Лорд Мейо был убежден, что наилучшую оборону Индии обеспечат не наступательная политика или военные авантюры, а создание цепи дружественных Британии буферных государств вокруг ее протяженных и слабо охраняемых границ. Самым важным из них был, разумеется, Афганистан, которым теперь правил сын Дост Мохаммеда Шер Али, с которым Калькутта поддерживала добросердечные отношения. У Мейо появлялся шанс добавить к цепи еще одно звено, установив дружественные отношения с Якуб Беком. Если эти сильные правители станут союзниками Британии, Индии нечего будет бояться русских. В трудную минуту Мейо помог бы им оружием и деньгами, а возможно, даже военными советниками.
Он заявлял: с горсткой английских офицеров и существенными денежными вливаниями «я могу превратить Центральную Азию в раскаленную плиту, на которой попляшет наш друг российский медведь». Это весьма напоминало давний прожект Муркрофта, предложившего дивную стратегию обороны: английские офицеры, командуя местными нерегулярными формированиями, остановят российскую армию вторжения еще на перевалах, скатывая с вершин огромные валуны.
Лорд Мейо распорядился, чтобы небольшая британская дипломатическая миссия, тонко замаскированная под коммерческую, отправилась со специальным посланником Якуб Бека, возвращавшимся в Кашгар. Ее возглавил старший политический советник сэр Дуглас Форсайт. Его цель состояла в тщательном изучении позиции этого сильного мусульманского правителя, который, похоже, предпочел дружбу с Британией, а не с Россией, а также исследовать возможность организации регулярного караванного сообщения через Каракорум. Сэр Джон Лоуренс, опасаясь политических последствий, всегда выступал против любых таких инициатив. Но Мейо придерживался противоположного мнения, видя в торговле средство распространения с минимумом риска британского влияния в Центральной Азии. Он также полагал ее еще одним средством противостояния возрастающему в государствах за северными границами Индии влиянию русских с их явно менее качественными товарами. И при том его не ослепляли коммерческие перспективы, которые открывались с выходом на кашгарские рынки, где, согласно Роберту Шоу, до шестидесяти миллионов потенциальных клиентов, потребителей чая и тканей из хлопка, с нетерпением ожидали английские торговые караваны. Мейо предложил Роберту Шоу присоединиться к миссии Форсайта, и тот немедленно согласился. У одиночки Джорджа Хейуорда были другие планы. Он снова готовился к рискованному походу в неизвестность. Его целью был Памир, удаленные районы которого, высокие пики и не нанесенные на карты перевалы совсем близко подходят к российским заставам. И на сей раз никто не станет его останавливать.
Ощущение холодного клинка у горла
Когда о намерениях Джорджа Хейуорда узнали авторитетные лица, на него было оказано существенное давление с целью отговорить от экспедиции. Дело было не только в опасностях, с которыми неизбежно сталкиваются путешественники-европейцы в регионах, не ведающих законов, но и в чрезвычайной чувствительности региона в политическом плане. И происходило это в то время, когда азартно поддерживались аналогичные походы ученых мужей — пандитов. Но людей типа Хейуорда неудержимо привлекали рискованные деяния. Как однажды в миг откровения написал он Роберту Шоу: «Должен признаться, что дикий мир Центральной Азии вызывает у меня ощущения, сходные с ощущением холодного клинка, приставленного к горлу». И это ни в коей мере не было бравадой. Как отмечали немногочисленные друзья, Хейуорд с замечательным достоинством встречал опасности, многие из которых были по-настоящему смертельными. У него не было ни близких родственников, ни семьи, терять ему было особо нечего, а в случае успеха приобрести можно было немало. И следует отметить еще одно. Хейуорд был первоклассным исследователем и наблюдателем высочайшего класса. Возвращаясь, он приносил многочисленные и очень ценные сведения.
