Неудачный заговор. Присяга Мешико 6 страница

Радость наша по сему поводу была немалой: прибытие свежих сил пришлось очень вовремя, ибо ра­ны наши далеко еще не зажили, да многие захворали вновь, харкая кровью и испытывая жестокое коло­тье в боку, от чего за последние две недели умерло пять человек.

Кортес встретил Педро Барбу, давнишнего своего приятеля, с отменным почетом, назначил его ка­питаном арбалетчиков и из разговора с ним узнал, что ожидается еще другой небольшой корабль с Ку­бы, снаряженный Диего Веласкесом, с кассавой и другими съестными припасами. Действительно, не про­шло и 8 дней, судно прибыло, капитаном его был идальго Родриго Морехон де Лобера, уроженец Меди­ны дель Кампо; и мы обогатились не только пищей, но и 6 арбалетчиками, 8 солдатами, одной лошадью и небольшим запасом пороха.

Всякое, даже малое, усиление в то время было для нас особенно ценным, ибо пограничные гарнизо­ны Мешико, все более увеличиваясь в числе, становились в тягость местному населению, которое, терпя к тому же всяческое насилие, стало взывать к нам за помощью и защитой, так из Чолулы прибыли тай­но 4 знатных, прося Кортеса, чтобы "прибыли teules с лошадьми и установили такой же порядок и мир, как в Тепеаке, Текамачалько и Куечуле".

И Кортес внял их мольбам: отряжен был капитан Кристобаль де Олид с 300 испанцами, почти всеми всадниками и арбалетчиками, а также большим отрядом из тлашкальцев. К сожалению, в экспедиции этой преобладали люди Нарваэса, которые и вообще-то неохотно шли, а когда узнали, что им придется иметь де­ло с самим Куаутемоком, совершенно струсили и потребовали вернуться. Как ни уверял Кристобаль де Олид, что обстоятельства складываются выгодно для натиска, а не для отхода, как ни настаивали мы, старые солдаты Кортеса, жалостные слова все же сделали свое дело, поколебали даже самого Кристобаля де Олида, и он отвел свой отряд к Чолуле, откуда и послал донесение Кортесу.

Конечно, Кортес сильно разгневался и написал резкое письмо, требуя восстановления авторитета, непотворствова­ния трусам и точного исполнения приказа. Вспылил, разумеет­ся, и Кристобаль де Олид, резко обрушился на слабых и нерешительных, виня именно их за получение выговора и заявляя, что, кто не хочет подчиниться, будет считаться дезертиром и Кортес по-своему справится с такими молодцами. Затем, не те­ряя ни минуты, он скомандовал наступление и, как лев, набросился на мешиков. Через час уже битва была выиграна, враг опрокинут и выбит из соседнего местечка. То же самое повторилось и в другом большом поселении Ицокане[346], где также был значительный гарнизон мешиков; и местные касики напе­рерыв спешили в нашу Вилью [де Сегуру] де ла Фронтеру, чтоб благодарить, выразить подчинение, принести присягу. Мир и спокойствие воцарились по всей стране, а Кристобаль де Олид клялся и божился, что никогда больше не возьмет с собой "богачей с Кубы", вечно вздыхающих о своих плантациях, а лишь "бедняков", то есть нас, старых солдат Кортеса.

Прибыло к нам и другое подкрепление. Именно: с Ямайки Франсиско де Гараем была отправлена флотилия для устройства колонии в районе Пануко. Командовал ею, как я уже рассказывал[347], [Алонсо] Альварес де Пинеда, и некоторых из его людей мы, как я тоже сообщал, в свое время перехватили. Теперь вот и пришло известие, что один корабль под командой некоего [Диего] Камарго пристал в Вера Крусе с 60 больными солдатами. Пинеде не повезло: индейцы убили его и многих его людей и сожгли корабли, кроме одного, на котором спасся Камарго, не успевший даже захватить припасов. Больных этих постепенно переправили в Вилью [де Сегуру] де ла Фронтеру, и Кортес сейчас же поручил их попечениям лекаря; вид их был ужасен — животы вспухли, а сами худые, как смерть. Многие из них, между прочим и сам Камарго, так и не оправились и умерли.

