в добром мире и порядке, а Куаутемоку — верховному сеньору Мешико, а также и сеньору Тлакопана, как и другим многим знатным, среди них был весьма знатный Тапиесуела, и остальным старшим касикам, велел отправляться с ним в поход, чтобы не могло возникнуть никаких восстаний. И из провинции Мичоакан привлек многих касиков, и донья Марина, наша переводчица, по-прежнему сопровождала Кортеса, а Херонимо де Агиляра в то время уже не было в живых. Отправились вместе с ним в поход и многие рыцари [(caballeros)] и капитаны, жители Мешико: и Гонсало де Сандоваль, который был старшим альгуасилом, и Луис Марин, и Франсиско Мармолехо, Гонсало Родригес де Окампо, Педро де Ирсио, Авалос и Сааведра, которые были братьями, и Паласиос Рубиос, и Педро де Сауседо "Римский", и Херонимо Руис де ла Мота, Алонсо де Градо, Санто Крус, уроженец Бургоса, Педро Солис Каскуете, Хуан Харамильо, Алонсо Валиенте и Наваррете, и Серна, и Диего де Масариегос, двоюродный брат казначея, и Хиль Гонсалес де Бенавидес, и Эрнан Лопес де Авила, и Гаспар де Гарника, и множество других; и присоединились священник и два монаха-франсисканца, фламандцы, большие теологи, чтобы проповедовать по дороге. Окружен был Кортес и значительным придворным штатом: при нем были майордом Карранса, дворецкие Хуан де Хасо и Родриго Маньеко, виночерпий Серван Бехарано, кондитер де Сан Мигель, что жил в Оашаке; взято было много столовой посуды из серебра и золота, за которую отвечал Тельо де Медина; и был камердинер Саласар, уроженец Мадрида, и медик лиценциат Педро Лопес, который жил в Мешико, и хирург Диего де Педраса, и множество пажей, среди них был дон Франсиско де Монтехо, он по прошествии времени был капитаном на Юкатане, не путать с его отцом аделантадо[444]; и конюшенный с конюхами, сокольники, гобоисты, трубачи, акробат и фокусник; не забыли захватить и большое стадо свиней, чтоб в дороге не было недостатка в свежем мясе. Также отправились вместе с ним больше 3 000 мешиков со своим вооружением и много других касиков с их отрядами.