Точно так же, как путешествие в Кашгар, экспедицию на Памир финансировало Королевское Географическое общество, президентом которого уже стал сэр Генри Роулинсон. Там многие воспринимали мероприятия в Центральной Азии как географический аспект Большой Игры. Ко в это время произошли события, заставившие некоторых настаивать на
необходимости для Общества дистанцироваться от Хейуорда. Враждебность махараджи Кашмира, чьи земли исследователь никак не мог миновать по пути на север, намного увеличила опасность экспедиции. Связано это было с обстоятельствами предыдущего визита Хейуорда в один из районов во владениях махараджи, известный как Дардистан. Район населяли дарды — свободолюбивый народ, постоянно воевавший с махараджей. Там Хейуорд услышал множество рассказов о зверствах, которые совершили кашмирские войска, когда за несколько лет до этого захватили дардистанскую провинцию Ясин. Некоторые подробности, например, такие: младенцев подбрасывали в воздух и перерубали на лету напополам,— Хейуорд записал и направил в редакцию калькуттской газеты «Пионер». Там их опубликовали полностью, причем за подписью Хейуорда, хотя тот категорически против этого возражал. Разумеется, экземпляр газеты вскоре оказался в руках махараджи, и это заметно сказалось на его отношении к сотрудничеству с англичанами, не говоря уже о неописуемом. гневе на самого репортера, на которого он подал в суд.
Как бы ни был огорчен Хейуорд тем, что оказался впутанным в эту историю, британское правительство и Королевское Географическое общество были расстроены еще больше. Поэтому он направил в последнее официальное извещение об отказе от продолжительной экспедиции от этого Общества. «Махараджа гневно меня осуждает,— писал Хейуорд,— и, несомненно, будет тайно стремиться любым способом мне навредить». Хотя ему настоятельно советовали отложить или вообще отказаться от своего предприятия, тем не менее он без колебаний решил действовать, невзирая на значительно возросший риск. Факт общественного интереса к проблеме мог помешать правителю Кашмира в его коварных планах. Действительно, чтобы его не обвинили в каком-нибудь возможном происшествии с экспедиционной партией, он скорее прикажет защищать ее во время прохождения через его владения. Хейуорд, однако, пояснил, что экспедиция предпринимается полностью на его собственный страх и риск, и ее осуществление — его собственное решение. По его словам, через
двадцать два дня он надеялся достичь Ясина и оттуда подняться на памирское высокогорье через перевал Даркот.
В самую последнюю минуту вице-король лорд Мейо попытался убедить его отказаться от своих намерений, предупреждая: «Если вы, несмотря на судебное преследование, все же решаетесь на экспедицию, должно быть ясно, что вы делаете это, беря на себя всю ответственность». Но Хейуорд однажды уже побывал в Кашгаре, бросив вызов бюрократическому аппарату, так что же могло остановить его на сей раз? В конце концов, он не был официальным должностным лицом и более не нес ответственности перед Королевским географическим обществом. Он был сам по себе. Так что летом 1870 года он в сопровождении пяти туземных слуг бесстрашно отправился на север через территории махараджи. Путешествие через его столицу Сринагар и маленький городок Гилгит на северной границе Кашмира, а также по землям Дардистана прошло без происшествий. Пересекая ничейные территории, разделяющие два враждующих народа, они рисковали вызвать подозрения у обоих. Тем не менее 13 июля они благополучно прибыли в Ясин, где их тепло приветствовал вождь местных дардов Мир Вали, которого Хейуорд знал по предыдущему визиту и считал своим другом.
Что на самом деле произошло в этом диком и пустынном месте, где человеческая жизнь там мало значила, никто никогда не узнает. Похоже, что за свое недолгое пребывание в Ясине Хейуорд поссорился с хозяином по поводу маршрута прохода через земли Дардистана в Памир. Мир Вали утверждал, что его собственный владыка, правитель Читрала, не давал разрешения на продолжение экспедиции до личной встречи с Хейуордом. Но Хейуорд, который и так уже задержался, возражал. Поездка в Читрал означала значительное отклонение на запад, да и насчет истинных намерений правителя у Хейуорда имелись подозрения. Произошла ссора, во время которой, как говорят, англичанин «публично изрыгал ругательства в адрес Мир Вали». Существует мнение, что конфликт был спровоцирован умышленно. Некоторые в качестве настоящей причины приводят то, что Хейу-
орд нес множество весьма привлекательных подарков, предназначенных для вождей тех регионов, которые предстояло пересекать. Согласно нескольким независимым свидетельствам, эти ценности привлекли жадные взоры Мир Вали, а возможно, и правителя Читрала, которые не пожелали смириться с тем, что дары ускользнут из их рук.