Вскоре, впрочем, прибыл и еще корабль с Ямайки. Послали его на выручку Пинеде; но так как на реке Пануко уже не было ни одного испанца, то Мигель Диас де Аус, капитан корабля, направился в Вера Крус, следуя рассказам индейцев. С ним прибыло 50 человек и 7 лошадей — великолепное подкрепление, са­мое лучшее за все это время! Хорош был и сам Диас, и не мало услуг оказал он потом государеву делу.

Наконец, тоже с Ямайки, и тоже для поддержки экспедиции в Пануко, вскоре пришел еще и третий корабль с 40 солдатами, 10 лошадьми и всяческими военными припасами; капитаном его был Рамирес "Старый", представляю так, поскольку в нашем лагере было два Рамиреса.

Судьба явно благоприятствовала нам, и Кортес решил продолжить расплату за убиение наших товарищей во время отступления из Мешико. Намечены были два индейских города — Шаласинго и Цаоктлан[348], и отряжен был храбрый капитан Гонсало де Сандоваль, который был и старшим альгуасилом, с 200 солдатами, 20 всадниками, 12 арбалетчиками, в основном "первого призыва", то есть исконные воины Кортеса, и множеством тлашкальцев. Экспедиция прошла очень удачно, было лишь несколько стычек. В одном из местных cues [(пирамид храмов)] мы нашли, в качестве приношений идолам, конскую сбрую, два седла, разное оружие и части испанской одежды. Сопротивление этих поселений продолжалось вообще лишь 3 дня, а потом местные касики явились с повинной и вновь выразили готовность стать добрыми подданными Его Величества. Золота они дать не могли, так как оно целиком, по их словам, отобрано было мешиками, но Сандоваль потребовал некоторое количество женщин и юношей, клеймил их знаком "G" и повел их к Кортесу, который встретил нас с большой радостью и похвалой.

Удача этой карательной экспедиции имела последствием, что ряд окрестных местностей добровольно подчинился, мир всюду укрепился и имя Кортеса прогремело по всей Новой Испании: одни звали его "Спра­ведливым", другие "Храбрым", но все попросту боялись его, между прочим, и Куаутемок, новый повелитель Мешико. Часто являлись к Кортесу издалека с просьбой уладить тот или иной спор, особенно насчет того, кому быть касиком, ибо по всей земле неистовствовала оспа, и умерло множество касиков. И вот Кортес рас­поряжался землями и людьми, раздавал владения и должности, и никто не смел ему прекословить...

В это же время пришлось предпринять экспедицию против [Истакмаштитлана][349], который прозвали мы Castil Blanco [(Белая крепость)], в 6 легуа от нас, ибо мы узнали, что 9 испанцев было зарезано именно здесь. Переговоры ничего не дали; напротив, жители прямо заявили, что единственным своим владыкой призна­ют только Куаутемока. Отправлен был поэтому Сандоваль и с обычным счастьем покорил и этих непокор­ных; наши верные тлашкальцы здесь, как и везде, держались выше всяких похвал.

После всеобщего замирения Кортес, в согласии с королевскими чиновниками, объяснил, что ввиду при­остановки дальнейших экспедиций необходимо узаконить нашу добычу, то есть переметить рабов, выделив обычную королевскую пятину. Каждый из нас должен был привести свой полон в определенное место, чтоб его там заклеймили. Так мы и сделали и быстро согнали женщин и детей — мужчин мы в плен не забирали, так как надзор за ними хлопотлив, а в услугах их мы не нуждались, ибо все, что нужно, делали для нас тлашкаль­цы... Но вот, при обратном распределении получилась великая несправедливость: отобрали не только пяти­ну короля, но и... Кортеса! К тому же выбрали самых лучших, крепких и красивых, а нам оставили старых и уродливых. Ропот поднялся не малый, и Кортес принужден был обещать, что отныне распределение будет иное, без всякой обиды. Не меньше возбуждения и пересудов возникло по поводу требования Кортеса — вер­нуть то золото, которое солдаты, с его же разрешения, унесли из Мешико в приснопамятную "Ночь печали". Как ни изворачивался Кортес, как ни объяснял, что дело идет лишь о временной, заимообразной отдаче — ни­кто не пожелал расстаться со своим золотом. Итак, результата не было, а крови было испорчено немало.

К этому же времени относится заявление бывших капитанов Нарваэса и кое-кого из вновь прибывших с Ямайки — вернуться домой, ибо Кортес обещал им подобное возвращение, как только наступят более мир­ные времена. К великому нашему удивлению, Кортес немедленно согласился, снабдил их изобильным про­виантом, дал лучший корабль и просил лишь отвезти письма к его жене, Каталине Хуарес Ла Маркайде и брату жены Хуану Хуаресу, который в ту пору жил на острове Куба. Когда же мы спросили его о причине, он ответил: "Смертельно мне надоела возня с ними; к военному делу они мало пригодны; лучше остаться од­ному, нежели остаться в дрянной компании..." А уехали они все, нужно сказатъ, богатыми людьми!

Другой корабль отправлен был в Испанию и вез Диего де Ордаса и Алонсо де Мендосу с неизвестными нам поручениями. Третий послан был на остров Санто Доминго; поехали Алонсо де Авила и Франсиско Альварес Чико, прекрасный делец. Поручение им было: известить находящуюся там Королевскую Аудьенсию о всех наших делах, дабы она могла за нас заступиться в деле Нарваэса; затем получить от нее одобре­ние насчет рабства и клеймения восставших и мятежников.

Наконец, еще корабль отправлен был на Ямайку за лошадьми... Спрашивается: откуда у Кортеса такая уйма средств? На это отвечу: конечно, в "Ночь печали" много золота погибло, но много было и спасено; на­пример, те лошади и больше 80 индейцев-тлашкальцев, нагруженные "королевским" золотом, по приказу Кортеса переправившись по переносному мосту за авангардом, cпаслись со своим грузом.

Исправив, таким образом, дела внешние, Кортес принялся и за внутренние — за подготовку наступления на Мешико. В Вилье де Сегуре де ла Фронтере оставлен был гарнизон из 20 солдат, в основном раненые и больные, с капитаном Франсиско де Ороско, сам Кортес вместе с нами отправился в Тлашкалу, чтобы построить 13 бригантин, ибо Кортес был убежден, что, не владея озером нельзя овладеть Мешико. Надзор за заготовкой материала, а также за постройкой поручен был Мартину Лопесу, который повел дело с громадным умением и такой же энергией. Вот уж действительно настоящий воин! Заслуги его прямо неисчислимы!

В Тлашкале нас ждала печальная весть: умер, тоже от оспы, наш старый друг, Машишкацин, верный вассал Его Величества. Все мы весьма опечалились, а Кортес уверял, что он как бы потерял отца. Мы облеклись в черные плащи и всячески старались почтить усоп­шего и его сыновей. Когда же возник спор об его наследнике, Кор­тес высказался за его сына, и слово Кортеса решило дело. Впрочем, сыну своему Машишкацин на смертном одре заповедал — всегда прислушиваться к велениям Малинче и его братьев, ибо они воистину предназначены управлять данными странами.

Но довольно о мертвых! Что же касается живых, то старый Шикотенкатль, Чичимекатекутли и все другие касики Тлашкалы с великой охотой согласились помочь нам в постройке бригантин, чтобы тем скорее идти вместе с нами на Мешико. Кортес обнимал их и горячо благодарил за это, а старого Шикотенкатля он уговорил принять христианство; он был окрещен и стал называться дон Лоренсо де Варгас.

Тысячи индейцев валили лес, обтесывали его, пилили, прилаживали; а другие тысячи принесли на себе железо, гвозди, якоря, кана­ты, парусину и прочее с кораблей в Вера Крусе. Оттуда же привезены были и котлы для смолы, но самой смолы не было, индейцы не умели ее изготовлять, и пришлось отправить четырех матросов-мастеров в Уэшоцинко, где были подходящие сосновые леса.