Наконец Мир Вали отказался от попыток отправить Хейуорда через Читрал и даже предоставил ему носильщиков-кули, чтобы провести партию до селения Даркот, в двадцати милях к северу, которое располагалось на последнем рубеже его земель. После внешне дружественного расставания с Мир Вали Хейуорд покинул Ясин и в полдень 17 июля прибыл в Даркот, где и встал лагерем на соседнем склоне, на 9000 футов выше уровня моря. Хейуорд, который сослужил дардам немалую службу, предав гласности злодеяния Кашмира, не имел никаких причин подозревать предательство. Однако в тот же вечер он с удивлением узнал, что в Даркот неожиданно прибыл отряд воинов Мир Вали. Сельским жителям они сказали, что посланы проследить, чтобы англичанин на следующий день благополучно миновал перевал Даркот. Заметим, что они не сделали никаких попыток войти с ним в контакт. Хейуорд был этим озадачен, поскольку никого не ждал, да и Мир Вали при расставании ни о чем подобном не упомянул.
Тревогу вызывало и кое-что еще. Один из его доверенных слуг сознался, что незадолго перед выходом из Ясина Мир Вали пытался убедить его оставить англичанина. Хейуорд решил не пренебрегать возможной опасностью. Он бодрствовал всю ночь, чтобы оставаться наготове в случае предательства. «Той ночью,— сообщал позже сельский староста,— сахиб ничего не ел, только пил чай». Он сидел один и писал при свете свечи. На столе перед ним лежало ружье, заряженное и со взведенным курком. Писал он правой, а в левой руке держал пистолет. Но ночь прошла спокойно. В первом свете дня все казалось нормальным. В лагере — никакой суеты. Похоже, тревога оказалась напрасной. Хейуорд поднялся, затем выпил еще стакан чая и, утомленный долгой бессменной ночной вахтой, лег и заснул.
Этого момента люди Мир Вали и ждали. Один из них тихонько спустился в лагерь из близлежащего подлеска, где скрывался со своими сообщниками, и спросил ничего не подозревающего повара, спит ли его хозяин. Чтобы убедиться в этом, он заглянул в его палатку. Один из слуг Хейуорда, пуштун, застал его там и попытался задержать, но в это время подоспели остальные люди Мир Вали. Через несколько секунд все было кончено. Слуг Хейуорда и самого его связали, а ему еще и накинули на шею петлю. Схватиться за оружие он не успел. Крепко связанных пленников отвели в лес. Согласно показаниям старосты, основанных на рассказе непосредственных участников происшедшего, Хейуорд попытался спасти жизни слуг и свою. Сначала он предложил отдать все, что есть в багаже, включая ценные подарки, но ему сказали, что все заберут и так. Тогда он предложил приличное вознаграждение, которое его друзья заплатят за освобождение партии. Однако у разбойников было четкое задание, и никакой заинтересованности они не проявили.
Есть две различные версии того, что было дальше. Согласно одной, изложенной сельским старостой, с пальца Хейуорда сорвали кольцо, и вожак людей Мир Вали обнажил клинок. Поняв, что пришел смертный час, Хейуорд заявил, что перстень просит принять в качестве подарка. Секундой позже он был мертв, убит одним ударом сабли. Чтобы не оставлять свидетелей преступления, убили всех пятерых слуг. Затем убийцы поспешили к лагерю Хейуорда, где перерыли все в поисках его личных вещей и подарков, которые он вез. Выполнив свое задание, они вернулись в Ясин, отчитались перед хозяином и вручили ему ценности англичанина. По другой версии, Хейуорд попросил одного из убийц дать немного времени и выполнить последнюю предсмертную просьбу — позволить увидеть, как из-за гор восходит солнце. Если история верна, то люди Мир Вали позволили ему подняться на возвышенность. Там, со все еще крепко связанными руками, Хейуорд постоял в тишине, пока всходило солнце. Тогда он со словами «Я готов» вернулся к своим палачам.
Это в точности соответствовало викторианским идеалам героической смерти. Предательское убийство Хейуорда в одном из неизведанных уголков земли глубоко взволновало нацию, когда почти три месяца спустя весть, переданная по телеграфу из Индии, достигла Лондона. Удивительно, что ни один живописец не попытался увековечивать эту сцену, популярный поэт сэр Генри Ньюбел сделал это в стихах. Его поэма «Он пал, окруженный злодеями» заканчивается так:
Настал рассвет. На ноги сильные поднялся
Он и, лагерем разграбленным пройдя у края леса,
Пил, в окружении убийц, прохлады утренней
Томительную свежесть.
Свет по холмам Лашпура разливался,
Кроваво-красный снег вершин уж заливая
Великолепной белизной; и наконец
Все воссияли горы на Востоке,
Как будто золотое полукружье.
«О, жизнь прекрасна в совершенстве воплощенья
В земле и солнце,
Я, уходя, тебя хвалю и обожаю».
Взлетел клинок.
И голоса на перевале друг за другом
Пали в безмолвие холмов...
Сколь бы ни было велико возмущение викторианской Британии убийством Хейуорда, возможностей хоть что-то предпринять, за исключением посылки карательной экспедиции в эту опасную глушь, практически не было. Но делать это у вице-короля не было никакого желания. Трагедия даже слишком ясно доказала правоту позиции сэра Джона Лоуренса и его единомышленников — нельзя позволять европейцам, включая отважных добровольцев, затеивать рискованные
предприятия в районах, где невозможно даже отомстить за их смерть. Тем не менее немедленно были предприняты попытки выяснить точные обстоятельства убийства и разыскать тело Хейуорда с тем, чтобы его достойно похоронить. Но посылать туда следователей было слишком опасно; выяснение, лично ли Мир Вали ответствен за убийство или, как подозревали, кто-то стоял за его спиной, ничего бы не дало. И махараджа Кашмира, и правитель Читрала настаивали на своей непричастности, и против любого из них не было никаких улик.
Тело Хейуорда отыскали по инициативе одного из его друзей, английского геолога Фредерика Дрю, который работал по найму у махараджи Кашмира. По соображениям личной безопасности он не мог сам посетить Ясин или Даркот, но зато поручил доверенному сипаю из Британской Индии попытаться выяснить все, что удастся, относительно смерти Хейуорда и попробовать найти и возвратить его останки. Находчивый солдат, серьезно рискуя жизнью, сумел откопать труп Хейуорда из-под наваленной на него груды камней и доставил его Дрю, который ожидал в Гилгите. Он также спас кое-что из вещей исследователя, включая книги, карты и бумаги, которые убийцы сочли бесполезными.
21 декабря Дрю сообщил Королевскому Географическому обществу, что похоронил лауреата их Золотой медали в Гилгите в саду возле крепости, и почетный караул дал над могилой троекратный залп. Позже был установлен надгробный камень с надписью: «В память о Дж. У. Хейуорде, золотом медалисте лондонского Королевского Географического общества, который был безжалостно убит 18 июля 1870 года в Даркоте во время экспедиции для исследования просторов Памира. Этот памятник поставлен благородному офицеру и выдающемуся путешественнику от имени Королевского Географического общества». Он по сей день остается на том месте, которое должно было стать христианским кладбищем Гилгита, хотя теперь, чтобы осмотреть его, надо взять ключ в соседней сапожной мастерской. Во время похорон Хейуорда неподалеку рос абрикос, но с тех пор, говорят, дерево перестало плодоносить. Сегодня там растет только плакучая ива.
Что касается предателя Мир Вали, то никакого наказания он так и не понес. Однако вскоре ему пришлось бежать из Ясина, поскольку правитель Читрала, используя как предлог гнев англичан из-за убийства Хейуорда, лишил его всех полномочий. Поначалу это расценили как наказание, но скоро стало очевидным, что реальной причиной стало стремление передать правление Ясином своему родственнику. Но кара за грехи Мир Вали все-таки настигла. Несколько лет он уходил от преследования и все же в конце концов принял от рук врагов насильственную и драматическую смерть — согласно одной из версий, рухнул в пропасть, сплетясь в смертельном объятии с противником. Больше века спустя имя Хейуорда широко помнят во всем регионе. В Даркоте, сегодня едва ли менее глухом селении, чем в его времена, сельские жители водили меня к печальному месту около небольшого ручья, где, по их словам, убили Хейуорда. Моим гидом случайно оказался прямой потомок Мир Вали. Британский путешественник полковник Реджинальд Шомберг, который проходил через Даркот в 1930-х годах, обнаружил, что пистолет Хейуорда, его телескоп и седло все еще хранятся в местных семействах. В начале 1950-х шесть топографических акварелей погибшего исследователя всплыли на бомбейском базаре и были впоследствии проданы на аукционе в Лондоне. Как они попали на рынок, навсегда останется тайной — подобно многому другому, касающемуся Джорджа Хейуорда.