Постройка продвигалась быстро. Кортес решил поэтому всей си­лой двинуться в Тескоко — первый этап для завоевания Мешико. Путь на Тескоко выбран был после долгих обсуждений, и много было спора, не следует ли опереться на Айоцинко с Чалько, где также можно произвести сборку и спуск наших бригантин.

Еще во время этих обсуждений пришла весть, что в Вера Крус прибыл большой испанский корабль с множеством арбалетов, арке­буз, пороха и прочей амуницией, тремя лошадьми и изрядным количеством товаров. Весть эта казалась нам добрым предзнаменованием, и Кортес скупил весь груз без остатка.

Итак, мы были снаряжены богато, и капитаны, и солдаты в один голос требовали ускорения кампании. Кортес обратился к властям Тлашкалы за помощью в 10 000 человек, на что Шикотенкатль "Ста­рый", вернее дон Лоренсо де Варгас, ответил: "Не 10 000, а гораздо больше дадим мы вам; войска уже заго­товлены, и вместе с вами пойдет храбрый касик Чичимекатекутли". Так оно и было. Кортес устроил боль­шой смотр, и на следующий день после праздника Рождества[350] 1520 года мы двинулись в путь на Тескоко.

 

ОКРУЖЕНИЕ МЕШИКО

 

На мешикскую территорию прибыли мы лишь на второй день, к вечеру. Шли мы медленно, с опа­ской, ибо наслышались о засадах в горных теснинах. Ночь мы провели в предгорье при очень большом холоде; а наутро подошли к главному перевалу, который оказался заваленным бревнами и камнями. Враг не показывался; наши тлашкальцы легко разнесли засеку, и мы беспрепятственно прошли через го­ры. Вскоре начался спуск, и мы вновь увидели пред собой чудесный вид долины Мешико — с ее озерны­ми городами. Всюду и везде дымились сигнальные костры, сообщая о нашем приходе. Мы вспомнили все наши беды и поклялись в новых боях проявить новую предусмотрительность и послужить Богу.

Первое столкновение не заставило себя долго ждать. Мост через довольно глубокую быструю речку был полуразрушен, а по ту сторону стоял отряд мешиков. Без труда мы его опрокинули, и наши тлашкаль­цы сейчас же принялись за военный разбой. Впрочем, все селения были покинуты жителями, а некоторые из пленных сообщили, что нас ждет большая засада между двух холмов. Но сражения не было: либо из бо­язни пред нашими тлашкальцами, число которых было очень велико, либо потому, что между Тескоко и Мешико были натянутые отношения; кроме того, оспа так неистовствовала, что множество защитников лежало при смерти. Во всяком случае, нас не задержали, хвала Нашему Сеньору Иисусу Христу.

Мы заночевали в двух легуа от Тескоко, а когда мы, с восходом солнца, хотели двинуться даль­ше, наши разведчики прибыли с радостной вестью: идет десяток индейцев-вождей с золотым знаме­нем, без оружия.

Действительно, то были высшие чины Тескоко. В знак мира они склонили свое золотое знамя, и один из них обратился к Кортесу: "Малинче! Коанакочцин[351] — сеньор Тескоко, наш повелитель, просит тебя о дружбе. Пусть братья твои и тлашкальцы больше не разоряют полей и селений, а, наоборот, поселятся мирно среди нас, и мы снабдим их всем необходимым. В знак мира прими от нас это золотое знамя; а что касается нападений на перевале, то совершили их не мы, а мешики". Кортес обнял говорящего и немед­ленно приказал прекратить всякий военный разбой; запрет этот свято соблюдался, и только фуражиров­ки происходили по-прежнему.