***
Русские давно были обеспокоены действиями британских офицеров, исследователей и других путешественников в регионе, который, по их мнению, входил в их сферу влияния. Таким образом, поездки Шоу и Хейуорда (а возможно, и пандитов, о чьем существовании к тому времени, вероятно, уже знали) не остались вне внимания правившего в Ташкенте генерала Кауфмана. Но еще более встревожила его британская якобы торговая миссия под руководством сэра Дугласа Форсайта, которую лорд Мейо послал к Якуб Беку. Мусуль-
манский лидер к тому времени проявил чрезвычайную враждебность к Санкт-Петербургу: он усиливал военные посты на их общей границе и запрещал въезд купцов с товарами из России. Кауфман понимал это так, будто Британия наконец отказалась от политики «умелого бездействия» и вознамерилась принять Кашгар под свою защиту и монополизировать торговлю с ним. На самом деле — хотя русские об этом еще не знали — англичане столкнулись с некоторыми проблемами. По прибытии в Яркенд миссия обнаружила, что Якуб Бек пребывает в восточной части своих владений, почти за тысячу миль оттуда, и скоро его назад не ждут. Возникло подозрение, что сделано это намеренно, из осторожности, чтобы приемом британской миссии не навлечь понапрасну гнев Санкт-Петербурга. Так было дело или нет, но ничего не оставалось, кроме как возвращаться в Индию с пустыми руками. Наряду с оставшимся не отомщенным убийством Хейуорда и его слуг эта осечка, преднамеренная или нет, становилась серьезным ударом по престижу Британии в Центральной Азии. Именно в этот момент Санкт-Петербург осуществил первый из серии решающих шагов, которые значительно усиливали его политическое и стратегическое положение в регионе. По инициативе графа Игнатьева, незадолго до того назначенного послом в Константинополь, Россия в одностороннем порядке отказывалась от унизительных пунктов по Черному морю, установленных Парижским договором после Крымской войны. Как указывалось ранее, они запрещали России строить и содержать на Черном море военные корабли и военно-морские базы. Новость вызвала в Лондоне переполох, поскольку цель запретов состояла в том, чтобы держать российский флот подальше от турецких проливов и Средиземноморья, гарантируя таким образом Британской империи безопасность жизненно важных путей сообщения с Индией. Однако, не получив полной поддержки от других главных европейских держав, англичане не могли предпринять ничего существенного, разве что за исключением подготовки к войне с Санкт-Петербургом, чего правительство нисколько не желало.
Следующее наступление России не заставило себя ждать и началось летом 1871 года, хотя из-за отдаленности региона, где это случилось, весть о нем пришла в Англию только через три месяца. Мусульманская территория в долине Или, которая контролировала стратегически важные проходы в Южную Сибирь, в результате недавнего восстания освободилась от власти Китая и на время обрела независимость. Располагалась она к северо-востоку от Кашгара вдоль границ владений Якуб Бека и не была им захвачена. Но уверенность или по крайней мере опасение, что Якуб Бек собирается ее захватить, побудила генерала Кауфмана приказать войскам принять все необходимые меры по предотвращению захвата мусульманским правителем территории у южных границ России. Справедливость требует признать, что тем самым перекрывался проход, по которому некогда ринулись на Россию орды монгольских завоевателей,— по своему значению проход расценивался российскими стратегами как аналог Хайберскому коридору. Однако это не было единственным значением долины Или. Геологи Кауфмана прекрасно знали о богатых залежах полезных ископаемых; одновременно долина служила главной житницей всего пустынного региона — факт, который едва ли избежал внимания генералов. 24 июня русские войска вошли в долину Или и разгромили более чем вдвое превосходящие по численности силы, пытавшиеся их остановить. На следующий день, когда войска вступили в местную столицу Кульджу, российский командующий объявил, что край захвачен навсегда, хотя не был на то уполномочен. Позже Санкт-Петербург его поправил, объявив, что оккупация будет только временной.
После изгнания китайцев из Туркестана долина Или оказалась настолько удалена от ближайших китайских застав, что Пекин пребывал в полном неведении относительно российского вторжения, пока не был официально информирован об этом Санкт-Петербургом. Китайскому императору сообщили, что царские войска очистили долину Или от мятежников и будут удерживать ее до тех пор, пока он или кто-то другой не сможет защитить регион от Якуб Бека. Китайцев это не убеди-
ло, и они потребовали немедленного восстановления там своей власти. Санкт-Петербург отказался, в отношениях между двумя державами возникла серьезная напряженность. Не тревожась больше о возможной конфронтации с Пекином, русские решили возобновить с Якуб Беком переговоры по прежним вопросам признания и торговли. Весной 1872 года они направили к кашгарскому двору высокопоставленного чиновника с инструкциями предложить Якуб Беку полное признание в обмен на открытие на особо благоприятных условиях его рынков для российских товаров — при одновременном ограничении доступа туда англичан. На сей раз переговоры оказались успешными или по крайней мере русские так полагали. Целью Якуб Бека было свести иностранное влияние в Кашгарии к минимуму. Лучшим способом достижения этого он считал стравливание соперничающих сторон. Едва только отбыл российский посланник, Якуб Бек направил специального эмиссара к англичанам в Индию, чтобы передать глубокое сожаление по поводу его вынужденного отсутствия год назад и пригласить в Кашгар для переговоров новую миссию. Встревоженный новостями насчет переговоров с русскими новый вице-король лорд Нортбрук (лорд Мейо был убит годом ранее) приглашение с благодарностью принял, и летом 1873 года через Каракорум проследовала вторая британская делегация. Она была гораздо больше предыдущей и состояла из политических и военных советников, торговых экспертов, инспекторов и других специалистов. Возглавлял ее все тот же сэр Дуглас Форсайт. Ему поручили добиться от Якуб Бека торговых льгот наподобие предоставленных русским, а также собрать как можно больше политических, стратегических, экономических и научных сведений об этом малоизвестном регионе. С эскортом пехоты и конницы Корпуса разведчиков, многочисленными переводчиками, секретарями, клерками и слугами делегация насчитывала 350 человек и 550 вьючных животных. После тридцати лет британской политики «умелого бездействия», раскритикованной «ястребами» как малодушное потакание России, в Центральной Азии ей наконец пришел конец.
Поначалу принятая Лондоном более жесткая линия, казалось, приносила желаемые результаты, на время успокоив опасения насчет дальнейшего российского продвижения к Индии. Как беспрецедентную уступку Санкт-Петербурга рассматривали урегулирование давних разногласий с Лондоном о местоположении северной границы Афганистана. Это касалось суверенитета обширных отдаленных областей Бадахшан и Вахан в верховьях Оксуса, где российские заставы ближе всего подходили к Британской Индии. Лондон постоянно утверждал, что они — неотъемлемая часть Восточного Афганистана, а Санкт-Петербург это оспаривал, указывая, что у эмира Бухары на них прав больше. Но в январе 1873 года русские внезапно и неожиданно для британской стороны отступили, признав, что эти области лежат в пределах Афганского эмирата. Кроме того, они вновь подтвердили, что сам Афганистан находится в пределах британской сферы влияния и вне их собственной. В свою очередь русские ожидали, что Британия воспрепятствует военным авантюрам афганских правителей вне северных границ или подстрекательству единоверцев к военным действиям в России. Англичане были в восторге, поверив, что им удалось достичь важной дипломатической победы, хотя формальный договор подписан не был — русские просто принимали это в принципе. В действительности же тогда граница была всего лишь неопределенной линией на еще более сомнительной карте. Относительно дикого памирского региона Восточного Афганистана никто толком ничего не знал— эту беду собирался исправить Джордж Хейуорд. Англичане даже не догадывались, что уступки России по Бадахшану и Вахану были просто дымовой завесой для дальнейшего — и самого смелого из всех — броска вперед, который уже планировали в Санкт-Петербурге на самом высоком уровне.