Заверениям мира мы, конечно, верили с опаской, а посему в этот день подошли лишь вплотную к городу, из окраин которого нам принесли множество еды. Тут же мы разрушили и несколько языче­ских капищ. Наутро же мы вошли в сам город, и нас сразу поразило полное отсутствие женщин и де­тей, а также угрюмый вид мужчин. Кортес велел нам быть настороже, не разъединяться и, кроме того, послал Педро де Альварадо, Кристобаля де Олида с 20 аркебузниками и отборными вояками — сре­ди них был и я — занять главный си [(пирамиду храма)] Тескоко.

С вершины си открывался прекрасный вид на окрестности, и мы сейчас же заметили толпы женщин и детей, спешивших либо к горам, либо рассаживающихся по большим и маленьким лодкам, спрятанным в густом прибрежном тростнике. Об этом мы сейчас же донесли Кортесу; тот послал за сеньором Тескоко [Коанакочцином], но, оказалось, он успел уже улизнуть в Мешико.

Тем не менее ночь прошла спокойно. Наутро же Кортес собрал знатнейших граждан, отчасти враж­дебных бежавшему сеньору, и от них узнал, что сеньор этот завладел властью, убив своего брата, и что в Тескоко есть ряд лиц, имеющих куда больше прав на престол, нежели он. Особенно много говорили о молодом человеке, сыне короля Несауальпилли[352] — сеньора Тескоко, вскоре ставшего христианином. Его-то и сделали сеньором Тескоко, и жители были рады и охотно ему повиновались. Для обучения же его вере, искусству управления и испанскому языку Кортес определил к нему некоего Антонио де Вилью Реа­ла, а также бакалавра Эскобара; комендантом же при нем, чтоб окончательно порвать сношения с Ме­шико, назначен был бравый наш солдат, Педро Санчес Фарфан. Крещение произошло с великой торже­ственностью, и наречен он был, по крестному[353], дон Эрнан...

Кортес немедленно потребовал индейских рабочих, чтоб углубить канал, ведущий к озеру, настоль­ко, чтоб могли быть спущены наши бригантины, причем он объяснил, что желает тесно обложить город Мешико и с суши, и с озера. Индейцы прибыли не только из Тескоко, но и окрестных земель, которые тоже стали вассалами Его Величества, и вскоре ежедневно работало не менее 7 000 — 8 000 человек.

Наши тлашкальцы между тем заскучали и требовали какого-нибудь военного прибыльного дела. Тогда Кортес решил наказать город Истапалапан, который сильно повредил нам при отступлении из Мешико да и теперь жил не в ладу с нашими союзниками. Решил он это не только в угоду тлашкальцам, но и для облегче­ния Тескоко, ибо прокорм наш становился тяжким ярмом для этой провинции. Во главе экспедиции стал сам Кортес, и состояла она из 13 всадников, 20 арбалетчиков, 6 аркебузников, 220 солдат и всех тлашкальцев.

Мешики, наученные горьким опытом, выставили наиболее отборные войска, но мы все же их рассея­ли и вступили в город, половина которого построена была на озере. Опрокинутый враг не ушел между тем, а спасся на лодках, схоронившись в домах на берегу и густом тростнике. Когда же наступила ночь и мы спали, расставив обычную лишь охрану, они внезапно напали на нас, открыв одновременно шлюзы. Кто не умел плавать — тонул, например, многие тлашкальцы, мы же кое-как вскарабкались на сушу, отбили врага и провели остаток ночи продрогшие, мокрые, голодные, в отвратительном настроении, ибо порох наш отсырел, и враги насмехались и грозили со всех сторон.

Утром битва возобновилась, хотя и не так рьяно. Мы опять-таки прогнали наседающего врага, но и са­ми так изнемогли, что отступили в Тескоко. Славы мы пожали немного; наоборот, нас грыз стыд, что непри­ятель так ловко нас перехитрил; тем не менее это был устрашающий урок для Истапалапана, — он перестал нападать и смирненько занялся похоронами убитых, лечением раненых и исправлением разрушенных домов[354]...

Послы от разных городов в окрестности, не переставая, приходили к Кортесу. Были тут и представители Отумбы, где мы одержали памятную блестящую победу. Сильно они нас ненавидели, но о сопротивлении не могли и думать; Кортес принял их сурово, но все же простил, потребовав формально­го их отложения от Мешико. Просил о мире и город Мискик, также лежащий частью на озере, а посему прозванный нами Венесуэлой[355]. Его переход нас очень порадовал, ибо он давал надежду на присоединение и других окрестных местностей.

Все шло хорошо, как вдруг, с разных сторон, прибыли гон­цы от нескольких только что подчинившихся местностей с из­вестием, что мешики готовятся на них напасть. Дело в том, что шла жатва; часть урожая должна была идти нам на прокорм, а мешики по-прежнему хотели ее собрать в свои житницы.

Кортес, конечно, не мог поспеть всюду, но он вышел из трудного положения так: как только где-ли­бо начиналась жатва, нас извещали, и мы отправлялись туда для охраны работы. Порой завязывались горячие схватки, но всегда победоносные для нас; сам я дважды участвовал в такой "жатве с боем", при­чем однажды враг произвел высадку из тысячи с лишком лодок.

Охранная эта служба и вечные вылазки врага нам не только досаждали, но и сильно мешали: нельзя было, например, начать транспортировку наших бригантин из Тлашкалы, а с другой стороны, поступали жалобы тлашкальцев, что им немыслимо отправить домой добычу, так как все пути находятся под посто­янной угрозой. Кортес решил поэтому овладеть городами Чалько и Тлалманалько и таким образом обезо­пасить сношения с Тлашкалой. Экспедиция поручена была Гонсало де Сандовалю и Франсиско де Луго.

Жители этих городов втайне радовались нашему приходу и в случае удачи готовы были содействовать изгнанию мешиков. Тлашкальцы, тяжело нагруженные добычей — солью и золотом, а также разной покла­жей, находились в арьергарде; к ним было прикомандировано пятеро всадников и столько же арбалетчи­ков. Но мешики напали именно на арьергард, двоих из наших убили, а остальных переранили. К счастью, Сандоваль вовремя пришел на помощь, но зато и ругался же он после битвы, обзывая наш эскорт нович­ками и нюнями. Понятно, ему был неприятен хотя бы частичный и временный успех мешиков.

Отныне Сандоваль сам принял на себя охрану обоза и продвигался вперед весьма осторожно, ибо все селения и даже отдельные строения заняты были вражескими отрядами. Близко от Чалько, на равнине, произошла и настоящая битва; неприятель был оттеснен с большими потерями, а жители Чалько встре­тили победителей с громкими кликами радости. Узнав, что Сандоваль уже на следующий день возвраща­ется в Тескоко, они просили захватить с собой торжественное их посольство: именно, недавно умер их сеньор от оспы и наказал обоим своим сыновьям идти к Малинче, чтоб из его рук получить отцовское наследие, Так и случилось: Кортес обошелся с ними милостиво и между обоими братьями разделил всю землю. Вернулись они восвояси под охраной нашего отряда, который выступил для встречи корабельных частей, переносимых из Тлашкалы.

В это же приблизительно время Кортес послал трех пленных мешикских сановников к Куаутемоку с таким предложением: Кортес, дескать, отнюдь не желает уничтожения Мешико; ему хорошо известны мешикские силы, но и Куаутемок отлично знает, что он со всех сторон окружен и что тлашкальцы горят желанием мести и за недавнее, и за далекое прошлое; мудрее всего — подчиниться, и Кортес обещает мир почетный. Но владыка Мешико не удостоил нас даже ответа, а лихорадочно подготавливал оборону; от­дельные же отряды то и дело беспокоили нас, так что выступил сам Кортес и нанес такое поражение, что вылазки в окрестности с тех пор совсем прекратились.

Мелкие стычки только раздражали; хотелось приступить к крупной операции против Мешико, но для этого, прежде всего, нужно было собрать и спустить бригантины, все части которых уже изготов­лены были в Тлашкале. Провести этот материал выпало на долю Сандовалю, для чего ему дали 15 всадников, более 200 солдат, 20 аркебузников и арбалетчиков и большое количество тлашкальцев. По дороге они должны были взять еще крепость, прозванную нами "Пуэбло мориско"[356], где в свое время погибло около 40 людей Нарваэса и множество тлашкальцев.