За месяц до достижения соглашения по афганским границам на чрезвычайной сессии Государственного совета, где председательствовал сам царь Александр, решено было начать наконец всестороннюю подготовку экспедиции против
Хивы. Секретные приготовления к ней шли уже многие месяцы, но соглашение по афганской границе, казалось, создало для такого хода идеальную ситуацию. Царь и его советники считали, что, пойдя навстречу желаниям Британии, они помешают Лондону возражать против захвата Хивы. До Британии дошли кое-какие слухи о российских приготовлениях, и от Санкт-Петербурга потребовали гарантий, что в Центральной Азии никакие новые завоевания не планируются. И их дали, закрывая глаза на тот факт, что тринадцатитысячная армия под командованием Кауфмана готовилась к броску на Хиву. Наконец, когда начало операции не признать уже было нельзя, Санкт-Петербург упорно утверждал, что никаких намерений захвата города навечно у него нет. Впрочем, британский министр иностранных дел был абсолютно уверен, что царь дал на этот счет «недвусмысленные распоряжения».
После двух предыдущих неудач в 1717 и 1839 годах на сей раз русские старались избежать любого риска. Они пересекли пустыню одновременно с трех сторон — из Ташкента, Оренбурга и Красноводска. Зная, какие огромные расстояния придется преодолеть атакующим, хан поначалу чувствовал себя в безопасности. Но когда войска Кауфмана, как никогда прежде, далеко продвинулись в его владения, он стал тревожиться все больше. В попытке задобрить наступающих он освободил двадцать одного российского раба и пленника — всех, кого удерживали в Хиве,— но ничего не добился. Наконец, когда передовые отряды русских подошли к столице на тринадцать миль, хан послал к Кауфману своего кузена, предлагая безоговорочно сдаться и навсегда подчиниться царю, если российский командующий согласится остановить войска. Кауфман ответил, что переговоры состоятся, только когда он войдет в город. Чтобы поторопить хана с решением, русские опробовали на глинобитных стенах столицы новейшие пушки германского производства. 28 мая 1873 года хан бежал, а на следующий день Кауфман триумфально вступил в Хиву.
Хотя, как и до этого в Ташкенте, Самарканде и Бухаре, русские победили всего-навсего плохо вооруженных и недисциплинированных туземцев, падение Хивы было представлено Санкт-Петербургу как громкая психологическая победа.
Мало того, что это помогало забыть унижения прошлых неудачных походов на Хиву и горькой памяти поражения в Крымской войне, это значительно поднимало во всей Центральной Азии военный престиж царя и возрастающую репутацию непобедимого русского оружия. Кроме того, обеспечивались контроль России над навигацией в низовьях Оксуса, со всеми сопутствующими коммерческими и стратегическими выгодами, и полное владение восточным берегом Каспия. Смыкался большой промежуток на южном азиатском фланге российской границы, и ликующие отряды Кауфмана оказывались в 500 милях от Герата, древних стратегических ворот Индии. Мрачные предчувствия Вильсона, Муркрофта, де Ласи Эванса и Киннейра через полвека стали казаться вполне оправданными. «С захватом Хивы,— предупреждал Министерство иностранных дел британский посол в Санкт-Петербурге,— русские заложили надежную базу, с которой могли угрожать независимости Персии и Афганистана и таким образом создать постоянную опасность для нашей Индийской империи».
Состоялся краткий обмен нотами между Лондоном и Санкт-Петербургом, последний вновь заверил британское правительство, что оккупация носит только временный характер. Но в ноябре «Таймс» опубликовала детали секретного соглашения, подписанного русскими и хивинцами, по которому хан становился вассалом царя, а его страна — российским протекторатом. Англичане поняли, что их еще раз обманули; Россия настаивала, что военная необходимость и изменившиеся обстоятельства заставляют отказаться от прежних намерений — оправдание, которое англичане слышали уже не раз. Российский министр иностранных дел князь Горчаков им даже выговаривал. «Лондонский кабинет,— напомнил он англичанам,— похоже, полагает, основываясь на факте наличия нескольких наших добровольных и дружеских сообщений о наших взглядах относительно Центральной Азии, особенно о нашем неизменном стремлении не превращать завоевания или аннексии в постоянную политику, что мы связаны по отношению к ним какими-то однозначными обязательствами по этому поводу». Разумеется, особого эффекта это не возымело,