Крепость оказалась оставленной, и Сандоваль мог лишь захватить кое-кого из населения. От пленников он узнал, что кровавая баня удалась по­тому, что наших окружили в ущелье, откуда нель­зя было выбраться. Действительно, стены местно­го святилища были забрызганы испанской кро­вью; на алтаре пред их идолами лежала, в виде ма­сок с бородами, кожа, содранная с двух голов; ко­жа четырех лошадей была также преподнесена их идолам, так же, как и части одежды и вооружения. А на стене одного из домов нацарапано было уг­лем: "Здесь томился я, несчастный Хуан Иусте, со многими товарищами". А был этот Хуан Иусте[357] одним из виднейших идальго у Нарваэса. Как ни содрогались мы при этом зрелище, но во имя дела пришлось не мстить, а оказывать снис­хождение: ничего мы не сделали с пленниками, а послали их в горы, чтоб они привели разбежав­шихся жителей. Те вернулись, присягнули на вер­ность, и путь в Тлашкалу отныне был свободен. Изготовление частей наших бригантин между тем было закончено. Выставлено было Тлашкалой 8000 носильщиков, и столько же воинов охраны, и еще 2000 несли разные припасы. Тлашкальской охра­ной командовал храбрый Чичимекатекутли, общее командование было у Сандоваля, а наш бравый Мар­тин Лопес специально присматривал за транспортировкой корабельных частей. По пути чуть не вышла размолвка: Сандоваль приказал Чичимекатекутли оставаться в арьергарде, а тот обиделся, видя в этом недоверие к его храбрости; лишь когда Сандоваль указал, что мешики имеют обычай нападать именно на арьергард, а посему это наиболее почетное поручение, он успокоился и просветлел.

Но нападения на сей раз не последовало, и вся колонна благополучно дошла до Тескоко. Вступление было грандиозно: тлашкальцы надели лучшие и наиболее яркие накидки и плюмажи из перьев и шли ве­ликолепно слаженными рядами под звуки барабанов и труб. Порядок был столь образцовый, что ряды ни на минуту не расстраивались; а ведь вся колонна растянулась на больше полдня пути! Радостно гре­мели лозунги: "Да здравствует император, наш сеньор!", "Испания! Испания!" и "Тлашкала! Тлашкала!"... Кортес и все капитаны вышли навстречу, и Чичимекатекутли удостоился высоких почестей.

Деревянные части были сложены подле канала, и немедленно Мартин Лопес принялся за сборку, при­чем ему помогали другие наши мастера — Андрес Нуньес, старший Рамирес, Диего Эрнандес и другие. Ра­бота кипела, и вскоре сборка закончилась; оставалось лишь проконопатить и просмолить, да поставить мачты и реи. Надзор велся усиленный, ибо трижды мешики пытались поджечь бригантины. При последней попытке мы изловили десятка два индейцев и от них узнали, что Куаутемок не менее энергично готовит от­пор: день и ночь готовится оружие, строятся укрепления, свозится провизия. Только что прибывшие тлаш­кальцы, а их было более 15 000, плохо мирились с выжиданием. Более всего горячился сам Чичимекатекут­ли, желавший "немедленно послужить нашему великому императору". Кортес очень его благодарил за столь великую ревность и, наконец, объявил, что намерен идти против Шальтокана[358], лежавшего посередке одного из озер в 5 или 6 легуа пути, и выступил лично с 250 солдатами, 30 всадниками, с Педро де Альварадо и Кристобалем де Олидом, множеством арбалетчиков и аркебузников, со всеми тлашкальцами и от­рядом воинов Тескоко, большинство которых были знатные. Доступ к поселению Шальтокану был по од­ной лишь дамбе, а посему все наши требования о мире встречались глумлением и насмешкой.

Дело было трудное. Дамба была разрушена, и Кортесу пришлось бы вернуться ни с чем, ежели два окрестных индейца не сообщили бы, что в одном месте дамба все же проходима, так как сняты лишь верхние слои. Мы проникли, наконец, в город; после отчаянного сопротивления жители бежали в лод­ках, и богатая добыча — золото, ткани, соль — вознаградила наши труды.

На другой день выступили к крупному поселению Куаутитлану[359], оставленному жителями; ночь прове­ли там настороже. А на следующий день мы направились к большому поселению Тенаюке; в его главном святилище были два огромных змеиных идола дьявольского вида, этим идолам они поклонялись. Жители его, как и жители Куаутитлана, как мы узнали, бежали в Аскапоцалько, где изготовлялись чудесные вещи из золота и серебра. Туда направился и Кортес. Путь был нелегок, ибо все время приходилось отражать на­падения отрядов из Мешико и других поселений. Переночевали мы в самом городе, засыпая одним лишь, так сказать, глазом; жители же его ушли в город Тлакопан, который был примерно в пол-легуа от него.

На другой день мы двинулись к Тлакопану. Но тут нас встретили такие массы врагов, что, хотя Кор­тес и овладел временно некоторой частью города, пришлось отступить, тем более что из Мешико при­бывали все свежие подкрепления. Мы вернулись прежней дорогой, и Сандоваль, оставленный в Тескоко, встретил нас с великой радостью: ведь целых две недели мы ничего не знали друг о друге, и дважды Кор­тес за это время был лично в великой опасности.

Тлашкальцы, заполучившие большую добычу, отпросились у Кортеса домой; тот разрешил, и они вполне беспрепятственно доставили свои богатства в Тлашкалу. И все же край не был окончательно зами­рен: почти одновременно с севера и юга пришли просьбы о помощи. Особенно настоятельны были прось­бы к Кортесу городов Чалько и Тлалманалько, причем притеснения мешиков были даже изображены в картинах. Туда мы и решили двинуться в первую голову, несмотря на крайнюю усталость, на множество раненых и больных, из которых человек 15 умерло, между прочим, 8 от колотья в боку и кровохарканья.

В Чалько по приказу Кортеса двинулся Гонсало де Сандоваль с 200 солдатами, 20 конными, 10 или 12 арбалетчиками и таким же числом аркебузников, и с нашими друзьями из Тлашкалы, и отрядом из Тес­коко, взяв с собой капитана Луиса Марина, поскольку он был его большим другом. По прибытии про­слушав мессу, в 12-й день[360] месяца марта 1521 года, он расположился на ночлег в Чалько, а на другой день утром достиг Тлалманалько, где касики и военачальники его приняли с распростертыми объятия­ми. Местные воины присоединились к ним, и вскоре они наткнулись на крупные силы мешиков; Сандо­валь, воодушевляя своих, ринулся на врага с кличем: "Сантьяго! На них!" Столкновение распалось на ряд битв на ходу, то есть Сандоваль не переставал продвигаться вперед, пока не прижал врага к Уаштепеку[361], за стенами которого тот в конце концов и искал спасения, хотя один раз и попытался еще совер­шить отчаянную вылазку. Наконец, бой стих, и испанцы могли подкрепиться; расположились они в ка­ком-то саду, столь обширном и чудном, каких редко кто видел.

На следующий день Сандоваль потребовал сдачи Уаштепека, но напрасно; тот же ответ дало и боль­шое поселение Йекапиштла[362], что было в двух легуа от Уаштепека и охранялось крупным мешикским гарнизоном. Отказы эти неприятно поразили Сандоваля, так как он видел всеобщую усталость; тем не менее он двинулся против Йекапиштлы. Расположено оно было в горах, и наши союзники наотрез отка­зались от штурма — "на то teules [(божества) — испанцы], чтобы идти впереди". Нечего делать, Сандоваль со своими бросился вперед и счастливо проник в это поселение, причем он сам был ранен в голову. Ви­дя это, союзники сейчас же воодушевились и докончили поражение врага; резню они устроили ужасаю­щую, пока Сандоваль, жалея население, не вмешался в дело.